Живая рыба

Случай этот случился со мной в далекие 80-е, в те незабываемые годы, когда еще ничто не омрачало наше казалось бы нерушимое бытие. Я тогда был увлечен тем, что потом назовут «нано», бился как лев за создание опытного образца первого плазмохимического реактора, способного переводить привычную химию на атомарный уровень, при котором получение, скажем, окиси ксенона не такая уж фантастика. До «золотых» тканей оставались всего-то какие-то тридцать лет, но я об этом тогда не знал, вообще не знал, какие перспективы у нашего беспомощного еще дитяти, но очень хотелось заглянуть за горизонт. Жизнь была нервной, но интересной.

Правда, только что похоронили отца, а накануне развелся с женой. Молодой был, глупый. А моя дочь была еще маленькой, и меньше всего напоминала будущего гения. Она часто гостила у нас, очень любила бабушку и та во внучке души не чаяла, и вот однажды...

Прихожу я с работы, как всегда как вол усталый, и вижу маму, сияющую загадочной улыбкой. «Ты чего это?» А она говорит: «А чего я купила, отгадай». Я что ни пепебирал, не отгадал, а она открывает дверь в ванную: «Гляди!».

Гляжу в ванне, наполовину залитой водой (а надо сказать, водопровода или скважины с насосом у нас тогда не было, и наполнить ванну было большим подвигом – нужно было раз десять сходить с парой ведер на уличный колодец) плавают две здоровенных рыбины, два красавца серебристых карпа. Тогда мода на торговлю живой рыбой только начиналась, сейчас-то она сильно «вышла из моды», - наверное, потому что тогда и страна была большая, и магазины рыбные огромные, в них появились вместительные бассейны, из которых ловкий продавец доставал сачком рыбину, и, продемонстрировав ее во всей красе покупателю, небрежно швырял в емкость на весах. Сейчас всё кажется измельчавшим: и страна, и магазины, и люди – ну разве что цены заметно подросли. В общем, мама впервые решила побаловать нас модной пищей.

«Вот Маша придет в воскресенье, и зажарим вторую», - сказала она, на что я изумился: «А первую?». А первую, говорит, прямо сейчас мы с тобой и съедим.

Ну съедим и съедим, какой вопрос, я был голоден как дама-вегетариантка после подсчета съеденных калорий. На работе столовая была люкс, до сих пор вспоминаю ее с благодарностью и слезами умиления, но и работа была ломовая – мозги они тоже жгут калорий не меньше чем бицепсы биндюжника. В общем, основательно поужинать я был не против, а зная, как вкусно готовит мама, - и стократ.

Оставалось дело за малым: рыбу прежде чем жарить, нужно было убить. Мама с ней бы не справилась, и я взял это дело в свои руки. Надо сказать, мне приходилось убивать. В детстве случалось кур рубить: берешь так в левую руку обе ноги и оба крылышка, кладешь на плаху, и бац топором по шее! Голова в сторону и все дела. Правда, однажды курица после казни умудрилась вырваться и так прямо без головы удрала в огород к соседям. Нашли конечно, но потом я за душегубство не брался. Вот до того самого часа с карпом.

Как убить-то его? Лап и крыльев у него нет, а за хвост если взять, так он не вытянет шею на плахе как курица, - так вдарит, что поневоле выпустишь. Смотрю на маму, говорю: а как-де их убивают? Ну мелкую рыбешку, что мы на Днепре когда-то ловили в бытность, так там всё просто: кладешь на доску и ножом головку чик и в казан для ухи. Кишки выпустив предварительно, правда. А это же черт такой, у него «шея» как у слона, да и скользкий такой, «как рыба». Нет ли способа поухватистей, говорю. Мама отвечает, сейчас к соседке Музе схожу, проконсультируюсь. Сходила, возвращается и говорит: «Ножом голову отпиливают, по-другому никак. А сначала нужно головой об стенку его чебурдыхнуть, чтобы уснул».

Я говорю, как чебурдыхнуть? Вон какие красавцы, и нам он никакого вреда не сделали, у тебя вот рука на такую красу поднимется? Нет, говорит. То-то и оно. Стоим смотрим на рыбин, а они как ни в чем ни бывало резвятся. Мне бы после работы помыться, а ванна занята этими смертниками долбаными.

