День дождливый

                http://www.proza.ru/2011/11/22/1415               

        Рассвет медленно карабкался через окно, и чётче проявлялись детали собора напротив. Рядом, разбросав волосы и откинув голову, на подушке лежала женщина, и Зуев не сразу сообразил, кто она и где они. Медленно перевёл взгляд вниз на ступню с высоким подъёмом и, молча, долго смотрел. Расталкивая остатки сна, мысли постепенно выстраивались в хоровод, и он даже не заметил, что два огромных глаза изучающе смотрят на него с безучастного лица.
        - Вы уже принимали душ, Харитон, и вымыли уши, как учили? Побрейтесь же хорошенько! – она слегка потянулась и откинула голову. - А потом уже я...
        Звонкий лукавый смех её был неожидан. Не успел Зуев поймать себя на странной мысли, как услышал:
        - А мне в этом помогать не надо, не рассчитывайте!
        Вчера он был поражён совершенством и гладкостью её тела и сейчас, не зная, куда себя деть, поспешно вталкивал, засовывал ноги в шлёпанцы; Ветка, заливаясь смехом, продолжила:
        - Знаете, многие женщины обычно сами… Я – тоже! Впрочем, наверное, Вы, сударь, знаете, вам не надо рассказывать, что есть такой особый парикмахерский бизнес, - она смеялась уже неудержимо, - не желаете ли им заняться, потренироваться на ком-нибудь?… Только помните – претенденты должны предоставлять клиенткам лицензию...
        Щупая лицо и брызгая на него парфюмом, он проверял себя. Нет, его не коробило! Наоборот, он сожалел, что уже через полчаса надо будет мотаться по музеям, тогда как там, за стеной сейчас ждёт, пока он приведёт себя в порядок, да нет же – его ждёт! - женщина, о которой он, похоже, мечтал всегда, всю жизнь. Мечтал, но боялся признаться себе в этом. С некоторой тревогой он открыл дверь и, то ли  с облегчением, то ли с сожалением услышал:
        - Однако, долгонько вы, сэр!...
        Когда женщина вышла из ванной, поправляя волосы и в мохнатом белом халате, Зуев был уже вполне одет. До прихода гида, оставалось ещё пятнадцать минут. 
      
