Путь без возвращения

(Глава из фантастического романа «Тайна горного озера»)

...Ненасытной саранчой прошло по Монголии дикое воинство конно-азиатской дивизии. Вернее, была таковой еще до того, как после бегства к японцам атамана Семенова, барон Унгерн поступил по-другому.
Он не принял подобного же и вполне благоразумного решение, а поступил иначе.
Посчитал более выгодным во всех отношениях иной план, подрузамевавший не просто капитуляцию перед натиском большевиков, а нечто другое:
— Во всяком случае, более выгодное на тот исторический момент.
Он со своими соратниками направился в монгольские степи, не имевшие достаточной защиты от любого завоевателя.
И уж тем более такого грозного, каким все еще оставалось войско потомка тевтонских рыцарей.
И там, когда унгерновцы перешли границу — запылили по степи верховые, пехота и обозы, собирая к себе тех, кто тоже не желал оставаться под Советской властью.
Таких оказалось немало.
Потому, словно на дрожжах , стала расти и пухнуть численность полков и батальонов дивизии, неуклонно превращавшейся в регулярную армию.
Тут бы радоваться организаторам воинства.
Только видел личный порученец Унгерна — Фердинанд Оссендовскии, что за сброд в основном вливается в некогда отборные части — дезертиры, лихне люди и просто охочие до чужого добра.
Словом, те, кого в первую очередь привлекали не идея белогвардейского генерала, чей чин оыл пожалован тому самим Колчаком, а возможности награбитъ при взятии аилов, монастырей, городов.
Тем более, что было у кого.
Китайские правители не спешили до этого отправлять с захваченных земель свои запасы к себе в метраполию.
И. вот теперо поплатились за нерасторопность.
— Как там у красных говорят — «Грабь награбленное!» — любил говорить барон, усмехаясь в вислые усы.
Особенно это случалось, когда ему доводилось наблюдать за тем, как после очередной такой победы проворно набивали свои походные мешки его вояки.
Но и он не оставался при этом в накладе: самое цепное перво-наперво трофейщики тащили в обоз, где специальным казначейством заведовал давний друг Унгерна по его скитаниям — поляк Фердинанд Оссендовский.
Однако, главная добыча любителей монгольского сафари ждала их впереди, когда после первого же штурма унгеровцев пала столица Монголии — Урга.
На этот раз трофеями распорядились по-другому.
Захват дворца Богдо-гэгэна уже не походил на прежнее рядовое мародерство.
Оссендовский распорядился выставить повсюду посты, и лично, вместе с казначеями, составил опись найденного в сокровищнице.
Многое повидал Фердинанд на своем веку. И все же на этот раз действительность превзашла все ожидания:
— До глубины души поразила даже его.
Глубоко в подземелье дворца за мощными дубовыми дверями, обитыми для надежности медными листами, их ждали реликвии, начало сбора которых положил еще сам Чингисхан.
Десятки ларцев с золотыми и серебрянными украшениями, монетами и прочим добром покоились на резных подставках из драгоценного агата, яшмы, ажурных переплетенных столиков слоновой кости.
Старый лама, прежний смотритель сокровищницы, водя по залам своих новых хозяев, с предыханием рассказывал об истории той или иной вещи.
Однако, если Оссендовского, как ученого, еще интересовало, что говорит толмач-переводчик, то, появившийся вскоре в подземелье сам барон Унгерн тайнами прошлого не увлекся. Закончил осмотр на экспонате, сохраняемом с особым почтением.
— А это что за горшок? — показал он зажатой в кулаке плеткой на постамент под шелковым балдахином в центре очередного зала.
— Священный талисман царя-царей Чингисхана, — невозмутимо перевел толмач, упуская перечисление пышных титулов, упомянутых ламой.
— Ну-ка, ну-ка...
Роман Федорович, совсем не церемонясь, пошире развернул перед собой драгоценный занавес, расшитый сказочным по красоте узором.
Сделав шаг вперед он протянул руки к золотому кувшину, бока которого густо покрывала рябь узоров, властное очарование которых не разрушали и вкрапления самоцветов.
— Нельзя, нельзя, — рухнул на колени перед бароном провожатый. — Случится несчастье.
— Что такое? — оттолкнул его ногой новоявленный диктатор.
Внимательно осмотрев драгоценный сосуд, он, однако, велел пояснить:
— Что имел в виду монах, упоминая о грядущем несчастье, угрожавшем владельцу кувшина?
Тот не стал перечить.
