Рассказ-3. Охота, как в первый раз

Охота, как в первый раз

Сквозь сон, интуитивно чувствуя приближение рассвета, в приятной дреме, я наслаждался уютностью тепла в доме и, не надолго проснувшись, подумал о том, как бы мне сейчас пришлось в лесу – на ночёвке.
Повернувшись на бок и решив продолжить самый приятный утренний сон, я услышал тихий вопрос Виктора, заданный как будто в безадресном стиле.
 – А не пора ли нам – пора?
Несмотря на дрёмотное состояние, я внял его словам, и немного беззвучно пожевав губами, с участием языка, чтобы придать ему после сна связность речи, всё равно сонным голосом ответил.
– Может быть,– и спросил, – Сколько времени?
– Шестой час, наверное, – услышал я ответ Виктора.
– Тогда, точно пора,– я потянулся в постели, расправляя тело.
– Вы чего там шепчетесь? Говорите нормально. Я уж давно не сплю, – услышали мы голос Силича и он, поняв, что мы пришли к обоюдному согласию – вставать, первым поднялся с постели и включил ночник, чтобы ярким светом основного светильника не ослепило глаза.
Одевшись быстро и накинув ватник, он вышел на улицу.
Когда он вернулся, мы уже заправили кровати и обували уличные тапки в виде старых обрезанных резиновых сапог, собираясь выйти на улицу.
– Морозно на улице. Куртки одевайте, а то прохватит со сна, – приободрившись, оповестил он, тут же включил основной яркий свет, переставил чайник с печки на газовую плиту и стал поджигать газ.
На улице действительно, ощущалась колючая прохлада осенней ночи. На траве местами лежал сизый иней, посланник грядущей зимы, вокруг стояла тишина, и только шипящий звук собственных шагов по замёрзшей траве нарушал эту тишину. Небо, над головой, ясное и чистое представило все свои звёзды, с еле заметной бледностью, говорящей о том, что они скоро исчезнут. По всем признакам погода на этот день ожидалась хорошей и это радовало.
Попутно перекурив натощак, мы вернулись в дом. После утреннего моциона, я в полной мере оценил приятность тепла в доме. Глинобитная печь, в меру, по погоде, протопленная с вечера, хорошо сохранила тепло до утра и избавила нас от неприятной утренней прохлады в доме, которая так часто бывает даже в капитальных домах, не говоря уже о лесных избушках и землянках и я приплюсовал ещё одну положительную особенность устройства хутора.
Унюхав от нас запах табака, Силич с укором прочитал нам лекцию, о вреде курения вообще, и особенно натощак, заканчивая при этом приготовление завтрака.
– Садитесь пить чай, нетерпёжные куряки,– пригласил он нас, миролюбиво ворча.
Мы быстро позавтракали, подстёгиваемые, как это водится нетерпением, поскорее выйти в лес. Поблагодарив хозяина и, услышав ответное «на здоровье», мы быстро обули просушенные на печке сапоги, оделись по походному, с учётом собственных прогнозов на погоду и вышли в сени, где висели, с вечера приготовленные сидора, вместе с ружьями.
У входа в сени, понимая, что дело идёт к охоте, нетерпеливо поскуливали собаки.
Силич вышел вслед за нами.
– Но-но, ишь разголосились,– обратился он, к в общем-то не громко, поскуливающим собакам. Те перестали поскуливать и с выжиданием смотрели на хозяина, повиливая хвостами.
– Что на охоту охота? Ох уж эта охота. Всем на неё охота!
Я удивился хорошо вплетённому в его речь четырёх кратному слову охота.
– А попроситесь хорошо, может вас и возьмут добрые люди, что бы вы от скуки не померли,– продолжал он шутливый диалог с собаками.
Так непроизвольно разрешалась ситуация с вопросом, об участии собак в нашей охоте, к общему удовольствию всех участников и хозяина.
Честно говоря, меня уже с вечера волновал этот вопрос, и я всё время ожидал, что это произойдёт в виде просьбы: или Виктора или самого Силича. А здесь вон оно, как вышло.
Завидев нас с сидорами и ружьями, умные псы снова, не вытерпев напряжения, стали поскуливать и прыгать возле нас, как будто, в самом деле, выражая этим свою просьбу.
– Да конечно возьмём, с превеликим удовольствием,– сказал Виктор больше, обращаясь к собакам, чем к их хозяину. Но собаки не понимали смысла его слов и крутились вокруг нас и только когда услышали от Силича:
– Ну – вот, повезло вам. Идите – ищите,– на последнем слове собаки рванули вниз в сторону леса и стали кружить неподалёку на лугу, дожидаясь нас.
Виктор, помня о вчерашнем договоре насчёт сена, спросил хозяина, про вилы. Силич отошёл в сторону от нас и появился в предрассветной мгле с вилами. Виктор, принимая вилы, немного задумавшись, обратился к нему:
– А, что если мы, прогуляемся до Проталины и приведём беглеца?
– Вам это не в тягость будет?– озабоченно спросил Силич.
– Да какая тягость,– больше обращаясь ко мне, парировал Виктор, – Всё равно нам с угодьями знакомиться надо и какая разница куда идти,– по его тону и по взгляду Силича, я чувствовал, что решающее слово за мной, как за более новым человеком в их компании и я конечно с удовольствием согласился.
Силич поинтересовался, умею ли я ездить верхом и, получив ответ, что я в детстве летом на каникулах с коня не слазил, внимательно взглянул на меня и выразил удовлетворение:
– Это хорошо, а то Виктор с Юркой не знают, с какой стороны к коню подходить надо,– на что Виктор весело проговорил:
– Вот видишь, Силич, вас кавалеристов прибыло!
– Тогда, сейчас принесу уздечку и седельце,– и он снова отошёл, не замедлив вернуться с самодельной уздечкой, красиво сплетённой из мягкого капронового шнура в одной руке и со скрученным в рулон «седельцем», совсем не похожим на настоящее седло, в другой.
Такой сбруи я никогда, за свою детскую «кавалерийскую» практику не встречал и поэтому удивлённо посмотрел на Силича.
– Седельце универсальное, для упряжки в волокушу, копны возить. Для внука смастерил. Сразу и седёлка и седло, правда – не совсем настоящее. Зато нести не тяжело. По стремени взрослому в него не сесть, а ехать удобно. Садиться на коня надо, как на не осёдланного – на одно стремя сильно нельзя опираться. Там сам поймёшь, что к чему.
Мы растолкали сбрую по сидорам.
