Белый пудель

                http://www.proza.ru/2011/11/22/1294               

      Была только половина девятого, когда Зуев подошёл к углу Невского и Желябова; стоя на углу около аптеки, ожидал сигнала светофора. Напротив сияли окна «Павла Буре» и во всём доме светились окна. Он всегда, когда шёл или проезжал мимо, смотрел на её окна. Все последние годы они резко выделялись на фасаде среди лучше или хуже вымытых остальных - были серые, как старая фанера, видимо, немытые уже много-много лет; паровозные когда-то и то были светлее.
       Зашёл к «Павлу Буре». Давно он собирался узнать, чинят ли они старые карманные часы своей фирмы. Увы, не чинили; мастеров с лупами в глазнице не было и в помине. Огляделся. Это был просто современный хороший магазин.
      Ровно в девять постучал в стенку и через минуту ещё раз…
      - Ага-а-а!... -  Мурка с торжествующим выражением на лице, широко-широко улыбаясь, стояла в дверях.
      Он отдал цветы.
      На первый взгляд она почти не изменилась. Сорок два года прошло после пионерлагеря… А сколько же после вашей последней встречи?... Он повесил плащ на то же место, куда вешал шинель в тот посленовогодний вечер - да и позже! - и вошёл в комнату. Мебель стояла вся та же, только рояль исчез, а неприбранный сейчас стол, когда-то такой обильный своими закусками и винами, был отодвинут ближе к окну. Пол в комнате - в жизни он не видел такого пола! - был больше похож на замусоренную площадку в саду, парке или захудалой пивной. Только в саду площадка бывает хорошо выметена, здесь же на паркете под ногами шуршал песок, много песка, в углу бросились в глаза растерзанные сигареты и скомканный бумажный пакет. Из смежной комнаты, где когда-то был для него сюрприз, вышел большой белый королевский пудель, которого только условно можно было назвать белым. Он подошёл к Зуеву и понюхал дружески протянутую руку гостя.
      - Мне надо на кухню, а вы знакомьтесь, - усмехнулась Мурка и пошла к двери.
      Он погладил пуделя.
      - Только дай слово, - она остановилась на пороге, - что не войдёшь в ту комнату!
      - Почему?
      - Потому! Дай слово!
      - Даю, - ответил Зуев и посмотрел на пуделя.
      Обнюхав гостя, тот повернулся и удалился туда, откуда пришёл.
      Человеку не очень любопытному и обычно не склонному нарушать данное кому-либо слово, Зуеву вдруг стало нестерпимо нужно, просто необходимо увидеть, узнать, почему же с него было истребовано это самое слово? И, внутренне поморщившись, он его нарушил. Быстро сделал пару шагов и увидел за дверью растерзанную кровать; на мятых серых простынях, раскинув лапы, валялся такого же серого цвета белый пудель. Голова его была откинута на подушку, в которую когда-то лицом зарылась рыдающая Мурка…
      Он успел вовремя. Хозяйка внесла поднос с закуской и подозрительно посмотрела:
      - Не входил?
      - Не входил.
      Они сидели за столом и рассматривали друг друга. Мурка мало изменилась, только чуть ссутулилась, да исчезла зеленоватая точка между бровей. Вывела, наверное. Но шея… Это была шея старухи лет восьмидесяти, давно махнувшей на себя рукой. Она заметила изучающий взгляд гостя и нахмурилась:
      - Сюда не смотри. А впрочем – плевать! Смотри, если нравится. Подруги скоро придут, так что давай за встречу, пока их нет!
      Вынула из холодильника початую бутылку водки и початую банку «частик в томате».
      - Ну, как ты живёшь?
      Потом Зуев пытался вспомнить, кто первым задал банальный вопрос, и даже пробовал восстановить в памяти начало беседы. Выяснилось, что когда она временами уезжала к матери в Ленинград, муж её Иванов жил в их сталинградской квартире. А потом она его выгнала. Пять лет назад мать умерла, и та квартира была продана.
      - Как продала? Государственную квартиру?
      - Уметь надо, - сказала Мурка и усмехнулась. – Вот живу теперь снова здесь. Одна.
      И сощурилась:
      - А ты как?
      Не распространяясь, Зуев поведал, что живёт всё там же, что сыновей теперь двое, и младший приезжал ко нему в Ригу после ГКЧП помогать по работе, а теперь хочет он устроить сына к себе и поехать с ним в Сталинград. Даже билеты взял уже. Старший тоже крутится помаленьку; на днях на Карла Маркса магазин открыл. «Капитал» называется.
       - Правда, смешно?
       - Жена твоя живёт с вами?
       Показалось, что он услышал главный вопрос. Зуев усмехнулся:
       - А куда ж она денется!
       - Это не она денется, а ты никуда от неё не денешься! – сказала Мурка; похоже, она начинала злиться, – Работает?
       Он кивнул:
       - Преподаёт «устройство» и ПДД в автошколе. Рвём машину друг у друга из рук. А ты всё так же не работаешь? Или работаешь?
       - Так и не работаю. - Мурка опять зло оскалилась. – Разве что выполняю иногда небольшие заказы. Вот, посмотри, - она выдвинула ящик комода. - Это – топ!
       Изящная вязаная кружевная штучка лежала на столе. Это была действительно художественно выполненная вещь; сразу представилось желанное тело, которое она должна облегать.
       - Здорово! – восхитился он, - да ты – гений, Мурка!
       Она снова не возразила против имени:
       - Погляди на эскизы: это и вот это нужно носить в комплекте с украшениями, сделанными одним ювелиром.
       - И сколько же стоят такие вещи?
       - Стоят, - ответила Мурка, - есть на свете люди, не тебе чета.
       Она хотела его обидеть? Ладно, бог с ней. Он перевёл стрелку.
       - Слушай, раз есть у тебя ювелиры, выведи меня на кого-нибудь из них. Надо украшение сделать, оформить старинный камень.
       - Жене подарить хочешь? - прищурилась она. - Хороший ювелир денег стоит. Сколько дашь?
       - Денег!?
       - А ты что думал!
       Он помолчал.
       - Ты здесь одна живёшь?
       - Вдвоём! - усмехнулась она, - конечно, одна. Но не всё время - больше у себя на даче. Во Мге. Шесть соток. Только вот рук мужских нету. Этим летом навес над крыльцом прохудился, - в её голосе, показалось, сквозь лукавство послышалась надежда, - может, починишь?
       - Навес, он - денег стоит. Сколько дашь?
       - Денег?!
       - А ты думала! И времени стоит. Сама знаешь: деньги – время, время – деньги!
       Зуев огляделся. Оказывается, помимо рояля не было ещё и вращающейся книжной стойки, с которой он тогда взял «Ваши крылья».
       - А где Арсен Джорданов?
       Она не поняла.
       – Где, говорю, книжка «Ваши крылья», которую я листал у тебя? Та, которую Саня из «Двух капитанов» читал? Я брал её из книжной стойки.
       По её лицу было видно, что она искренне не понимает, о чём это он? Говорили  явно на разных языках.
       - Не было у меня никаких «крыльев», ты что-то путаешь. Может быть, с головкой что-нибудь?
       - Ладно, - вздохнул он, - не будем. Не было, так не было...
       Зуев поглядел в окно. Взгляд невольно отметил, что напротив угловое здание дома с аптекой сквозь немытые стёкла выглядит каким-то тусклым и серым; было странно, что когда-то через такое же зеркальное, но чистое стекло в соседней комнате, где сейчас валяется пудель, он смотрел, как мимо аптеки напротив проползает голубая поливальная машина. И белые усы той машины он тоже помнил. Мурка перехватила его взгляд и снова обозлилась:
       - Не нравится? Не мытые… Так пришёл бы и помыл: и были бы - деньги!
       - Те, что ты получишь за тип-топ в комплект к украшениям? Не будем ссориться, Мурка!
       - Муся, - наконец, поправила она.
       - Муся, - повторил Зуев.
       В стенку раздался стук, и в комнату вошла женщина, почти сразу же за ней ещё две. Всем было немного за сорок, одной, пожалуй, чуть побольше. Он был представлен, как старый друг; это вызвало недолгое обсуждение его персоны с достаточно пристойными намёками на их с Муркой отношения. Появились ещё бутылка, и после пары рюмок дамы занялись своими проблемами. Зуев был, как бы, даже и не нужен; наверное, старый буфет напротив чувствовал бы себя так же, будь у него душа. Уходить было рано, он прислушался. Разговор шёл достаточно странный, содержавший много намёков, недоговорённостей и чуть-чуть пересыпанный матерком. Несколько раз показалось, что речь идёт о собаках, потом возникла лёгкая перепалка между хозяйкой и одной из гостий.
       - Я же говорила тебе, что только дог или доберман, - упрекала та, что постарше, - а ты всё не веришь! Пудель… Ты никогда никому не веришь! А я знаю, по опыту знаю, они не чета твоим бомжам. Да, да! И «ювелирам» тоже! Вот разве что старые друзья… - она взглянула на Зуева и осеклась, поняв, что заговорилась.
       Он встал и поклонился:
       - Уважаемые дамы, разрешите откланяться. Рад был познакомиться, очень рад. Мурка, проводи меня.
       Показалось, что на губах у дам завис какой-то вопрос к нему, но, видимо, они недолго обсуждали личность непонятного «старого друга».
       - Звони, забегай! - Мурка вытянула трубочкой губы; раньше за ней такого не замечалось.
       Он слегка надавил на её плечо:
       - Ещё раз поздравляю. Мы теперь снова ровесники.
       - Через три дня, - поправила она, - только после седьмого. Пока!
       Зуев через ступеньку ссыпался на площадку у витражного окна...