Поведал подробно все, что только знал:
— Это единственная вещь Чингисхана, поступившая в сокровищницу, когда он ушел в последний набег на Русь. Потом след царя-царей оказался утерянным. Неизвестно, в какой стороне он нашел покой, и где его остальные реликвии.
— Сказки какие-то! — хмыкнул барон Унгерн, но золотой кувшин поставил на место.
— Сделать подробную опись! — скомандовал он уходя. — Все ценности еще пригодятся для возвращения Великой России в содружестве с Монголией.
Но потом, из новых политических соображений несколько изменил эту свою историческую формулировку.
— Была Монголия, а стала Хутухта, — изрек, подписывая свой знаменитый приказ № 15 от 21 мая 1921 года барон Унгерн фен Штернберг.
Правда, потом еще несколько раз, без зазрения совести менял это свое мнение.
Именно данный документ, оставляя номинальным владыкой Богдо-хана, вручил неистовому потомку тевтонских рыцарей права безграничной диктаторской власти.
И все бы ничего, но одолели генерала сомнения:
— А вдруг, да красные сюда нагрянут? Золотишко-то надо бы надежнее пристроить!
Оттого и пошел на прорыв к атаману Семенову, когда стало жарко от наседавших частей регулярной Красной Армии.
У города Троицкосавска потерпел свое первое поражение.
Было потом и второе, как окажется, последнее поражение — полный разгром в его лихой жизни при встрече с летучим отрядом Петра Щетинкина.
Но ту битву уже не застал Фердинанд Оссендрвски.
Далеко уже был от своего властного приятеля, выполняя секретное распоряжение командующего.
То-ли гадание старухи-гадалки, предвестившей ему все напасти, то-ли точный расчет предсказали Роману Федоровичу хитрое решение:
— Знаешь, Фред, ведь красным теперь не столько я нужен, сколько мой обоз, —  поделился он сокровенными думами с другом-поляком. — Ведь власть-то в Хутухте местная рвань и так не сегодня-завтра захватит. А камушки, они — ого как нужны пролетариям всех стран.
Как показало время — прав он был на все сто процентов.
Стал баронский золотой запас у красных — главной к нему приманкой.
Да и не только у них.
Оставалось гадать:
— Кто скорее его к рукам приберет — красные, монголы или китайцы? Того и гляди собиравшиеся снова вернуть себе прежнее влияние на аратов.
— Ну а мы разыграем комбинацию к их полному неудовольствию, — хохотнул от красоты задуманного барон. — Вроде шахматную рокировку произведем.
И тут же объяснил приятелю свой хитроумный замысел:
— Они нас ждут со всем добром на Востоке, а мы его отправим в другую, а то и в прямо противоположную сторону.
И действительно, изящен был план, придуманный в воспаленном уме недолговечного диктатора Хутухты.
По нему Оссендовскому стоило попытаться улизнуть от погони с сокровищами. А заодно, направив преследователей по ложному следу, отвести главный удар красных от вооруженной группировки Унгерна.
Пока тот с кавалерией идет с боями на Дальний Восток, Фердинанд Оссендовский должен был уходить на север, где и спрячет до поры до времени казну военного буддийского ордена.
— Сейчас нам не хватит сил, чтобы противостоять красным, но я верю — придет время Азиатской Федерации и наш вклад в нее будет решающим, — блестел безумными глазами возбужденный барон, обсуждая с собеседником и гдавным исполнителем коварного замысла все существенные его детали.
Так и ушел темной безлунной ночью в степь вьючный караван Оссендовского, оставили на погибель остальных подчиненных, так же как и они, уже совершенно обреченного генерала.
Однако, если бы знал поляк:
— Сколько передряг выпадет на его долю!
Может и не стал бы он обещать столь неосмотрительно своему грозному другу:
— Заховаю золото так, что никто кроме нас с вами не найдет!
И ночь, и день шли неутомимые верблюды и лошади, неся тяжелые вьюки по степям, предгорьям, пустыне.
Лишь короткий отдых, передышка животным и вот уже вновь готов в дорогу груз и погоняют своих иноходцев солдаты казначейской охраны.
Был и повод торопиться.
Опасался поляк как красной погони, так и засады местных богатеев.
Не по наслышке знал Фердинанд, что:
— Как ни храни тайну, а известие о его особой миссии уже просочилось до других охотников за сокровищами приятеля и компаньона по несостоявшемуся монгольскому сафари.
Четыре дюжины солдат, вооруженных не только винтовками, но и пулеметами, щедро выделенными спецотряду Унгерном — хорошая охрана для любого каравана.