– Вы его взнуздайте сразу и отведите в поводу сначала немного в лес, а потом садитесь, а то он артачиться начнёт. Если что, «овса» ему хворостиной задайте,– я, в отличии от Виктора, понимал Силича и пояснил ему жестом, о чём идёт речь, изобразив как будто я хлещу под собой коня и Виктор с пониманием кивнул мне головой.
Напутствуемые принятым «не пуха не пера», мы тронулись в путь.
Рассвет уже откровенно вступал в свои права и уже просматривалась кромка леса на противоположном конце луга.
Мы пошли не тем путём, которым привёл меня накануне Виктор, а сразу – по его праву проводника, взяли круто к реке и прошли мимо пруда и огорода с капустой.
Видимо Виктор, по возможности, решил совместить обязанности проводника и гида. По охотничьей привычке тихо разговаривая, он рассказал мне про пруд и ремённо-жердевую изгородь. Оказывается за счёт того, что пруд являлся результатом взрыва, глубина его была большой, не смотря на небольшую площадь зеркала воды и за счёт взрывной волны произошло уплотнение его стенок и они не обваливаются.
Показал он и «полоскальню» для белья. На двух столбиках, вбитых в дно реки, была закреплена ось-жердь с ручкой для вращения на конце, выходящем на берег. К жерди, между столбиками, были прикреплены два перекрестия, соединённые своими концами продольными жердями. При вращении продольные жерди поочерёдно опускались в воду, а потом поднимались вверх, проходя круг за кругом. К этим жердям и прикреплялось бельё. Как оказывается всё просто. Тут же, на изгороди огорода, было сооружено вешало, для сушки белья. Видимо бельё сушилось без предварительного выжимания. Это очень кстати особенно в холодную погоду. Получалось так, что руки почти не касались воды в результате всего процесса.
Возле изгороди собаки засуетились, причуяв какой-то след и забегали, поскуливая от огорода к воде. Мы мельком обратили на это внимание и пошли дальше, поняв, что какой-то зверёк выходил из воды в сторону огорода и вернулся обратно.
Виктор на правах хозяина, кроме охотничьего снаряжения нёс вилы.
Только-только углубившись в лес, мы услышали влёт птицы и шум от бега собак, кинувшихся в сторону её полёта.
– Пошла работа,– тихо комментировал Виктор и видно было, что он, как и я взволновался и напрягся.
Какой охотник останется спокойным в такой ситуации, не смотря даже на то, что стрелять – нельзя и ружья разряжены. Руки сами тянутся к оружию. Мы оба усмехнулись своим вовремя прерванным попыткам изготовиться к выстрелу.
Виктор вывел меня, на уже знакомого вида, гужевую дорогу, петляющую между деревьев и кустов и имеющую явно выраженный генеральный курс на северо-запад. Собаки перебегали дорогу на виду у нас, то с одной стороны, то с другой – иногда вместе, иногда порознь, выпугивая птицу под выстрел. Мы ещё не раз слышали и видели взлетающих птиц. При таком обилии дичи, работа лаек являла собой классический вид. Если бы была возможность стрелять, ах если бы, то уже не по одному трофею висело у нас на поясе.
  Характерным оказалось то, что собаки каким-то образом угадывали это обилие дичи и не уходили за улетающей птицей. Виктор уже видимо привык к этому и не так восторженно, в отличии от меня, воспринимал происходящее. Я впервые в жизни ощутил, хотя и не в полной мере, прелесть охоты в дичных местах с хорошими собаками. Птица взлетала по одиночке и выводками. Выводки рябчиков не улетали сразу, поднявшись с земли, птицы рассаживались на деревьях и только потом по очереди улетали в глубь леса. За это время можно было подстрелить и пару птиц. Тетерева из выводка поднимались по очереди вертикально вверх словно, выстреливаемые огни фейерверка. От волнения у меня пересохло в горле. Вид видимо у меня был ещё тот, потому что Виктор всё время усмехался, глядя на меня.
   Но больше всего я восторгался собаками. Мне раньше приходилось видеть лаек на охоте, когда ходил с другими охотниками. Случалось, что некоторые собаки уходили вперёд и поднимали дичь вне выстрела и никакими усилиями их нельзя, удержать от этого. Здесь же собак не было видно впереди, они появлялись только после взлёта птицы, которую они поднимали на крыло и всё это в зоне досягаемости для выстрела. Лая при этом коротко тявкала и, выскочив из леса, сначала провожала взглядом птицу, а потом укоризненно посмотрев на нас, дескать, ну что же вы охотники не стреляете, снова скрывалась в лесу. Виктор при этом часто показывал ей рукой на подветренную сторону и она повиновалась взмаху его руки.
  Иногда, когда собаки появлялись впереди дальше положенного расстояния, он тихо протяжно свистел и собаки направлялись нам навстречу и дождавшись его взмаха рукой, снова уходили в лес. Несколько раз они поднимали птицу позади нас, которую мы уже прошли и она, затаившись, пропустила нас.
   Ради того чтобы посмотреть на это и испытать восторг от увиденного, даже пусть без возможности пострелять, стоило ехать к Силичу. Я уже со вчерашнего дня был доволен тем, что меня забросила судьба к нему, не говоря о сегодняшнем дне, который ещё только начался.
Речку мы перешли вброд, расправив краги болотных сапог. Собаки нашли спокойную воду ниже по течению и переправились вплавь и подбежали к нам мокрые, уже на другом берегу и, как принято у собак окатили нас брызгами воды, отряхиваясь почти у наших ног.
Всю дорогу Виктор, заметив холмик или бугорок земли, пытался расковырять его вилами и иногда, если попадалась мелко-песчаная почва, устраивал небольшое порхалище для птиц, как можно больше раскапывая землю.
Такие же порхалища, устроенные раньше, встречались нам по пути, со следами пребывания птиц на некоторых из них. Виктор тоже не пропускал их и перекапывал добавочно.
В одном месте он свернул в сторону от дороги и подвёл меня к странному сооружению, смысл которого я совсем не понимал. Между деревьями, на высоте – чуть выше колена, были натянуты верёвки, на которых подвешены веники из различных прутьев, с листьями и без листьев и обрывки толстых верёвок, с раскрученными прядями, а также куски старого тряпья. Всё это было облито, судя по запаху, смесью: солярки, мазута, дёгтя и возможно ещё чего-нибудь. Виктор показал на кучу хвои, листьев и сухой травы, так же пропитанной той же смесью. Я молча всё разглядывал, теряясь в догадках. Но, заметив с одной стороны кучи, углубление наподобие гнезда и помёт птицы, я догадался, что это противопаразитная добровольная обработка всякой лесной живности. Работает она по принципу мазута на железной дороге, о чём уже рассказывал Виктор вчера.
