Рассказ-2. Силич

Силич

–Ну, здравствуйте, гости дорогие!– были первые слова Силича. Он, мельком взглянув на Виктора, на мне задержал взгляд чуть-чуть подольше.
«Здравствуй, Силич» и «Здравствуйте»,– стало ему ответом от Виктора и от меня.
И если слова Виктора – спокойные, добрые и вообще, какие угодно – просто нормальные слова, и они мне понравились, а вот моё «Здравствуйте», меня совсем не радовало.
Я понял, что волнуюсь, а когда волнуюсь или стесняюсь, мне кажется, что всё у меня выходит не так как надо, и я начинаю злиться на себя и постоянно подвергаю себя ревизии. Это получается кошмарно. Чтобы я не сделал или сказал, через миг понимаю, что нужно было делать и говорить не так, а вот так. Дело не в том, что получалось всё очень уж неправильно, просто я сам себе не нравился и начинал ещё сильнее волноваться. Но со временем я научился, быстро брать себя в руки, и здесь напряг все свои силы, успокоился и, в общем-то нормально (по собственной оценке) улыбнулся Силичу, в ответ на его тихую спокойную улыбку.
Виктор отложил наше знакомство, потому что руки Силича были заняты подносом и тут уж никак не пожать нам с ним друг другу руки. Силич видимо понял неловкость ситуации и разрядил её словами.
–Снимайте амуницию, проходите, ставьте рюкзаки в сени, ружья там же можно повесить. Виктор, подскажи товарищу – что куда, и пойдёмте, чай пить и знакомиться. На улице попьём, в доме жарковато вам будет с дороги, да с чаем,– ровным, спокойным басом, больше похожим на густой баритон, говорил Силич, отходя в сторону от дома, к стожку напротив.
Ружьё я разрядил ещё на границе заказника, а подходя к жилищу, ещё раз проверил, чем, как успел заметить, вызвал улыбку Виктора. А что делать, если тут такие экзамены – значит нужно делать всё по правилам.
Виктор повесил рюкзак и ружье на деревянные «нагели», которые по два ряда торчали из обеих стен сеней. Я ружьё повесил вниз стволами на нагель, предварительно проверив его – не шатается ли он, а рюкзак, снявши, прислонил к стене, потому что у меня, в отличие от его, был станковый и намного тяжелее, но больше потому, что помнил – Силич сказал: «ставьте». При этом я наблюдал за Силичем через проём дверей.
Силич подходил к стожку совсем уж интересной конструкции. При подходе к хутору больше всех бросился мне в глаза именно этот стожок и я мимоходом успел его немного рассмотреть – он был вытянут в длину и в каждой длинной его стороне, в шахматном порядке, отсутствовало по половине стены. Их заменяли наполовину раздёрнутые занавеси из полупрозрачного полиэтилена зелёно-болотного цвета. Проходя мимо, я успел заметить, что внутри, почти во всю его длину, стоял стол с лавками по обе стороны, а у одной из торцевых стен поленницу берёзовых дров, сложенную до потолка и предположил, что такая же поленница есть у противоположной стены.
Виктор перехватил мой взгляд и пояснил, что это летняя столовая, беседка, навес для сушки, отчасти дровяник и прочее по совместительству. Там можно сидеть и на солнышке и за солнышком, а такой цвет штор – не любят мухи и не лезут туда, и добавил, что этот стожок – ноу-хау Силича. Он примолк – мы уже подходили к хозяину.
Виктор, видимо чувствуя вопрос Силича – по поводу изменения состава гостей, с ходу начал объяснять: что Юрка не смог поехать, спину прихватило, вот пришлось срочно подыскать ему замену, прошу, мол, любить и жаловать и знакомиться.
Выдержав паузу, я первым назвал своё имя и протянул руку.
Силич внимательно, чуть наклонив голову в сторону, как будто пробуя на звук моё имя или стараясь его запомнить, смотрел на меня, протягивая свою руку.
–Егором меня зовут. Обычно все называют Силич, я уж привык, и ты если хочешь, называй так,– сказал он, и мне, почему-то, стало спокойно от его слов, видимо потому, что раз человек знает теперь, кто я и почему здесь, то и не будет думать-гадать об этом, а то мало ли что может подумать. Вот таков сумбур мыслей был у меня в голове. –Садитесь к столу, будем пить чай,– сказал Силич, расставляя посуду.
Когда мы садились за стол, Виктор незаметно толкнул меня локтем и показал большой палец – всё, мол, нормально и заговорил с хозяином.
–Звонил твоим, Силич. Всё у них хорошо. Все здоровы. Привет передают. В гости приглашают,– коротко, в очередь  отрапортовал он, видимо до этого наученный вопросами старика о порядке сообщений, согласно степени важности и потом уже перешёл к подробностям.
–Зоя Степановна с внуком уроки делают. Он важный такой стал. Отобрал у неё трубку, и давай мне наговаривать: что всё садик он закончил и вот закончит первый класс и всё – летом к деду и всё – никаких. Потому что все обещали, и просил передать, что бы ты побольше «детских» патронов заряжал. Ещё меня просил мол, дядя Витя замени там деда, если ты надолго едешь. Пусть он приезжает в гости, только тяжело гостинцев не таскал что бы. Вот такие наказы тебе внук посылает. Смотри, Силич, мы дней на пять к тебе пожаловали, так что можешь в город съездить, а ещё внук возмущается, что ему добавили условие, если хорошо закончит первый класс, тогда к деду поедет, бузует, что не честно так. Учиться обещает хорошо за просто так, потому что так положено. Забавный такой, говорит, что Зоя Степановна вместе с ним собирается, а то кто же его кормить тут будет? Как будто они с дедом не проживут без бабушки,– Силич слушал и чувствовалось и виделось по нему, что у человека хорошо на душе.
–Ну спасибо тебе, Виктор, за хорошие новости,– чуть подрагивающим голосом благодарил он гостя. –Повидаться конечно хочется, но пора сейчас такая – ни как не получится. Этот, баловень твой удрал опять же, в добавок, а ты вон видишь, ему уже краюху насаливаешь. Надо за ним идти теперь. Всё хотел его на лонжу посадить. Да вроде ничего, тут крутился. Пусть думаю, а он балбес удрал таки. Как ты его зовёшь, Орлик Неорловский? Орлик он Балбесный,– начав немного грустно и закончив любя ворчливо, отвечал Силич.
Виктор, при его словах положил на стол аккуратно, чтобы не просыпать соль, краюшку хлеба, которую до этого он взял из самодельной берестяной хлебницы, заблаговременно принесённой на стол вместе с другой снедью, хозяином. Слегка хлопнув себя по своему колену рукой и взглянув на меня и как бы объясняя мне, отвечал Силичу.
–То-то его нигде не видно, ну Орёл, и давно он умотал?
–Да вчера, вечером заметил, что нет его, а когда ушёл – не знаю.
–Опять на Проталину?
–А куда больше, думаю туда. Как те приезжали верхом, по за тот год осенью, эти пообщались, поржали, он потом их следом и ушёл и сейчас каждый год бегает. Главное осенью. Летом ему в лес не хочется – гнус его долбит. Он тут на лугу, на ветерке и крутится. Если жарко, в реку лезет, иногда подолгу стоит. На ночь, когда ветра нет, я ему дымокур ставлю от комаров, а осенью благодать ему.
–Так он у тебя жених – женихаться бегает?
–Да нет, мерин ведь с жеребят. Хотя хозяева могли наврать, что сосунком мерином стал. А вообще лошадь животное стадное, вернее табунное, ей общение нужно. Я уж думал – пару бы ему какую, чтобы не скучал. Так ему одному работы не хватает, а двоим сена не напасёшь. Вот если бы два пони, чтобы ели как этот один,– полушутя, хотя и с долей озабоченности говорил Силич.
Я не только по «Орлу Неорловкому», но и потому, что видел следы лошадиного навоза и телегу с санями в одном из стожков, понимал почти с самого начала, о ком идёт разговор и не сидел в непонимании.
Силич спохватился:
–Да что это мы лясы точим? Давайте пейте чай. Вот пока перекусывайте, чем Бог послал, а потом вечером уж по настоящему поужинаем. Михаил, Виктор угощайтесь. Я то уж кружку выпил, пока вас дожидался и сижу болтаю, а вы с дороги давайте,– угощал он нас.
–Спасибо, мы у моста обедали, ещё не проголодались, а вот чаю твоего с удовольствием,– ответил Виктор и уже обращаясь ко мне:
–Пей чай – узнаешь. Если хочешь, ешь.
Мы начали пить чай, и после первого глотка, я понял до конца, к чему Виктор сказал «узнаешь».
Не умею я говорить о вкусе, который ощущаю, и вообще думаю: разные люди ощущают один и тот же продукт на вкус по разному и словами в точности не могут передать вкус друг другу. Пусть это, будут хоть какие профессиональные дегустаторы или сомелье. Всё это их корпоративные уловки. У меня сложилась своя градация вкуса и выглядела примерно так: «не вкусно», «странно», «ничего», «можно», «интересно», «вкусно – если бы не это или ещё бы вот это», «вкусно», «очень вкусно». Ну и по краям этого ряда и в середине могли возникать добавочные ассоциативные термины в зависимости от нюансов, но всегда это происходило справедливо, не взирая: на цену, принадлежность к деликатесам, редкость, диковинный характер и прочие характеристики продукта. Конечно, из чувства такта, часто приходилось кривить душой перед теми, кто готовил или угощал, но при уверенности в том, что откровенность не обидит, старался быть честным. Естественно эта шкала имела подвижку в ту или другую сторону от чувства голода или сытости на момент дегустации.
Глотнув чая, я сильно удивился. Ну, чай, да чай – бывает разный. Ну, попробуем, оценим… Но тут бац – и не чай, да нет – чай и вроде – не чай. Первое ощущение без понимания, просто не знаешь, что это, но точно – не то, что ты ожидал, и чувство блаженства и удовольствия, гурманской неги отключает все аналитические способности мозга – в плане: что это и как это? и переключает его на банальный, паразитический режим эйфории вкуса.
Виктор более откровенно, в отличие от Силича, который смотрел, как будто даже не на меня, наблюдал за моим первым глотком. Как я обыденно, как делал это – понятно сколько раз, прихлебнул, как говорится чайку. И видимо от этого обыденного начала, был очень велик контраст моей реакции.
