Петька-Охломон. Мудропись жития

Выборочные главы.
(Книга 1).



Глава пятая. Скоромная.



Дрова кололись ловко. Полешки отскакивали как семки от Маланьиных резцов. Петька вошел в азарт аэробной работы. Звонкий ритм привлек на общение Деда Физалиса.

- Дрова, что ль, колешь, молодежь ядовитая? – съязвил дед завистливо на активность Петькиных рук.
- Угадал, параличный!  Помогай складировать! – отшутился  Петя.
- Мужики, мне б Степаниду повидать, - возник за оградой сморщенный жизнью сосед Семечкин, - устройте, а?
- На что тебе барыня? – насупились Физалис с Петей, враз объединившись.
- Работу, может, какую даст… или на стограмм взаймы… - вздохнул перегаром сосед.
- Ты б, Семечкин, зашился, что ли, дышать от тебя нечем! – пожурил земляка дед Физалис.
- А я зашился! – слукавил  тот в надежде, что пожалеют.

Охломонов Петр, отложив топорище на сторону, сходил в избу и вынес соседу бутыль початого  бурбону.
- Отрываю от сердца за неимением респекта к алкоголю. Бери, пока не передумал! – протянул руку Петя, с почтением смотря.

Морщинистое обветренное лицо трудового народа скрылось в заборе, унося такую удачу.

Дед Физалис стоял озадумавшись. Совсем недавно еще алкогольная тема была ему по-плечу. Однако, со дня полного онемения обеих конечностей, ни раскупорить, ни зацепить вилкой закусь, ни выдать с вывертом тост под вдохновение, ничего этого дед теперь не умел. А просить помочь – стеснялся по возрасту.   Легендарный некогда в этом деле старик нынче нервно потрясал бесполезными лапами и трезво судил Петькин дебют с початым бурбоном:

- Петь, а ить ты герой! С чего вдруг алкаша пожалел так щедро?  Бурбон, ить, напиток дорогой, двусмысленный…
- А чтоб не впал в новый проступок. Нынче – алкаш, а завтра – вор и убийца за отсутствием  формулы спирта, - просто и доступно объяснил Петя позицию, - а от бурбона ум множится, клетки совести плодятся. На себе опыты ставил.
- А-а-а-а… - смекнул Физалис, не в силах оспорить научный диспут, - … пошел я, Петь, чой-то нехорошо мне…

Проводив Физалиса  сострадательным взглядом, Петька-Охломон продолжил свой березовый руб. «Трень-брень! Трень-брень!» - музыкально  пело топорище, отзываясь в желудке голодным стоном.

Натощак разбежались все умные мысли, а природная Петькина тяга анализу свернулась клубочком в отзывчивой народной душе. 

Скромность тем временем  терпеливо ждала приглашения к обеду.
Желудочный сок копился и громко журчал…





Глава шестая. Лунная Соната Петькиной души.




Долгожданное «Петя-а-а-а! Обеда-а-а-ать!» прозвучало как «фас» для дворового Тобика. На бегу Охломон Петя зацепил Маланьины грабли (в который уже раз!) и с роскошной породистой шишкой  предстал  пред очами любимой с намерением кушать.

Стол ломился от яств, как Петькина голова от шишки. Борщ ароматно дымился, молоко в кринке искрилось росою погреба, огурцы и картошка (с грядки) аппетитно дожидались кормильца. Посередке стола возлежала селедка под луком, но в шубе.

Румяная счастливая Маланья хлопотала вокруг стола, ублажая любимого мужа. Шишка осталась незамеченной, и Петька, стряхнув стресс, прилизал чуб поверх травмы слюнявой ладонью.

- Санька где? – спросил Петька-хозяин, озабоченный отсутствием сына, завязывая разговор.
- Дык ить у маманьки моей! Которы сутки! Сам настоял психотравму ребенку! – вскинула жена недоуменные брови.
- Маланья-а-а-а! Скоко раз просил твою особу изъясняться по-русскому! – сделал замечание глава семьи, взывая супругу к культуре речи.

Оборванная на полу-слове Маланья, замкнулась и потупила взор в тарелку с алым борщом. Из прекрасных озерных глаз ее закапали слезы обиды. Соленые и прозрачные. Петька, врасплох убитый такими эмоциями, заерзал сиденьем и винительно наклонил голову  супруге под нос.

- Прости, любимая! – нежно подумал Петька, а вслух произнес, - не выть! Ты, чать, забыла наш диалог предпоследний? Речь – не пачкать! Вона, баре как бережно с языком обращаются! Что ни фраза – глубокий смысл! Одна ты тока бардак в предложениях развела, а за нацию – я отвечай! А что за нация без языка-то? Срам! Срам, а не нация! – Петька с размаху вдарил могучий кулак. Стол хрустнул и жалобно заскулил. В унисон завыла Маланья.

Петр с недавних времен начал уделять огромное значение русской словесности. Сигналом тому послужила умная книжка, случайно забытая барыней в летней беседке. Книжка имела название, глубоко потрясшее неуемное Петькино воображение. «Тайна русского слова»… Петька, как зачарованный, держал в руках писательский труд и размышлял о возможности его дальнейшего прочтения.

