Начало трудового пути

                Начало  трудового  пути

         Комбинат «Ростовуголь» находился в городе Шахты, Ростовской области. Первая беседа состоялась с начальником отдела обогащения Дмитрием Яковлевичем Ярошем. Его рабочее место находилось в общей комнате с подчиненными. Говорили, что от отдельного кабинета он отказался, чтобы лучше наблюдать за сотрудниками. В комбинате он пользовался большим уважением, был строг и справедлив. Я рассказал о себе и после многочисленных вопросов получил предложение  работать на Гундоровской центральной обогатительной фабрике, которая находилась в 200 километрах от города Шахты в   станице «Гундоровская».      Фабрика построена на границе с Луганской областью. Ближайший крупный населенный пункт - город Краснодон. Железнодорожная станция «Изварино», обслуживающая фабрику, расположена на украинской территории,  в пяти километрах от фабричного поселка. На территории станицы действует 9 шахт, которые обросли жилыми поселками. Добывают коксующиеся угли,  составляющие сырьевую базу фабрики. Шахты и фабрика объединены в трест «Гундоровуголь».   

     Фабрика расположена  у автодороги Краснодон - Каменск. По другую сторону дороги - поселок для работников фабрики и двух шахт. Жильё и работа рядом, не нужен  никакой транспорт.  Захожу в кабинет директора. За столом - очень полный человек, его живот буквально лежит на столе. Обрюзгшее лицо  ещё не старого человека, пронизывающий взгляд из-под  больших  мохнатых бровей. Знакомимся. Оказывается, Валерий Александрович Затопляев - выпускник Московского горного института,  и ему приятно принять меня на работу.

     На фабрике Затопляев недавно, переведен министерством для усиления руководства из  украинского Донбасса. Фабрика пущена в эксплуатацию два года назад, но освоение мощности идет плохо. В конце беседы он спросил, кем бы я хотел работать?  И тут же подсказывает: «Лучше начать с мастера с окладом 980 рублей,  хотя можно и начальником смены с окладом 1400 рублей. На этих должностях работает много практиков,  и их надо менять». Я выбрал должность с большей зарплатой. Понадеялся на моё старание и волю к познанию. 
     - Хочу работать начальником смены, - ответил  я твердо.
     Рассказал свою биографию, о том, что мы с матерью были беженцы и  нуждаемся. Затопляев согласился  и  сказал: 
     - Будешь для начала подменным, а там будет видно. В Донбассе у меня работали ребята,  евреи, - он назвал несколько фамилий. - Старательные, преданные делу, теперь двое из них директора фабрик, с которыми считается руководство.

     Я начал примечать, что с кем бы я ни начинал разговаривать, многие почему-то отмечали моё еврейское происхождение. Иногда к этому относились сочувственно, доброжелательно, а иногда и наоборот. И если об этом не говорили «открытым текстом», всё равно я это ощущал. Так было на протяжении всей  трудовой деятельности.

     В тот же день я определился с жильем. Меня поселили в отдельной маленькой комнатке на первом этаже женского общежития. Мужского  не было, так как подавляющее большинство работавших на фабрике - женщины. В комнате были кровать, стол, стул, шкаф и умывальник, под которым стояло ведро. Туалет на улице. Питался в столовой и дома  всухомятку. Кипяток  брал  из титана. Получил спецовку:  куртку, брюки, резиновые сапоги - кирзовых  на складе не оказалось.

     Чтобы управлять фабрикой, надо изучить её досконально. В техническом отделе я взял проектную записку  и чертежи, где  указывалось размещение оборудования и  его номер  (позиция). Первые две недели работал только в первую смену, присматривался. Многократно проходил по всей технологической цепочке, от ямы, куда поступал  в  вагонах уголь с шахт, до погрузки готовой продукции. Это был длинный путь.
     Уголь для обогащения поступал на самую верхнюю отметку главного корпуса и последовательно проходил через всё технологическое и транспортное оборудование, до загрузки  в железнодорожные вагоны.   

     Придя с работы домой, я раскладывал чертежи  и  досконально их изучал. На чистом листе бумаги записывал по памяти номера  установленного оборудования, последовательность прохождения угля по технологической цепочке. Потом  приступил к изучению диспетчерского управления фабрикой. Все оборудование главного корпуса запускалось в работу и останавливалось автоматически с пульта управления. Постоянная телефонная и радиосвязь со всеми рабочими участками требовала от диспетчера большого внимания, четкой и быстрой реакции, а это возможно только, когда хорошо знаешь фабрику. Вскоре я мог самостоятельно выполнять все операции диспетчера, что вызывало во мне чувство большого удовлетворения.         

     Через некоторое время один из начальников смены уходил в отпуск, и мне представилась возможность самостоятельно проверить себя в деле. На меня ложится вся  ответственность за работу предприятия, особенно во вторую и третью смены, когда с фабрики уходит всё руководство. От моей работы зависит и работа шахт,  грузящих добытый уголь в местный парк железнодорожных вагонов.

     За смену ужасно уставал. Фабрика работает с частыми остановками, так что приходилось  посещать места нарушения  и ликвидировать неисправности.  Подниматься  неоднократно с нулевой отметки на 37-ю по лестнице тяжело даже для молодого и крепкого человека. Предусмотренный для этого  лифт не работает. Управлять людьми оказалось самым сложным делом.  А пока лезу во все дырки. Кончилось это для меня печальным событием: травмой. 

     Теплый, солнечный день сентября. Воскресенье, дневная смена. В диспетчерской слышится своеобразный гул от работающих механизмов, вибрируют стекла в окнах. Редко раздаются звонки мотористок с рабочих мест. На пульте горят все лампочки, свидетельствующие о нормальной работе механизмов. Фабрика работает в автоматическом режиме.  Вдруг на световом табло гаснут лампочки, остановлены  грохоты.  Прекращается подача угля в главный корпус. По телефону мотористка докладывает, что на одном из грохотов порвался плоский приводной ремень, отметку засыпало углем. Предлагаю слесарю поставить новый ремень. Но, увы, запасного ремня не оказалось. Пришлось сшивать старый. Слесарь выполнил эту работу, но надеть ремень на приводной шкив не может, так как его размер стал меньше.  Просит  помочь. Залезаю на грохот. Стоять в рост невозможно,  приходится присесть на корточки.  Электродвигатель со шкивом установлен на платформе, одна сторона которой закреплена шарнирно, а на другой имеется натяжной болт. Этим решил воспользоваться слесарь, пытаясь изменить положение платформы. Освещение очень плохое, светильник покрыт толстым слоем угольной пыли. Слесарь работает на ощупь. При повороте болта он вышел из зацепления с платформой, и она вместе с электродвигателем развернулась вокруг шарнира, ударив меня  между носом и губой. Я свалился на сито.

