Квартет

                Дмитрий Санин

               
                КВАРТЕТ

  Весной 1948 г. у врача посёлка Инта Лукьяновой Анны Дмитриевны родилась дочка Алла. Павел Петрович Литвинов написал в честь новорожденной лирическую песенку. Под его руководством и его же аккомпанемент на фортепьяно мы спели её квартетом в концерте для вольнонаёмных зрителей в Центральном клубе.

  Наш квартет состоял из заключённых артистов Ансамбля:
         Красовский Николай - лирический тенор,
         Козлов Владимир      - баритон,
         Санин Дмитрий        - баритон,
         Власов Сергей Фёдорович - бас.

     Вот слова этой песенки:
           " Как в лесу под ёлкой незабудка,
             Спит в уютном домике малютка.
             Тихо догорает вечер золотой
             В голубом тумане над Интой.

             В марте и апреле вьюги отшумели.
             С юга к нам пришёл весёлый май.
             Снег за речкой тает, снова расцветает
             Северный далёкий край.

             Сон твой охраняя,
             Под окном стоит сосна.
             Алла, Алла дорогая,
             Это первая твоя весна.

             Как в Инте холодная вода
             Пройдут за годами года,
             Но о зимней вьюге
             Где-нибудь на юге
             Не забудешь ты никогда.

             Вспомнишь ты светлый май,
             Северный далёкий край,
             Где тебе, бывало,
             Мама напевала:
            " Баю, баю, баю бай!"

  Где теперь родители Аллы и она сама, помнит ли она слова этой песенки, я не знаю.

  А теперь - об авторе песенки и её исполнителях.

 Литвинов Павел Петрович. 1905 года рождения. До войны работал в Краснодарской филармонии. Посадили по ст.58-10 за антисоветскую болтовню. Был прекрасным драматическим актёром. Особенно был хорош в ролях отрицательных. Писал злободневные тексты, музыку, пел нагловатым баритоном свои вещи, играл на фортепьяно и гитаре. В "Роз-Мари" он очень хотел играть Джима, зато он там блестяще сыграл комическую роль сержанта полиции Малона. Как-то он под гитару пропел нам свою новую песенку. Она начиналась словами: "Синий мрак полярной ночи
                Холодней, чем небо Сочи.
                Но милей мне, всё-таки Инта..."
Услышав такие слова, художник Вася Кейль сказал ему:
- В синюю зимнюю морозную ночь привязать бы тебя, подлеца, голого с гитарой к верхушке ТЭЦовской железной трубы. Вот тогда бы ты ещё лучше спел эту свою подхалимскую песенку. Так-то, Падла Петрович!

  Они были соперниками: влюблены в красавицу Розу Суворинову, а она над ними потешалась. В 1961-м году в Ленинграде Печковский Н.К. рассказал мне, что недавно ему встретилась Екатерина Задовская, лагерная жена Литвинова. Оказывается, в конце пятидесятых Литвинов снова работал в филармонии, опять писал ядовитые куплеты и с огромным успехом их исполнял. А однажды утром его нашли в сквере на лавочке мёртвым. Голова была разбита булыжником,валявшимся тут же.

 Красовский Николай. 1915 г. рождения. Лирический тенор. С необыкновенной собиновской лёгкостью пел Ленского, Князя, Дубровского, Левко. с теплотой и проникновенностью звучали в его исполнении русские народные и советские песни. При небольшом росте, он был очень симпатичным, но не слащавым. Напоминал артиста кино Жакова О.П. Но мы замечали в нём странности. Так Печковский, к которому Коля относился с подобающим уважением, не мог от него добиться ответа на вопрос: "Где и у кого он занимался постановкой голоса?". Печковский во время занятий в вокальном классе сказал:
- Коля, не слушай, что я говорю этим олухам, пой так, как поёшь. Голос у тебя необыкновенно красивый, и поёшь ты абсолютно правильно. Жаль, что тебя не слышит Лемешев. Его "Душечку, красну девицу" Коля пел так, как не пел и сам Сергей Яковлевич. Коля только и сказал:
- Я занимался у старика, а как его звали и фамилию - не помню.