        Возле рецепшн ожидала женщина-гид лет сорока, с её большого зелёного зонта стекали на пол вестибюля последние капли. Портье, бормоча что-то по-итальянски, подавал Зуеву такой же зонт, как у гида, только малиновый.
        - Моё имя Антонелла, - улыбка гида располагала, - надеюсь, дождь помехой нам не будет.
       Растекшуюся на входе в гостиницу лужу пришлось перепрыгивать. Через узкий проход между домами они вышли на большую площадь и, минуя собор, подошли к Дворцу Дожей; втроём недолго постояли под нависающим вторым этажом. Дождь всё усиливался. Антонелла подробно рассказывала историю Венеции; Зуев, слушая вполуха, рассматривал капители колонн, поддерживавших второй этаж. Он переходил от одной колонны к другой и поражался тому, что все капители их разные. Капители и – разные! Он и не подозревал, что бывают такие каменные кружева, что это всё когда-то было сделано людьми!
       Со стен залов и анфилад Дворца на посетителей отовсюду смотрели несколько однообразные и темноватые портреты и картины-символы кисти Тициана и Тинторетто; Зуев никогда не различал их раньше. Веронезе был светлее. Рассказ гида ложился на плавно сменявшие одна другую картины, и информация вцеплялась в память. Венеция оживала, становились понятны её символы, и первый из них – дож! Дожи были повсюду; все в головных уборах, всех охраняли Святой Марк в красно-синей мантии и крылатый лев. Оказывается, дож - пожизненная должность пожилого лица обязательно хороших кровей. Он - первый среди равных совета не то из шести, не то из двенадцати советников, и сам Папа – это, видимо, было самое главное! – был ему не указ!...
        Чем дальше они шли по залам Дворца, тем более захватывающим становился рассказ Антонеллы. Оказывается, символы Венеции и Девы Марии, встречающиеся так часто, были равнозначными, перекрывающими друг друга. Зуев услышал, как сидел Казанова под свинцовой крышей Дворца и как произошёл его побег, и ему вспомнился дореволюционный журнал – то ли «Нива», то ли «Природа и люди», - читанный им когда-то давно. Там был странный рассказ какого-то человека с русской фамилией Казанов о том, как трудно было отогнуть край свинцовой крыши и спуститься вниз по связанным простыням. Потом они посмотрели камеру с видом на Мост Вздохов, в которой сидел этот человек. Чувствовалось, что Ветка увлечена рассказом гида, да и самой Антонелле была явно интересна беседа с любознательными экскурсантами. Зуев раньше не знал, что это Наполеон упразднил Венецианскую республику, а Виктор-Эммануил Второй объединил Италию. Многого Зуев не знал и задавал Антонелле много вопросов; ей и самой была интересной беседа с любознательными экскурсантами. Глаза Ветки горели.
       В зале оружия Зуеву неожиданно удалось разгадать историческую загадку, так сказать, взять реванш за свою необычную любознательность. В витрине лежали несколько старинных, ещё не совершенных, пистолетов, на стене - несколько шпаг и какое-то странное оружие. Длинный полый ствол типа ружейного, был закреплён на рукоятке с красивой гардой такой же, как на шпаге. Простота открытия поразила самого Зуева: так это же протопистолет! Когда у людей появился порох, они не сразу придумали пистолет: для выяснения отношений у них были шпаги. Но однажды на месте клинка появился ствол! Антонелла восхитилась бескорыстным ходом мысли экскурсанта; было понятно, что теперь информация, полученная от Зуева, будет доступна всем посетителям музея…
       В центре каре двора Дворца высилась, закрытая крышкой, горловина цистерны пресной воды. Как выяснилось позже, подобные цистерны были разбросаны по дворам многих домов. Антонелла пояснила: Венеция стоит на бывшем болоте, вода в лагуне солоноватая – откуда ж взяться пресной? Единственно - дождь! Венецианцы в средние века пили дождевую воду. Гид вела свой рассказ, а Зуев, как бы, вторым планом, думал об этом огромном музее посреди лагуны, где всё было привозное – и мрамор дворцов, и колонны, и кирпич... Всё! Сваи, на которых стоит город иногда упираются в твёрдую гранитную основу лишь на глубине девятнадцати метров! В голове укладывалось с трудом: это, значит, что вершины свай, поставленных на-попа, находились перед тем, как их забили, на высоте почти сорока метров от поверхности болота!?...  Он попробовал представить, как в восьмом или одиннадцатом веке при отсутствии машин и современного оборудования исключительно вручную люди возводили красоту города, подобной которой на Земле не найти. И он, всю жизнь проживший в Ленинграде-Петербурге, понял, что хвастливое «Северная Венеция», это - просто смешно! Петербург, это – совсем Другое! Да, с заглавной, но другое!
       Ветер за окнами метался и мотал водопады, изливающиеся из четырёх желобов-водосборников на крыше Дворца, но дождь уже утихал. Когда они вышли на площадь Святого Марка, половина её была под водой, а люди шли по временным мосткам просто босиком по тёплой воде или с обувью в руках. Вся набережная была поглощена высоким приливом.
        - Наверное, сейчас уже часа два, - в голосе Ветки слышался вопрос, – куда пойдём обедать?
        Зуев поглядел на часы:
        - Почти половина третьего.
        - Вам придётся потерпеть! – Антонелла была озабочена. _ Времени на обед у вас не осталось, - разве что, как говорят русские, «чего перехватить»: через пятнадцать минут за нами придёт катер. 
        Дождь переставал и вскоре кончился совсем. Слева от катера медленно проплывал величественный собор; на его крыше было расставлено множество статуй или памятников. Зуев ещё насколько лет назад поразился склонности итальянцев к помпезности, когда в Риме на площади Венеции впервые столкнулся с этим обилием, составленных чуть ли не в кучу, мраморных и бронзовых шедевров; это перерастало в давящую безвкусицу. Помимо скульптур на крыше расположилось несколько мраморных завитков, похожих на мегалитических улиток. По мере движения дворцы по обе стороны Большого канала наплывали, беспорядочно сменяя друг друга. Окна их зачастую были закрыты ставнями; перед каждым возле причалов высоко вздымались обернутые чёрными лентами причальные сваи. Тарахтение мотора усилилось, катер проплывал под огромным мостом.
       - Смотрите, - сказала Антонелла, - мост - деревянный. Временный. Тысяча семьсот девяносто девятый год. Обратите внимание на его протяжённость и состояние. Наверное, он простоит и ещё двести лет.
       - Нет ничего более постоянного, чем временное, - важно изрёк Зуев, и ему вдруг стало стыдно за произнесённую банальность; он помолчал и глухо произнёс, глядя в сторону:
       - Ветка, поверьте, это сказал не я, а чёрт знает кто.
       Обе женщины рассмеялись, Ветка тяжело повисла на нём. Сзади послышался, всё усиливающийся звук сирены, и, пролетев мимо, широко разметая воду, дорогу им подрезал пожарный катер; четверо пожарных в больших американских шлемах неподвижно стояли возле рубки. Тут же, как по заказу, навстречу им попался катер «скорой помощи».
        - Всё, как у людей, - сказала Ветка, - гори, болей – не хочу!
        - Вам смешно, - отозвалась Антонелла, - а жителям, бывает, на воде не до смеха. Вы, например, не знаете, что театр наш горел трижды, и, чтобы обеспечить пожарным выход к воде, пришлось даже сломать соседние дома и дворцы. Какие, говорят, были дворцы! А, самое ужасное… Ведь Дворец Дожей горел тоже, и погибли все картины Тициана! Он успел только одну восстановить.

