Лена и Федя

Бабушка Лена вышла замуж за моего деда Фёдора Григорьевича Гущина в сентябре 1937-го года. Федя считался завидным женихом, потому что работал не в колхозе («не в навозе копался», как бабушка говорила), а был заведующим продовольственным складом в Мосолово, большом селе под Рязанью, куда свозили продукты из всех окрестных хозяйств. В Заполье Федю прозвали Культурой, потому что он окончил десятилетку, выписывал  газеты и читал книжки. Бабушке тоже удалось избежать работы в колхозе –  она пела в хоре. Хор был большой, много выступал в Рязани и ближайших городах и сёлах.  В их репертуар входили русские народные, казачьи песни, романсы и комсомольские шлягеры. Помню, когда я была совсем маленькая, бабушка пересказывала мне фильм «Весёлые ребята» в лицах и пела все-все песни оттуда.  Когда я позже посмотрела фильм, поняла, что уже знаю его наизусть. Так же как огромное количество  разных народных и авторских романсов. Однажды бабушкин хор даже вызвали на прослушивание в столицу. Но их руководитель, как на беду, в самый день выступления запил, и они к своему глубокому разочарованию не смогли произвести должного впечатления и остаться в Москве на гастроли.

Лена с Фёдором немного пожили в Мосолово и переехали в Москву. Ещё в Мосолово бабушка решила бросить хор, потому что Федя не любил, когда она вечером уходила на репетиции, и к тому же неожиданно оказался очень ревнивым. Бабушка начала осваивать роль домашней хозяйки. В то время она почти совсем не умела готовить.  С трудом в это верится, потому что сколько помнила бабулю, готовила она гениально. С ностальгией вспоминаю её неописуемой вкусноты пироги, очень большие всегда, блины, борщ, холодец, домашнюю колбасу, картошку «спичками» ровного золотистого цвета, самодельный квас из ржаных корок, кисель. Но, как бы то ни было, в двадцать лет бабушка умела только жарить яичницу. Благо яиц у них всегда было много. Федя приносил их со склада в портфеле и одаривал ими всех родственников. Бабушкина семейная жизнь началась с того, что она почти каждое утро, накормив Федю яичницей и проводив на работу, ехала к маме в Заполье практиковаться в готовке. (Хотя блокнот с рецептами, аккуратно записанными химическим карандашом, мне достался от другой бабушки, Маруси. Вообще, так сложилось, что с той, отцовской, стороны осталось больше вещей, а с материнской – рассказов). Однажды, ещё в медовый месяц, Федя, слегка подустав от яичницы, выразил неопределённое желание поесть блинов – мол, давно мы блинками не баловались. Оставшись одна, бабушка решительно взялась за блины. Бросила в молоко яйца, муку, масло, сахар, соль, дрожжи и взболтала. Всё свернулось комком и нисколько не напоминало тесто. Бабушка отправила эту мерзость в унитаз. И так продолжалось несколько дней. Было изведено огромное количество продуктов, но всё кончалось унитазом, хотя бабушка, вроде, действовала по  инструкции. В конце концов, в гости приехала её мама, Наталья, и  показала, как надо. С тех пор и всегда блины у бабушки были самые вкусные на свете. Кстати, она передала мне один секрет.  Может, это и не секрет, но многие не знают. В уже подошедшее тесто нужно влить немного очень горячего молока, размешать и сразу начинать печь. Блины тогда получаются необыкновенно мягкие и воздушные. Это действительно так, много раз испробовано.