       Зажав рану грязным носовым платком, побежал в медпункт. Медсестра  промыла рану, сделала укол от столбняка и стала звонить в местную больницу.  Но машины на месте не оказалось,  и мы с медсестрой пошли туда пешком.  Дежурный фельдшер сделал новокаиновый укол, чтобы  снять боль,  и принял решение поставить скобку. Специальный пинцет и скобы были в больнице. А опыта у фельдшера  мало. Два раза скоба выскакивала из пинцета, но с третьего раза он справился с задачей. Полежав с часик в больнице, я отправился  в общежитие.

     Придя к себе, весь в угольной пыли, я не мог лечь в постель  и  потому, сняв сапоги, улегся на полу у двери.  Никто из фабричных ко мне не пришёл. Так, с очень неприятными мыслями, пролежал до следующего дня, но и в этот день никто меня не навестил.  Я ждал если не помощи,  то хотя  бы  сочувствия. 

     К концу дня в комнату постучали. Дверь открыла  молодая незнакомая женщина. Смущено улыбаясь,  представилась:
     - Меня зовут Валя, я живу на втором этаже.  Работаю на фабрике не в вашем цехе, а на углеподготовке.
     Я разрешил ей войти. Она стояла передо мной, а я лежал на полу,  разглядывая  посетительницу.   
     - К вам что, никто не приходил? -  Я промолчал.
     - Подумала, может вам нужно  помочь?  Не стесняйтесь.   
     Я ответил не сразу. Мне надо было  три вещи: умыться, поесть и сочувствие. Но сказать об этом незнакомой женщине постеснялся.  Она это поняла.   
     -  Знаю, что вам нужно, - умыться.  Сейчас приду.

     Через некоторое  время она вернулась с чайником горячей воды.  Улыбка не сходила с её лица, она  решительно встала на колени и намоченным полотенцем стала отмывать угольную пыль с моего лица,  шеи и волос  так, чтобы не замочить повязку.   
     -  А сесть вы можете? -  спросила Валя.
    Я сел.  Она без смущения сняла с меня рубаху и продолжила своё занятие, протирая грудь, спину, руки. Я почувствовал себя  беспомощным ребенком.   
     - У вас бритва есть? Вам бы побриться, лучше отмоется въевшаяся   пыль.
     Я поднялся, достал электробритву и начал бриться. А она ушла.    
     Через час Валя вернулась с кастрюлей,  в которой была рассыпчатая отваренная картошка и кусочки колбасы.

     За трапезой я внимательно рассматривал свою новую знакомую. Приблизительно моя ровесница, пухленькая, с красивой смуглой кожей. Поинтересовался, где она так хорошо загорела, на что она ответила, что всегда  такая и специально не загорает. Брюнетка, две небольшие косы уложены на голове венком, большие карие глаза, красивая форма губ. Брови выщипаны в узенькую полоску. Грудь великовата для девушки. Тонкая ткань платья плотно облегает фигуру. После чаепития она встала и сказала:  «Приду завтра».

      Я немного отошёл от своих печальных мыслей. А что если шрам на лице останется? Как же я предстану перед  женщинами, выбирая жену?.. Правда, слышал, что шрамы мужчину украшают. Но эта  философия хороша,  когда речь идёт о других.

     На следующий день Валя пришла  после смены и принесла еду. В общем-то, я её ждал весь день и думал о ней.  Ел и задавал Вале вопросы: откуда приехала и чем занималась до фабрики? Ответы были уклончивые, она  смеялась и отшучивалась. Но всё же  кое-что я разузнал. Приехала она из Ставропольской области, кончила десять классов, вышла замуж, родила мальчика. С мужем разошлись. С работой  не ладилось, и ей порекомендовали поехать в Донбасс. Сын находится у её родителей.  Работа на фабрике не нравится, и она думает, куда  уйти.  Валя стала заходить  ко мне  почти каждый день. А с работы за всё время моего бюллетеня, так никто и не пришёл.

      Мне сняли скобу. Марлевую повязку сменили наклейкой. С большим удовольствием я вымылся в фабричной бане, стал ходить в столовую. Жизнь возвращалась в обычное русло. Наша дружба с Валей переросла в любовь, чего и следовало ожидать. Время мы проводили по большей части у меня, иногда ходили в клуб смотреть кино. Через некоторое время Валя сообщила мне, что уходит с фабрики на другую работу - воспитателем в мужское общежитие соседней шахты. Там ей дают  комнату. Наши встречи прекратились.  Я её не видел больше полугода. 

         Однажды, неожиданно, она пришла ко мне и расплакалась.  Выплакавшись, рассказала, в чем дело. 
      Валя искала мужа. Приглянулся ей молодой парень, приехавший работать на шахту из Белоруссии по комсомольской путевке. Он отслужил в армии. Они договорились, что  поженятся. Но  несколько дней назад этот парень после получки пришёл к Вале пьяный. Изрядно опьянев, он положил голову на стол и заснул. Пытаясь его разбудить, она обнаружила, что он мертв. Её сняли с работы, уже несколько раз  вызывали к следователю. И она  решила  уехать  к родителям. А ко мне пришла  проститься. Мне было её очень жалко.

      После травмы я пришёл на работу. Главный инженер  прочёл мне  получасовую нотацию на тему техники безопасности. Вывод банальный: самое дорогое у человека - это жизнь, и её надо уметь сберечь... План, авторитет, должность, деньги... - все это ерунда. Об этом надо помнить каждую минуту и всю жизнь.

      Следующая неприятность: нормировщик отказывается выплатить мне деньги за время  болезни в связи с травмой. Иду выяснять, в чем дело. Оказывается,  в травме виновен я сам, и потому фабрика имеет право не оплачивать  больничный лист. К тому же у меня малый стаж работы - неполные два месяца,  я ещё не заработал того, чего требую. Это надо же такое придумать?!  Жалуюсь начальнику цеха - никакой реакции. Тогда я пожаловался на нормировщика директору Затопляеву. Тот произнёс только  одно слово: « заплатить».   

      В смене - всё те же вопросы и проблемы. Не все понимают интеллигентные выражения «сделайте пожалуйста», «прошу побыстрее»,  «опаздывать нельзя»...
      Диспетчер докладывает, что фабрика остановилась из-за переполнения бункера. Надо перекрыть шибер на конвейере,  но он засыпан углем, не могу найти, где он. Спрашиваю у диспетчера: «Гена, где находится шибер?»  Отвечает: «Семён Ильич, честное слово, не брал».
      За подобную шутку хочется дать по физиономии. Но сдерживаюсь, делаю вид, что не понял. Про себя же думаю, что придет время - ты  заплатишь за это хамство. Такое нельзя оставлять без внимания. Дозволенность подобных шуток ведёт к снижению авторитета.

      Закупорилась течка в пылеуловителе, фабрика остановилась. Прошу  дежурного слесаря прочистить течку. Отвечает, что это не входит в его обязанности. Приходится лезть в пылеуловитель самому и выполнять эту очень опасную работу.

