Рукомойный флот гл. 17 В гости

 17

Наконец-то! В этом, 1977, году так удачно сложилось, что у меня и у Галинки совпали отпуска. Да ещё, какой шикарный месяц нам достался! Август.

На семейном совете было решено, что бархатный сезон мы проведём не в Крыму, и даже не на Кавказе; а гораздо круче: в Товтрах – предгорьях Карпат; недалеко от старинного живописного города Каменец-Подольского … короче, в родовом поместье моей женушки,… а если уж совсем точно, то в селе у тёщи.

Ну а раз уж собрались в такое романтическое путешествие, то согласитесь, и добираться туда нужно соответственно: не каким-нибудь там прозаическим автобусом или поездом, а бери выше – воздушным лайнером.

Раненько утром прибыли, всей семьёй, в новый херсонский аэропорт «Чернобаевка», расположившийся в чистом поле за селом с одноименным названием. Старый оказался, к тому времени, в черте города, и к нему уже вплотную подбирались панельные многоэтажки Северного и Таврического микрорайонов.

Правда в «степи под Херсоном» была готова лишь бетонная взлётно-посадочная полоса, а здание аэровокзала ещё только начинали строить. Поэтому приходилось мириться с тем, что «все удобства» были несколько разбросаны.

В длинном одноэтажном бараке, за околицей села, временно назначенном аэровокзалом, предъявили строгой тётке в униформе заранее купленные в агентстве «Аэрофлота» билеты, взвесили под её бдительным надзором свой багаж  и получили посадочные талоны. Погрузились, вместе с остальными пассажирами, в жёлтый аэродромный ЛИАЗ, и покатили по асфальтированной дороге, проложенной прямо по степи, и обсаженный тоненькими прутиками, изображавшими деревья. Конечно когда-то, со временем, они станут большими, раскидистыми и тенистыми.

Ехать пришлось добрых пару километров. Наконец подъехали к невысокой металлической ограде отделявшей взлётное поле от остальной степи. За ней метрах в тридцати – сороках стояло несколько АН-2 песочного и ярко-оранжевого цвета; наверное,  местного авиаотряда. А чуть подальше – АН-24, только что прилетевший из Киева. На фоне своих скромных собратьев смотрелся он ну прямо тебе «Боингом».   

— Пассажирам, вылетающим в Одессу – Каменец - Подольский пройти на посадку! — рявкнул колокол громкоговорителя, прибитый к стенке строительного вагончика.

Подхватив свои сумки и двухгодовалого Андрюшку, мы с Галинкой устремились за остальными желающими улететь. По игрушечному трапу забрались внутрь аэроплана и… были приятно удивлены, увидав установленные по шесть штук, справа и слева от прохода, кресла типа шезлонг. Ну, чем Вам не лайнер?!

Двенадцать пассажиров расселись кто где успел, а тринадцатый – Андрюшка, – ко мне на колени. Второй пилот роздал всем желающим гигиенические пакеты, такого муторного, серо-зелёного цвета, от одного вида которых сразу начало слегка подташнивать; и вернулся в кабину, не закрыв за собою дверь. 

Двигатель чихнул раз, другой, третий; прочихался и заревел на холостых оборотах. Аэроплан дёрнулся и  куда-то покатился. Завизжала тормозная колодка правого колеса; самолёт развернулся, пробежал немного по бетонке, подпрыгнул и полетел.

Честно говоря, я немного побаивался за свой вестибулярный аппарат, – как он себя поведёт, при воздушной болтанке. Некстати вдруг вспомнилось как однажды на промысле в Атлантике, на «Революции» у «консерваторов», варивших в автоклавах тресковую печень, закончилась тара. И наш капитан-директор, договорившись по радио с траулером, рыбачившим по соседству, взять в долг пустых консервных банок, отправил за ними шлюпку со старпомом, мною и двумя матросами. Погода стояла прекрасная; ветра не было совсем, и только крупная зыбь лениво перекатывалась по океану.      

