Казаки

Мой дедушка, крупный горный инженер, весной 1941 года вышел на пенсию и приехал  в станицу Мальчевская на севере Ростовской области, где мы с бабушкой Марусей гостили у их дочери, моей тёти. Здесь нас и застала война.
Помню, провожали на фронт первый призыв молодого пополнения. Вдоль вокзальной улицы чередой вкопали два ряда столбов с гнёздами для лозы, и молодые всадники рубили её справа и слева на полном скаку. У одних это получалось, другие едва держались в седле. У плетней сидели старики в непривычных для глаза  шароварах с красными лампасами, с крестами вместо советских орденов и гуторили:
- Петро – казак! А Федька – «гивно», не казак.
Через двадцать лет на Камчатке капитан, мой сослуживец, рассказывал молодому пополнению о своих подвигах в разведке, подкрепляя рассказ вырезками из фронтовых газет и орденами, которых у него было множество. Скромник, его откровение для нас стало открытием. После беседы я узнал, что он один из тех казаков, которые рубили лозу тогда в станице Мальчевская. В моей жизни он был самым героическим человеком из тех, кого я знал лично.
Весной 1942 года станицу заняли фашисты и немецкий комендант, думаю, не глупый человек, приступил к формированию местной власти. В комендатуру вызвали моего дедушку и предложили возглавить управу, но он отказался, ссылаясь на ранение в руку при бомбёжке. Его направили в госпиталь, где оказали необходимую помощь. Комендант настаивал, угрожал, но дедушка не соглашался. Он не был коммунистом, вряд ли любил советскую власть, так как до революции служил управляющим  шахты в Юзовке, где имел своих рысаков, что покруче, чем сегодня Мерседес.  Он патриот-интеллигент, служба у оккупантов была несовместима с его убеждениями, а убеждения это такие цепи, освободиться от которых можно, только порвав собственное сердце. На этом стояла и стоит, покачиваясь, но навряд ли будет стоять впредь Русская земля  в свете чужеродных веяний: «Родина там, где тебе хорошо». Дедушку выручили казаки:
- Кто он такой? Что он может! Он же никого не знает, - и комендант уступил, набрал в полицию местных жителей.
В декабре Красная Армия освободила станицу и пьяные красноармейцы, по собственной инициативе, выводили полицаев из домов и на глазах семей расстреливали прямо во дворах. Труп одного из них зачем-то бросили в колодец. Дико, но так относятся к предателям в лихую годину во всём мире.
В дни оккупации выходила газета на русском языке «Русское слово». Однажды в ней напечатали обращение к коммунистам, предлагали порвать с партией и как наиболее активным, способным управлять, перейти на сторону Германии. Им обещали, хорошую зарплату, должности и другие привилегии. Добровольцы нашлись, комендант выполнил все обещания. После поражения под Сталинградом их собрали и сообщили  реальное положение на фронтах, просили не болтать, взять продукты на три дня, лопаты и выехать на окопные работы. Утром, до рассвета собравшихся вывезли в какую-то балку, где комендант приказал всех расстрелять со словами: «Предавший раз, предаст и второй».
Через семьдесят лет я приехал в станицу проститься с милой родиной детства и не узнал её. Ни ветряка, ни хат под камышом, ни друзей, только вольный ветер перемен насмешливо побрякивает крестами из консервной жести. Грустно. И вдруг за высоким забором невидимый голос выкрикнул до боли знакомую фразу тёти Моти, матери моего друга:
- Пашка, опять на пруд намылился? Вернись, вернись немедля! Ну, паразит, утопнешь домой не приходи, убью!
Пашка не утонул. Он вырос, был крупным начальником местного значения, директором леспромхоза и умер от беспробудного пьянства задолго до смерти матери.