Дружить домами
Троллейбус остановился у Казанского, позади женский голос спросил:
- Вы выходите?
Зуев обернулся.
- Да-а, тесен мир, - сказала Мурка, – ты выходишь?
Толпы народа текли навстречу им и друг другу, в сквере перед Казанским цвели розы, бронзовый Барклай де Толли держал жезл в ненадлежащем месте.
- Зайдёшь, - спросила Мурка.
- Сегодня нет, может быть на днях.
- Когда? Давай, завтра.
- Давай, завтра заходи ты. Посмотришь, как я живу, на моего сына посмотришь. Ему уже полтора.
- Многодетный отец, значит, - она усмехнулась. – Твоим старшим по десять уже или всё ещё по девять? Поди, уже в четвёртый класс перешли, или в третий?
- А ты их видела, старших? Ты же отказалась их видеть, – напомнил он. - Старших нет и не было. Я обманул тебя, Мурка. Вернее, ты сама себя обманула, я только немного помог нам обоим.
Она помолчала.
- И тебе не стыдно? Сволочь ты!
- А, скажи честно, - он поймал себя на вымученной улыбке, - не обмани я тебя, ты бы меня отпустила?
Они смотрели в глаза друг другу, остановившись у её подъезда.
- Ты бы от меня точно не ушёл!
- Так ты придёшь завтра? Правда, приходи! – он назвал адрес, – жена в командировке, мама, правда, дома. И сын тоже - посмотришь на него.
- Посмотрю, - улыбнулась Мурка, - жди часов в шесть.
Она пришла ровно в шесть.
- Мама, - сказал Зуев, - это та самая Мура, с кем ты когда-то не разрешала мне дружить.
- Муся, - поправила Мурка, - я давно говорю ему, что я – Муся.
На ней было надето художественно вывязанное тонкое шерстяное платье, похожее на кружевное.
- Сама связала! Слыхал о ручных машинах? Вжик-вжик, туда-сюда! – она пошевелила рукой и поправила подол на обнажившихся коленках.
Зуев открыл «твиши»; мама его, пригубив рюмку, вышла на кухню. Сын возился со своими игрушками, Мурка со сложным выражением на лице смотрела на него:
- А у меня детей не будет…
Что-то скрывалось за этой фразой, но искать не хотелось. Помолчали.
- Ты замужем?
- Замужем. И муж мой, Иванов, сегодня тоже в командировке. Брошенные мы с тобой. Мне пора. Проводишь?
Едва сели в такси, их буквально швырнуло друг к другу. Оторвавшись, наконец, от её губ, он увидел в зеркале заднего вида злой взгляд водителя; тот отвёл глаза и прохрипел:
- Ведите себя прилично! Взрослые люди… Распустились, мать твою, машину в бардак превратили…
- Не трогай его, - сказала Мурка, - что дворники, что таксисты – все стукачи, все на одного хозяина работают. Просто не давай ему чаевых. Ты разве любишь давать чаевые? Или нет! Лучше дай пятак – пусть подавится.
Она была всё такая же, по-прежнему стремилась быть наверху!
Жёлтый свет, отражавшийся от противоположной дворовой стены дома, через витражные стёкла мягко освещал знакомую лестницу. Зуев присел на низкий широкий подоконник и, поставив Мурку спиной к себе, через шейный вырез расстегнул верхнюю пуговку лифчика; она поощрительно улыбалась через плечо. Снизу послышались стук парадной двери и голоса; кто-то поднимался. Мурка повернулась к нему лицом, подалась грудью вперёд, взгляд её поощрял, он обещал и манил... Послышался лёгкий стук упавшей туфельки, тесня в сторону зуевское бедро, узкая ступня осторожно протискивалась вперёд, короткие пальцы заинтересованно нащупывали цель... Платье состояло из двух частей. Нежно улыбаясь, Мурка шепнула:
- Я давно хотела, чтобы ты меня раздел… И вот… Смотри, не урони на пол.
Вещи, лёгкие и воздушные ложились рядом, голоса спорили уже на площадке ниже этажом. Когда трусики были спущены, она, перешагнув через них, наклонилась, подхватила весь ворох вещей с подоконника и, пританцовывая, боком и пятясь, стала подниматься к дверям квартиры. Помимо чулок на ней оставались тоненький пояс и туфли на высоком каблуке. Трусики вращались на мизинце, жёлтый мягкий свет ложился на её по-прежнему изумительную фигуру.
- Пока, пока, - напевала она, - приходите завтра, можно послезавтра, но лучше всё же завтра!
Двое снизу подходили к площадке, он попытался привстать с подоконника. Мурка, непристойно дёрнув бёдрами, вдруг оскалилась той своей широкой улыбкой, лицо её озарилось. Дверь захлопнулась.