Он показал мне и галечник в виде отбортованной жердями россыпи, около него стояли, укрытые от дождя мешки, с запасом мелкой гальки. Он пояснил, что это летний галечник, а для зимы, на помостах кормушек, добавочно стоят поддоны с галькой.
Учитывая экскурсионный характер нашего передвижения, мы затратили больше времени, чтобы дойти до нужной нам кормушки. По моим подсчётам до неё было километра два, с чем и согласился Виктор, когда я сказал ему об этом и пояснил, что это крайняя кормушка и все сооружения Силича находятся в круге с таким радиусом, чтобы был ещё километр до границы заказника.
Мы сняли ружья с сидорами и разместили их под елью неподалёку. Виктор стал носить вилами сено к кормушке. Я приметил под крышей длинные деревянные трёх зубчатые берёзовые вилы и стал забрасывать ими на крышу сено. Сообразив, что моей работе будет дана оценка позже, когда сено улежится, я старался особенно и пояснял Виктору хитрости стогометания. Работая, мы не прекращали разговора. На мой вопрос: «как одному человеку можно возвести такое сооружение?» Виктор пояснил, что Силич пользовался талью из блоков и обратил моё внимание на то, что кормушка стоит между деревьев и стенки её ставились вертикально с использованием их. Иногда Силич заранее собирал стенки и заготовлял жерди для перекрытия и крыши, а потом с помощниками доделывал кормушку. Когда появился Орлик, работа облегчилась.
Эта кормушка, как и изгородь на огороде была связана ремнями. Я удивился прочности всей конструкции. Виктор пояснил, что связывались стенки кормушки размоченными ремнями, после, высыхая, они стягивали жерди с невероятной силой. При таком способе – не допустимо повторное смачивание ремней. Так были сделаны не все кормушки – часть из них сколочена длинными гвоздями.
Закончив дело, мы двинулись дальше, причём Виктор забрал вилы с собой, пояснив, что оставит их на дороге к Проталине, чтобы на обратном пути забрать их, не делая крюк к кормушке.
Я всё время посматривал на компас и пытался определяться на местности и изредка просил Виктора свериться по карте. Он доставал карту, мы останавливались и сверяли наш путь, в конце концов, чтобы каждый раз не доставать карту и не тратить время на остановки, он отдал её мне.
Солнце уже поднялось высоко и становилось жарковато. Мы расстегнули, а потом и вообще сняли курки и уложили их в сидора.
Собаки, беспрестанно работая, за пределами заказника ещё пару раз подымали птицу. По одному рябчику я успел выстрелить, но промазал. Виктору я, с досадой, объяснил свой промах – дурацкой привычкой: неправильно целиться в подъёмную, на взлёте, птицу. Всегда беру прицел под неё – не могу закрыть её стволами. Так случается несколько раз в начале охоты, по горячности, пока сам себя не настропалю.
Мы отметили с ним в разговоре, что у Силича в заказнике птицы намного больше и Виктор пояснил, что во многих охотхозяйствах основной прессинг на дичь, кроме охотников, оказывают сами егеря своей охотой. Часто случается так, что в егеря берут заядлых охотников и получается, что охотхозяйство взяли в аренду для егерей. Лучший егерь это не охотник, а просто работник охотхозяйства без оружия. Это мнение Силича и у него в своё время работал такой егерь и был лучшим из остальных в плане, пользы для леса. Хотя многие удивлялись, зачем он его принял на работу, дескать, он даже не охотник. Иного егеря, из охотников, только и можно увидеть в лесу в сезон охоты – на охоте. В другое время его туда не загонишь. Большой совести и сознательности требует эта профессия. Как говорит Силич, в егеря надо принимать гринписовцев, а то часто получается, что первый браконьер –  это егерь. Ладно хоть, проталинские егеря – нормальные ребята.
Так с разговорами, с привалами-перекурами, мы дошли до кордона на Проталине. В прошлые времена там стоял посёлок лесорубов, но после вырубки леса его перенесли и дома тоже некоторые, а другие разрушились сами и пошли на дрова пастухам и охотникам. Давно это было. Когда у арендаторов встал вопрос о кордоне, это оказалось лучшим местом. Они устроили пруд на речке Проталине, развели рыбу.
Егеря – их двое, работают по графику – три дня вместе, три дня один, три дня выходной. Так получается, что на кордоне всегда кто-нибудь есть и есть возможность делать работу, которая требует участия двоих человек.
С опушки леса, издалека, усевшись снова на перекур, мы рассматривали местность. Кордон располагался на берегу длинного пруда. По берегам речки и пруда раскинулись большие, по здешним местам, луга. Лес стоял вокруг, вдалеке, за лугами и это делало, на мой взгляд, место немного не уютным. На берегу пруда, отдельно от других строений, красовалась своим добротным видом баня и от неё на пруд вели мостки. Видимо с них набирали воду для бани и ныряли в пруд, после парилки, а может и ловили рыбу. Остальные строения: большой дом и два сарая стояли поодаль от берега и отсвечивали крышами из оцинкованного металлопрофиля. По белизне брёвен и досок, не успевших почернеть от солнца и влаги, во всём кордоне угадывался новострой, всё выглядело красиво, не хватало только вида деревьев, почему-то ни одного деревца не росло около строений.
Виктор показал на двух пасущихся на лугу лошадей, пояснив, что гнедой масти – это Орлик. Я по созвучию слов: орловский, не орловский ожидал, что Орлик должен быть светлой масти.
Мы встретились с егерем, он был один без напарника, Виктор познакомил нас, звали его Николаем. Николай пояснил нам, что ему их жеребца пришлось загнать в стойло, когда на кордон пришёл Орлик и что он собирался привести беглеца к Силичу, завтра – когда появится его напарник.
Своих собак он подозвал к себе и послушных отвёл их в сарай и запер там, пояснив нам, что иначе – свары не избежать и тогда «янычары» Силича разделают их собак «на лоскуты».
Николай пригласил нас обедать. Но мы отказались от обеда, по инициативе Виктора и попили только чая. Потом он объяснил, что ребята закупают продукты на месяц и у них с ними случаются перебои. В отличие от Силича, у них нет подспорья: ни огорода, ни кроликов – только рыба изредка.
Когда вышли на улицу курить, Николай поинтересовался у нас – знаем ли мы про случай. Мы с удивлением уставились на него. Он, поняв, что мы ничего не знаем, немного сомневаясь – стоит ли рассказывать, но все таки, не вытерпев и предупредив, что бы мы держали всё в секрете пока от Силича – до поры до времени, рассказал нам.
