Отражение спасения

                Отражение спасения.

…автомобиль остановился на проспекте.  Пассажир, вышедший из него, оказался стройным, высоким парнем, с достаточно приятными чертами лица. Нет, я не могу сказать, что бы уж писаный красавец, и тем не менее пропорции его лица были изящно соблюдены природой. Он никогда не кичился своей внешностью, так как знал что это не его заслуга, а  родителей, родителей их родителей, и тонкой игры генов.
Почерневшая металлическая дверь, когда-то окрашенная приятной на ощупь фактурной краской, возвышалась на пьедестале из шести ступеней, по которым ему нужно было подняться, войти, и тем самым еще более сократить время до правды.
Он вошел. Остановился. Провел рукой по полям шляпы, оправил воротник пальто, расправил красивый шелковый шарф с тиснением, и остановил взгляд на своих туфлях.
Эти коричневые туфли, с изящно вытянутым носком, который впрочем, не был острым, были совсем новыми. Сегодня он надел эту пару лишь во второй раз.
Его внимание привлек слабый блик света, падающего сквозь запыленное стекло оконной рамы находящейся рядом с лестницей ведущей наверх. Он светлым пятном скользнул по полированной коричневой глади кожи, задержавшись на миг, и пропал.
Минутное замешательство спровоцировало его на решительный подъем. Каблуки равномерно застучали по звонким деревянным ступенькам.
Третий этаж. Вперед, и направо. Металлическая, массивная дверь. Карман, бряцанье металла, ключи…
Дверь со щелчком закрылась, выключатель справа. Так и есть. Хотя, что должно было измениться за все это время?
Дорогое пальто мягко осело на узоры пола выложенного плиткой, сверху же был брошен шарф, и шляпа.
Налево, прямо, направо. Он вошел в кабинет. Диван, стол с резными ножками, большой книжный шкаф, фотографии за стеклянными створками, стильный торшер, все такое же как и было.
Он был не в своей квартире, но до мелочей помнил где, что находилось, и как выглядело. Возможно задатки феноменальной памяти, но сейчас он думал не об этом.
Зеркало в искусно сделанной раме, небольшое и не меленькое. Оно висело на стене напротив стола. Слева от него, если быть точным.
Он взял стул, поставил его к столу, и глядя в зеркало присел.
Света в комнате было мало, отчасти из-за плотной шторы, закрывавшей оконный проем. Да и осенняя пора не особо славится обилием света. До сумерек было еще далеко, но ему, еще не отвыкшему от лета, казалось, что уже вечереет.
Он смотрел в зеркало. Отражение смотрело на него. Он  поднял правую руку, отражение подняло левую.
-Подожду, прошептал он про себя.
Спустя еще несколько секунд он заговорил, обращаясь к зеркалу.
-Привет, что же ты сегодня такой необщительный. Сидишь здесь в тишине, в темноте. Поговорить даже не с кем. Эй!
Я знаю, ты удивлен, хотя не уверен точно, можешь ли ты это делать – удивляться.  Или тебя здесь больше нет, быть может, ты растворился во времени, или просто забылся, как воспоминание.
Отражение в зеркале внезапно изменилось. Оно отразилось наоборот. Теперь парень видел себя так, как будто ОН был отражением силуэта из зеркала. Часы на левой руке отражения отображали реальность. У него часы были надеты тоже на левую руку. Когда-то давно, он назвал это феноменом двухмерного зеркала. Сам для себя.
-Привет. Звук исходил от зеркала. От него веяло какой-то дрожащей глухотой.
С чем пожаловали-с, сударь, нечасто-с стали захаживать в последнее время, произнесло Отражение, с неприятной, неискренней улыбкой. Хотя откуда может быть искренность у зеркального двойника.
-А то ты не знаешь, ответил молодой человек.
-Сударь, мне надоело быть вашей совестью, с усмешкой отвечал двойник. И вообще, какого моржового ты опять приперся. 
-Парень, откинувшись на спинку стула, достал пачку сигарет из кармана пиджака, и закурил.