  В "Паяцах" в августе 1946-го Коля пел Арлекина. Мы удивились, когда узнали, что Коля сидит за убийство. Вот, что однажды он сам рассказал:
- После ранения и контузии у меня стало плохо с памятью. Меня выписали из госпиталя и снова отправили на фронт. Как-то наша часть выбила немцев из украинской деревни, и нас расквартировали по домам. Был август. Поспели душистые груши. Но наша хозяйка не разрешала нам даже собирать их с земли. Продать тоже отказалась, сказав:
- Вы не солдаты, а негодяи и трусы. Сами удрали от немцев, нас бросили, не защитили. А вот мои два сыночка воюют честно.
- А сыночки вам пишут? - спросил я.
- А как же!
- Покажите мне их письма.

  Взяв два письма-треугольника из рук женщины, я их внимательно осмотрел, и не нашёл на них штампа:"воинское". Я решил, что дети её бандеровцы. Я схватил подвернувшийся под руку топор и крикнул: "Вот тебе за трусов и сволочей!" и ударил женщину по голове. Прибежав в штаб батальона, я заявил: "Я только что убил человека, который не соответствует тому клочку Советской земли, на каком он живёт.

  На следствии он уверял, что её сыновья - бандеровцы или даже власовцы. Они воюют против нас, поэтому он совершил справедливый суд. Его признали психически больным, подлечили и осудили на 5 лет исправительно-трудовых лагерей. В Инте он сразу попал в Ансамбль Центрального клуба.

  Во второй половине сороковых годов в Сыктывкаре был Драмтеатр. Он состоял из двух трупп: коми и русской. Ведушими актёрами русской были: Дальская Тамара Александровна, Народная артистка Коми АССР и Шамраев. Спектакли "Коварство и любовь", "Анна Каренина", "Мария Стюарт" с их участием были событием! Во время гастролей в Инте Дальская захотела послушать певцов нашего ансамбля. Ей представили Санина и Красовского. В сопровождении оркестра Ордынца я спел "Из-за острова на стрежень". Дальская улыбнулась. благосклонно покивала мне головой и приготовилась слушать Красовского. Оркестр сыграл вступление к песне "Тайга золотая", но Коля молчал: он забыл слова. С ним это случалось и раньше.

  Сидевшая здесь же Калакуцкая Г.Ю., директор Центрального клуба, вспыхнула, грозно сверкнула очами и, вперив в Колю свой гневный взгляд, проговорила: "Идиот!" Коля опустил голову. Петь он уже не мог. Все мы притихли. И вдруг Дальская встала, сделала шаг  к Калакуцкой и своим царственным трагическим голосом сказала:
- Здесь, сейчас, при мне оскорбили  артиста! Кто вам дал такое право, гражданка Калакуцкая? Или для вас заключённый артист - не человек?! Извольте сейчас же извиниться перед Красовским! Перепуганная Калакуцкая стремительно выскочила из репетиционного зала. На этом наше прослушивание закончилось. Я до сих пор вспоминаю Т.А.Дальскую с глубочайшим уважением.

  Однажды в клубе сангородка Коля пел "Сирень-черёмуху". Он пропел первый куплет. После оркестрового отыгрыша вместо второго, опять спел первый. Но когда он и в третий раз запел: "Расцвела сирень...", Калакуцкая приказала дать занавес. Но Коля сделал два шага вперёд и оказался на авансцене. Скорчив смешную рожу, он детским голоском объявил: "Пока там технические неполадки, я прочту вам детские рассказы: "Утром рано два барана повстречались на мосту...". На бис Коля прочитал ещё два коротеньких рассказа. Заключённые зрители в неистовом восторге кричали:
- Браво, молодец, Коля! Давай ещё!

  На следующее утро на доске объявлений в Центральном клубе висел приказ:
- За проявленную недисциплинированность на концерте артиста з/к Красовского Н. лишить просмотра кинофильмов на 15 суток.

  Раз в месяц нам давали сахар-сырец. Коля свой сахар относил в женский барак сельхозработниц-заключённых и отдавал его самой худенькой и слабой женщине. При этом он говорил:
- Бери, ешь. Я - артист, а нас знаешь как кормят!

  В 1948 году у Красовского закончился срок, но он не хотел уходить из лагеря: не знал, к кому идти, куда ехать и вообще, как быть. За годы заключения он ничего и никого так и не вспомнил. Его силой вывели за зону. Он пришёл в политотдел к Соболеву Борису Абрамовичу и попросил у него старые капитанские погоны или хоть лейтенантские.
- Зачем тебе погоны?
- Я их пришью к куртке и буду всем говорить, что недавно демобилизовался. Ведь если узнают, что я вышел из лагеря, то меня отовсюду будут гнать.