Случай вышел такой – расскажу его со слов Николая и последующих комментариев Виктора, по дороге обратно, когда мы обсуждали с ним произошедшее. Да и умный Силич сразу, по нашему приходу, начал задавать вопросы, поняв, что мы наверняка в курсе и после нашего с ним разговора, тоже рассказал эту историю как участник. Обстоятельства, которые произошли позже – при которых разрешилась эта история окончательно, тоже вошли в мой «сводный рассказ» этой истории. Дело в сумме из всех уст было так.
На кордон, по протекции одного из арендаторов, приняли третьего егеря. Парень молодой, какой-то странноватый. Сразу чем-то не понравился своим коллегам. Не то, что – что-то плохое выпирало из парня и сразу обозначилось, а вот какая-то странность – в виде оторванности от реальной жизни, с налётом лубочного романтизма, в понимании сути профессии егеря, постоянно проявлялась в его разговорах. Причём это было всё в виде штампов, которые постоянно им подчёркивались, и он эти штампы поведения пытался навязать двоим своим напарникам. Толи он пользовался правом протекциониста, толи получил какие-то инструкции, но у мужиков сложилось к нему не понятное отношение.
Егеря отвечали на все его вопросы, стараясь ввести в курс дела и тут же получали безапелляционные поправки. Они уже подумывали, что вероятно это их будущий руководитель. Замашки такие были на лицо. Он стал проявлять разные авторитарные инициативы и мужики не знали, как на это реагировать.
На третий день «Главный егерь», как называли его в шутку между собой проталинские егеря, решил отправиться, посмотреть угодья и познакомиться с Силичем, о котором был уже наслышан. Одевшись, с потугами на вид «аля ковбой», он отправился в путь, предупредив, что может погостить у Силича некоторое время. Мужики удивились про себя и заочно пожалели Силича, решив, что такой гость, вряд ли понравится старику.
Вот этот инициативный страж фауны решил обозначиться у Силича с трофеем в качестве презента, тем самым положить начало добрым отношениям – нашёл же чем удивить. Да Силич, наверное, по каждой птице горюет.
По дороге к заказнику с трофеем у него ничего не вышло. Уже в заказнике, он на «правах работника» охотхозяйства, движимый «благой» целью, подстрелил глухаря и то не с первого раза.
Выстрелы услышал Силич и решил, сходить посмотреть, кто это там стреляет на слуху. Взял ружьё и отправился, с собаками конечно, на перехват. Собаки, зная, что Силич не будет стрелять из-под них дичь, ушли в широкий поиск. Как он говорит: «далеко шлындают иногда – интерес их разбирает». Ушли собаки на ветер, хотя старик их всегда старается держать с подветра, тут видимо причуяли какого-то зверя.
Силич шёл по дорожке и не заметил в стороне нового егеря, тот как раз сидел, перекуривал, при хорошем настроении – с трофеем. Вот, этот егерь, и решил показать свою толковость, принципиальность – как нужно службу править, хотя, как потом признался мужикам – догадался, кто перед ним. Кричит ему:
– Стой! Положи ружьё на землю,– строго так.
Силич повернулся, заметил его, тот на него уже из ружья прицелился, и отвечает.
– А пусть оно на плече повисит, как ему положено, а ты, парень, на человека ружьё не направляй. Нельзя так делать.
Новый егерь решил добиться своего, что бы старик положил ружьё на землю. Подходит, не сводя с него ружья, и представляется егерем и продолжает требовать положить ружьё на землю.
Ситуация дурацкая. Силич ему в ответ:
– Если ты егерь – предъяви документы и выполняй свои обязанности по правилам.
Но наш страж уже впал в раж и прёт быком. Подошёл к Силичу, отвёл в одной руке своё ружьё в сторону, чтоб ловчее дотянуться другой до его ружья и сдёрнуть с плеча. Получилось так, что он оказался с разведёнными руками, вот его и распяли подоспевшие Указ и Лая.
Лайки всегда, каким-то образом чуют, когда их хозяин останавливается в лесу и через некоторое время подбегают к нему. А эти ещё услышали не добрый голос незнакомца, да ещё и чувство вины, видимо, было у них, что проворонили и опоздали. Вот они с ходу, молча, без лая и сработали. Силич не успел опомниться, у егеря ружьё выпало и на каждой руке висит по собаке, свалили и давай рвать. Только тот от боли ногой дрыгнет – собака его за ногу, только освободившейся рукой взмахнёт – она его за руку, да всё это с лаёчным перебором зубами.
Трудновато было старику отогнать собак, те парню все четыре конечности вмиг проштопали.
А горе-егерь орёт:
– Силич, убери собак,– тем, что назвал его по имени, удивил старика. Знал, оказывается, кто перед ним, зачем тогда так вёл себя. Так и с не знакомыми охотниками нельзя.
Силич ему помощь оказывает, рубаху на себе порвал, бинтует его. Сам весь в расстройстве. А егерь злой от боли стал, стонет и выговаривает, дескать, если бы мог руками пошевелить – перестрелял бы всех его собак. Тут Силич и смекнул, что человек до конца дурак и ничего не понимает. Но расстроился очень, ведь, как ни как – человека его собаки порвали.
Ситуация не простая, вроде тот и сам виноват. Этому егерю все потом об этом толковали. Ведь по сути он совершил нападение на Силича и собаки защитили своего хозяина.
Силич кое-как остановил кровь, быстро сходил за Орликом, привёз бедолагу к себе. Промыл ему раны, обработал, осмотрел, перевязал. Немного успокоился, что увечий не будет. Потом, по его просьбе, отвёз его на Проталину вместе с трофеем.
Там герой бравирует, с одной стороны, с другой стал требовать, чтобы ехали в посёлок и позвонили родителям, что бы те попросили родственника, который его устроил – пусть, мол, приезжает за ним. Вроде как с ранением он, на службе пострадал и к нему должно быть особое внимание. Короче взбаламутил всех и всё, что бы обозначить себя героем и страдальцем.
Напарники ему пытались всё объяснить – тот не в какую. Родственник, что приехал на джипе за ним, матом и руганью поставил его быстро на место. Из всего стало понятно, что этот дальний родственник арендатора, ни на что не годный – глупопомпезный парень, всех уже достал.
Потом этот арендатор, когда зимой был у Силича, успокаивал его, убеждал не расстраиваться и хвалил собак, что грамотно поступили и правильно разрешили ситуацию.
«Главного егеря» уволили – сам попросился, тем более напарники ему тихо намекнули, что Силича собаки всегда теперь будут рвать тайком его, если встретят в лесу. Сказали они так, потому что он вначале им соврал. Когда Силич привёз раненого, они, втроём, чуть не на руках перенесли и уложили его в доме, после этого Силич вышел на улицу, чтобы дать возможность пострадавшему, всё излить коллегам по цеху.