         Проплыли, молча, под мостом Риальто; Зуев долго провожал взглядом этот символ Венеции, с детства застрявший в нём. Справа прямо в воде, то ли лежали, то ли плыли по воде два громадных сухопутных автобуса. Да, это автобусы, подтвердила Антонелла, так и называются, только плавучие. Вскоре справа же впереди показалось плоское здание железнодорожного вокзала. Катер юркнул в боковой канал, Антонелла немного погрустнела и задумчиво произнесла:
       - Вы вот даже не заметили, а протяжённость Большого канала четыре километра. Четыре километра, четыре моста.
       - А сколько всего мостов в Венеции, - спросила, как бы, мимолётом Ветка
       - Островов сто четырнадцать, каналов сто восемьдесят, мостов четыреста, - Антонелла словно рапортовала, отвечая на, видимо, привычный вопрос и тоже, видимо, привычно поразилась произведённому эффекту.
       Проплыли немного ещё, и катер, повернув налево в узкий канал, немного притормозил.  Рядом с распахнутыми воротами невзрачного барака, будто плоско разрезанная селёдка, у самого уреза воды на боку лежала половинка гондолы.
       - Рекомендую, - Антонелла уже снова улыбалась, - Самая старая и единственная в мире фабрика по изготовлению гондол. Я говорила, что у них левая и правая половинки разные по ширине? Это потому, что у гондольера только одно весло. Несколько гондол в год, и - только по старинной технологии! Если желаете – цена одной от пятидесяти до восьмидесяти тысяч евро.
       - Если Харитон переедет жить в Венецию, Вы, устроите ему протекцию? Наверное, на гондолы у вас очередь? - Ветка была с виду серьёзна, но глаза смотрели лукаво. – Или вам неведомы очереди?
       - Почему же, - не согласилась Антонелла, - и у нас они бывают. Но в данном случае ждать придётся не меньше трёх лет, так что лучше взять автомобиль. Впрочем, у нас он ни к чему, в Венеции вы их и сотни не найдёте. Между прочим, во Дворце Дожей вы обратили внимание на старинную гондолу с кабинкой? В старину было принято предоставлять такие влюблённым парам; шторки на окнах задёргивались, и снаружи никто ничего не видел…
       - А сколько всего гондол в Венеции? – вырвалось у Зуева, и снова стало неудобно за свой глупый вопрос. Ветка подняла невинные глаза:
       - Вам, похоже, захотелось на свидание в средние века, Харитон? В наше время для этого существуют гостиницы; заказать крытую гондолу выйдет дороже…
       Женщины прыснули…

