Последняя осень

                ПОСЛЕДНЯЯ ОСЕНЬ
                (социально-психологическая драма)

                Часть I. Рассвет
Тело, будто от толчка, вздрогнуло, слегка приподнявшись над матрацем... и вновь обмякло. “Все, проснулся”, - с испугом подумал Сергей и, полежав еще минуту - другую ничком, открыл слипающиеся глаза. Начинался день, похожий на все остальные, какие бывают у алкоголиков...
Сергей не спеша тяжело оторвал голову от просаленной подушки. Перевернулся на спину. Потянул усталое от запоев тело и, широко раскрыв глаза, уставился в потолок. Затем пошарил во-круг рукой, нащупал небольшое блюдце, служившее ему пепельницей, и, выбрав “приличный бычок”, закурил. По опыту он знал, что стоит ему подняться, как трансформатором загудит голова, жуткая боль пронзит искалеченный мозг, в лихорадке затрясутся конечности и мысли его устремятся к одной цели - где бы опохмелиться... Поэтому он медлил вставать, искал варианты. “Да, хорошо бы сейчас грамм пятьдесят для затравки. Ну, а там уже будет полегче”.
Перебрав в уме возможные точки, где бы ему налили в долг или хотя бы дали денег, он так и не нашел ответа. “Везде должен... Кругом виноват...” Загасив окурок пожелтевшими от никотина пальцами, Сергей приподнялся и, покачиваясь, направился к умывальнику. Жадно пил воду прямо из дульки крана. Сбивал сушняк. Едва смочив помутневшие глаза, он смачно высморкался и взглянул в зеркало. Вернее, в то, что осталось от него: небольшой треугольник, куда с трудом “влазило” лицо. “Ну и морда!” - Сергей еще долго всматривался в опухшую от бесконечных пьянок и недосыпа физиономию: грубые морщины, торчащие, слипшиеся волосы, тощая фигура...
“Боже, до чего я докатился!” Так жалел он себя каждое утро. И снова принимался за пьянку. Вот и сейчас мысль о похмелье вновь застучала молотом в “серых клеточках” этого еще молодого мужчины...
“Надо придумать что-то неординарное, - думал Сергей, - чтобы наверняка. Чтобы душа и тело обрели покой. Хоть недолгий, совсем малюсенький... но  хоть какое-то равновесие...” Он мерил шагами небольшую комнатушку, обдумывая до мелочей каждый шаг, каждое слово, ведущее к заветной бутылке. Однако вариантов не было. “Ну должен же быть хоть какой-то выход... Ведь так не бывает... выход всегда должен быть... Думай, думай... Нашел!”
То, что придумал Сергей, одновременно и радовало его, и смущало. Но это был единственно точный, хотя и не очень приятный для него расчет.
В доме, где проживал Сергей, этажом ниже жил отставной полковник. Жил один. Жена давно умерла. Дети кто куда разъехались, и Сергею не раз приходилось помогать старику. Так, мелочи: в магазин за кефиром сбегать, телеграмму отбить или тяжелую сумку занести на этаж... Василий Петрович, так звали полковника, жалел Сергея за его безалаберную суету, но не попрекал. Они почти никогда и не говорили по душам. 
Полковник не брезговал помощью Сергея: за работу предлагал еду, одежонку, сигареты, иногда деньги. Сергей, всегда смущаясь, принимал “что-нибудь” от Василь Петровича. Только денег не брал. Это было для него принципиально: он находил в этом удовлетворение и гордился этим. Словом, соседи питали друг к другу взаимную симпатию. И каждый по-своему –  один по-отцовски, другой по-сыновьи –  понимали, а скорее, принимали жизнь такой, какой она была.
Медленно спустившись на этаж соседа, Сергей долго не решался нажать на кнопку звонка. Позвонил. Тишина... “Может, дома нет?” - одновременно радуясь и огорчаясь, подумал Сергей. Он уже собрался уходить, как вдруг скрипнул за-твор в двери и на пороге, одетый в спортивный костюм и домашние тапочки, появился хозяин квартиры.
Некоторое время оба соседа смотрели молча перед собой. Первым, запинаясь и выбирая слова, начал Сергей:
- Василь Петрович... Я это... Понимаете... Христом богом... Не могу, болею... Голова раскалывается... Сердце стучит... Ну, хотите на колени встану?..
- Не смей! - остановила его короткая полковничья команда.