Немного погодя вышли и егеря и стали успокаивать его. В разговоре и выяснилось, что пострадавший им сказал, что он также как Николай, это его в своё время рвали за Силича Лая и Указ, и новый егерь знал уже от мужиков эту историю, хотел обнять Силича и тоже попался на этом. Вот раз он врать вздумал, егеря ему тоже приврали насчёт собак. Намёк был шуточный – розыгрыш, но тот поверил.
Но больше всех остался доволен его влиятельный родственник, потому что побаивался, как бы этот парень не выкинул чего-нибудь совсем плохого. Он с самого начала испытывал неловкость перед остальными арендаторами за своего протеже. А вот у Силича – это не прошло даром. Он стал думать, как своих собак приучить – без команды не трогать ни кого. Старик даже стал стыдиться их поведением. Вот такая история.
Поговорив ещё немного с Николаем, мы засобирались в обратный путь. Орлика мы поймали без проблем. Он узнал Виктора, унюхал хлеб и позволил, одеть на себя уздечку. Это было главное, что меня беспокоило в нашей экспедиции. С детства я знал, как трудно поймать коня, если он не даётся. Встречаются такие лошади часто. Орлик по характеру оказался доверчивым. Седлать сразу мы его не стали, решили отвести немного в лес – конь нехотя повиновался.
Дойдя до ручейка, Виктор предложил пообедать и стал хлопотать с костром и котелками. Мне он предложил заняться «кавалерийскими делами», видимо в его представлении – это был трудный и длительный процесс. Он удивился, когда я, отведя коня к поваленной берёзе, в миг оседлал его, напоил ниже по течению ручья, привязал его там же и, вернувшись, стал помогать ему.
Видно было, что конь не очень доволен тем, что его лишили компании сородичей, он все время посматривал в сторону Проталины.
Погода стояла отличная, можно сказать – эталон бабьего лета. Тепло, но не жарко. Костёр с дымком и котелками, собаки, ружья с патронташами, конь, ручей, красивый осенний лес составляли картину нашего привала. Наверное, любой художник загорелся бы желанием взяться за кисть от вида такой картины. Мы, как водится в лесу, тихо переговаривались.
Меня удивила самодельная уздечка. Вид у неё был красивый. Может кто-нибудь удивится этому слову, применительно к сбруе. Но, тот – кто понимает толк в этом, поймёт меня. Я не вольно вспомнил слова песни: «…как поймаю зануздаю шёлковой уздою…». Капроновый шнур был сплетён и перевязан в перекрестиях красивыми узлами. Всё своё восхищение я высказал Виктору, пока помогал ему. Он пояснил, что у Силича есть книга по морским узлам, и он пытался объяснять им с Юркой, для чего пригоден тот или другой узел, и советовал заучить по нескольку узлов. Но они, в очередной раз, расстроили старика своим безразличием к этому делу, за что он, как всегда, пожурил их незлобно. С его слов выяснилось, что Силич в молодости занимался парусным спортом и это увлечение узлами пришло оттуда.
Я пытался высказаться по поводу разумного устройства «седельца», но Виктор слушал отрешённо и в конце концов признался, что не понимает меня. Видя, что я с недоумением смотрю на него, он с горечью возмутился моему удивлению и признался, что никогда не сидел на лошади и вообще далёк от лошадиной темы. Я обещал преподать ему урок верховой езды, на что он согласился при условии, что бы это происходило не далеко от хуторка, чтобы было – где отлежаться, если «этот Орлик уронит меня». Видно было, что он побаивается. Он объяснил мне, что видел, как Орлик гарцует и балует под Силичем. Мне не терпелось – попробовать, что представляет из себя, Орлик под седлом.
Мы поели супа, причём Виктор прихватил пару картошин и наш суп получился не простым супом, из концетратов, а совсем как настоящий. Потом, как водится, пили чай. Чай у охотников это непременная вещь.
Варили суп и кипятили чай одновременно, в двух котелках. Котелки являлись собственностью Виктора и представляли собой две больших высоких консервных банки, одна больше другой, с прилаженными к ним дужками. Банки вставлялись одна в другую с прокладкой из полиэтиленового мешка и занимали мало места в рюкзаке. Виктор объяснил, что его жена по его просьбе старается покупать консервы в подходящих для этого банках, поэтому он периодически меняет свои котелки. Мне понравилась такая придумка, потому что приходилось в своих походах, обходиться одним котелком, а это не так удобно. Поэтому я решил, подобрать себе такие же банки. Если такие котелки помнёшь нечаянно или потеряешь – не жалко и проблема исправима.
Я отметил про себя, что Виктор устраивал таган для котелков по таёжному. Он не делал перекладину над костром на двух воткнутых рогатках. Рогатку он использовал одну и косо положил на нее не очень длинную палку, воткнув второй её конец в землю. Свободный конец палки нависал над костром и котелки было удобно снимать и вешать
Во время привала Указ и Лая, как умные, правильно воспитанные, лайки улеглись в стороне и, приведя себя в порядок, через дрёму наблюдали за нами. Когда вода для чая в большой банке стала закипать, Виктор достал из своёго рюкзака две одноразовых чашки и пачку овсяной крупы «Геркулес» и сделал обед для собак, залив крупу кипятком. Когда каша остыла, он подозвал собак, поставил перед ними еду и дал команду «Стоять» и только через полминуты, скомандовал «Можно», после этого собаки принялись есть. Он пояснил, что Силич как бы и против этого, мол, пусть сожгут жир и вечером поедят, но он всегда нарушает этот некатегоричный запрет.
После обеда, отдохнув, мы стали собираться в путь.
Помня предупреждения Силича об особенностях «седельца», я потуже затянул подпругу. Орлик при этом недовольно повернул голову назад и посмотрел на меня. Я всё время разговаривал с ним спокойным голосом, движения мои были уверенными и нарочно, для первого знакомства, слегка грубоватыми. Я помнил заповедь наездника – лошадь должна чувствовать руку всадника.
Воспользовавшись наклонённой берёзой как ступенькой, я сел в седло и построже взял поводья. Орлик, как все лошади – больше бывающие на воле, чем в работе, пытался выразить недовольство и поартачиться, но он был зануздан, и, взяв поводья ещё строже, я дал понять ему, что с ним не будут церемониться и умный конь всё понял.
Виктор с восхищением и тревогой наблюдал за мной и предлагал подержать Орлика за уздечку, когда я садился в седло, но я отказался.
Когда ситуация с Орликом стала понятной и контролируемой, я прогнал его немного вперёд по дороге и потом обратно, конь повиновался. Виктор с восхищением смотрел за моими «кавалерийскими» упражнениями.
