Генералиссимус на заборе

(Глава из романтической повести «Ветер Надежды»)

...Всё тогда началось с того, что по «решению верхов» произошла очередная, вполне рутинная смена вывески санатория. Только и она задела как официальные структуры, так и сотни простых людей, исправно трудившихся в коллективе старинной здравницы, проживая при этом в её посёлке-спутнике, носящем несколько легкомысленное название – Камушки. И это судьбоносное для камушкинцев событие в конечном итоге не могла не отразиться на каждом из них.
   Новое начальство, теперь уже не прежнего – Красноярского, а более богатого за счёт рыбных запасов — Дальневосточного управления здравоохранения с самого начала пошло на серьёзные перемены. Нисколько не скупясь на связанные с ними немалые затраты.
   Как объяснили популярно «санаторскому люду», всерьёз и надолго решили обустроить по-новому, всю, доставшуюся дальневосточникам, немалую инфраструктуру сибирской здравницы.
   Особенно же тогда прибавилось забот санаторским строителям из так называемой «ремонтной группы», оперативно выполнявшей любое поручение руководства.
   Так было и с бригадой плотников, в которой один из лучших строителей Андрей Крылов, вместе с другими теперь был задействован на возведении деревянного здания новой кумысолечебницы.
   Трудились основательно, хотя, честно говоря, можно было вполне обойтись куда менее квалифицированными кадрами. Потому, что её собирали как детскую игрушку, прямо по архитектурной схеме. И эти листы размноженной на электрокопировальной машине, «синьки» оказались доступными даже чернорабочим. Благо, что собирать «всамделишный конструктор» нужно было из давно готовых в заводских условиях и аккуратно пронумерованных щитов. Их же, в свою очередь, доставили прямо на место возведения кумысолечебницы грузовым автотранспортом с ближайшей железнодорожной станции.
   Единственное, что действительно потребовалось к самому завершению дела, так это больше смекалки на сборке отдельных деталей уже внешнего облика, ради чего пришлось и топорами помахать. Да и потом не приседали, прокладывая вокруг объекта, прямо в лесу, между новым сооружением и прежними санаторскими павильонами надёжный смолистый тротуар из двухвершковых сосновых плах.
   Рембригада заслуживала похвала.
   И все же гораздо больше трудов самого обычного — «плотницкого» порядка досталось совершенно другим. Тем «счастливчикам» из санаторских строителей, которых приезжее начальство бросило на иной, более важный объект – реконструировать не менее старинный, чем сам санаторий конный двор!
   Собственно, гараж для существующего, правда, довольно скудного автопарка давно имелся, но именно лошади все еще обеспечивали своей живой тягловой силой немалые пассажирские перевозки отдыхающих. Не говоря уже о многочисленных хозяйственных надобностях.
   Как у них шли дела на постройке забора, Андрей Крылов узнал совершенно неожиданно, в самом конце рабочей недели. Тогда он возвращался к себе на Камушки не прежней дорогой через речку и огороды, а кружным путём, успев зайти в контору санатория получить аванс.
   Деньги были их семье в самый раз. Потому, что следовало собирать десятилетнего первенца Кузьму в школу, да и младшенькой Любочке супруга наказала купить в их «сельском магазине» ситцу на новое платьишко. Что ему благополучно и удалось, воспользовавшись разнарядкой, благосклонно отпущенной передовому труженику, руководством их местного комитета профсоюза.
   Теперь желанный пакет с тканью для обновки самой младшенькой в их семье радовал натруженную руку плотника даже  своей невесомой значимость. Да и как иначе, если «весёлый» ситчик, завернутый продавщицей в невзрачную серую оберточную бумагу, в ближайшем будущем обещал столько радости в их доме, весёлых голосов, смеха, когда его подарок не только разглядят со всех сторон, но и по достоинству оценят в их дружной и ладной семье.
   Трудно было бы желать еще более хорошего настроения в конце этого рабочего дня человеку, чувствовавшему себя так счастливо и привольно, как ещё, наверное, не было все те четыре года, что с Победой вернулся он домой, с Прибалтики, звеня медалями, полученными за ратные труды в саперном батальоне.
   Вечер к тому моменту уже почти наступил.
   Разве что солнце задержалось на мгновение, словно зацепившись остывающими лучами над кронами вековых сосен у соседнего Горького озера. И уже оттуда напоследок светило дало оттуда о себе знать, брызнув огнём на смолистое, гладко-струганное полотно новенького, еще не виданного Андреем забора.
    Возведенный из трехметровых досок по всему периметру «конного двора», он теперь надёжно закрывал от постороннего взгляда прежние «грехи» конюхов. В том числе полный разброд с неимоверными и хаотично разбросанными по территории запасами зимних саней вперемежку и с поломанными, и с только что благополучно вернувшимися из рейса телегами.