Затем такой же короткой фразой: “Заходи!” - полковник жестким взглядом проводил Сергея в квартиру...
Спустя минуту Сергей уже поднимался к себе, прижимая к измятому свитеру бутылку “Белого аиста” и начатую пачку сигарет “Ява”. “Помнит старик добро, уважает... И я его уважаю... и не подведу”, – тяжело ступая, думал Сергей. Уже перед самой дверью он вдруг остановился и вспомнил слова полковника, сказанные ему на прощанье: “Думай, Сережа. Крепко думай. А главное -  будь человеком. Жизнь одна, сынок. Как, впрочем, и смерть одна”, - и он грустно отвел глаза в сторону...
Потихоньку войдя к себе, Сергей бесшумно закрыл за собой дверь. Теперь ему никто не помешает. В минуты похмельного одиночества он любил размышлять о смысле жизни, об ее истинной ценности, которая, как он сам считал, давно спрятана на дне стакана.

                Ч. II. Тени на солнце
Солнце только занялось ярко-красной зарей. Стояла теплая тихая осень. Сергей любил это время года, когда городская суета переходила в размеренный ритм. В это время года земные краски обретают особый колорит, торжественность, а воздух наполняется терпким запахом загнивающей листвы - венцом году уходящему.
В это время Сергей наиболее остро ощущал себя одиноким, ничтожным, “червем”,  как он любил выражаться, на этом бесконечном празднике света. Это состояние душевной пустоты и даже боязливости хоть и тяготило его, но было чем-то родным, близким, его внутренней потребностью. Может, поэтому жизнь его была чем-то вроде маятника, и только лишь с его остановкой судьба обретет для него иной поворот, содержание, смысл... Он взял стакан и присел на матрац, лежащий на полу. Откупорил бутылку, налил полстакана и залпом осушил его. Живительная струя виноградной лозы приятно разливалась по жилам. Сергей закрыл глаза, вбивая ложный наркоз в мозг, ноги, тело...
Очнулся он от “солнечных зайчиков”, навязчиво бомбардировавших его раскрасневшее лицо. Сергей не спеша закурил, плеснул еще четверть стакана и, смакуя благородный напиток, предался воспоминаниям. Но вспоминал Сергей всегда одно и то же. Вереницей проносились  детство, друзья, семья и та бездна, в которой он очутился.
... Отец, горный инженер, погиб где-то на Памире, когда Сереже не было 12 лет. Мать с утра до вечера работала на заводе, шила по ночам, чтобы поднять их с сестренкой. Школу пришлось заканчивать самостоятельно. Но учеба не была Сергею в тягость. Учился он хорошо и с желанием. Затем служба на флоте, первая любовь. Она же стала и последней. Только где она теперь, эта любовь?..
... Людмила ушла с маленькой Танюшкой вскоре после смерти свекрови. Не выдержало сердце бедной женщины, когда она узнала, что ее сын пристрастился к наркотикам. Сергей и сам удивлялся, как быстро дошел до “жилки”. Только жизнь после этого в семье пошла наперекосяк. А после смерти матери и вовсе стала сущим адом. Сергей воровал вещи из собственного дома, продавая их для очередной “дозы”. Кололся... И снова воровал. Из института выгнали. Скитался по каким-то борделям, ночлежкам. Курил анашу, кидал “колеса”, имел беспорядочную половую близость. Жизнь в семье стала невыносимой. Людмила с дочерью, разменяв трехкомнатную квартиру, уехала в Екатеринбург, где жила сестра Сергея. Он даже не знал, когда и куда они уехали. Знал только, что их в городе нет.
... “Где они сейчас, что с ними? Танюшка, поди, заканчивает школу. Совсем взрослая уже... А Людмила...?” - Он встал, подошел к этажерке, на которой сохранилось несколько дорогих ему книг (остальные продал). Достал из одной фото. Недолго смотрел на милые ему когда-то лица и быстро вернул фотографии на место. - “Выпью за них, пусть будут счастливы. Хотя какое там, к черту, счастье?” - Он выругался и присел к стене. Это были самые тяжелые для него минуты. Он казнил себя, ругал, что не смог дать любимым людям того, что должен, обязан был дать, – любовь. Он бросил их, предал. Он гад, мразь. И его судьба – это судьба  бродячей собаки, у  которой осталась лишь конура, – расплата за причиненную боль родным. А, может, для них его уже нет в живых? Ну да, конечно, для них он давно умер... Ну и пусть. Так даже лучше. Спокойнее. Сергей сознавал, что не вырвется из порочного круга. Конец неизбежен. Но каким будет этот конец - он и предположить не мог...