-Да брось ты это, Микаэль, сразу за сигаретку схватился. Что за дрянные привычки, ты понимаешь, что ты делаешь сейчас, и как следствие – постоянно, не то, что хочешь, а то, что тебе навязывают?
- Что ты знаешь об этом, устало вздохнул Микаэль, выпуская две струйки дыма через нос.
-Я знаю об ЭТОМ, больше чем ты себе можешь представить, отозвалось отражение. Зачем ты пришел?
-Я устал.
- И? От чего?
-От всего.…От людей, от системы, … от жизни.
-Пойди, застрелись. Если хватит. Духу.
-Ты никогда меня не понимал.
Отражение не дало ему договорить.
-И что? Мик, ты знаешь, то, что ты осознаешь всю свою ничтожность в масштабах этого мира, это прекрасно, но - совершенно бесполезно. Вместо того чтобы перестать ныть, и хотя бы на секунду задуматься о чем либо другом, кроме того какие все вокруг ублюдки, ты бежишь плакаться в жилетку самому себе. Истинному самому себе.
- Поосторожнее со словами.
-Ты идиот Микаэль, ведь легче всего опустить руки, и начать морально разлагать самого себя.
- Я идиот, ну раз уж на то пошло ты тоже, потому что я - это ты, а ты - это я! Кроме того я же говорил, что ты меня не поймешь. Мне ненавистен этот мир. Эта фальшь во всем, это бесконечное зло исходящее отовсюду. Этот страх проникнувший везде. Ложь, пропитавшая всех и вся. Родители начинают врать своим детям с самого начала, а потом со слезами на глазах видят плоды своих трудов. Им непонятно почему те, кого они любили больше чем себя, вонзают острый нож им в спину, и не оглядываясь, преступая тело упавшего, молча идут дальше. Фальшь стала нормой поведения, и нормой отношений. Моральность – это понятие стало реликтовым. Искренность, сопереживание, чувство братства деградировали в уродливые постулаты, которые социум теперь впитывает в себя как губка воду.
Люди изживают сами себя. Сильные топчут слабых, но слабых больше. И слабые поглотят сильных. Это факт. Даже примитивного естественного отбора уже нет. Теперь выживают почти все. И здоровые, и уроды от рода человеческого, не важно, в физическом или психическом кроется причина. Вырождение. Они еще быстрее уничтожат сами себя. И это реальность, в которой я живу. Так скажи мне – что же черт подери твориться. Мне тяжело выдерживать то, что я осознаю.
-Чертов нытик, отражение нервно повело губами. Хватить строить из себя нежного, тонко-духовного эстета. Ахающего от собственной моральной высоконравственности. И прикрывающегося нытьем о вселенском погрязании всего в грязи пороков…
Двойник не успел завершить фразу - зеркало рассыпалось, мелкими осколками усеяв ковер. Стул в свою очередь, остался вполне цел. Ему стало спокойнее, все-таки это был его любимый стул. А зеркало – нет.
Он поднял стул, и аккуратно поставил у письменного стола. Подошел к окну, и отодвинул бордовую штору с золотистым перехватом, дверь балкона была не заперта. Когда переступив порог балкона, он осмотрелся, его поразил великолепный вид городских крыш, окутанных легким вечерним туманом. Или смогом. Но ему хотелось верить, что все-таки туманом.
Спустя два часа он приехал к себе в офис. Подписал важные бумаги, которые завтра должны были отправиться в Лондон, от руки набросал небольшой список мелких поручений для своей секретарши.  Позвонил в банк, в котором находилась большая часть его депозитов, акций, и прочих финансов. Разговор длился достаточно долго, после этого Микаэль попрощавшись положил трубку, и развернув черное кожаное кресло к окну, уселся в него запрокинув руки за голову.
Спустя несколько минут он сделал несколько звонков с мобильного, затем развернувшись к столу, принялся что-то писать на большом листе.
Вы могли бы прочитать эти строки, если бы находились рядом, и могли посмотреть, выглянув у него из-за плеча…