Я забыл, что я нахожусь в гостях, и есть какие-то нормы контроля за эмоциями. Не буду говорить, что я испытал. Это надо попробовать. Конечно, не могу сказать, что увидели у меня на лице наблюдавшие, но Виктор тихо и коротко хохотнул, Силич – видимо уже привыкший, чуть улыбнулся, как само собой разумеющемуся, доброму обстоятельству.
ОТ СЕБЯ – это было вкусно!? Вкусно и всё! Нет – это было очень вкусно!
Отпала в сторону вся моя шкала вкуса. Просто хотелось сделать второй глоток и… отвернуться от людей, чтобы не стесняться своего лица и удержаться от звуков невольного выражения удовольствия.
Мне чуть позже показалось это розыгрышем, на которые так горазды охотники. Что есть тут что-то противоестественное или секретное, что так не может быть, но так было. Я вспомнил, читанное и перечитанное – «напиток богов».
–Чай разочарования!– негромко, с резюмирующими нотками в голосе, прокомментировал Виктор ситуацию.
Видимо выражение моего лица совсем вплотную приблизилось к идиотскому, потому что на этот раз Силич усмехнулся отчётливей.
–Ну, хватит, Виктор, а то ты начнёшь опять человека смущать,– в его тоне не было категоричности запрета. Слышалось пассивное сопротивление чему-то в общем неплохому, даже скорее хорошему, только чтобы это никого не обидело и воспринималось с добром.
–Нет, Силич, я обещал ему, удивить по полной программе. Так что не мешай слово держать,– парировал Виктор в ответ.
Силич шутливо, обречённо вздохнул, качнув головой, вроде, что с вами поделаешь, и Виктор начал говорить, причём в какой-то момент, уже не помню когда, но я понял, что он со мной разговаривает уже по братски, как с закадычным другом, с которым как говорится не один пуд соли…, но без панибратства. Это меня радовало и обязывало – оправдать это отношение и потому тревожило.
–Вижу все вопросы, а потому отвечаю и предупреждаю,– уверенно произнёс он.
Силич только головой покачал и успел втиснуть в паузу:
–Ну, ты и трибун.
Виктор метнул в него просящий взгляд, дескать, не мешай, не ссаживай с любимого коня, и уж трудно будет тебе это сделать – удила закушены, не конём конечно, а мной и продолжил, переходя на знакомую скороговорку.
–Почему чай разочарования? Отвечаю. Во первых это – первое ощущение. Это как всё в жизни. Если в первый раз – всегда новое и особенное. Потом это уже знакомое и не такое особенное. Тебе будет казаться, что вот тогда это было ДА, а сейчас всё вроде то же – всё отлично, но как-то не так. Чего-то не хватает, а чего ты сам не будешь понимать. Это у всех так, кто пил этот чай. Во вторых – у тебя промелькнула мысль – вот нужно что пить, что есть же это в реальности, и ты хочешь: что бы ты имел эту возможность. В третьих – ты наверняка подумал, что хорошо бы узнать рецепт и самому пользоваться. Тем более ты делаешь настойки и наверняка подумал присовокупить этот рецепт – пожалуйста, рецепт тебе дадут. Пользуйся, и может сбыться, что ты попробуешь здесь зимой, с мороза, когда тебе в чай три ложки хозяин своего алкоголя добавит, и тебе это понравится – это аксиома. В четвёртых – что бы ты не пробовал с рецептом чая, который тебе повторяю и гарантирую, добросовестно расшифруют, у тебя не получится какого-то приемлемого приближения к этому чаю. Потому что не будет у тебя той воды, на которой заварен этот чай, и ты в своих попытках получишь разочарование – как результат. В пятых – очень будет отличаться твой чай от этого, если травы, входящие в его сбор, будут собраны в другом месте. В шестых – у тебя не будет возможности, собрать эти травы каждую в свой срок. В седьмых…
Виктор озорно и коротко хохотнул, вынужденно, как бы между делом – потому что видимо уже не мог иначе, глядя на меня ошарашенного, и продолжал:
…–в седьмых – не отчаивайся, дерзай, пробуй и воспринимай этот чай – как эталон. Это как в мехах. Мех калана – морской выдры, по качеству принят за единицу, и оценка других ведётся относительно него, и не может быть выше. Хотя мы охотники может ещё и разыщем где-нибудь неизвестную зверушку с мехом в одну и допустим и одну десятую калана,– озорно закончил он, и видимо довольный собой, поочерёдно поглядывал на нас с Силичем, ожидая, что мы скажем на это.
Силич сидел и молча, покачивал головой, потом с изумлением, задумчиво выговорил:
–Эк, загнул. Ну и пропёрло тебя Виктор. Я и не думал, что ты так можешь, и уж больно много дифирамбов.
–Нет, Силич, дифирамбов как раз в норму, если даже не мало. Мы с Юркой это дело уже обсуждали. Да я и сам уже слышал, что по округе идёт молва про твой чай.
Силич сидел тихий, скромно сияющий, и видно было, что ему приятно.
У меня по ходу этого разговора ощущение и настроение менялось «От!...» и «До!..» и в конце концов осталось на уровне глубокомысленного «Да!!!». Больше сказать нечего.
Мы посидели молча, думая каждый о своём, чаю к тому времени было начато по второй кружке. Силич подливал нам, примечая во время разговора, когда это нужно сделать, и отказаться мы конечно не могли.
Нам было тепло, хотя уже надвигалась осенняя вечерняя прохлада, видимо сказывалось действие чая вкупе с волнительной темой разговора.
Виктор в задумчивости взял со стола корку посолённого им хлеба, понюхал её, так как соли было многовато, он раздумал её есть и вопросительно посмотрел на Силича. Тот предупредил:
–Собакам нельзя – солоно.
–Понятно,– кивнул Виктор.
–Ёлу побалуй.
–А я её тоже что-то не видел.
–Лежала, наверное, где-нибудь. О да её пора доить, этих уже покормить надо,– и он окликнул: –Ребята!
И тут же, как лист перед травой, возникли Указ и Лая. Но не забежали в беседку, а остановились на границе «собачьей воспитанности», дальше которой, без особого приглашения заходить нельзя.
Силич видимо, как все таёжные отшельники, привыкший разговаривать с окружающими его животными, обратился к ним.
–Ну что, есть хотите?
Собаки, изредка поворачивая головы с боку на бок, терпеливо слушали хозяина, повиливая хвостами, не распуская их колец.
А я опять был очарован их красотой и собачьей, и именно лаечной ладностью и сердце моё защемило от несбыточной мечты. «Вот бы мне такую» и вспомнив, что такие слова есть в песне о женщине, подумал: «кто о чём» и улыбнулся.
Силич тем временем продолжал.
–Конечно – хотите, чего-чего, а тут, как всему живому, извольте, подавай,– сделав паузу и внимательно посмотрев на своих четвероногих собеседников, он продолжил.
–Так что ли?– задал он вопрос.
Вместо ответа Лая тихо скульнула и слегка припав на вытянутые передние лапы, боднула мордой воздух с низу вверх, как будто хотела вытереть свою красивую собачью морду об вытянутые лапы, но от волнения промазала и снова внимательно уставилась на хозяина.
Указ же, со степенностью толкового бывалого собачьего мужика, терпеливо слушал, потому что смысл предстоящего дела был ясен им с Лаей и только нужно внимательно и терпеливо «усваивать суть дела» из уважения к хозяину и ждать, когда поступит команда к действию.
–Так!– утвердительно ответил за них Силич и продолжил, понемногу повышая тон, как признак приближения к кульминационной развязке:
–А посему, найти вашу кормилицу Ёлу и доставить…,– голос его достигал всё большей значимости и по мере этого возрастал трепет собак и они замерли в ожидании, оставив прежние свои собачьи ужимки.
–…её сюда, в целости и сохранности, АККУРАТНО,– последнее слово он, приподняв указательный палец, выговорил плавно и назидательно. Собаки стояли в струну и, сделав небольшую испытательную паузу, Силич, как тихий выстрел с длинным раскатом отдал команду:
–ИЩИ-И!
И псов не стало, только вздёрнутая земля когтями их лап напоминала о них.
Мы с Виктором как в цирке наблюдали эту сцену, не хватало только барабанной дроби возрастающей по частоте и звуку и резко оборвавшейся в момент исчезновения собак. Посмотрев друг на друга, мы понимающе покивали головами. Силич снова тихо улыбнулся, качнув головой, и выдал комментарий:
–Враждовали вначале. Не то, что враждовали – не ладили. Эти лаяли на неё, гонять пытались, та бодала их и что характерно – получалось у неё это. Хотя лайка – собака с повышенной реакцией. Медведю хватки делает, а от Ёлы им попадало порой, несмотря на тренировки. Коза тоже особенное животное, не зря иногда в горах, в овечьих отарах, они вожаками ходят. Вот они у меня тут и сошлись особенные. Сейчас попривыкли, соображают, что друг другу нужны… Так вы сидите, или может в дом пойдёте, а мне нужно ту доить.
Напоминание о делах, от которых мы, возможно оторвали хозяина, подвигло Виктора извиняющимся тоном обратиться к нему.
–Силич, отрываем тебя от дел, может помочь в чём?
–Да ну их дела. Дел целый год, а гости они вот,– и сам же удивился: –Во почти в рифму. Отдыхайте, дела не куда не денутся,– и он ушёл доить козу.
Кто такая Ёла, я догадался сразу, так как видел на земле её шарики-горошины.
Может кому-то будет смешно, но скажу шутку с долей правды, с которой согласится любой охотник: «Охотник должен быть Большим Специалистом по помёту, но сам не должен быть помётом».
Мы закурили с Виктором и стали свидетелями шествия кормилицы и её свиты.
Это очень полезное, но по характеру вредное и своенравное животное, не шло или там брело, а именно шествовало с гордым достоинством, не обращая внимания на своё собачье окружение и видимо презирало его за то, что эти собаки считают себя хозяевами положения и будто это они повелевают ею и гонят её куда, пожелают. Ёла даже не смотрела в их сторону и только, когда Лая, в нетерпении, проявляла по отношению к ней какую-нибудь собачью вольность: подойти по ближе или сделать свой выпад головой на передние ноги или того паче взбрехнуть – то бишь залаять или коротко, в виде зевка скульнуть, Ёла резко приостанавливалась, уставившись на проказницу – всем своим видом задавая вопрос: «что, ребята, хотите войны? – вы её получите!» и не удосуживаясь воспринять их реакцию, продолжала свой путь, резко, с утверждением своей грации, ставя ноги на землю и ни каких намёков на то, что она перейдёт на бег, которого так добиваются от неё эти презренные дармоеды.
