Блеск и нищета кур... 1

 
                ........... И ДРУГОЙ ДОМАШНЕЙ ЖИВНОСТИ ...




        Каждое, уважающее себя повествование, безусловно, должно чем-то начинаться...  Попробуйте-ка обойти эту аксиому. Представьте себе, что Тургенев не начал бы своё «Муму» словами – «В одной из отдалённых улиц Москвы, в сером доме с белыми колоннами, антресолью и покривившимся балконом…» – мы так и не узнали бы, кто такой Герасим и как у него отняли любимую женщину и собаку. А вот Толстой … который Алексей … начал другими словами, почему и получилось не «Муму» ... но не закончил свой произведение, это я о романе «Пётр Первый». И ничего – люди-то, тем не менее, познали и дела, и характер великого императора. Значит?... Значит важнее не закончить, а начать, видимо концовка – дело десятое. Кстати, если автору будет трудно, или он заленится, то можно и бросить писанину на полпути, как Алексей Толстой со своим «Петром …» – у Льва … этого не получалось. Лишь бы, наравне с состоявшимся началом, эти полпути были интересны для читателя. Думается что эти два условия – начало … и интерес … и явят собой критическую массу, состыковавшись, которые родят удобоваримое чтиво. А кому не нравится, тот пусть и не читает – меня не убудет.
      
        Ну вот, начало состряпано, а вкусно было или нет, читатель ответит себе сам после последней точки … если доберётся до неё … он, может быть, взявши в рот, выплюнет … – ну я искренне … – чем богаты, тем Вас и одариваем.


                1  ДАМА, ДАЖЕ С ИЗЪЯНОМ, ВСЕГДА - ДАМА ...   
               

        Спорная пословица «Курица – не птица, баба – не человек» – всегда выводила из спокойного равновесия мышление курицы, а они (куры) все без исключения, были высокого мнения о своих умственных способностях. Не верите? Да Вы гляньте попристальнее на застывшую посреди двора какую-нибудь хохлатку … Заметили? ... Заметили какая внутренняя целеустремлённость, какая сила мыслительных процессов пульсирует под маскировкой застывшего, внешне ничего не выражающего, можно смело сказать глупого взгляда? Франц Кафка меня бы понял и с удовольствием нырнул бы в этот внутренний куриный мир, да так глубоко, что нам, простым смертным, за ним не угнаться, а значит и не понять. Ну, Кафка – это высший пилотаж … это Федор Достоевский в докторском халате патологоанатома  зверских душ.

        А нам бы удержаться на уровне Курочки-Рябы… мы же из тех, которые, заимев гвоздик в заскорузлых пальцах, норовят на заборе показать свою грамотность, корябая слово «мир» с тремя ошибками. Но если уж какой эстет и клюнет на белую кипельность листов этого чтива –я не виноват, он сам врюхался в это безобразие – у нас все мерзости имеют приличный вид, только истина всегда в таком затрапезном виде, что её компания бомжей не пустит за свой банановый ящик с пузырём и килькой. И если вы со мною не согласны, да и предмет наблюдения для Вас так и остаётся неумным, то дальше нам с
 Вами неча чаи гонять, а Вам у нас нечего читать. Но если Вами, у предложенной курицы, всё-таки замечено нечто эдакое, пусть неосознанное, но заставившее Вашу мысль запнуться и задуматься, автор рад этому и продолжает дальше …
      
        … С первой половиной пословицы - что курица - не птица, куры были обречённо, но полностью, согласны. И то дело. Что это за птица такая, если землю видит только с высоты плетня, да ещё когда рядом будет навозная куча, с которой легко перелететь (по куриному это называется  перелететь – ну мы-то с Вами знаем, что перепрыгнуть ... хоть здесь не лишайте кур птичьей атрибутики) да – перелететь на жердину забора.
      