      Не хватает угля для нормальной загрузки фабрики. Иду на ямы привозных углей, где грузчиками  вручную  выгружаются вагоны.  Работа каторжная. За смену шесть человек должны  выгрузить 1200 тонн.  Язык не поворачивается сказать:  «Ускорьте выгрузку». Пытаюсь с ними подружиться, сочувствую,  присматриваюсь и обнаруживаю, что в бригаде ; довольно интеллигентные люди. Интересуюсь, кто же идет на эту работу? Пояснили, что половина из них побывала в плену у немцев, и они не имеют права сменить работу и выехать из данной местности. Есть среди них и бывшие офицеры  Красной армии. Оказывается, на фабрике таких много.

      Среди женщин-мотористок были работницы с уголовным прошлым, отсидевшие в тюрьмах  сроки. Не найдя работу  у себя дома, они  приехали в шахтёрские районы,  где всегда можно  устроиться, больше заработать и получить место в общежитии.
      Вспоминаю Баландину - женщину лет пятидесяти, одинокую, неграмотную, В сапоге она всегда носила финский нож. Спрашиваю: «Зачем он тебе?». Отвечает: «Чтоб не обидели». В смене была самая дисциплинированная работница, меня называла только «начальник», со временем  стала  моей защитницей…

      Частые аварии механизмов создавали завалы угля на отметках. Тогда приходилось в конце смены останавливать фабрику, собирать людей и убирать завалы лопатами. Величина завалов иногда достигала  тонны.  Местное население неохотно шло работать на фабрику. Ставка была на комсомольские наборы из Белоруссии.   Не все выдерживали условия нашей работы. Текучесть кадров создавала большие проблемы.

      Начальник цеха, Петр Петрович Штыхно, с техникумовским образованием, - пьяница и негодяй, прилагал немало усилий,  чтобы скомпрометировать меня,  доносил начальству о любом моём промахе.  Коллеги из других смен пытались приписывать себе часть трудовых успехов  нашей смены. Арбитром выступал Штыхно, и, как правило, не  в мою пользу.      

      Однажды, в ночную смену, пришлось вместе со слесарем освобождать течку от попавшей туда доски. Поток угля и воды хлынул через борт и стал заливать электрооборудование, размещенное внизу. Фабрика могла быть выведена из строя надолго. Вдвоём со слесарем мы быстро справились с бедой, но промокли, как говорится, до нитки. Запустив фабрику в работу,  я решил подсушить спецовку, прислонившись к трубе-сушилке.  Пригрелся и, убаюканный ритмичным гулом работающего оборудования, задремал. В это время две работницы решили надо мной подшутить -  они привязали к сапогу  чулок. Очнувшись минут через тридцать  и немного подсушив одежду, я заметил на ноге чулок, сбросил его и пошёл в диспетчерскую готовить смену к сдаче.  Было уже под утро.

      Сдав смену, я направился в баню,  которая размещалась в одном здании с конторой.  В вестибюле,  я увидел висящий на доске плакат:  ватманский лист, на котором была изображена  карикатура, где я  привязан к трубе. Внизу надпись, сообщавшая о бездельнике-начальнике, проспавшем всю смену. Всё это организовал Штыхно. Хотелось  кричать, что это несправедливо. На самом деле я себе не позволял во время работы ни минуты отдыха. Физически  уставал так, что, придя в баню, не мог сразу начать мыться. Сидел на скамейке под струей воды  минут двадцать, пока не приходил в себя. 

      Этот эпизод переполнил чашу моего терпения, и я объявил Штыхно беспощадную войну за справедливость, о чем и сказал ему  в глаза. Для начала, через главного инженера,  пригласил Штыхно на наряд.  Нарядом назывался сбор всех работников перед сменой, где мотористы докладывали о состоянии рабочих мест, а начальник рассказывал рабочим об общей обстановке,  указывал, на что следует обратить особое внимание, и делал расстановку рабочих. Откровенно говоря, мне нужна была очная ставка, с тем, чтобы узнать,  на кого я могу положиться в смене,  публично высказаться о состоянии дел на фабрике.   

      Это был первый случай в истории фабрики: выступление начальника смены с критикой в адрес руководства. Так сложилось, что на фабрике ряд руководящих должностей занимали люди без  образования, выдвиженцы из рабочих, боявшиеся за свое место. А потому все проблемы решались за бутылкой водки. Большинство рабочих были или молодыми людьми, прибывшими по комсомольским путевкам, или люди, репрессированные властью, не имевшие право критиковать. Появление на фабрике специалистов с высшим образованием меняло обстановку. Но с этим не хотели мириться. 

      Когда мы остались  вдвоем с Штыхно наедине,  мы продолжили противостояние. Он кричал, а я  был решителен и отстаивал  справедливость. В конце концов Петр Петрович пошёл на примирение, пообещав, что он поддержит мою смену и она станет передовой, если я перестану его критиковать. Боялся за своё место. Так, в постижении умения быть руководителем и в освоении производства, прошёл первый год моей работы.

      В отпуск я поехал в Сызрань. У меня появились кое-какие деньги, и я привез маме  первые подарки - две красивые кофточки немецкого производства.  Мама сильно изменилась внешне, ей исполнилось 55 лет, она располнела. Я её нашел даже похорошевшей, что, кстати, отмечала и вся семья Власовых. Она оформила пенсию, но продолжала работать гардеробщицей  в Доме инвалидов. В Сызрани мне было очень скучно, так как почти все знакомые разъехались.       
      Рядом с нашим домом жила   еврейская семья,  с которой  мама  подружилась. Совместные прогулки, нехитрые кулинарные эксперименты,  посиделки  на лавочке заполняли свободное мамино время. Мой приезд не остался без внимания приятельниц.

      Отметили, что у мамы - приятный сын и, слава Богу, он  вступил в самостоятельную жизнь. А то, что живёт холостяцкой жизнью  в шахтерском поселке,  это плохо. Отсюда вывод: мы должны  познакомить его с еврейской девушкой. Последовало приглашение на обед к директору одной школы, где я познакомился с его дочкой.

      Ее звали Лена, она закончила в Куйбышеве  медицинский институт и получила направление на работу в город Курган. Лена была небольшого роста, худенькая, с приятным лицом, близорукая и потому носила очки, разговорчивая, начитанная, сентиментальная. Мы стали встречаться, но во взаимную симпатию  наше знакомство не переросло.

      Незаметно подошло время моего отъезда  в  поселок, а  Лены ; на место  назначения. Я дал ей свой адрес, она же этого не могла сделать, так как у нее его пока не было. Обещала написать, как устроилась, и обо всем другом,  чем захочет поделиться. Но письма я так и не дождался. Видимо, для Лены было неприемлемо выйти замуж за человека, обречённого своей специальностью жить в шахтерских поселках. Она тяготела к большому городу, что свойственно провинциалам.  А может быть, были и другие причины. 

      По дороге из Сызрани я сделал пересадку в Харькове на поезд, следовавший через станцию Изварино. У меня было достаточно времени,  чтобы осмотреть центр города, посетить некоторые магазины и купить   радиоприемник «Донецк». В моём поселке  и в городе Краснодоне, куда  часто выезжал по выходным, такие вещи были дефицитом. 