Конечно, Ёла так думать, не могла, но если придумывать комментарии в стиле юмора к данной сцене, то мысли такие приходят в голову (не козе или козлу конечно) – человеку. (Как неожиданно: от козла до себя любимого).
Мы сидели и курили, день клонился к вечеру. Было тихо и чуть прохладно.
Получилось так, что мы пересели на другие места и теперь нам открывался другой вид из хитрого стожка. Перед нами лежал весь луг, которым мы пришли, за ним, справа, речка. Около речки я заметил, ставший видным сверху, огороженный жердями чёрный квадрат земли, на котором зеленой белизной обозначались кочаны, не срезанной капусты.
–Ну как тебе Силич?– вдруг спросил Виктор.
–Даже не знаю, как ответить, чтобы стало понятно, что нормально.
–Хм можно было по короче,– заметил он и задал вопрос.
–Понравился?
–Не скажу. Боюсь сглазить,– ответил я.
–По-го-во-ри-ли,– шутя протянул он и снова спросил:
–Как тебе его хозяйство?
–Впечатляет, хотя ещё не всё видел.
И тут Виктор начал меня просвещать и вводить в курс, видимо выбирая те моменты, о которых я постесняюсь спросить Силича и те, о которых он сам постесняется рассказывать.
–Он не из здешних мест родом. До десяти лет жил на Кавказе, километров двадцать от Пятигорска, на окраине станицы, за речкой, на маленьком хуторе, в одну улицу – домов десять. Как, он называет себя, «кубанский хуторской казак» – это не совсем то, что станичник. Хуторским даже атаман не всегда указ. Фамилия у него Иваненко, но он не считает себя украинцем и часто называет тех хохлами, а если кто его, то обязательно поправляет. Родился лет пять-шесть после войны. Народ бедно жил в то время. Как и почему его занесло сюда – не знаю, но здесь он пошёл, по-моему, в третий класс. Учился в сельской школе. С пятого класса за семь километров до школы ходил. Потом учился в городе, потом армия, работа и снова вроде учился. Детей у него трое – как он шутит, от двух жён. Внуков пять или шесть: от совершеннолетних – до детсадовских.
Хуторок этот ему родина навеяла. У них там дерево только на двери, окна в те времена шло. Даже пол земляной был у многих в домах. И из дерева одному тяжело строить и досок где столько взять. Опять же лес красный на срубы – просто так не возьмёшь, а тут жерди, которые можно рубить при осветлении хвойных посадок, хворост, сено. Он, правда, немного стесняется своих построек, хотя всем, кто у него гостил, всё нравится. И зимой тепло, а устроено всё как разумно. У него куры круглый год несутся и Орлику с Ёлой тепла перепадает – дымоход от печек обогревает стожки, в которых они живут. Ветряк за горой построен – там ветра больше и здесь его не так слышно. Он аккумуляторы от него заряжает. Свет, приемник, телевизор – всё есть. У кур зимой почти всю ночь свет горит. Светодиоды мало потребляют – электроэнергии хватает. Он раньше не плохим спецом считался по электронике. Прежде чем что-то сделать, долго обдумывает, но расстраивается, что дело почти готово, а он ещё лучше придумал, а переделать уже бывает не возможно. Это его здорово расстраивает. Поэтому долго и обдумывает и говорит, что всё равно всегда на этом попадается. Выдумщик он ещё тот и главное любит, чтобы критиковали его задумки и если критика впопад, то и похвалить может. Так что ты, если что не ясно – спрашивай у него. Рассказывать и объяснять ему похоже нравится и если посоветовать, что сможешь – не стесняйся… Вот – хватит и так много тебе рассказал. Даже неудобно перед ним. Поэтому ты не очень проявляй осведомлённость. А на разговор его обратил внимание? У него: «те», «эти», «он», «она», «тот», «этот», – одни местоимения, но в общем всё понятно. Видимо он, когда один – привык так думать. Самому себе не надо ведь пояснять – о ком думаешь. Вот у него это и в разговор перешло. Я сам, когда у него бываю, невольно тоже так начинаю разговаривать.
Виктор взял со стола корку хлеба и мы пошли угощать Ёлу. Он приподнял руку с хлебом и пояснил, что хлеб Силич печёт сам и вообще у него тут автономия полная, как он говорит. Мы вышли из-за стожка и увидели, что Силич доит козу
–Блин, зря пошли. Давай обратно. Вспомнил – не любит он, когда смотрят, как он козу доит.
Мы быстро шмыгнули обратно и снова сели у стола.
–Нечего говорит смотреть – как мужик бабьим делом занимается. Один раз нас с Юркой уморил. Спрашивает «почему козье молоко вкуснее и полезнее?». Ну, мы с Юркой там: про жирность, про то что, коза кору грызёт – раздували ему. А он, дескать, от того, что когда её доят – ей в задницу смотрят. Хохоту было у нас с Юркой. «А вы меня отвлекаете», и прогнал нас. А то, мол, молоко будет не вкусное.
Мы тихо как школьники-заговорщики посмеялись и Виктор продолжил:
–Вообще мне нравится у него бывать и мы с ним ладим. Юрку он иногда ругает по родственному. Так тот опять же – его заветы нарушает. То самку стрельнёт нечаянно и от него тихарится. То ещё что-нибудь. С детьми у него какой-то натяг – типа вечной проблемы «отцы и дети». Внуков обожает. Старшие к нему наезжают на охоту – нормальные парни. Уходят далеко за границу его заказника, что бы деда не компрометировать и он не слышит их выстрелов. Расстраивается, что нет у ребят охоты. Его Юрка приучил выстрелы слышать – хулиганит иногда, стреляет на краю заказника. Он егерем не официально. Когда-то у него был период от скуки, он уходил профессионально в охоту. Хотел в егеря, а попал в начальники охотхозяйсва. Сетует, что не везёт ему – всегда его в начальники заталкивают, а он не любит командовать сам и не любит, чтобы им командовали. Это у него от хуторского казака в натуре. Это говорит: у дураков с дураками так, а умные с умными без субординации разобраться должны. И шутка у него есть – говорит, что вывел историческую формулу: «это в Африке – вождь, может быть и всегда прав, а в России начальник – всегда дурак» и добавляет «причём начиная с царей, генсеков, президентов, и прочее». И действительно, у нас народ так и считает и хоть где у нас начальству кости моют. Охотхозяйство это в аренде у одной фирмы, а он здесь пчёлами занимался и объявил самостийно заказник. Не всерьёз, как бы в шутку. Птицу зимой подкармливать стал. Овса посеет, кормушки, галечники оборудовал. Солонцы тоже. Так немного – одному трудно, но всё таки. Такого и у некоторых штатных егерей нет. И всё своими средствами. Поначалу, кого встретит охотников, вроде в шутку, но с досадой, дескать, что же вы, ребята? Я тут кормлю её, берегу – сам не стреляю. Чтоб хоть здесь ей развод был, да хищники не донимали. А вы что же? И вроде так шутя, но арендаторы – мужики толковые: смекнули, что дед нормальный, «Гринписовский охотник» – как он про себя говорит. Наделили его полномочиями, так неофициально, в штате не состоит. Но помогают: кормами, бензину для пилы подкинут, и в округе всем намекнули, чтобы деда слушались. Он если просит, что у них – так только для леса, для зверей, птицы. За глухарей и за всю боровую сильно переживает. Наша, мол, с нами тут зиму лихую зимует. За капалуху или тетёрку «крапивы в штаны наложит» и больше ты к нему сюда не ходок. Он уж некоторых отвадил – кто думал, что, мол, не по серьёзному и что вроде, как по знакомству сойдёт. Внуки деда поддерживают, хвалят, мол, поохотиться можно – как повезёт. Ну, а насмотреться точно вдоволь можно. Фотографируют. Всё ему фотографии обещают, да не как собраться не могут с компьютера напечатать. Шутят: тебе дед зачем, захотел, живую пошёл да и посмотрел, причём в ракурсе, которого и у нас нет. Толковые ребята. А лаек его видал? Я уж вижу, как ты на них смотришь. На козьем молоке со щенков живут. И вообще, он рацион им блюдёт по всем собачьим нормам. И они того стоят. Это они меня знают, а так на краю леса остановили бы нас и не пустили, без команды хозяина. Они за него горло перегрызут и постоянно за ним наблюдают: не на глаз, так на слух и не думай, что их не видно. Смотри осторожней. При них руки не задирай и не вздумай Силича обнять – вмиг кастрируют и не только… Они как машины – разом успеют порвать. Потому что секунды три-пять не вменяемы и Силича не слушают. У них при опасности для него – всё тмит в голове. Как же: их Бога хотят обидеть. И раз по семь каждая успевают человека хватануть. Слышал, он про тренировку помянул? Он со щенков им реакцию тренирует. Щелчком с табуретки в них сухариками стреляет, а те ловят. Сейчас ловят десять из десяти, при темпе, на который только и может Силич. Положит собаке сухарик на нос, прикажет сидеть – та сидит. Смешно так – обоими глазами на сухарь смотрит. Даст команду «МОЖНО» и не замечает человеческий глаз, как сухарь пропадает – видно потом, что собака жуёт его. А как он ей в рот попал – проследить не возможно. Тут по зиме, как-то егерь проталинский на снегоходе к нему заезжал. Пообедал у Силича. Он видимо его угостил, потом вышел провожать. Тот забыл про собак и вроде ну, мол, Силич, спасибо за всё. Давай, дорогой, до встречи – не скучай и вроде по плечу хотел его похлопать и приобнять на прощание, потянулся к нему. Что тут было!? Хорошо, что егерь был в комбинезоне и куртке, стеганых, с плотным верхом. Синяками с царапинами обошлось. Он их приучил – первыми других собак не трогать, но не дай: если какая собака сама кинется. Сразу из двух ушей двумя взмахами головы, глазом не увидеть, делают минимум четыре уха и всё заканчивается визгом…
Виктор примолк, увидев, что Силич с маленьким подойником из нержавеющей стали возвращается к дому.
–Сидите? Может, в дом пойдете? Телевизор можно включить,– проговорил Силич.
–Да ну его. Мы дома насмотрелись. У тебя здесь поинтересней есть, на что посмотреть. Вон, какой вид, красота!– и Виктор махнул рукой в сторону реки.
И действительно было на что посмотреть – классический таёжный горно-уральский пейзаж, в раскрасе, на который способна только осень, раскинулся до горизонта, обозначенного урезом дальних невысоких гор. Солнце, местами прикрытое облаками, по разному освещало окрестность и от этого была видна добавочная игра красок, в зависимости от освещённости, которая изменялась по мере проплывания облаков по небу, особенно ярко обозначался контраст световых теней на жёлтом и красном цвете.