        А со второй половиной … куры категорически не согласны. Как это не человек, если она (да хозяйка же Степанида), два раза в день им корм задаёт, а они, в благодарность за это, склёвывают с её сапог жучков и муравьёв, когда она отдыхает на крыльце. А вот с хозяином Иваном – тут дело сложнее, раз он – не баба, значит человек? Нет, давайте разберёмся!!! Человек ли он?  Вот от него-то куры и не видят никакой человечьей пользы – одни неудобства. То плетень наставит, что не запрыгнешь, то дырки в заборе заделает – в соседский огород не попадёшь, а то и с топором иногда зайдёт на птичий двор. После его топорного визита куры долго вздыхают по кавалерийским качествам одного навсегда пропавшего петушка. А топорным же вечером Иван выходит на крыльцо. И, в плотоядной нагруженности, оглаживая усы и изредка сытно отрыгивая, бормочет тяжёлым языком, указывая на одного из куриных ухажёров – «Ты, гусар, будешь следующим». На хозяйскую выходку с тыканьем, гусар, демонстрируя лёгкое презренье ко всему, что воодружено на две конечности, кроме кур, разумеется, а ещё и потому, что Иван уже без топора и нетвёрдо стоит на своих ногах, начинает суетливо разгребать навоз, отчаянно сзывая своих дам на жирного червяка.
      
        Приблизительно так частенько рассуждала в свободное время Хромоножка, отличная от других кур тем, что была калекой – без правой ножки, откушенной в прошлогоднем цыплячьем детстве хозяйским котом Тишкой, тогда ещё котёнком, но уже подававшим большие надежды на матёрое бандитство в зрелом возрасте. Это, кстати, впоследствии, блестяще и оправдалось.

        Вместо неё, правой ножки, она имела привязанный красной тряпочкой деревянный протез, вырезанный из сучка, отдалённо напоминающий куриную лапку. А что там напоминать – на нашесте сидеть было бы удобно, да от петушков убегать… На мыслях об убегании, нет – на мыслях о петушках, Хромоножка тяжело вздыхает – не умела она бегать, поэтому-то петухи ею и не интересовались. Но зато курочка имела другое достоинство, которого не было ни у одной жительницы птичьего двора и к которому имел отношение этот самый Тишка, но об этом чуть-чуть попозже. А несчастье с куриной ножкой приключилось так же неожиданно, как бывает в жизни, в том числе и куриной …
      
        Тем, прошлым летом, на птичьем дворе произошла самая обычная вещь с самыми необычными последствиями. Полкан – пёс старожил, поскольку долго живёт на этом свете, да ещё и охраняет для порядка двор, не раз, видя в усах Тишки цыплячий пух, частенько, по своей словоохотливости, предупреждал полосатого, чтобы тот не баловал хозяйским добром, а котёнок, нагло отвергая плотские обвинения пса, невинно объяснял, что, мол, цыплята его любят. Да, любят … и, когда он спит, демонстрируя своё к нему расположение, трутся об его кошачью морду своими пушистыми боками. Это, мол, вполне естественно – кого любят, об того и трутся – что же тут непонятного? Вот он, например – Тишка – любит Ивана, так тоже трётся о хозяйские сапоги, а если не любит Полкана, зачем же тогда тереться об него своими кошачьими боками – ну всё же просто.

        И вообще, покажите мне того идиота который любит этого лохматого, да ещё без единой светлой полоски, чёрного урода? Даже коза Манька мекая и взбрыкивая убегает от него из соседского огорода на свой двор. Всё просто – кого любят, у того рыльце всегда в пуху. Под конец такой разбираловки котёнок, выиграв словопрения, виляя вздрагивающим хвостом и независимо уходя, грациозно, с лёгким налётом издёвки, демонстрирует Полкану место, откуда растёт хвост. На сладкое, в рамках размышления, но вслух, чтобы самоутвердиться да и в адрес собачьих ушей, мурлыкалось – «Не пойман – не вор-р-р!!!» – Ну, ладно, – думал облапошенный пёс – ум у тебя короткий, а аппетит зверский, придёт время – поймаю … И время пришло …
      
        … В полдень на птичьем дворе всё замирает от солнечной жары и собственной лени. Куры уже не разбираются между собой из-за петухов, и не возмущаются выходкой индюка, нагло и открыто положившего глаз на присмиревшую от такого необычного счастья невзрачную хохлатку, тайно конечно завидуя ей. Потоптать-то классно он не потопчет – кондиция не та, но любовница будет жить как герцогиня …
      
        Но сейчас жара – и они только бессмысленно перемигиваются желающими спать глазами, лёжа в куче золы с открытыми клювами и распушив крылья. Тишка разваливается на спине под лопухами, раскинув лапы, открыв рот и кой-когда подёргивая усами. Один только Полкан, уважая собачье происхождение, блюдёт службу, суть которой как раз-то и не спать, когда весь двор замирает в сонной одури … Всё замерло … Правда, цыплята, по молодости жадные до впечатлений и букашек, снуют под пеклом, пробуя на клюв всё, что меньше их и шевелится...
      