Но лишь один Оссендовский знал:
— Что находится в ящиках, обитых кожей и увязанных в тюки.
Для всех остальных - там оружие и боеприпасы одному из унгерновских отрядов в тылу красных — есаула Кайгородова.
— Специально не посылаю с тобой никого, кто прежде был в обозе, — напутствовал напоследок Унгерн. — А то кто знает, что в голову взбредет подобным попутчикам?
И он тут был совершенно прав:
— Главное, пусть помогут доставить все это до схорона, потом уже сам решишь как с ними со всеми поступить.
Командовал полусотней казаков совсем молодой хорунжий.
Видно, что из тех, кто пошел с Унгерном, когда до них самих добрались в родных местах совдеповцы.
— Дауров Сергей Львович, — представился он при знакомстве Оссендовскому. — Сам с Забайкалья, а там уже и корней моих не осталось. Всех как есть красные порешили.
— Бывает! Теперь у нас одна судьба, — посочувствовал поляк. — Но еще сумеете, я думаю, отомстить за себя голодранцам.
Дауров хоть и не был фанатиком белой идеи, однако не скрывал, что личные счеты щедро питали его ненависть к Советской России.
— Особенно к тем, кто вышвырнул его с родных мест сразу же по окончании Гражданской войны.
Потому известие о предстоящем караване, везущем оружие повстанцам есаула Кайгородова, действующим в тылу Сибирского военного округа на Алтае, пришлось ему по душе.
В ответ на приглашение составить ему компанию, поляк услышал молодецкое:
— Согласен я, господин Оссендовский! Когда в дорогу?
Долгие дни и недели двигался их караван, обходя стороной аилы и даже просто крупные стоянки пастухов, где бы их могли заметить и навести на след отряда преследователей.
В том, же, что сразу после разгрома основных сил барона Унгерна красные возьмутся за поиски золота Чингисхана, поляк уже ни на йоту не сомневался.
Вот и заметал следы, как старый опытный лис, дорожащий своей пусть потрепанной, но от этого не менее дорогой шкурой.
...Для всех без исключения в караване тяжелой выдалась эта дорога.
Впрочем, как иначе — суровая каменистая пустыня, что ни говори, не самое лучшее место для праздного времяпровождения.
А уж еды без сна и отдыха — тем более.
Не баловала и погода, начинавшая дышать осенними дождями и холодом.
Кроме того еще — то тут, то там встречали на пути каменные исполины одиноких вершин, хоатично сложенных матушкой природой из плит и валунов песчанника.
Так что прямым был путь только лишь на карте.
На самом же деле верст в пути ожидалось много больше, чем виделось до отъезда из ставки диктатора Хутухты — барона Унгерна.
День и ночь монотонно скрипит песок и кравий под комытами лошадей и кожистыми подошвами «кораблей пустыни».
Качаются в седлах сонные верховые. То полуденное солнце готово их испепелить, то ночной холод, пронизывает до костей.
Вот уже на горизонте появилась белая гряда гор Монгольского Алтая со своей центральной вершиной Мунххайрхан-Ула:
— Скоро должны будут начаться озера.
Тогда как ветер присутствует постоянно — без остановочно испытывая на выносливость отряд Оссендовского.
Даже поляк, привычный к кочевой жизни, и то потерял свою обычную невозмутимость.
Все чаще срывался на злые окрики, поторапливая людей.
И лишь с одним человеком из всей полусотни своих спутников непременно в разговоре переходил на «Вы»:
— С хорунжием Дауровым.
Интуитивно что-то вызывало в нем опасение у хитроумного ценителя творчества Майн Рида, подарившему ему бродячую судьбу.
Настораживало, заставляло быть собраннее.
Может быть — вечно хмурое выражение почерневшего от загара скуластого лица, а может злой взгляд, гдубоко посаженных цыганских-хмельных глаз.
— Сергей Львович? — как-то раз издалека, по своей интеллигентской привычке — не сразу доходить до сути щекотливого вопроса, обратился Оссеидовсшй к хорунжиму.—  Припасы на самом исходе, а конца пути не видно.
Тот, однако, словно не понял в чем заключается его задача - явно не интендантского служаки.
Тогда поляк перестал юлить вокруг, да около:
— Нужно бы посмотреть, нет ли впереди какого селения.
— Хорошо, выясню.
Ответил казачий офицер на приказ, заодно выразив веру в возможность выполнения такого задания:
— Может быть и есть где пастуший аил. Ну, а где пастухи — там будет чем и нам подкормиться..