Меня всегда волнуют красивые места дикой, именно дикой природы и я иногда подолгу засиживался в таких местах, забыв про охоту и про всё на свете и про время и из-за этого часто возвращался с охоты далеко после захода солнца, по темноте, разрушив весь запланированный график.
–Что красота то красота это точно…– тоже любуясь ответил Силич. –И что интересно – ни как нельзя к ней привыкнуть. У меня вот не получается, она всё время меняется,– он помолчал немного, задумчиво глядя вдаль. –Ну, ладно. Сидите, любуйтесь, а я ужин сгоношу пойду,– и направился в сени.
–Тогда мы рюкзаки разберём – продукты достанем,– стал приподыматься с места Виктор и, глядя на него, подхватился и я.
–Сидите-сидите. Ваши продукты пусть остаются. Буду вас своими домашними угощать. Если у вас там быстрого приготовления для леса, то соберите сидора заранее, чтобы утром время не терять,– парировал наше предложение он, но мы ни куда не пошли и снова сели на свои места.
Действительно не хотелось двигаться и что-то делать. Мне всегда нравился день приезда хоть куда: и в командировку, и в гости, и к маме, и на охоту. В этот момент все грядущие дела и заботы откладывались на завтра. Тебя охватывает новизна обстановки и ты разбираешься в своих ощущениях от этой новизны, оцениваешь всё, открываешь для себя что-то новое и тебя будоражит жажда познания чего-то неизвестного, ты проживаешь такое время в постоянном поиске неизведанного и в тебе живёт надежда на свершение или открытие чего-то интересного.
Мы посидели молча ещё не много, думая каждый о своём, но тут появились лайки, довольно облизываясь после еды, и Виктор снова заговорил про них.
–О, охотники. Поели?... Они у него универсалы с выраженной специализацией, как у всех лаек. Лая – птичница, а Указ – по крупному зверю, а в паре по всему идут и дополняют друг друга. Силич на них свою задумку проверяет. Хочет, чтобы понимали, какого зверя или птицу нужно искать, чтобы они не отвлекались от нужной работы. Показывает им крыло птицы. Даёт понюхать и приговаривает «ищи-ищи». Или кусок лосиного камуса, или шкурку какую. И если на охоте те находят другое, он их ругает и снова показывает. И вроде начинает это срабатывать. Сам он только и ходит из-за них на охоту. Приучил их на кур не реагировать. Охотники – из арендаторов, когда не могут лицензию по лосю закрыть, к нему за помощью обращаются. Он одного двух человек от них берёт, чтобы помогли в разделке и погрузке и Орлика, если снег не высокий, чтобы мясо вывезти, а остальные в гостевой дожидаются. К вечеру привозят на шкуре мясо. Один из их компании, новичок у них был, видимо, не знал про него ничего и говорит ему, ну мол, Силич, ты с такими собаками – всегда с мясом. Остальные смеются, а Силич, мол, конечно и обычно не потею. А вот сегодня упарился с вашим лосём. Давайте ребята на кровях накрывайте стол. Я вас своей добычи мясом угощу. И давай им на стол таскать. Крольчатина – копчёная, вяленая, запеченная и в консервах. Колбаса домашняя – сырокопчёная, жареная и варёнокопчёная из крольчатины. Настоек своих принёс – давайте, мол, по рюмочке, на кровях, с устатку. Новичок попробовал крольчатины разной и полушутя говорит, мол, ну его этого деревянного лося, за ним бегать – сам деревянным станешь. Давай, я к тебе на кроликов буду приезжать на охоту. Силич чтоб сказать – в кармане не шарит. В ответ ему – согласен, тысяча рублей выстрел, с подкидной доски кролика буду подавать, в лёт будешь бить и видео на память сниму. Хохоту было. У него вообще с юмором в порядке, иногда такое выдаст… О куда это он?– завидев Силича, вышедшего из дома с самодельной берестяной корзинкой в руках, спросил Виктор в раздумье и продолжил, чуть потише – сам отвечая на свой вопрос:
–Понятно. В коптильню пошёл – за деликатесами свежего копчения. Он печку для тепла на ночь подтапливал и видимо, что бы дымка свежего прогнать, а так разогреть или чай вскипятить – плита газовая есть и баллон с газом. Глухомань кругом, а на хуторе всё поставлено на нормальный лад. У него сейчас проблема – решить техническую задачу тёплого зимнего туалета. Ему самому это не надо. Это он для Зои Степановны. Она боится зимой к нему приезжать. Ворчит насчёт неё – городской принцессой называет. Внукам всегда, в шутку, советует – брать в жёны «нашу хОрОшУ дЕвУшкУ дЕрЕвЕнскУ»…,– Виктор прервал свой рассказ и стал наблюдать за Лаей, которая, когда Силич миновал крайний стожок, встала с земли и припустила за ним.
–Во, видишь? Побежала сопровождать, а этот остался дом охранять. И как вот? Учил он их этому или сами? Вот как? Они очередь соблюдают – или как? Я наблюдал: то она, то он за ним бежит, когда он отходит подальше. Он с животными как то ладит и все они к нему тянутся – Орлик, Ёла, не говоря уже об этих. Кролики у него в горе, с той стороны, в склоне живут, ниже по ручью. Он им воду в изгородь типа проходного маленького канала провел. Бросает им только траву, а зимой подвозит стожок сена и те так и живут, некоторые в стогу себе норы делают. Плодятся там. Он шутит, что не допустит горькой участи Австралии и всех мясом в городе своих снабжает и здесь всех угощает. Он, чтобы кролам место устроить, гору взрывчаткой рвал. Знакомый к нему приезжал – спец по этому делу, тоже на охоту сюда ездит. Силич заранее шпуров наделал и они тогда сразу в четырёх местах рванули: кролам, погреб, омшаник и пруд с зимовальной ямой. Всё официально по заявке, конечно знакомый от себя подсуетился – чтобы Силичу не так накладно было. У него в пруду караси здоровенные. Арендаторы помогают ему. На зиму их егеря пригоняют с Проталины, у них там база, двое-трое саней с зерном и солью и снегоход оставляют. Он на нём по снегу развозит всё по лесу раза четыре пять за зиму, когда сильные морозы – чтобы птицу поддержать. Ну и его курам – их две и рыбам перепадает. За это арендаторы могут карасей половить из его пруда. Он их специально на зимнюю рыбалку зазывает – чтобы лёд на речке продырявили, воздух чтобы рыбе был. Те на снегоходах по реке мотобурами в дуршлаг всё иссверлят километров на восемь. У него тут и рыбалка потому хорошая, что замора нет. Но бывает иногда, что и не могут поймать. Он тогда в шутку, мол, пойдём мужики, я вам место покажу – где ловить надо. Те только, если кто из детей с ними, то разрешают детям, поазартились что бы немного, но от детей скрывают, что это по сути аквариум. Зимой не так заметно, что это пруд – всё под снегом. А так арендаторы – мужики нормальные, не обдирают Силича. Он гостевую для них построил, потому что в доме тесно, а там они сами себе хозяева. На лыжах катаются с горы. Вон какая – на реку выносит. Он Орликом лыжников в гору таскает. Дети те в восторге – в санях их катает. Отцы говорят, что дома донимают, мол, когда к Силичу поедем. Орлика его внуки научили – тот сам сбегает к ним, когда они вниз съезжают. Пряниками его привадили. Силич ворчит на них – дескать, что придумали. Вот выпадут у Орлика зубы от сладкого – заставлю вас, охальников, ему зубные протезы покупать, а сам довольный. Внуков любит. Когда маленькие были, летали с невесткой на юг отдыхать, а самолёты в то время часто падали, потому что гнилые от старости были. Так он Бога молил, чтоб оставил их, а если нужно – чтобы его забирал. А вот с детьми, как он говорит, они не совместимы с ним по знакам зодиака. Не повезло, говорит – хотя все в разные месяца родились. Потому внукам советует и жён и детей по календарю заводить и уверен в этом всерьёз. Вообще у него много своих разных теорий, как бы шуточных, но что-то в них есть. Мы с Юркой как-то спрашиваем: мол, Силич, ты почему хохлов вроде как недолюбливаешь. В шутку ему. Ты прям как расист и махровый националист какой-то. А он в ответ. «А я мол, всех не люблю: и хохлов, и татар, и евреев, и французов, и негров, и немцев, и вообще всех не люблю…, но за то я люблю: немок, негритянок, француженок, евреек, татарок, хохлушек, и всех остальных. Поэтому скажу вам, что правильная сексуальная ориентация – это залог правильной национальной политики». Мы с Юркой опять ржать. А он спрашивает «а вы ни чего не заметили?» Мы – «вроде нет», а он «эх вы не внимательные, а я вот до сих пор не знаю, как мне к русским относится, ведь они под такой раздел не подходят, наверное их нужно делить на хороших и плохих людей и вас, стервецов, если вы меня будете донимать – зачислю к плохим». Вот у него такие заморочки – вроде шутливого оригинализма. Если поближе с ним сойдёшься, сам что-нибудь услышишь. Тут опять теорию выдвинул, что у нас дела идут тихо – потому, что называют людей по имени и отчеству и что это длинно получается, забывается, затрудняет общение, тормозит дела. Вон, дескать, у азиатов имена на две строчки пишутся – такие длинные у некоторых, поэтому у них нет технического развития, а если взять Америку – у них Бил, Смит, сэр, мэм, мистер и хоть кто, хоть кому – не взирая на возраст и ранги. Поэтому они развиваются и шустры в делах. И предложил надо говорит – составные имена для общения сделать, слог имени и слог отчества. Вот я Егор Васильевич, значит буду – ЕгВас. И причём слог отчества чтобы был с большой буквы. Отцов, мол, нужно уважать. И ни у кого, ни у какого народа нет такого, а у нас пусть будет это нашей особенностью. Мы с Юркой сначала себя на этот лад перевели, потом родных, знакомых, а он спохватился, вы почему мол женщинам в конце «А» не добавляете – это ведь не по-русски будет,– Виктор примолк и вопросительно уставился в сторону, где находился Силич с Лаей.
Силич, повозившись какое-то время у трубы-пня, отошёл от него. При этом было понятно, что он что-то говорит Лае, потому что она перебегала перед ним со стороны на сторону, находясь всё время мордой к нему, и по своей привычке, поворачивала голову, как бы вникая в суть дела. Силич поставил корзинку на траву и что-то, подняв палец, сказал ей, и она, с важной ответственностью уселась рядом с корзиной – всем своим видом показывая, что она при исполнении приказа, а Силич стал подыматься на бугор, удаляясь от нас.