   Не стало теперь видно прохожим и собственно, конюшни. Особенно того места, где за кучами навоза обитала основная тягловая сила санатория, достаточно высоко ценимая санаторскими хозяйственникам уже за то, что позволяла обходиться без затрат на бензин и смазку, простым запасом фуража. Да ещё можно было с помощью лошадей, особых без прочих хлопот доставлять за сорок километров с железнодорожной станции сначала нетерпеливых обладателей путёвок, а затем возвращать их обратно после прохождения курса лечения.
   Теперь самая невзрачная сторона «конного двора» была надёжно укрыта и уже не давала повода на досужие разговоры местным жителям, недовольным таким «пахучим» и беспокойным соседством.
    — Постарались ребята, ничего не скажешь! — заинтересованно подошел Андрей к новенькому заплоту.
   Оценивать ему было что.
    — Ни щёлочки между досками! — он с довольным видом провел шершавой, мозолистой рукой по гладкой, обструганной чуть ли не до блеска, поверхности отборной древесины.
   И вдруг на плотника накатило необычное, не очень свойственное ему, творческое чувство.
   Внезапно захотелось выразить окружающим признательность за все:
     — За мирное ласковое небо! За улыбку жены и дочери. За то, что несет подарок...
   И вообще поблагодарить за собственное право делать любимое дело, того, кто, по его мнению, обеспечил этим шестую часть человечества.
   Умелая рука, больше привыкшая к топору и рубанку, тем не менее, непроизвольно потянулась в карман рабочей одежды, где всегда лежал толстый угольный карандаш. Обычно используемый для черновой разметки обрабатываемых плотницким инструментарием поверхностей, теперь он понадобился хозяину совсем для другой, более сложной цели.
   Словно по наитию, действуя легко и сноровито Андрей сначала в штрихах, а потом и дополняя их точными основными линиями, нарисовал на столь замечательной сосновой основе новенького забора портрет генералиссимуса.
   Отошёл, чтобы глянуть на получившееся.
   Со стороны Иосиф Виссарионович смотрелся даже лучше, чем вблизи, когда самодеятельный художник завершал свое дело.
   И довольно отряхнув руки от угольной крошки оставшейся на пальцах как память по истончившемуся «карандашу», Крылов позволил себе ещё несколько минут полюбоваться сделанным.
   С новенького забора конного двора отец народов так ласково глядел на автора своего портрета, что новое желание пересилило в душе рабочего все остальное.
   Подняв с песка, на время оставленный там драгоценный пакетик с ситцем, Андрей опять не поторопился домой. Отчего-то свернул с дороги, ведущей прямо на Камушки, чтобы окольной тропинкой побывать и в продуктовом магазине.
   Там к его появлению уже была достаточно большая очередь, желающих тоже отоварить деньги, полученные в качестве аванса в санаторной кассе. Благо, что после недавнейотмены карточек любой товар так и просился с витрины «Продмага»:
    — Были бы только деньги!
   Кулёк сахарных конфет без фантиков, черствая булка серого хлеба и поллитра «белоголовки», так заняли обе руки Крылова, что до своего дома он дошел, боясь растерять по дороге часть покупок.
   И крайне озадачился добытчик, когда на двери их комнаты в длинном щитовом бараке встретил, висевший на пробое незатейливый замок:
    — Чего просто-напросто не могло быть по определению.
   Потому, что Андрей знал точнее-точного:
     — Когда жена Валюша приходит с работы, зайдя в детский сад за Любочкой.
   По всему выходило, что они к этому часу должны быть дома, тогда как лишь на своего сынишку Кузьму Крылов — сташий не надеялся. Тот уже который день отсутствовал в поселке, подрядившись с другими-школьниками в ученическую бригаду соседнего колхоза. Добывать на полях сусликов. Так что пока всех грызунов не «закапканят» или не выльют из норок, ждать его не следовало.
   В такой непростой и обидной ситуации перед закрытой дверью в комнату выручила Крылова соседка. Видя, как заняты покупками руки Андрея Андреевича, она сама, без его подсказки понятливо достала из-под половичка у двери ключ. После этого умеючи щелкнула им в замке, затем загремела освобождённой щеколдой, запуская хозяина в собственное жилище.
   Поблагодарив и распрощавшись с помощницей, сразу же хозяин принялся за готовку незатейливого ужина.
   Сходив к колодцу за водой и поставив на керосинку чайник для предстоящего «праздничного чаепития», Крылов успел ещё и порезать хлеб на узкие ломтики, прежде чем на пороге появилась, неизвестно отчего крайне разгневанная, супруга:
    — Что же ты, идол, натворил!
