Рассказ-5. Елизавета

ЕЛИЗАВЕТА
(…и вовсе никакая не царица и не императрица)

Эту историю мы услышали от Силича, при очередной нашей встрече. Не помню – была ли это поездка на охоту или просто мы гостили у него.
Мы это я и Виктор – уже не мыслили своей жизни без этих поездок. Перезваниваясь, как правило, перед выходными, мы после приветствия, задавали уже понятно, что означающий вопрос «Ты как?...». Означало это – «собираешься ли ты на выходные к Силичу, есть ли такая у тебя возможность?» И это не означало, что спрашивали про желание, потому что, как само собой подразумевалось – желание есть всегда. Мы испытывали постоянную потребность побывать у Силича, это превратилось в постоянный ритуал нашей жизни. Кроме сезонов охоты, которые отличались стабильностью наших посещений, были поездки, приуроченные к сезонным работам на хуторе, мы потихоньку выясняли сроки, в которые необходимо приехать и старались наведаться к нему вовремя. Нас угнетало, что мы не можем однозначно обещать наш приезд, ввиду невозможности прогнозирования жизненных обстоятельств, но мы старались выкроить время и появиться у Силича в горячую пору. Кроме этого мы наведывались к нему на рыбалку и просто от желания повидаться, особенно зимой, когда со времени последней встречи проходило много времени и никогда не могли удовлетворить свою потребность общения с ним, поэтому побывать на хуторе хотелось всегда.
К тому времени племянник Силича, которого я видел всего один раз, перестал ездить к нему. По словам Виктора, племянника не очень устраивало, что порой нужно помогать Силичу, вместо того чтобы охотиться. Но больше всего его угнетала невозможность охоты в заказнике, которую он, не удержавшись, тайно периодически нарушал и постоянно находился или в борьбе с соблазном или в страхе перед разоблачением. Охота вне заказника, казалась ему глупым занятием по причине значительно меньшего количества дичи. Он считал, что по родственному – имел право на послабление со стороны Силича и обижался в душе, что тот проявлял к нему большую принципиальность. Да и по алкогольной части парень был не в размер с порядками, которые соблюдались на хуторе Силича и постоянно испытывал неудовлетворённость из-за ограничения в доступности спиртного. Свои недовольства он не высказывал открыто Силичу, но по словам Виктора – Юрка уже прожужжал ему все уши своими «обидами» на дядю. Видимо по этим причинам Юра и потерял интерес к поездкам. Ещё я узнал, что он не родной племянник Силича, а родственник его жены Зои Степановны и даже не племянник, а кто-то другой по родственной иерархии. Племянником его называли для простоты общения. Как я понял, один раз назвали, а потом уже по привычке так и продолжали.
Был и ещё один момент во взаимоотношениях дядюшки и племянника. Дело в том, что Юрка, не какими стараниями Силича, не мог отвыкнуть швыркать и чавкать за столом. Силич всё время удивлялся и постоянно подтрунивал над этим. Причём в своей оригинальной манере делал он это – по особому.
В тот раз, когда мы все вместе сидели за столом, он начал разговор с того, что будто бы заметил, что когда у него гости, Указ с Лаей начинают много есть. Он будто бы долго гадал – почему так происходит? Думал что от волнения или радости. Но потом сделал вывод, что так происходит, когда приезжает Юрий. Юрка, удивившись, спросил его. Почему мол, так? А Силич ему: «да потому что ты своим чавканьем им аппетит раззадориваешь!». Сказано по-доброму – с юмором в тоне голоса, хоть и укоризненно, но не у кого не вызывало сомнения, что это делается с благой целью – все понимали и повлекло это общий смех, может быть Юркин даже и самый больший.