        ... В такой-то полдень Полкашка вдруг услышал тревожный писк цыплёнка, бестолково носившегося между спальными лопухами Тишки и кучей кизяка с выглядывающей из клюва не до конца проглоченной травинкой, которая застряла в положении «и ни туда, и ни сюда». Знакомо ли собакам чувство юмора неизвестно, но рационального – безусловно, поэтому пёс с удивленьем, подняв правое ухо, наблюдал суматоху жёлтенького комочка, ожидая, чем же это всё у цыпки кончится, поскольку (что и подняло-то правое пёсье ухо) поскольку из противоположного клюву места выглядывала, не успевшая перевариться, но уже выталкиваемая очередными порциями проглоченного, с навозной претензией, точно такая же травинка...
      
        Понятно, что пёс, не ведая ни о каких законах цыплячьего пищеварения, торчащие с двух сторон травинки воспринял как единое целое, но определение этому явлению он, всё-таки, нашёл. – Живой шашлык – облизнулся Полкан и в пол-глаза заметил ещё и вздрагивающие лопухи как раз в том месте, где должен спать Тишка. – А это уже серьёзно – понял, по достоинству оценил подготовку вздрагивающих лопухов лохматый сторож и осторожно, зная чем может кончиться для жёлтого несмышлёныша вмешательство котёнка, припадая брюхом к земле, пополз на тайно назревающий инцидент.
      
        – Самое главное, – проснулся в Полкане охотник, – чтобы цыплёнок не успокоился и продолжал носиться между колышащейся крышей тишкиного убежища и кучей кизяка. – Не надо быть и псом, чтобы догадаться о том, что творилось в лопухах и, пока они шевелились, угрозы цыплёнку не было – Тишка только готовился к прыжку. Вот уж когда лопухи замрут, вот тогда подлый котёнок уже будет готов. Вот тогда и должен Полкан совершить свой упреждающий бросок. – С такими хитрыми мыслями занимал позицию за поленицей дров на животе, с подобранными лапами и вставшей на холке шерстью кудлатый охотник.
      
        Вот лопухи замирают … - Готовность номер один … Вытянутые в струнку, и в лопухах, и за поленицей дров, хвосты мелко дрожат, лапы чутко напряжены, глаза ещё чуть-чуть, и вылезут из орбит, жадно наблюдая каждый за своей жертвой. Полкан даже не обращает ни малейшего внимания на, запутавшуюся в шерсти морды и ищущую выхода на свободу, осу … – Ну, запуталась, и запуталась, я её не звал. Пусть сама и выпутывается … - у меня дела поважнее, чтобы ей заниматься, это уж её проблемы – косили собачьи глаза за лопухами и цыплёнком.
      
        И вдруг, по закону подлости, когда как в рапиде, начинают расходиться листья лопухов, выпуская кошачий снаряд, в губу пса пронзительно впивается жало потерявшей надежду на освобождение, а поэтому желающей героической смерти, полосатой стервы. Полкан внезапно жутко и позорно взвывает – тут уж не до поимки вора. Но котёнок тоже, от страшных собачьих воплей, теряется и, поскольку уже в полёте и изменить направление не может, приземляется-то правильно – точно на цыплёнка, но обескуражен и уже с единственной целью – скорее унести ноги от внезапного и страшного собачьего визга. При приземлении, во рту, чувствуя что-то упругое и острое, инстинктивно смыкаются молодые котёночьи зубики, откусывая, оказывается цыплёночью лапку.
      
        Тишка ретируясь, с испугу фыркая, в один прыжок, сигает за кизячную кучу … Цыплёнок, припадая на правое крылышко, жалобно пища, но всё ещё «проткнутый» насквозь травинкой, ковыляет к курам на золу … Полкашка неистово трёт морду лапой, крутится волчком и жалобно скулит, а Тишка уже в сенях под лавкой вылизывает свои промахнувшиеся лапки, мурлыча себе в оправдание – Опять не пойман, опять не вор-р-р!
      