Получив у Степаниды согласие и уловив в ее умных глазах поддержку, Петя начал скрупулезно изучать смысл и загадку родной речи. Дело шло туговато в силу узости Петиного кругозора. Однако, к его радости, замечательным слушателем и молчаливым участником его интеллектуального поиска оказалась Маланья. Кряду пять семейных вечеров (за поздним обедом), Петр Сергеич, цитируя ту или иную мысль автора, видел в глазах молодой супруги искреннее изумление, что вдохновляло его далее на научный анализ похлеще красной тряпки для быка.

- Маланья! – потирая убитый кулак, продолжал мудрый Петька, - представь тока! Тезка мой – Сергеич тож, ан Пушкин, 313 тыщ слов имел в арсенале! Объем лексики – за Родину не стыдно! Вообрази только границу языка этого гения! А ить я давно уловил связь, - Петька пальцем ткнул в небо и уперся орлиным взглядом в переносицу жены, -   какова граница языка, такова и граница духовного мира персоны… Каков язык – таков народ…, - над дубовым столом зависла многозначительная Петькина пауза…

Маланья в процессе нотации закатила очи к потолку (чтоб слезу упредить), и утерла кончиком фартука вспотевшую переносицу. Молча ( с упреком во взгляде за вопль) внимала рассуждениям умного мужа. Однако, любящее сердце ее, откликаясь на мужнин словесный поток, робко подсказывало: «Свезло тебе с Петенькой. Ох, свезло-о-о-о-о-о… Умен! Конкретен! Мужик!». Отражаясь в лице драгоценной Маланьи, Петька-Охломон продолжал рассуждения, постепенно переходя на гортанные вопли. Энергия новых знаний, которые так хотелось донести до пытливой жены, распирала звуковые связки под щетиной.

- А Лермонтов?!! 326 тыщ слов! 326!!! Тыщ!!! Словарного запасу! Сергеича обогнал! Надо ж и нам, Маланья, с лексической деградацией что-то делать! С себя начинать подъем, милая! С себя-а-а-а!
- Петь, а Петь…, а Сан Сергеич как носил стоко в голове смыслу-то? – оправилась Маланья от мужнина выброса.
- А и нелегко ему было, милая… Знамо-дело… Он в детстве по-иноземски больше коммуницировал, а в родном русском слабоват был на язычок. Если бы не наша народная баушка (Арина Родионовна) – не видать нам Пушкина, как собственных ушей… Национальная катастрофа, ни много, ни мало. Какие б сказки ты, мать, Саньке-то читала? Какие примеры-колыбельные дитю приводила?
- - Да, Петя-а-а-а…, - задумчиво сорвалось у супруги, -…на той вот неделе сынок играл со сквозняком, к примеру. Окна-двери нараспашку для дуновения делал. Ветер врывался, хлопал ставнями, шторами колошматил, а дите руки ему раскинуло навстреч, хохочет и кричит ему, сквозняку тыть: «Ветер! Ветер! Ты – могуч! Ты гоняешь стаи туч!». Ить как Сергеич так складно изрек: стаи… туч! Это ж птиц обычно стаи-то бувают…

Глаза обоих родителей потеплели от таких милых сердцу воспоминаний из лингвистической науки… несмотря на последующую Санькину ангину… 

- Вот и говорю итог, Маланья… Словеса нынче развивать надо. Стратегически действовать. К примеру, я сегодня свой арсенал посчитаю, а завтра – твой. Исходя из суммы и будем развивать. Ради поколений… Ради сынка нашего…, - Петр завершил обед позитивной нотой.

Таким образом, чета Охломонова, порешила на семейном обеде заниматься обузданием языка и дальнейшим его обновлением. Для начала было решено приобрести с оказией «онлайн Циклопедический словарь».

Поскольку из умной книжки про слова Петька так понял, что ДНК способно воспринимать человеческую речь по электромагнитным каналам, Охломоном был сделан убийственный вывод, что «мусорная речь» влечет за собой мутацию генов, а стало быть (и это радует!) правильная речь способствует оздоровлению организма.

Петькины наивные рассуждения, на самом деле, были недалеки от истины. В умной книжке говорилось, что «любое произнесенное слово есть ни что иное, как волновая генетическая программа, влияющая не только на нашу жизнь, но и на жизнь наших потомков».

Сидя на завалинке после вечернего обеда и культурно сдерживая  отрыжку, Петька лучезарно подставлял трехдневную щетину последним лучам заходящего солнца. Ленивые мысли, посвященные росту интеллекта нации в Петькином лице, разбудили его генную память. Душа заворочалась, принимая решение.

К моменту  появления звездного неба, Петра-Охломонова совесть окончательно созрела к изучению словесных корней. Как ловко сообразил ищущий мозг, суть (дух, то есть!) каждого русского слова – в корне его. И этот самый дух, решил Петька, надо японской калякой выражать (иероглифом русским, типа как «Вера. Надежда. Любовь»), стало быть.

Этот личный замысел Петьке так понравился, что появилась потребность обсудить самобытный проект с башковитою барыней. Петькин икигай требовал развития, укрепления и поддержки.

За умными мыслями ночь незаметно подкралась. Ведро с колодезной водой (у завалинки) случайно озарилось улыбкой печальной Луны. Петька и Луна столкнулись взглядами через отражение, вгляделись друг в друга, о чем-то подумали молча и… с пожеланиями «доброй ночи» разошлись по домам. Встреча обоим пришлась по душе… Внутри каждого зазвучала Соната… лунная…