Голод

Ах, ты ж мерзкая, отвратительная тварь! Ты вцепилась в мои полушария мозга своими ослепительно-гадкими, когтистыми пальчиками. Вонзаешь алые, острые зубки в кости, дробя их одну за другой.
Арктический мороз сковывает легкие, а слезы не могут растопить иней на ресницах. Сжимаюсь в комочек и сверлю взглядом стенку напротив.
Если долго смотреть в одну точку, начинаешь различать невиданные ранее вещи. Например, смотря в стенку, видишь, как кто-то рисует на ней хаотичные картины. Или же забрасывает ее своими внутренностями. Зависит от ситуации.
Если на закрытую дверь, - чьи-то пальцы пролазят в расширяющуюся щель. И маняще зовут за собой.
Если в зеркало, - бледные, призрачные руки хватают за голову. И ты покорно тянешься за ними.
А если же взгляд падает на потолок, - красноглазая тень притаилась в углу.
Ночью я ложусь на живот, одну ногу подбираю под себя, рукой закрываю себе рот, другой рукой держу одеяло. Звенящая тишина просверливает в висках дыры и хочется кричать, визжать, рыдать-смеяться в голос, чтобы ее заполнить.
Мне нравится с тобой спорить. Ты скептически закатываешь глаза на очередную мою наивную речь, фыркаешь и уходишь, грациозно покачивая бедрами. Я, крича, бросаюсь за тобой вдогонку, спотыкаюсь и падаю. Развернувшись, смериваешь меня высокомерным взглядом и, отдав честь двумя пальцами, растворяешься. Чтобы немного убрать трагичность, скажу одну вещь: это понарошку.
В то время, как я разыгрываю в своей голове сценки, ты желаешь мне смерти. В твоих глазах, я давным-давно превратился в падаль, обмазанную собственным лживым дерьмом с ног до головы.
Я целовал тебе ноги. И был мразью.
Ты вкладывала яд в каждое слово. Я не различал этого.
Для меня ты была, есть, и останешься сказочно-прекрасной феей. Ведь ты принимала меня таким, какой я есть. Пусть ты и любила пнуть своего верного пса, но от этого твои угощения ставали еще слаще.
Мне нравилось ощущать твою руку на загривке. Ты гладила мою шерстку достаточно жестко, но я чуть ли не скулил от удовольствия. Ты была единственной, кому я подставлял свой беззащитный живот для ласки.
Поначалу тебе это льстило. Еще бы. Когда тот еще недотрога сам приносит свой ошейник и практически насильно втискивает его тебе, - кому ж это не повысит самолюбие? Ты с удовольствием отвечала на мои звонки. Мы разговаривали часами обо всем на свете. Твой характер отличался притягательной грубостью и пошлостью. Даже оскорбления, сыпавшиеся то на меня, то на окружающих, не казались обидными. Наоборот, я любил тебя позлить, чтобы ты отругала своего мальчика за плохое поведение.
О, моя госпожа! Ты словно горькая сладость. Ты словно сладкая горечь.
Вся невыразимо противоречива, ты никогда не останавливалась на достигнутом. Идти по трупам? Пустяк! Своими маленькими ножками, ты ступала на горлянки и заливисто смеялась. Своими алыми губками ты выпивала столько соков из человека, что после твоего ухода, он превращался в подобие шкурки от маринованного помидора.
Но какими же нежными эти самые губки могли быть! Когда ты дарила свой скользящий поцелуй, на коже оставалось ощущение бархата.
А руки, руки то! Невероятно сильные для девушки, они сворачивали шеи в один миг и дарили ярко-грубое удовольствие.
Я очень любил запах твоих волос. Ты нечасто бывала в теплых краях, но они насквозь пропахли южными ветрами.
Да и сама ты была как ветер. То согреешь и обнимешь, то сделаешь мои губы синими от холода. Непостоянная, стремительная и бесконечно свободная. Тебе не смел приказывать никто.
Порой я стирал кожу на коленях до мяса, прося у тебя прощения. И не всегда это помогало. Иногда я вылизывал обувь до блеска, повторяя как счастлив, что могу подарить радость своей Госпоже. Мне было плевать, считается ли это унижением. Плевать на общественное мнение. Твоя улыбка дороже.

Все о чем я сейчас мечтаю, - уберись из моей головы. Прошу.
ИНАЧЕ ОНИ МЕНЯ СОЖРУТ.