      Приступив к работе, я окунулся с головой в свои будничные дела.  Жизнь потекла по замкнутому кругу: сон, столовая, фабрика, баня,  столовая,  дом,  сон. С появлением приемника  свободное время стали  заполнять  радиопередачи.         

      Друзей на фабрике у меня не появилось. Хотя с сослуживцами поддерживал кое-какие контакты. Это были молодые специалисты, направленные на работу. Четверо выпускников Донецкого  индустриального техникума  жили в том же общежитии,  где и я.  Двое из них работали в моей смене. Были они разными людьми.  Очень скучали по дому. От нечего делать друзья иногда устраивали  попойки,  приглашая меня быть пятым. Я отказывался, хотя в той обстановке, в какой мы жили, напиться было большим соблазном. В общем, они были хорошими ребятами, кроме одного, отличавшегося  агрессивностью, который после дикой драки и поножовщины вынужден был убежать из посёлка. Трое других ребят вскоре уволились с фабрики и вернулись в Донецк.  Были и другие, с кем я общался вне работы:  механик цеха, инженер по технике безопасности, начальник погрузки, электрик моей смены…   

      Но главное мое внимание  привлекли  другие люди, - сотрудники научно-исследовательского, проектно-конструкторского института углеобогащения, «ВНИИуглеобогащение». История его такова.

      Кончалась Отечественная война. Наука вплотную подошла к промышленной реализации внедрения полупроводников в электронное производство. Исходным сырьём стал  германий. Для экспериментальных работ СССР закупил тонну германия, заплатив тонной золота. Но вскоре германий был объявлен стратегическим сырьём, и его покупка стала невозможна. Встал вопрос получения отечественного германия.
      Обратили внимание на научного работника Абрама Зиновьевича Юровского, работавшего над проблемой удаления серы из коксующихся углей, как вредной примеси. По ходу своей долголетней работы им был проведен анализ содержания элементов таблицы Менделеева во всех добываемых углях страны. Он оказался тем человеком, который мог подсказать, с чего надо начинать решение проблемы. Германий содержался в угольной горной массе. Возникли предложения. Германосодержащий уголь подвергается «глубокому» обогащению, обеспечивающему содержание примесей не более 1-2 процента. Такую технологию надо было создать.         Обогащённый уголь сжигается, а из оставшейся золы выщелачивается германий.

      Для реализации программы издаётся секретное постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР, предусматривающее создание: института «ВНИИуглеобогащение», экспериментальной базы в Подмосковье (ОПОФ), института «Гипромашуглеобогащение»... Юровский утверждается  научным руководителем работ по обогащению и экспериментальным работам на ОПОФ, начальником которой назначается генерал из ведомства госбезопасности.  Контрольные функции осуществляет Лаврентий Берия. Институт комплектуется кадрами из наиболее подготовленных к этой работе людьми, первенцами советской инженерии, прошедшими стажировку в США, Англии и Германии, занимавшими в Донбассе руководящие должности, а также молодыми выпускниками Ленинградского и Московского горных институтов. Особое место занимали специалисты, привлекаемые из других отраслей промышленности, необходимые для разработки нового оборудования и технологий получения сверхчистых углей. 

      Так сложилось, что  в коллективе было немало  людей еврейской национальности, которые занимали ведущие места в институте. Некоторые из них: Абрам Зиновьевич Юровский, ; руководитель работ;  заместитель  директора института Малиновский; руководители направлений: Каминский, Брук,  Штейнберг,  Борц,  Файнгольд,  Гольдштейн,  Гершанов,  Зарубин... Впоследствии многие из них стали докторами наук.

      Первым директором института стал Иван Филиппович Пахалок,  хорошо усвоивший сталинский лозунг: «Кадры решают  всё». Он очень умело его реализовывал, хотя и рисковал: ведь это был период начала пятидесятых годов. Строительство промышленных объектов в Ростовской области было завершено, но их эксплуатация длилась недолго.

      В 1957 году   работы по программе «Германий» утеряли значение, так как для получения полупроводников стали использовать другие минералы. В институте появились «невостребованные» специалисты. Тогда институту было поручено помочь Гундоровской ЦОФ устранить множество проектных просчетов, освоить технологию и вывести фабрику на проектную мощность. На фабрику стали приезжать группы специалистов, им для проживания выделили целый дом. С этими людьми у меня и завязалась теснейшая дружба и сотрудничество. От них я получал знания в области исследовательских  работ,  расчетов,  новых разработок,  использования нового оборудования. Стал глубже понимать технологические процессы обогащения.

      В то же время и я для науки стал нужным человеком. Со мной, хорошо знавшим  производство,  обсуждались вопросы проведения экспериментов, исходя из местных условий. У меня в комнате почти всегда  находился кто-то из работников института. Приехав в командировку, они поначалу приходили ко мне, советовались, как лучше провести ту или иную работу. И только потом шли к директору или главному инженеру для официального разговора. В свою очередь и я посещал дом приезжих, участвовал в их спорах. Особенно это сотрудничество укрепилось, когда я был назначен начальником основного цеха, а затем начальником и ОТК,  в котором была создана специальная  исследовательская  группа. С увеличением  знаний рос  мой авторитет.

      После ряда  скандалов  наладились отношения с Штыхно. Мы привыкали друг к другу и снисходительно прощали взаимные  промахи и обиды. Но однажды произошло следующее. Придя в ночную смену, я обнаружил,  что на погрузке нет света, а емкости для концентрата  забиты. Сменщик пояснил, что над ликвидацией неисправности работает  электрик, и вот-вот свет  появится. Однако все произошло иначе. Электрик не справился с работой и ушел домой, не дождавшись сменщика. Наш же электрик не вышел на работу, якобы согласовав это с главным энергетиком. Фабрика остановилась. Начались звонки дежурного по тресту об остановке  шахт  из-за отсутствия порожних железнодорожных вагонов. Звоню Штыхно. Отвечает:
      - Я электриками не командую,  звони главному энергетику.
      Главный энергетик отвечает: 
      - Утром разберусь, а пока вызови  на фабрику электрика, который ушёл, не устранив неисправность, он живет в поселке.
      Два часа ночи.  Послать кого-либо за электриком, - пустая затея,  не пойдет. Решаю идти сам, взяв в качестве сопровождающей работницу.  На фабрику электрика притащил с трудом.  Она  заработала лишь в шестом часу утра. В восемь - у директора  планерка. Вхожу в кабинет. Там уже собралось все руководство фабрики. Понимаю по взглядам присутствующих, что  предстоит  «показательный суд».

      О причине простоя  последовательно выступают: Штыхно, затем главный энергетик,  главный механик, начальник электроцеха. Все единогласно обвиняют меня в простое фабрики. Мое выступление нервное, непоследовательное. Отвергаю свою вину. Признаю её только в том, что до сих пор не понял роли главного механика и главного энергетика в обеспечении нормальной работы механизмов на  фабрике. Сожалею, что  не поднял на ноги руководство треста,  так как фабричное не реагировало на аварию. Это уже серьезное заявление. Далее выступил секретарь парторганизации, он попробовал сгладить остроту конфликта, попросил директора и главного инженера  разобраться в спокойной обстановке. Приказ, проект которого был заготовлен заранее, о моем наказании за простой фабрики, не состоялся.  Для меня это было важным моментом, я дал понять, что те методы руководства, какие использовались на фабрике, для меня не подходят. Слишком  грамотен и независим.