   Плач дочери у неё на руках лишь добавил общей и такой непонятной истерики.
    — В чем дело? — крайне удивился Андрей, ожидавший совсем иного от встречи с женой и дочерью.
    — Это у тебя нужно спросить, что случилось? — еще горестнее прежнего выкрикнула Валентина Васильевна, — Собирайся. Срочно пойдем убирать твоё «творчество»!
   О портрете самого товарища Сталина, дерзко, без спроса нарисованном на непотребном месте – заборе плотником Крыловым, его супруге рассказал сторож конного двора.
   И ещё кое-что добавил, принимая больше прежнего строгий вид, Павел Костер, встретившийся ей на дороге, когда женщина шла мимо новостройки
    – Ты понимаешь, бабонька, на кого он руку поднял! — ядовитая улыбка не сделала более добрым худое усатое лицо осведомителя. – Это уже не простое художество. А самая настоящая политика! Глумление, можно сказать, над вождём!
    – Так почему же, ты, оглоед допустил такое? Отчего по делу службы не доглядел, позволил моему Андрею забор вымарать? – завелась на него Крылова.
    – В ночное табун отправляли, занят был, — последовал хорошо продуманный ответ человека, собравшегося сообщить «куда следует» о случившемся на объекте.
   Поняв всем сердцем, что нужно как-то исправлять положение, Валентина смирилась перед сторожем и кое-как выпросила у Костера ведро и тряпку. Сама сходила, набрала из-под крана в конюшне чистой воды и попыталась смыть до тла всё обличительное «художество» с забора. Только угольный карандаш так сильно въелся в податливую сосновую древесину, что простым отмыванием дело не обошлось.
    – Иди, убери все до конца, чтобы комар носа не подточил! – завершив свой тревожный рассказ, строго велела опростоволосившемуся мужу Валентина. – И поскорее ногами шевели, пока кто еще твои художества не увидел!
   В сложившейся ситуации спорить с ней Крылову было не о чем:
    – Оставалось только подчиняться здравому рассудку жены и попытаться хоть как-то исправить положение.
   Послушно взяв из кладовки во дворе свой личный, отлично настроенные и заточенный фуганок, Андрей Андрееич с понурой головой вернулся к месту своего несостоявшегося «вернисажа».
   Оглянувшись по сторонам, он убедился, что никто не видит его позора и принялся за дело. Действуя инструментом зло и споро, столяр быстро и розмашисто сострогал «на нет» последние следы своей «легкомыслености».
   Только и конюх Костер не остался безучастным к произошедшему на его глазах, да и другие жители посёлка в тот же вечер прослышали о случившемся. Потому было уже поздно, что-либо исправлять в судьбе.
   Прямо на следующий день их арестовали.
   Как впоследствии, уже повзрослев, узнал Кузьма Андреевич из официальных источников:
    — Отца осудили по статье «Уголовного кодекса» за антисоветскую пропаганду, а мать угодила на те же «десять лет без права переписки» за другое не менее тяжкое преступление — уничтожение улик.
   Ничего не знавший о событиях в Камешках, сам Крылов-младший, вместе с другими школьниками вернулся в поселок лишь к осени, выполнив с друзьями колхозный план по заготовки шкурок вредоносных грызунов — сусликов.
   Но за полученную в колхозе премию в виде новенькой школьной формы, его хвалить было просто некому:
   В их отдельной уютной некогда комнате длинного как тоска щитового барака к его появлению уже проживали чужие люди.
   Вынырнувший словно из-под земли следом за мальчишкой их поселковый участковый уполномоченный прямо и доходчиво, без экивоков объяснил ситуацию.
    — Давно тебя жду! — заявил он подростку. — Поедешь со мной до райцентра, а оттуда прямиком — в Детский дом.
    Ничего не понимающему мальцу про его арестованных родителей офицер особо распространяться не стал, мол, не его пацанского умишка это дело.
   А вот от разъяснений по другому вопросу — насчёт Любочки милиционер не уклонились:
    — Туда уже — в Детдом и малолетнюю сестру твою официально определили!
   ...С тех пор прошло очень много времени, но ни про то, как окончили свои дни отец с матерью, ни о сестре ничего узнать так и не смог Кузьма, как только ни пытался.
   Просто не брали от него подобных заявлений по месту жительства. В родных же местах, куда не раз наведывался Кузьма Андреевич и подавно разговаривать с ним никто не захотел, опасаясь себе же навредить от такого знакомства.
   Пока однажды не вручили две справки, отстуканные на машинке на обычной разлинованной бумаге чуть ли не из школьной тетрадки:
    О посмертной реабилитации, незаконно осужденных родителей.