Очередной глоток коньяка привел его к мысли о друзьях. Когда на наркоту денег и сил уже не хватало, Сергей встречался со своими друзьями детства.  Они, в отличие от него, не употребляли ни опий-сырец, не курили отраву, зато выпивали крепко. С ними его обуяла новая страсть - к алкоголю. Пил он не так много, как его дружки, до упаду, а понемногу, растягивая удовольствие на целый день. Так в пьяном угаре проходили последние годы. Ночевать иногда приходилось где придется. Нередко крышей над головой служил вытрезвитель. До чего довело коллективное пьянство, Сергей без горечи вспоминать не мог.
Сначала погиб Лешка. Погиб глупо и страшно. В пьяной драке ему распороли живот. Никого рядом не было, и Леха, хрипя от боли, полз с вывернутыми кишками по пустынному осеннему двору, пихая внутренности вперемешку с листьями обратно в живот. А потом Сергей отчетливо вспомнил Лешкин крик в приемном покое горбольницы: “Жить хочу!” Это было последним его пожеланием на этой земле. Был ноябрь 1987 года... Была осень.
Почти через десять лет после этого случая также нелепо и не менее страшно закончил свою жизнь его второй друг, Николай, некогда  однокашник.
В вытрезвителе, куда доставила Николая патрульная служба, “стражи порядка” явно перестарались: так дубинками и ногами отдубасили бедолагу, что спустя два дня Николай, отплевываясь печенкой, селезенкой, легкими... изошел кровью, сидя за кухонным столом у себя в квартире.
С тех пор Сергей шакалил один. Бродил целыми днями по улицам города. Мыл машины, собирал бутылки, перебивался другой поденной работой. Все также пил, и чем дальше - тем больше. Его везде уже знали и отовсюду гнали. Его вид уже не вызывал прежнего доверия, да и силенки поубавилось. Шутка ли: скоро сорок. “Сорок!” - Сергей поднялся и прошелся по комнате. Прислонился к обшарпанным обоям. Закурил. “Ну и что дальше? Допью я эту бутылку, а дальше-то что делать? Моисей - тот хоть спустя сорок лет, но все же полезное для сородичей сделал. А я?..”
Он подошел к окну и распахнул его. Свежий пряный аромат “золотой” осени ворвался в комнату, выгоняя кислый, сивушный запах застоявшейся жизни. Сергей окинул взглядом окрестность. Двор был усеян красно-желтыми листьями. Листья лежали везде: на тротуарах, газонах, крышах гаражей и автомобилей, и даже детская карусель  была засыпана последними дарами осени. От лучей молодого октябрьского солнца роса на листьях переливалась загадочным цветом, походившим на мелкие хрусталики. И вся эта красота исчезала, таяла в  дымке перед наступающей энергией солнца... Слева по проспекту полз старенький трамвай. Вдали, за небольшим строем невысоких домов, тяжело дышали фабричные трубы. Было утро строгой и тихой осени. Сергею вспомнились пушкинские строки:
 “Унылая пора, очей очарованье,
Приятна мне твоя прощальная краса...”
Вдруг он смолк. Старый трамвай и чахлые трубы явно не вписывались в тот образ, который он нарисовал вместе с поэтом. Зато неожиданно для себя отметил, что словосочетание “прощальная пора” соответствует его состоянию души. “Прощальная”... и, между тем, “приятная”, - повторил он. “А ну-ка, еще раз: “Приятна мне твоя прощальная краса...” Стоп! Осень... Кончается год. Замирает природа. Уходит жизнь..?! Кто с кем прощается? Я с осенью, с красками жизни, или, наоборот, она со мной, с трамваем, с закопченной фабричной трубой?.. Гм... Хороший коньяк. Молодец полковник - знает жизнь”.
Сергей отошел от окна. Теперь он знал, что ему нужно. Голова была ясной, мысли работали четко и последовательно. То была гармония души и тела. По крайней мере, он так думал. Хотел думать.
Сергей быстро прошел в уборную. Снял крышку сливного бачка и вытащил из воды обернутый скотчем целлофановый сверток. Не спеша, он так же аккуратно поставил крышку на место, тихо проскользнул на кухню и вскрыл его. В нем  лежал завернутый в мужской платок предмет. Прежде чем вытащить содержимое, Сергей выбросил все ненужные предметы в помойное ведро, начисто протер стол и стал осторожно разворачивать платок...