Назавтра Зуев приехал к подъезду «Павел Буре» прямо с работы, и на третьем этаже постучал в знакомую стенку. Её мать возилась на кухне, в комнате они были одни. Немного помолчав, он неопределённо улыбнулся:
- Давай, познакомимся. Ты учишься или работаешь? Так, кажется, спрашивают при знакомстве?...
- Запомни, - ответила она, и глаза её сузились, – запомни: я была школьницей, я была пионеркой, но кроме этого никогда и ничему не училась. Я не работала никогда и работать не буду. И твои комсомольцы и коммунисты меня работать не заставят и учиться тоже! Никогда!
Вопрос не на шутку задел её, видимо он ненароком наступил на больную мозоль; она уже почти кричала:
- Я – женщина и я нужна мужчинам, настоящим мужчинам! Мне же нужно их время и их деньги. Я трачу себя на мужчин, пусть и они тратятся на меня. Мой Иванов – хороший художник, но, наверное, я уйду от него. Он неуспешный художник, и толку от него – шиш! Вот ювелиры – те все успешные, и я позволяю им дарить мне их время, а взамен дарю себя.
- И много у тебя «ювелиров»? - он был несколько озадачен её горячностью.
- Много ли, мало… Но одно я скажу тебе точно: я вышла за своего Иванова просто так, от нечего делать! Ты-то, - она усмехнулась, - «родил» сына и дочь, близнецов своих, и слинял. Вот за тебя бы я тогда пошла не глядя, даже времени твоего не потребовала бы.
- Но я не мог бы дарить тебе время, - он пожал плечами и, немного помолчав, добавил, - и деньги…
- А я как раз в то время мечтала делать бескорыстные подарки. Да я и сейчас иногда делаю их. Скоро придёт мой племянник, ему семнадцать лет, он приехал неделю тому назад. Я ему на второй же день сделала подарок, он и не ожидал такого. Сделала так, что он, увидев меня, - лицо снова озарила её замечательная улыбка, - не смог совладать с собой и набросился на меня. Утром он, правда, сказал, что жениться на мне не может - я ведь вдвое старше и к тому же прихожусь ему тёткой! Было очень смешно. Интересно, как он представляет свои отношения с Ивановым…
Раздался стук в стенку. Вошёл небольшого роста почти мальчишка, как-то нелепо поклонился и прошёл в комнату, где в тот посленовогодний вечер был для него, Зуева, приготовлен какой-то сюрприз. Показалось, что Мурка слегка смущена, но глаза её снова смеялись:
- Как он тебе?
Зуев откинулся к спинке кресла:
- Да-а, подруга, ты даёшь! Хороша-а…
- За тебя, - возобновила она всё ту же тему, - вышла бы не задумываясь, просто женила б на себе, хотя ты и сволочь. Не твой бы обман… Обман ведь был не случайный, обдуманный!
- Обман.
- Ты б у меня не отвертелся! Веришь?
- Для того обман и был, чтобы отвертелся! Веришь?
Её глаза вдруг загорелись:
- Слушай! И твоя, и мой на днях приедут. Давай будем дружить домами! Это будет здорово и необычно - интересно же! Только не затягивай это дело, а то через неделю мы уезжаем: Иванова посылают работать в Сталинград. Он, наконец-то получил стоящий заказ, будет расписывать автобусные остановки; ещё обещали ресторан на вокзале…
Интересно, как неожиданно и странно посещают нас ассоциации! Показалось, на мелководье среди зарослей осоки у края прибрежного омута мелькнула продолговатая тень; мимоходом и вчуже отметилось - она не выносит новых названий. Из кухни появилась Муркина мать, и опасный разговор заглох сам собою…
«Дружить домами»… Десять лет от встречи в лагере до расставания, десять лет от расставания до встречи… Он сидел в вагоне метро, а два эти слова словно вцепились в него; каждое было похоже на десяток лет, и из многолетней глубины, временами исчезая и неожиданно появляясь вновь, его дразнила женщина, девушка с обнажающим тебя взглядом. «Дружить домами», это значит – полетит кувырком весь сложившийся домашний уклад, это – сын будет брошен на попечение твоей мамы и, как только жена вернётся, тебя будет ждать неминуемое осложнение отношений. Жена ведь «дружить» не будет! И, хотя вы с ней ещё до свадьбы, сами не понимая, в шутку или всерьёз, договорились о том, что каждый из вас является хозяином своего тела, она ведь не в курсе твоего многолетнего неромана, и обязательно почувствует ложь, твой интерес к другой женщине!
Через день мужской голос осведомившись о здоровье и планах, напомнил, что у них всего неделя до отъезда. Получив уклончивый ответ, молча повесил трубку… Зуев тоже, как бы внутри себя надавил на рычаг, и в памяти с течением времени всё реже стал выплывать из тины на миг мелькнувший образ длинного пятнистого тела.
http://www.proza.ru/2011/11/22/1294
Свидетельство о публикации №211112201286