      Директор Затопляев стал частенько вызывать меня к себе на дружеские беседы. Он внимательно присматривался ко мне. Его интересовало, почему я не обращаюсь с просьбой о предоставлении мне хорошего жилья, скажем,  домика,  которые строились для трудящихся фабрики?  Почему  не забираю маму из Сызрани?  Каковы мои намерения в отношении дальнейшей работы на фабрике? И даже почему я ношу стоптанные сапоги и не обращаюсь к нему за новыми? Беседовали и о том, как  совершенствовать работу фабрики. Так что, когда меня  вызвал директор и сообщил, что намерен назначить начальником обогатительного цеха, я к этому предложению  был  готов. 

      Новое назначение, которое произошло на одиннадцатом месяце моей трудовой деятельности, дало увеличение заработной платы, выход на работу только в дневную смену, избавило от ежедневного мытья в бане, но и значительно повысило ответственность.
      Теперь я - в ответе за работу цеха 24 часа в сутки. В комнате появился служебный телефон, который иногда не умолкал круглыми сутками. Совсем иными стали взаимоотношения с другими службами фабриками.  Работал  с удовольствием.

     В этот период произошло знаменательное событие в жизни страны.  Были ликвидированы министерства  и созданы совнархозы. Мы попали в Каменский совнархоз, где председателем стал Борис Федорович Братченко. Но он просуществовал недолго, его присоединили к Ростовскому совнархозу. Такое структурное изменение в управлении народным хозяйством показалось мне шагом вперед. Началось интенсивное жилищное строительство -  проработка строительства новых промышленных объектов, улучшилось автобусное сообщение. Приступили к строительству трикотажной фабрики, тракторного завода.  Станица Гундоровская и рабочие  шахтерские поселки были объединены в город  Донецк, Ростовской области.

      Новый статус территории открыл перспективу развития. Наша фабрика была переименована в ЦОФ «Донецкая». Положительно было воспринято наше предложение  о реконструкции фабрики с целью ликвидации ручного труда при выгрузки угля из железнодорожных вагонов. Началось проектирование вагоноопрокидывателя. Модернизировалась сушильная установка, что должно было значительно снизить выбросы пыли в атмосферу. Расширялся фронт флотации почти в два раза.

      Фабрика постепенно входила в ритмичную работу. Стали выполнять план, а это положительно сказалось на наших заработках. Мною было внесено несколько рационализаторских предложений. 

      Не успел оглянуться, как подошло время  второго отпуска. На сей раз мы с мамой решили  воспользоваться приглашением её племянника Яши и его жены Фиры  приехать погостить  в  Одессу. 
      Нас встретили с большой радостью. Помимо Яши и Фиры, в Одессе жили две мамины двоюродные сестры со своими семьями. У одной из них - дача  рядом с морем.  Одесса мне очень понравилась, жаркие солнечные дни, много скверов с красивыми, приятно пахнущими цветами,  шумные люди,  специфический говор. Чего стоит побывать  в сквере на Дерибасовской, где целыми днями  фанаты  обсуждают футбольные страсти!  А вечер на Дерибасовской, где прогуливаются загорелые молодые люди, местные модницы,  и сам «директор» Дерибасовской - джентльмен в шляпе,  в легком белом костюме, с тросточкой в руках.

      Мне казалось, что в Одессе живут самые красивые и самые шумные люди на свете.  А чего стоит побывать на Привозе! Свой, особый колорит комиссионных магазинов, наполовину заполненных заморскими товарами. Мы с мамой даже купили два красивых плюшевых  покрывала,  такие я видел у бабушки в Тульчине, их когда-то привезли из  Варшавы.
      Не скрою, в глубине души я надеялся  в Одессе найти свою половинку.  Но, увы! Скоро понял, что Одесса - не тот город, где  найдётся  дурочка, которая поедет со мной в  шахтёрский посёлок,  где постоянно пахнет серой, где невозможно надеть белую рубашку, где нет ни одной асфальтированной дорожки и без сапог в ненастную погоду невозможно выйти из дома, где туалет на улице, где надо зимой топить печку углем...  А мне в Одессе делать нечего, на берегу моря  уголь не добывается.

      Три недели пролетели  быстро, и пора возвращаться в Донецк, который  становился для меня  дорогим, потому что это моя жизнь, и столь же ненавистным, потому что я не видел перспективы.

      В работу втянулся быстро. Дел полно, едва успеваю отсыпаться. Появилась новая, интересная работа. В диспетчерской устанавливается телевизионный дисплей для просмотра нескольких наблюдаемых точек: отсадочные машины, выгрузка угля, погрузка готовой продукции.  Донецкая ЦОФ - первая фабрика в отрасли, где устанавливается такая аппаратура. Техника устаревшая, снятая с военного корабля, но для нас это  передовая технология.  Посмотреть, как идут работы, на фабрику приезжает директор института Пахалок. Веду его по фабрике, с воодушевлением рассказываю о  наших достижениях. Для меня подобные экскурсии стали привычным делом. Фабрику посещает немало людей:  инспектора, преподаватели  вузов,  научные работники,  коллеги с других фабрик,  представители смежных предприятий. Так в повседневной суете проходит третий год моей работы.   

      Надо забирать маму к себе,  одной ей жить нелегко. Она не возражает.  Иду к Затопляеву и прошу квартиру. Отвечает:  «Обещать-то обещал, да вот сейчас квартиры свободной нет.  Могу дать комнату с соседом, а как только появится отдельная квартира, отдам тебе». Пришлось согласиться. Перед отпуском переселяюсь в соседний двухэтажный дом. В квартире на втором этаже - две комнаты  по 18  метров - одна из них моя. На кухне - только холодная вода, туалет во дворе, печное отопление.  Соседнюю комнату занимают муж с женой и трехлетним ребенком - молодые специалисты.    

     Приезжаю в Сызрань,  узнаю, что мама перенесла тяжёлую операцию, выхаживала её семья Власовых. Уже не работает.
      - Почему не сообщила мне? 
      - Не хотела тебя расстраивать, да и помочь ты бы мне не мог.         
      Вещей для перевозки в Донецк немного, хотя кое-что пришлось сдать в багаж. 

      Вот мы и в поселке. В комнате - две кровати, стол,  две тумбочки,  всё, как в общежитии. Чтобы создать хоть какой-то уют,  покупаем ковер на стену, кровати покрываем плюшевыми покрывалами, привезенными из Одессы. К квадратному куску синего плюша пришиваем бахрому, и это становится скатертью. Соседка, рыжая - рыжая женщина, к нам относится с большим уважением, готова помочь в любом деле.