Причём, по словам Виктора, Силич в своих подначках никогда не повторялся и всегда до самого конца не было понятно, что он сведёт разговор к этому пороку своего племянника, который не сколько не смущался при этом и не собирался исправляться. Возможно, это тоже сыграло какую-то роль. Кстати Виктор сказал, что в тот раз, ещё в начале моего знакомства с Силичем, когда я вышел после обеда или во время обеда, Силич подметил с одобрением: «а парень молодец не швыркун» и добавил, что не приведи со швыркуном оказаться на одной диковке на целую зиму. В тот наш общий приезд Юрка опять отрицательно отличился стрельбой в заказнике и попал под подозрение Силича. Что он стрелял в неположенном месте, у меня тоже возникло подозрение, потому, что я подходил к хутору сразу после него, перед этим слышал удививший меня выстрел и видел, как Юрка не пошёл сразу на хутор, а свернул в сторону дороги, которой мы уходили, когда возвращались в город. Видимо он припрятал трофей у дороги, чтобы незаметно его забрать при отъезде, и возвращаясь по ней – не обычным нашим путём, утвердил Силича, очень и очень способного на логическое мышление, в подозрениях на свой грех. Юрка встретился чуть раньше меня с хозяином и я при подходе к хутору слышал слова Силича, сказанные с досадой и укором.
– Эх, Юра, неймётся тебе?! Сколько раз тебе говорил, нельзя стрелять в заказнике – это правило! Без исключений! Понимаю, что охота пуще неволи. Страсть одолевает – понимаю. Но и ты пойми что, охота в пуще – неволя. Такая охота должна наказываться строго! Вон мужики, для них охота – в пуще неволя, сколько приходится труда из-за этой страсти претерпеть, а ты всё на халяву. Вот засажу тебя в холодный погреб на ночь – узнаешь.
Заслышав их разговор, в котором со словами Силича проскальзывали заверения Юрки в его не виновности, я замедлил шаги, чтобы не помешать разговору родственников, который всё таки прекратился, при достаточном моём приближении. Но после я долго ещё обдумывал сочетание слов «охота» и «пуще», в каком смысле применял их Силич. Это напоминало известный пример: «Казнить нельзя помиловать», когда от одной запятой, поставленной после первого или второго слова, громадно менялся смысл предложения. У Силича, кроме тире, стоящего в разных местах, менялся ещё и смысл слова «пуще». Удивило меня тогда это очень, вдобавок к тому, что я раньше услышал от Виктора второй, получается из трёх, вариантов сочетания этих слов. Уверен в авторстве Силича двух, не слышанных мною раньше, вариантов этих словосочетаний.
Не буду, в отвлечение от темы соответствующей названию рассказа, говорить больше о другом – скажу только, что была зима и были длинные вечера. Действительно зима – это я вспомнил. Я заметил, что зимой у нас больше происходило разговоров на разные темы видимо по причине меньшей занятости и зимних долгих вечеров. Телевизор мы у Силича старались намеренно не смотреть и коротали эти вечера в разговорах.
Не помню, как это получилось, в конце какого разговора или в какую паузу, но Силич проговорил
–Вот вы всё Силич, да Силич, а как я стал Силичем?...
Мы с Виктором притихли, ожидая, что будет дальше, а он продолжил, немного помолчав.
–Люблю про это вспоминать и почти всё время про это помню, когда меня так окликают. Если бы не эта история и не откликался бы на Силича. Я, почему повторяю в рассказах своих истории не по одному разу – не потому, что старый и не помню, что уже рассказывал, а потому что приятно вспомнить о чём-то или о ком-то. А эту историю ты ведь слышал, Виктор,– обратился он к моему приятелю, как к стародавнему и постоянному гостю, уверенный насчёт меня в моём не сведении.
Виктор с утвердительно подбадривающим и удивлённым интересом заверил Силича, что слышал и попросил рассказать ещё раз.
На улице бушевала метель – пуржило, а в доме было тепло и уютно. Мы лежали не раздевшись на кроватях, свет горел только у кровати Силича, так называемый ночник. Он погасил его и как малым детям перед сказкой сказал.
–Ну, тогда слушайте,– и рассказал.
Если постараться воспроизвести по памяти со слов Силича, дело происходило так если, как говорит он «с самого начала».
Начало относится, уже можно сказать, к давним временам. Приехали на завод по распределению после окончания институтов два парня из разных городов. Поселили их в общежитие. С жильём в те времена у завода наблюдались трудности. Да и когда у нас с этим нормально было. В общежитии жили по четыре человека в комнате. Хорошо если нормальный подбор, а если какая-нибудь психологическая не увязка. Хотя в то время народ был ещё не такой нервный и привередливый. Но настроение могли попортить – всякие швыркуны. Парням этим повезло, оказалась свободой маленькая – на двоих комнатка, их туда и заселили.