       На следующий год седьмого ноября к вечеру «старый друг», поколебавшись, позвонил подруге.
       - Ну, что же ты! Приезжай немедленно! - в её голосе звучали капризные нотки, издали слышались женские голоса.
       - Не могу. Просто прими поздравления!
       - Тогда не надо было и звонить! – Послышались короткие гудки – похоже, она обозлилась.
       Зуев проверил себя, но угрызений совести не было.
       Через год он долго колебался, звонить ли опять. Девяносто третий… Штурм Останкино, обстрел Белого Дома, все эти тяжёлые впечатления, украденные  сбережения, финансовые потери. И на этом фоне, - шестьдесят лет применительно к женщине, учитывая, к тому же, всю неоднозначность их многолетних отношений… И всё-таки он позвонил.
       - Ах, это опять ты! – чувствовалось её недовольство звонком.
       - Извини, - как можно мягче сказал он, - опять не могу приехать, только поздравляю…
       И вдруг с той стороны провода послышался ужасающий крик. Казалось, это был не человеческий голос - будто сирена противовоздушной обороны вдруг обрела способность произносить слова!
       - Что тебе надо!? Зачем ты мучаешь меня? Ну, что ты ещё хочешь!?...
       Голос что-то произносил, метался, слова повторялись, звуки усиливались, но трубку она не бросала.
       - Господи!... – услышал со стороны свой голос оторопевший Зуев и сам нажал на рычаг…