Заболотье

                Россия, Русь! Храни себя, храни!
                Н.Рубцов

     Склонившись на перила балкона служебной квартиры, я был погружён
в размышления, изредка поглядывая на лес за окном. Его можно было из
конца в конец пройти за десять минут, и все же это был лес.
     А грусть... кто знает, почему она приходит в такие дни, когда так легко
дышится и думается. Для неё дорога не заказана. Но почему-то именно
теперь она вмешивается в подведение итогов, первых итогов жизни, когда
человек пытается понять, зачем он жил, кто он и зачем он. Смог ли он
прожить по-другому или это предначертано свыше?
     А за окном мирно шагал август 1988 года. Месяц назад, сдав дела и
удостоверение личности, я окинул взглядом здание изнутри и оказался
снаружи. Снаружи от всего, что было свято на протяжении сорока лет.
     Сойдя с гранитных ступеней центрального подъезда главного здания
КГБ на Лубянке, я понял, что я свободен. А в душе было ощущение пустоты.

                Но мне судьба-потатчица,
                Как в юности, дала
                Немного подурачиться
                И снова - за дела.

     Как бы то ни было, а беззаботным пенсионером судьба мне позволила
побыть всего три дня. За месяц до ухода на пенсию меня уже ждали на новом
месте работы, хотя руководство никак не хотело меня отпускать. Но в
прежнем темпе я работать уже не мог, да и не хотел. Годы.
     А новое место - это пансионат «Дружба», принадлежавший
министерству приборостроения, одному из самых значительных в системе
средмаша.
     В тридцати километрах от Сергиева Посада (тогда ещё Загорска), среди
соснового леса, рядом с поймой реки Дубны находилось здание пансионата
на 180 мест с двумя жилыми домами для обслуживающего персонала по 36
квартир в каждом.
     В одном из этих домов мне была выделена служебная квартира рядом с
квартирой директора. Квартиры были со всеми удобствами. Пансионат имел
свою котельную, водокачку, систему очистных сооружений и прекрасные
условия для отдыха. В сравнении с прежними условиями работы, новая
работа казалась мне интересным творческим отпуском.
     А с работой всё было очень просто. Мне не надо было осваивать что-то
новое. Я занимался работой, которую хорошо знал.
     За отсутствием специалистов радиотехническое состояние было крайне
запущено. С этого я и начал.
     Был смонтирован радиоузел. В этом я толк знал, как радиолюбитель-
коротковолновик хорошо знающий монтажное дело. Приобретена
звукоусилительная аппаратура, восстановлена трансляционная сеть.
Появилась возможность проводить музыкально-литературные вечера,
которые я называл «на местной радиоволне». Мной писались сценарии, на их
основе готовились 15-ти минутные передачи, которые в определённые часы
передавались в записи на местной радиоволне, т.е. по трансляционной
радиосети. Проведение вечеров танцев для отдыхающих тоже было частью
моей работы. Директор никогда не вмешивался в мою работу, лишь
подписывал план проведения мероприятий.
     В выходные дни, если я не уезжал домой, то отдых мы устраивали в
пойме Дубны у костра с шашлыками.
     А в десяти километрах от пансионата находилось Заболотское военно-
охотничье хозяйство, принадлежавшее тогда генштабу.
     В начале восьмидесятых мне посчастливилось побывать там с одним
знакомым на охоте на зайцев с гончими. Это был октябрь с лёгким
заморозком. Единственный раз за всю жизнь я услышал, подобно музыке
природы, голос двух гончих в смычке, идущих по следу зайца, умело
распутывая заячьи хитроумные петли и сбросы. Сбросы, это когда заяц
делает сильный прыжок в сторону и бежит в обратном направлении.
Опытные гончие делают круги, отыскивая след, а зайчишка при этом
выигрывает время.
     От всего этого веяло эпохой тургеневских времён. Это веянье может
понять только охотник, любящий природу.
     Теперь охота с гончими - большая редкость, тем более в Подмосковье.
     В то время я ещё состоял в военно-охотничьем обществе, но, имея в
МООиРе хороших знакомых, в том числе председателя МООиРа Куприянова
Ивана Михайловича, я пользовался возможностью бывать на охоте и в том и
в другом обществе.
     И вот теперь у меня появилась возможность поменять московские