      Новое место жительства маме не нравится - «очень пахнет углем». Переживает за мою работу. Научилась косвенно определять,  что делается на фабрике.  Если из фабричных труб валит дым - это хорошо,  фабрика работает, если  дыма нет, значит, сушка не работает, а стало быть, не работает и фабрика.   

      Если работа фабрики из месяца в месяц улучшалась, то морально-психологический климат у нас у всех ухудшался. Виной тому - беспробудное пьянство директора. В пьянство вовлекал некоторых начальников. Постепенно единоначалие на фабрике становилось коллективным в лице пьяной компании. С ужасом смотрели люди, как пьяного директора, толстого, неповоротливого, тащили и укладывали в ванну, а банщицы пытались его помыть. При этом он куражился,  хватал их за разные места. Те с визгом разбегались, оставляя его, беспомощного, мокнуть в ванне, и изредка заглядывали через щелку, - чтобы определить, не утонул ли он.

      Что довело неглупого, способного человека, каким был Затопляев, до такого состояния, сказать трудно. То ли образ жизни, продиктованный поселковым бытом, то ли неурядицы в семье. Он был женат на вдове погибшего на фронте друга,  и в их отношениях с возрастом возникли нелады.

      Посещавшие меня командированные, иногда, в дружеских беседах говорили: «Как ты, Семён, здесь живешь?  У тебя прямой путь спиться».  К водке я относился с презрением. Рассматривал свое положение как временное и надеялся на лучшее будущее.  В чем-то я Затопляева понимал, даже сочувствовал.  На моих глазах погибал человек.   

      Создавшемуся положению пытался противостоять  главный инженер фабрики Иван Егорович Черевко, энергичный, предусмотрительный человек.  Был он высокого роста, складного телосложения, молодой и красивый. Внушал доверие и уважение своей выдержкой, умением выслушивать других. Отличался твердостью в принятии решений, большой трудоспособностью и  преданностью  работе. У меня с Черевко складывались хорошие, доверительные отношения, но я не был с ним близок, как некоторые другие начальники цехов.
      Между директором и главным инженером началась, как сейчас говорят, подковёрная борьба. Черевко не был трезвенником,  но поведение Затопляева осуждал, считал, что он позорит весь коллектив. Для того, чтобы утвердить своё положение, Затопляев время от времени начинал руководить производством, вмешиваясь в функции главного инженера. Черевко возмущался и отменял его указания. В противовес главному инженеру Затопляев приблизил к себе заместителя главного инженера и стал шантажировать Черевко, грозя заменить его. Наступило время, которое можно обозначить старой пословицей:  «Когда паны дерутся, у холопов чубы трясутся». Коснулось это и меня. 

      Одним из элементов проектного  технологического процесса предусматривался сбор шламовых вод и перекачка их в пирамидальные  отстойники. По мере совершенствования технологии эта операция утратила свое предназначение и временами не использовалась. Кто-то доложил директору, что эта схема  в данный момент не работает. Я был вызван в кабинет, где сидело несколько человек в нетрезвом состоянии. Последовал вопрос:
      - Почему не работает насос на отметке  2,5? - Отвечаю:
      - Насос в неисправном состоянии, требует капитального ремонта.
      Я не настаивал на немедленном выполнении этой работы, так как были дела поважнее.  Затопляев, упершись глазами в стол и чеканя слова, потребовал: 
      - Не желаю слушать твою болтовню, я не уйду с фабрики до тех пор, пока  не доложишь о пуске насоса.

      Начинаю объяснять, что в цехе только дежурные слесари и им не под силу выполнение этой работы…Он останавливает меня окриком:
      - Иди, занимайся делом, а то  выгоню!   
     Доказывать что-либо бесполезно. Я направился в баню  в надежде, что к утру директор  проспится, и тогда я с ним объяснюсь.   
      На следующий день  мне принесли приказ, где указывалось, что я из начальника цеха переведен в сменные инженеры «за необеспеченние  регламента технологического процесса…». Этим событием я был страшно огорчен. Оказалось,  что достаточно одного росчерка пера пьяного человека, и я никто. Пьяная блажь руководителя значимее, чем интересы производства.

      На моё место назначили женщину, недавно пришедшую на фабрику, толком ещё не познавшую производство.
      Прочитав приказ, я не сдав дела, ушёл домой и два дня не появлялся на фабрике. На телефонные вопросы  нового начальника цеха, почему не являюсь на работу, отвечал вызывающе дерзко, как  будто она в чём-то виновата. Задумался над тем, что нужно уходить с фабрики. Но куда?!

      На третий день зашёл к Черевко - никакого сочувствия, советует приступить к работе. Директора я стал избегать. Резко изменил отношение к работе.  В смену ходил, не надевая спецовку, большую часть смены просиживал в диспетчерской, с людьми  разговаривал меньше, чем обычно.
      Не выдержав моего поведения, Ангелина Викторовна, так звали начальницу цеха, пожаловалась Черевко. Тот выслушал  её и попросил больше к нему с жалобами на меня не приходить. Думаю, что и директор о моём поведении знал. Но какой-либо реакции не было.

      Так продолжалось несколько месяцев. В один из дней, придя с ночной смены, я лег спать, но не успел заснуть, как раздался  телефонный  звонок. На проводе Затопляев, просит зайти. Встречает с улыбкой, трезвый,  просит сесть. Пока кому-то отвечает по телефону, смекаю, - разговор будет долгим. Наверное, будет воспитывать. Про себя выстраиваю план защиты. Но защищаться не пришлось. Директор предложил мне занять должность начальника отдела технического контроля фабрики.

      Эта должность на фабрике была значимой, предложению я обрадовался. Но обида за прошлое была настолько велика, что задал Затопляеву дурацкий вопрос:
      - А где  гарантия, что вскоре вы не  освободите меня от должности, как в прошлый раз?
      Затопляев засмеялся и сказал:   
      - Все мы  зависим от случая и  что будет завтра, никто не знает, и в его жизни были многократные взлеты и падения, и это следует воспринимать по-мужски. -  И немного подумав, добавил:
      - Теперь у тебя будет надежная защита. Должность начальника ОТК утверждается совнархозом, и уволить можно только с его согласия.  Ну а про то, что было,  я тебе скажу так: « За одного битого двух небитых дают». Из всего надо уметь извлекать урок.
      Я дал согласие. Он встал из-за стола и пожал мне руку.
      - Совсем было забыл, тебе надо вступить в партию, иначе в совнархозе могут не утвердить. Я уже договорился об этом с секретарем партийной организации, он даст тебе  рекомендацию, а вторую напишет заместитель  главного механика фабрики.

      При вступлении в партию требовали два поручительства. Вскоре состоялось партийное собрание, где меня приняли кандидатом в члены КПСС. А через некоторое время пришло распоряжение по Ростовскому совнархозу о моём утверждении в должности начальника ОТК фабрики. 