–Видимо, пошёл кролам травы бросить на ночь. Всё ворчит на них, мол, не животные, а непрерывные производители шариков из травы и сена. Едят раз шестьдесят за день – то есть всё время едят, кроме перерывов на сон. Хорошо хоть растут быстро и шарики на удобрение использовать можно. У него ничего в хозяйстве не пропадает: навоз, кости, скорлупа, внутренности – всё идёт в дело и в корм: курам, рыбам, собакам. Вон изгородь, вокруг капусты, сделана без гвоздей – связана размоченными ремнями из шкуры лося,– Виктор снова прервался и внимательно смотрел, как Силич подходил к вершине косогора.
Лая при этом начала проявлять беспокойство. Она уже не сидела в позе охранника – гордого за порученное задание, держа в поле своего взгляда и корзину и своего хозяина, а беспокойно начинала оглядываться в нашу сторону. И когда Силич, начиная снизу, стал скрываться за линией уреза горы, она заёрзала на своём месте, даже один раз привстав в нетерпении. Потом, как будто не вытерпев нарастающего напряжения, и возмущённая сложившейся ситуацией, она коротко нетерпеливо тявкнула. Виктор, всё время внимательно наблюдавший за этой картиной, взволновано перейдя на шёпот, проговорил.
–Смотри-смотри, что сейчас будет!
Я, в общем, не видел никакой не обычности в том, что наблюдал вместе с ним и поэтому вопросительно уставился на него, но тут моё внимание привлек Указ, стремительно с набором скорости пролетевший мимо нас, и стало понятно, что это его ответ на призыв своей подруги. Указ, набрав скорость, летел на гору, поравнявшись с Лаей, он не остановился, так как та привстала и всем своим видом показывала, что она его сейчас цапнет за его недогадливость. Возможно, она при этом тихо предупредительно, укоризненно рычала на него, поэтому он обогнул её, изменив траекторию своего бега, и Лая только клацнула зубами в его сторону, не сходя с места, выражая ему этим своё недовольство, и Указ умчался за скрывшимся уже хозяином.
Виктор, державший при этом поднятым палец руки – как бы прося меня до поры не задавать никаких вопросов и внимательно наблюдать за происходящим, начал свои комментарии к увиденному.
–Понял? Она всем командует, этот не так всё понимает как она. Хозяин скрывается за гору, а его там никто не сопровождает. Ветер дует от нас – она не может контролировать его на нюх, и потому призвала этого, и дала понять ему, чтобы бежал за хозяином. Она же на слух, нюх и глаз будет контролировать: весь луг и хутор вместе с нами. И, если бы мы как гости – из-за того что они видят, что хозяин доверяет нам, я же частый гость, были бы другими, или ветер дул наоборот – пошёл бы другой расклад. Могла его оставить около корзины, а сама бы убежала за хозяином. Могла вообще не звать его, а сама поднялась бы на гребень и контролировала и хозяина и корзину,– при этом он затянулся сигаретой и плавно выпустил вверх дым, как бы поясняя направление ветра и продолжил:
–Она младше его на месяц или полтора и появилась у Силича месячной. Указ в то время был больше её в два раза и для него она как игрушка. Чего он только не делал с ней, здоровый балбес – что ему. Но когда надоест или зайдёт далеко, она ему как задаст – тот только удивляется и вообще со щенят ставит его на место и впереди него по всем здоровым инициативам. В первое поле в восемь месяцев от роду пошла работать, ну этот глядя на неё тоже. А так, Силич говорит, мог до пяти лет в лесу только метки свои ставить – у кобелей у них бывает. Она птичница – лося одна не может остановить, но показывает хорошо. Только почует – хвост выпрямляет и вся в ниточку и потихоньку в его сторону направляется, тот спокойно встаёт и уходит от неё шагом, оглядывается – все внимание на неё и часто выходит на выстрел. И пока Силич подходит к битому лосю, она сидит на лосе и чисто-чисто выдергивает круг шерсти, с тазик величиной, и никому не даёт подойти. Указ рядом ходит, но не подходит – уже учёный. Силич аж сам побаивается её. Словами да лаской, потихоньку на поводок и в стороне привязывает, та сидит, дрожит – вот какая страсть. Охотники, какие в это время бывают, тоже её боятся. Это у неё с полчаса, а потом всё проходит, когда ей первый кусок от лося бросят. Силич её за это называет «Лая-парикмахерша». Кстати, шерсть у лося выдёргивается относительно легко и чисто. Силич говорит, что мол если бы не Лая, он может и не узнал, а взял попробовал сам – оказывается всё просто. Ему арендаторы иногда отдают шкуры лосиные, вот он сыромятину и делает для своих нужд, дёгтем потом смажет и всё. Лая подсказала, как от шерсти очищать шкуры. И мыши у него не едят шкуры и вообще, их у него нет ни в доме, ни у пчёл. Трава есть такая – чернокорень, они боятся её…,– и снова, после паузы, вернувшись к разговору о собаках, – видимо они, как и меня, очаровали Виктора, и являлись постоянным предметом его интереса, он продолжал.
–А какие щенки были у них в прошлом году!? Вот это щенки! По знакомым разошлись, как вроде презентов, а те знакомые своим знакомым. Шесть их было и все как на подбор и мастью все в мать. По всему Уралу разошлись, а одна даже в Костромскую область попала. Все хозяева от них в восторге. Кобели пошли в работу с первого поля, а у одного егеря, в соседней области, их потомок в шесть месяцев стал хозяином двора. Трёхлетнего кобеля в сторону отодвинул, к чашке с едой первым подходит. Понимаешь? Что это означает – тем более у лаек? И все ещё из этого гнезда просят щенков – хоть за какие деньги, но Силич не хочет больше. Хлопот много, а зарабатывать деньги, он не хочет на этом. Да и Лае это не пройдёт даром. Как он говорит, один раз повязал – только для того что бы она матерью побывала, для «женского возмужания», типа шутка у него такая. Потом говорит, лет через пять, что бы себе оставить щенка от них, может и повяжет. Я себе, уже договорился с ним насчёт девочки,– Виктор, как и я привыкший, при разговоре с детьми, заменять не благозвучные названия пола собак, прибегнул к такой же терминологии и я понял, что и Силич придерживается того же и взял это на заметку, потому что мечта заиметь щенка из этого гнезда, появилась у меня сразу при виде Лаи и Указа.
–А, как Лая по птице работает!? Только причует – уже видно по ней, за кем пошла. Силич сразу ей, ну давай мол, покажи, найди, где прячется этот глухарь или там вальдшнеп или другая птица. Найдет – подымет, если птица ещё здесь. Глухаря с тетеревом «садить» может далеко. И нужно посмотреть – как облаивает!? Опять же становится видно, кого она посадила. Перед глухарём вообще как артистка и хвостом и вся перед ним, даже по земле катнётся, чтобы удивить его и держать на дереве. И главное на вид не повторяет комбинации своих трюков. Плавно так танцует под деревом, лает по особому, тот сидит, крутит за ней головой, удивляется, а она, если увидела, что ты подходишь – не даёт ему повернуться в сторону охотника. Если бы это ворона сидела с сыром, точно от удивления клюв раскрыла, как в той басне. Я читал про лаек и видел много, но тут такого не читал, не видел и не слыхал,– Виктор тихо, с какой-то белой завистью, вздохнул.
Во время рассказа Виктора, я всё время был под сменой впечатлений: удивления на восхищение, очарования на восторг.
Из-за гребня горы вымахнул Указ и следом показался его хозяин. Он нёс ведро – и было видно, что ведро не пустое.
–Блин! Воду несёт – в ручейке набрал. Ведро у него там видимо стояло. Если он его отсюда взял – догадались бы помощь предложить. Сам он никогда не попросит, пойду встречу – хоть немного помогу,– Виктор поднялся и направился навстречу Силичу.
Я смотрел в след Виктору и размышлял над тем, что меня не переставало интересовать с момента появления на хуторе. Меня очень интересовало устройство общего для трёх печек дымохода, проложенного в земле, на хуторе Силича. При вертикальном дымоходе это просто, но здесь он идёт почти горизонтально, лишь с небольшим подъёмом. Если бы печка была одна, но здесь три печки и расположены они относительно друг друга далеко. Мне пришлось в своей жизни собственноручно сложить две печки и прочитать не одну книгу по печному делу и я знал главную проблему – проблему тяги в печке. Вот про это мне хотелось поговорить с автором этого печного комплекса, но я не знал – как это сделать. Ладно, не буду заморачиваться, как-нибудь само собой образуется – решил я.
–Вот главный компонент чая разочарования,– сказал Виктор, когда они поравнялись со мной и немного приподнял ведро с водой, он вместе с хозяином прошёл в дом-стог и тут же вышел обратно. Видимо, чтобы не присутствовать при том, как хозяин будет накрывать на стол – не давить своим присутствием на него и подсел ко мне.
–Сказал Силичу – насчёт путёвки, что ты сильно беспокоился, что у тебя путёвка в открытую зону, а сюда нет, и что я еле-еле, под свою ответственность, уговорил тебя расчехлить ружьё. Ему понравилось, что ты обеспокоен был этим. Выпишет он тебе путёвку. Ему арендаторы гостевые льготные оставляют. Знают, что все кто у него бывает – ему помогают. Вот они из уважения к нему и постановили так. Завтра, когда пойдём на охоту, вилы надо не забыть взять. У него сено там скошено. Надо его на крышу кормушки скидать, а обратно пойдём, захватим вилы назад. Спрашивал его про тебя, как ты ему, понравился. Ответил, что по виду видно, что человек и охотник серьёзный вроде, а там посмотрим. Ты не робей, это у него почти похвала,– вполголоса информировал меня он.
–Экзамен продолжается,– немного грустно подумал я.
Мне не терпелось поскорей рассмотреть всё хозяйство Силича: и омшаник, и крольчатник, и пруд, и стожки, в которых живёт его домашняя живность. Я сказал об этом Виктору.
–Ладно, сейчас спрошу у него разрешения и буду твоим гидом,– и он направился в стог-дом.
Мне показалось, что Виктор задержался там дольше, чем нужно для того что бы спросить разрешения и я раздосадовался на себя. Дёрнуло меня – вдруг, старику не понравится. Конечно, не понравится – потому что мне и самому это уже не нравилось. Вернее я сам себе не нравился, как бы глазами Силича.