Так вот, пока мы стояли у борта БМРТ и загружались тарой, одного из матросов буквально выворачивало наизнанку. И он, бедолага, между кормлением рыб и матами, произносил также и следующий монолог:

 – Да что же это такое! Я в Белом море на «мартышках»  не укачивался. Там такая качка, – голова – ноги, только держись. А тут на какой-то паршивой зыби так выворачивает….

Однако зря я так опасался. Наш летательный аппарат вёл себя в полёте вполне пристойно, и не очень сильно проваливался в воздушные ямы. Впрочем, это была, скорее всего, заслуга опытных лётчиков, аккуратно управлявших крохотным лайнером.

В дверной проём хорошо было видно, на приборном щите, стрелку спидометра, болтавшуюся между цифрами 180 и 200. Это, наверное, и являлось  крейсерской скоростью нашего воздушного судна.

Где-то, через час  приземлились на небольшом лётном поле. Это был совсем не тот шумный аэропорт, на бетонную полосу которого садилась реактивная дюралевая птица, переносившая меня, за несколько часов, из холодного Заполярья к тёплому южному морю.

То были воздушные ворота Одессы, а это – наверное, её калитка.

Здесь нашу оранжевую птичку покормили авиационным бензином, и она, после короткого разбега, оторвалась от одесской степи и, не спеша,  полетела дальше – на запад. 

Постепенно, внизу под нами, медленно ползущая назад плоская унылая степь, разлинованная лесополосами на прямоугольники и квадраты, сменилась волнистыми полями; с разбросанными по ним,  заросшими кустарником, балками, рощами и даже целыми массивами лиственного леса.

Прошло около двух с половиной часов. И вот под двойным крылом появился город. Трубы цементного завода, словно орудия главного калибра, уставились своими жерлами в небо. В глубоком извилистом каньоне блеснула серебряная ленточка Смотрича. Сверкнули золотом купола и кресты церквей, фигурка мадонны над костёлом. Проплыли островерхие крыши старинных зданий, яркая зелень густого парка, коробки современных многоэтажек. Земля приблизилась вплотную, колёса соприкоснулись с травой, и наш самолётик покатился к прямоугольной стекляшке аэровокзала.

Аэродром находился почти что в черте города, поэтому мы и добрались быстро, на маршрутном ЛИАЗе, до автовокзала – такой же стекляшке что и аэровокзал, только поболее размерами.

Подхватив сумки и Андрюшку, бегом рванули к одноэтажному домику, в котором располагались пригородные кассы…. Увы, увы: последний рейс на Ластовцы, в связи с поломкой транспортного средства, то бишь автобуса, на сегодня был отменён.

Что ж другого выхода нет – гулять, так гулять! Посовещавшись, с Галинкой, решили ехать в село люксом.

С противоположной, автобусным платформам, стороны вокзала припарковалось десятка полтора «волг» с «шашечками» на боку. Водитель одной из них, поломавшись, минут пять, дал себя уговорить отвезти нас; при условии, что заплатим за оба конца. Пришлось сразу же вручить ему двенадцать хоть и неконвертируемых, но твёрдых рублей; и мы поехали.

Сначала всё было нормально, пока мы ехали по широкой, хорошо заасфальтированной трассе. Но потом  когда свернули на «бруковку», это дорога такая, типа стиральной доски, у которой половина булыжников дыбом стоят, – лицо таксиста приняло задумчивый вид. Это он видно прикидывал, сколько с него слупят слесаря родного таксопарка, за внеочередную замену шаровых опор.

Булыжная дорога, до этого медленно разматывавшаяся меж лопушистых полей сахарного «буряка», вдруг круто спикировала в широкую долину. Окружающие её склоны густо поросли лесом, а по самому дну выписывала кренделя быстрая речка. Среди садов и огородов выглядывали черепичные крыши.

Ну, впрямь тебе Швейцария! Так вот оно какое, родовое поместье гипотетического прапрадедушки моей жёнушки.

Бруковка окончилась майданом, с одной стороны которого располагалось сельпо, выстроенное на месте разрушенной церкви; а напротив его красовался сельский клуб – очаг культуры. Очень удобно: через дорогу, так сказать, пища материальная и пища духовная.

