Артур Густавович Тамвелиус

 

                Дмитрий Санин


                АРТУР ГУСТАВОВИЧ ТАМВЕЛИУС.  БАШНЯ.


  С 1946-го по 1948-й год Тамвелиус работал главным художником-декоратором Центрального клуба в Инте. До него им был Налётов, старичок, который вскоре умер. Налётов тоже был заключённым. Еду ему приносили из лагеря прямо в мастерскую, которая располагалась над карманом сцены. Туда вела металлическая винтовая лестница. Садясь обедать, Налётов стучал ложкой по миске, и на столе появлялись две белые мышки. Он делился с ними лагерным обедом. После смерти Налётова мышки исчезли.

  Я часто бывал в этой мастерской, тем более, что Артур стал главным художником и никогда не возражал против моего присутствия. Он был лет на двадцать старше меня. Его тактичность и приветливость действовали на меня успокаивающе. Я рассказал ему свою печальную историю, а он поведал мне свою.

  Оказывается, он был арестован за шпионаж. Но ведь такой порядочный человек не мог стать шпионом. Артур мне рассказывал, что он родился и воспитывался в семье обеспеченных родителей-шведов. С раннего детства он очень любил историю, музыку, театр, увлекался живописью, архитектурой. Незадолго до войны 1941 года родители отправили его в творческую поездку по Европе. Всё, что он видел в Италии, Испании, Франции, Греции, он заносил в альбомы. Делал карандашные наброски, эскизы, чтобы, вернувшись домой, написать по ним картины.

  Приехал он и в Советский Союз. Однажды его задержали за то, что он якобы хотел срисовать железнодорожный мост через какую-то речушку. Просмотрели все его альбомы. Там и в помине не было этого злосчастного моста. Но чем горячей Артур доказывал свою непричастность к шпионажу (он немного знал русский язык), тем с большим недоверием относились к нему бдительные чекисты.
- А что случилось бы, если бы я нарисовал этот мост? - спросил Артур следователя.
- Ты мне мозги не пудри, я знаю ваши шпионские приёмчики. Ты мост срисуешь, отдашь диверсанту, а он ночью подложит динамит и взорвёт. Да я тебя, гада, наскрозь вижу. Лучше признавайся, а то хуже будет. А вобщем, всё равно, сознаешься ты или нет, будет так, как я напишу. Не тебе, а мне поверят. Понял? Я таких. как ты, фашистов столько разоблачил и обезвредил! Ты меня долго ещё будешь вспоминать, - пригрозил следователь.

  Мне запомнились прекрасные декорации Артура к "Цыганскому табору", "Паяцам", "Роз-Мари", множеству драматических спектаклей. Помню великолепные декорации к спектаклю 1948-го года "Остров мира" с небоскрёбами, движущимся транспортом, бегущими рекламами в ночном городе. И вот, во время премьеры, на сцене вдруг появляется громадная фигура пожарного Альберта в сияющей каске, с топором за поясом и огромным бельмом на глазу. Он прошагал по "Бродвею" из конца в конец, как Гулливер, заглядывая в освещённые окна небоскрёбов, внимательно осматривая зорким глазом огни бегущего у его ног транспорта. Зрители разразились хохотом. Это было возмутительно и обидно, ведь столько труда и средств было вложено в эти прекрасные декорации бедного Артура. И вся премьера была сорвана.

  Когда потом Альберта отчитывали за его идиотскую выходку, он хладнокровно возразил:
- Вы мне - не указ. Мне что мой начальник сказал, то я и сделал.
- А что ты сделал?
- Я проверял, чтобы не произошло возгорание. И вас это не касается.
  Альберт всегда был хладнокровен. Даже когда ему задавали традиционный для пожарников вопрос: "Пожарник, когда сахар будут давать?", он спокойно отвечал: "Не знаю." Несмотря на свой рост (около 190 см), грозный вид и железный характер пожарного бойца в блестящей каске и великолепной форме, Альберт был нежным поэтом. Он был безумно влюблён в нашу Зиночку Луценко, посвящал ей стихи и даже поэмы, полные любви и страсти. Рифмы были безупречны. Посудите сами:

"Я люблю Вас, как телёнок
 Любит маму. Ваш милёнок."

"Вот такая уж судьба.
 Она свыше нам дана."

"От рожденья я - поэт.
 Таких не было и нет.
 Мне уж скоро тридцать лет.
 Я любовь свою не знал,
 Пока вас не увидал.
 Выйди, Зина, на крыльцо,
 Покажи своё лицо!
 На тебя я насмотрюсь,
 Даже, может, и женюсь."

  Мы понимали бедного Альберта: сами были влюблены в красавицу Зиночку. Но она была неприступна. Стихи  Альберта она нам читала, смеялась над ними, но не выбрасывала. Постоянная партнёрша Н.К.Печковского в сценах из "Сильвы", "Принцессы цирка", штраусовских сцен из "Венского леса", в сценах из "Кармен", Зиночка была очень умной, талантливой, рассудительной. Кроме того, она увлекала всех какой-то таинственной силой.

  До нас дошли слухи, что Альберт в беседе с друзьями по пожарной команде сказал, что "Коварство и Любовь" придумали вовсе не Шекспир или Шиллер, которых вроде и не было вовсе, а женщины, которые почти все хитрые и коварные. Поэтому, мол, бедные мужики спиваются и помирают быстрей, чем бабы.