Виктор вышел довольный и, увидев меня сробевшего, подмигнул мне и махнул рукой, приглашая за собой. Мы направились тем же путём, что и Силич за гору, по пути осмотрев стог-курятник и стог-хлев. Я вслух отметил особенности их устройства.
В курятнике мне бросилось в глаза большое окно с набором из четырёх стёкол, с небольшим, сантиметра два, промежутком между ними, в единой деревянной раме и также то, что куры находились в клетке из мелкоячеистой сетки – видимо, чтобы не добрался до них мелкий хищник: куница, горностай, колонок или им подобные. Оказывается, жилище для Орлика и Ёлы было общее – вдвоём теплее и пропорционально перегорожено поперёк общими яслями, которые заканчивались широкой перекидной калиткой, почти упиравшейся в центр входной двери и позволявшей открывать поочерёдно проход животным, при её притворе к левому или правому косяку входной двери. Такое удобное решение я видел впервые. Ёла могла лежать на помосте, сделанном из старой двери. Помост был поднят метра на полтора и к нему, по середине высоты, была прилажена ступенька. Козы, являясь потомками диких горных животных, обожали лежать на возвышенных местах. Выше – теплее и суше. Виктор, молча слушал мои сельскохозяйственные комментарии, и в конце их, как-то отрывисто с восхищением выпалил.
–Ну, ты блин и аграрий, я вот сразу и не понял что к чему, вот что значит деревенское детство.
Я не стал распространяться насчёт разумного устройства яслей. Из их конструкции стало понятно, что корм не падает под ноги животным и не пропадает зря, причём вся сенная труха и листочки по большей части достаются Ёле.
Когда мы по улочке дошли до окраины хутора и пошли вдоль подземного дымохода, который обозначался невысоким пологим гребнем земли над ним, поросшим травой, другого цвета и состава, нас догнала Лая.
–О, Лая, охрана, правильно! Ах, ты моя, умница! Правильно нужно охранять, а то эти плохие дядьки украдут у хозяина из коптильни что-нибудь или его кроликов обидят. Правильно, молодец!– ласково разговаривал Виктор с ней и я подумал, что так же приветливо, он разговаривал бы и со своей собакой, и сейчас, как бы немного чуть-чуть, краешком, воплотилась его мечта бессобачного собачника и я спросил его, пойдут ли завтра с нами на охоту собаки.
–Конечно. Силич сам попросит, что бы мы их взяли. Им это праздник и разминка.
Поднявшись на гребень горы, мы увидели двойной четырёх крылый ветряк, который стоял на гребне, чуть пониже нашего и отделённого от него неглубоким распадком. Конструкция ветряка меня очень заинтересовала. Не знаю, есть ли такое подобие ветряка в технической литературе. Задний мост от автомобиля «Жигули» располагался горизонтально на высоте метров шесть, на узкой деревянной треноге из не толстых столбов. Вместо колёс на мост были посажены четырёхлопастные крыльчатки. Между крыльчатками, поверху, параллельно мосту, возвышались вертикально ветровые рули, оси которых находились в вертикальных трубах и законтрены в них поперечными болтами. Положение рулей могло регулироваться. Длина крыльев у крыльчаток была разной. Вращение передавалось вниз через карданный вал на повышающий угловой редуктор и далее, через ремень на автомобильный генератор. Лопасти крыльчаток и оси рулей не доставали человеческого роста, поэтому можно было подойти ближе и всё рассмотреть. У меня сразу появилось много вопросов и я впал в задумчивость.
–Тут в крылья встроены светодиоды разноцветные обычные и с узконаправленным световым пучком. Ночью такие световые росчерки по лесу идут – ни один зверь не подойдёт, причём каждый раз всё меняется, в зависимости от ветра,– невольно усугубил мою задумчивость Виктор и в то же время поменял мне тему дальнейших раздумий.
Присмотревшись, я заметил светящиеся точки на лопастях крыльчаток и сообразил, что ночью их будет хорошо видно.
Пока я понял всю идею в общем, то есть назначение ветряка, как такового, а конкретный принцип действия решил обдумать потом и если что не пойму – обращусь к Виктору или автору.
Вершина горы, как оказалось, имела два гребня с небольшим пологим распадком между ними. Ветряк был установлен на дальнем, более низком гребне, ближе к краю обрыва, которым нависала над рекой гора. По моим ощущениям здесь ветер был посильнее, хотя я не мог найти этому объяснения. Видимо всё дело было в сложной конфигурации поверхности земли на горе и растущего неподалёку от обрыва высокого леса.
–Кабель к хутору, видимо, в земле проложен – догадался я.
Виктор подтвердил мою догадку и добавил, что Силич не любит, чтобы технические средства портили своим видом картину природной идиллии.
Мы рассмотрели огород, располагавшийся на горе в чашеобразном распадке, разделявшем гребни горы. Меня заинтересовал этот распадок. Пройдя вверх по склону в сторону леса, я обнаружил русло ручья, вытекающего из леса, которое резко сворачивало в сторону от огорода. Было видно, что этот поворот устроен человеком. В природном же исполнении ручей вытекал прямо в огород, который был раньше верховым озерком, из которого вода видимо сливалась по скалам в речку. По всему стало понятно, что ручей по воле хозяина периодически менял своё новое направление на старое и таким образом производился полив огорода в летнее время. Рядом с поворотом русла я заметил, припрятанную в кустах лопату, с помощью которой и производилась такая мелиорация и следы от которой виднелись в виде переворошённой земли. Я рассказал, о своём открытии Виктору, сделав попутное предположение, о достаточном слое плодородного ила нанесённого в озерцо ручьём в своё время. Виктор снова удивлялся моими аграрными познаниями и сказал, что про полив он узнал совсем недавно, когда побывал у Силича летом. При этом тон его слов был дружелюбным и удивлённым.
Мы свернули вниз по противоположному склону горы, вдоль нового русла ручья и подошли к обрыву, от которого ручей сворачивал в сторону и стекал вниз пологим краем склона. Под обрывом внизу находилась не высокая полукругом примыкающая к нему изгородь. Это и был крольчатник. Спускаясь вдоль ручья, мы увидели, что внизу ручей опять же, не без помощи человека, поворачивал в сторону и проходил через крольчатник, протекая по выдолблённому в дереве жёлобу. Я не переставал удивляться, природному стечению всех необходимых для такого обустройства обстоятельств и догадливости хозяина и, не вытерпев, высказал это Виктору в тихой форме. На что тот отвечал, что обещанное им удивление ещё будет продолжаться. Внутри изгороди, состоящей из верхней и нижней проволоки с нанизанными на них палками и заодно проходящими через короткие обрубки, обеспечивающие зазор между этими палками, находилось несколько кроликов разного возраста, которые занимались каждый своим делом. К крольчатнику подходил тележный след, видимый по примятой мелкой траве и плавно подымающийся в разные стороны от него. След являлся проходным. Видимо всё подвозилось и увозилось по круговой дороге, траектория которой пока не просматривалась до конца, но предположительно было понятно, что она подходит и к огороду верхнему и нижнему у реки, и к хутору, и возможно ещё куда-то. Не глубокие колеи следа оставили резиновые шины, и если бы не дорожка от копыт посредине между колеями, весь след можно было принять за мотоциклетный.
Я всё время ловил себя на мысли, что никогда не ожидал, что встречу у лесного жителя столько технических и строительных оригинальных особенностей его хозяйства. Как всё было разумно, органично и неповторимо и являлось агломератом деятельности природы и человеческой мысли. Меня интересовал вопрос – такое обустройство сразу пришло в голову Силичу и он специально подыскивал подходящее для этого место или появилось постепенно, по мере проживания здесь?
Осматривать пасеку и омшаник мы не стали – оставили на потом. По заверению Виктора, на первый раз с меня достаточно, да и пора возвращаться, так как хозяин просил не задерживаться и наверное уже ждёт нас. Окликнув Лаю, обследовавшую склон горы, ниже нас, мы пошли обратно. Я не мог идти быстро, потому что постоянно думал об увиденном, и ноги непроизвольно замедляли шаг, чтобы мозг мог полностью переключиться на размышления, такое со мной происходило всегда, когда я обдумывал сложные вопросы и особенно когда их было много. Хотелось остановиться, присесть куда-нибудь, закурить и поразмышлять спокойно. Виктор, некоторое время, молча, поглядывал на меня, шагая рядом, поняв, что мне не до него, вёл какой-то диалог с Лаей, бежавшей рядом – в суть которого я не вдумывался. Не вытерпев моей отрешённости, он заговорил со мной, но не очень обозначил тоном своё обращение, поэтому я и не обратил на него внимания. И только когда я услышал:
–Алё, гараж? Я с кем разговариваю?– я встрепенулся, а он усмехнулся своим коротким хохотком над моим растерянным видом.
–Ну как впал в прострацию от увиденного?– спросил он.
–Конечно, всё так интересно,– с трудом отрываясь от прежних мыслей, поэтому медленно, всё ещё находясь под впечатлением увиденного, ответил я.
Начинало смеркаться. Подходя к дому-стогу, мы увидели, ставший уже различимым, зеленоватый от полиэтиленовой занавеси отблеск света в окне, который ложился на землю, перегораживая улочку хутора, поперёк, ровной широкой лентой.
Войдя в сени, мы по предложению Виктора, приготовились к завтрашней охоте – снарядили для похода сидора, по ходу дела решая, что кому брать. Всё своё снаряжение и оружие мы оставили в сенях. По заверению Виктора – это обычное дело на хуторе при таких сторожах.
Я поймал себя на мысли, что до сих пор не был в доме, приготовился к неожиданностям и вошёл вслед за Виктором в жилище Силича.
Силич стоял у стола и по обилию этого стола было понятно, что он доделывал последние штрихи по его приготовлению. Это я отметил, между прочим, внимательно осматриваясь. Чуть позже я спохватился, что из-за своей сосредоточенности над осмотром, я ничего не сказал, войдя в дом и, наверное, заметно и не прилично откровенно всё осматривал. Смутился от этого и сам себя оценил по этой ситуации на оценку «два».
–Добрый вечер,– реабилитировал я сам себя.
–Добрый, добрый! Раздевайтесь, мойте руки и прошу к столу,– ответил Силич, мельком взглянув на нас.
Я стал повторять за Виктором все его действия. Мы сняли куртки и повесили их. Виктор начал снимать сапоги, за ним и я. Виктор одел плетёные из лыка лапти и показал мне рукой на такие же. Лаптей было пар пять. Видя эти лапти, я уже не сильно удивился – уже наученный и готовый к чему-то, хотя лапти, как мне шёпотом объяснил мой гид, оказались самые настоящие – сделанные по старинной технологии.
