Священная Инквизиция Мифы и реальность

Предисловие.
Сразу хочу предупредить уважаемого читателя - это не столько историческое исследование, сколько книга-размышление. Попытка дать внятное объяснение такому явлению как Священная Инквизиция, цель её создания, задачи стоявшие перед этой организацией, описать средства и методы борьбы с различными ересями и сатанинскими культами, попутно продемонстрировав, что они из себя представляли. И наряду с этим хоть немного удалить то количество грязи, которым было заляпано доброе имя этого боголюбивого воинства. В самом деле, чтобы понять причины возникновения такого явления как Священная Инквизиция, необходимо понимать те трудности с которыми столкнулась христианская религия в ходе своего распространения по Европе, а в особенности в Испании, но Испания - это совершенно отдельный разговор. К этому необходимо прибавить весь тот ужас который творился в Европе с началом реформации и моё глубочайшее убеждение, что если бы Инквизиция не была создана двумя веками ранее, то после появления на свет Божий Мартина Лютера, как публичного деятеля, а уж-тем более после проявления Жана Кальвина её создание было бы только вопросом времени в качестве эффективного орудия контрреформации. Как правило, деятельность Инквизиции рассматривается с точки зрения преследования ей антихристианских культов и различного вида ересей, причём основной упор делается на рассмотрение методов дознания и судебную практику. Однако никогда не рассматривалось то потенциально возможное кровопролитие предотвращённое деятельностью Священной Инквизиции. В головы обывателя настойчиво вколачивается мысль, что если Инквизиция в своей деятельности допускала отступления от правовых норм (причём об этих нормах чаще всего судят с современной позиции), то все осуждённые автоматически признаются невиновными. Ничего не напоминает? Подобная однобокая порочная практика рассмотрения исторических событий была применена в нашем богоспасаемом Отечестве в конце восьмидесятых годов. Многие, наверняка, помнят, что при описании политических процессов тридцатых годов, все осужденные априори признавались невиновными, т. е. жертвами сумасшедшего тирана. Очень похоже на то, что этот творческий метод был позаимствован у тех же шустрых ребят, что описывали многовековую деятельность Священной Инквизиции.
Помимо этого, хочу заметить, что представляя в чёрном свете деятельность Инквизиции, авторы подобных исследований пытаются обелить откровенно антихристианские и сатанистские культы. Это касается весьма распространенной в Западной Европе ереси катаров, альбигойцев, богумилов и т.п. Оправдать пытаются всё. что только можно, в том числе печально известный Орден Тамплиеров. Иллюминатов, причём католической церкви приписываются довольно гнусные деяния, к которым она не имела ни малейшего отношения. Деяния отдельных лиц, пусть даже и представляющих церковь, пытаются выдать за целенаправленную политику всей католической церкви.
Священная Инквизиция стала заслоном на пути смрадного потока ересей, грозившего затопить средневековую Европу. Общим корнем всех этих агрессивных сект видится учение катаров чистых, как они себя называли. Странная это была чистота. Даже прикасаться к оружию считалось осквернением, но одновременно боевики-катарелли разрушали храмы, грабили, убивали. Практиковалась «эндура» - ритуальное самоубийство больных и стариков. Объявлялось мерзостью законное супружество - зато приветствовалась свободная любовь, внебрачные связи, свальный блуд. Одна из еретических общин, секта анабаптистов, ввела многоженство; их вожаки насилием брали женщин в свои гаремы, отказавшихся ждала казнь. Из-за войн, которые вели еретики, страны Европы десятилетиями были затопляемы кровью. Такова была «чистота» катаров. При этом, подобно древним гностикам, все эти богомилы и альбигойцы, адамиты и анабаптисты и прочие хвастались обладанием «тайным мистическим знанием», якобы
 
превосходящим учение Святой Церкви. До сути этой «мистики» дошли секты «братьев свободного духа» и «апостольских братьев», начавших откровенно поклоняться Люциферу.
Можно верить или не верить в существование врага рода человеческого. Но вне зависимости от этого человек, сознательно избирающий служение злу, пусть даже на чисто теоретическом уровне (а именно так поступают сатанисты и поклонники ведьмовского культа в наши дни), встаёт на путь нравственной деградации. В конце этого пути его неотвратимо ожидает духовная смерть и саморазрушение, хотя в наш век ему, к сожалению, не угрожают дыба и костер инквизиции

ГЛАВА ПЕРВАЯ.
КРАТКАЯ ИСТОРИЯ ОРДЕНА ДОМИНИКАНЦЕВ.
Название ордена доминиканцев происходит от имени Доминика де Гусмана, помощника настоятеля монастыря в местечке Осма, расположенного на северо-востоке Испании. Св. Доминик родился в дворянской семье Гусманов в Калеруэге в 1170 г. Он обучался в школе в Паленсии, где в течение 10 лет изучал свободные искусства и теологию. В молодости Доминик прославился своей добротой и состраданием, известно, что он продавал свои ценные книги и даже одежду, чтобы помочь страдающим от голода и взятым маврами в плен соотечественникам. В 1196 г. Доминик был рукоположен в священники и стал членом капитула регулярных каноников в г. Осма.
Это был весьма образованный для своего времени человек, талантливый оратор и проповедник. Десять лет он учился в университете в Валенсии, где широко прославился своими ораторскими навыками. В 1203 г. епископ Диего де Асеведа был послан кастильским королём Альфонсом IX в Данию с дипломатической миссией, имевшей цель добиться согласия на брак датской принцессы с испанским принцем. Доминик был включён в состав этой экспедиции. Проезжая через территорию Южной Франции, епископ и его спутники были поражены размахом распространения на этой территории ереси альбигойцев. После возвращения из северной Европы епископ де Асеведа и Доминик остались в Южной Франции, решив посвятить себя проповеди Нвангелия и борьбе с ересью в этом регионе. В 1206 г. ими была основана женская община в Пруйле. состоявшая из дочерей дворян-католиков и женщин, обращенных из ереси. Епископ скоро был отозван папой, но Доминик остался во Франции и продолжал свою деятельность. В 1209—1213 гг.. Доминик вновь проповедует в Лангедоке во время крестового похода против альбигойцев, который позднее возглавил граф Симон де Монфор. В 1214 появляется первая община в Тулузе, шестеро единомышленников из этой общины стали затем ядром Ордена проповедников. Основные сферы деятельности доминиканцев — проповедь Евангелия, изучение наук, образование, борьба с ересями, миссионерская деятельность. Во главе ордена стоит великий магистр. Каждую провинцию ордена возглавляет провинциальный приор, каждую монашескую общину — конвентуальный приор. Они несут ответственность перед общим собранием — конвентуальным. провинциальным или генеральным капитулом. Доминиканский орден имеет третью ветвь — терциариев, людей приносящих обеты, но остающихся в миру и живущих духовной жизнью ордена. Сам Доминик основал, под именем «Милиции Иисуса Христа», союз светских людей обоего пола, для защиты церкви и для стремления к нравственному совершенству.Девиз ордена — Восхвалять, Благословлять. Проповедовать (лат. Laudarc, Bcnedicere, Pracd
В 1215 г. во время работы IV Латеранского Собора, Доминик прибывает в Рим и обращается к папе Иннокентию III с просьбой утвердить Орден, однако, утверждён устав ордена был уже в 1216 г. следующим папой Гонорием III в булле Religiosam vitam. Орден получил имя Орден Проповедников (Ordo Praedicatorum, OP), впоследствии его стали чаще называть орденом доминиканцев но имени основателя. Важнейшим направлением деятельности доминиканцев было углубленное изучение теологии с целью подготовки грамотных проповедников. Т.е. главными задачами ордена были проповедь Нвангелия и изучение наук. Центрами ордена стали Париж и Болонья — два крупнейших университетских города Европы. В 1256 году в ордене было 7000 монахов.
       Доминиканцы основали собственные учебные заведения (в Болонье, Кёльне, Оксфорде и др.). возглавляли богословские кафедры в университетах Парижа, Падуи, Праги и др. С XII века доминиканцы развернули широкую миссионерскую деятельность, основали множество монастырей (в частности, под Киевом, в Иране, Китае и др.). В 1318 году доминиканцы сумели организовать в Персии, находившейся под властью монголов, архиепископство.
Па первом генеральном капитуле в Болонье, в 1220 году, доминиканский орден был объявлен нищенским: на его членов возложена обязанность отказаться от всяких имуществ и доходов и жить подаяниями. Это постановление соблюдалось не вполне, и в 1425 году было отменено папой Мартином V. Третий великий магистр ордена, святой Раймунд де Пеньяфорт, издал в 1238 году собрание его статутов.
Во главе ордена стоит избиравшийся сначала пожизненно, а потом на 6 лет великий магистр. В каждой стране есть провинциальный приор, в каждом отдельном общежитии, имеющем не менее 12 человек — конвентуальный приор. Над этими начальствующими лицами стоит капитул, то есть общее собрание, созываемое каждые три года. Главная задача нового ордена состояла в миссионерской деятельности между неверными; но вместе с тем он ревностно занимался церковной проповедью и богословием. Альберт Великий и Фома Аквинский — замечательнейшие ученые, вышедшие из ордена: к нему же принадлежали Эккерд, Таулер, Савонарола, Викентий Бовэзский.
В начале XIII века вместе со своим епископом, папскими легатами и двенадцатью аббатами циетерцианского ордена св. Доминик обсуждал в Лангедоке меры борьбы с альбигойцами. Он думал, что для успеха дела церкви необходимо усилить энергию и экстенсивность проповеди и соединить ее с апостольскою жизнью. Проповедники должны отказаться от большой свиты и внешнего блеска своей миссии; по примеру апостолов должны они скитаться с места на место и воздействовать на альбигойцев не только проповедью, но и апостольским образом жизни. Доминик не отрицал и других способов борьбы: истребления закоренелых еретиков и деятельности церковных судилищ, еще не переродившихся в инквизиционные, но уже посылавших на костер врагов церкви. Новый орден, мысль о котором зрела в уме Доминика, должен был стать новым могущественным орудием борьбы наряду с уже испытанными. Члены его противопоставлялись в уме основателя проповедникам-альбигойцам как проповедники католической истины, словом, примером и молитвою побеждающие противников. Необходимые для достижения личной святости молитва, созерцание и аскеза, приспособленные к задачам борьбы, скитальчество и бедность должны быть соединены с глубоким и католическим знанием. Архиепископ Тулузы и стоявший во главе крестоносного воинства, боровшегося с еретиками, граф Симон де Монфор оказали святому энергичное содействие. Осенью 1215 года Доминик появился на Четвёртом Латеранском соборе, надеясь получить от папы утверждение своего ордена. Еще ранее принявший под свое покровительство католических бедняков. Иннокентий   III   одобрил   план   Доминика,   но,   согласно   с   постановлением   собора запретившим основание новых орденов, предложил святому принять один из утвержденных уже уставов. Вернувшись в Тулузу, Доминик вместе с товарищами своими решил положить в основание своего ордена устав Августина, дополненный некоторыми постановлениями премонстранского, и, таким образом, сумел создать форму жизни, удобную для осуществления намеченных им задач. В 1216 году орден был утвержден папой Гонорием III.
. Уже в том же году Доминик основал свой первый монастырь, за которым последовали другие. В этом первом монастыре (около Тулузы), служившем образцом для последующих, у каждого брата была своя келья, чем обеспечивалась возможность научных занятий. Жизнь пс отличалась существенно от жизни августинцев или премонстрантов, и доминиканцы были такими же «уставными католиками». Но в соответствии с планом Доминика и отчасти под влиянием францисканства в 1220 году на общем соборе в Болонье было провозглашено отречение от всякой собственности, и орден вошел в число нищенствующих. Для борьбы с еретиками и за догму церкви требовались знания. Для приобретения знаний — обучение братьев, немыслимое без относительной оседлости, без библиотек, трудно осуществимое без отдельных келий, предполагавших большой и благоустроенный монастырь, хотя бы и расположенный в центре города. Идеал добровольной нищеты и скитальчества приспособляется к целям ордена, смягчаясь, с одной стороны, приобретая значение орудия борьбы — с другой. Отсутствие безусловной оседлости и бродячесть способствовали расширению сферы деятельности ордена и необходимой для этого свободе передвижения доминиканских проповедников. Отсутствие личной и общей (в последнем случае только формальное) собственности придавало ордену удобоподвижность и сосредоточенность его на одной цели — заботе о душе ближних. Точно так же целям доминиканцев соответствовали и внесенные ими в жизнь каноников изменения. Отсутствие предписаний о необходимости физического труда позволяло посвятить более времени обучению братьев, аскеза и молчание содействовали внутренней подготовке проповедника. Существование монастырей, лишь формально примиримое с идеалом абсолютной бедности, сделало возможным систематическое обучение братьев и организацию преподавания. Позднее в каждом доминиканском монастыре была своя школа средней ступени, для завершения же образования служили введенные с 1248 года школы верхней ступени в Монпелье для Прованса, Болонье для Италии, Кельне для Германии и Оксфорде для Англии. Это делало ненужной посылку доминиканцев в университеты и возможным желательное направление преподавания. Организация самого преподавания была завершена общим собором 1259 года, на котором присутствовали такие светила доминиканской науки, как Альберт Великий и его ученик Фома Аквинский. Курс обучения, имевшего главною целью подготовку проповедников, был рассчитан на 6— 8 лет. Первые два года посвящались философии, вторые два — основному богословию, церковной истории и праву. Последние два — углубленному изучению богословия, руководством для чего служила «Теологическая сумма» Фомы Аквинского. Наиболее способные ученики по окончании этого шестилетнего курса делались лекторами, а через семь лет магистрами. Через тринадцать лет, пройдя степень бакалавра, они могли стать магистрами богословия — высший сан ордена, рядом с которым стоит сан «общего проповедника», получаемый после успешной двадцатипятилетней проповеднической деятельности.
       В первой четверти ХШ века окончательно сложилась организация ордена. Подчиненные приорам монастыри объединялись в находящиеся под властью провинциалов провинции. Во главе ордена стоял избираемый провинциалами и особыми избирателями (по два на провинцию) пожизненный генеральный магистр, власть которого была ограничена ежегодным (позже каждые два года) генеральным собором, причем законодательная инициатива собора была умеряема необходимостью для действенности той или иной меры принятия ее последовательно тремя соборами. Состав ордена не вполне однороден: наряду с братьями-клириками существовали еще братья-миряне. И это естественно сложившееся и у францисканцев деление обеспечивало деление функций внутри ордена и. следовательно, возможность для клириков, возложивших все материальные заботы на мирян, всецело отдаться своей ученой и проповеднической деятельности.
При самом основании своем обратившиеся к помощи меча для борьбы против альбигойцев, доминиканцы продолжали быть внешними охранителями правоверия. Magister sacri palatii, всегда избиравшийся из доминиканцев, заведывал высшею цензурою.
В 1233 году папа Григорий IX передал им инквизицию. Мнение, что Доминик был основателем инквизиции и первым генерал-инквизитором, неразрывно связано с католической традицией; его подтвердили все историки ордена и инквизиции: создание инквизмции было санкционировано Сикстом V в булле Invictarum, а чтобы устранить всякое сомнение, приводят буллу Иннокентия III, возлагающую на Доминика обязанности генерал-инквизитора. Но можно сказать, что ни одно церковное предание не покоится на более шатком основании. Несомненно, Доминик лучшие годы своей жизни посвятил борьбе с еретиками. Вполне достоверно также, что он, как и все остальные ревностные миссионеры того времени, с радостью являлся к пылающему костру — если не удавалось убедить еретика другими средствами. Но в этом он не отличался от других фанатиков и не сделал никакой особой попытки организовать институт преследования еретиков. Папская инквизиция (Конгрегация Священной канцелярии) появилась лишь спустя десять лет после его смерти.
С другой стороны, не менее страдает преувеличением и легендарным характером утверждение, что организация инквизиции а равно её упрочение было делом одного ордена.
В сущности Рим никогда не возлагал официально на доминиканцев инквизиторских обязанностей. Не было также, говоря строго, никакого официального постановления об учреждении инквизиции. Доминиканцы были только наиболее подходящим и лучше подготовленным орудием для розыска скрывающихся еретиков, тем более, что их главной обязанностью была проповедь и обращение. Когда же обращение отступило на второй план, а на первый план стало преследование, то не менее полезными оказались и францисканцы, которые разделили с доминиканцами все труды но организации инквизиции. В эпоху наибольшего процветания орден доминиканцев насчитывал до 150000 членов в 45 провинциях (из них II вне Европы) и 12 конгрегации, под управлением самостоятельных генерал-викариев. Позднее доминиканцы были оттеснены иезуитами от школ и проповеди при дворах, а отчасти и от миссионерской деятельности. Па конец XIX столетия они существовали в Италии. Испании, Австрии, миссии их были в Америке и Ост-Индии.
В 1221 год) Доминик умер от лихорадки в Болонье. Ему было немногим более пятидесяти, но силы его были в значительной мере подорваны трудом на благо веры. Начатое им дело быстро расширялось. На момент его смерти доминиканцы имели 70 монастырей во Франции и Испании. Члены ордена были известны не только своими проповедями, но и активным и ревностным штудированием теологии. К 1224 году по меньшей мере 120 доминиканцев изучали теологию в Париже. С 1227 года Папа начал обращаться к ним за помощью в «делах веры». По специальному поручению понтифика они всё чаще стали заниматься выискиванием и преследованием еретиков, и их усердие в таких делах делало их ещё более незаменимыми для Церкви
       В 1233 году один из друзей Доминика взошёл на Престол святого Петра под именем Папы Григория IX. Новый Папа инициировал процесс, который год спустя завершился канонизацией Доминика. В1234 году Доминик был официально канонизирован.