тротуары на лесные дороги и тропы. Это было дивное сочетание двух
образов жизни, ничего не меняя при этом.
     Были налажены добрые отношения с начальником охотхозяйства. По
рассказам старожилов в своё время здешним начальником охотхозяйства был
сын Михаила Пришвина, уроженца этих краёв.
     Больше всего меня интересовало озеро рядом с селом Заболотье. Оно
так и называется Заболотское озеро. Когда-то это озеро имело водную
поверхность площадью в четыре квадратных километра.
     Вмешательство в законы природы тогдашнего монстра прогресса по
имени Минводхоз сократило водное зеркало в четыре раза.
     Даже речка Сулать, впадающая в озеро, не могла сохранить созданного
природой водного баланса. Осушение болотистой местности на пути к этому
озеру и послужило причиной его обмеления.
     На месте осушения было прорыто новое русло для речки Дубны на
протяжении пятнадцати километров, а пойму ее сделали орошаемой со
сложной мелиоративной системой.
     Надо отдать должное поливной системе орошения. Урожаи капусты,
моркови, свеклы были отменные, пока эта система была исправна.
     В октябре 1988 года, когда пустели пионерские лагеря, на уборку
урожая съезжались студенты первокурсники. Пойма Дубны оглашалась
весёлыми голосами и песнями молодёжи.
     У нас с начальником охотхозяйства сложились не то, чтобы дружеские,
а скорее взаимовыгодные отношения. В охотхозяйстве был домик для
проживания семьи начальника, дом для охотников и один домик для
иностранных охотников, приезжающих охотиться на коммерческой основе.
     Телевизоры, имеющиеся у начальника и в помещении иностранцев,
возили для ремонта в Загорск. И хлопотно и долго. Я делал это на месте и
быстро.
     Заболотское озеро к тому времени было для охоты
закрыто. Поверхность густо заросшая чабрецом, делала его непроходимым.
Только егерь знал как можно добраться до лодки, которую он хранил в том
месте, где Сулать впадала в озеро. На этом пути, протяженностью около
полкилометра, нужно было идти, не задерживая шаг, т.к. плотный травяной
покров, колышущийся под ногами, мог прорваться, а под ним водяная жижа
с илистым дном глубиной более метра.
     В местах, где травяной слой не имел достаточной плотности , был
настил из кустарника. И всё же одному преодолевать этот участок пути было
опасно.
     Егерь, ранее обслуживающий охотников на озере и в его окрестностях,
жил на базе, расположенной в селе Заболотье недалеко от озера и был
пьющим человеком, но дело своё знал. С разрешения начальника
охотхозяйства он изредка брал меня с собой на озеро, зная, что у меня по
этому случаю всегда в рюкзаке бывала бутылка и закуска. Он учил меня
проходить участок трясины на пути к лодке.
     Добирались мы до чистой воды по протоке, которая была руслом речки
Сулать. Лодка проталкивалась вёслами, т.к. протока была узкая и заросшая
всё тем же чабрецом.
     Добравшись до чистой воды, мы забирались на лодке в топкий
тростник и наблюдали за огромными стаями северных уток, в начале октября
совершающих пролёт на юг.
     На озере когда-то отдельные места были засеяны канадским рисом. Он
хорошо прорастает на илистой почве в воде, и его посевы применяются для
подкормки водоплавающей дичи, в основном уток.
     Я был свидетелем очень интересного явления в жизни диких уток.
Отдельные их стаи, численностью до полсотни, взлетали с чистой воды и
садились на поверхность, засеянную рисом, а он был на редкость высоким и
кисти крупные. Такого риса я раньше не видел. Охотясь на мещёрских
озёрах, я видел рисовые посевы, но такого не встречал.
     Утки садились в рисовые заросли, но не могли дотянуться до кисточек.
Они взлетали над рисовыми стеблями и крыльями сбивали кисточки на воду,
и только потом питались ими. Так повторялось несколько минут.
     Потом как по команде стая взлетала и, сделав один-два круга, садилась
на чистую воду. Следом за этим новая стая взмывала в воздух и садилась на
тоже место, откуда, только что, поужинав, поднялась «первая смена».
     Вторая стая, проделав все то же самое, освобождала место очередной
стае.
     Увлёкшись этим необычным зрелищем, я даже попросил егеря
подождать со стрельбой.