Виктор стал мыть руки, а я успевал рассматривать умывальник, пытаясь понять принцип его устройства.
Раковина из нержавеющей стали, как выяснилось потом, от старого кухонного гарнитура, прикреплена к стене. Под раковиной, не стоял привычный атрибут таких умывальников – подобие помойного ведра. В пол, около стенки, уходил гофрированный пластиковый шланг, с зигзагом водяного затвора. Этого я не ожидал и нечаянно для себя выпалил вопрос шёпотом.
–А вода куда стекает?
Виктор оглянулся, видимо увидел меня, опять ошарашенного, тихо коротко хохотнул и в полголоса объяснил.
Оказывается вода по утеплённой трубе, под землёй, через улочку уходит вниз, по склону, под кучу навоза. Навоз преет и согревает трубу, поэтому зимой труба не перемерзает.
Я вспомнил, что один из стожков стоящий ниже остальных, был действительно из навоза и его неуместное расположение, удивило меня – он находился в стороне и ниже по склону.
Над раковиной висела, вверх дном, пластиковая бутылка. В её пробке находился самодельный подъёмный клапан, как у обычного умывальника. Сначала я подумал, что это весь умывальник и решил, что можно бы бутылку и побольше взять. Но оказалось, что это не вся конструкция. Я заметил прозрачную силиконовую трубку, воткнутую в дно бутылки и уходящую вверх от неё. Проследив взглядом за трубкой, я увидел выше, под потолком, на полке скрытой, слегка раздвинутой занавеской, основную ёмкость для воды в виде двадцатилитровой, прозрачной опять же, пластиковой бутыли, в горло которой и была опущена трубка, до самого дна. Конечно – это сифонная система и бутылка служила «грушей», для первичного закачивания воды и контроля за её наличием. Опять всё просто и оригинально.
Когда я помыл руки, Виктор уже сидел за столом. Силич в это время, приглашая меня к столу, подошёл к ведру с водой и вытащил из него четыре бутылки, закупоренные деревянными пробками. Взглянув на меня, и как мне показалось, смущаясь, он поднял в обеих руках бутылки и пояснил:
–Не для количества, а для ассортимента и не ради пьянства, а за знакомство и пробы, для, а также полечиться и аппетит подстегнуть,– он с бутылками направился к столу.
–Сейчас,– я быстро вышел в сени, вернулся со своей настойкой и поставил фляжку на стол со словами.
–Тоже пробы, для и остального прочего.
Силич внимательно посмотрел на меня и спросил.
–Сам делал?
Я утвердительно кивнул головой.
–Тогда, Виктор, наливай нам его настойки, а Михаилу моей. Что бы на свежий вкус – по лучше могли распробовать.
Виктор начал разливать, как выяснилось потом, это была его постоянная обязанность хуторского «виночерпия». При этом, сосредоточенно целясь горлышком бутылки в маленькую рюмочку, и поэтому с медленной расстановкой слов, он сказал:
–Я свою, магазинную, оставлю там же, Силич. Сгодится для технических нужд.
–Сколько раз тебе говорить, что не надо возить. Там её, уж наверное, ящик наберётся – в голосе Силича чувствовалась тихая обречённость от безуспешной борьбы.
Первый раз, по предложению хозяина, выпили за знакомство. Мне пришлось ответить на вопросы Силича о рецепте моей настойки, большую часть которого он определил сам.
Потом выпивали раз шесть или семь, за долгое застолье, в общей сложности, меньше чем по сто пятьдесят грамм. Закуска была отменная и мясо и рыба по два вида, квашеная капуста, салат из свежих помидоров с огурцами, жареная картошка и соленые: огурцы, помидоры и грибы.
Ужинали не торопясь.
Я успел расспросить хозяина об устройстве печи, которая была с лежанкой, местом для сушки обуви и с духовкой и удивляла тем, что не имела дымохода, уходящего в потолок. Интересно то, что печь оказалась глинобитной. Силич рассказал, что такие печи делались в старые времена в деревнях, на новой его родине. Раньше не каждый мог купить кирпич. Вот он и вспомнил про это, когда ему понадобилось соорудить печь. Сейчас на хуторе две таких печи – ещё одна в гостевой, а в бане железная печь. Трудно было подобрать подходящую глину. Глина, пожалуй, самое главное, в этом деле. Он по моей просьбе объяснил систему дымохода. Это тоже являлось проблемой и даже сейчас, если долго не топить, то возникают трудности с тягой. Что бы создать первоначальную тягу, он снимает теплоизоляцию с железной трубы в районе коптильни и греет её костром или паяльной лампой. Но это случай исключительный и является аварийным вариантом.
Я высказал удивление, что как, мол, можно одному всё это построить. На это Силич пояснил, что всё делалось постепенно и не без помощи добрых людей, при этом он однозначно кивнул в сторону Виктора.
В доме было тепло и уютно. На стенах висели фотографии разных времён, в основном групповые и почти все на охотничью тему.
–Это чтобы не забывались друзья и знакомые,– пояснил Силич, когда я после очередного перекура с Виктором на улице, решил рассмотреть снимки.
На некоторых фотографиях был узнаваем наш хозяин в разном возрасте.
В доме имелось достаточное количество журналов и книг, стоявших на сделанных из жердочек полках. Книги и журналы лежали стопкой на столике, стоявшем, как видимо, возле кровати хозяина.
По корешкам книг можно было судить, об интересах их хозяина и сразу становилось ясным, что Силич интересуется многим в этой жизни.
Больше всего книг наблюдалось по пчеловодству. Многие из них были мне знакомы. Увидел я и книгу, в которой вычитал много новаторства по пчеловодству, особенно по обустройству ульев и меня заинтересовало, использует ли Силич это на своей пасеке. Немного посомневавшись, я высказал одобряющее мнение об этой книге. Силич при этом аж заёрзал на месте. Он очень обрадовался возможности поговорить на пчелиную тему. Мы начали обсуждать эту книгу, но заскучавший при этом Виктор своим возгласом:
–Ну, вот, вас пчеловодов прибыло, за пчеловодов,– поднял рюмку, дав понять, что не хорошо обособляться в разговоре.
Закусывая, Силич подмигнул мне и тихо заговорщически сказал:
–Потом поговорим.
В доме ещё стояло две двухъярусных кровати. Вся мебель была самодельной, из подручных материалов, так сказать – прямо из леса и отличалась простой красотой и добротностью. Телевизор не большой, но цветной стоял на полке, прилаженной к стене, на высоте человеческого роста. Около двери висел щиток с предохранителями, стрелочным вольтметром и амперметром с нулевой средней точкой – как в старых автомобилях, чтобы контролировать разряд-заряд аккумуляторов.
Стены дома и потолок в сплошь были обиты х/б материалом светлых тонов, поэтому я не увидел ожидаемого вида каркаса из жердей. В одном месте, на стене, висел ковёр, как выяснилось – презент одного из арендаторов. На ковре виднелся, вбитый в стену гвоздь, обернутый берестой, но на нём не висело ружья.
Интересной являлась конструкция большого единственного окна, к нему и был придвинут стол, за которым мы сидели. Окно, на мой взгляд, имело относительно большие размеры для лесного жилища. Рама была одна, но в ней, также как и в уже виденных окнах, имелось четыре слоя стёкол, а сам переплёт рамы аккуратно обклеен тонким пенопленом. Откосы окна состояли из пенопластовых плит. Таким образом, видимо достигалась максимальная теплоизоляция. На мой вопрос о необычной конструкции окон на хуторе, Силич сказал, что прочитал в какой-то книге, что с увеличением воздушного зазора между стёклами больше трёх сантиметров теплоизоляция ухудшается и посетовал на то, что у нас веками промежутки между рамами делались около десяти сантиметров и сколько по этой причине зря истрачено топлива, особенно вырублено лесов и добавил, вздохнув «Много у нас в стране разных недоразумений скрытых творится»
В противовес этому мне пришла в голову мысль, что в жилище Силича, было устроено всё разумно, красиво, толково и прилично, даже очень для лесных условий.
Когда сидели за столом, я исподтишка, внимательно рассмотрел Силича. Не люблю я говорить о внешности человека. Очень часто у меня в жизни менялись первые впечатления о человеке, основанные на его внешности. Поэтому я привык, не обращать внимание на внешние данные человека. Такие вещи как аккуратность и чистота в одежде, по ситуации и естественно, состояние лица и волос, то есть основные определяющие моменты не исключались из моего внимания. Всё это было в порядке у Силича. Бороды он не носил, брился видимо не раньше вчерашнего дня, не коротко подстрижен и причёсан. Лицо выглядело моложе, относительно его возраста и, судя по нему, и фотографиям на стенах – в молодости Силич был, как говорится, не дурён собой. Какой он человек, на мой взгляд – покажет время, хотя я уже проникся к нему большим уважением и он мне очень нравился и робости перед ним, как мне показалось, у меня поубавилось. Возможно, как следствие, от выпитых нескольких маленьких (да, да – именно очень маленьких) рюмочек. Может и от того, что я что-то хорошее почувствовал в отношении Силича ко мне. Это не выражалось в его словах, видимо немного только в тоне голоса и во взгляде. Хотя конкретно это не было обозначено, но я как-то это ощущал. Хорошо, что бы я не ошибался. Кроме этого у меня возникло ощущение, что я был раньше знаком с Силичем, появилось это ощущение не сразу и не вдруг, а сформировалось постепенно и мне казалось, что я где-то его видел или он кого-то мне напоминает, но у меня бывало так и с другими людьми, очень часто мне вновь знакомый кого-то напоминал, порой я даже не мог сказать кого конкретно. На очередном перекуре я поделился с Виктором этим и он ответил, что у него при первом знакомстве с Силичем было такое же ощущение. Мы посчитали это особенностью Силича и его ауры и Виктор сделал предположение, что возможно это признак, указывающий на знакомство с хорошим человеком и заверил меня, что я непременно, как и он, смогу в этом убедиться.
После ужина долго ещё пили чай, в смысле не один раз пили знаменитый чай и ещё разговаривали.
Разговор зашёл про повадки зверей. Думаю, что потихоньку подкинул тему и держал нас в этой теме Виктор, побаиваясь, что мы опять начнём о пчёлах или про «аграрные дела».
Под действием его вопросов, Силич рассказал о том, как лось идёт на лёжку.