ГЛАВА ВТОРАЯ.
ВОЗНИКНОВЕНИЕ СВЯЩЕННОЙ ИНКВИЗИЦИИ.
Термин «Инквизиция» произошёл от латинского слова inquisitio - розыск. Так стала называться возникшая в 13 веке при католической церкви судебно-полицейская структура занимавшаяся борьбой с различными ересями, сатанистскими организациями и с течением веков ставшая одним из основных орудий контрреформации. 20 апреля 1233 года папа Григорий IX издал буллу возлагавшую на орден доминиканцев особую задачу по уничтожению ереси. В своём обращении к епископам папа в частности писал: «Видя, что вы поглощены вихрем забот и с трудом можете дышать под гнётом тяготящих вас тревог, мы находим полезным облегчить ваше бремя, чтобы вы могли легко переносить его. Поэтому мы решили послать братьев-проповедников против еретиков Франции и прилегающих провинций и умоляем и призываем вас, приказываем вам... принять их дружески... и оказывать им в том помощь, дабы они могли хорошо исполнять свою службу»
Спустя два дня папа издаёт следующую буллу, адресованную непосредственно доминиканцам: «Поэтому вам ... даётся власть... навсегда лишать духовных лиц их бенефиций и преследовать их и всех других судом, безапелляционно, призывая на помощь светскую власть, если в том встретится надобность».
Далее Папа объявлял об учреждении постоянного трибунала с монахами-доминиканцами в качестве его членов. Так фактически была создана инквизиция. Любопытен такой момент - первоначально, деятельность инквизиции была направлена, согласно папской булле, против духовных лиц. Это является свидетельством того, что папская власть отдавала себе отчёт, что очищение нужно начинать с самих себя
Жизнь первого поколения инквизиторов далеко не всегда была лёгкой. Благодаря папскому эдикту инквизиторы-доминиканцы получали законные полномочия судить предполагаемых еретиков и при наличии достаточного количества доказательств, выносить приговор. Таким образом, с папского благословления. механизм преследования еретиков был поставлен на официальную законную основу, с формальной санкцией и мандатом, исходящими напрямую от самой высокой власти в католическом мире. Само собой, учитывая природу и масштаб затронутого при этом административного аппарата, возникали помехи. Многие представители Церкви завидовали неожиданному могуществу доминиканцев. Довольно часто стало возникать смешение властных полномочий между инквизиторами и местными епископами. Папа утверждал, что облегчит бремя епископов. На практике же он обходным путём отбирал у них некоторую часть их церковных полномочий, что порождало разного рода разногласия, подчас даже открытое негодование. Некоторые епископы настаивали, чтобы требовалось их участие в деле, прежде чем могли осудить еретика. Другие притязали на право изменять приговор. Иные
требовали себе инквизиторских полномочий. На протяжении всего тринадцатого века антагонизм между инквизиторами и епископами принимал порой довольно жесткую форму. В теории инквизиционным трибуналам полагалось быть простым дополнением к епископальному трибуналу. На деле же власть епископов постоянно подрывалась. В 1248 году Собор был вынужден угрожать епископам недопущением их в собственные церкви, если они не будут соглашаться с приговорами выносимыми инквизицией. В 1257 году Папа Александр IV сделал инквизицию независимой, устранив необходимость для неё консультироваться с епископами. Правда длилась эта вольница недолго. В  1273 году Папа Григорий X предписал, чтобы инквизиторы действовали во взаимодействии с местными епископами, разделяя с ними власть и ответственность, с этого момента подобное положение вещей сделается нормой.
Нужно отметить, что в своей деятельности, инквизиция не ставила перед собой целью отправить на тот свет как можно большее количество еретиков. Основной задачей считалось возвращение заблудших в лоно Церкви. Прибытие инквизитора в какую-либо местность (город, селение, университет или, скажем, аббатство) пышно обставлялся. Выглядело это действо как торжественная процессия из сопровождавших прибывшего нотариусов, секретарей, советников, помощников, врачей и челяди, нередко и вооружённой стражи. Об этом событии заранее объявляли во время церковных служб и извещалось в пространных прокламациях па дверях церквей и в местах скопления народа. Таким образом, те кто умел читать, быстро сообщали о событии тем кто не умел.
Прибыв на место, инквизитор созывал всех жителей и местное духовенство и читал им торжественную проповедь о своей миссии и цели визита. Затем предлагал откликнуться всем, кто желал покаяться в ереси. Предполагаемым еретикам давалось так называемое «льготное время» - обычно от пятнадцати до тридцати дней - чтобы сознаться в грехе. Если они совершали это в указанный срок, их обычно принимали обратно в лоно Церкви, не накладывая более сурового наказания чем епитимья.
Характерной чертой инквизиционного суда являлось то. что показания и свидетелей и обвиняемых делались обязательно в присутствии двух беспристрастных людей, не принадлежавших к инквизиции, но приносивших клятву хранить в тайне вес. что услышат. Инквизитор мог для этого пригласить любое лицо по своему усмотрению. Преимущественно такими представителями общества были липа духовного звания, обычно доминиканцы, «люди скромные и религиозные», которые должны были вместе с нотариусом подписать протокол показаний и удостоверить его правильность. Частое подтверждение этого правила папами и то, что оно было внесено в канонические законы, показывают, что ему придавали большое значение как средству придать всему судопроизводству вид беспристрастного.
Состав суда дополнялся нотариусом, видным и весьма уважаемым должностным лицом Средних веков. Все судопроизводство инквизиции, все вопросы и ответы записывались; всякий свидетель и всякий обвиняемый были обязаны удостоверить правильность своих показаний, когда они прочитывались им в конце допроса, и приговор основывался исключительно на показаниях, добытых таким путем. Обязанность нотариуса была очень тяжелой, и иногда в помощь ему приглашались писцы; но он был обязан лично удостоверять все документы.
С 1252 г. Иннокентий IV одобрил применение пытки для раскрытия ереси, но не уполномочил лично инквизиторов или их помощников применять пытку к подозреваемому. Было поручено светским властям пыткой принуждать всех схваченных еретиков признаться и выдать своих соумышленников, щадя жизнь и целость тела. Церковные каноны запрещали лицам духовного звания даже присутствовать при пытке. В 1256 г. Александр IV дал инквизиторам и их помощникам право отпускать друг другу грехи за «неправильности»: отныне непосредственно сам инквизитор и его помощники
могли подвергать подозреваемого пытке. Пытка сокращала содержание обвиняемого под арестом; это был скорый и действенный прием инквизиции, чтобы добиться желаемых признаний. В документах следствия пытка упоминается как прием совершенно обычный. В октябре 1317г. Иоанн XXII решил сократить злоупотребление пыткой и предписал, чтобы она применялась только с согласия епископа, если с ним можно было снестись в течение восьми дней.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
САТАНИНСКИЕ КУЛЬТЫ И ЕРЕСИ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ.
МАНИХЕИ.

             В IV в. в Римской империи появляется  секта  МАНИХЕЕВ,  основанная  на
дуалистическом мировоззрении  и  близкая  к  гностический  учениям,  которая
приобретет особое значение в последующие века.
     Название   этой   секты   происходит   от   имени   ее   основателя   -
полулегендарного Мани (ок.21б - 276). Он родился в  Ктесифоне  (Персия),  в
сельце  сектантов-"крестильников",  примыкавших   к   гностическим   общинам
мандеев. В силу этого Мани  рано  познакомился  с  эзотерическими  учениями.
Какое-то время он был христианским пресвитером.
     Черпая   понемногу   из   разных   источников,   он   выработал    свою
христианско-гностическую   доктрину   и   под   именем   Параклеита    начал
проповедовать новое учение при дворе персидского царя Шапура  I.  Со  своими
проповедями он обошел многие города и страны, добрался  до  границ  Индии  и
Китая, где познакомился с даосами и буддийскими монахами. Именно в это время
он угодил в рабство, откуда его выкупила богатая вдова. Этот факт  биографии
(возможно, вымышленный) так подействовал на воображение его  последователей,
что они прозвали своего  пророка  "сыном  вдовы",  а  вскоре  так  же  стали
называться и сами сектанты. На какое-то время Мани совершенно  исчез  из  их
поля зрения, удалившись в пещеру, где питался одной травой.
     В конце царствования Шапура I Мани вновь возвратился в  Персию,  где  в
марте 276 г. был распят по наущению местных магов. Последний факт  биографии
принес мятежному проповеднику ореол мученичества.
     Мани приписывают несколько религиозных трактатов, из которых наибольшей
популярностью у манихеев пользовались "Книга гигантов"  и  "Шахнуракано",  в
которых он изложил свои космогонические представления.
     Учение Мани пессимистично, т. к.  излагает  идею  об  изначальности  и
непреоборимости зла, которое является началом  столь  же  самостоятельным  и
исконным, как и добро. Связывая зло с материей, а добро со светом  и  духом,
Мани, однако, не считал  тьму  или  материю  следствием  угасания  света;  в
манихействе царство тьмы как  равное  противостоит  царству  света.  Мировая
история - борьба света  и  тьмы,  добра  и  зла,  Бога  и  дьявола.  Человек
двойственен: творение дьявола, он  сотворен  все  же  по  образцу  небесного
"светлого первочеловека". Евангельский Христос  был  лже-Христом.  Настоящий
Христос не воплощался и не сочетал в себе естеств  Бога  и  человека.  После
Христа был прислан Мани  -  параклет  (утешитель)  -  главный  из  посланцев
Царства Света.
     Основополагающие принципы манихейства: защита души от  всякой  телесной
скверны, самоотречение и воздержание, постепенное преодоление пут материи  и
окончательное освобождение заключенной  в  человеке  Божественной  сущности.
Здесь Мани вплотную приблизился к индобуддистским представлениям о конечном
слиянии освобожденной души с Абсолютом. Столь же  сходны  с  буддистскими  и
налагаемые на манихеев запреты: мясо, вино, чувственные  удовольствия  и  т.
п..
     Последователи  Мани  делились  на   два   резко   разделенных   класса:
"избранных" и "слушателей". Последние только обязывались  воздерживаться  от
идолопоклонства,  лжи,  волхвования  и  пролития  крови,  тогда  как   жизнь
"избранных" была опутана бесчисленными табу. Община "избранных" строилась на
принципе  пятиступенчатой  иерархической  пирамиды.  На  вершине  находились
"учители кротости", затем шли "сыны видения" -  епископы,  "сыны  разума"  -
пресвитеры, "сыны тайны" и аудиторы. Августин  называет  12  учителей  и  72
епископа, остальных "избранных" было также не очень много.
     Культ манихеев отличался строгостью, простотой и состоял  из  молитв  и
песнопений.  Это  обстоятельство  облегчало  тайное  распространение  учения
секты. Основная мистерия "сынов вдовы" посвящалась распятому  вероучителю  и
приходилась на март.  Позднее,  под  влиянием  христианства,  манихеи  стали
справлять обряды, похожие на крещение и причащение, что еще более помогло им
приспособиться к обрядам официальной церкви.
     Сектанты, спаянные строгой дисциплиной и тайными  ритуалами,  выступали
под  знаменами  изначального   христианства,   которое   будто   бы   хотели
восстановить во всей его чистоте. Но римская церковь сразу же ополчилась  на
сектантов, пришедших из Персии.  Кодекс,  принятый  при  римском  императоре
Феодосии I (379 - 395), наполнен многочисленными законами, против  манихеев,
которых преследовали по всей империи. В конце  IV  в.  манихеи  появились  в
Испании и на севере Африки. Мать византийского императора Анастасия I (491 -
518) покровительствовала сектантам. В этот период  манихеи  распространились
по всей Византии, но  последовавшие  вскоре  гонения  заставили  их  уйти  в
подполье.
     Переменив название, место и  эмблематический  язык,  секта  манихеев  в
дальнейшем распространилась по Болгарии (богомилы),  Ломбардии  (патерийцы),
Франции (катары, альбигойцы и пр.), соединилась с сарацинами,  открыто  вела
войну с императором, и последователи ее погибали  в сражениях  и  на
костре. От ее столетнего ствола произошла так  называемая  ересь  Гуситов  и
Виклифитов, проложивших путь протестантству.


                БОГОМИЛЫ (БОГУМИЛЫ). 
Богумильство, одно из крупнейших религиозно-социальных еретических движений на Балканах и в Малой Азии в X-XIV вв. По имени (или прозвищу) первого ересиарха -попа Богомила (возможно, калька с греч. Феофил) - его последователи получили наименование богомилов. Первоначально название засвидетельствовано в византийских источниках XI-X11 вв. В средневековых сербских текстах в качестве синонима используется термин «бабуны». Ересь возникла, по-видимому, среди сельского населения Болгарии в нач. X в. Впервые упоминается в письме Патриарха Константинопольского Феофилакта (933-956) болгарскому царю Петру. Основу движения составляли представители низшего духовенства и провинциальное монашество (в первую очередь странствующие иноки, не принадлежавшие к определенным монастырям); отсюда, вероятно, одно из названий богомилов - кудугеры (от болг. калугер - монах). Главным источником  начальной истории Богомилов является сочинение болгарского автора 2-й пол. X в. Козьмы Пресвитера «Беседы на новоявльшуюся ересь Богумилову». Имя ересиарха и его учения сразу же с успехом было обыграно в обличительной литературе («а поистинне рещи - Богу не мил» - у Козьмы Пресвитера; игра на созвучии эпитетов богомильский - богомерзкий и т.п.). Несмотря на несомненное влияние манихейства, а также ересей павликиан и мессалиан, Богумильство было самобытным и имеющим собственные корни религиозным движением. Согласно учению богомилов, которое изложено в их главной книге «Иваново Евангелие, или Тайная книга», вначале существовал только добрый Высочайший Бог, который создал огромную невидимую Вселенную до Седьмого Неба и основные стихии и управлял ими вместе со своим первородным сыном Сатанаилом. Последний, завидуя Отцу, решил стать независимым от Него и поставить трон на Седьмом Небе. Он привлек на свою сторону и часть подчиненных ему ангелов. Бог узнал об этом и низверг их с Неба. Но Сатанаил не успокоился. Он с помощью неотнятого божественного дара создал из хаоса видимые небо и землю с морями и океанами, небесные светила, растения и животных, а затем сотворил и человеческие тела (Адама и Нву), но не смог вдохнуть в них душу и был вынужден обратиться к Отцу с просьбой послать свое божественное дыхание для оживления их. Бог сжалился и оживил первых людей. Поэтому, по учению богомилов, тело человека - от злого творца, а душа - от доброго Бога. Постепенно Сатанаил полностью подчинил себе род человеческий, так что лить немногие из людей знали о своем первоначальном назначении - заменить падших ангелов. Па Земле надолго установилось царство Сатанаила, которого люди считали Верховным Богом. Но, наконец Высочайший Бог решил освободить человечество от власти Сатанаила. Он произвел из Себя второго (младшего) Сына, Иисуса, или Слово, который явился в мир в эфирном челе, имевшем только вид человеческого. Иисус через три дня после своей призрачной смерти явился перед Сатанаилом во всем своем величии, отсек из его имени слог «ил», тем самым лишив его божественности, и оковал цепями, теперь уже как злого духа - Сатану. Затем Иисус вознесся на Небо, занял 2-е после Отца место и получил власть над всеми ангелами. После этого Высочайший Бог произвел из Себя Святой Дух, который действует надуши людей. Те. кто ощутил па себе действия Св. Духа, а это прежде всего богомилы, не умирают, а переселяются в царство Небесного Отца. Царство же Сатаны на Земле продлится до Второго пришествия, когда он и его служители будут отправлены в ад.
       Богумильство, одно из крупнейших религиозно-социальных еретических движений на Балканах и в Малой Азии в X-XIV вв. По имени (или прозвищу) первого ересиарха - попа Богомила (возможно, калька с греч. Феофил) - его последователи получили наименование богомилов. Первоначально название засвидетельствовано в византийских источниках XI-XII вв. В средневековых сербских текстах в качестве синонима используется термин «бабуны». Ересь возникла, по-видимому, среди сельского населения Болгарии в нач. X в. Впервые упоминается в письме Патриарха Константинопольского Феофилакта (933-956) болгарскому царю Петру. Основу движения составляли представители низшего духовенства и провинциальное монашество (в первую очередь странствующие иноки, не принадлежавшие к определенным монастырям); отсюда, вероятно, одно из названий богомилов - кудугеры (от болг. калу;гер - монах). Главным источником по начальной истории Богомилов является сочинение болгарского автора 2-й пол. X в. Козьмы Пресвитера «Беседы на новоявльшуюся ересь Богумилову». Имя ересиарха и его учения сразу же с успехом было обыграно в обличительной литературе («а поистинне рещи - Богу не мил» - у Козьмы Пресвитера; игра на созвучии эпитетов богомильский - богомерзкий и т.п.) Несмотря на несомненное влияние манихейства, а также ересей павликиан и мессалиан, Богумильство было самобытным и имеющим собственные корни религиозным движением. Согласно учению богомилов, которое изложено в их главной книге «Иваново Евангелие, или Тайная книга», вначале существовал только добрый Высочайший Бог, который создал огромную невидимую Вселенную до Седьмого Неба и основные стихии и управлял ими вместе со своим первородным сыном Сатанаилом. Последний, завидуя Отцу, решил стать независимым от Него и поставить трон на Седьмом Небе. Он привлек на свою сторону и часть подчиненных ему ангелов. Бог узнал об этом и низверг их с Неба. Но Сатанаил не успокоился. Он с помощью неотнятого божественного дара создал из хаоса видимые небо и землю с морями и океанами, небесные светила, растения и животных, а затем сотворил и человеческие тела (Адама и Еву), но не смог вдохнуть в них душу и был вынужден обратиться к Отцу с просьбой послать свое божественное дыхание для оживления их. Бог сжалился и оживил первых людей. Поэтому, по учению богомилов, тело человека - от злого творца, а душа - от доброго Бога. Постепенно Сатанаил полностью подчинил себе род человеческий, так что лишь немногие из людей знали о своем первоначальном назначении - заменить падших ангелов. На Земле надолго установилось царство Сатанаила, к-рого люди считали Верховным Богом. Но наконец Высочайший Бог решил освободить человечество от власти Сатанаила. Он произвел из Себя второго (младшего) Сына, Иисуса, или Слово, который явился в мир в эфирном теле, имевшем только вид человеческого. Иисус через три дня после своей призрачной смерти явился перед Сатанаилом во всем своем величии, отсек из его имени слог «ил», тем самым лишив его божественности, и оковал цепями, теперь уже как злого духа - Сатану. Затем Иисус вознесся на Небо, занял 2-е после Отца место и получил власть над всеми ангелами. После этого Высочайший Бог произвел из Себя Святой Дух, который действует на души людей. Те, кто ощутил на себе действия Св. Духа, а это прежде всего богомилы, не умирают, а переселяются в царство Небесного Отца. Царство же Сатаны на Земле продлится до Второго пришествия, когда он и его служители будут отправлены в ад.
В основе религиозно-философского учения богомилов лежало представление о двойственности мира, о постоянной борьбе в нем доброго и злого начал. Но в отличие от павликиан они были умеренными дуалистами, т. к. считали, что добро победит зло (Сатана будет уничтожен). Земной мир и тело человека богомилы объявляли созданием диавола. Они не признавали христ. Церковь и ее служителей, символы, обряды и таинства, поскольку считали, что все это дело рук Сатаны. Они не посещали церковь, отрицали молитву, за исключением «Отче наш», не почитали Креста Господня, икон, не признавали церковный брак, мощи, праздники, Воскресение Христово, не считали Деву Марию Богородицей. Они утверждали, что причастие - это просто хлеб и вино, а не Тело и Кровь Иисуса Христа, св. мощи - кости умерших людей, чудотворения - сказки для легковерных людей. Богомилы считали, что между Богом и человеком не нужен посредник (духовенство). Человек сам в состоянии спасти свою душу. Из христианских книг признавали только Новый Завет, а Ветхий отвергали полностью, т. к. считали, что Моисей - служитель Сатаны. Не признавали решения Вселенских и Поместных Соборов и сочинения церковных авторов. В Б. были сильны и социально-политические тенденции. Богомилы отвергали светскую власть и царя, осуждали богатство и смогли в известной мере включиться в структуру феодального общества только в XIII-XIV вв. в Боснии с ее специфическим политико-географическим положением и конфессиональной ситуацией (см. ст. Босния и Герцеговина). Отрицательное отношение богомилов к светской власти в целом определило их неоднозначную (в зависимости от конкретной исторической ситуации) роль в балканской средневековой политической истории. Во 2-й пол. X - начале XI в. Б. способствовало ослаблению Болгарского царства и в конечном счете завоеванию его Византией. В период византийского владычества XI-XII вв. богомилы активно участвовали в восстаниях против империи (1040, 1072), поддерживали борьбу Калояна против Византии. Отвергая материальные блага и богатство, в быту стремились к воздержанию и скромности (не пили вина, не ели мяса, не носили богатую одежду), считая идеалом социальное и имущественное равенство, существовавшее, как они полагали, в раннехристианских общинах общинах. Однако на практике, в особенности с течением времени, исходно декларируемый аскетизм в сочетании с признанием греховности всего материального мог порождать прямо противоположные результаты. В западноевропейских источниках XIV-XV вв. (при этом, что немаловажно, не полемического характера, где это можно было бы объяснить заведомой тенденциозностью) встречаются упоминания о том, что боснийские богомилы «по обычаю манихеев» почитают богатых и притесняют бедных, объясняя это порядком, установленным (злым) Творцом, а сексуальная свобода определяется как «боснийский обычай». В то же время в отношении болгарских и византийских еретиков, приверженцев Богумильства, православные авторы традиционно пишут о суровом аскетизме и моральной требовательности (расцениваемых, правда, как показные).
Структура богомильской общины известна преимущественно на боснийском материале XIV-XV вв. и отчасти восстанавливается по аналогии с западноевроп. еретическими сообществами, испытавшими влияние Богумильства. Община состояла из «совершенных» («крестьяне», «христиане»), рядовых «верующих» (аналог «верных» в христ. Церкви) и «слушателей» ( «оглашенных»). Первые - это учители и проповедники богомильской космогонии, теологии и этики, строгого аскетического образа жизни без брака. Они произносили проповеди на собраниях общины и совершали необходимые обряды среди «верующих» и «слушателей». Последние не участвовали в жизни общины, но могли присутствовать на проповедях. Со временем «слушатель» мог стать «верующим» и даже «совершенным». Богомильская община собиралась вместе в 4 случаях: общие молитвенные собрания, связанные с чтением молитвы «Отче наш» и произнесением проповеди; взаимное исповедание членов братства; прием «слушателя» в члены общины, т. е. его духовное крещение, которое состояло в том, что на вступающего клалось апокрифическое «Иваново Евангелие», произносилась молитва «Отче наш» и призывался Св. Дух; посвящение «верующего» в «совершенного». Во главе церковной организации стояли епископ («дедец») и «гости», чьи функции  остаются до конца невыясненными. Богумильство, укрепившись в X в. в Болгарии, получило в XI-XII вв. широкое распространение и в самой Византии, где богомилы назывались фундагиагитами, а также в Сербии и Боснии. В последней Богумильство играло особенно заметную роль на протяжении XII - 1-й пол. XV в., не уступая католицизму и Православию, и пользовалось (хотя и не постоянно) покровительством верховной власти и крупных феодалов, выступая в качестве непременного атрибута боснийского государства и временами чуть ли не офиц. религии. На катарском Соборе 1167 г. близ Тулузы один из богомильских старейшин Никита говорил о существовании 7 крупных общин-«церквей» в М. Азии и 5 на Балканах. В середине XII в. Б. начало проникать во Францию и Северную Италию, оказывая влияние (прежде всего сочинениями - «Тайная книга» и др. апокрифами) на западноевропейские ереси, прежде всего катаров и альбигойцев.