Нужно сказать, что по общежитским порядкам того времени, эта комната считалась в некотором роде привилегированным жильём в виду своей не перенаселённости. На него претендовали многие старожилы общежития, но тогда стала действовать программа по жилью для молодых специалистов, а заводу вообще никакой жилищной программой нельзя было похвастаться. Вот где-то там, на верху, решили, что если что, то – вот всё что можем, хоть этим отрапортовать.
Парни нормальные – молодые, красивые, весёлые, серьёзные, грамотные, в общем, парни – что надо. Чуть погодя, весь народ общежитский даже стал считать правильным, что им досталась эта комната. Парни устроились, познакомились, подружились. Один был спец по электронике, другой по механике.
А тут две девчонки – тоже после института и тоже по распределению. Ну, их поселили в такую же комнатку напротив, которая, по случайному совпадению освободилась к тому времени. Девчонки тоже нормальные, и симпатичные, и серьёзные, тоже из разных городов.
Надо сказать, что все четверо только учились в этих городах, а сами родом из других мест. То есть у всех уже насчитывался пятилетний опыт самостоятельности. Ну, два парня, две девчонки: новички и в городе, и на заводе, и в общежитии, и вообще – просто молодые, понятно, что подружились, а потом и полюбили друг друга.
Как у них получилось? Кто кому понравился? Но всем стало понятно, что это две пары, а вот конкретно разобрать эти пары по составу, общежитский народ долго не мог. Ходили они – девчонки вдвоём впереди о своём говорят, а парни позади о своём говорят.
Одна из девчонок привезла с собой швейную ручную машинку, по тем временам вещь стоящую. Очень увлекалась шитьём, могла и фасон придумать, и скроить, в общем – мастерица и другую заразила своим увлечением. Парни в самом начале знакомства – сами придумали и сделали им электропривод к этой машинке. По тем временам сплошных дефицитов и технической отсталости бытовых приборов – это была полезная и редкая вещь. Девчонки придумывали фасоны и сами себе шили и выглядели заметно. Многие поворачивали головы в след им.
Как говорится, долго ли коротко ли, через год, примерно с разницей в месяц, сыграли свадьбы.
По жребию разыграли комнаты и стали жить уже парами.
Надо сказать, что в те времена нельзя было семейным жить в общежитии, но тут опять ребятам повезло, появилось новое веяние – семейное общежитие. Хотя та общага по общепринятым нормам не подходила под такой вариант, но по заводским, от бедности порядкам, жить в ней семейным стало возможным. Тем более что никого не надо отселять от наших молодожёнов.
Ну, спустя ещё с год, полтора, у них с разницей в три месяца родились дети. Старший мальчик и девочка младшая. Вот тут и пошла у них многосемейная жизнь. Девчонки шитьём увлеклись, парни электронными и другими самоделками. Всё по мирному – по доброму. Дети то в одной комнате, то в другой в зависимости – где им потише. Катают кроватки из комнаты в комнату. Иногда чтобы не тревожить ребёнка там и оставляют его до утра. Доверяли – значит детей друг другу.
Народ общежитский раньше не понимал: кто чей муж, кто чья жена, а теперь не знал – где чей ребёнок и кто где живёт. Дети, подрастая, не понимали: кто у них настоящий папа и мама, да и какое понятие у малых детей насчёт – настоящий не настоящий, может быть. И вообще по детской логике считали, что у них по две мамы и по два папы. Доходило, что в малом возрасте, один из детей – как это водится, объявлял всех четверых родителей своими и не подпускал другого к ним. Что характерно, по какой-то традиции, обиженному на выручку приходили не родные папа и мама. Родные же старались спартанить – каждый своего.
В садик дети ходили вместе и нянечки с воспитателями знали четверых родителей и тоже путались: где, кто – потому, что приводил или забирал детей кто-нибудь из четверых родителей.
Когда поженились, швейная мастерская стала обслуживать и мужчин. Эти две пары стали заметны на заводе. Многие модницы и модники завидовали их нарядам, они же носили свои наряды, не подчёркивая их – как будто, так и должно быть.
