Никиткина жизнь. Часть 1. Детство. Глава первая

 Часть 1.  ДЕТСТВО
Глава первая

Первым родным  кровом над головой малолетнего Никитки была ветхая крыша  N-ского приюта для арестантских детей. Отца не было и в помине, а о матери, умершей в тюремной больнице,  сохранились только смутные воспоминания.   Во снах она часто приходила к нему.  С лицом похожим на иконописный лик, мать большими, влажными глазами   скорбно смотрела на него,  прижимала к  мягкой и уютной груди. От этого сладко-радостно ныла Никиткина душа и одновременно болела от тоски о чем-то несбыточном.  Проснувшись, он  осознавал, что лежит  на вонючем сиротском матраце в смрадной приютской спальне и  горько плакал от жалости к себе.

После смерти единственного родного человека весь мир ополчился против Никитки. Приютская жизнь не сахар. Воспитатели, в основном из отставной тюремной охраны, сирот не жаловали. За малейшую провинность на горох голыми коленками ставили, зимой закрывали в холодной кладовой, частенько и розгами секли. С другой стороны сотоварищи тоже спуску не давали. Дать махонькому шкету Никитке подзатыльник, или «леща» по шее отвесить, считалось в приюте в порядке вещей. Каждый вечер его обязанностью было пятки старшим ребятам чесать, вшей на голове выщёлкивать, да блох из их одежды трясти.

 Питался он только тем, что удавалось на кухне выпросить да подаяниями попечителей  по воскресеньям и большим праздникам. Скудной сиротской еды обычно не  доставалось – всё забирали себе другие воспитанники.   Сколько обид и издевательств пришлось стерпеть маленькому Никите – одному только Богу известно.

Долгими зимними вечерами рассказывали ребята сказки о Кудеяре-разбойнике, о Стеньке Разине, о  тёплых краях, где никогда не бывает снега, а арбузы растут по полям словно ягода-земляника.  Наслушавшись тех рассказов, ещё тогда решил Никитка, что как только немного подрастёт и окрепнет – сбежит из приюта. Подастся странствовать по белу свету – искать лучшей доли.

Однако случай распорядился по-другому. Заставили как-то раз старшие ребята  их одежду у печки сушить. Задремал он. Когда спохватился – тлел уже казённый сиротский армяк едким дымом. Выволочки не миновать! Ещё и прибить могут... Надо бежать!

Не мешкая, схватил свой зипунишко да шапку, вытащил спрятанный в щели между половицами нож.  Прошлым летом подобрал он на улице обломок кухонного ножа. Долго, в тайне от всех, точил его об кусок брусчатки, придавая  лезвию острую форму. Вместо рукояти намотал тряпку и получилось небольшое, но внушительное оружие.  Без раздумий кинул дымящую,  осыпающуюся искрами тряпку в ворох одежды. На цыпочках вышел из спальни  и, просунув кочергу в бронзовую ручку двери, надёжно закрыл её снаружи.

 Вот, вроде и готов в путь.
 Эх,  хорошо бы ещё съестным на дорожку разжиться…. 

 Осторожно прокрался  к кухне  и толкнул дверь.  Скрипнув, она легко отворилась. Забыли запереть! Повезло!  Распахнув створки хлебного шкафа, стал шарить по полкам. Пусто. Ничего кроме мышиного помёта не было. Приподняв крышку, заглянул в огромный котёл, стоящий на лавке, и задохнулся от радости. Холодной овсяной каши там было почти на четверть. Забыв про всё, стал руками хватать склизкие комки и торопливо набивать рот.

- Ты што ж паскудник вытворяешь! -  от грозного окрика сердце, ёкнув, провалилось куда-то вниз. Сзади стоял огромный  ночной сторож Игнат, наводивший страх на весь приют своим диким видом и свирепостью. Подкравшись неслышно, тянулся он, чтобы схватить за шиворот. Извернувшись, хотел Никитка скользнуть мимо, но тяжёлый лапоть, плетенный из толстой пеньки, сбил с ног. Крепкие руки сжали бока и  потащили к выходу. В панике дотянулся он до голенища своего дырявого валенка и выдернул нож.  С силой воткнул в толстую ляжку раз,  другой, третий….  Какое-то  мгновение казалось, что сторож даже не почувствовал ударов. Матерясь, он перехватил  тщедушное Никиткино туловище под мышку и свободной рукой огрел по спине. Дыхание перехватило. Слабея, Никитка из последних сил  несколько раз полоснул ножом где-то под толстым брюхом.

Взвыв, Игнат выронил свою ношу  и  осел на пол.   В тусклом свете луны, заглядывавшей в замызганные оконца, бледным пятном светилось лицо со страшными выпученными глазами и бородой задранной к потолку. Из  раззявленной темной ямы рта изрыгался звериный рёв.

Голова у Никитки  закружилась. В груди что-то всколыхнулось и словно оборвалось. Не соображая что делает, подскочил он к  сидящему сторожу и с размаху всадил лезвие в  жутко блестящий белком глаз.  Вопль резко прервался и Игнат медленно стал заваливаться на спину. Воодушевлённый своей победой Никитка в приступе ярости несколько раз провернул нож и выдернул его. Словно зачарованный стоял и смотрел на вытекающий из пустой глазницы пульсирующий поток крови. Никитка опомнился, когда дёргающиеся огромные лапти перестали скрести пол. Мёртвое тело, вытянувшись в луже крови, затихло.

Из коридора явственно доносился запах гари. Схватив слетевший с головы Игната картуз, торопливо накидал в  него куски каши и, прижав к груди, бросился  к выходу.

Заснеженными полями, без дороги, бежал он по снежной целине. За спиной звучал колокольный набат и слышались крики. Вдалеке, в сторону приютской усадьбы проскакало несколько всадников.

 Вскоре, выбившись из сил, Никитка перешёл на шаг. В дырявые валенки комками набился снег и мешал идти. Ступни, обмотанные только  ветхими портянками, сильно мерзли.   Оглядевшись, увидел Никитка вдалеке скирду соломы и на подворачивающихся ногах заковылял к ней. Он знал, что нередко многие странники находили там спасение от морозов и  стужи.

Обойдя вокруг скирды, обнаружил выкопанную кем-то  в основании нору и заполз туда. Внутри было темно, пахло сенной трухой и мышами.  Разувшись, он закопался в солому и через какое-то время согрелся. Картуз, мерзко воняющий едким потом и табаком, стоял рядом. Никитка придвинул его к себе и с наслаждением, не обращая внимания на запах,  вволю наелся каши.  От пережитого волнения и сытости накатила тяжёлая дремота. Призрачные материнские руки протянулись к нему, обняли, и он провалился в сладкий безмятежный сон.