КА ТАРЫ И АЛЬБИГОЙЦЫ
Балканская антисистема богумилов, продолжавшая традиции манихейства, дала обширные метастазы в католической Европе, переживавшей в это время очередной идеологический кризис. В Италии возникла на базе манихейства антисистема патаренов. в Лангедоке - антисистема альбигойцев-катаров, в южной Франции появились вальденсы. В 1022 году начались первые преследования катаров, сумевших создать на базе Тулузского графства собственное государство, в котором манихейская ересь альбигойцев стала государственной.
Ересь катаров возникла в Лангедоке (южной Франции) в начале XII века, занесенная туда уцелевшими богомилами. Катары (в переводе с греческого - «чистые» или «просветленные») сформировали свою идеологию на базе более древнего учения манихейства. Оно возникло в Персии, на территории современного Ирана. Само название происходит от имени создателя религиозной доктрины — мистика-проповедника Мани (216—276), о котором было сказано выше. Последний утверждал, что основу мироздания составляет борьба двух начал: Доброго и Злого. Человечество издавна стало одним из важнейших объектов вечного космического поединка. В самом человеке удивительным образом сопряжены и Добро — человеческая душа — и Зло — материальная телесная оболочка. Такой дуализм, в общем-то, где-то перекликался с христианским учением, и не был бы чем-то уж сильно опасным - если бы не одно «но».
Дело в том, что катары утверждали, что весь материальный мир есть порождение Сатаны, Бога Зла. По мнению катарских проповедников, Истинный Бог добр, и поэтому он не мог быть создателем столь несовершенного и порочного мира. Лишь невидимая человеческая душа творение Доброго Бога, но она томится в оковах телесной оболочки, заключенная в неё опять же Дьяволом. Катары уравняли Бога и Дьявола, и, по сути, попытались изгнать Бога из своего мира - сделав его вершителем горних, то есть потусторонних, сил. А в мир, из которого уходит Бог - всегда приходит Дьявол...
Кроме того, катары утверждали, что Христос не является ни Сыном Божьим, ни настоящим человеком, они призывали во имя жизни вечной пренебречь потребностями бренного тела. Они осуждали культ креста, который был в их глаза.х лишь орудием позорной пытки, не признавали Воплощения и Воскресения Христова во плоти, отвергали крещение водой. Что же касается самого института католической Церкви, то он. как и всякое другое творение этого мира, признавался еретиками порождением Сатаны. По юй же причине катары отвергали многие общепринятые нормы. Всякий труд объявлялся напрасным, поиск материальных благ — никчемным и даже опасным. В стремлении к материальным благам человек обрекает свою душу на очередное воплощение, но уже в другом теле: это значит, что душа лишается вечного блаженства и вновь претерпевает мучения этого мира. Катары объявляли римского папу наместником сатаны (как позднее М.Лютер), а католических священников и монахов - служителями дьявола. Ветхозаветного Ьога-Отца они прямо называли дьяволом, при этом, подобно гностикам, отвергали телесную природу Христа - один из главных догматов церкви. Далее катары начинали поносить Христа и разрушать католические храмы (последнее явление даже приняло в XII-XIII веке массовый характер.
Идеология катаров пришлась весьма ко двору в богатом и вольнодумном Лангедоке - как через триста лет идеи Лютера лягут на благоприятную почву буржуазной Голландии. Лангедокцев весьма прельщала дешевизна катарской церкви (еретики не требовали уплаты церковной десятины), а также официально декларируемое катарскими проповедниками безразличие к личным делам паствы; такая церковь была весьма по нраву нарождающемуся на юге Франции буржуазному миру!
Зато она была ножом острым для римских пап и вообще для католического клира. И для спасения душ погрязших в ереси лангедокцев необходимо было немедленно что-то делать - иначе католическая церковь будет навсегда лишена влияния в Южной Франции, регионе, обильном хлебом, золотом и вином, многолюдном и богатом. И для этого ересь катаров должна была быть уничтожена - по возможности, без следа. А сделать это можно было, либо поголовно уничтожив носителей враждебных идей, физически истребить наиболее упорных еретиков - либо переубедить лангедокцев словом Божьим, вернуть их в лоно католической церкви путем проповеди. Посему новый папа Иннокентий III, взошедший на престол в 1198 году, объявляет борьбу с катарами делом своей жизни.
Поначалу в Лангедок отправляются папские легаты - с целью заставить местную знать встать на защиту Церкви; кроме того, здесь пытаются действовать и обычные католические проповедники, стремящиеся вернуть в лоно католичества впавших в ересь лангедокцев. Среди них. кстати, был и Доминик де Гусман, будущий основатель Ордена Доминиканцев. Однако все эти шаги ощутимых результатов не принесли. Знать либо смотрела на деятельность еретиков сквозь пальцы, либо открыто ее поощряла. А в 1208 году случилось и вовсе немыслимое - вскоре после гневной обвинительной речи в адрес графа Тулузского. прямо на ступенях храма, был убит папский легат Пьер де Кастельно. Его смерть стала последней каплей, переполнившей чашу терпения. Был убит не просто проповедник - был лишен жизни посланник самого Папы, отправленный Иннокентием III к тулузскому двору! Известно, что обычно ждет клятвопреступников, убивающих послов - поэтому графам Тулузским следовало ждать кровавого отмщения.
      Одно    лишь    Слово    оказалось    бессильным и    наступило    время    Слова,
подкрепленного Мечом.
       Зимой 1209 г. Иннокентий III начал проповедь крестового похода против альбигойцев. Под его знамена встали воины северной и центральной Франции, пришли боевые дружины из германских земель - но численность этих крестоносцев была на порядок меньше, чем количество катаров, способных носить оружие. Тем не менее, папа Иннокентий III благословил крестовый поход - надеясь, главным образом, не на число, а па силу духа своей пасты. И в конце весны 1209 г. на Тулузу двинулись, по разным источникам, от семи до восьми тысяч кавалерии (из них до полутора тысяч опоясанных рыцарей) и до двенадцати тысяч пехоты. Их вело желание искупить свои грехи и послужить делу торжества Церкви, а заодно, чего уж греха таить - знатно поживится на благодатном Юге. Поход сопровождало около тысячи священников, непрерывно вдохновляющих крестоносцев на подвиги, благословляющих их оружие и отпускающих им грехи (каковых, понятное дело, за время похода появилось изрядно).
       Совокупные силы катаров - если бы они собрали всех своих воинов вместе и создали из них единое войско, а не стали бы, как крысы, отсиживаться по своим крепостям, давая возможность крестоносцам бить их поодиночке - во много раз превосходили силы крестоносцев. По разным оценкам, Раймонд VI (если бы сразу решил воевать, а не потерял время в нерешительных метаниях) мог бы поставить под свои знамена от 60 до 80 тысяч воинов, из них не менее двадцати тысяч только кавалерии - но проявив в тяжкую (для еретиков) годину бедствий преступную нерешительность, граф сам себя загнал в ловушку. Вместо того, чтобы возглавить сопротивление, владетель Лангедока начал слать в Рим клятвенные заверения в верности католической церкви и французскому королю, соглашаясь на унизительную процедуру покаяния за совершенные и несовершенные грехи. Нерешительность графа Тулузского и его напускная правоверность не смогли остановить крестоносцев - нашествие с Севера стало свершившимся фактом.
       Во главе крестоносцев стал граф Лечейстерский Симон де Монфор, который славился безумной храбростью и доходившим до болезненности фанатизмом; поход принес ему мрачную славу одного из самых жестоких завоевателей в истории человечества. Зная, что войска под его знаменами значительно уступают совокупным силам катаров - он решил возместить недостаток воинов решительностью и бескомпромиссностью борьбы, безжалостно уничтожая одну крепость еретиков за другой, жестокостью расправ парализуя волю к сопротивлению противника.
       Одним из первых нападению войск Симона де Монфора подвергся хорошо укрепленный город Безье. 22 июля 1209 г. войско крестоносцев оказалось под его стенами. Жители отказались выдать проповедников-катаров, и на рассвете начался беспощадный штурм. Кстати, одна из легенд приписывает аббату Арно де Амальрику («комиссару» этого похода, направленному папой Иннокентием III в помощь далекому от теологических изысков де Монфору для разъяснения вопросов веры), страшную фразу, которой он напутствовал осаждающих: «Убивайте всех. Бог на небе признает своих!» По официальному донесению Арно де Амальрика в Рим, при штурме Безье погибло до двадцати тысяч человек. Альбигойцы предпочли умереть еретиками, чем сдаться на милость своих врагов. В августе 1209 г. пал город-крепость Каркассон, который де Монфор превратил затем в свою временную резиденцию. Пал Альби, один из главных центров катаризма. Под давлением папы Иннокентия король Арагона Педро II, чьими вассалами издавна были сеньоры Безье и Каркассона, утвердил де Монфора в качестве нового виконта безьерского и каркасонского.
Тем временем, в июне 1210 г., крестоносцы взяли город Минерв. Попытка обратить еретиков в лоно католической церкви успехов не имела. Не желая дожидаться раскаяния альбигойцев. Монфор приказал сложить гигантский костер. Жители города были согнаны на соборную площадь. Предводитель крестоносцев потребовал выйти вперед проповедников-катаров, и. когда из толпы вышло около полутораста человек - предложил им признать главенство папы и догматы католической церкви. Катары отказались - и все они были сожжены на одном костре. Никто из них, что характерно, не молил о пощаде. В мае 1211 года, после длительной осады, крестоносцы взяли город Лавор. оборону которого возглавляла женщина — баронесса Жиро.
       Но ещё за месяц до этого, 17 апреля 1211 г. Раймонд VI, граф Тулузский, обвиненный в пособничестве еретикам Лавора, был торжественно отлучен от Церкви. Это событие подтолкнуло, наконец, владетеля Лангедока на то, чтобы возглавить сопротивление крестоносцам. Раймонд призвал на помощь короля Педро Арагонского, которого уже давно тревожило усиление французского короля в Лангедоке. Во главе внушительного войска (но разным источникам, от шести с половиной до семи тысяч конных рыцарей, не считая пехоты) Педро II подошел к замку Мюре и осадил 750 рыцарей-крестоносцев во главе с самим Симоном де Монфором. 12 сентября 1213 г. под стенами замка состоялось кровопролитное сражение, которое, несмотря на подавляющее численное превосходство антикрестоносных сил, закончилось поражением арагонских рыцарей и гибелью самого Педро Арагонского. Под стенами Мюре был сломан хребет военной мощи катаров - с этого момента все их надежды на военную победу окончательно растворились в небытие. И совершил это Симон де Монфор - воистину рыцарь без страха и упрёка, до конца верный своему королю и своей вере.
Война с еретиками будет идти ещё долго - последнее убежище катаров, легендарный Монсегюр. падёт лишь 28 февраля 1244 года - но главное дело этой войны было сделано Симоном де Монфором под стенами замка Мюре. И произошла эта победа во многом благодаря неустанной деятельности папы Иннокентия III, сумевшего внушить крестоносцам веру в справедливость этого похода, убежденность в праведности их
борьбы. Закономерным результатом этой непрерывной агитации и пропаганды стало
полное и окончательное торжество католичества над альбигойцами; победа, достигнутая
во многом (если не исключительно) благодаря умелому сочетанию Слова и Меча,
совместно очистившими юг Франции от жутковатой ереси катаров.
Развив учение Мани, альбигойцы обогатили его тысячелетним опытом католицизма.
Они учили, что нет единого Бога, а есть два бога, которые оспаривают господство
над миром. Это соответственно бог добра и бог зла. Бессмертный дух человеческий
устремлен к богу добра, но бренная его оболочка тянется к темному богу. Земля, согласно
катарам, не могла быть сотворена богом, ибо это означало бы. что бог сотворил нечто
порочное. Одним словом, па вес лады перепевался все тот же старый манихейский мотив,
причем самое страшное было в том. что бог добра и бог зла окончательно уравнивались в
правах и вес земное, вес, что привязывало людей к этой бренной жизни, объявлялось
изначально порочным и подлежащим уничтожению. Кроме того, катары вступили в
конфликт с католической церковью, отвергнув традиционные христианские символы
веры. Собственно говоря, после этого альбигойское учение перестало быть христианской
ересью, поскольку вместе с отречением от символов веры альбигойцы заявили, что
евангельский рассказ о Христе является выдумкой католических попов. Сохранились
свидетельства современников, пунктуально записанные первыми инквизиторами, что
тогдашний граф Тулузский Раймонд VI открыто заявлял о том. что он не признает
католических таинств, отрицает святую Троицу, ад и чистилище, а земную жизнь именует
творением Сатаны. И если обрядовая сторона верований - это в общем-то дело вкуса и
традиций конкретных людей, то признание своего собственного существования плодом
усилий Сатаны уже напоминает некую чисто клиническую патологию ненависти к жизни,
роднящую Тулузского графа с нацистами и маздакитами.
Альбигойцами был принят к руководству старый римский принцип времен империи -"Tura perjura, secretum prodere noli!", что в переводе с языка средневековой схоластики означало примерно следующее: "Клянись и лжесвидетельствуй, но не раскрывай тайны". Под тайной понимаюсь тайное альбигойское учение, имевшее как и положено для антисистемы своих посвященных и своих слепых исполнителей. Кому-то из современных исследователей этот принцип кажется чрезвычайно человечным, однако можно себе представить, как к нему относились не принадлежащие к антисистеме люди в те времена, когда честное слово рыцаря ценилось на вес золота, а все коммерческие сделки заключались на уровне пресловутого "джентльменского соглашения". Антисистема, естественно допускающая ложь по отношению к внешнему миру как поведенческий стереотип, оказалась таким образом вне закона, и против нее в 1209 году был провозглашен крестовый  поход  и впоследствии  организована  святая  инквизиция.
       Однако только к 1245 году в ходе нескольких кровопролитных Альбигойских войн антисистема катаров была полностью уничтожена, а вместе с ней погибли и мелкие антисистемы вроде вальденсов и патаренов. Тайна и сугубая скрытность, окружавшие культ альбигойцев, если таковой вообще можно считать культом, принудили церковь, руководившую идеологической борьбой с альбигойцами, прибегнуть к аналогичным методам противодействия, ибо передки были случаи, когда важный свидетель или обвинитель на процессах против катаров, или человек, решивший порвать с альбигойской антисистемой, погибал от яда. щедро добавленного в вино рукой человека, давшего обет не проливать крови. Поэтому анонимность свидетельских показаний на первых инквизиторских процессах была вызвана прежде всего необходимостью защитить свидетелей от мести со стороны идейных последователей и соратников обвиняемых.
ЕРЕСЬ ГУСИТОВ
    Равно как учение Мани явилось предшественником богумилов и альбигойцев, гуситская ересь стала предшественницей Реформации. Гуситами назывались последователи профессора Пражского университета Яна Гуса, сторонника независимости Чешской Церкви, осужденного за ересь Констанцским Собором и сожженного на костре 6 июля 1415 г. Сам Ян Гус не был основателем движения, но после его смерти нашлись многочисленные последователи высказанных им идей, которые организовались в религиозно-политическое движение, взявшее себе его имя. Это движение изначально не было однородным. Более умеренная партия получила название каликстинов, другая, крайняя партия, известна под наименованием таборитов.                Каликстинами называлось умеренное крыло гуситов. Течение получило название каликстинов (от лат. calix – чаша) или утраквистов (uterque – оба), поскольку основным требованием его участников было причащение под обоими видами. Сторонники этого направления в гуситском движении также выступали за дозволение проповеди на чешском языке вместо употреблявшегося немецкого, за изъятие в пользу государства церковного имущества и за установление светского суда над клириками.
       Базельский Собор пошел навстречу этим требованиям и компромисс был достигнут. Большая часть каликстинов вернулась в лоно Католической Церкви.      
       Таборитами называлось радикальное крыло густиов. Течение получило свое имя по названию холма близ г. Аусти, который гуситы назвали горой Фавор (по-чешски Табор). Там под открытым небом совершалось богослужение и собирались сторонники гуситов. Вскоре на холме возник целый укрепленный город под тем же названием.   
Табориты пошли намного дальше каликстинов в критике Церкви и католического богословия. Их учение можно считать предтечей протестантизма. Табориты отрицали миропомазание, тайную исповедь, посты, не допускали молитв за усопших, иконопочитания, праздников, кроме воскресных дней и т. п.
В 1434 г. войска таборитов были разбиты объединенными силами католиков и каликстинов, после чего течение пошло на убыль и постепенно исчезло. Наследниками таборитов считают так называемых «Богемских братьев»
Под знаменем национально-освободительной борьбы против немецкого господства гуситы развернули настоящую войну с Католической Церковью, поскольку большинство священников в Чехии были этническими немцами. Результатом противостояния стали гуситские войны, в ходе которых гуситское движение распалось и было разгромлено. Большая часть умеренного крыла гуситов после Базельского Собора вернулась в лоно Католической Церкви, в то время как радикальные табориты окончательно порвали с церковной традицией. В 1434 г. объединенные силы католиков и каликстинов нанесли таборитам сокрушительное поражение, после которого гуситское движение пошло на спад и вскоре затихло. Однако оно не исчезло окончательно. На базе движения гуситов возникли общества «Богемских»  и «Чешских братьев».
      Богемские братья были последовательнее других гуситов в критике Католической Церкви, поэтому с 1457 г. они начали создавать отдельные собрания, члены которых назывались "братьями". Возглавил движение бывший священник Михаил Бродяга. Богемские братья также назывались пещерниками, поскольку жили и действовали тайно.
Учение секты можно с уверенностью назвать протестантским, хотя оно опередило реформацию почти на 100 лет. Богемские братья отвергали пресуществление Св. Даров, основывали свою веру исключительно на Св. Писании, отвергали единство Вселенской Церкви и т. д.
Устав общины был составлен по образцу древней Церкви, но на деле структура братства была типично сектантской. Община была замкнутой и жестко контролировалась руководством, вплоть до домашнего быта. Все согрешившие и непослушные изгонялись, существовало жесткое разделение полов. Братья делились на начинающих, успевающих и усовершенствованных. Надзор над ними осуществляли "посвящающие епископы", "сеньоры", "консеньоры", "проповедники", "диаконы", "эдилы" и "аколуфы".
Король Фердинанд запретил богемским братьям совершать богослужения, и в 1548 г. около 1000 сектантов ушли в Польшу и Пруссию и поселились в Мариенвердере. Оставшиеся в Богемии в правление Максимилиана II снова получили некоторую свободу. Богемские братья расселились также в Моравии, где главным их центром стал Фульнек. Там они стали называться моравскими братьями.
В эпоху реформации богемские братья были большей частью истреблены в ходе войн, оставшиеся растворились среди протестантов: лютеран и реформатов. Чуть позднее их общины исчезли в Польше и Пруссии.
 Гуситское движение в целом сыграло значительную роль в возникновении протестантизма, поскольку многие идеи, высказанные Яном Гусом были впоследствии взяты на вооружение Лютером и другими протестантскими идеологами.
      Характерной чертой последователей всех этих антисистем были попытки облагодетельствовать соседей своим учением, что в свою очередь не могло не вызвать яростного сопротивления со стороны этих самых соседей. Гуситские войны были первым шагом на пути к кровавому хаосу в который погрузилась Европа стараниями Лютера, Кальвина иже с ними.
       Гуситское движение приобрело революционный характер после того, как известие о казни Яна Гуса на Констанцском соборе (6 июля 1415 года) достигло Праги. Рыцари и знать Богемии и Моравии, поддерживающие реформирование церкви, отправили в адрес Констанского собора протест (2 сентября 1415 года), известный как protestatio Bohemorum, в котором осудили казнь Гуса в сильных выражениях. Действия императора Сигизмунда, славшего угрожающие письма в Богемию, в которых он обещал утопить в крови всех виклифистов и гуситов, вызывали сильный гнев людей.
       Немногочисленные сторонники Габсбургов и католической церкви в Чехии стали лагерем в Кутна Горе. Для их поддержки римский папа объявил 1 марта 1420 года крестовый поход против еретиков-гуситов. Император Сигизмунд собрал в Силезии войско из немецких, польских и венгерских рыцарей, а также из пехоты, которую составляло ополчение силезских городов и итальянские наемники. В конце апреля его армия вторглась в Чехию и двинулась на соединение с защитниками Кутна Горы. В это время на южной границе Чехии австрийские и баварские отряды еще только готовились к наступлению, а на северо-западной границе сосредотачивались войска из Бранденбурга, Пфальца, Трира, Кельна и Майнца.
В конце мая Сигизмунд вступил в Кутна Гору и потребовал, чтобы жители Праги сняли осаду городской цитадели, где засели королевские солдаты. Пражане послали гонцов в Табор за помощью. 9 тысяч таборитов под командованием Яна Жижки прибыли под Прагу. Рыцари атаковали их на походе, но были отражены огнем бомбард и защищавших вагенбург лучников и аркебузиров. 20 мая Жижка вступил в Прагу и принял командование над всей гуситской армией. Сигизмунд подошел к Праге с востока, но атаковать неприятеля не решился и 25 мая отступил.
Тогда Жижка решил овладеть пражской крепостью. Но ее защитники огнем из бомбард уничтожили осадные машины и бомбарды гуситов. Приступ захлебнулся. Вскоре к Праге, на этот раз с запада, подошел Сигизмунд. Ему удалось провести в крепость большой обоз с продовольствием и вывести оттуда несколько сот лошадей, для которых у осажденных не было фуража.
В конце июня отряд немецких рыцарей и пехоты осадил Табор. С юга к этому городу подходило войско австрийского герцога. Но отряд, посланный Жижкой из Праги, внезапно атаковал противника с тыла, а гарнизон Табора сделал вылазку. Осаждавший город отряд был разбит.
После этого Сигизмунд приказал австрийцам идти к Праге. Здесь на Витковой горе 14 июля 1420 года произошло решающее сражение гуситов и крестоносцев. Если бы армия Сигизмунда овладела этой горой, Прага оказалась бы в блокаде. Однако рыцарям не удалось преодолеть ров, вырытый на склоне горы, а контратака пехоты во главе с Жижкой отбросила их к подножью. В это время во фланг войска Сигизмунда ударило пражское ополчение. Армия крестоносцев отступила.
Хотя она и не потерпела крупного поражения, а лишь мелкую тактическую неудачу, между предводителями крестоносцев начались раздоры. Поэтому 30 июля 1421 года Сигизмунд вынужден был снять осаду Праги. В ноябре его войско потерпело поражение под Вышеградом, и вся Чехия и Моравия оказалась в руках гуситов.
       Как упоминалось выше, часть гуситов, составлявшая их более «умеренное» крыло, так и именовала себя «чашниками» (каликстинцами, от латинского слова «каликс», или, по-гречески, «потир» - священная церковная чаша, из которой верующие во время Таинства Евхаристии вкушают вино=Кровь Христову), или «утраквистами» - от латинских слова utraque («утра кве»), то есть «как (хлебом), так и (вином)». Чашники» стремились, прежде всего, упразднить привилегии церкви, отменить церковное землевладение, упростить церковные обряды. По ходу Гуситских войн в их среде стали нарастать сепаратистские настроения. Они начали выступать за чешскую монархию, независимую от «Священной Римской империи германской нации», разрушая тем самым единство средневековой Европы перед лицом нараставшей исламской угрозы.
        Наряду с чашей, гуситы часто изображали на своих знаменах и щитах...гуся, поскольку название этой птицы по-чешски (Hus) звучит и пишется одинаково с именем их духовного вождя и учителя Яна Гуса (Jan Hus).
       А выделившиеся в отдельную «секту в секте» к 1420 г. наиболее «оголтелые» (или, выражаясь современным языком, «отмороженные») гуситы – табориты («братия горы Фаворской»), оребиты («братия горы Хорив») и др. -, шли еще дальше, изображая на щитах и чашу, и гуся, а порой, доходя до прямого кощунства, малевали на своих павезах гуся, как бы причащавшегося из священной чаши.
       Согласно утверждениям историка Средневековья Шустера, влияние учение таборитов прослеживалось почти во всех сотрясавших Европу религиозных войнах второй половины ХV в. «Именно они делали простой народ восприимчивым к тем религиозным направлениям, которые приобретали социально-политический характер в своем отрицании мирской собственности и в подчеркивании всеобщего равенства...»
        Известно, что табориты в своём лагере распевали революционные гимны, составленные иудейским стихотворцем Авигдором Каро (о нем еще подробнее будет сказано далее), который, по совместительству, был... учителем и другом молодого короля Богемского (Чешского) Венцеслава (Вацлава, Венцельрина или Венцеля) из рода Люксембургов, будущего императора (кайзера) «Священной Римской империи германской нации», ставшей в недалеком будущем главной мишенью гуситов! Как говорится, «пустили козла в огород»...
       К той же участи, что и основанная еще Карлом Великим в 800 г. римско-германская империя — то есть к тотальному развалу и анархии, при активном участии еретиков-гуситов, была приговорена вся Христианская Европа. Последующее завоевание Европы турками-османами - воинствующими исламистами той далекой эпохи - казалось только делом времени. Впрочем, если быть точнее, то процессы разрушения христианской Европы - как изнутри (революционные беснования гуситов), так и извне (грабительские нашествия османов, уничтожающие всех христиан на своем пути, — происходили одновременно.
      С момента своего возникновения христианства, враг спасения рода человеческого не перестает вести против Церкви борьбу посредством своих лжеучений. Еретики-гуситы были всего лишь одним из звеньев необозримой цепи различных по названию, но единых в своей сути ересей.
Римско-католическая церковь Европы и светская власть, разумеется, знали об этих звеньях. Не зря историк Бернард Лазар в своей книге «Антисемитизм» признает, что «гуситы находили поддержку в иудеях», поэтому доминиканские монахи (из числа которых набирались инквизиторы) «проповедовали не только против гуситов, но и против иудеев», а императорская армия, выступившая против Яна Жижки (преемник Яна Гуса), «по пути истребляла иудеев».
Но одного знания мало. Реакция со стороны церковных и светских властей была запоздалой. Плевелы ереси успели взойти, начались Гуситские войны, унесшие сотни тысяч жизней христиан Европы.
В результате чешские и германские князья, государи Венгрии, Валахии и Трансильвании, вместо того, чтобы едиными усилиями остановить катившуюся на Запад османскую чуму, были вынуждены воевать против еретиков в своих собственных странах, истребляя своих собственных подданных, впавших в ересь.
В войнах против гуситов принимал активное участие рыцарь учрежденного королем Венгрии и императором «Священной Римской империи германской нации» Сигизмундом I Люксембургским  (братом упомянутого выше Вацлава-Венцеля) Ордена Дракона  Влад Дракул, отец знаменитого Влада Дракулы-«Цепеша» («Прокалывателя», т.е. «Сажателя на кол»). Сын, как известно, превзошел отца предпочитал учиться на чужих ошибках, поэтому истреблял революционное брожение на корню, не давая ему шанса перерасти в гражданскую войну с религиозной подоплекой. Впрочем, речь сейчас не об этом.
Табориты требовали отмены всех податей, отрицали Священное Предание, крест, почитание святых и поклонение мощам. Ссылаясь на ветхозаветный запрет изображать Бога («Не сотвори себе кумира ни на небеси, ни на земли»), они были ярыми иконоборцами, уничтожали образа святых, иллюстрированные священные книги, церковные скульптуры и иконы.
Государство, по их представлениям, должно было выполнять функции некой религиозной общины с республиканским управлением. Табориты заявляли, что любой человек, даже женщина могут отправлять богослужение.
Среди радикалов-таборитов имелись собственные ультрарадикалы, настаивавшие на полном отказе от собственности и семьи, и на общности женщин.
«Электронная Еврейская Энциклопедия в разделе «Чехия» сообщает о гуситах следующее:
«Поскольку участники гуситского движения, охватившего в 1410–1430-х гг. большую часть Чехии, выступали против католического истеблишмента и декларировали свое стремление следовать моральным нормам еврейской Библии, а также соблюдать часть заповедей (см. Мицвот), отвергнутых христианской церковью, в частности, те из них, которые касаются кашрута и убоя ритуального, евреи сочувствовали гуситам, а в некоторых случаях помогали им, в том числе деньгами и оружием (несмотря на негативное отношение многих раввинов к такого рода вмешательству в конфликты между христианами). По сообщению одного из летописцев, литургический поэт Авигдор Каро (умер в 1439 г.; ему принадлежит известная кина, в которой описывается пражская резня 1389 г.) составил для гуситов несколько религиозных гимнов. За поддержку движения евреи были изгнаны из Йиглавы (1426) и Хеба (1430; согласно некоторым источникам, указ об изгнании распространялся на всю Богемию, однако вскоре последовала его отмена); вместе с тем, в Хомутове (по-немецки Комотау) табориты (представители радикального крыла гуситов) предложили евреям креститься, а когда они отказались, заживо сожгли их».
Особенно интересным, в свете вышеизложенного,представляется тот факт, что, гуситы, помимо всего прочего, выражали стремление следовать нормам иудейской религии в области ритуального забоя скота и кошерного приготовления пищи.
        Вероятно, не случайно католический епископ на церемонии поругания, которой Ян Гус подвергся перед сожжением, сорвав с религиозного реформатора священнические одежды, воскликнул: «О, проклятый Иуда, порвавший с достойным кругом, ты якшался с иудеями!»
       Объявленные папским престолом и римско-германским императором Крестовые походы против еретиков-гуситов вылились в войну немцев с чехами, а впоследствии умеренные еретики стали воевать с радикалами. Умеренные гуситы победили радикальных, хотя говорить о победе в данном случае, — совершенно не уместно.
Осенью 1421 года обострились противоречия между таборитами и чашниками. Единое гуситское войско фактически распалось. Воспользовавшись этим, Сигизмунд начал второй крестовый поход в Чехию. В сентябре 1421 года крестоносцы осадили город Жатец недалеко от границы с Саксонией.
Жижке удалось с отрядом таборитов прорвать кольцо осады и провести в город обоз с продовольствием. Однако контратака польских и венгерских рыцарей вынудила таборитов отступить к Праге.
Жижка занял оборонительную позицию на горе Владарь недалеко от города Жлутец. Табориты построили вагенбург, в котором установили бомбарды. В течение трех дней польские и венгерские рыцари атаковали таборитов, но были отражены артиллерийским огнем и молотилами. После этого армия Жижки смогла прорваться в Жлутец. Вскоре крестоносцы, испытывавшие трудности со снабжением, покинули Чехию.
В конце года они вновь вторглись в страну и дошли до Кутна Горы. Там армию Сигизмунда встретило войско таборитов. К тому времени Жижка в одном из боев лишился второго глаза и полностью ослеп, что, однако, не мешало ему командовать. Сигизмунду удалось захватить Кутна Гору, но 8 января 1422 года он потерпел поражение у Габра. Табориты опрокинули рыцарей и преследовали их до города Немецкий Брод. При переправе через реку Сазава некоторые рыцари провалились под лед и утонули. В руки таборитов попал брошенный на берегу обоз. Через два дня они овладели Немецким Бродом.
Несколько месяцев спустя на помощь гуситам прибыл отряд из числа православных подданных Великого Княжества Литовского, русских, боровшихся против окатоличивания своей страны. Восемь лет вместе с таборитами они сражались против польских, немецких и венгерских войск.
В 1423 году большое войско таборитов вторглось в Моравию и Венгрию. В середине октября оно вышло к Дунаю между Комарно и Эстергомом. Здесь гуситов встретила многочисленная венгерская армия. Жижка не решился вступить с ней в бой и приказал отступить. Венгры преследовали чехов, обстреливая противника из бомбард. Табориты понесли потери, но основная часть войска смогла отступить в Чехию. Неудача венгерского похода способствовала обострению противоречий между таборитами и чашниками.
7 июня 1424 года две фракции гуситов сошлись в сражении у города Матешов. Чашники потерпели поражение благодаря внезапной контратаке таборитской конницы. Кроме того, табориты пустили по склону горы повозки, врезавшиеся в ряды чашников и вызвавшие там смятение. Таким образом, Жижке вновь удалось объединить под своим командованием все гуситское войско. Однако 11 октября 1424 года он умер от чумы: преемником Жижки — верховным гетманом таборитов — стал Прокоп Большой, также известный как Прокоп Голый. Эпидемия ослабила чешское войско, и оно вынуждено было отказаться на время от новых походов в соседние земли.
В 1425 году начался третий крестовый поход в Чехию. Главную роль играло австрийское войско во главе с эрцгерцогом Альбрехтом. В Моравии оно потерпело поражение, и отступило в Австрию.
На следующий год чешская армия осадила Усти-над-Лабем (Ауссиг), захваченный саксонскими войсками. Прокоп Большой, чья армия состояла из отрядов таборитов и пражского ополчения, располагал 25 тысячами человек. Для деблокады Ауссига двинулось войско Саксонского, Мейсенского и Тюрингского княжеств, насчитывавшее 15—20 тысяч человек. Немцы атаковали чешский вагенбург, состоявший из 500 повозок, и в одном месте ворвались в него. Но таборитская конница сделала вылазку и опрокинула неприятеля. Немцы отступили, потеряв до 4 тысяч человек.
Четвертый крестовый поход против гуситов в 1427 году возглавил курфюрст Бранденбурга Фридрих. Прокоп Большой и второй гуситский гетман Прокоп Малый, в свою очередь, вторглись в Австрию, нанеся у Тахова поражение армии австрийского эрцгерцога. Затем, в 1428—1430 годах, они неоднократно вторгались в Саксонию и Силезию и даже осадили Вену, правда, безуспешно.
В 1431 году имперский сейм в Нюрнберге постановил организовать пятый крестовый поход в Чехию. Германские княжества выставили 8200 конных рыцарей и значительное число пехоты, подкрепленной 150 бомбардами. В августе у чешской границы армия крестоносцев под командованием Фридриха Бранденбургского была внезапно атакована в лагере в Домажлице гуситами и бежала, бросив обоз и артиллерию. Затем при Тахове чехи разбили саксонских и баварских феодалов.
В отличие от прочего католического мира, Польша отнюдь не спешила внять призывам папы римского и тем самым присоединиться к крестовым походам против гуситов. Это можно объяснить тем, что Польша опасалась интервенции (захвата) со стороны немецкого рыцарства и не желала оголять свои границы. Известны факты, при которых польские рыцари, а также некоторое дворянство придерживались если не союзных отношений с гуситами, то как минимум нейтралитета.
30 мая 1434 года в битве под Липанами армия таборитов была наголову разгромлена чашниками, активно поддержанными армией католиков. Практически в то же время пришёл конец и польскому гуситскому движению — Владислав III Варнский разгромил их под Гротниками.
Успехи гуситов объяснялись их сплоченностью перед лицом раздробленных сил их противников — Польши, Венгрии, австрийского герцогства и германских княжеств, лишь номинально объединенных под главенством германского императора. Однако сил Чехии не хватало для завоевания и удержания территорий соседних государств и полного разгрома армий крестоносцев. В конце концов умеренная часть гуситов пошла на компромисс с империей и церковью, что и привело к окончанию войны, не принесшей, в сущности, каких-либо значительных результатов ни одной из сторон, но основательно опустошившей Центральную Европу.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. «МОЛОТ ВЕДЬМ».
В представлении большинства современных людей средние века ассоциируются с междоусобными феодальными войнами, придворными заговорами, церковным мракобесием и. конечно же. с инквизицией и процессами над ведьмами и колдунами. Костры, на которых монахи-инквизиторы сжигали несчастных, подозреваемых в ведьмовстве, стали для европейцев символом целой эпохи.
Но вот что поразительно: до середины XV века обвинения в колдовстве выдвигались церковными судами крайне редко. Первый ведьмовской процесс документально зафиксирован в 1274 году в Лангедоке. Случались они и в последующем, но были скорее исключением, чем правилом. Более того, в течение многих веков западная церковь рассматривала веру в ведьм и колдунов как опасное суеверие и приравнивала к впадению в ересь. Постановление Патернборнского синода в 785 году прямо гласило: «кто ослеплённый дьяволом подобно язычнику будет верить, что кто-либо может быть ведьмой и на основании этого сожжёт ее, тот подлежит смертной казни». Позже император франков Карл Великий придал этому постановлению силу государственного закона.
Первый фундаментальный труд по демонологии, своего рода руководство по выявлению и преследованию колдунов и ведьм, появился только в 1487 году. Он назывался «Молот ведьм», и его авторами были немецкие монахи-инквизиторы Яков Шпренгер и Генрих Инститорис. Они написали эту книгу по заказу Ватикана, прекрасно понимали, что труд их первый в этом роде и, похоже, сами недоумевали, почему возникла необходимость в подобном произведении. Во всяком случае, они высказывали предположение, что в старину ведьм вообще не было, но они появились позже из-за ослабления религиозности и общего падения нравов, и число их умножается, а способность творить зло увеличивается. Характерно и то, что инквизиционные трибуналы долгое время отказывались рассматривать дела о ведьмовстве. Инквизиторы заявляли, что их дело бороться с ересями, а колдуны и ведьмы, если они даже поклоняются дьяволу, самим этим, не отрицают веру в Бога и не искажают христианской догматики. Потребовалось специальное постановление Ватикана, приравнявшее колдовство к ереси. Однако гораздо более интересно другое: в течение девяти лет она выдержат 9 изданий, 7 раз была издана в XVI веке и продолжала выходить новыми изданиями и позднее, так что
их общее число равно 29, причем 16 изданий вышло в Германии, 11 - во Франции и 2    в Италии. С первого момента своего появления книга вызвала бесконечное множество восторженных отзывов, и знаменитый нидерландский юрист XVI века Иодокус Дамгудер в своей очень популярной «Практике уголовных дел» заявил, что «книга эта имеет для мира силу закона». Теологи, философы и юристы наперегонки спешили с изъявлением своего восторга по адресу «Молота ведьм», и протестантские ученые присоединили свои голоса к голосам католических богословов и представителей духовенства. Гениальный художник Альбрехт Дюрер посвятил ему свою кисть, а ортодоксальный лютеранин проф. Бенедикт Карпцов считал эту книгу крупным авторитетом. Поэты пели ей гимны, а творцы баварского Кодекса Максимилиана исходили при составлении отдела наказания еретиков из книги Ииститориса и Шпренгера как из незыблемых и прочно установленных предпосылок. Папы Александр VI, Лев X и Адриан VI неоднократно подчеркивали правильность всех основных положений «Молота ведьм» и выпустили по этому повод) специальные указания".
В книге описаны многочисленные «случаи из практики» инквизиторов. Приведена детальная процедура определения факта дьявольских козней, справедливости обвинений по отношению к ведьме, методы дознания, порядок применения пыток, делопроизводство при допросе.
Книга состоит из трех частей. Каждая часть включает нескольких глав. Каждую главу авторы называют вопросом или начинают им. Далее проводят ряд рассуждений и дают ответ на поставленный вопрос. Авторы полностью полагаются на тексты "Священного писания". Канона Episcopi, в целом Библии и др. ученых-философов (например, Аристотель). Все доказательства основываются на "Божественном церковном и гражданском праве". Приведу краткое содержание книги, чтобы было понятно о чём, собственно идёт речь:
Содержание:
Молот ведьм утверждает. что три элемента необходимы для колдовства. Это злой замысел ведьмы, помощь дьявола и божье попущение. Авторы книги обвиняют всех ведьм в детоубийстве, каннибализме, насылании злых чар на врагов и многом другом. Книга состоит из трёх частей:
Часть I.
Первая часть утверждает, что так как Дьявол существует и имеет силу делать поразительные вещи, то ведьмы существуют чтобы помогать ему если их поддерживает Дьявол и допускает Бог. В книге говорится, что сила Дьявола наиболее сильна, когда речь идет о человеческой сексуальности. Сладострастные женщины занимались сексом с Дьяволом, таким путём становясь ведьмами. Согласно молоту "всё колдовство исходит от плотских иохотей ненасытных женщин".
О трех силах, составляющих колдовство, а именно: о дьяволе, о колдуне и о божьем попущении.
- Существует ли колдовство?
- Действует ли дьявол совместно с колдуном?
- Могут ли быть порождены люди инкубами и суккубами?
- Какими демонами совершается инкубат и суккубат?
- Откуда берет начало преумножение чародейств?
- О ведьмах, предающихся демонам.
- Могут ли ведьмы возбуждать в сердцах людей любовь или ненависть'?
- Могут ли ведьмы препятствовать способности к деторождению или любовному
наслаждению, о каковом колдовстве идет речь в булле?
- Придают ли ведьмы людям облики животных?
- Что надо думать о волках, которые крадут и пожирают как взрослых людей, так и
мальчиков? Происходит ли это тоже через посредство ведьм и наваждения?
- О повивальных бабках-ведьмах, предупреждающих различными способами зачатие во
чреве матери, производящих аборты и посвящающих новорожденных демонам.
- Необходимо ли божье попущение при колдовстве?
- Разъяснение вопроса об обоих попущениях бога, по всей справедливости совершенных
им. а именно: дьявол, виновник всякого зла, впал в грех, прародители гоже впали,
вследствие чего чародеяпия ведьм с полным правом допускаются богом.
- Рассматривается ужас колдовства.
- Объясняется, что ведьмы околдовывают как невинных, так и грешников.
- Объясняется высказанная истина сравнением чародеяний с другими видами суеверий.
- Семнадцатый вопрос объясняет пятнадцатый путем сравнения тяжести преступления
ведьм с любым грехом демонов.
- Указание, как надо проповедывать против пяти возражений мирян, которые пытаются
доказать, что бог не дает дьяволу и ведьмам власти производить подобные чародеяния.
Часть II
Вторая часть "молота ведьм" трактует о способах околдования и о том, как таковое можно сиять, она содержит только два главных вопроса, которые, однако, обсуждаются в нескольких главах.
- Кому колдун не может вредить.
- Может ли кто-либо быть настолько охраняем ангелом-хранителем, что не бывает
околдован ведьмами ни одним из ниже приведенных средств?
Глава I. О различных способах, коими демоны через посредство ведьм привлекают и
соблазняют невинных для умножения нечестия.
Глава II. О средствах выполнения святотатственной профессии ведьм.
Глава 111. О способе, коим ведьмы переносятся с места на место.
Глава IV. О способе, коим ведьмы предаются демонам и инкубам.
Глава V. Об общем способе, коим ведьмы посредством церковных таинств выполняют
свои лиходейства, и о способе, коим они имеют обыкновение задерживать производящую
силу и насылать другие лишения на все твари, за исключением небесных тел.
Глава VI. О способе, коим ведьмы имеют обыкновение задерживать силу деторождения.
Глава VII. О способе, коим ведьмы лишают мужчин полового члена.
Глава VIII. Каким образом ведьмы придают людям облики зверей0
Глава IX. Как демоны проникают в тела и в головы людей, не причиняя им ранений, когда
они производят обманы чувств?
Глава X. О способе, коим демоны с помощью чародейств телесно берут человека в
обладание.
1 лава XI. О способах, коими ведьмы могут наслать всякого рода болезни с помощью
колдовства.
Глава XII. О способе, коим ведьмы насылают другие болезни, и главным образом, на
людей.
I лава XIII. О способе, коим повивальные бабки причиняют величайшие вредительства.
убивая детей или посвящая их демона.
Глава XIV. Как ведьмы наводят различную порчу на домашний скот?
Глава XV. Как ведьмы производят градобитие и грозу и направляют молнии па людей и
животных?