  В 1967-м году Зина Луценко была в Ростове. На окраине города она вдруг встретила Красовского. Вот что она рассказала:
- Я сразу узнала Колю, подошла к нему поближе и молча стала за ним наблюдать. Коля без рукавиц из огромной кучи металлических стружек выбирал цветные и относил в отдельную кучку. Боясь испугать его своим неожиданным появлением - я не видела его почти 20 лет - я просто спросила: "Коля, зачем ты это делаешь?" Так же просто, совсем не удивившись, он ответил:
- Это же цветной металл, Зиночка. Он дорого стоит. Его нельзя вот так, со всякой ерундой, выбрасывать на свалку.

  Потом, внимательно вглядевшись и окончательно узнав, он меня обнял и, как бывало в вокальном классе, когда там не было Печковского, воскликнул, скорчив смешную рожу:
- Ты ж моя трындулечка, а я ж твой чёрте шо.
- Как ты живёшь, Коля, где, с кем?
- Я один. Живу хорошо. Тут, недалеко, в общежитии.
- А родные?
- Я никак не могу их вспомнить, а может у меня их и не было...
  После недолгого молчания он добавил:
- Я отвлёкся, а мне ещё вон сколько надо перебрать, ведь скоро стемнеет. А ты иди, иди, Зиночка.
  Я повернулась и, не в силах сдержать слёз, застилавших мне глаза, пошла. А Коля вдруг запел мне вслед своим чистым, звонким, как колокольчик, голосом: "Ах ты душечка, красна девица, мы пойдём с тобой, разгуляемся". Вечером мой поезд уходил из Ростова. Больше я там никогда не была.

  Козлов Владимир Иванович. 1924 г. рождения. Рассказать о нём - значит и о себе. Мы ели с ним из одного котелка, курили одну папиросу, делили последний кусок хлеба. Он был моим лучшим другом в ансамбле и жестоком минлаге. Умный, умеющий постоять за себя и друзей, неунывающий Вовка-одессит сделал много добра не только мне, но и многим товарищам по искусству. В середине 50-х г. они вместе с женой, Ниной Гуровой, и дочкой уехали в Сыктывкар работать в филармонию. У меня тоже было приглашение, но тогда я не имел права на выезд из Инты.

  Власов Сергей Фёдорович. В конце сороковых ему было под 60. Он пел в опере, потом в ансамбле Александрова. Печковский, увидев его в 1947-м в вокальном классе, воскликнул:
- Власов? А это не Вы пели Каторжника в "Екатерине Измайловой"?
- Я, Николай Константинович, - сокрушённо пробасил Власов.
  Его легко было узнать: рост около 160-ти сантиметров, коротенькие руки и ноги. Зато голова с шевелюрой была как у породистого льва. Голос у него был хороший, но постоянно осипший. Он пел Кончака, Мельника, романсы Даргомыжского, давал нам, молодым, очень дельные советы во время вокальных занятий. К сожалению, пристрастие к "зелёному змию" его погубило. Он ходил по пропуску, без конвоя.

  Однажды осенью 1948 года на вахту лагеря, где жили заключённые артисты, он явился в мертвецки пьяном состоянии. На вопрос надзирателя: "Власов, сколько вам осталось срока?", он заплетающимся языком ответил:"Тр-ри рубля." Бедняге надели наручники и отвели в холодный изолятор. Утром он стал уже окоченевшим трупом. А его грешная душа ещё сорок дней витала над Интой.

  Однако наш квартет вскоре стал октетом. С огромным удовольствием вспоминаю о его руководителе, Семёне Константиновиче Иванове, который до войны руководил многотысячным сводным хором терских казаков. Мы пели советские песни, вплоть до "Кантаты о Сталине", много русских народных: "Среди долины ровныя", "Выхожу один я на дорогу", шуточные, вроде "Жил был дедушка Пахом", "Ой, да мы фабричные ребята", украинскую "Закувала та сива зозуля", хоры из опер: "Ноченька" из "Демона" Рубинштейна, "Бранная слава" из "Фауста", "Тише,тише" из "Риголетто", "Хор рыбаков" из "Аскольдовой могилы" Верстовского, "Славься" Глинки из "Ивана Сусанина".

  С тех пор прошло много лет. А в памяти иногда воскресают картины давно минувших дней. Здоровье стало хуже, чем было, но лучше, чем будет. "Адьё!", как говорят французы.