Он было уже начал готовиться в путь, отрядив с собой полудюжину казаков, которым приказал снять с седел поклажу и приготовить оружие.
Но внезапно вернулся назад:
— Как же тогда с секретностью?
— Придется постараться, чтобы не выдали.
— Понял! — плотно сжал губы Дауров.
Такие поручения были не в диковинку:
Раз нужно, чтобы очевидцы молчали, значит — так тому и быть:
— Не пикнут.
Наутро, чуть рассвело, лагерь разбудил стук копыт, отправившегося на разведку отряда Даурова.
Хорунжий хоть и готовился к дальнему прочесыванию пустынных окрестностей, однако свой поиск завершил довольно скоро.
Объехав по отлогому склону очередной горный хребет, н снова увидя , перед собой желтое пустынное плато, Дауров пустил коня вверх на терассу, какие уступами выстилали подножие горы.
Там, на удобной песчанкой площадке, достал из потертого кожаного футляра бинокль. Протер аккуратно запотевшие окуляры и линзы цветастой тряпицей, заменявший ему носовом платок. Только после этого поднес оптику к глазам
И тут же довольная улыбка расцвела на его обветренном лице.
Увиденное обрадовало по-настоящему.
В нескольких верстах отсюда, у подножия такой же каменистой гряды как эта, там, где в небо топорщилась ее самая высокая часть, виднелось несколько, стоящих полукругом юрт пастухов-кочевников.
Теперь хорунжий решил больше не скрывать своего присутствия, точно следовать приказу командира.
Дав команду остальным скакать за ним, он направил поводья своего дончака в направлении увиденного жилья.
Но селение, куда конники ворвались потрясая оружием, оказалось на удивление пустынным.
И, судя по всему, пастухи оставили его давно.
Так как даже зола в открытом уличном очаге успела слежаться, и ветер занес песком следы копыт животных.
— Люди ушли, но припасы свои оставили, — с довольной улыбкой вылез из низкой кибитки, успевший уже туда нырнуть, самый разухабистый казак отряда Егор Титов. — Здесь, в походных сумах у них чего только нет: зерно, чай, сахар!
 — Вот и веди караван всем гамузом сюда! — скомандовал Дауров, тут же выбранному из всех посыльному.
Как в доказательство остальным и ему самому истинности слов о том, что ни одно доброе дело не остается без последствий.
Недовольный новой дорогой Титов, тем не менеее, не стал оспаривать приказание. Поскакал обратно.
Тогда как другие принялись более детально изучать доставшиеся им трофеи.
Выслушавший от Титова устное донесение, переданное ему хорунжим, поляк очень обрадовался:
 — Отдохнем день, отъедимся на дармовых харчах, а там снова — в путь!
Однако, прибыв на место, Оссендовский не очень-то был рад находке, сделанной его подчиненными.
Особенно от того, что не давала покоя мысль:
 — Почему ушли пастухи, не взяв с собой нажитого?
По всему выхолило:
— Тут что-то не так
Пока другие отдыхали сами, кормили животных и располагались на ночлег, поляк не поленился объехать селение вокруг.
Потом еще раз расширил поиск.
И наконец наткнулся на разгадку всем своим сомнениям.
Привлек же его вороний грай над дальннми холмами, за лабиринтом которых и высился гиганский каменный исполин черной базальтовой горы, выделявшейся среди себе подобных в горной гряде и своими размерами, и цветом..
Подъехав поближе, Фердинанд, как и все остальные, сразу поняли:
— Причина исчезновения аратов могла быть именно здесь.
Сначала все они почуяли тяжелый запах мертвечины. Затем и воочию увидел гниющие кучи мертвой плоти из десятков сваленных вместе животных, устроенные прямо по обоим берегам неглубокого ручья.
Оссендовский, всерьез озадаченный размерами найденного скотомогильника, решил узнать все о нем досконально — двинулся ближе к павшему скоту.
Чтобы не так донимал трупный смрад, он обмотал лицо шелковым платком.
Теперь через него хоть как-то можно было дышатъ, поднимаясь вверх по ручью, втекавшему, очевидно в озеро Хара-Ус-Нур, до которого оставалось еще немалое расстояние.
Но журчащий поток родниковой воды был не единственным ориентиром, указывающим направление пути.
По выбранному берегу в строгой последовательности, как это еще бывает при жертвоприношениях, в сотнях метров - одна от другой лежали туши других, более крупных забитых животных - верблюдов, а не только лошадей, овец, коз.