      Работа ОТК фабрики была хорошо отлажена, его сотрудники пользовались авторитетом. Мне предстояло влиться в новый коллектив, не нарушив сложившихся традиций и связей. Я знал почти всех мастеров, со многими дружил.  Но одно дело быть в дружеских отношениях, и совсем другое быть их начальником.       

      У меня появился ряд новых функций. Работа всецело поглотила  внимание, было интересно. Нагрузка такая же, как в первые месяцы моей трудовой деятельности. Только работа и сон. Мама готовила еду, так что хождение по столовым отпало. Книг не читал, газеты просматривал на работе,  клуб посещал очень редко. По выходным, летом, выезжал на Дон купаться.  Рабочий день начинался в 6 часов 30 минут утра. Мне звонил  домой мастер ОТК и по телефону докладывал о событиях ночной смены. Через  тридцать минут я  проходил по цехам  фабрики, разговаривал с рабочими и инженерами смен, диспетчером. После чего с начальником химлаборатории  заходили в кабинет главного инженера с докладом о положении на фабрике. Обсуждаемые вопросы на утренней  планерке во многом зависели от нашего доклада.  Черевко был доволен мною.

      Напряженная работа предшествующих лет стала давать желаемые результаты. Качество продукции и её производство приблизились к проектным показателям  Совнархоз  систематически повышал плановые задания, но и их мы перевыполняли на столько, что могли получать, по действовавшему положению, до двух окладов.  Но это  теоретически, так как планировался фонд заработной платы, не предусматривавший двойную оплату. И тогда руководство фабрики «изыскивало» возможность, как выйти из положения. Применяли  лишение части премии за какие-либо нарушения - не соблюдение технологии, выпуск бракованной продукции в отдельных сменах. В этих случаях приходилось писать докладные записки, чего я очень не любил.

      Вскоре с фабрики ушёл  Затопляев, скорее, его ушли. Ему  предложили возглавить лабораторию по обогащению угля при угольном институте в городе Шахты. Черевко занял его должность. Через некоторое время у меня раздался телефонный звонок из города Шахты,  звонит Затопляев, приглашает  на работу в институт.

      Я поехал ознакомиться с условиями. Принял он меня радушно и тут же предложил распить бутылку водки. Далее начал рассказывать о перспективах работы в науке, о переезде на жительство в город Шахты... Я слушал, и чем дальше, тем больше убеждался, что работать с Затопляевым я не должен.   

      Отпуск 1959 года я провел в Москве.  Дело в том,  что в мои обязанности входило налаживание контактов с потребителями нашей продукции. В один из дней на фабрику приехали два работника  Московского коксогазового завода, один из них - человек по фамилии Гальперин. Их цель была  наладить личные контакты с руководством фабрики. Принял я их по отработанной программе: показал фабрику; устроил обед в доме для приезжих. За трапезой, не спеша, вели разговор. Гости рассказали о  своем предприятии,  построенном в Подмосковье, о небольшом  городе  Видное.

      И тут я вспомнил, что  мамина знакомая - Клавдия Васильевна Дарвина, переведена из Сызрани в Видное,  где она возглавляет  медсанчасть коксогазового завода.  Об этом я и рассказал присутствующим. Каково же было моё удивление, когда Гальперин, улыбаясь и хитро прищурив глаза, сказал о том, что Дарвина - в настоящее время - его жена! Оказывается, вдовец Гальперин  и вдова Дарвина ; недавно поженились. Дальнейший разговор напоминал беседу близких родственников. Уезжая, Гальперин пообещал  рассказать Клавдии Васильевне о нашей встрече, передать привет от меня и мамы, и пригласил приехать к ним в гости. 

      Это событие произвело на меня большое впечатление. Вариант устройства на коксогазовом заводе показался привлекательным и вполне реальным. Дарвина - авторитетный человек на заводе и наверняка поможет. Поездка в Москву стала для меня необходимой. Отпуск - это подходящее время.   
 
     Приехав в Москву, я как всегда обошёл всех родственников, выслушал все новости и,  не сказав им о цели приезда, направился в Видное. Клавдия Васильевна встретила меня с каким-то напряжением.  Нет в ней былой активной собеседницы. В этой обстановке я не решился говорить о работе. Вскоре узнаю, что Дарвина уличена во взяточничестве и отстранена от работы, находится под следствием. 
 
      До отправления домой оставалось дней десять, билет куплен туда и обратно. Не знаю, как использовать время. Тётка донимает   вопросами о женитьбе:
      - Ну, если не хочешь жениться, то кто тебе мешает хотя бы познакомиться и сходить в театр? Нет, ты не похож на брата, посмотри,  что он вытворяет, сплошной ужас. У него от этих женщин упадок сил.   
 
     Я отшучивался, но вообще-то понимал, что в её словах есть  доля правды. К вечеру она принесла  номер телефона и  заявила:
      - Нельзя быть таким нелюдимым. Вот тебе номер телефона, позвони девушке с высшим образованием, из очень почтенной семьи, живут недалеко, на «Соколе». Не понравится, так черт с ней, найдем  другую.  Посмотри, какая большая Москва и сколько девушек, которые ищут таких, как ты. Ты ведь у нас, слава Богу, такой, что тобою  можно гордиться.  Это не мой сын - шалопай,  так и ему прохода не дают. Как можно было устоять против такой железной логики. Ведь она  искренно желала мне добра!   Позвонил.
 
     Девушка, которую звали Ольгой, согласилась встретиться у метро «Сокол». В назначенное время я увидел перед собой очень привлекательную девушку. Моего роста, красивая, стройная, круглолицая, с густыми смоляными волосами, гладко зачесанными назад, большими припухлыми губами, подкрашенными помадой. Модное красивое платье темнобордового цвета  плотно облегало её фигуру, большие серьги, туфли на тоненьком каблучке под цвет платья. 
 
     Через полчаса мы уже разговаривали, как старые знакомые. Оля закончила  Тимирязевку, её специальность - микробиолог, работает младшим научным сотрудником в научно-исследовательском институте по специальности.  Большая театралка, в курсе всего репертуара Москвы. У неё есть свои кумиры. Спрашиваю, что бы она порекомендовала  посмотреть за оставшиеся дни моего пребывания в Москве.  Называет несколько спектаклей и согласна меня сопровождать. Живет Оля в большой еврейской семье: мама с папой; младшая сестра с мужем с  годовалым ребенком, и  младший  брат - ученик  9  класса.  Они занимают трехкомнатную квартиру в новом доме, получили её  взамен снесенного  частного дома, который был значительно больше по площади, но без удобств.
 
     Поздно вечером возвращаюсь к тетке. Не спят, ждут меня. Тетка улыбается, не дает мне раздеться: 
      - Ну, рассказывай,  я умираю от любопытства, хочу всё знать в подробностях.
      Слушают внимательно, переспрашивают.  Маня обращается к мужу:
      - Миша,  мне кажется, я попала в точку, ; и  говорит  мне:
      - Дай Бог, Сёмочка,  тебе успехов.  Когда-нибудь будешь вспоминать меня добрым словом.  У меня ведь легкая рука.
 