Глава XVI. О трех видах колдовства, свойственного мужчинам, разбираемых в трех разделах и в последнем из них - о стрелках из луков.
Второй главный вопрос этой второй части: о способах устранения или излечения околдования, чему предпосылается разрешение одного затруднения
Глава I. Церковные средства против инкубов и суккубов.
Глава II. Средства врачевания для тех, чья способность к соитию околдована.
Глава III. Средства врачевания для обуреваемых чрезвычайной любовью или
чрезвычайной ненавистью из-за околдования.
Глава IV. Средства врачевания для тех, у которых, вследствие обмана чувств, устранены
детородные органы, а равно и для тех случаев, когда людям придаются личины зверей.
Глава V. Средства врачевания тех, которые стали одержимыми вследствие околдования.
Глава VI. Средства врачевания экзорпизмом против насланных болезней и указания, как
экзорцировать одержимых.
Глава VII. Средства против градобития и при лечении околдованных домашних животных
Некоторые сокровенные средства против некоторых тайных искушений дьявола.
Глава VIII. Некоторые сокровенные средства против некоторых тайных искушений
дьявола.
Часть III
Следует третья часть всего сочинения, рассматривающая способы искоренения или, по- крайней мере, наказания ереси подлежащим духовным или светским судом и содержащая тридцать пять вопросов; общий вступительный вопрос предшествует им.
- Каково продолжение процесса?
- Следует третья часть сей последней части: как этот религиозный процесс достойным
образом заканчивается заключительным приговором
Послесловие.
Первая вспышка «охоты на ведьм» произошла в Германии и захватила юго-западные земли.  Первый пик преследований за колдовство в этих краях приходится на 1440-1560 годы, тогда было казнено более 100 человек. Второй - с 1562 по 1600 год (казнено 1500 человек). Третий пик пришёлся на 1662-1665 годы (сожжено более 2000 человек). Весьма свирепыми были преследования за колдовство в рейнских землях, а также в Саксонии, Брауншвейге, Гессене и Тюрингии.
Из Германии гонения на ведьм перекинулись в пограничные Эльзас и Лотарингию и на Францию в целом. Далее количество ведьмовских процессов нарастает по всей Европе. но нигде они не достигали такого размаха, как в Германии.
Считается, что сожжение за ведьмовство более всего было распространено в католических феодальных государствах. Но это не верно. В протестантско-буржуазиой Швейцарии с начала XVI до середины XVII веков было уничтожено ведьм в два раза больше, чем за тот же период в католических Испании и Италии вместе взятых. В Женеве только в 1542 году было сожжено 500 человек. В Англии расцвет «охоты на ведьм» приходится на правление короля Генриха VIII, который разорвал отношения с папским Римом, а позже протестанты-пуритане перенесли традиции «охоты на ведьм» в колонии Северной Америки (процесс салемских колдуний). Очевидно, что в отношении ведьм протестантские судьи мало чем отличались от инквизиторов. Более того, положения, касающиеся преследований за колдовство и занятие чёрной магией, юристы протестантских государств зачастую списывали с трудов католических демонологов. в первую очередь с того же «Молота ведьм».