Словом, всего того поголовья, что могло принадлежать исчезнувшим из аила скотоводам.
Затем нашел Оссендовский и хозяев уничтоженного стада.
Все они ничком лежали у самого входа в пещеру, чернеющей в горе.
Из мрачных сводов который выбегал, журча по камням, тот самый - путеводный ручей.
Женщины, старики, несколько молодых мужчин и детей уже не подавали признаков жизни.
Над из разбитыми головами роями кружились мухи.
Только был еще и единственный живой пастух.
Оборванный и изможденный до нельзя, с безумными глазами, он выбежал из пещеры на стук копыт и тут же упал перед всадником на колени, завывая и посыпая песком седую от горя голову:
— Небо тебя послало! Убей меня. Прошу, убей!
— Э, братец, нет, — опустил Фердинанд ствол, выхваченного, было, из деревянной кабуры маузера. — Лучше расскажи, что здесь произошло?
Знание местного языка, и многих здешних наречий хоть и не раз уже выручали Оссендовского, однако теперь он с трудом осмыслил суть услышанного.
Несмотря на то, что сам уже из прежних странствий по Монголии знал о поверье, царившим среди степных скотоводов:
 — Кто встретит на пути кости больших драконов, тот и скот свой потеряет, и семью. Да и сам умрет. И мор нашлет на каждого, кто перед этим ему встретится.
— Нашли мы дракона. Здесь он, в этой горе! — почти кричал, брызжа в иступлении слюной сумасшедший арат. — А чтоб других на смерть не обрекать, себя приговорили.
Он протянул наверх руки, покрытые пятнами засохшей крови своих родственников, убитых увесистым валуном:
 — Один я остался. Да только как себя самого порешить, не знаю.
 — Живи! — милостливо разрешил поляк, но тут же пожалел об этом.
Старик бросился на него, едва не разбив камнем морду скакуну Оссендовского.
Тот, испугавшись человека, отпрянул так резко, что чуть не опрокинул своего седока, вынужденного защищаться.
И раз и другой, и третий рванулось пламя выстрелов из длинного ствола маузара.
Когда же безумец затих рядом со всем своим семейством, соскочил с коня Фердинанд Оссендовский, пошел, осторожно ступая по сырым камням, вглубь горы.
Готовился он ко всякому, подсвечивая в темноте карманным фонарем с уже подсевшей батареей.
Но увиденное все равно не могло не поразить своей чудовищностью — повсюду громоздилось великое множество огромных костей и зубастых черепов. Каждый из которых был едва ли не побольше любой местной монгольской лошади.
Это неожиданное зрелище подсказали ученому поляку  разгадку таинственного дракона:
— Кладбище здесь доисторических монстров-динозавров! — смекнул он, поразмыслив над увиденным.
Давным-давно, еще обучаясь в университете, слышал он о таких находках.
И не раз.
— Вот только собственными глазами видеть их пока не приходилось. Даже в последнее время. Не смотря на то, что часто бывал там, где находились вот такие кладбища исполинов — и в Америке, и в этой же самой пустыне Гоби.
Удивляло другое:
— Те всегда обнаруживались археологами в песчаннике, в пластах глины, а вот чтобы вот так, прямо в пещере...
Он еще раз удивленно присвистнул.
Это когда попытался разглядеть гиганские своды пещеры, утопавшие в окружающей его темноте.
Даже не добивал до них луч карманного фонаря.
 — Удивительная работа. Вот уж поистине про такую говорят — циклопическая!
Еще недолго побродил по пещере, заваленной скелетами страшилищ.
Попытался получше запомнить увиденное, чтобы потом точнее записать в своем путевом дневнике.
Пошел обратно, когда совсем тусклым стал накал лампочки фонарика.
Да и решил поторопиться с отъездом:
— От греха подальше.
Уже потом, прокручивая в мозгу свое поведение, понял поляк, почему тогда поспешил:
— Вовсе уж не от того, что поверил бредням сумасшедшего арата, душегуба его же собственной семьи.
Просто еще по пути к пещере, внимательно осматривая трупы животных, приметил — не все они были забиты здоровыми.
Кое-какие туши несли явные признаки заразной болезнит — сапа.
Видно, не сразу семья кочевников решилась свои жизни принести в жертву дракону. А лишь когда убедилась — начали животные дохнуть.
— Ну точь в точь, как по преданию!
— Прочь отсюда и поскорее! — крикнул он, подскакав к своим людям, к тому времени расположившимся в аиле и уже гогочущим возле казанов с густым пахучем варевом, —  Здесь зараза!