Оказывается лось в основном идёт против ветра, чтобы контролировать ситуацию впереди. Когда нужно залечь, он поворачивает поперёк ветра и проходит какое-то расстояние, потом поворачивает под ветер и проходит опять немного и снова поворачивает поперёк ветра, но уже в обратную сторону, то есть делает петлю и ложится недалеко от своего следа которым шёл первый раз поперёк ветра. Причём часто получается так, что этот участок следа проходит по открытому месту, а сам лось лежит в лесу. Иногда ложится так, что видит свой след и против ветра и поперёк ветра. Обязательно пройдёт по куче хвороста или по таким местам, что преследователю трудно идти, не создав шума. Вот и попробуй подойти к нему по следу. Он тебя на глаз, нюх или слух всё равно просчитает. Подойдёшь к уже пустой свежей лёжке. По утверждению Силича – получалось, что этот умница-лось, когда делает «противоволчий зигзаг», даже угадывает будущее изменение направления ветра. Делает на это поправку и контролирует ситуацию и сначала и потом.
–Блин, синоптик,– как сейчас помню, вставил при этом Виктор
Оказалось, что также делает часто раненый медведь. Ложится близко, на подветре, у поперечного следа и ждёт охотника. Горе тому охотнику, если он без собак или собаки строго идут по следу. Вот поэтому он, Силич, и тренирует своих собак, ходить по отношению к нему на подветре.
При этом он посетовал, что этому научить их до конца так и не получается. Часто срываются. Но за счёт быстроты, могут отработать петлю зверя и вовремя обнаружить его.
Виктор пытался задать вопрос о повадках пушных зверей. Силич отвечал, что он ими не любит заниматься. Один раз понюхал, как пахнет норка, когда с неё снимают шкурку и на всю жизнь хватило. По его мнению, если бы дать это понюхать женщинам, то половина из них перестала носить меха. Он так же не любил капканный лов, потому что не охотник добыл, а сам зверь на корм пришёл. Тоже самое, говорил про стрельбу с вышек – на подкормочных площадках. Это не охота. Осталось ещё чуть упростить и тогда можно привозить связанного зверя к подъезду. Вышел из дому, подстрелил зверя и вернулся с охоты.
Это он здорово проехался по охотникам из элиты. В принципе, я не соглашался с ним, но пока помалкивал.
Когда Виктор добавил, что для полноты ощущения, вышедшему из подъезда, нужно померзнуть перед выстрелом пол часа, а после выпить рюмку. Силич одобрительно покивал головой.
Мы с Виктором внимательно слушали его. Не знаю, как Виктор, но я удивлялся тому, как Силич по новому, под другим углом смотрел на всё, казалось бы уже давно устоявшееся и не подлежащее обсуждению.
Дальше он вообще выдал, что таким охотникам надо выдавать лицензии на мясокомбинат. Пошёл, завалил пару бычков и вся охота. Там забивают профессионалы бойцы и с вышки селекционный отстрел делают профессиональные егеря. Там и там – работа. Ну, а этим охотникам должно быть всё равно на мясокомбинат или на вышку, если они понимают так охоту. На приваде не охотятся – на приваде уничтожают. Волка например, лису, ну там ещё кого.
Виктор мне один раз подмигнул, когда я очередной раз посмотрел на него, чтобы по выражению его лица сопоставить его реакцию на слова Силича со своей.
Когда мы, потом, вышли покурить, он сказал
–Видал? Чего наш дед выговаривает. Видимо, у выпившего не утаится на языке, что у трезвого на уме. Похоже волнует его это очень. А ведь согласись – он прав.
–Я не согласен с этим!– не совладал я со своей откровенностью.
–Так-так-так! Интересно! А почему не говоришь, что ты против?
–Да просто. Слушаю. Перебивать не удобно.
–Ах, какие мы деликатные,– с иронией выговорил он мне. –А вот мы сейчас во всём разберёмся. Пойдём,– он затушил окурок в банке и стал дружелюбно подталкивать меня к двери.
Я уже проклинал себя за откровенность, а Виктор, ещё не переступив порога, уже начал.
–Силич, у нас тут, оказывается, есть не согласные насчёт охоты с вышек и у привады.
–Ну что ж, давайте разбираться,– Силич дружелюбно с интересом взглянул на меня, к тому времени уже севшему на своё место, напротив него.
Деваться мне было не куда и в мыслях, пожелав Виктору не очень хороших вещей за то, что его дёрнуло за язык, я начал тихо мямлить в начале своего монолога.
–Ведь на засидках, на гумнах, на приваде – это же исконные, традиционные виды охоты. Там ведь тоже нужно и умение и терпение и соблюдение трудных порой условий: маскировки, тишины. Нужен и опыт и умение, что бы обхитрить зверя, выбрать место. Особенно когда сам всё устраиваешь, на своё понимание задачи. Я вон читал, что в зайца беляка ночью зимой, на засидке, при луне нужно стрелять в светлое пятно между его тёмной тенью и луной. А в детстве тоже зимой приходилось стрелять из скрадка, у стогов и именно стрелял в тень от зайца, оказывается. Думал, что это и есть заяц. Мазал, сколько было досады и непонимания. Только позже понял, когда прочитал в книге.
Силич внимательно, поощряя меня взглядом, слушал. Когда я помянул про тень от зайца, брови его вскинулись и он удивлённо покачал головой – стало понятно, что он про такое не слышал.
Виктор, как рефери на ринге с интересом внимательно поглядывал на нас. Я не смог подобрать незлобливого слова, что бы мысленно обозвать его и продолжал тем временем
–Повадки зверей, опять же нужно знать. Погоду угадать, что бы луна светила, направление ветра. Везение и удача есть в этом, как и в других охотах. А сколько таинственности ожидания и тихого азарта в этом? Опять же выбор момента стрельбы, попал не попал и все волнения связанные с этим. Тоже касается и капканов – просто так не сразу получится и интерес там свой. Каждый раз себя проверяешь и совершенствуешь. Мне кажется, что это интересно. А охота на овсах на медведя. С чучелами на тетерева и на утку. На утку ещё с подсадной. Да и на токах из шалаша. Конечно, если стрелять зверя там, где ему оказывается помощь, это другое дело, это не правильно. А насчёт уничтожения – вопрос философский. Если смотреть с выгодной позиции, то любая охота – это уничтожение. В любой охоте есть коварство человека против зверя или птицы и он, для достижения успеха, использует много чего. Хотя бы тех же собак, оружие разное. Это с какой стороны посмотреть?... Я вот так думаю,– в этот вечер я не ожидал от себя такого. Видимо сработало то, что мне нравилась такая охота и кое-что пришлось попробовать и получается, что приходилось защищать охоту и самого себя и так как первоначальное волнение быстро прошло, я в общем, понравился сам себе. «Как бы, не посчитали меня, тем безапелляционным человеком!?» тут же со страхом подумал я, неожиданно вспомнив предупреждающие «НО» Виктора в электричке и снова сник так толком и «не посидев на коне».
В воздухе повисла пауза. Виктор, всё с тем же видом рефери поглядывал на нас. Силич с каким-то задумчивым отрешённым видом смотрел немного в сторону и тихонько покачивал головой.
Пауза затянулась. Виктор-рефери не громко хмыкнул, что можно было воспринять как – «Бокс!».
Силич встрепенулся, посмотрел внимательно на меня, потом на Виктора, помолчал ещё немного и сказал.
–А ведь, Виктор, он прав, пожалуй. Что-то меня немного унесло. Видимо старым стал, да и в основном привык помогать живности лесной. Вот и думать стал с этих позиций. А вот он говорил, и я вспомнил себя и в детстве и в молодости. Прав он. Видимо у меня азарт уже не тот.
Наш рефери сидел с обалдевшим видом, от этих слов Силича. Он неожиданно из рефери сам превратился в боксёра, получившего лёгкий нокдаун.
–Ну, блин, аграрии! Вы со своим деревенским детством развели меня. Начинали по малолетству с засидок, да с подглядок. Всё равно я считаю, вы не правы. И я никогда с вами не пойду на ваше гумно,– в шутливо обиженной форме высказался он и специально, видимо, применил тематически созвучное слово. Мы поняли, что это не принципиальная точка зрения. Видимо он тоже понял, что они с Силичем хватили через край, но противился просто по инерции, уже ради шутки.
–Главное видимо в чувствах, в страсти которые вызывает охота и в том, чтобы не воспользоваться бедственным положением животных и чтобы не переходить количественную грань в угоду себе и в угоду азарту. Всё дело в отношении к охоте и то, что в ней привлекает тебя,– дальше Силич говорил, что его волнует отношение к охоте внуков. Сыновей уже поздно воспитывать. Каких охотников воспитал, когда сам молодым был – такие и получились. Хотя вроде, по его мнению, ребята не плохие в плане охоты. При этом он рассказал случай.
Были они у бабушки в гостях. Охотились осенью на утку. Он с сыновьями: один в пятом-шестом классе, другой на пять лет старше – шли с озера. Охота не получилась – пустые возвращались. Парни увидели грача, бродившего по полю вдалеке. Пристали, давай мол, мы по нему. Грач, в общем, птица вредная, но ребята этого не понимали тогда. Ну, разрешил им Силич, из мелкашки, которую взял и носил сам, для создания полного вида охоты. С его ружьём ребята ходили по очереди. Грач далековато находился. Сыновья стреляют по очереди – мажут, а птица не улетает. Потом, всё таки, подстрелили, младший сбегал, принёс. Рассмотрели трофей. Силич их и спрашивает, мол, вы его есть будете? Те таращатся на него, как бы нет, не будем. А зачем тогда подстрелили? У охотников так, что подстрелил – то и кушай. Вот попрошу бабушку, она вам приготовит и ешьте. Те молчат – поняли суть. Сейчас он уверен, не будут зря стрелять по птичкам ради цели и детям своим объяснят. Он заметил, что потом уже лет через двадцать, прочитал у одного писателя такую же мысль. А жил этот писатель намного раньше, лет сто назад.
–На внуков, посмотреть – вроде не видно у них плохого. А, приглядывать надо, пока молодые,– в конце своего рассказа вздохнул Силич.
Мы вскоре убрали всё со стола, помыли посуду и после нашего с Виктором перекура улеглись спать. Учитывая, нашу предыдущую бессонную ночь и дорогу, мы с Виктором уснули быстро.
Так в неполном описании прошёл мой первый день на хуторе у Силича.
Прошёл этот день вопреки моим переживаниям нормально, даже отлично, поэтому я с хорошим настроением спокойно уснул.
(5)*