Шаг первый

         
         
                http://proza.ru/2020/12/18/1748               
               
         В день отлёта утром он побрил голову - с некоторых пор через день её брил. Как Караганов. Только форма черепа – ему говорили!- у него была, вроде бы, красивее. За два часа до отправления рейса Петербург-Цюрих с билетами, ваучерами на гостиницы и чемоданом на колёсиках Зуев стоял в павильоне отбытия «Пулково-2» в одной из очередей на регистрацию и напряжённо наблюдал за группой обсуждавших что-то хасидов в чёрных широкополых шляпах и длинных лапсердаках. Он отметил, что свисающие у всех из-под шляп длинные закрученные пейсы, вызывают в нём чувство брезгливости.

        Позади послышалось негромкое:
        - Харитон!
        Женщина лет двадцати восьми смотрела на него сияющими глазами, в ней он не сразу признал так вцепившуюся в его память Ветку. Колени стройных ног были открыты, полукруглые полы юбки перехлёстывались с совсем небольшим запАхом. Зуев представил, как высоко обнажатся бёдра, когда обладательница этих ног присядет, особенно, если закинет ногу на ногу, невольно вздохнул и, оторвав взгляд от этих ног, поцеловал женщине руку. Она, покраснев, подняла лицо и шепнула:
        - Милый, милый Харитон... – и, потом, немного громче, - я не опоздала?
        - Прямого самолёта нет. Через полтора часа рейсом «люфтганзы» вылетаем на Цюрих, а уже оттуда – в Венецию. Там встретит гид и отвезёт в гостиницу. Сегодня вряд ли что успеем, разве что поужинать где-нибудь: у нас заказан только завтрак. Где Ваш паспорт? Антипова Елизавета. Так? Давай... те... чемодан, Ветка. – сбивчиво вырвалось у него.
        - Ха-ри-тон… Так Вы сказали? А паспорт Вам зачем? Отчество хотите узнать? Так там у них, за границей, все обходятся без отчества. Разве что, укажут имя того, в честь кого назвали: Томас Альва Эдисон, или Франклин Делано Рузвельт. Ведь так? И в моём загранпаспорте только имя, отчества нет! А Вы…  Значит, всё-таки Вы - Харитон? – Брови её слегка поднялись, на губах играла странная ироническая улыбка. - Я думала – шутите… Милый, обращайтесь ко мне на «ты»! А Вас я буду... – она теперь смотрела вопросительно.
        - А меня, так и быть, зовите... будешь звать на «вы»; я ведь гожусь тебе в дедушки...
        - Сколько же Вам лет, дедушка? – глаза опять смеялись.
        - Правду?
        - Правду! Женщина всегда ищет правду.
        Он никогда не скрывал  свой возраст. Но, рядом с ней он вдруг понял всю нелепость их равноправного общения:
        - Шестьдесят шесть! И не надо мне льстить: я и сам знаю, что выгляжу моложе. По крайней мере, - он улыбнулся, - на полгода…

        Она молча поцеловала его невинным девичьим поцелуем, и его, крепко запертая до поры странно нерастраченная мужская сущность, немедленно дала о себе знать. Подхватив оба чемодана, он положил их по-очереди на транспортёр. На него смотрели серьёзные глаза:
        - Никогда не летала на «люфтганзе»! Покажите мне билеты, Харитон.
        Просмотрев их, она свой обратно не отдала, а спрятала в сумочку. Это показалось странным, на него, как будто от выхода на улицу, повеяло холодком. С этого момента он прикасался только к своим документам, она – к своим. Она первая прошла через пограничный контроль, и светло улыбаясь, ожидала, пока Зуев закончит объяснения со стеклом кабинки, за которым хмурила брови брюнетка в форме пограничника.

        Почему-то в «боинге», как когда-то в стареньком «Ил-14», закладывало уши. Женщина небрежно листала журналы, извлекаемые кармана в кресле, временами что-то говорила, поворачиваясь к нему, о чём-то щебетала. Потом снова глядела в иллюминатор на проплывавшие далеко внизу виды Альп; где там был Монблан, где Чёртов Мост Зуев не знал.

        Цюрихский аэропорт был по размерам, пожалуй, больше их, питерского; порядку тоже было больше, а людей меньше. На подлёте к Венеции далеко в лагуну вдавалась прямая, как струна, линия железной дороги. По шоссе, параллельному ей, «тойота» привезла на небольшую круглую площадь, видимо, единственную в городе, и они сразу перебрались в ожидавший их катер.

        Неуловимо-солоноватый и прохладный встречный ветер временами сменялся порывами из боковых каналов. По мере движения Зуев узнавал дома неповторимой венецианской архитектуры: они запомнились после просмотра фильма, отснятого младшим сыном десять лет тому назад.

        Большой канал открылся неожиданно, и сразу захотелось пересчитать катера и гондолы, бессистемно шныряющие по всем направлениям. Ветка смотрела во все глаза и, слегка прислонившись к нему, вертела головой, изредка издавала отдельные восклицания. Зуев вдруг почувствовал, исходящий от её волос, тот самый, пахнУвший на него почти три месяца назад, нежный аромат, и рука сама поправила, трепетавшую от переменчивого ветра, лёгкую накидку на плечах женщины. Наносило то ли брызги, то ли отдельные капли дождя, слегка покачивало. Гид называла по именам проплывающие мимо дворцы и особняки, рассказывала об их судьбах. Катер сильно качнуло волной на повороте в лагуну; Зуев почувствовал, как сильно прижалась к нему Ветка, в нём снова напрягся мужчина. Не ко времени, подумал он.