                Ч. III   Закат
Пистолет “Макаров” лежал на столе, поблескивая сталью. Сергей ловким движением вытащил почти полную обойму. Передернул затвор – все в порядке. Он сходил в комнату за коньяком. Выпил, закурил... На память пришла история с пистолетом.
Дело было прошлой зимой. Один знакомый инспектор рыбохраны возвращался как-то домой навеселе. Зима была снежной. Инспектор, заплетаясь в сугробе, то и дело падал... Подолгу отдыхал... вставал и вновь падал. Сергей решил помочь. Еле допер тяжелого мужика до дома, но в квартиру не вошел, а лишь позвонил и тут же скрылся. Обратной дорогой ступал по своим и инспекторским следам. На одном из поворотов, где их так занесло, что они аж скатились вниз с покатой тропинки, Сергея привлек внимание черный предмет. Это и был “Макаров”. Поначалу Сергей хотел тут же вернуть находку. Но сообразил, что пистолет вернее будет  вернуть владельцу завтра. “Авось, на опохмелку заработаю”.
На следующий день Сергей узнал, что ночью инспектор скончался от сердечного приступа. Тогда-то и решил он схоронить “пушку” в сливном бачке. “Может, когда-нибудь пригодится. Товар как-никак ходовой”.  Но забыл про находку. Даже не вспоминал. И вот – на тебе... “Что это - случайность? или провидение? Теперь неважно...”
Стреляться на кухне Сергей не хотел. С пистолетом в одной руке и коньячной бутылкой в другой он вернулся к комнатному окну. Положив оружие и коньяк на подоконник, сам присел рядом на стул, облокотившись руками на его спинку. Смачно затягиваясь “Золотой Явой”, он еще раз окинул взором полюбившийся двор. Пробежал взглядом по родной девятиэтажке... “Сколько же народу в ней живет? И у каждого, небось, свои заботы, печали, радости... А у меня их нет... не будет!” – он покосился на лежащий перед ним “Макаров”...
К противоположной стороне П-образного дома, где жил Сергей, подкатил новенький БМВ. Из него вышел мужчина средних лет и направился к одному из подъездов. Внимание Сергея привлекла плотная, чуть сутулая фигура незнакомца, его косолапая походка, запоминающаяся залысина. “Кто это, где я его раньше встречал?” - старался поднапрячь память Сергей.
Перед дверью подъезда человек остановился. Оглянулся, обшаривая взглядом все, что было вокруг, и набрал код. Сергею даже показалось, что они встретились взглядами. Этого было достаточно, чтобы узнать в бывшем незнакомце сотрудника горотдела милиции по борьбе с наркоманией. Эту гниду в подполковничьих погонах Сергей ни с кем другим спутать не мог.
Начинал этот тип обыкновенным участковым одного из районов на периферии города еще лет двадцать назад. Попугивал “братву”,  делал облавы, аресты и другие ментовские заморочки. Однако понял, что честному милиционеру прожить сложнее: и карьеру не сделаешь, и мошну не набьешь. Вот и подрядился в ту пору молодой лейтенантик “подрабатывать” наркобизнесом. Прихватывал по “спецнаколке” одного - двух барыг и “работал” с ними. За какой-нибудь год или полтора он уже знал всех наркоманов в округе. Барыги отстегивали ему долю за то, чтобы “по-пустякам” не тревожил, а заодно служили информаторами. Иногда Лысый и сам подкидывал им товар для продажи. Разумеется, с повышенным процентом. Год от году черняшка (опий-сырец) становилась все менее качественней - “келешеванной”. От этого страдали, в первую очередь, сами наркоманы. Хотя оборот “наркоты” на рынке к  концу 90-х и имел в городе тенденцию к уменьшению, однако четко регулировался милицией. Кормушка действовала безотказно. Одни наживались, покупали автомобили, ездили на дорогие курорты. Другие, как тени, скитались в поисках денег для отравы. Сотрудники отдела знали  таких наркоманов не только в лицо, но и поименно. Но не забирали, хотя и  понимали, что каждый такой наркоман - потенциальный преступник. Какой прок от доходяг? Сами подохнут. Большинство их действительно кончали свою жизнь в лучшем случае дома, от остановки сердца, в худшем - где-нибудь в канаве или подъезде...