Позже количество людей, погибших в результате преследований, было многократно преувеличено, достигая невероятной цифры в 9 миллионов человек, которая приводится в трудах иных историков. Скорее всего, правы те исследователи, которые называют цифру 40-70 тысяч человек за триста лет. Но и эти цифры, учитывая не очень многочисленное население средневековой Европы, огромны. Большинство историков связывают вспышку «охоты на ведьм» в XV-XVII веках с истерией, охватившей часть католических и протестантских священнослужителей в связи с расколом в западной церкви, реформацией и общим разрушением традиционных религиозных устоев в европейском обществе. Жертвы же гонений рассматриваются как невинные люди, попавшие в руки палачей по воле случая, злобности церковников или по доносу и оговорившие себя под пыткой. Некоторые исследователи склонны рассматривать их как душевнобольных, галлюцинировавших наяву и вещавших в состоянии умопомрачения. Наше время опровергает эти оправдательные построения. Ныне во всём мире легально действуют сотни сатанистких сект и сообществ чёрных магов, тысячи людей открыто, не таясь, называют себя ведьмами и колдунами. Некоторые из них скорбят о том, что в средние века их собратья и коллеги подверглись преследованиям со стороны христианских церквей. Выходит, пятьсот лет назад ведьмы и колдуны, подобные нынешним, были, и па кострах инквизиции гибли отнюдь не невинные душевнобольные. Оригинальную версию выдвинула английская исследовательница М. Мюррей. Она считает, что ведьмы действительно были, и являлись они носительницами древних языческих культов европейских народов, и под владычеством христианства сохранивших в тайне свои сокровенные знания. Увы. версия эта уязвима! Во-первых, непонятно, почему эти адепты язычества так мало проявляли себя в течение тысячи лет и решили выйти из подполья именно в XV-XVII веках? Во-вторых, обряды и мистерии ведьм и магов достаточно хорошо изучены. Они эклектичны, многое в них взято от манихейства, катарской и богомильской ересей, ранних восточных гностических сект. Очень многое, в частное™ вся символика, заимствовано из иудейской кабалы. Возможно присутствие кое-каких элементов восточных древних, ныне забытых учений, но нет ни малейших признаков, которые указывали бы на преемственность ведьмовского культа и древних языческих религий германцев, кельтов или славян. Получается, что ведьмовской культ интернационален. Ведьмы всех европейских народов на своих сборищах совершают одни и те же обряды. Даже русские ведьмы и колдуны, несмотря на местный колорит, в общем-то совершают те же действия, что и их западноевропейские коллеги.
Очевидно, что «охота на ведьм» в XV-XVI веках была спровоцирована резко возросшим интересом к определённым формам оккультизма, охватившим все слои европейского населения, и в первую очередь низы общества, чего ранее не случалось.
Чем же был вызван этот интерес?
Обвинённый в ереси и поклонении дьяволу, орден тамплиеров был уничтожен французским королём Филиппом Красивым в 1307 году. Точное число тамплиеров в Европе к моменту ликвидации ордена неизвестно. Большая же часть рядовых тамплиеров, избежавших смерти и заточения, лишённая средств и возможностей заниматься привычными делами, превратилась в изгоев и растворилась в массах простонародья, пополнив собой ряды мелких городских чиновников, писарей, приказчиков и даже ремесленников. Одержимые ненавистью к папству и католицизму вообще, жаждущие мести, обременённые тайными оккультными знаниями Востока, они стали разлагающим элементом в народных низах тех государств на землях которых осели. Именно они начали культи пировать в народной среде оккультные науки. Их присутствие не замедлило сказаться во Франции. В царствование короля Филиппа Длинного (ум. 1321). второго сына Филиппа Красивого, королевство было охвачено странным безумием - движением так называемых «пастушков».
Тысячи юношей и девушек из народных низов в возрасте от 13 до 20 лет. повинуясь неясному мистическому порыву, покинули свои семьи и, сбившись в бродячие банды.
двинулись якобы в новый крестовый поход. По дороге к ним присоединялись воры, проститутки, беглые монахи и монахини, попы-расстриги и просто разбойники с большой дороги. «Пастушки» буквально терроризировали население королевства. Они прошлись по Франции словно саранча, грабя на своём пути города и деревни. Впереди пьяной, распутной толпы несли крест, а по ночам «пастушки» устраивали оргии наподобие шабаша ведьм и служили «чёрную мессу». Возглавляли эту орду бывшие рыцари-тамплиеры и орденские минестриалы (оруженосцы, послушники) из южных и юго-западных французских приоратов, уничтоженного ордена.
Не избежал нашествия «пастушков» и Париж. Они перебили и разогнали чиновников, разграбили и осквернили Сен-Жерменское аббатство. Потом, повинуясь приказу своих главарей, двинулись на юг королевства, продолжая бесчинствовать по пути. В Лангедоке их ярость обрушилась на евреев. В этом тоже чувствовалась рука тамплиеров. Храмовники были основными конкурентами евреев на ростовщическом поприще, и поэтому богатые иудеи-ростовщики поддерживали борьбу Филиппа Красивого против ордена. Были разгромлены гетто во многих городах юга Франции, Угроза папы Иоанна XXII отлучить новоявленных крестоносцев от церкви не возымела действия. Властям оставалось уповать только на вооружённую силу.
Неподалёку от города Каркасона королевская конница изрубила несколько тысяч «пастушков», а остатки орды загнала в болота Эг-Морта. Среди вещей, принадлежавших убитым «пастушкам», были обнаружены свинцовые сосуды наподобие церковных, по с кощунственными для христиан изображениями; свечи из чёрного и красного воска, используемые чёрными магами для исполнения обрядов «чёрной мессы»; амулеты и талисманы с непонятными знаками и символами; отрубленные и засушенные руки младенцев, доказывающие практиковавшиеся в среде пастушков человеческие жертвоприношения. Мелкие разрозненные банды «пастушков» ещё несколько лет бродили по Франции, некоторые из них просочились в Северную Италию и Германию. Церковное дознание, начатое по делу о «пастушках», закончилось быстро и широкой огласки не получило, ибо на Францию обрушилась новая напасть. Летом 1321 года во Франции началась эпидемия неведомой болезни. Люди умирали от горячки, сопровождавшейся кишечными расстройствами и чудовищной потерей веса. От этой болезни скончался и король Филипп Длинный. Было замечено, что заболевают таинственным недутом люди, пившие воду из колодцев и закрытых водоёмов. Народная молва утверждала, что храмовники отравили колодцы и пруды неведомым ядом, против которого бессильна медицина. Одновременно с этим возникли слухи, что тамплиеры вступили в тайный союз с прокажёнными, намереваясь заразить проказой всё население королевства. Народ кинулся громить лепрозории...
Францию лихорадило до самого начала столетней войны, и во всех смутах явно проступала тайная деятельность бывших храмовников.
В германских землях, как и во Франции, большая часть тамплиеров осела в простонародной среде. Оккультные знания, которые раньше были достоянием довольно узкого круга людей, стали достоянием масс. Старые храмовники умирали, оккультные тайны, передаваемые их наследниками и учениками изустно, искажались, вульгаризировались, обрастали суевериями. Гак, постепенно сложился общеевропейский ведьмовской культ. Во многих европейских государствах, в первую очередь в Германии, он составил специфический пласт народной культуры.
К началу XV столетия все старые тамплиеры вымерли. Исчезло их дисциплинирующее влияние на новых адептов из числа простолюдинов. Не обладая опытом, хитростью и организованностью старых храмовников, не понимая важности сохранения тайны в оккультной практике, они стати относиться к тайному учению, как к своей собственности, собственности, которую можно продавать, дарить, передавать по наследству. В результате этого, увлечение оккультизмом и магией в народной среде приобрело поистине массовый характер. Ими искусилось так много людей, что тайное перестало быть тайным. Нельзя
исключить и проявления в этом чьей-то злой воли: известно, что хозяева тамплиеров из Сионского ордена активно способствовали расколу в католической церкви в XV-XV1 веках. Возможно, народный ведьмовской культ подпитывался и использовался ими для размягчения религиозного сознания населения Европы.
Широкое распространение, сатанистского по сути, культа вызвало ответную реакцию христианских церквей, как католической, так и протестантской. Именно этим, объясняется возросшее число ведьмовских процессов в Европе XV-XVII веков.
        «Нечистоплотно» обвинять целую эпоху в истории человечества, никак не пытаясь понять мотивы действий тех людей. А ведь достаточно для начала поставить хотя бы такие вопросы: 1) Сами ведьмы верили в то, что они ведьмы? 2) Видели ли народные массы в этих женщинах колдуний? 3) Это верование было привнесено в народ церковной проповедью, или же оно бытовало еще с дохристианских времен? 4) Существовала ли граница, отделявшая народное ведьмовство от той магии, которой увлекались образованные алхимики и “теурги” эпохи Возрождения и Реформации? 5) Каково среди людей, привлеченных к инквизиционному суду, процентное соотношение тех, кто обвинялся в вероучительных прегрешениях и тех, кто обвинялся в прямой магии? 6) Воззрения тех людей, что преследовались инквизицией за их взгляды, действительно ли были более “передовые”, нежели взгляды самих инквизиторов, или же они были еще более архаичны и представляли собой дохристианские пласты миропредставления? 7) Если окажется верным последнее, то – с точки зрения культурного и научного прогресса – какую же объективную роль сыграла инквизиция в истории Европы
Без доказательного, основанного на источниковедческой работе, ответа на эти вопросы нельзя представлять жертв инквизиции как безусловно прогрессивных людей.