        Пока они шли от набережной до гостиницы, дождь, поначалу только моросивший, всё усиливался. Отель располагался почти рядом с собором Святого Марка; задний фасад его был виден из окна их номера на другой стороне довольно узкой улицы. Ветка с интересом открывала и снова захлопывала дверцы шкафов. Затем прошла в ванную и вскоре вышла оттуда со сложным выражением на лице:
        - Харитон, скажите, вы много иностранных языков знаете? – она кивнула головой на дверь ванной, - там среди флаконов с шампунями и кондиционерами лежат странные тюбики…
        Глаза её лукаво сияли, в хитром взгляде чувствовался подвох.
        – Хоть я языков совсем не знаю, одну надпись перевела. «Lovegel Fantasy», - она прыснула, - зато другую – ну, никак! Там написано «L-1»… Не переведёте?
        В лицо ему бросилась краска.
        - Ну, зачем Вы так!... Ты же сама разобралась, Ветка…
        - Значит, этот отель – четырёхзвёздный? – она огляделась, - Вы, случайно, не из крутобоких? – похоже, её щебет льстил ему, - я ещё не западала на четыре звезды. Мы с моим, с тем, который груш объелся – никогда ещё не останавливались в выше трёх!
        - Об отсутствующих «out caesar, out nihil»… - откликнулся Зуев и тут же понял, что нечаянно сморозил глупость!

        Она начала серьёзно, но, потом, не выдержав, рассыпала смех:
        - А такое Вы слыхали? «De mortius aut bene, aut nihil» - о мёртвых или хорошо, или ничего! Впрочем, там, кажется, не «mortius» было, а «alteri» – об отсутствующих? Вы всё в кучу смешали, дедушка, перепутали! Вы же сказали «или цезарь, или никто»! Ай-я-яй… нехорошо!
        Зуев, как бы вдогонку, ещё раз вспотел, он готов был провалиться. Дедушка, дедушка, ты – просто фанфарон! Блеснуть перед девчонкой захотелось… Как стыдно-то! Хотел блеснуть, а вышло… 
        - Вы просто сразили меня своей учёностью, - смех сменился игривой серьёзностью, – это, видимо, всё от голода. Настало время ужина! Ужи-ин, ужин! Вы, кажется, обещали меня поужинать, Харитон? – она лукаво прищурилась. - Харитон?... Ой ли?... Но – верим по-прежнему! А, может, не надо ужинать, побережём фигуры? Мою и Вашу?
        - Беречь будем после, - он уже пришёл в себя, - а сейчас... Давай-ка, упадём мы на лазанью с местным красным. Не пытайтесь только, дама, интересоваться картой вин. И, вообще, не пытайтесь! Младший мой сказал, что заказывать здесь нужно только местное вино. Исключительно.
        - Слушаюсь, мой командир! – она вдруг стала серьёзной. – Теперь… Договоримся чётко, и трогаем эту тему единственный раз: паритет есть паритет! Слова «деньги» больше не существует, перекидывать их друг дружке не будем. Вы обеспечиваете всё, кроме питания; я – питание, помимо всего остального. Как я понимаю, возражений нет! А теперь исчезните-ка на минутку... И не в ванную!...

        Зуев спустился к выходу и из парадного, не выходя на улицу, стал смотреть на снующие во всех направлениях толпы. По-одному, по-трое, в основном под зонтами и немного толкаясь, разнообразно одетые туристы заходили в магазины и магазинчики, сидели за столиками под навесами и маркизами. Ветер подбрасывал разнообразные, в основном, островатые запахи, слышалась разноязыкая и разнозвучная речь. Мелькали молодые люди и, подчас вызывающе одетые, девицы, даже дамы. Зуев провожал их глазами.

        - Так, так... Я уже давно наблюдаю, чем и кем вы, млстивый гсдарь, интересуетесь!
        Вечерний макияж подчёркнуто омолодил Ветку. Сейчас ей на вид можно было дать года двадцать два, не больше. Короткая юбка, максимально возможно открывала ноги, под блузкой, мобилизующей мужчину, при малейшем движении слегка колыхалась свободная грудь.
        - Ну, как, сэр? – она победно повернулась на каблуках, - нужны вам эти?...
        И тут Зуев услышал одно из самых похабных и грубых ругательств русского языка. Молча, он осторожно взял её под руку и через насколько шагов глухо произнёс:
        - Ветка, дорогая... – он остановился, осторожно взял её руку и посмотрел прямо в лицо, – Вы, наверное... ты, наверное, не понимаешь, что я испытываю рядом с тобой. А испытываю я... Ты уже знаешь, что мне довольно много лет, а чувствую себя я, как мальчишка, как сорокалетний пацан... Я не думаю о возрасте, я испытываю… И очень рад, да нет, не рад - счастлив, что судьба столкнула нас, но... Я не хочу, чтобы грязь пачкала наши отношения!

        Она молча смотрела на него; глаза её неожиданно стали наполняться слезами. Некоторое время она молчала, а потом еле слышно произнесла:
        - Поцелуйте мне глаза, Харитон. Губами... – голос её сделался совсем тихим, она подняла лицо, – Прошу вас...
        Она сказала «мне глаза» а не «поцелуйте в глаза»! Накатила волна нежности и уже его глаза смежились сами собой; на губах стало чуть солоновато, куда-то провалились шнырявшие вокруг туристы со своими зонтами и тесно составленные под маркизами столики. Исчезла сама Венеция…

                http://www.proza.ru/2011/11/22/1422