Вести с шабашки

                http://www.proza.ru/2011/11/23/618               

         Переход от шабашнической жизни вблизи Ледовитого океана к тёплому морю был слишком резок. Слишком коротка была единственная ночь, проведённая дома. Когда неистовство соединялось с блаженством, когда снова и вновь они возрождались из небытия, наговориться, слиться душой времени не хватило. Было понятно, что деньги появятся только, когда ребята вернутся с шабашки, и только после этого мог быть сделан взнос в кооператив. А вот о настойке из полыни – хотя в ту ночь их комната утопала в полынном запахе - вспомнилось ему только на севастопольской автостанции в ожидании автобуса на Фиолент. Прикрыв глаза, Зуев пытался представить лицо жены. Возле скамейки изредка шевелилась компания мелких листочков акации, небо обещало сухой жаркий день; до тёплого моря было рукой подать, но мысль о нём не вдохновляла… Не застрять бы здесь надолго!    

         Наскоро бросив вещи в номере военной гостиницы на Фиоленте и перекусив на скорую руку, Зуев рванул в Балаклаву. Сухой и тёплый ветерок из-за спины вворачивался в чулок Балаклавской бухты, вдали над обрывом берега в мареве струился изломанный силуэт развалин Генуэзской крепости, что-то таинственное виднелось в глубине одного из чёрных зевов, ангаров в каменном откосе противоположного берега.
        Еле заметная волна нежно покачивала плавстенд, бывшую подлодку – с неё и должны были производиться пуски изделий. На двух мачтах двадцатиметровой высоты, соединённых перемычкой, снизу уже были  закреплены три бокса из шести, и все светильники.
        - Интересно, кто умный посоветовал сначала ставить нижние? – обратился Зуев к уже неделю находившимся здесь оператору и рабочему, – для того, чтобы при подъёме следующих боксов стучать по этим? По их стёклам? По светильникам? Эх, вы, десантники…
        Когда они только приступали к работе, ему было непонятно, как сможет ракета, преодолевая сопротивление, вылезти на поверхность и затем выпрыгнуть из воды; только потом должен заработать маршевый двигатель. Оказалось, что на подводном участке она двигается в воздушном, газовом пузыре, который и преодолевает сопротивление воды, киносъёмка должна была определить, по какой траектории движется макет ракеты. Куда пойдёт, как поведёт себя сам пузырь, оставалось неясным; киносъёмочных камер было всего шесть, и могло произойти так, что пузырь не попадёт в поле зрения ни одной из камер. Мартышкин труд, считал Зуев - для того, чтобы надёжно поймать пузырь на плёнку, не хватило бы и шестидесяти! Ради чего столько усилий, столько затрат? Чтобы парочка вояк, «заказчиков», как говорили они, увидела в глубине водной толщи кусок волнующейся поверхности пузыря, за которой не рассмотреть ничего? Но, как говорится, кто платит, тот и заказывает музыку, или по-современному «тот и танцует даму». Никакие ссылки на природу, на физику не могли преодолеть золотопогонное упрямство!
        Он прислушивался к себе. Неужели то, чем они сейчас занимались на стенде, называется работой, через пару-другую часов кончится этот рабдень и они будут свободны? Голова, так долго бывшая бездумной и чистой, вроде бы, соображала, тело и руки, ещё помнившие те, куларские, нагрузки, расслабились в ожидании новых.  Он оценивал предстоящий объём работ и прикидывал, как сделать так, чтобы поскорее всё здесь завершить и успеть к привальному банкету; тенью мелькнуло «как там Зоя»? Но червяком, ужом уже выползало: не каждому подваливает счастье купаться за просто так - тебе же ещё и деньги заплатят за это! И во многом от тебя лично зависит, сколько раз ты погрузишь свои телеса в это море, сколько крымского вина заглотнёшь…
        Гостиница расположилась над развалинами когда-то находившегося здесь, на Фиоленте, монастыря Святого Георгия. Набожных монахов давно сменили флотские и штатские люди, посильно решавшие задачу, как перебросить подарок от царств Нептуна и Плутона царствам эолов и аполлонов, как выплюнуть из-под воды макет стратегической ракеты; что может произойти в дальнейшем со всеми этими царствами и с самим Фиолентом, их не интересовало. По утоптанной тропе мимо растрескавшейся выщербленной чаши бывшего монастырского фонтана, прыгая по остаткам крутой лестницы, пробирающимся между буйных кустов и лиан южной флоры, Зуев, наконец, добрался до пляжа. Волны, шурша галькой, лениво облизывали кусок берега, на котором разметались несколько тел.