Связав наши рюкзаки вместе, мы приладили их позади седла, в качестве перемётных сум. Одев ружьё за спину, я снова сел в седло, и мы тронулись в путь.
Виктору я предложил идти впереди, чтобы иметь возможность стрелять по дичи, а сам поехал сзади.
Через полчаса пути, собаки подняли двух рябчиков и Виктор подстрелил одного. При выстреле Орлик только пошевелил ушами, и я отметил про себя, что лошадь приучена не бояться выстрелов. Это было хорошим признаком.
Дичь принесла Лая, дав понять Указу, что сделать это должна именно она. Наученный своей подругой, он и не очень претендовал на это.
Виктор при этом беспрестанно нахваливал её и, когда она положила птицу неподалёку, он отдал ей команду «Стоять» – собака замерла. Он подошёл и взял дичь. Перед тем как взять дичь, он, нахваливая и поглаживая Лаю, прижал её голову к своему колену, прикрыв им дичь от собаки. Этому приёму его научил Силич, по его словам, для Лаи так легче переносить расставание с дичью. Иначе, собаке очень трудно – отдать дичь не хозяину и она может тащить её до самого дома, если сорвётся.
Сам Силич поступал так же, потому что по молодости Лая не хотела отдавать дичь, рычала даже на хозяина и только выручала команда «Стоять», которой собаки были научены со щенков перед чашкой с едой.
Я поздравил Виктора «с полем» и услышал его «спасибо».
Несколько раз Виктор отказывался от моего предложения, сесть на Орлика вместо меня. Его не устраивало даже то, что я буду вести лошадь в поводу.
По дороге мы забрали вилы, вошли в зону заказника. При виде аншлага, не сговариваясь, разрядили, ружья.
День уже клонился к вечеру. Виктор, выйдя на перекрёсток двух дорожек, сходящихся под острым углом, вдруг остановился, чему-то улыбаясь и глядя на меня. Я остановил коня. Он указал на дорожку, которая примыкала к нашей, и начал рассказ, как бы отвечая на мой немой вопрос.
– Той осенью к Силичу приезжали внуки, я тоже был у него в это время. Утром разошлись на охоту. Я ушёл пораньше с Указом в одну сторону, а они с Лаей – в другую. Так советовал Силич – иначе собак не поделить между собой. Если Лая уйдёт первой, то Указ всё равно уходит к ней, а так он думает, что она осталась дома и спокойно охотится. Возвращался я как раз по этой дорожке и, не дойдя до перекрёстка, увидел взлёт глухаря и копалухи. Они как раз сидели на перекрёстке. Ты ведь знаешь, что птица любит такие места, а тут ещё вдобавок клевер растёт. Поднялись далековато от меня и вдруг я слышу выстрелы – не настоящие, а голосом: «Бац… бац», а чуть погодя «попал, попал» – и узнаю голос старшего внука. Тут же слышу и второго внука: «А мне нельзя стрелять, копалуха только на виду была». Увидели меня, застеснялись и рассказали, что они таким образом оттачивают навыки охоты, когда идут по заказнику. Просили деду не говорить, а то, мол, ещё смеяться будет. Я ребят похвалил за выдумку и утешил, чтобы не стеснялись и что дед их только похвалит. Сам сейчас так же иногда делаю, когда иду по заказнику. Специально ищу дичные, на мой взгляд, места – стараюсь найти дичь. Согласись, что самое главное в охоте – это сделать всё, чтобы дичь попала в зону поражения выстрела. В этом и заключается мастерство охотника. Вот так и тренируюсь, и ты знаешь, по-моему лучше получается брать прицел и выцеливаю поспокойней. Нет того ажиотажа, если идёшь с заряженным ружьём. И вообще, я скажу тебе, что у меня произошла переоценка смысла охоты после того, как я попал к Силичу. Как-то поубавилось азарта и удовольствия. Даже грустно от этого бывает.
Признаться – подобное чувство уже было и у меня сегодня утром.
Мы уже отошли от перекрёстка далековато, когда собаки подняли глухаря. Он взлетел относительно близко и набирал высоту вдоль дороги, поэтому представлял собой отличную мишень, но не это поразило нас с Виктором. Всё дело было в самом глухаре. При влёте глухаря, я инстинктивно натянул поводья и конь остановился. Виктор тоже остановился и мы оба хорошо успели рассмотреть птицу.
– Ты видел?– спросил Виктор, с удивлением глядя на меня. Я с таким же удивлённым видом, ждал объяснений от него.
– Что ты видел? – тихо и настойчиво переспросил он, не дождавшись ответа от меня. Было видно, что он о чём-то усиленно думает.
– Крашеного глухаря я видел. Крашеного жёлтой краской,– медленно, не веря своим глазам, тоже тихо и на распев от удивления, выговорил я.
– Значит, мне не показалось, ты значит тоже видел, что у глухаря хвост жёлтый.
Я согласился с ним и попросил объяснить мне, что это значит.
На что Виктор ответил, что он сам ничего не понимает и ничего по этому поводу не может сказать. Я спешился, мы выбрали место и уселись перекурить. Как мы не старались, мы – не могли ничем объяснить виденное нами. Мы оба понимали, что глухарь крашенный – уж очень ляписто-вызывающе жёлтым был его хвост, но ничего по этому поводу не могли предположить. В конце концов Виктор уверенно предположил, что это точно очередная придумка нашего старого друга, и мы решили поскорее дойти до хутора и всё выяснить.
Он под этим предлогом окончательно отказался от урока верховой езды. По моему подозрению, он использовал необходимость скорейшего свидания с Силичем – для выяснения непонятных обстоятельств с глухарём, что бы не садиться на Орлика. Честно сказать, мне самому хотелось, всё узнать поскорее и я не стал принуждать Виктора.
Мы уже подходили к опушке леса, когда собаки покинули нас и прямиком направились к своему хозяину.
Выйдя на луг, мы увидели, что из трубы-пня идёт дымок. Виктор сделал предположение, что мы сегодня будем мыться в бане. Меня удивила уверенность, с которой он это высказал и я спросил его о причине такой уверенности. Он ответил, что у Силича, по заведённым порядкам, после покосных дел – всегда полагается банька. Он может быть для себя одного и не всегда соблюдает такой порядок, но в отношении гостей это уж непременно. Я заметил вслух, дескать, какие уж там покосные дела – пару навильников сена бросили. Но он объяснил, что у старика это пунктик в отношении к гостям.
По лугу мы продвигались ускоренным шагом. Темп задавал Виктор – как ведущий, Орлик со мной на спине являлся ведомым.
Заслышав собак, Силич вышел из дома-стога и видимо, как всегда стал разговаривать со своими лайками. Это было понятно по немой для нас, ввиду большого расстояния, сцене.