Для современного светского человека колдовство - это “мнимое преступление”. И потому понятно, что такой человек будет возмущаться казнью людей за те преступления, которых те на самом деле не совершали. Но с точки зрения теософов, ведьмы были именно ведьмами и маги были магами, черти – чертями, а порча – порчей. «Невежды смеются над существованием Сатаны и тем подтверждают правильность сказанного одним тонким мыслителем: "Победа дьявола в том, что он сумел внушить людям, что он не существует". Ведь когда мы во что-то не верим или отрицаем, мы перестаем этого остерегаться и тем легче попадаем в тенета, расставленные многочисленными приспешниками тьмы». «Колдовство недопустимо, как преступление против человечества. Не следует понимать колдовство, как зло против одной личности. Следствие колдовства гораздо вреднее - оно нарушает явления космические, оно вносит смятение в слои надземные. Если колдун не сумел поразить супротивника, это еще не значит, что его удар не убил нескольких человек где-то, может быть, в разных странах. Может быть, вибрация злой воли нашла себе утверждение в самом неожиданном месте. Нельзя представить себе, сколько смертей и болезней причинено злой волей. По пространству носятся тучи когтей, никто не учтет, где сядет эта ядовитая стая. Сильный дух защитится от злых посылок, но где-то слабый человек получит их заразу. Невозможно учесть такой космический вред. Даже Благодать долетит не в полной мере, если она попутно будет расходоваться на рассеяние зла. А, значит, если ренессансное или новоевропейское общество и совершило преступление, казня этих колдунов, то нужно все же учесть, что это была ответная мера: воздаяние преступлением за преступление, вредом за вред. И, кроме того, это было преступление, совершенное в состоянии аффекта. Преступление, совершенное испуганными людьми, которые и в самом деле боялись колдунов, ибо верили в реальность колдовства.
       Да, сжигать людей - мерзко. «Еретика убивать не должно» – говорит св. Иоанн Златоуст (Беседы на Евангелие от Матфея, 46,1). Но историк тем и отличается от моралиста, что он должен понимать логику событий и мотивы лиц, творивших нашу историю, а не просто выставлять им оценки за поведение.
Если же моралист осуждает одних преступников (инквизиторов) ради того, чтобы безусловно обелить другую группу преступников (колдунов), то здесь возникает вопрос – а есть ли у этого моралиста вообще нравственное право на то, чтобы считаться моралистом…
       Весьма показательна в этом плане позиция замечательного российского исследователя Александра Александровича Бушкова: «В раннем средневековье отношение к колдунам, ведьмам и прочему чародейному люду, несмотря на наличие уже набравшей нешуточный авторитет христианской церкви, было. Если можно так выразиться, неустоявшимся. Проще говоря, кто что хотел, то и воротил.
И в завершение главы не могу не привести цитату из работы под характерным названием : «Доброе слово об инквизиции» :
«Сразу скажу, что именно чтение современной оккультной литературы заставляет как-то иначе отнестись к инквизиции и “охоте на ведьм”. Пока люди не верят в ведьм, колдовство и порчу — охота на ведьм кажется несусветной дикостью, сугубо позорной для христиан. Но если это всерьез? Если действительно возможно такое черное воздействие на человека, для которого ни расстояние, ни стены не являются преградой? И если действительно есть люди, готовые приносить самые страшные жертвы ради получения “черной благодати”?                .
       Людей Средневековья постоянно обвиняют в суевериях. Но ведь эти “суеверия” они вычитали не в Библии и не в патристических творениях. Молва распространяла секреты, выползшие за пределы колдовских кухонь. Ведьмы сами уверяли, что их ничто не берет, что они в огне не горят и в воде не тонут, и что за некоторую плату они могут на любого порчу навести... Ведьмы убедили народ, а затем и иерархов в своей реальности и в своем могуществе — и последовал ответ, последовала реакция общественной самозащиты...
       Прежде чем обвинять тех впечатлительных христиан  в нетерпимости и человеконенавистничестве, попробуйте сами спрогнозировать свою реакцию. Представьте что Вы поверили сообщению Блаватской о том, что “В древние времена Фессалийские колдуньи к крови черного агнца примешивали кровь новорожденного младенца и с помощью этого вызывали тени умерших”? А если при Вас Ваша соседка заявила о своей решимости возобновить древние колдовские обряды, и сказала, что духи, у которых она находится на выучке, считают ее колдуньей?                .                .       Итак, сами ведьмы хвастаются своим искусством, причем нередко даже не маскируют свой антихристианский запал. И если обычные люди им поверят – как тогда им реагировать?
       Не только русский бунт «бессмысленен и беспощаден», - но любой. Люди искренно боялись нечисти и верили в реальность вреда от общения с ней. «Суд Линча» в таких случаях вспыхивал сам собою. Инквизиторы же вырывали обвиняемого из рук толпы и предлагали хоть какую-то формальную процедуру расследования, в которой можно было и оправдаться. И оправдывались (как оправдалась, например, от обвинения в колдовстве мать астронома Кеплера)                .
       Интересно читать на одной и той же странице современной газеты – «В эпоху средневековья, когда в Европе полыхали костры инквизиции...» и – сообщение о том, что «Молодое поколение одной из кенийской деревушек решило последовать примеру средневековой Европы и устроило облаву на ведьм». При чем здесь «пример Европы»? Помимо того, что как раз в средневековой Европе «охоты на ведьм» не было, стоит знать, что вера в порчу универсальна, а сторонников черной магии преследовали всюду.
       «Законы Хаммурапи» древнего Вавилона гласили: «Если человек бросил на человека обвинение в колдовстве и не доказал этого, то тот, на которого было брошено обвинение в колдовстве, должен пойти к Божеству Реки и в Реку погрузиться; если Река схватит его, его обвинитель сможет забрать его дом. Если же Река очистит этого человека и он останется невредим, тогда тот, кто бросил на него обвинение в колдовстве, должен быть убит, а тот, кто погружался в Реку, может забрать дом его обвинителя». Речь идет об «ордалии» – судебном испытании через погружение в воду. Виновного вода обличала тем, что топила; если же обвиняемый выплывал, то это считалось доказательством его невиновности. К Ордалии прибегали, вероятно, лишь в случаях преступлений, угрожающих смертной казнью, особенно же при обвинении в недозволенном волшебстве и прелюбодеянии, если это обвинение фактически не доказано обвинителем и свидетелями: по вавилонским воззрениям, вода как чистая стихия непременно изобличит колдуна и прелюбодейку. «При этом, - пишет А. А. Немировский, - надо учесть, что Законы Хаммурапи не представляют собой исчерпывающего свода юридических норм; например, в них отсутствуют статьи, касающиеся простейших преступлений — обычной кражи, убийства, колдовства, хотя присутствуют нормы, связанные с обвинениями в этих преступлениях. Очевидно, нормы, касающиеся таких преступлений, считались общеизвестными».
       В Египте в случае мора «в городе Илифии, пишет Манефон, заживо сжигали людей, которых называли Тифоновыми, и, провеивая их пепел, рассеивали и уничтожали его» (Плутарх. Об Исиде и Осирисе, )                .
       Индийские «Законы Ману» (II век до н.э.) предписывали: «За всякие заклинания, за наговоры на кореньях, за колдовство всякого рода - в случае неуспеха - штраф в двести (пан)» (Законы Ману, 9,290). Наказание было сопоставимо со штрафом за грабеж – около 2 килограмм золота (Артхашастра, 3,17). Однако, если результатом колдовства будет смерть – то смертная казнь колдуну. Кроме государственного наказания, браминами налагаются религиозные «епитимьи» за такие равные друг другу грехи как «чародейство и колдовство посредством кореньев, незажигание священных огней, воровство, неуплата долгов, изучение ошибочных книг и занятие ремеслом танцора и певца» (Законы Ману 11,64 и 66).
       Японские законы гласили: «Если кто-либо из-за ненависти изготовит колдовское изображение или письменное заклинание или устно проклянет кого-либо и таким путем вознамерится погубить другого человека, то виновного судить, как за заговор с целью убийства со снижением наказания на две ступени (в делах, касающихся родствеников, наказание не уменьшать). Если в результате колдовства умрет человек, то в любом случае судить как за действительное убийство… Если для колдовства использованы личные вещи государя, то виновного обязательно повесить». Другой японский закон содержал «Индекс запрещенных книг»: «Нельзя в частных домах хранить: астрономические приборы, сочинения по астрономии, китайские карты; гадальные карты; китайские военные сочинения; книгу предсказаний; за нарушение этого запрета – 1 год каторги».
       «Законы Двенадцати таблиц» древнего Рима, составленные в V веке до нашей эры предполагали, что виновный в сглазе мог быть приговорен к смертной казни. Тексты этого Закона дошли до нас в неполном виде. В Восьмой таблице есть статья (VIII, 8а) начинающаяся с формулировки преступления - «Кто заворожит посевы…» , но далее обрыв текста и формулировка наказания отсутствует. Впрочем, эта лакуна восполняется по цитации этого закона Плинием: «По Двенадцати таблицам за тайное истребление урожая назначалась смертная казнь… более тяжкая, чем за убийство человека». Платон мечтал об обществе, в котором «закон об отравлении и ворожбе будет выражен так: если окажется, что человек из-за магических узлов, заговоров или заклинаний уподобился тому, кто наносит другому вред, пусть он умрет, если он прорицатель или гадальщик. Если же он чужд искусства прорицания и все-таки будет уличен в ворожбе, пусть его постигнет та же участь, что и отравителя из числа обычных людей; пусть суд решит, какому наказанию его следует подвергнуть». Демосфен «привлек к суду жрицу Теориду и добился этой казни» (Плутарх. Демосфен. 14); Теориду обвиняли именно в чародействе и казнена она была со всей своей семьей                .
       Так что вполне уместен вопрос Августина – «Может быть, христиане установили эти законы, карающие магические искусства? Разве перед христианскими судьями был обвинен в магии Апулей?» (О Граде Божием 8,19).Так что неприязнь людей к колдунам совершенно независима от христианства                .
       Вот франкская «Салическая правда» VI века. Назвать ее памятником христианского права и христианской культуры затруднительно. Это самое что ни на есть «традиционное право» (хоть уже и смягченное влиянием римской правовой культуры и церковной проповеди). И вполне традиционное, «общечеловеческое» отношение к колдовству стоит за его параграфами: «Если кто причинит порчу другому и тот, кому она причинена, избежит опасности, виновник преступления, относительно которого будет доказано, что он допустил его, присуждается к уплате 63 солидов. Если кто-нибудь нашлет на другого порчу или положит на какое-либо место тела навязь, присуждается к уплате 62,5 солидов. Если какая-нибудь женщина испортит другую так, что та не сможет иметь детей, присуждается к уплате 62,5 солидов» (Салическая правда, 19). Германское право привнесло в европейскую судебную уже знакомую нам по вавилонским источникам практику «испытания водою» (Leges Visitgothorum 6,1,3)                .
Как сказал В. Мелиоранский, «Языческие понятия об отношениях религии к государству оказались во много раз живучее самого язычества»                .
       Полторы тысячи лет понадобилось языческим страхам для того, чтобы пронизать собою церковную этику. «Первый случай преследования ведьмы произошел в 1498 году». “Колдовство до XV века мы совершенно не встречаем». «Колдовство и ведьмовство – явление не очень старое. Собственно говоря, о ведьмах до XV столетия было как будто бы и вовсе не слыхать». “Колдовство было мало распространено в Средние века, да и к концу XV — началу XVI веков оно не стало слишком популярным. Церковный собор в Валенсии, проходивший в 1248 году, не отнес колдунов к еретикам и постановил, что дело с ними должны иметь только епископы. В случае нежелания покаяться и при упорстве их приговаривали к тюремному заключению на срок, определяемый епископом. Вернар Гун говорил, что Святая палата должна заниматься еретиками, а потому почти во всех случаях, когда колдуны представали перед его трибуналом, он попросту передавал их дела в руки епископских судов... Почти до конца XIV века колдовство считалось исключительным делом Церкви. Светская власть не пыталась ни искоренить, ни терпеть его, а дела колдунов передавались светским судам лишь в редких случаях. Но к 1390 году, несмотря на некоторые попытки Пап удержать дела колдунов в пределах обычных церковных дел, мы видим, как показывают документы, светские суды все чаще признают ересь преступлением, и что епископы с инквизиторами переставали вести суды над колдунами».
       Массовая же «охота на ведьм» была отнюдь не средневековым феноменов, а ренессансным и даже новоевропейским. Печально знаменитая книга «Молот ведьм» появилась на свет лишь в 1485 г. Разгар же «охоты на ведьм» – это середина XVI-начало XVII веков. Конгрегация индекса запрещенных книг начала работу в 1571 г.
       А вот сценка из Византийской жизни: «В 581 г., в Антиохии некто Анатолий-возница с товарищами был уличен в тайном совершении языческих обрядов. Xристианская полиция еле спасла обвиненных «служителей беса», «оскорбителей Христа" и „колдунов" из рук разъяренной толпы. Сам патриарх Григорий едва оправдался от подозрений в соучастии; народ притих, ожидая примерной казни Анатолия. Но лишь стало известно, что обвиненные присуждены только к ссылке, как народные страсти вспыхнули с новой силой. Когда ссылаемых стали сажать на шкуну, толпа сбила полицейские наряды, овладела шкуной и сожгла ее вместе с осужденными; сам Анатолий был еще на берегу и был отведен снова в тюрьму. Для удовлетворения народа его осудили на смерть от звериных когтей в амфитеатре»                .
Дурно ли происшедшее? – Да. Но нельзя не обратить внимание на распределение ролей в этой трагедии. От церковной ли власти исходит инициатива преследования?Инквизиция же хотя бы предоставляла слово самому обвиняемому, а от обвинителя требовала ясных доказательств.
       В итоге - ни один другой суд в истории не выносил так много оправдательных приговоров. «В первые полстолетия своей деятельности (XV в.) инквизиторы приговаривали к смерти на костре до 40% всех судимых. Впоследствии этот процент снизился до 3-4». Только два процента арестованных испанской инквизицией подвергались пыткам и те не длились более 15 минут. Не более 5000 человек были приговорены к казни в Испании за все века. В целом в Европе «Святой Трибунал сжег более тридцати тысяч колдуний». Тоже чудовищно, конечно. Но все же – не миллионы. На фоне светских репрессий безбожного ХХ века цифра в 30 000, распределенная по всем странам и нескольким векам, уже не кажется оглушительной. Инквизиция была оболгана сначала протестантскими, а затем масонскими авторами.
Инквизиция функционировала как учреждение, скорее защищающее от преследований, нежели разжигающее их.

ГЛАВА ПЯТАЯ.
ИНКВИЗИЦИОННЫЕ ПРОЦЕССЫ.

                Тамплиеры.

В начале октября 1307 года все сенешали Франции одновременно получили депеши с королевским приказом. Письма были скреплены личной печатью короля Филиппа Красивого, и под страхом смерти их запрещалось вскрывать ранее 12 октября. В пятницу. 13 октября, был нанесён молниеносный удар. По всей Франции были одновременно схвачены и подвергнуты тюремному заключению пять тысяч тамплиеров - прекрасно подготовленных воинов из военно - финансово - монашеского ордена храмовников. Операция была великолепно подготовлена, секретность обеспечивалась на высшем уровне. Была арестована вся верхушка ордена во главе с Великим магистром ордена Жаком де Моле. Магистр вместе со свитой из шестидесяти рыцарей был арестован в штаб-квартире ордена - парижском Тампле. Арест производил лично канцлер Франции Гийом де Ногарэ. Предполагают, что лишь нескольким сотням французских тамплиеров удалось спастись. Все остальные были отданы в руки инквизиторов Святой Римской Апостольской Католической Церкви для проведения дознания.
Итак, что же представлял из себя орден тамплиеров, я не зря назвал его военно -финансово - монашеской организацией, в нём (ордене) прекрасно уживались все три ипостаси. По сути орден тамплиеров был прообразом современной банковской системы Европы. Секретом их огромнейшего богатства было банальное ростовщичество. Бедные рынари Христа из Храма Соломона были крупнейшими международными заимодавцами и банкирами средневековья. Их процветание проистекало от финансирования ими крестовых походов, в которых они и сами принимали активное участие как полевые командиры и солдаты, защищая свои капиталовложения. Как банкиры они в значительной степени превосходили своих предшественников - неорганизованных еврейских ростовщиков и владельцев ссудных лавок. Но как известно - свято место пусто не бывает и после осуждения и ликвидации ордена его место было занято ломбардскими банкирами, вот ещё одна структура, кровно заинтересованная в ликвидации конкурента, помимо короля Филиппа.
Французский король постоянно испытывал нужду в деньгах. Он отбирал у своих баронов золотые и серебряные сосуды за сумму, составлявшую лишь ничтожную часть их стоимости, и переплавлял на своём монетном дворе. Он ограбил ломбардских купцов, он приказал схватить всех евреев в королевстве и заставил отдать почти всё своё состояние и изгнал их из страны, воспользовавшись весьма оригинальным методом: выкалывая один глаз и угрожая лишить второго, а их бизнес передал в качестве компенсации ломбардцам, которые пользовались его доверием.
Чтобы лучше понять каким образом монашеский орден со временем превратился в крупнейшую финансовую организацию Европы, необходимо рассмотреть историю ордена с момента его возникновения.
«В 1119 году рыцари Гюг де Пен (Пайен) и Жоффруа де Сен-Омер с семью товарищами посвятили себя благочестивой цели охраны дорог на Иерусалим от разбойников и грабителей, чтобы паломники могли без опаски по ним путешествовать. Примерно в те же времена Раймон дю Пюи основал монашеское сообщество бедных братьев госпиталя св. Иоанна (орден госпитатьеров, или иоаннитов).
Так был открыт новый род деятельности, оказавшийся необычайно созвучным воинственном) духу и религиозному энтузиазму века, а потому непреодолимо привлекательным. Причудливое сочетание монашества и воинства настолько точно соответствовали идеалу христианского рыцарства, что созданные таким образом ордена очень скоро оказались в числе важнейших общественных институтов Европы. Устав рыцарей, посвятивших себя покровительству паломникам, был начертан, как утверждают, самим св. Бернаром и утверждён на церковном соборе в Труа в 1128 году. Отныне Гюг и его сподвижники стали известны под именем бедных рыцарей Храма Соломона. Им было вменено белое одеяние как символ непорочности, к нему же Папа Евгений III прибавил красный восьмиконечный крест, а штандарт храмовников «Боссеан», наполовину белый, наполовину чёрный, с лозунгом  «Non nobis Domine» ( начальные слова 9 стиха  113 псалма: «Non nobis Domine, поп nobis, sed nomini tuo da gloriam... (He нам. Господи, не нам. но имени твоему дай славу)», скоро стал объединяющим символом всего христианского рыцарства.
Устав рыцарей Храма (Тамнля), основанный на уставе сурового ордена цистерианцев, отличался крайней строгостью. Члены ордена связывались монашескими обетами послушания, бедности и целомудрия, и таковые закреплялись и проводились в жизнь с помощью законодательных статутов ордена, которые отличались крайней жестокостью. Желающий вступить в братство был обязан испросить разрешения стать слугой и рабом ордена навсегда; его предупреждали, что отныне и впредь, окончательно и бесповоротно он отказывается от своей воли. Ему полагались хлеб, вода и простая, бедная одежда братства. Объявлялось также, что если после смерти среди его личного имущества будут найдены золото или серебро, то его тело будет зарыто в неосвящённой земле, а будучи уже похороненным на кладбище - подвергнется эксгумации. В столь же беспощадной форме предписывалось целомудрие, воспрещайся даже поцелуй с матерью.
Слава об ордене быстро распространилась по всей Европе; рыцари самых благородных кровей, герцоги и принцы отвергали мир. чтобы в рядах братства служить Христу, и вскоре на генеральном капитуле были собраны три сотни рыцарей, входивших в орден, не считая братьев-сержантов ( т. е. людей недворянского происхождения, занятых на разного рода работах и обслуживании). Имущественные владения ордена стремительно разрастались. Повой организации жаловались города и сёла. Церкви и поместья, и доходы от них стекались к Великому магистру, чьей официальной резиденцией был Иерусалим. Сюда же поступали и денежные сборы от налаженной системы сбора подаяний, ради чего сборщики милостыни, нищенствующие монахи-тамплиеры проникали в каждый уголок христианского мира. Орден был организован именно как нищенствующий, пока в 1133 году могущественный король Арагона Алонсо 1, прозванный Воителем (el Datalhulor) и Императором, поскольку его господство распространялось также на Наварру и значительную часть Кастилии, умирая бездетным, не завещал весь свой доминион в совместное и неделимое владение Святому Гробу Господню и рыцарским орденам Храма и Госпиталя. И хотя эо его завещание не было исполнено, рыцарям была обшана компенсация, которую они, без сомнения, получили от его преемника Рамиро эль Монхе. Более дальновидной была щедрость французского короля Филиппа II Августа, который в 1222 году оставил орденам но две тысячи марок каждому, а также огромную сумму в пятьдесят тысяч марок каждому - при условии, что они в течение трёх лет будут держать на службе в Святой земле триста рыцарей.
Любопытная иллюстрация того выдающегося положения, которое заняли тамплиеры в социальной иерархии, явилась в 1191 году, когда их сделали гарантами Божьего мира, с помощью которого знать и прелаты Лангедока и Прованса стремились уберечь сельскохозяйственный скот, орудия и посевы посреди превратностей затяжной войны. За обеспечение такой передышки храмовникам полагался бушель зерна с каждого плута. Становится объяснимым, каким образом в 1191 году орден смог выкупить у короля Ричарда Английского остров Кипр за двадцать пять тысяч серебряных марок, хотя и продал его па следующий год за ту же цену королю Иерусалима Гвидо. Также вполне попятно, что это неслыханное продвижение и возвышение ордена могло вызвать напряжённость и враждебность со стороны многих. На Латеранском церковном соборе в 1179 году разгорелась жестокая распря между прелатами и военными орденами, а результатом её стал декрет, требовавший от тамплиеров уступить все недавно обретённые Церкви и церковные подати. А в 1186 году Папа Урбан III распространил требования этого указа и на все владения, приобретенные в течение десяти лет. предшествовавших собору.
Это говорит о том, что прелаты уже начинали испытывать ревность к новой организации. В сущности, антагонизм между нищенствующими орденам и белым духовенством, который мы наблюдаем в XIII веке, был ни чем иным, как повторением вражды, уже давно существовавшей по отношению к военным орденам. Они с самого начала были особыми любимцами папского престола, в чью политику входило усиление орденов и превращение их в своего рода ополчение, военную силу, подчиняющуюся только Риму. Поэтому требовалось придать им соответствующий юридический статус, обеспечить необходимыми правами и возможностями, чтобы расширить их влияние и вывести из-под подчинения местных церквей. Льготы и привилегии посыпались па рыцарей-монахов как из рога изобилия; они был освобождены от всевозможных налогов, пошлин и податей, включая церковные. Их собственные Церкви и штаб-квартиры были наделены почетным правом служить убежищем, а сами члены орденов наделялись персональной неприкосновенностью наряду со священнослужителями. Рыцари братств освобождались от всех видов вассальных обязательств; они были подсудны только Риму, и епископам запрещалось отлучать их от церкви, а по всем разногласиям и тяжбам с ними местным церковным властям полагалось обращаться к Римской курии. В 1255 году, после неудачи постигшей крестовый поход Людовика Святого, материальные пожертвования, передаваемые сборщикам ордена, позволяли получать индульгенции от имени Святой земли. Короче говоря римские понтифики предусмотрели всё. чтобы стимулировать рост и развитие военных орденов и накрепко привязать их к Святому престолу».
Увеличение благосостояния Ордена тамплиеров, вполне закономерно вело к моральному разложению и в скором времени тамплиеры отошли от идеалов самоотверженного служения, которые первоначально вдохновляли основателей ордена. Уже в 1152 году та жажда наживы с которой Великий магистр Бсрнар де Трамлс стремился сохранить и обезопасить военную добычу, награбленную при Лскалопе, едва не помешало захвату этого города, а падение Иерусалимского королевства было ускорено тем, что в 1172 году дикая свирепость Великого магистра Одона де Сен-Амана, помешала обращению в христианство вождя ассасинов со всеми его людьми. Неудачи христианского воинства на Востоке, вне всякого сомнения связанны с моральным разложением и продажностью военных орденов. Дело дошло до того, что к концу века тамплиеры уже сделались символом гордыни, а в 1207 году Папа Иннокентий III сделал ордену выговор в яростной обличительной эпистоле. Его папские уши, писал он, бывали много раз встревожены жалобами на излишества храмовников. Отступление от заповедей господа, возбуждение возмущения со стороны Церкви, непомерная гордыня бесчестят дарованные им привилегии. Впадая в лжеучения, достойные демонов, отдавая свой крест па поругание всякому, кто готов заплатить им несколько грошей в год (т.е. принимая в свои ряды всех без разбора), они затем заявляют, что эти люди пожалованы правом на церковные службы и христианское погребение, даже если тс носят на себе печать отлучения от церкви. Иными словами, будучи заманены в ловушку дьяволом, они сами сбивают с пути души истинно верующих. Он-де воздерживается, продолжал понтифик, от того, чтобы подробно описывать эти и другие злодейства, за которые тамплиеры заслуживают лишения дарованных им прав, предпочитая надеяться, что они сами избавятся от своих гнусных пороков
Хотя благодаря статутам ордена покупка права вступления в него - в прямой или косвенной форме - расценивалась как симония, влекущая за собой изгнание вступившего, который платил, и разжалование принимавшего, который был посвящен в сделку, всё же нет сомнения, что многие сомнительные лица таким путём добились доступа в орден. Мало того, столь легко и свободно получаемые полномочия и привилегии зачастую обильно употреблялись во зло. подвергаясь, таким образом, дискредитации и являясь источником обид и притеснений для тех. с кем эти нечистоплотные люди соприкасались. Поскольку жалобы на них подлежали рассмотрению лишь в суде Римской курии, они имели иммунитет против всех жалобщиков, которые ис могли позволить себе столь долгой, сомнительной и дорогостоящей тяжбы
Помимо этого следует добавить, что численный состав ордена был весьма велик. Различные авторы по-разному оценивают его. Мойар де Шамбур делает вывод, что к моменту крушения орден насчитывал тридцать тысяч рыцарей и имел ежегодный доход в восемь миллионов турских ливров. Уилк оценивает доход Тампля в двадцать миллионов талеров и уверяет, что в одной лишь Франции орден мог держать армию в пятнадцать тысяч всадников. Цёклер полагает, что доход ордена составлял пятьдесят четыре миллиона франков, а численность его рыцарей - двадцать тысяч.
Хотя с другой стороны, многие серьёзные исследователи полагают: только во Франции насчитывалось 1500 полноправных рыцарей-храмовников. Неизвестно сколько тамплиеров погибло на кострах инквизиции, но документально подтверждается казнь не более 160 человек. Нет данных и о количестве пожизненно осуждённых рыцарей. Вероятнее всего, значительная часть французских тамплиеров успела скрыться, благополучно избежав инквизиционного судилища. В Англии и Германии тамплиерам удалось опровергнуть выдвинутые против них обвинения. И хотя деятельность ордена в этих государствах была запрещена, а имущество конфисковано, никто из английских и немецких храмовников лично не пострадал. Судьба рыцарей из польских и венгерских приоратов ордена вообще не изучена. Португальский и арагонский короли, высоко ценя услуги тамплиеров во время войн Реконкисты, отказались выполнить требование папской буллы о ликвидации ордена. Они ограничились тем, что переименовали местные приораты ордена и подчинили их своей власти. Португальские тамплиеры стали называться «Орденом рыцарей Христа», а испанские - «Орденом Св. Девы Монтезской».
Таким образом, исходя из вышеизложенного, становится понятно, что у Филиппа Красивого появилась мысль, что орден является опасным фактором в королевстве, где феодальные правовые и политические институты заменяются деспотическим произволом. Пусть даже орден и не имел достаточно силы, чтобы отколоть в свою пользу часть провинций и основать на этих землях независимое княжество, всё равно он мог в любой момент сделаться фактором несогласия и противодействия в борьбе короля с крупнейшими феодальными вассалами, с которыми рыцари имели общие симпатии и интересы. Расширение сферы королевских полномочий требовало ослабить орден, ограничить его влияние и подчинить, тамплиеры же не были подвластны никому, кроме Святого престола. Они не являлись переданными короля Филиппа и были вне его юрисдикции; они не несли по отношению к нему никаких вассальных обязательств и не должны были хранить ему верность. Он не мог призвать их на военную службу, как поступил со своими епископами; они же напротив, имели право объявлять войну и заключать мир - но своему усмотрению, не отчитываясь ни перед кем. Тамплиеры пользовались всей личной неприкосновенностью духовных лиц, и в то же время король не имел над ними тех средств и рычагов контроля, какими он обладал над французским белым духовенством. Они были свободны от всех налогов, сборов и пошлин, их земли не приносили доходов па нужды государства, за исключением тех, что король мог урвать у 11апы в виде церковной десятины.
Отсюда видно, что дело тамплиеров, было ли оно сфабриковано королём Филиппом или же имело под собой реальные основания, не имело никакого отношения к инквизиции. Инквизиция во главе с Великим инквизитором Франции Гийомом Имбером (Гийомом Парижским), выступала лишь в качестве органа дознания, т.к. на тот момент просто не существовало структуры способной вести расследование на профессиональном уровне. Что же касается применения пыток в ходе дознания, стоит ознакомиться с признательными показаниями сделанными Великим магистром ордена Жаком дс Моле 24 октября 1307 года и повторенном несколько дней спустя в присутствии докторов богословия парижского университета:
«Вот уже 44 года с тех пор. как я был принят в орден. Это произошло в Войском Тампле (епархия Отюн), обряд посвящения проводил браг Юмбер де Пейро. рыцарь, в присутствии брата Омори де ля Роша и некоторых других, чьих имён уже не помню. Сначала я принёс все необходимые клятвы и обеты, касающиеся соблюдения правил и обычаев ордена, потом на меня надели мантию тамплиера.  Затем брат Юмбер велел
 