        А в это время …, да чего там – буквально тут же, прибежавший на шум к кизяковой куче любопытный белый петух (он и по кличке был Белый) который, стесняясь своего любопытства как женского качества, всегда оправдывался на эту тему – … а вдруг я здесь понадоблюсь … - разобрался-таки, что оса, желающая цыплячьей погибели от Тишки, пыталась остановить Полкана, но, не зная, что он умеет так жутко выть, распугивая вокруг себя всё живое, не нашла ничего лучшего, как ужалить его в губу. Поскольку Белый был ещё и порядочным петухом, то есть любил во всём порядок и завершённость, поэтому не успокоился, пока не нашёл эту, ещё шевелящую лапками, полосатую террористку, осторожно взял её в клюв и понёс укушенному котёнком соплеменнику, считая, раз уж желторотый пострадал из-за неё, то он и должен наказать виновницу. Но цыплёнок в это время пищал благим матом в руках хозяйки и петух, вздохнув – чего, мол, деликатесу пропадать – сам склевал злодейку.
      
        С интервалом в два-три дня хозяин привязывал по росту цыплёнка к культяшечке выструганную палочку, а когда цыпка превратилась в молоденькую курочку, сделал ей настоящий трёхпалый протез из яблоневого сучка и привязал его к культе красной тряпочкой.
      
        Куры завидовали Хромоножке, что ей не надо бегать по двору в поисках чего-нибудь яркого для поклёвки – вот он, лоскуток – всё время на ножке! А калека – своим сёстрам, что те могут ловко разгребать навоз и убегать от петушков, судя по их поведению, испытывая гамму самых противоречивых чувств. С одной стороны подружки старались быть на виду у своего избранника, а с другой … они суматошно убегали от него, когда он гнался за ними. И потом, что же они чувствовали, когда кавалер догонял-таки приседающую, казалось бы от страха, с распущенными крыльями молодку?
      
        На этот счёт у людей существует своя версия, с большим вопросом имеющая право на существование. Со стороны курицы же, она выглядит как «… не быстро ли я бегу?...», а со стороны петуха – «… не догоню, так разомнусь…» и в том, и в другом случае, действиями командует скрытная приличием логика. Нет, любезные, это как раз тот случай, когда не нужно думать, а надо безоговорочно подчиняться своему внутреннему голосу, который люди назвали мудрёным словом «инстинкт», а заодно, переусердствовав, заковали его в цепи мышления. Нет, эти две вещи – инстинкт и мышление, хороши сами по себе – вне зависимости друг от друга. А люди – это большие куры, испорченные интеллектом – не успев освободиться от древнего механизма бытия, не успев научиться обращаться с разумом, как уже им младенцем (да разумом же!), не ведающим, что творит, цари природы пытаются диктовать ему, инстинкту, который древнее динозавров, свои капризные и сиюминутные условия, смешивая божий дар с яишницей...

        ... Да природа-то не терпит компромиссов – кто старше, тому и карты в руки. Это не развитие, когда младшее, ещё не войдя в силу, нагло начинает наступать на горло старшему. Это не развитие, это – разбой, от которого лучше никому не будет …
      
        … Вероятнее всего, авторское отступление для куриного племени является тайной. А Бог его знает, тайной ли, ведь люди о курах знают только то, что они несут яйца, а если бы человечество их не употребляло в пищу, то и на этих знаниях надо ставить большой вопрос …
      
        … Но давайте поближе к Хромоножке … Как было сказано, хромая курица всё-таки имела достоинство, которым, с подачи Тишки, её одарил хозяин. И называлось оно, ни много, ни мало, бессмертием …

        ... А всё объясняется просто … Иван снисходительно пообещал не класть хроменькую под топор, поскольку судьба, отняв ножку, незаслуженно её уже наказала. Но до чего же куры бестолковые!!! Даже коза Манька поняла суть куриного бессмертия, доходчиво объяснив всему курятнику, что куриный век всегда кончается топором, а раз хозяин отказал Хромоножке в такой топорной роскоши, то куда же ей деваться – придётся жить вечно.
      
        Ох, не знает курица как лучше. Может попасть в суп – счастливый исход. Ведь куры всегда бегают от опасности, не то, что их дальние родственники, позорно прячут голову в песок – единственный позорный факт куриной генеалогии. И, слава Богу, что во дворе нет песка, а то бы хозяева и их бы разводили – длинноногих и со злыми глазами. А что тут долго думать о спасении если единственный его метод сохранить жизнь – бегство, а попав в суп, ну-ка скажите, кто из этого супа хоть раз выскочил? А!? – то-то что никто… Значит в супе ...не так уж и плохо! Ох, не знает Хромоножка одарил или наказал её бессмертием Иван? ...