        - Вот уж не ожидала встретить Вас здесь, Альберт Николаич? Слыхала, Вы отдыхаете где-то на Севере! – прикрывая грудь верхней половинкой бикини, на него смотрела Светка Есаулова из отдела вычислительной техники.
        С этой Светкой Хорунжей у него сложились двойственные отношения. Она была первой особой женского пола, посетившей его «щель» за пару месяцев до того, как он встретил Ёлку. Симпатичная длинноногая с хорошей фигурой и, похоже, по жизни зелёная, как весенняя трава, она ему тогда, в общем-то, нравилась; пригласил он её под предлогом послушать записи Армстронга на новоприобретенной магнитоле. В тот вечер, тревожным взглядом окинув «щель», она почти с испугом пригубила «киндзмараули», и Зуев так и не решился приступить к активным действиям. Позже он заметил (или так показалось?), что при встречах она всегда смотрит на него с упрёком, но вряд ли с усмешкой. Однако, вскоре появилась Ёлка, все женщины перестали существовать для него, и он забыл о Хорунжей, которая, кстати, и стала вскоре Есауловой. О ней бродили разные слухи…
        - Привет поручикам и хорунжим! Как поживает казачество? Всё ещё вычисляет?
        - Всё пытаетесь шутить, Альберт Николаич! Не хотите признаться, что это ради меня Вы нарисовались на южных берегах? Вас здесь давно ждут. Ложитесь рядом, места хватит…
        - Ты же сказала, что не ожидала встретить!
        Зуев переоблачился. Светка пристально рассматривала его:
        - А что это у Вас такой странный загар: лицо и руки, как у землекопа или лодочника, а тело, как у… не знаю у кого, белое совсем, - её взгляд опустился ниже, - даже линии нет? 
        Ну, вот опять! Как там у Анчарова? «Что ни баба, то – помело…» Или «повело»? Ни о чём другом не могут, кроме как об «энтом деле»! Тебе это надо, Зуев?
        - Тебе интересна линия, - он прилёг рядом со Светкой, - а мне интересно, как тут со связью. Почта есть? Телефон?
        - Почта есть. В Севастополе. Телефон тоже. И телеграф. Автобус через каждые полчаса. Ещё вопросы есть? 
        - Есть вопросы. С питанием как; мне говорили, что тут действуют «северные»? Коэффициент «один и три»?
        - Один и два. Зато в пределах талона обед бесплатный и на третье всегда арбуз.
        - Хороши же «северные» на Южном берегу! Тебе не кажется, что это – разврат?
        - Кажется. Но, ведь известно, как разврат сладок… А вам не кажется?...
        Фу, ты чёрт! Опять! Зуев почувствовал себя быком, над которым просвистел ковбойский аркан, или, как его - лассо. Он поднялся:
        - Пойти попробовать? Да ты лежи, лежи…
        Поразила вода, поначалу, показалось, холодноватая, но сразу же упругая и удивительно тёплая. Проплыв немного, он лёг на спину, и, покачиваемый почти незаметной волной, представил, как бы было здорово после аммонита или возни с запаркой свай вот так же нырнуть, погрузиться в это блаженство и, не двигаясь, отключившись от мира сего, долго лежать; долго-долго… 
         Мелкая плоская галька, проваливающаяся под ногами, за размытой линией прибоя сменилась сухой и тёплой.
         - Ужин тут со сколькИ и до сколькА, - спросил он, промокая полотенцем тело, - ещё не пора?
         Светлана, не мигая смотрела снизу:
         - Половина седьмого, а вообще-то до семи.
         - Ты остаёшься ещё?
         Не обращая на них внимания, две фигуры направлялись к выходу с пляжа.
         - Помогите встать, - она протянула руку и, поднявшись, придержала её.
         Поднимаясь по склону, Зуев слышал позади затруднённое дыхание женщины; он поймал себя на том, что ему захотелось обернуться.
         - Тебя не волнует, что коллеги нас засекут? Меня-то – нет.
         - И меня – нет.
         И тут же услышал вопрос:
         - Вы, мосье Зуев, живёте всё в той же «щели»?
         - Мы? Да, мы с Женой Ёлкой живём всё в той же «щели», и нам хорошо. Ты знакома с ней? Как говорили в пионерлаге, давай дружить, Светлана! Познакомишься с ней… Скажи, кстати, когда последний автобус из Севастополя?
         Они уже подошли к гостинице…