Теперь уже и остававшимся у строений стало понятно полное безлюдье в селении.
Не просто аил нашли здесь, да дармовую пищу:
 — В ловушку попали!
Пора из которой выбираться поскорее.
Однако, как не спешили уйти с проклятого места, а все же от беды не убереглись.
Через несколько дней и на их верблюдов напал мор. Стали дохнуть один за другим. Потом и лошадям черед подошел.
— Очевидно, заразу все же подхватили! — осмотрев павших животных перед их захоронением, заключил Оссендовский.
— Что ж теперь делать будем? — вырвалось, как у Даурова, так и еще у нескольких казаков.
Все они с тревогой наблюдали, как поляк всем им собирался из подручных средств проводить дезинфекцию
— Вам и карты в руки, хорунжий. — после недолгого раздумья решил поляк, —  ближайший населенный пункт — Кобдо.
Он указал отряду направление движения к бодьшим озерам, за которыми расположился городок.:
 — Там попробуйте купить лошадей, когда доберетесь. Мы же будем ждать здесь.
Только сразу убедить Даурова не удалось.
 — Где я столько денег возьму? — не без сомнения согласился хорунжий.
 — Пусть Вас это не волнует, Сергей Львович, — ответил Оссендовский. — К утру будут.
И уже добавил тихо, подойдя совсем близко, чтобы другие не слышали:
— И не просто деньги — кое-что получше, от чего местный властитель Джа - лама никогда не откажется.
И уже громко, для всех, поляк повторил команду:
— Готовьтесь в дорогу!
Днем они закапывали заразные трупы верблюдов и лошадей, окуривали себя дымом можжевельника.
Тогда как к вечеру Оссендовский велел занести ему в палатку один из тюков, на который показал рукой в перчатке.
С рассветом, провожая в дорогу, переодевшихся в цивильное, под купцов - хорунжего и его нескольких сопровождающих, поляк протянул Даурову тяжелый сверток:
— Тут золото. Статуэтка «Танцующий Будда». Тамошние ламы ради нее на все пойдут. Будут нам хотя бы лошади!
И впрямь — через несколько долгих дней ожидания посланцы вернулись, гоня перед собой вереницу запряженных пароконных повозок:
 — У них там сейчас, после набега нашего Кайгородова, как Мамай прошел. Видно, прячут табуны как от нас, так и от красных, — сообщили по возвращении «купцы».
— Тут все, что достали монахи, — спешиваясь, лично доложил Оссендовскому хорунжий.
Другого, впрочем, выбирать не приходилось.
Три десятка вьюков перекочевали с земли на телеги и тут же караван тронулся в путь, подальше от опасного места.
Все чаще сверяясь по карте,Оссендовский уже через несколько дней решил объявить о своем решении:
 — Где делать для груза схорон.
Якобы там его Кайгородов сам заберет.
Но и опять, в который уже раз, чистая случайность избавила его от неосмотрительного шага.
Вечером стали лагерем.
Пока кошевары готовили ужин, а ездовые треножили коней в ночное, Оссендовский отправился пройтись по окрестностям, оставив в обозе все, что помешало бы в пути.
В том числе и тяжелый маузер в массивной кабуре, заменив его именным револьвером, вынутым из своего же дорожного чемодана.
— Предстояло выбрать место, найти ориентиры, где следует оборудовать тайник.
Уже совсем стемнело, когда он возвращался обратно.
Легко, по-таежному, скользя между деревьями, поляк, как опытный путешественник, безошибочно выбрал верное направление для обратной дороги в лагерь.
На душе было легко от того, что вот и подидит к финишу долгий марафон.
— Уже завтра можно будет возвращаться на условленное с бароном Унгерном место.
Вдруг потянуло дымом крепкого самосада.
Оссендовский насторожился.
Потому что точно звал:
— До их лагеря отсюда — добрых несколько верст.
Сжав в руке револьвер, он, крадучись, направился на источник запаха, где вскоре различил и гомон голосов.
Спутать Оссендовский не мог:
 — Говорил хорунжий Дауров
Его слова, раскаленным железом вонзались в мозг обманутого поляка:
— Я, ребята, этого пана досконально раскусил. Вовсе и не оружие везем в тюках, а золото.
И дальше в том же духе разглагольствовал младший офицерский чин:
— Ведь это оттуда он ту самую статуэтку — «Танцующего Будду» достал, которой мы расплатились за лошадей с телегами.
После чего вразнобой раздались голоса, воодушевленных хорунжием, казаков:
— Вот бы тогда грабануть!