внести   бронзовое  распятие  и  с  видимым  удовольствием  велел  отречься  от  Христа.
изображённого на кресте. Я неохотно сделал это. Потом брат Юмбер велел мне плюнуть
на крест, я плюнул на землю.
Инквизитор. Сколько раз?
Де Моле. Только один, я это хорошо помню.
Инквизитор. Когда вы приносили обет целомудрия, было ли вам в той или иной форме
велено вступать в плотскую связь с другими братьями?
Де Моле. Нет. И я никогда не делан этого
Инквизитор. Других братьев принимали тем же манером?
Де Моле. Не думаю, что церемония моего посвящения как-то отличалась от других. Что
касается меня, то лично мною принято незначительное количество членов ордена. Однако
в конце я неизменно приказывал помощникам отвести новопосвящённых в сторону и
заставить их сделать, что надлежало. Я полагал, что им следует выполнить всё то. что
выполнял и я и что они должны быть приняты в соответствии с той же самой процедурой.
Инквизитор.   Не  была  ли   произнесена   в   ваших   показаниях  какая-нибудь  ложь  или
полуправда - из страха перед пыткой, тюрьмой или чем-либо ещё? Не утаили ли вы
истину'.'
Де Моле. Нет. Ради спасения моей души я не сказал ничего, кроме правды».
Так что можно сделать вполне логичный вывод - за исключением процедуры дознания, инквизиция не имела никакого отношения к делу ордена тамплиеров.
Дело Жиля де Рэ.
Одним из самых интересных и знаменитых инквизиционных процессов средневековья было дело маршала де Рэ. Эта история достаточно подробно описана в книге М. А. Орлова «История сношений человека с дьяволом», поэтому я приведу обширную цитату из этой книги: «Самым знаменитым средневековым процессом о волшебстве надо считать дело маршала Рэ, осуждённого в 1440 году. Подлинные протоколы суда над ним были впервые опубликованы лишь в недавнее время (книга издана в 1904 году - А. С), и по ним впервые стало возможно судить об этом замечательнейшем деле. Раньше же было лишь известно, что Жиль де Рэ, «Синяя Борода» французских народных сказаний, резал беременных женщин да детей, чтобы их кровью чертить какие-то магические фигуры, с помощью которых Рэ хотел добиться сверхъестественного могущества и богатства.
Жиль де Рэ происходил из стариннейшего и знатнейшего французского дворянства, из фамилий Монморапси и Краон. Он приходился внучатым племянником знаменитому воителю, коннетаблю Франции, Бертрану Дюгесклену. Он получил блестящее но тем временам образование, которое широко раздвинул ещё сам благодаря своей ненасытной любознательности, страсти к чтению, к знанию. Он владел богатейшею библиотекою и тратил почти безумные деньги на приобретение книг и на роскошные переплёты их. Ему было всего 11 лет. когда умер его отец, и он попал под опеку своего дедушки, человека старого и слабого, который был совсем не в силах сдерживать ярые и кипучие страсти своего внука. Жиль скоро отбился от рук деда и вёл в высшей степени беспорядочную жизнь; эти нелепо прожитые годы детства и юношества положили печать на всю его жизнь, и он сам потом говорил, что эта безобразная жизнь довела его впоследствии до преступления и казни.
Некоторое время Рэ блистал в придворных сферах ( при Карле VII, 1422-1431), но в 1433 году удалился от двора в свои владения и здесь жил большим барином, совершенно безумно расточая свои богатства и продавая одно за другим свои имения. В это время у него проявились противоестественные страсти: он всюду крал и похищал мальчиков, творил над ними разные скверности, а потом убивал их. Народная молва приписывала ему от 700 до 800 таких жертв, но в обвинительном акте его процесса поставлена другая
 
цифра, более скромная, конечно, говоря лишь в чисто количественном, арифметическом смысле — 140. По это было преступление чисто уголовное, без всякого волшебного оттенка. По колдовской же части ему ставилось в вину за эту пору его преступной карьеры лишь искание философского камня, сопряженное уже с магическими операциями. Под философским камнем в то время (да и впоследствии) подразумевалось
нечто очень неясное какое-то универсальное средство к достижению высших степеней
личного благополучия: вот как всего лучше было бы определить это таинственное вещество. Впрочем, быть может, еще правильнее было бы сказать, что искатели философского камня и сами не знали, что они ищут и чего, в сущности, им желательно. Большинство искателей этих зелий, алхимиков, очевидно, жили надеждой на что-то внезапное, что мгновенно их осчастливит. Здесь кстати, ради характеристики всякого родя тайных наук, свирепстповавших в Средние века и даже в последующие столетия (чуть ли не до наших дней), приведем кое-какие отрывки из алхимических книг. Заметим при этом, что заимствования наши делаются из книг XVI и XVII столетий, которые, казалось бы. должны быть потолковее тех рукописных произведений XIV и начала XV столетий, какими мог пользоваться Жиль Рэ. Как понимали свое искусство или науку сами алхимики или, лучше сказать, сколь неудобопонятно выражали они это понимание, о том может свидетельствовать, например, нижеследующий отрывок из «Похвального слова великому деянию или философскому камню» , книги, написанной в 1659 году аббатом Пари. Великим деянием, произведением, трудом («Opus Magnus» латинских текстов. «Grand Ocuvre» — французских) алхимики и называли философский камень: «Великое произведение мудрецов, — говорит Пари, — занимает первое место в ряду всего, что есть прекрасного. Оно дает здоровье, обеспечивает богатство, просвещает разум. Многие философы призвали в этом труде восполненный символ важнейшего религиозного таинства. Он пресуществуст в совершенной слитности трех чистых начал, вполне отличных и в то же время составляющих одну природу, и это является прекрасным символом Троицы. По происхождению он — всеобщее духовное начало мира, воплощенное в девственной почве, первое произведение или первая смесь элементов н первый момент рождения, дабы указать нам Слово, вочеловечившееся в недрах Девы и приявшее телесную природу» . и т, д. Вес алхимики в своих литературных трудах выражаются именно вот таким языком. Время на все кладет свой отпечаток. В наше время от писателя требуют прежде всего ясности изложения. Алхимики же прилагали вес старания, наоборот, к неясности изложения. Видно, что человек пишет и словно все трусит, как бы его невзначай не поняли, не постигли, что, собственно, он желает сказать; это для него всего менее желательно. Ему надо, чтобы его не понимали; тогда только он и будет утешен, что написал нечто высшее, обычному пошлому пониманию и рассудку недоступное. Само собой разумеется, что эта тяжкая забота о невразумительности изложения особенно усердно прилагалась к описанию самой процедуры изготовления философского камня. Вот. например, отрывок из книги «Всемирное Сокровище» . приписываемой знаменитейшему алхимику Раймонду Люллю: «Вы возьмите чрево коня, которое переварено (я хочу сказать, человек Божий, очень хорошего лошадиного навоза) и заключите его в какой-нибудь сосуд или в яму, вырытую в земле, которую со всех сторон огородите тестом, сделанным из золы, и в плотно замкнутую массу навоза вы поместите сосуд для перегонки и круговращения, до половины и более, ибо необходимо, чтобы вершина сосуда была помещена в холодном воздухе, дабы она (квинтэссенция) поднималась силой огня из навоза, а силой холода обращалась в воду и опускалась, чтобы снова подняться. Итак, вы будете иметь, без издержек затрат, огонь без огня и вечное круговращение квинтэссенции без труда и усилий» . Что. собственно, хотел сказать человек? Что навоз преет и дает жар и этим жаром можно пользоваться для так называемой дефлегмациоиной перегонки летучих жидкостей. Но он изъясняет эту очень простую вещь так, чтобы ее, по возможности, никто не понял, или истолковал вкривь и вкось.  И  чего только  не  предлагали  алхимики  в  качестве  материала для добывания
 
философского камня! Фламсль считает «первичными деятелями» каких-то «двух змей, которые взаимно убивают одна другую и задыхаются в собственном яде. который после смерти превращает их в живую неизменную воду» . Понимай, как знаешь! Арнольд Вильнсв называет «философским огнем» соединение или камень, «содержащий влагу, которая высиживается в огне» . 'Гут во французском тексте именно поставлено слово «сошлет» , насиживать, высиживать (яйца). Иные алхимики давали рецепты краткие и решительные, но от этой краткости нимало не выигрывавшие в ясности. Так, алхимик XVI века. Ленто (француз), предписывает: «Раствори тело (?), возьми серу, очисти ее и видоизмени, возгони дух (или спирт, е8р1гт). соедини дух с серой, и ты будешь иметь все философское Искусство» (с большой буквы). Но что же сей сон означает? Жиль 1Ъ разделял со свойственной ему страстностью алхимические мечтания своего времени. Он решил во что бы то ни стало и не останавливаясь буквально ни перед чем овладеть этим волшебным средством, которое должно было повергнуть к его ногам чуть не весь мир. по меньшей мере дать ему безграничное богатство и вечную юность. Само собой разумеется, что как только это желание в нем обозначилось, его осадила целая свора бессовестнейших шарлатанов. В замке его, Тиффож, запылали печи и в них начали всевозможную бурду варить, кипятить, возгонять, перегонять и калить. Но как раз в разгар этой стряпни к нему прибыл дорогой гость, дофин Людовик, и печки пришлось на время погасить, а снаряды, припасы и всех шарлатанов припрятать. Алхимия, положим, не была положительно под запретом, но все же могла показаться дофину вещью подозрительной, и доверяться юноше принцу Жиль не пожелал. Мотал он и транжирил в это время больше, чем прежде; еще бы. теперь он был спокоен: рано или поздно у него будет столько золота, что он купит хоть всю Францию, буде пожелает. Однако, алхимия лишь в редких случаях оставалась безгрешным искусством. Редкий алхимик не был некромантом, а некромантия была уже чистое колдовство. Первоначально под некромантией подразумевалось (у древних греков) гадание при посредстве мертвецов. От трупа брали какие-нибудь части и совершали с ними волшебные операции, по ходу которых узнавали будущее. Но уже, например, в Средние века слову некромантия было придано гораздо более обширное значение. 'Гак, в «Декамероне» Боккаччо мессер Ансальдо с помощью nigromante.e (т. е. некроманта), делает по желанию своей дамы Дианоры в январе цветущий сад (X день. 5-ая новелла); султан Саладин повелевает своему некроманту перенести своего друга Торелло из Египта в Италию, и тот мгновенно переносит его вместе с роскошным ложем и несметными богатствами пожалованными ему калифом (X день, 9-ая новелла). Значит, под некромантами стали разуметь могучих волшебников, владевших способностью творить настоящие чудеса и. разумеется, при пособии весьма сомнительных сил. Нет ничего мудреного, что каждый страстный алхимик, убедившись горьким опытом в тщетс всех своих варений, печений и перегонок, обращался в конце концов к солидной и всегда столь охотно приходящей на помощь смертному силе, т. е. к дьяволу. Лис говорит, что во всей истории магического шарлатанства трудно указать более интересную главу, как признания самого Жиля Рэ и его главного пособника, итальянского мага Франческо Прелати. У этого кудесника, по его словам, был домашний демон (об этих демонах ем. в первом отделе), по имени Баррон. Прелати вызывал его к себе, когда был наедине, и тот немедленно явился, по только одному Прелати; Жилю он почему-то пи за что не желал показаться. У демонов есть свои капризы, и почему же им не быть у них? Оба сотрудника рассказывали потом, при следствии на суде, о своих алхимических и волшебных работах, и показания их чрезвычайно интересны. Не знаешь, чему больше удивляться — наглости ли итальянского шарлатана или умилительному легковерию французского маршала. И чего только ни выделывал с ним итальянец. Однажды, например, он объявил Жилю, что на его настойчивые мольбы его домашний демон Баррон, наконец, смилостивился и приволок ему целую груду золота, огромные слитки которого покрыли весь пол в его комнате. Но демон почему-то распорядился, чтоб Прелати не смел прикасаться к этому золоту,   пока  ему   сам   Баррон   не   скажет,   что   можно.   Само   собой   разумеется,   что
 