Кроме яиц в портфеле, Федя привозил со склада бидоны с маслом, молоком, мёдом и много чего ещё – то, что списывалось как бой и брак, усушка и утруска. Бабушка с мечтательной улыбкой рассказывала, как прекрасно они жили в эти годы до войны в Мосолово, а потом в Москве, в Нижних Котлах, где Федя работал на той же должности завсклада при каком-то заводе. Бабушка необыкновенно расцвела в это время, весила девяносто килограммов на зависть тощим деревенским родственницам (тогда, вообще, женщины в теле были в моде и слово «похудеть» воспринималось в прямом смысле – «подурнеть»), шила платья у частной портнихи, покупала шляпы, которые очень любила. У них с Федей было много друзей, они вели «светскую жизнь»: ходили в кино и в гости, сами устраивали званые обеды с танцами под патефон, гуляли в Сокольниках и в парке Горького. После деревенской бедности в Москве бабушку особенно поразило разнообразие магазинов. Имелся даже магазин «Дичь», где продавались зайцы, глухари и медвежатина. А рыбный отдел в большом гастрономе бабушка один раз приняла за прилавок с тканями. Рыба, полосатая, пятнистая, напоминала отрезы материи, а угри были похожи на ленты. Бабушка скучала дома и несколько раз пыталась устроиться на работу,  но Федя каждый раз уговаривал её остаться домохозяйкой.

Однажды бабушка стояла в очереди на рынке, и вдруг какой-то мужчина взял её за руку и затащил за  палатку. Это оказался Сашка Дужкин, бабушкина первая любовь из Заполья.  Он служил на каком-то неплохом месте в Москве, несмотря на происхождение «из кулаков» (хотя, возможно, он сбежал с поселения и происхождение скрывал), и ещё не женился. Говорил, что помнит бабушку, часто о ней думает. Увидев его, бабушка, как она мне рассказывала, была сильно смущена и на какой-то миг ощутила нерешительность: была чуть ли не готова бросить Федю. Но быстро пришла в себя и сказала, что поздно, ничего не выйдет. Тем более, что в это время она уже была беременной. А Саша, между тем, не погиб на войне и уже после войны женился на ком-то.

В 1940-м году, когда бабушке было 23 года, а Феде 26 или 27 у них родилась моя мама. Тот факт, что дети пошли у них не сразу, а только через три года после свадьбы, запланированно, тоже вызывал большое удивление у деревенских родственников из Заполья. Там предохраняться было не принято, да никто и не умел, и детей у всех было очень много. И смертность детская была высокой. Даже существовала поговорка: «Дай Боже детей побольше, да с приборчиком».  Но наш Федя, хоть был и из деревенских, не зря имел прозвище Культура: ребёнка они с бабушкой произвели на свет тогда, когда прочно устроились на новом месте в Москве. Имя Галя для моей мамы выбрал тоже Федя. Сам он называл её Галчонком.

У бабушки были тяжёлые роды, во время которых она умудрилась подраться с доктором. Ей уже собрались делать кесарево сечение, но тут она попалась на глаза какому-то акушерскому светилу. Светило был очень маленький сухенький старичок. Он немедленно отменил операцию, надел перчатки и приготовился извлечь мою маму из бабушки. Однако бабушка Лена, сильно промучившись до этого около двух суток в схватках, уже почти ничего не соображая, из последних сил оттолкнула доктора ногами. Ей было очень больно, и мысль, что кто-то до неё дотронется, мобилизовала все оставшиеся силы. Доктор отлетел в противоположный конец комнаты, надел упавшее пенсне и сказал: «Этой красавице немедленно анестезию». С его помощью мама благополучно родилась естественным путём, а доктор потом несколько раз приходил осматривать бабушку и говорил, что она молодец и умница,  но врачей пинать ногами больше не надо.

Когда бабушка лежала в роддоме, Федя каждый день присылал ей записки и посылочки и официально, в приёмные часы, и потихоньку, через окно на верёвке. Так один раз она вытянула через форточку огромную полуторакиллограмовую курицу из чистого шоколада в золотой обёртке. Бабушка и все женщины, которые лежали с ней в палате, ели эту Федину курицу целую неделю, но так и не осилили до бабушкиной выписки.

Уезжая на фронт, Федя был очень подавлен и говорил бабушке: «Вот ты, Ленок, всё хотела работать – теперь наработаешься». И правда, бабушка с тех пор работала всю жизнь. Ещё Федя говорил обречённо: «Меня убьют, я чувствую». Он погиб в 1942-м году.