Виктор неожиданно для меня попросил, пустить Орлика вскачь, чтобы показать Силичу мои кавалерийские способности, но я постеснялся. Мне это показалось не уместным, поэтому я наотрез отказался. Виктор почему-то настойчиво стал уговаривать меня. Мы так и подошли к Силичу, препираясь между собой. Причём я говорил тихим голосом, а Виктор как мне показалось намеренно громким.
Силич тревожно поглядывал на нас, видимо принял наш спор за размолвку и видно было, что это его озадачивает. Он вопросительно уставился на Виктора и тот тут же ему всё объяснил. Лицо старика подобрело. Он внимательно посмотрел на меня с добрым прищуром своих глаз и, подбадривая, спросил меня.
– А тебе что, неужели не хочется детство вспомнить?
Я молча пожал плечами – мол, дескать, не против.
Правильно истолковав мой жест, Силич понял, что он как хозяин должен попросить меня об этом.
– Прогони его по кругу, ему это не во вред, а для вашего полного знакомства с ним это будет кстати.
Я снял ружьё и рюкзаки, передал всё Виктору и спросил Силича, не пугается ли Орлик птиц, которые неожиданно взлетают перед ним и не спотыкается ли он на полном скаку.
Силич, давая взглядом и мимикой лица понять Виктору, о важности и толковости моих вопросов, ответил, что у коня нет таких пороков.
Мне показалось, что я покраснел как мальчишка, когда разворачивал коня. Каблуками и поводом я дал понять Орлику, что от него требуется и умный конь взял с места в галоп. Проскакав немного я, пришпорил ещё коня. Делал я это несколько раз и каждый раз Орлик ускорял свой бег пока не дошёл до своего предела. Конь старался вовсю и мне показалось, что он добрал предельную скорость уже по собственной инициативе – скачка ему нравилась. Конь стелился в упорном галопе погони. Душа у меня пела от не забытого с детства восторга. Тело не забыло и посадки в седле и тех движений, которые превращают всадника в одно целое с конём. Хотелось скакать и скакать, поэтому, сделав круг большим, чем задумывал, я резвым галопом подскакал к наблюдавшим за мной. Резко осадил коня и, уловив миг его остановки, привычно соскочил с седла.
Виктор с восторгом смотрел на меня. Силич одобрительно проговорил
– Видна школа! Молодец, не забыл! Орлику похоже понравилось, видишь как приободрился. Я его в такой галоп не пускаю. Так, если не услежу и он по баловству сорвётся – сразу осаживаю… Вот видишь, Орлик, и ты побывал под молодым всадником, а то до сих пор нормальной, в натяг, скачки не пробовал. Поили его?– спросил он и, получив ответ, что второй раз конь пил совсем недавно из Марьи, Силич принял у меня коня.
– Пойду на лонжу его определю. Пусть теперь каторжанином на привязи побудет. А вы проходите в дом,– он разнуздал коня, – Пойдём, беглец, – и повёл Орлика рассёдлывать.
Когда Силич успел сунуть коню корку хлеба, мы не заметили, но то что Орлик пережёвывал хлеб, следуя за хозяином, мы не ошиблись.
Я обратил внимание на стремена, не запачкал ли я их подошвами сапог – они оказались чистыми. Дело в том, что стремена были деревянные самодельные, гнутые из черёмухи. Не буду рассказывать толковость их устройства, но по всему понятно, что это удачный технический экспромт Силича и подвязывались они хитрым узлом, позволяющим при его ослаблении регулировать их длину. Я во время смекнул, что такие стремена не гоже пачкать и, садясь в седло, к удивлению Виктора, каждый раз тщательно вытирал сапоги о траву.
Когда Силич отошёл, я спросил Виктора – не прояснилось ли что-нибудь насчёт крашеного глухаря. Он ответил, что когда там было спрашивать, когда старик с возгласами «смотри, смотри» чуть не оторвал ему полу от куртки.
– Слушай, я несколько раз это видел: и в кино и по телевизору и не думал, что это так красиво и волнительно наяву. Избаловали нас киношными трюками с падением лошадей, мы на них так просто смотрим, как на обычную вещь. А тут подумалось: вдруг если что-нибудь не так, аж – страшно стало. Вы конечно с Орликом произвели фурор. Силич только и «…тот как стелется,…этот как сидит,…и руку правую отвёл назад, как будто с шашкой и откуда это у него?» И действительно, откуда это у тебя?– удивлённо спросил он
– Да просто привык держать так повод или хворостину в руке, что бы подгонять коня.
– А как ты одной левой управляешь лошадью?
– Сам не знаю, как так получается,– с удивлением, что действительно не могу понять, как и когда этому научился и не замечал этого раньше, ответил я.
– Блин, кавалерист!– по-доброму, подвёл итог Виктор.
Мы уже зашли в дом, когда вернулся Силич. Он с порога пристально, даже неожиданно строго, посмотрел на нас и спросил.
– Как там, на Проталине новый егерь?
Стало понятно, что старик просчитал всё и понял, что мы в курсе всех событий и юлить, выполняя обещание, данное Николаю, бесполезно.
Я уставился на Виктора, предоставляя ему право отвечать Силичу.
Виктор, от неожиданности немного протянув с ответом, сказал, что на Проталине всё нормально, новый егерь вроде как уволился – не понравилась ему работа егеря. Говорил он это спокойным тоном, как бы подчёркивая не значимость и обыденность новостей.
Как я уже сказал раньше, мы услышали рассказ Силича об этой истории и увидели его переживания. Он понял, что мы в курсе и рассказал всё сам. Жалко стало старика, мы как могли, успокаивали его и «мыли кости» тому егерю.
В одну, из возникших пауз, Виктор (молодец, у меня не получилось бы так), что бы отвлечь Силича от тяжёлой темы, спросил его:
– Силич, объясни, что за странного глухаря с жёлтым хвостом мы видели в твоём заказнике?
Силич с трудом отрываясь от своих переживаний и поэтому, сначала промедлив, не очень воодушевлённым тоном переспросил
– Что видели его? Значит, попал я в него? А то я толком не заметил, попал или нет, – и видя наши раскрытые от непонимания и удивления рты пояснил нам:
Что к нему приезжали арендаторы с ребятишками в гости и устроили войну-забаву с « этими,…как они называются? Что шариками с краской стреляют». Бои у них тут шли – будь здоров. Одно «ружьё такое» сломали, нечаянно наступили на него ногой. Оставили его ему, может, на что сгодится и заряды оставили остатки. Силич починил его, попробовал – стреляет как новое. Думал, приедут – отдаст.