         На следующий день разъезжаю по театральным кассам и закупаю билеты в театры.  По телефону рассказываю Оле, куда  и что купил.  Договариваемся о месте встречи.
      Каждый раз при встрече Оля - в другом наряде, очень продуманном. Видно, что разбирается в моде, обладает неплохим вкусом и имеет возможность так одеваться.
 
       В последний вечер перед моим отъездом  зашли в небольшое кафе-мороженое, обмениваемся адресами. Я завожу разговор о возможной женитьбе. Она смеётся, отшучивается. Говорит, что  это возможно... Но! И вдруг, совсем неожиданно для меня, говорит:   
      - Я должна тебе сказать о немаловажной детали  моей жизни. Я была замужем... Прожили несколько месяцев и разошлись.  Мы были совершенно разные люди, - глаза её померкли… Сильно взволнована. Говорить стала меньше. А я и вовсе не знал, о чем говорить,  как  реагировать на подобную весть… Так мы и расстались, ни о чём не договорившись.
 
     Рассказ о случившемся поверг тётю Маню в уныние. Она метала громы и молнии в адрес той женщины, которая дала ей Олин телефон, грозясь с ней разобраться. Но, не желая усугублять мои переживания, неожиданно изменила  свой подход к случившемуся:
      - Ну и что из того, что была замужем, миллионы людей выходят замуж не один раз. Примером могут служить Мишины сестры Зоя и Полина. Что, им плохо живется?!  Многие могут позавидовать.   
      После небольшой паузы продолжала:
      - И я у моего Мишеньки вторая жена. Так что из этого?
      Она склонилась к мужу,  обняла его и пропела: «Мишка, Мишка,  где твоя улыбка, полная задора и огня ?»… 
      - Мы любим друг друга, и нам хорошо!
      Я-то знал их взаимоотношения. Когда Миша приходил домой в хорошем подпитии, она обрушивала на него шквал брани, которая  заканчивалась  неизменной фразой:   
      - Миша, ты у меня дождешься, я выгоню тебя из дома, будешь валяться на улице, как собака, - на что Миша, как правило, отвечал:   
      - Дурочка, я совершено трезвый, только один бокал пива, надо было выпить с клиентом,  а ты так раскричалась… 
      При этом он обнимал жену и  произносил по-еврейски: «Ди ба мир таере – голд» (Ты у меня, дорогая, - золото).
 
        На следующий день я уехал в Донецк.  Все, что произошло, я скрыл от мамы, не хотел её расстраивать.
 
     В поселке жизнь продолжалась, каждый находил свое увлечение.
      Механик Доля увлекся сборкой радиоприемников и передатчиков. Тогда было модно заниматься радиотехникой,  эфир заполнялся самой разнообразной информацией. Власти боролись с эфирным хулиганством. По улицам ездили машины с локаторами и выявляли нарушителей. Радиоаппаратура отбиралась, хозяин подвергался штрафу, за ним устанавливали контроль.
 
     Начальник погрузки Изварин специализировался по части  женщин, не мог пропустить мимо ни одной юбки. Мало огорчался, когда ему давали по физиономии. Но в общем  преуспевал.
 
       Большим увлечением была игра в преферанс. Этим грешили Черевко и его друг - заместитель главного инженера Могилат, начальник  стройцеха Малахов и некоторые другие из руководства фабрики. Местом игры был Дом приезжих, где по вечерам собирались игроки. Расходились в полночь. Я  заходил туда  посмотреть на баталии, но в игре участия не принимал.
   
       Мама жила моей жизнью. Переживала мои производственные дела,  готовила еду, ходила в магазин. Топить печку было моим занятием. Летом мама выходила во двор, посидеть на лавочке. Появились у нее знакомые,  совместно обсуждавшие  житейские дела. 
 
     В мои служебные функции входила работа с рекламациями на качество угля. Это было для меня новым направлением в работе,  требовало определенных юридических знаний. Юриста на фабрике не было, и приходилось до всего доходить самому. Иногда получал консультации, у юриста добычного треста. Но гораздо большему меня учили арбитражные суды. Участвуя в некоторых заседаниях судов, удалось выиграть несколько дел, жалобы резко сократились.   
 
     Однажды, открыв почтовый ящик, я обнаружил письмо с обратным адресом: «Воркута, до востребования». Письмо от Ольги.  Оказывается, она участвует в научной разработке, которая  связана с профессиональными заболеваниями шахтеров. Часто бывает в Воркуте, познакомилась с работой и бытом шахтёров и вспомнила обо мне.  Интересуется, что и как у меня?
      Я ответил. Так началась между нами постоянная переписка. Ближе к весне Ольга написала, что очень ждет нашей встречи. Я это оценил, как её желание выйти замуж. После некоторых раздумий, с которыми я ни с кем не мог поделиться, даже с мамой, я принимаю решение, что надо ехать в Москву,  а там будет видно.
 
       В отпуск - опять в Москву. Остановился у тёти Мани. Она поняла причину моего приезда, но что-либо обсуждать со мной не решалась,  хотя любопытство переполняло её. Очень уж любили тётки  залезть в чужую душу.
 
       Уже на втором свидании мы с Олей начали  обсуждать вопрос нашей женитьбы. Пошёл знакомиться с её родителями. Мать - небольшого роста, полная,  домашняя хозяйка - типичная еврейская мама.  Всё время с улыбкой на лице, а потому непонятно её  восприятие происходящих событий.  Отец выше матери на целую голову, лет 55,  с деловым, озабоченным видом. Он  основной кормилец всей этой большой семьи. 
 
     Обсуждаем, где и как будем жить. Вопрос о Донецке  отпал. Ольга покидать Москву не желает: «Я москвичка и отсюда ни шагу. У меня есть комната, и она будет нашей. Ты  переезжаешь к нам, мама тебя пропишет, об этом мы договорились».
 
       Вопрос, на  что будим жить, оказался куда сложнее. Олю полностью содержит отец. У Оли следующее предложение:  «Пока будем жить общей семьей, а когда ты  устроишься на работу, будет видно».  Я понимал, что всё  хорошо продумано. Мы подали заявление в ЗАГС.
 
        Домой приехал в приподнятом настроении. Рассказал маме. Она была очень рада, наконец сын женится! Теперь мне предстояло сообщить эту новость руководству фабрики и попросить освободить меня от работы. Черевко чинить препятствия не стал, а лишь попросил закончить начатую работу по нормам качества на продукцию.  На это надо было около месяца.  Я согласился.   
 
       И тут мне стало жалко расставаться со своей работой. Удивительное состояние: постоянно пытаться вырваться из  рабочего поселка и нелегкой работы, а когда такая возможность появилась, стал страдать. Я не спал ночами. Через месяц я уехал из Донецка. 
   на фото: я в диспетчерской углефабрики

   PS. В 2014г. исполнилось 60 лет существования фабрики и я решил поздравить коллектив с юбилеем. Набрал в Интернете Донецкую ЦОФ от куда узнал,что она закрыта в 2010 г. и разрушена до основания. Её жизнь оказалась короче моей.