  Под руководством Артура Густавовича работали художники: Глобов Володя из Одессы и Гасел Ахвердиев  - азербайджанец. Мы его звали Хасаном, в честь озера. Он окончил Бакинскую художественную академию, и только он один в Инте имел право рисовать портреты вождей. К революционным праздникам он рисовал множество этих портретов для демонстраций и митингов.

  Особенно ему удавались портреты Сталина и Берии. Как-то он показал мне чистый, натянутый на подрамник холст, и попросил на обратной стороне сделать отметку. Потом я отвернулся и стал считать до шестидесяти. Не успел я сказать:"сорок пять", как Хасан воскликнул:"Готово! Смотри!". С холста на меня глядел сам Сталин с усами, в военной парадной форме, но пока без золотых звёзд и пуговиц.
- Ты понял, как я делаю портреты?
  Не дожидаясь ответа, он вытащил из-за шкафа трафарет, сделанный из прешпана (тонкий прочный картон). Посмотрев на трафарет против света, я снова увидел силуэт Сталина. Но один недостаток в его работе не ускользнул от меня: даже Молотов и Ворошилов чем-то были похожи на своего вождя, или просто на кавказца, а может - на самого Хасана.

  Академик Хасан и самоучка Владимир Глобов не ладили. Но, благодаря Артуру, плодотворно работали. Кто-то из них однажды обозвал Артура литовцем. Он, мол, врёт, что он швед, цену себе набивает. Печковский вызвал их и грозным баритоном сказал:
- Господа художники, Артура прошу не обижать: вы оба не стоите его мизинца!

  В последний раз я видел Артура в конце 1954 года. Я шёл по деревянному тротуару мимо Центрального клуба. А по дороге в это время вели колонну заключённых с номерами на бушлатах. Среди них я вдруг увидел Артура и крикнул:
- Артур! Здравствуй.
- Здравствуй, Митя! Ты уже освободился?
- Освободился. Но мне не дали выезд из Инты.
- А я всё ещё в минлаге, на 3-ем лаготделении. Вот идём строить нашу водонапорную башню. А что будет дальше - не знаю. Но ты чувствуешь, что всё меняется к лучшему?
- Прекратить разговоры, - заорал один из конвоиров. Наша беседа была прервана.
  Позднее я узнал, что в одном строю с ним шли строители Башни, в прошлом известные люди, оклеветанные и преданные забвению.

" Бригадиром был М.Коган - бывший замминистра автомобильной промышленности СССР, подносчиками воды - бывший замминистра связи СССР Г.Фортушенко и известный музыковед, друг Д.Шостаковича - Д.А.Рабинович, подносчиками глины - бывший знаменитый футболист Александр Старостин и одесский учёный, профессор Г.Кит. Подносчиками готового раствора были автор этих строк и бывший генерал-майор Г.Н.Куприянов в порванном генеральском кителе, без пуговиц, но в генеральских брюках с лампасами. На ногах у него были чуни из автомобильной покрышки, на голове - рваная солдатская пилотка." Григорий Мишкевич. Газета "Искра", 20.01.1990 г.

  Ни один кирпич башни не клали без котроля Артура. В своё последнее творенье он вкладывал всю душу, без конца повторял:
- Эта башня будет нашим памятником!

  В начале 60-х воздушные стебли ажурного шпиля заменили неуклюжей, тяжёлой Звездой. Замысел Артура был нарушен. К счастью, он этого уже не знал. До сих пор, когда я вижу старые снимки башни, я мысленно повторяю:
- Это башня Артура - памятник тысячам несчастных, не доживших до наших дней.

  В конце 50-х годов мне встретился инженер Холостов Б.Р. и рассказал о судьбе Тамвелиуса. После освобождения он уехал в Швецию. В наследство от родителей получил небольшой завод аккуммуляторов для автомашин. Однажды, после обеда, он отправился на завод. Вечером он домой не вернулся. На заводе после обеда его тоже не было. Его нашли в садике собственного дома. Он сидел на скамеечке...

  Выйдя из дома, он сделал несколько шагов, но вдруг почувствовал себя плохо. Присел. Всё было кончено. Ему было всего 50. Наверное, годы страданий и унижений не проходят бесследно для людей скромных и сдержанных, каким был Артур.

  Хасан 5 лет был вместе со мной в минлаге, на 2-м лаготделении. У него были нарды. Мы часто с ним играли. Он злился, когда проигрывал. В 1953-м году его взяли на этап. На прощанье он подарил мне свою игру. Однако, эти нарды он обещал подарить и своему земляку. Я не стал спорить и отдал их азербайджанцу.

  Когда Хасана тоже освободили, мы встретились, он жаловался, что ему не дали права проживания в Баку. Мы с Хасаном выпили поллитра "Вологодской", и он сгинул навсегда.

  Володя Глобов, одессит и остряк, был художником "от Бога". Он прекрасно копировал картины великих художников. Были у него и свои. На одной из них он изобразил немецкого офицера с оторванной ногой и торчащей окровавленной костью, брошенного взрывной волной на колючую проволоку и стаю чёрных воронов, кружащуюся над ним в предвкушении пиршества.

  Володя рисовал изумительные карикатуры. Одну из них я видел в толстом журнале, она была выполнена в соавторстве со знаменитым Б.Ефимовым. В "хрущёвскую оттепель" он жил в Москве, а его рисунки печатались о многих журналах страны.

  Но проклятая водка сгубила талант этого умного и очень перспективного художника.