— И нечего тянуть.
— Прямо сегодня.
— С такими деньгами мы уж себе найдем пристанище!
— Нет, так не пойдет! — ответил Дауров.
Фердинанду было видно как ярко вспыхнула цигарка хорунжего, прежде чем он снова ввязался в разговор.
— Нас тут — пятеро, а в отряде — в десять раз больше народу.
Он старался быть как можно убедительнее:
 — Убьем пана, все равно на всех делить придется.
Дауров предложил иной план:
 — Давайте лучше доедем с ним до места, какое укажет, сховаем тюки, ему секир-башка на обратном пути, а сами туда через день вернемся.
 — Вот собаки неверные, — скрипнул зубами Оссендовский. 
До боли в руке сжал он рукоять нагана.
Но осторожность не позволила ему выказать свое присутствие. Как и эти пятеро он не  знал реакции остальных на  известие о том,  что везут  бесценные сокровища:
 — Вдруг будет еще хуже.
Но острый ум авантюриста, приученного бароном :
— Искать выход из любого положения.
Подсказал как действовать дальше:
 — Пойдем пока по дороге, как будто так и надо. А там что-нибудь придумаю.
Принимая такое решение, поляк посчитал, что с этой поры главное для него - не подавать виду, что дошли до цели:
 — Ведь только остановка, так мне от них верная смерть, — утвердился в выборе дальнейших действий казначей барона Унгерна.
В лагерь Оссендовсний вернулся раньше компании хорунжего. Но встречать его не вышел, чтобы не выдать своей осведомленности об их отсутствии.
Утром же, как обычно, дал команду двигаться вперед.
...От самого Кобдо, в сторону сопредельного Алтая, тянулся довольно сносный колесный путь.
Без особых помех миновали несколько дневных переходов, как выехавший с конной разведкой хорунжий Дауров вернулся с, озадачившей всех, тревожной вестью:
— Там, впереди, араты говорят ,уже граница — пост Юстыд. Как бы к красным в лапы не попали. Может, пора схорон делать?
 — А кто Вам сказал, что по ту сторону границы обязательно красные? — не предвещающей ничего хорошего улыбкой встретил его Оссендовский.
При этом он старался выглядеть бодро и уверенно. Хотя у самого на душе «кошки скребли».
 — Давным-давно весь Чуйский тракт в руках у есаула, — просветил поляк подчиненого. — До него и едем.
Он изучающе уставился в глаза хорунжего:
 — Или сомнения появились?
Тот изобразил, как мог, обиду от незаслуженного подозрения:
 — Никак нет!
 — Тогда действовать будем по приказу самого генарала Унгерна, — напомнил Оссендовский общего руководителя. — Довезем груз в сохранности до условленного нам бароном места.
И далее продолжил в том же духе.
Понимая, что проверить его невозможно:
 — Никто уже не подтвердит и не опровергнет слова личного доверенного Романа Федоровича.
Потому и вел свою линию Фердинанд точно по принципу:
 — День продержаться, а там посмотрим — куда кривая вывезет.
Он, понимая, что следует до поры, как говорится, до времени держать офицера в благостном неведении относительно своей проницательности.
Оттого миролюбиво продолжил:
 — Уж и надежный схорон предусмотрен, на случай если не встретимся с Кайгородовым.
После этого их разговора открыто Дауров спорить не стал.
Но заметно насупился:
— Не в силах простить несостоявшийся совет.
Да и его ближайшие приспешники все злее стали посматривать на поляка.
Ворчали:
— Мол, заводит к черту в лапы.
Хоть и ссылался начальник каравана на всесилие есаула, но Кош-Агач, от греха подальше, объехали стороной.
Чуть не утопив, правда, в болотистой трясине половину, тяжело груженных телег.
Ну а дальше выехали на Чуйский торговый тракт.
Большей частью  пролегал он  по широким  речным  терассам. И лишь иногда тянулся мимо встречавшихся обрывистых скалистых берегов — бомов.
На одном из них — Белом боме, встретили следы недавнего сражения — россыпи гильз у дороги, останки павших лошадей.
 — Видать, есауловых рук дело, и его людей! — одобрительно, казалось бы, хмыкнул Дауров.
Уж его теперь не обрадовало и скорое окончание пути.
Вынашивал предвадитель казаков - заговорщиков свои собственные планы:
— Как скорее расправиться с конкурентами на унгеровское золото.