«…Джули, я знаю, что тебе тяжело и больно, но будет лучше, если мы с тобой больше не увидимся. Так будет лучше для нас обоих. Прости, я не люблю тебя, хоть и есть за что. Я зачерствел. Это моя вина, и я признаю ее. Прости. Целую тебя, твой Майк».
Он дописал, и подойдя к окну замер. Он стоял и думал о том, как плохо жить и пытаться любить друг друга, когда чувства уже давно умерли. Увяли, не успев расцвести.
Ах, если бы они видели тот момент, когда уже сказаны все слова, и наступает черед решительных действий. Видели, как они расходятся в разные стороны, что бы больше не встретиться. Никогда. Видели это все в тот самый миг знакомства, когда их взгляды лишь встретились друг с другом. Чтобы знать все, сразу! Видеть неприкрытую истину в самом реальном ее проявлении.

У него давно был припасен бальзам от скуки и разочарований. Он  сам уложил его в стол, оставив до момента, когда действительно будет нуждаться в нем.
Бальзам был крепок, и в то же время он расслаблял сознание. До бесконечности.
Страх беспомощной старости заставил его запастись заранее. Его пугало то, что когда-то он не сможет жить, так как сейчас, не сможет делать элементарных вещей, которые позже, покажутся ему невыносимо сложными. Он был сильным. Сильные признают свои слабости, и он был готов признать. Мириться – нет.
Когда все что нужно было сделать, было сделано, Мик перебросил пиджак через руку, вышел из кабинета, закрыл двери, прошел по коридору через который он ходил каждый день, спустился по лестнице и отдав ключ от офиса охраннику, вышел на улицу. Блики солнца вышедшего из-за туч, отражались от стеклянных дверей здания, и слепили глаза.
Мигнул фарами автомобиль, хлопнула дверца, и через секунду молодой человек, с наслаждением переключив передачу, плавно выжал газ. Мик любил Volvo, любил механическую коробку передач, и аккуратную, но быструю езду. Он ехал с наслаждением, если можно так сказать.
Ощущение дежавю посетило его, когда он второй раз день въехал во двор. Асфальт был щедро усыпан опавшей листвой. В непросохших лужах отражалось небо наполовину затянутое тучами, и наполовину сияющее аквамариновой голубизной.

Почерневшая металлическая дверь, когда-то окрашенная приятной на ощупь фактурной краской, возвышалась на пьедестале из шести ступеней, по которым ему нужно было подняться, войти, и тем самым еще более сократить время до правды.
Он вошел. Остановился. Провел рукой по полям шляпы, оправил воротник пальто, расправил красивый шелковый шарф с тиснением, и остановил взгляд на своих туфлях.
Эти коричневые туфли, с изящно вытянутым носком, который впрочем, не был острым, были совсем новыми. Сегодня он надел эту пару лишь во второй раз.
Минутное замешательство спровоцировало его на решительный подъем. Каблуки равномерно застучали по звонким деревянным ступенькам.
Третий этаж. Вперед, и направо. Металлическая, массивная дверь. Карман, бряцанье металла, ключи…
Налево, прямо, направо. Он вошел в кабинет.
Зеркало рассыпалось, мелкими осколками усеяв ковер. Они чуть блестели, те которые находились на свету, проникающим из-за одернутой им ранее шторы.
Стол с резными ножками. Он подошел к нему и выдвинул ящик – «бальзам» был на месте, лишь слегка покрылся пылью.
Мик взял стул лежавший рядом с торшером, стряхнул с него остатки битого стекла, поставил, и сел.
Щелчок. Пачка сигарет в руке. Дрожь пробежала по телу. Он знал, чего это будет стоить, но был сильным. Признаться себе в страхе – да. Мириться – нет!
Балконная дверь была открыта, и в проеме, от ветра трепетала штора.
Рука сжала пачку, тисненый серебром картон смялся. Дрожь.
Страх. Глухое биение сердца. Шум.
Порыв заставил дверь хлопнуть о стену, зазвенело стекло.
Выстрел.
Тишина.
Тишина.
Тишина.
И пачка сигарет, тихо упавшая на пол.


Dunhill Maklaud ©
23/09/2010 - 30/09/2010