Когда ходил косить сено на кормушку, заметил, что один глухарь совсем зажирел, обленился и подпускает совсем близко. По его словам, это проблема в заказнике – птица от спокойной жизни перестаёт сторожиться человека. А ну как вдруг, какой браконьер проходом пройдёт, сколько сразу сможет подстрелить? Он поэтому, попутно и специально, когда есть возможность, перед открытием охоты, ездит на Орлике, щёлкает кнутом и «кышкает» при взлётах птицы. Задумка – что бы птица стала поосторожней. А этот лентяй жирный совсем обнаглел, не боится, вот он и решил его «шариком ошарашить» что бы знал. Вреда не должно быть ему вроде, а наука будет.
Мы с Виктором долго удивлялись изобретательности старика: и при нём высказывая ему это, и наедине, когда выходили покурить на улицу.
При очередном таком перекуре, когда уже стемнело, мы сначала увидели взлетевшую с нижнего огорода сигнальную ракету красного цвета, осветившую всё вокруг, а потом уже и услышали слабый хлопок её выстрела.
Собаки ринулись к огороду и там несколько раз тявкнули. В ночной тишине мы слышали всплески воды – видимо они забегали в речку. По поведению собак мы ничего не поняли, тем более они вскоре прибежали обратно мокрые и было не похоже, что бы стрелял человек. Это было понятно и по поведению собак и по тому, что мы заметили – ракета взлетела с середины огорода, но мы в отсветах ракеты не видели кого-либо и подоспевшие к огороду собаки, не дали бы, выйти оттуда человеку и не оставили его, если бы он там спрятался. Так ничего и не поняв, мы вошли в дом и рассказали всё Силичу.
– А, наскочил таки поросёнок,– проговорил он и рассказал нам.
Оказывается, он видел утром, что собаки, когда мы уходили на охоту, кого-то причуяли у огорода и пошёл посмотреть – в чём дело. В огороде он обнаружил погрызенный вилок капусты, причём, его не просто попробовали, а хорошо покушали. По поведению собак он понял, что это бобёр, у них ниже и выше по течению есть запруды. Вот он, чтобы напугать воришку, насторожил сигнальное устройство на воткнутой жерди и сделал растяжку. Видимо тот и напоролся.
– Будет знать, как по огородам шастать!– лукаво закончил он.
– Ну Силич с тобой не соскучишься,– сказал Виктор подмигивая мне – я мол, что тебе обещал.
– Да, старик горазд на выдумки!– подумал я с восторгом.
Потом, уже совсем вечером, мы действительно ходили в баню.
Баня, оказывается, была первым, построенным на хуторе – универсальным жилищем Силича, с отдельными: парилкой, мойкой и большим предбанником. Печь топилась из предбанника, который в своё время служил по совместительству комнатой для жилья. Вход в парилку осуществлялся через мойку, имеющую меньшие размеры по отношению к ней.
Силич объяснил, что по его наблюдениям, в маленьких банях людей больше одновременно находится или в предбаннике или в парилке. Вот согласно этому, он и выбирал такие размеры всех трёх частей бани. По его теории – чтобы не подорвать здоровье работой, новые территории нужно осваивать со строительства бани. Поэтому он и придумал такую баню-дом. Многие делают большую ошибку – оставляя строительство бани на последнюю очередь.
Во всех трёх отделениях бани ощущалась соответствующая их назначению температура. Но больше всего мне понравилось две вещи:
Первое, что поперечная перегородка, отделяющая мойку с парилкой от предбанника вместе с дверью в мойку являлись светопрозрачными и с хорошей паро и тепло изоляцией. Они, оказывается, были сделаны, опять же из жердей и обиты с двух сторон х/б материалом красивой расцветки, а внутри них проложено с воздушным промежутком два слоя вощёной пергаментной бумаги. Поэтому светильник горел только в предбаннике, а свет от него, пробиваясь через такую перегородку и дверь, освещал и мойку, и парилку. Оригинально, очень удобно и безопасно в пожарном отношении, особенно когда Силич жил с единственной керосиновой лампой.
Второе это то, как установлена узковысокая ёмкость для холодной воды. Снизу и с боков её прикрывал теплоизолирующий слой из моха, с покрытием поверх него из того же материала которым были обиты стены. Сама ёмкость врезана в перегородку между дверью в мойку и продольной стеной, сразу около входной двери. Получалось, что воду, всегда холодную, можно брать и из предбанника и из мойки, для этого имелись отдельные крышки с обеих сторон. Наливать воду тоже удобно – не далеко от входной двери.
В бане у Силича, кроме металла присутствовали только природные материалы.
Я уже, как само собой разумеющееся, более спокойно, то есть не так восторженно, отмечал про себя увиденное на хуторе.
Меня интересовал вопрос, как Силич готовил еду, когда жил в бане, я не мог что-нибудь предположить самостоятельно по этому поводу и спросил об этом его.
Силич одобрительно крякнул и объяснил, что к печке вместо дверцы приставлялся как бы удлинитель со своей дверцей. Верх этого удлинителя и являлся варочной плитой. Сейчас он снят за ненадобностью. При этом Силич показал мне на заглушенные болтами отверстия, через которые крепился удлинитель печки.
Виктор сразу после ужина прилёг на кровать и уставший, сморённый послебанной истомой быстро уснул . Ему, в отличии от меня, пришлось прошагать весь путь до Проталины туда и обратно. Хотя я и был полдня кавалеристом, но тоже устал – меня клонило ко сну.
Силич видел это и предложил спать.
Лёжа в кровати я, как и в прошлый раз перебирал в мыслях житие Силича и всё время завидовал ему белой восторженной завистью.
Вспомнилось, что по словам Виктора, Силич не хочет для себя иметь соседей на хуторе. Гостей, если люди хорошие – да, а соседей – согласен только километров за девять. Что бы не было перекрытия четырёх километровых зон. Это для пчёл хорошо и для дичи. Максимальное расстояние, на которое летает пчела от пасеки – четыре километра. А при таком же втором заказнике можно производить периодическую поощрительную охоту в них. Ездить друг к другу в гости и чтобы всегда соблюдался статус хутора по желанию первого его хозяина.
Как-то получилось, что рассказывая про охоту, я в общем и ничего не рассказал про неё. Ничего, о её, волнующих душу особенностях. Зачем рассказывать? Если человек не занимается охотой – ему многое будет не понятно. У охотника же у каждого свои ощущения и своё восприятие её прелестей, трудностей, превратностей и недостатков.
Как и вчера, засыпая, я подумал, что и этот день тоже получился отличным в моей жизни. Наверное от этого мне снились в ту ночь хорошие сны…
(4)