Вот так работали новые “санитары” внутренних дел по борьбе с наркобизнесом, обязанные по долгу службы спасать, а не быть могильщиками своих подопечных и их несчастных семей... Поэтому для Сергея не было удивительным, что когда-то из молодого и нескладного, с рыжеватыми усиками, лейтенанта, “гонявшего” на казенном “Урале”, вырос закоренелый, маститый преступник в “больших” погонах. Вор в законе. Вор, потому что крал чужие жизни.
“Сладко живет сучонок. Забурел на казенных и народных харчах, - размышлял про себя Сергей. - Сидит себе на теплом месте, и никто ведь не дергает - наоборот, поощряют “за службу”. Видно, начальство под стать подчиненному - не прочь хапнуть на дармовщинку. И никто не виноват. Все по закону”. Но Сергей знал и порядочных ментов, тех, что честно и преданно служат обществу и людям, непохожих на этих жлобов ни словом, ни делом, ни даже физиономией. Такие бескорыстно придут на помощь в любую минуту. Такие работают не за награду. Их кредо - честь и совесть...
Сергей допил из горлышка коньяк. Затем взял в обе руки пистолет и, облокотившись на спинку стула, навел мушку на дверь подъезда. “Сначала замочу эту гадину, а потом уже...” - Он не успел договорить, как из подъезда вышли двое. Это были подполковник и еще какой-то мужчина кавказской национальности. Остановившись на ступеньках, они принялись о чем-то азартно спорить. До мишени было метров пятьдесят. “Достаточно”, - прикинул Сергей. Когда-то, учась в старших классах школы, он посещал клуб ДОСААФ и слыл неплохим стрелком... Прошла минута, другая. Подполковник стоял боком к Сергею, ожидавшему, когда тот повернется к нему лицом.
Время будто остановилось. На лбу Сергея выступила испарина, запотели ладони. Но он не спускал с мушки круглую, как шар, голову Лысого. Сергей медлил: ему нужно было сердце мента. Он хотел видеть скорчившуюся от боли фигуру, выпученные от испуга глаза этого подонка. Тогда Сергей встанет во весь рост, чтобы негодяй смог видеть, кто его судья и палач. Встанет, чтобы торжествовать над жертвой, когда-то перевернувшей всю его жизнь, лишившей его домашнего очага и любви близких ему людей. Сергей рассчитается с ним и за всех погибших пацанов, за их детей и жен, за тех честных ментов, что служили и служат обществу, за всех хороших людей. За человека!.. “Ты получишь сполна, толстый боров. И не надейся, я не промахнусь. Я ...”
- Папа! - Сергей вздрогнул. - Ты скоро? Я в школу опаздываю.
Девочка лет 11-12 высунулась из окна машины и настойчиво позвала отца.
Сергей посмотрел на ребенка, затем перевел взгляд на блестевшую на солнце лысину подполковника и, закрыв глаза, опустил пистолет. Он слышал, как хлопнула дверца автомобиля, как завелся мотор и как БМВ, медленно шипя колесами по гладкому асфальту, выехал со двора. “Все! Концерт окончен. Финита ля комедия”. Силы покинули его. Он тяжело опустился на пол и, сжимая “Макаров” в руке, пополз в угол комнаты.
... Широко раскрытые глаза уставились в потолок. Лицо Сергея было безучастным и спокойным. Он не хотел ни о чем думать. Он устал и хотел спать. Утро придавило его. За короткое время в его памяти пронеслась вся жизнь – жизнь неудачника, променявшего семейное счастье на кайф. Но он ни о чем не жалел. Он давно уже никого и ничего не жалел и не любил. Он принимал жизнь, какой она есть, потому что устал бороться за себя в одиночку. Он опять сравнил себя с бродячей собакой, выброшенной хозяином за ненадобностью. У него не было никого, и он никому не был нужен. Про него забыли. “Если для всех я умер, тогда зачем я живу на этой грешной земле?  Зачем? Вот и вся философия”.
Сергей закрыл глаза и почувствовал, как его одолевает дремота. “Пора!” Он приставил холодный ствол к виску. Не спеша взвел курок ...
“Жить на свете не так уж и сложно, - словно итог, неожиданно, как вспышка молнии, его осенила мысль. - Нужно просто быть человеком”. - Подняв глаза, Сергей устало посмотрел в сторону оконного проема, за которым медленно плыла тихая осень. Его последняя осень.
 
2002 г. (Из сборника «Акварель», 2003 г.)