Дальше уже пошла грунтовка, пересекавшая мост над речкой, и взбиравшаяся на крутой косогор, очень напоминавший потёмкинскую лестницу. Но эта, в отличии от одесской, была сложена самой матушкой природой из местного слоистого камня. Из которого, кстати, выстроены в Ластовцах не только многие хаты и сараи, но и все, практически, заборы.

Вот у этой самой «потёмкинской» лестницы «шеф» окончательно взбунтовался:

 — Ребята, у меня ведь легковой автомобиль, а не трактор! Вы уж извините, но дальше я не поеду.

По Галинкиным расчётам до конечной цели нашего путешествия оставалось каких-нибудь  пол-километра, и мы милостиво отпустили нашего водителя. Андрюшку на шею, сумки в руки и марш-марш вперёд! Забрались на косогор и двинули, противолодочным зигзагом между коровьими лепёшками, по узкой улочке, в сопровождении отчаянного собачьего лая.

Через некоторое время улочка закончилась, и слева открылось просторное поле, полого поднимающееся к голубому небу. А справа уходил вниз склон, покрытый бархатистой зеленью. Там по узенькой долине серебрилась речка, а за нею, высоко вверх,  вздымался лесистый кряж, и тянулся вдаль волнистой линией в обе стороны. Как будто кто-то взял да и перенёс сюда кусочек горно-лесного Крыма.

И над всем этим великолепием, распластав широкие крылья, лениво парили две больших хищных птицы. Наверное, высматривали курей в «усадьбе» моей тёщи. А вот кстати, и она – сама «усадьба»; отдельным, от села, хуторком уютно примостилась на небольшой терраске,  наподобие «Ласточкина гнезда».

С сынишкой на шее и с обрывающими руки сумками, идти, по изрытой копытами дороге, стало совсем невмоготу. Поэтому мы приняли чуть влево, взобрались на пригорок, прошлись протоптанной стёжкой по краю колхозного поля, вдоль глинистого обрыва; и оказались сверху и как раз напротив «родового гнезда» моей любимой.

Жердяная изгородь, калитка, глухая желтая стена саманного хлева под соломенной стрехой. Оттуда доносится довольное похрюкивание. С той стороны изгороди, –  поросший спорышом дворик; цветочная клумба, обнесенная низким палисадником. За клумбой – приземистый домик, с потемневшей от времени железной крышей, и голубоватыми стенами, побеленными разведенной с синькой известью. За домом – яблоневый сад, спускающийся с холма к реке. Внизу, – в долине, у самой речки – тёмно-зелёный прямоугольник густой, высокой кукурузы.

По земляным ступенькам спустились вниз, открыли калитку и … попали  в объятья худенькой женщины с натруженными руками.

С тёщей моей мы давние приятели. Ещё с тех пор, когда она мне и тёщей-то не была. Если кратко, то дело было так. В конце 1973 года прилетел я из Мурманска домой. Повстречал свою суженную, влюбился по уши, и не успел оглянуться, как отпуск закончился. Пора было возвращаться на Север и уходить на рыбалку, на шесть месяцев.

Как пишется в женских романах: « Сердце разрывалось на части, от мысли о предстоящей полугодовой разлуки с любимой».

И тут, на моё счастье, сразу по прилёту в Заполярье, капризница судьба решила «внести для меня приз в студию»… в виде вакантного места четвёртого механика на ПРТ «Алтай», ремонтировавшегося в городе Николаеве. И что ценнее всего, пришвартованного к достроечной стенке завода «Океан», в какой-нибудь полусотне километров от моей милой.

Правильно в библии написано: «Бог есть любовь!» А значит и влюблённых он любит.

Ну, так вот: примчался я, сюрпризом, из полярных ночей и северных сияний, к своей подружке; кинул камешком в заветное окно на втором этаже девичьего общежития, и… нежданно негаданно оказался за одним столом с будущей тёщей.

 Пока я мотался в Мурманск и обратно, Галина мама приехала в Херсон – проведать своих девочек. Побывала в селе за Днепром у старшей дочери и зятя, вернулась опять к Гале, собралась оправляться домой, и тут ей, как снег на голову, свалился ещё один… без пяти минут зять.



--------------------------
"мартышка" - МРТ - малый рыболовный траулер.



Продолжение следует.