     Сколько же можно увидеть сообразительности, граничащей с умом, в
поведении отдельных представителей дикой природы?.. Но вечер клонился к
закату. Пора было подумать и о трофеях.
     Рядом с пансионатом русло Дубны оставалось ее собственное,
извилистое и заросшее кустарником и ольхой, а пойма представляет собой
заливные луга, периодически затапливаемые сбросами излишек воды из
нижней плотины Загорской ГАЭС (гидроаккумулирующей электростанции).
     Там иногда вечерней порой я любил посидеть с ружьём на берегу,
нисколько не надеясь на удачу. Просто поговорить с природой на её языке,
языке молчания.
     А Дубна, собирая по пути ручейки и ручьи покрупнее полнела и близ
села Константиново поворачивала направо в заготовленное для нее русло
Минводхозом широкое и глубокое. Отсюда и начиналось осушение
заболоченности.
     Под углом 90 градусов к реке были прорыты канавы шириной 10-12
метром и глубиной 7-8 метров. В них скапливалась вода из заболоченной
почвы и попадала в заготовленное для этого глубокое русло Дубны. Таких
канав было несколько на протяжении всей поймы.
     На подходе к Заболотью русло на 90 градусов поворачивало влево и
где-то недалеко входило в своё русло, держа путь к Талдому.
     Начальник охотхозяйства периодически заезжал в пансионат и мы на
его газике ехали на утиную охоту. В орошаемой пойме Дубны по канавам
всегда можно было вспугнуть уток. Мы этой возможностью частенько
пользовались.
     А рядом с селом Заболотье есть небольшая деревня Колошино.
Однажды, собираясь на охоту, начальник предложил взять с собой выпивки с
закуской. Обычно мы никогда этого не делали. На этот раз он предложил
нанести визит старушке, жительнице Колошино, видевшей в начале
двадцатых В.И.Ленина.
     В этой деревне, приезжая на охоту, Ленин всегда останавливался на
ночлег. Семилетней девчонкой она слушала его разговор с мужиками,
жителями Колошино. Они собирались к хозяину дома, где останавливался
Ленин по вечерам. Из всех разговоров семилетняя дочка хозяина дома
хорошо запомнила слова Ленина о ней. В разговоре мужики спрашивали:
«Владимир Ильич, доживём ли мы до хорошей-то жизни?». Он отвечал: «Мы
нет, а вот она - доживёт».
     «Дожила...» Далее следовали крепкие слова старушки после того, как
рюмка развязывала ей язык.
     А кругом уже чувствовалось запустение. В Колошине, да и в Заболотье
непонятно чем жили люди. Молодёжи уже тогда там не было. А старики не
знали с чем употреблять гласность.
     Перестройка коснулась и Заболотского озера. В помещениях для
охотников поселились совсем не охотники. Какая-то артель занималась
подготовкой к осушению озера.
     А озеро, по рассказам старожилов, было уникальное по своим
природным данным. На дне озера богатые запасы сапропеля, который
является прекрасным органическим удобрением почвы.
     Сапропель добывался ещё в советское время на озере, если не
ошибаюсь, Неро в Ярославской области и в форме брикетов шёл на продажу
в европейские страны.
     То же самое решили сделать на Заболотском озере, но его собирались
осушить. И... черпай деньги лопатой. Для этого и находились на базе люди
из никому не известной артели. Была прорыта обводная канава, чтобы Сулать
по ней, минуя озеро, попадала в Дубну. Осталось сделать перемычку.
     Важно отметить, что этим занималось не государство, а какая-то
частная фирма, купившая это озеро.
     С началом девяностых такие фирмы росли, как мухоморы - много и
разной расцветки, но все они были ядовитые.
     На почве частной собственности взращивался такой сад, где не хватало
яблок соблазна для всех змиев-искусителей. Так много было желающих
вкусить от запретного плода.
     И только мы с егерем довольствовались малым. Ему - стакан водки с
солёным огурцом перед тем, как взять в руки вёсла, а мне радость общения с
природой.
     Однажды в назначенный им вечер я прибыл на базу на пансионатской
машине, но к нему кто-то приехал из родственников и он отказался от охоты,
уже вполне захмелевший. Машину я уже отпустил, а преодолеть охотничью
страсть не смог.
     Дорога к лодке знакома, где спрятан шест для прохода по топкому
месту - известно. И да будь, что будет.