         Он, томясь, прождал полтора часа, когда, наконец, дадут Ленинград, но разговора в этот вечер не получилось. Ёлка сказала, что пришло письмо от Болшакова и есть важная информация. Обсуждать её при посторонних соседских ушах не хотелось. Договорились, что назавтра в это же время она будет у Натальи, Витькиной невесты.
         - Как она тебе?
         - Я оценила выбор твоего Хапугина, удивляюсь, что он всё тянет; твоя Зоя тоже чудесный человечек!
         Назавтра Ёлка сразу взяла разговор в свои руки:
         - Письмо позавчера принесла Ритка, Славкина жена. Знаешь, её не узнать, вся изменилась, плачет. У неё был выкидыш. А тут какая-то идиотка сказала ей, что так бывает, когда муж уходит или задумал уйти; она места себе не находит…
         Зуев слушал, и тенью проползло воспоминание о той ночи, о дне рождения Марь Ванны: ведь тогда Болшаков оставался в охранницкой! Сам-то ты не остался, но…
         - Да ты переходи, давай, к сути, - перебил он жену, - что за «важная информация»?
         - Вот, слушай, - Ёлка пошелестела бумагой, - интересное тебе: «У нас неприятные события. На следующий день, как уехали Зуев с Ароновым, в воскресенье сильно избили нашего прораба, Семёныча. Били, говорят, те, кто перевозит золото, он их заглаза «золотарями» называет.  Били ногами, проломили голову, отбили почки, сотрясение мозга. Соседи нашли его на лестничной площадке. Отвезли в поликлинику, потом, будто бы в больницу, в Кулар. А вечером в балке этих золотарей – говорили соседи – был шум-гам, пожар в бане, музыка, женские крики. Ночью, когда уже темно было, кто-то видел полураздетую, говорили, всю в крови, измордованную девицу. А ближе к утру загорелся золотарский балок. Обнаружили поздно, пока до пожарных, пока то да сё… Короче, балок сгорел вчистую. На пожарище обнаружили четыре трупа, не трупа – обгорелых торса без рук, без ног… В двух признали этих «золотарей» а два других, подозревают, двоих местных бичей, часто ошивавшихся возле них. Приехали следователи аж из Якутска, из розового дома; устроили целое следствие, ходили по соседям, трясли Семёныча, мытарили часа четыре, но у того небитое алиби, мол, был в Куларе! Проверили – действительно, зарегистрирован. Потом приехали ещё раз, но ничего не определили. Все считают, что поджог, а избили из мести потому, что Семёныч Зойку с Зуевым отправил, сорвал их намерения. Кстати, и нас тягали, расспрашивали, не говорил ли нам Семёныч что про золотарей, мы трое, конечно, ничего не слышали, остальные и подавно. Так что такие вот пироги у нас тут… Со складами всё, завязали, наряды закрыли. Хорошо закрыли – Демидов тогда, перед отправлением, не обманул! Числу к десятому хотим слинять отсюда, все уже порядком устали. Баржу разгрузили только на половину, пусть ищут местных. Семёныч просил, чтобы мы никому про то, сколько нам идёт за день на разгрузке, не говорили, мы и молчим, как рыба об лёд. Увидишь Зуева – привет ему и лучшие пожелания от Семёныча и от всех нас. Ныгин интересовался, как там Зойка, похоже, он затосковал. Ну, пока! Целую крепко-крепко. Как там наше чадо зреет? Крепись, скоро буду уже дома».
         - Как говорит наш Зуев «вот такая вот поножовщина», - сказала Ёлка, и было слышно, как она усмехнулась, - что ты молчишь?
         - А чего говорить! Зоя-то, как это всё восприняла, переживает, наверное, за отца? А, вообще-то, всё к этому и шло, и правильно мы сделали, что увезли её. Там бы, случись чего, правды не найти! И какая, уж, там правда после такого…
         - Она тут плачет опять, - прошептала Ёлка близко в трубку, - хотя мы ей и говорили, даже письмо давали читать, а вот опять плачет. И Ритка всё время, бедная, плачет, даже видеться с нами не хочет.
         - Наверное, сочувствий ей не надо, скорее бы Славка вернулся. А не пишет он, когда точно приедут?
         - Не пишет… А у тебя там как? Долго ещё?...

               http://www.proza.ru/2011/11/23/633