Окончательный замысел созрел совсем уже внезапно. Когда, побывав с разъездом в Ине — большом  селе на берегу Катуни, он с удовольствием узнал, что совсем недавно и здесь побывал отряд Кайгородова.
О чем и доложил Оссендовскому, вместе с данными, полученными от сочувствующих селян:
 — Он ушел, видимо, к недалекому от сюда бому — Коркечу.
И все же не столько отсутствие получателя их обоза обрадовало хорунжего, сколько весть о том, что, несмотря на просьбы местных жителей, Кайгородов до тла спалил единственный паром через бурливую и своенравную в том месте реку Катунь.
— Дальше нам, выходит, нет пути на телегах, придется Оссендовскому ночевать в деревне, — пояснил своим людям хорунжий. — А здесь по отдельным домам нам с вами гораздо сподручнее, чем в открытой степи совладать и с ним, и со всеми его охранниками.
Остальным очень понравилось, рожденое в мозгу расчетливого Даурова, решение:
 — Здесь и конец всему нашем делу. Вскоре разбогатеем!
Но поляк довольно спокойно  выслушал весть о возникшей перед их предприятием непреодолимой преграде:
— Раз самого есаула нет в селе, будем спускаться вниз по реке, к тайному месту.
Потому, не останавливаясь на постой в самом селе, караван подошел к берегу.
Где казаки, не мешкая, принялись сколачивать три плота, разбирая на бревна срубы домов, сгоревших во время недавнего боя Кайгородова с красными.
Нашлось дело и хорунжему Даураву с его пятеркой отчаянных казаков.
Им Оссендовский велел:
— Идти по следам ушедшего отряда есаула, чтобы наладить связь с самим Кайгородовым.
Из села, как велел Оссендовский, они выехали.
Но направились совсем не туда, куда ушел есаул, а вниз по реке — отыскивая по пути удобное для засады место.
— Не случайно, ох, не случайно, он именно нас от себя отправляет, — объяснил заговорщикам их предводитель. — Может, пронюхал что-то и решил таким образом избавиться от возможной опасности?
Это поручение, хотя и не взятое в исполнение, все равно не вызвало у них особой радости.
Что-то вроде недоброго предчуствия засаднило на сердце у Даурова. Но он постарался отогнать от себя дурные мысли:
— На открытой воде мы их всех прищучим, а потом и плоты выловим — куда им деться.
Решение Даурова настолько пришлось по душе всем остальным, что особо уговаривать на лихое дело не пришлось никого.
Вскоре нашли и место для сведения счетов.
Засели там, где река делилась на несколько открытых широких рукавов.
Времени у Даурова и его людей хватило на все.
Ожидаючи сплавщиков, успели и бойницы оборудовать, и пулеметы пристрелять — английские «льюисы», чьи стволы, толстые, как самоварные трубы, теперь хищно уставились на место предполагаемого появления плотов.
Тем временем и в селе все шло своим чередом.
Прежняя бурная жизнь путешественника и на этот раз выручила Фердинанда Оссендовского.
Надеясь поскорее избавиться от главной опасности — посягательства на груз со стороны хорунжего и его людей, он форсировал постройку плотов хорошо известной ему конструкции — все три «плавсредства», связанные из одного ряда сухих лиственных бревен были оснащены двумя гребнями — носовым и кормовым.
При этом каждый плот легко поднимал не только по пятнадцать человек, он и вьюки.
Т  В которых, — о чем только поляку было известно. — Находилось 24 ящика с золотом, 120 килограммов неограненных алмазов и большой драгоценный сосуд с бриллиантами по чудному узору.
 — Тот самый заветный амулет Царя-царей Чингисхана.
Лошадей оставили в деревне.
Оссендовский надеялся, что впереди они больше не понадобятся:
— Схорон же сделают, причалив к любому, облюбованному на реке, приемлимому для этой миссии, месту.
— Ну а как дальше быть с людьми? — решил за всех еще барон Унгерн.
Ими должен был заняться с подачи Оссендовского любой из встречных отрядов Кайгородова.
На тот случай, если, конечно, не сработает зелье — яд в серебряном медальоне, постоянно весевшем на груди поляка.
Его содержимое подкинуть в общий казан с едой не составило бы особого труда.
...Отчалить можно было в тот же вечер. Но Фердинанд побоялся рисковать в темноте с грузом:
— Ведь, как-никак, еще предстояло обучить казаков технике водного сплава.
Что возможно было только в светлое время суток.
Поэтому оттолкнулись от берега .только поутру, с первыми лучами солнца. И уже после полудня с берега по ним полосонули свинцом пулеметные очереди.