восхищенный Жиль пожелал видеть это золото, хоть издали на него полюбоваться. Прелати и повел его в свою комнату, но. отворив ведущую в нее дверь, мгновенно отшатнулся, захлопнул дверь и с трепетом сообщил Жалю, что в комнате сидит громадный зеленый змей (доволхвовались до зеленого змия!..) Разумеется, оба в испуге, один в совершенно натуральном, другой в поддельном, обратились вспять. Жилю, однако, пс хотелось отказать себе в удовольствии либо полюбоваться на груды золота, либо посмотреть хоть, за неимением лучшего, на зеленого змия. Он вооружился Распятием, в котором, по преданию, была вделана частица настоящего Креста Господия, и настаивал па тон. чтобы опять идти в ту комнату. Но Прелати ему доказал, что если они будут сражаться с демоном силой Креста, то тогда им нечего и рассчитывать на сто помощь. Это было вполне последовательно и разумно и Жиль покорился. Между тем, дошлый демон, очевидно, осведомился, что против него хотели строить козни, и в наказание за это превратил золото в мишуру, которую Прелати превратил в красный порошок. Жиль изо всех сил хлопотал о том, чтобы войти в дружбу с этим дьяволом. Он написал собственной кровью форменный договор, по которому уступал Баррону свою душу за три дара: всеведения, богатства и могущества. Ио Баррон был демон удивительно несговорчивый и неподатливый. Прелати объяснил, что демон сердит на Жиля, сердит за то. что тот все еще не принес ему никакой жертвы. Жертва, угодная демону, как Прелати выяснил на следствии, была вещь совсем невинная; дьявол удовольствовался бы курицей, голубем, по принципу «мне не дорог твой подарок, дорога твоя любовь» . Дьяволу надо было только убедиться этой жертвой, что он заручился новым усердным поклонником. К сожалению, эта первая жертва ничего собой и не знаменовала, кроме, так сказать, первого знакомства, и ни к чему дьявола не обязывала. Л кому угодно от него заполучить что-либо посущественнее, тот должен был и жертву принести покрупнее, например, преподнести дьяволу какую-нибудь часть, взятую из тела невинного младенца. Жиль раздобыл, что требовалось. Народная молва потом приписывала Жилю сотни убийств невинных младенцев, но во время его процесса речь шла только об одном этом случае, т. е. было установлено, по-видимому, что только на этот раз Жиль истребил младенца с целью принести его в жертву дьяволу. И хотя всего им (по данным процесса) было загублено сотни полторы детей, но то было раньше; тогда он неистовствовал в припадках болезненного извращенного эротизма, т. е. творил скверности над детьми и потом их умерщвлял из утонченного распутства, а не с магическими целями. Те. прежние злодейства, как мы уже сказали, вовсе и не разбирались духовным судом, ибо представляли собой простую уголовщину и за нее и были сочтены. Конечно, будь у Жиля побольше времени, он. быть может, и раскутился бы, и прибавил бы к жертвам своего сладострастия еще несколько десятков новых жертв, уже специально предназначенных демону. По ему не дали времени. Мы уже упоминали о том, что он продавап свои имения одно за другим. Продавал он их своим соседям: герцогу бретанскому Иоанну и его канцеру, епископу нантскому Малсструа; продажа совершалась с оставлением за Жилем права на обратный выкуп запроданных владений, так что это была, пожалуй, не продажа, а скорее заклад. Но покупатели сообразили, что если бы, например. Жиль умер, то его владения, как невыкупленные, за ними бы и остались. Эта мысль показалась им достаточно соблазнительной, чтобы погубить Жиля. Они умненько за ним последили и в точности осведомились о том, во-первых, что он истребил в своих пароксизмах полового извращения целую уйму детей, а во-вторых, что он занимается магией и тщится войти в тесные сношения с демоном, и приносит ему в жертву детей. Этого было вполне достаточно, чтобы осудить его на смерть обоими судилищами: и духовным, и светским. По напасть прямо и открыто на могучего барона было небезопасно, надо было выжидать благоприятного случая, и он как раз не замедлил представиться. Жиль продал одно ин своих владений казначею бретанского герцога, Жофруа Ферропу. который, быть может, был только подставным покупщиком, действовавшим по тайному поручению герцога. Наследником же этого Жофруа был его брат Жан Феррон, к которому, в случае смерти
 
Жофруа, перешло бы право владения этим проданным имением. Жан Феррон был принят в духовное звание, носил рясу, имел тонзуру и хотя еще не имел никакого места, но уже пользовался всеми правами духовного лица, между прочим, личной неприкосновенностью. И вот вдруг у пего вышла какая-то ссора с Жилем. Крутой на расправу барон захватил с собой с полсотни вооруженных людей и окружил ими замок (свой же, проданный Феррону. в нем после продажи и поселился Жан Феррон), сам же вошел в замок и стал искать Жана Феррона. А тот как раз в это время служил в замковой церкви обедню. Жиль с толпой своих людей, потрясая оружием, ворвался в церковь, оскорбил Жана, заставил его сделать, что ему было надо (Жан чем-то обидел его людей и Жиль требовал удовлетворения), потом захватил самого Жана, увел к себе в замок, заковал по рукам и по ногам и заточил куда-то в подвал. Вышло прескверное дело. Конечно, не в одном самоуправстве была суть, да и кого бы в то время вольный барон мог изумить каким угодно самоуправством! Суть состояла в оскорблении духовного лица, а духовенство необычайно ревниво оберегало свои привилегии. Но за дело взялся прежде всего сам герцог бретапский. Он послал к Жилю с требованием немедленно освободить пленных и очистить проданный замок, грозя за непослушание крупным денежным штрафом. Оскорбленный угрозами Жиль избил посланного герцога и его свиту, а герцог в ответ па это немедленно осадил замок Жиля Тиффож и взял его приступом. Жилю пришлось покориться. Прошло несколько времени, и Жиль, терзаемый беспокойством, порешил сделать визит своему герцогу, имея в виду помириться с ним. Однако его взяло раздумье - как-то его примет герцог? Попросил он Прелати. чтобы он по этой части осведомился у своего черта, и тот дал самый ободряющий ответ. Жиль побывал у герцога, принят был хорошо, и это, надо думать, немало способствовало его гибели. В самом деле, он после этого случая много крепче уверовал в Прелатьевского демона, ибо тот дал самое верное предсказание, и ободрен был сердечным приемом герцога. Все, казалось ему, было забыто, и у него в замке вновь запылали печи и заклокотали разные алхимические зелья: окрестный парод знал об этом и кстати распустил слух, что Жиль снова зарезал несколько детей для своих дьявольских работ. Вес это, конечно, было немедленно доведено до сведения властей светских и духовных. Светские колебались, не решаясь наложить руку на могучего барона, но зато духовные самым деятельным образом подготовляли его гибель. Да за ним ведь уже немало и числилось весьма существенных пунктиков обвинения. Он с вооруженной толпой ворвался в церковь, учинил в ней бесчинство, наложил руку па духовное лицо. Первую атаку на него открыл вышеупомянутой епископ Малеструа. Он сделал заявление о всех известных ему злодействах Жиля, об умерщвлении им детей при сто эротических неистовствах, о служении дьяволу, занятиях колдовством. На первый случай епископ указал поименно только восемь свидетелей, упомянув, впрочем, о том, что свидетелей много. В числе же этих восьми было семь женщин, у которых дети таинственно исчезли неведомо куда и которые это исчезновение приписывали Жилю. Эпископ, по-видимому, рассчитывал, что па сто заявление отзовется сейчас же множество свидетелей, которые раньше наверное трепетали перед могучим бароном и которым епископское заявление могло придать смелости. Однако, свидетелей нашлось только двое, кроме восьми упомянутых, да и их показания были так же неопределенны, как и тех семи матерей, приписывавших пропажу своих детей Жилю, очевидно лишь опираясь на его репутацию душегуба, установленную народной молвой. Значит, все ужасные тайны замков Жиля ревниво охранялись внутри их и наружу не выступали. Надо было решиться на что-нибудь отважное, подобное громовому удару, т. с. лучше всего схватить Жиля и ею людей, а раз они будут в руках правосудия, тогдашние юридические приемы и средства, хотя бы. например, пытки, развяжут у арестованных языки. 13-го сентября епископ Малеструа вызвал Жиля перед духовное судилище. В вызове перечислялись его злодейства, с присовокуплением в конце: «...и другие преступления, отзывающиеся ересью» ... Жиль, получив эту повестку, явился на суд нимало не колеблясь и без всякого сопротивления.  Его двое главных приспешников.
 
Силье и Бриквиль. заблагорассудили, однако, удариться в бегство: об этом сейчас же узнали, и это произвело неблагоприятное для Жиля впечатление. Все же остальные близкие люди Жиля, его слуги и Прелати были арестованы и отправлены в Нант. 19-го числа состоялось первое появление Жиля перед судьями. Прокурор Гильом Капельон очень ловко и ярко выставил пункты обвинения. Жиль неосторожно попался в ловушку и изъявил согласие предстать перед лицом епископа или какого угодно другого духовного судилища и представить свои оправдания. А его недругам только этого и надо было: взять его под суд. Его. конечно, в поймали на слове, и т. к. он добровольно отдавался под суд. то его пригласили предстать через 10 дней перш епископом и нантским вице-инквизитором, которого звали Жаном Блоненом. Из дела не видно, что в эти 10 дней поделывали слуги Жиля. Не подлежит, однако, сомнению, что за них взялись вплотную, чтобы добиться от них возможно полных сведений о житье-бытье их барина в своем таинственном заике, в компании с кудесником Прелати и его ручным чертом. Можно также догадываться, что все полученные от них признания поспешили распубликовать пошире, чтобы подготовить общественное мнение и расположить к откровенности свидетелей-добровольцев. Об этом можно заключить потому, что в скором времени в следственную комиссию стали являться многие удрученные родители, жаловавшиеся па таинственную пропажу своих детей. Схватили женщину по имени Моффрэ, которая считалась главной поставщицей Жилю живого товара, и прошел слух, что она призналась и указывала на многих детей, безвестно пропавших, как на своих жертв. В назначенный день, однако. Жиля на суд не вызвали, а отложили вызов еще на десять дней: вероятно, допрос его слуг еще не дал желанных результатов. Судьи обнаружили явное стремление устранить из дела всякую тайну: в их интересы входило как можно шире распубликовать дело, чтобы о нем все знали и все говорили; надо было всеми мерами укрепить в общественном мнении убеждение в злодействах Жиля, убедить публику, что он безопасен, что он не отвертится, что его бояться нечего, и что. поэтому, каждый может показывать на него, что знает, не опасаясь его мщения. Все эти ловкие ходы принесли свои полезные плоды. Публика живо попала в тон, который от нее требовался. Когда 8-го октября 1440 г. состоялось первое открытое заседание суда над Жилем. громадный зад суда был переполнен народом, среди которого громко раздавались неистовые вопли родителей, дети которых были сгублены Жилем. Люди выкрикивали все его злодейства и благословляли суд. который взялся за разоблачение злодея. Эта же сцена повторилась еще и в следующее заседание, а затем обличители в зал суда больше уже не допускались: надобность в них миновала, потому что ожидаемый эффект ими уже был произведен, даже с избытком. В заседании 8-го октября прокурор громко перечислил вес обвинения против Жиля. Обвиняемый протестовал, ссылаясь на свою неподсудность епископу, но его протест тут же обсудили и отвергли; кроме того, протест был сделан словесно самим Жилем, ему не дали адвоката и не допустили в суд его нотариуса, гак что протест не вошел даже в дело, как письменный документ. Без сомнения. Жаль тысячу раз заслуживал виселицы уже за одни свои походы в область эротических безобразий. Но его беззащитность перед судом, задавшимся целью просто-напросто сбыть с рук личного врага, все же производит возмущающее впечатление. Читая его процесс, испытываешь впечатление, схожее с тем. какое оставляет известный роман Ф.М.Достоевского «Братья Карамазовы» . И тут, и там перед глазами проходит человек, нравственно безобразный, которого трудно жалеть; по нельзя не возмущаться гибелью Карамазова за преступление, которого он не совершал. Положим, судьба Жиля Рэ способна трогать чувствительную душу, лишь взятая как единичный случай. Если же его дело сопоставить с десятками тысяч других дел той же мрачной эпохи, где гибли на костре люди, уже ровно ни в чем неповинные, гибли за фантастические преступления, то впечатление от его возмутительности совсем смягчается. Ужасно в его деле было это фатальное тождество между да и нет, между плюсом и минусом. Он был виновен несомненно, это так; но страшно то. что если б он был чист, как агнец, то все равно при данной процедуре суда и
 
предвзятом настроении судей его постигла бы та же участь. Жиль, надо отдать ем\ справедливость, первое время держался твердо. Его. например, заставляли произвести так называемую Juramentum de calumnia клятву показывать одну только истину и воздерживаться от всякой неправды; так требовала форма судопроизводства. Жиль отказался и вообще в судебных дебатах ограничился отрицанием всех взводимых на него обвинений. Когда все следствие закончилось, составили окончательный обвинительный акт, в котором обвинения были распределены но 49 пунктам. Жиль гордо ответил па обращенные к нему вопросы, что он не признает над собой власти суда в том составе, какой взялся за его дело. Но он уже раньше. 8-го числа, протестовал в этом смысле, и. как мы видели, сто протест был отвергнут. Все его надменные крики о том, что он считает позором являться веред таким судом, что его судьи злодеи и симониаки (т. с. торговцы местами и должностями), что он лучше согласится идти на виселицу, чем на такой суд. и т. д., конечно, никто не слушал, и суд продолжал свое дело. Когда же после чтения обвинительного акта Жиль коротко ответил на обычный вопрос, что весь этот документ — сплошная ложь и клевета, епископ торжественно произнес его отлучение от церкви. Жиль вновь с настойчивостью требовал над собой другого суда, указывая в особенности на то. что преступления, в которых его обвиняют, — уголовные, а потому подлежат ведению светского, а не духового суда. Но его еще раз не стали слушать, объявляя его протест произвольным и неосновательным. После того ему дали 48 часов времени, чтобы приготовиться к защите. Судя по обвинительному акту, видно, что слуги Жиля были очень тщательно «обработаны» в застенках судилища, потому что обвинения были подавляющие. Не забыли, конечно, и поругания святыни, т. с. бесчинства в церкви, о котором выше упомянуто, и самоуправства с духовным лицом. О детоубийствах упомянуто совсем мимоходом, как о вещи второстепенной, подсобной при других злодействах, и это очень характеристическая черта. Очевидно, главная вина, за которую его хотели судить, состояла в магии, в сношениях с дьяволом. И это было необходимо: только в качестве преступника такого характера Жиль и подлежал духовному суду, а детоубийство — простая уголовщина, и дьявол в нем лицо постороннее. Это была отличительная черта духовного и особенно инквизиционного суда. Самые возмутительные злодейства в мерзости, даже учиненные служителями алтаря, инквизиция вовсе даже и не рассматривала по существу; она только тщательно выколупывала из них все, что могло быть свидетельством и изобличением ереси. Так было и с Жилем Рэ. (О загубленных им детях упомянули, но лишь наравне с его пьянством, кутежами, которые годились, как основание для заключений общего характера о его преступности и злодействе. Очень ловко было упомянуто о том, что Жиль иногда, в скучные минуты жизни, сам приносил покаяние перед духовником в своей дурной жизни. Коли каялся, значит, сам в своих винах сознавался; а коли потом впадал в те же прегрешения, значит, грешник нераскаянный, рецидивист. А рецидивы в ереси судились без малейшей пощады: упорный еретик, нераскаянный, был законной добычею костра. Прокурор, разобрав пункты обвинения. дал свое заключение о распределении подсудности. Противоестественные страсти и дебош в церкви, оскорбление святыни суду инквизиционному не подлежали, но подлежали суду епископскому. Все же остальное, как-то: служение дьяволу, его вызывание, следовательно, богоотступничество, явная и злая ересь, отходило в ведение инквизиции. Что после того происходило, трудно с точностью судить. С Жилем что-то «сделалось» или, вернее, «сделали» . Когда он 15-ого октября вновь появился перед судом, это был совсем не тот надменный барон, который '1ак заносчиво форсил в заседании, происходившем всего лишь неделю перед тем. Надо полагать, его поставили на очную ставку с служителями, и когда он услыхал, какие признания у них вынудили, он понял, что его дело стало совсем пропащее и что о спасении ему нечего и думать. Оставалось предаться благочестивым размышлениям насчет дальнейшей участи своей грешной души на том свете, куда пред ним открывалась широкая и совершенно неизбежная дорога. Он кротко покорился суду, против которого
 
гак пылко протестовал, преклонил колено перед епископом и инквизитором, даже стонал и рыдал, принося искреннее раскаяние в своей прежней заносчивости и умоляя, чтобы с него сняли отлучение. Juramcntum de calumnia тут же было им передано прокурору. И своих злодействах вообще и уголовных в частности он тут же принес повинную. Но когда его пригласили давать объяснения по отдельным пунктам обвинительного акта, он тотчас формально отрекся от сношений с дьяволом, от служения ему. Он, по его словам, занимался лишь алхимией (о ней, кстати сказать, в обвинительном акте вовсе не упоминалось). «Но пусть, — говорит он. — меня сожгут живым, если кто-нибудь докажет, что я призывал дьявола или заключил с ним договор, или приносил ему жертвы» . Начался допрос свидетелей, из которых двое служителей Жиля, Андриэ и Пуату, взвели на него целую груду ужасов. Но но тону их изветов, как они занесены в протоколы суда, можно, по словам Лис. заключить, что либо сами свидетели, либо записи их показаний были тщательно «обработаны» : притом, допрос их производился особо, не в заседании и не в присутствии обвиняемого. Особенно ценны были показания Прелати. который дал удивительно обстоятельную и пространную картину магии и некромантии, которым при ею участии предавался Жиль Рэ. Но тут опять всплывает удивительное обстоятельство. Этот Прелати, явный некромант, человек, обладавший прирученным чертом, вышел сух из воды. Его выпустили на свободу живым и здоровым, равно как и зловещую Моффрэ. поставщицу живого товара. Очевидно, судьи праведные были им слишком признательны за их показания и считали неблагородным карать столь полезных свидетелей. Когда Жилю, по его просьбе, прочитали все показания свидетелей, он ничего против них не возразил. Он вообще день за днем видимо падал духом и прямо готовился к смерти. Казалось бы, суд мог вполне удовлетвориться тем, чего добился от подсудимого, потому что для постановления пригонора уж решительно нечего было больше и требовать. Но тут выступила па сцену жестокая и бесчеловечная характеристическая черта тогдашних духовных судилищ, в особенности инквизиционных. Эти судилища были не только проникнуты стремлением к сыску истины, но и как бы каким-то ненасытным и вместе с тем подозрительным любопытством. Им все казалось, что преступник не все открыл, все еще что-то скрывает. Поэтому они и стремились добиться от него полного и торжественного покаяния и отречения. Так было и в деле Жиля. Прокурор подал мысль, что, мол. желательно в «интересах истины» добиться от подсудимого полного признания, а с этой целью необходимо подвергнуть его пытке. Но Жиль уже так упал духом, что изъявил полную готовность на всякое покаяние и без пытки. Он признал все, что на нею взводили. Но и этою показалось мало. К несчастному человеку пристали, чтобы он объяснил мотивы своих злодейств, например, истребления детей, и когда он сказал, что к этим ужасам его побуждали его разнузданные и извращенные страсти, судьи почти огорчились такой «отговоркой» и настаивали, что Жиль что-то скрывает. Бог весть, что им еще чудилось и чего они хотели! По тут уже и сам измотавшийся и изнывший от душевных терзаний Жиль раздражился и крикнул своим истязателям, что, дескать, вам еще от меня надо. «Разве я не взвел на себя таких преступлений, которых хватило бы. чтобы осудить на смерть две тысячи человек!». В своем постепенном принижении гордый барон дошел, наконец, до того, что потребовал, чтобы его исповедь была прочитана всенародно. Он рыдал и стонал перед народом, просил прощения у родителей загубленных им детей, молил примирить его с церковью, оросил своих судей молиться за него. И надо полагать, что эта картина раскаяния великого грешника произвела глубокое впечатление, потому что после его казни немедленно была устроена торжественнейшая процессия. Духовенство и целая толпа народа, только что перед тем его проклинавшая, с молитвенным пением шла по улицам, моля небо за упокой его души. Жиль был приговорен к повешению и сожжению трупа. С ним осудили только двух его верных служителей, быть может, тех. которые туже всех других давали показания против своего барина. Прелати и другие слуги, как мы уже сказали, были отпущены...»