       Он стоял возле рубки и молча следил, как в вечерних сумерках на них постепенно наплывают капризный белый Дворец Дожей и громада собора за ним. Путешествие по каналам, по Венеции закончилось; спутницы о чём-то неспешно толковали, катер, завершив полный круг, швартовался к набережной. Было немного жалко, что всё в мире - равно регулярное и единственное в жизни - да, наверное, и сама жизнь! - завершается рано или поздно.
       - Антонелла, - Зуев посмотрел на часы, - сейчас четыре; в семь у нас начало... Где тут у вас театр? Будем Вам очень благодарны, если покажете к нему дорогу. Сначала пообедаем, потом мы забежим переодеться. Где тут у вас меню по-русски?
       - Какой такой театр? – удивилась Ветка.
       - Такой, венецианский, - ему было удивительно приятно положить руку на её плечо, - называется «Ла Фениче». Который, как сказала Антонелла, горел когда-то. Разве я не говорил тебе, что сегодня мы идём в театр? У нас нынче «Травиата».
       - Ой! А я вечернее не взяла с собой!
       - Сейчас не четыре, а уже шесть, - гид показала на свои часы, - вы забыли перевести время на наше! Переодеться успеете, – идти тут недалеко - а вот «пообедаем» придётся в другой раз.
       Снова начался дождь, он расходился всё сильнее, чем ближе подходили к театру. Шли босиком по воде, держа в руках пакеты с пляжными тапками; Зуев закатал штаны, Ветка смешно двумя руками подбирала широкую длинную юбку, которая всё время пыталась сорваться в воду. Они почти опаздывали, последние зрители взбегали по ступеням.
       - Антонелла! Вот мой телефон в Питере, - Зуев торопливо протянул бумажку, - вот адрес. Пишите, звоните, приезжайте – всегда «будет готов и стол, и дом»!
       - Это – Крылов Иван Андреич, - засмеялась Ветка, глядя на удивлённую Антонеллу, и поцеловала её в щёку. - До свиданья! Приезжайте! Вы – хороший человек!...

       Таких постановок Зуев ещё не видел!... Всё начиналось с того, что приходившие к Виолетте мужчины, безмолвно и с презрением забрасывали её деньгами, похоже, долларами. Опера шла в современных костюмах и антураже, на сцене стоял телевизор. Сцена с Жермоном  происходила в осеннем облетающем лесу, и с колосников, как бы, символизируя род занятий Виолетты, падали вниз те же долларовые купюры. У исполнителей были замечательные голоса, но Зуеву показалось, что опера шла раза в полтора дольше привычного. Неужели в наших театрах идёт усечённый вариант, подумалось ему.
       - Я в прошлом году смотрела по телику «Онегина». Из Зальцбурга, - оживлённо сказала Ветка. - Нетребко пела Татьяну, а Хворостовский – Евгения; остальные все были немцы. Что это был за чудесный русский язык! Чтоб так коверкать!... Это сейчас мода такая: всё перетащить в современность, и ставить оперу на языке композитора. Там была смешная сцена бала у Лариных, совсем современная тусовка; Онегин, танцуя с Татьяной, вёл себя буквально неприлично! Он руками... А Ленский смотрел, смотрел да и чуть не врезал ему! И потешная сцена дуэли в каком-то сарае, будто совершалась разборка гангстеров или мафиози. Лучше бы уж в подземном гараже. Но, голоса-а…
       На всём пути от театра до гостиницы Ветка напевала одну за другой, только что слышанные мелодии и арии. Несильный, но глубокий голос её то тихо журчал, то взвивался над каналами и между домов, люди оборачивались. Зуеву показалось, что все сравнивают возраст его и этой ночной певуньи.
       - Перестаньте, - вдруг оборвала пение Ветка, - они не сравнивают, они любуются на нас. Побежали! – и первая бросилась вперёд.
       Она первая вошла в номер, а когда вышла из ванной, молча провела рукой по его щеке. Зуев наскоро, второй раз за день соскоблил щетину и, вернувшись в комнату, замер. На самом краю кровати в том самом сетчатом нечто, подавшись вперёд и широко разведя в стороны колени, сидела Ветка; цепи и цепочки старого серебра висели на шее, лежали на груди и запястьях, одна из них, пропущенная через колечко в пупке (и как это он не заметил его раньше!) провисла на две стороны. Тесно прижатые рукой друг к другу и каждая в середине большого тёмного круга на него пристально смотрели две черешенки. Женщина другой рукой притянула голову Зуева к себе и, пристально глядя ему в глаза, стала медленно опрокидываться навзничь. Затем негромко произнесла:
       - Вам придётся опуститься на колени, милый Харитон…

                http://www.proza.ru/2011/11/22/1427