«Валь, я лучше пельменей накручу, а этих потом, как Маша придет», промолвила наконец мама, удрученно покачав своей красивой седой головой: «Ну их от греха». На том с облегчением и поладили. А дело было во вторник, до Маши было еще уйма дней. Вообще надо сказать, перенос неприятной обязанности на далекое будущее всегда действует благотворно, я это неоднократно замечал. Проштрафился если кто-то из нашего дружного коллектива, допустил, скажем, прогул по пьяни, так всё откладываешь его поругать и откладываешь, а в конце концов задачу эту на парторга сбросишь. Ну не люблю я делать то, что не люблю!

Но дни шли неумолимо как танки на окоп. Мы уже привыкли к рыбищам и только удивлялись, как они сами не помрут без еды. А ведь морить голодом – это куда большая пакость, чем чик по горлу или «чебурдыхнуть». Осознание безвыходности ситуации нарастало как пени на штраф. Как ни крутись, как ни тяни, а расплачиваться придется.

И вот в пятницу мама не выдержала: «А ну их, без них жили и дальше проживем, не для нас этот деликатес». И, подумав, изрекла приговор: «Вот послезавтра с Машей отнесете их в Талку, кстати, будет ей урок доброты, хоть на что-то эти водоплавающие сгодятся!» У меня как штанга с плеч свалилась, да так удачно, что не по ногам. Обрадовался дико. И весь день молил Бога, чтобы рыбки не окочурились от истощения. Я бы их все равно есть не стал, они прямо как члены семьи сделались.

Вот наступает суббота, еду за Машей на другой конец города. Привез. Она как глянула на живность, так и присоединилась к нашему решению. «Рыбкам в речку хосется», безапелляционно заявила эта кудрявая особа,- как будто печать на наш приговор приложила. С тем и спать легли, а наутро, плотно закусив пельменями, оделись потеплее, дело-то было в самый разгар зимы, накачали ведро воды и переместили туда наших пленниц. Или пленников, я не разрезав брюхо пол рыбы различать не умею. И пошли на местную речку Талку.

Шли долго, по рельсам, все время оглядываясь, не было бы поезда. Но Бог миловал, по нашей боковой дороге всего три поезда ходили – Горьковский, Ленинградский да Кинешемский. Я это знал еще с детства, когда много ездил с тёткой-проводницей. Куда опаснее была шальная дрезина, поезд-то издалека слышно, а эта подкрадется как тать в нощи. Но в воскресенье, похоже, путейские тоже отдыхали. В общем, дошли мы до Богородской арки, смотрим вниз, а там вовсю закон Бернулли работает, потенциальная энегия от сужения русла потока переходит в кинетическую, и в толстом паковом льду промыло огромную, почти во всю ширину арки, промоину, в которой вода бурлила как с цепи сорвавшаяся.

Спустились вниз. Тащу и ведро с рыбами, боясь расплескать воду, и ребенка придерживаю, чтобы к промоине не рвалась. Вышли на уровень, тут я любопытную дочь метрах в пяти от арки оставил, а сам с ведром к водовороту. А рыбы будто чувствуют, что сейчас червячком жирненьким закусят за все дни вынужденного воздержания, - так и толкают друг друга в бок, сверкая чешуей на солнце. А чешуя у них красивая, как сейчас помню. Они хоть и зеркальные называются, но в отраженном ярком солнечном свете отливают и серебром, и червонным золотом. Красивые создания, однако!

Ну выплеснул я ведро в водоворот, блеснули мои рыбки последний раз, и только я их и видел. Ушли на глубину. Наверное, закусили с голодухи и на боковую. Зимой же нормальная рыба спит.
 
Пожелали мы им долгой жизни и больше на удочку или в сеть не попадаться. Да навряд ли они нас послушались: рыба она же глупая, мозгу у ней от массы тела, говорят, всего меньше процента. Вот, наверное, кто поймал, так от неожиданности опешил – в нашей Талке такого размера рыбы отродясь не вырастали. Может, ученые отметили как чудо природы, а всё чудо устроили мы с моей маленькой дочкой.

А годы мчались как курьерский экспресс. Уже давно не стало и мамы, И Маша, моя гениальная дочка, уже давно живет далеко-далеко. На днях мы с ней вспомнили это наше приключение, она как раз звонила сообщить, что получила европаспорт. Теперь полноправная жительница славного ганзейского города Бремен. И, может, в том, что она выросла такой смелой, умной и доброй девочкой, есть малая толика от тех двух красивых живых рыбок, отпущенных нами на свободу. Такое не проходит даром, доброта всегда возвращается к человеку, украшая жизнь и душу его волшебным живым светом Истины.

Валентин Спицин.