     Трясину до лодки засветло преодолел я нормально, на лодке по
протоке до чистой воды тоже, но, увлекшись, я потерял контроль над собой и
не заметил, как приблизились сумерки, а пока плыл по протоке обратно,
стало совсем темно. Фонарик мешал держать шест, рюкзак и ружье стесняли
движение, а силы уже были на исходе. На мгновение, остановившись
перевести дыхание, я почувствовал, как правая нога стала погружаться в
травяную жижу. В это мгновение тяжесть тела была переведена на неё.
Вспомнив уроки егеря, я не пытался вытащить её, а сразу животом повалился
на траву. Вытянув вперёд руки с шестом, я стал ползти вперёд по-
пластунски, а шест мне помогал это делать.
     Отползая, я вытащил ногу, но потерял фонарик, а искать в такой
ситуации было бы безумием. Продвинувшись вперед на четвереньках, я
приподнялся на ноги и почувствовал, что трава меня держит. Передо мной
темнота, а задерживать шаг нельзя.
     Кустарниковый настил уже позади, а это значит, скоро берег, земля,
жизнь.
     Остаток пути до базы я прошёл в каком-то полузабытьи, и, найдя
пустую койку в помещении для охотников, рухнул на неё, не раздеваясь.
Думал, что сразу усну, но мозг продолжал бороться с трясиной и только под
утро забылся, но кто-то уже стал ходить, зажигать свет, а вскоре за мной
пришла машина.
     А пансионат к тому времени стал уже не местом для отдыха, а
приютом для беженцев. «Недолго музыка играла»...
     Сначала весь мир потрясло известие о землетрясении в Армении.
Город Спитак был разрушен полностью. Потоки беженцев стремились осесть
поближе к Москве. Многие дома отдыха, в том числе и пансионат «Дружба»
вынуждены были принимать беженцев с семьями.
     У нас первоначально для них был отведен только один этаж. Они
обеспечивались питанием в столовой, но события в стране развивались
стремительно. Под словом «события» скрывались погромы и восстание в
Риге с применением армейских частей, разгон демонстрации в Тбилиси с
помощью частей ОМОНа. Карабахская автономия, относящаяся к
Азербайджану, имела большинство населения армян. И вот, когда «мальчик
весёлый из Карабаха» захотел иметь армянское подданство и условия для
этого созрели, произошли события в Баку. Была резня, был исход армянского
населения, а заодно и русских из Баку.
     Это были заключительные события перестройки. Пансионат был
заселен беженцами.
     Близился развал страны, и фирма-невидимка купила пансионат по
остаточной стоимости за 11 миллионов тогдашних рублей, купив право на
эту покупку за 20 миллионов таких же рублей.
     Все мы стали членами акционерного общества. Директором стал
прохвост от этой фирмы. Беженцев куда-то перевели, пансионат закрыли на
реконструкцию. Оказалось - на разорение.
     Весной 1993 года я оставил пансионат. Потом в Заболотье я ездил с
друзьями за калиной, а её там было в мокром лесу рядом с Колошино очень
много и, как нигде, крупной.
     Егерь, по пьянке спалив дом, ютился в бане. Куплю-продажу
пансионата и озера признали незаконной, оставив догнивать и зарастать.

                На озеро иду, как на свиданье,
                Ленивый ветер гонит облака.
                Плывут они, меняя очертанья,
                И камыши волнуются слегка.

                Здесь речка Сулать в озеро впадает,
                Здесь до зимы зеленая листва.
                И почему-то мысль не покидает
                Что это - след чьего-то колдовства.

                Но озеро совсем не колдовское
                Тут даже не Всевышнего рука.
                Природа-мать ещё и не такое
                В глухих местах творила за века.

                Но в сёлах веет ветхим и давнишним,
                Прошёл и здесь нужды девятый вал.
                А, кажется, недавно жил здесь Пришвин
                И Ленин на охоту приезжал.

                Весною здесь роняли гуси перья
                И сказка для романтиков жила...
                Смотрю на это озеро теперь я
                И хочется спросить: «Ну, как дела?»

                Вокруг видна унылая картина.
                Здесь что-то изменить - напрасный труд.
                От озера осталась - половина,
                И ту однажды ночью украдут.