К этому времени, уже все четверо, ввиду своей толковости, подросли по службе и числились на хорошем счету. Про них уже знал весь завод и всем они нравились. Друзей у них на стороне, уж очень закадычных, не завелось – в основном всё вчетвером, вернее вшестером.
Дальше получилось, что завод по принципу самстроя, стал строить дом и было выделено несколько квартир молодым специалистам и опять им повезло. Да и заводу выгодно четверым молодым специалистам дать две квартиры. Стали ходить они на строительство дома – в основном мужики, но иногда и одна из женщин – другая оставалась с детьми. Учёт отработанных часов вели в общий котёл – сразу за две квартиры, так постановили между собой.
На стройке они тоже всем понравились – работали честно. Некоторые самстроевцы, бывает так – только чтобы часы в табеле заработать, старались не утруждаться, лишь бы время провести. А эти нет!
Когда подошло время распределять квартиры, мужики уже ходили в небольших начальниках, опередив, более старших коллег – причём без карьерного рвачества, попали в начальство. Тут случилась интересная вещь. Начальство решило им выделить по трёхкомнатной квартире, потому как по тем временам считалось, что одним ребёнком в этих семьях не обойдётся, то есть на перспективу – что бы потом снова не решать в отношении их квартирный вопрос. А всё время, пока шла эта эпопея, наши герои везде обозначали, что им квартиры нужны на одной лестничной площадке. Все понимали и против никто не возражал. А тут получается, что на одной площадке нет одинаковых по площади трёхкомнатных квартир, а этим не беда – мы мол, на спичках разыграем и все дела. Тут они ещё больше всем понравились. И по трёх комнатной им дали ещё, потому что они уже были на слуху у директора и тот, что бы не возникло трений в совете молодых специалистов, дал дополнительные метры из директорского фонда – как молодым руководителям. Но большую роль во всём этом сыграла – дружба этих семей. Всем они нравились!
Заселились наши новосёлы. Мужики давай всё обустраивать, женщины тоже и все вместе опять вчетвером (вшестером). У них, даже звонок был общий, на две квартиры: музыкальный – на четыре мелодии, электромеханический. С электродвигателем, с редуктором и барабаном нотным, по тем временам – вещь крутая. Сами сделали. Звонок запускался от двух кнопок, а музыка играла в той квартире – где нажали кнопку. Ребятишки малые в подъезде долго баловались – пока не надоело. Диковинкой считали все этот звонок!
Дети к тому времени пошли уже в школу. В школе по их отношению друг к другу и дети, и учительница считали их родственниками – минимум двоюродными братом и сестрой, а по поведению так и родными. Попробуй, кто обидь кого из них, заступались друг за друга. Так и называли дети их: «твой брат», «твоя сестра». Потом учительнице разъяснили суть «родства» детей и количества у них родителей. Случалось так, что на родительское собрание приходил один из четверых родителей.
Дети к тому времени разобрались в родителях, но привычка осталась и они продолжали называть пап и мам, добавляя лишь для ясности их имена.
Тут обе семьи по очереди пережили одно и тоже горе – ни у одних, ни у других не получилось родить по второму ребёнку. Как и что у них произошло – никому не известно, но итог получился такой, что у тех и других не будет больше детей. Горе переживали опять вместе и это ещё больше их сдружило.
Так и жили в том же формате, что и в общежитии: праздники вместе, на природу тоже. Купили одну на всех машину старенькую, мужики шаманили её вместе, гараж для неё сделали. Потом, когда дети подросли и стало тесно всем в одной, купили вторую.
Дети дружили между собой как брат с сестрой. Закончили школу, поступили в институты, закончили учёбу и пришли работать на тот же завод.
Получилось так – и не мудрено, что дети полюбили друг друга и дело кончилось свадьбой.
Тут старшие, на совете, решили, что они переезжают в одну квартиру и будут, как по молодости общежитием жить, а молодым оставляют другую. Прошло немного времени, как раз столько – сколько полагается и у молодых родилась девочка. Ну, старикам значит – внучка.
Мужики – деды и молодой отец, по решению общего совета, проделали добавочную дверь и соединили квартиры.
Между собой старики постановили, что самовольно к молодым ходить не будут – пока те не позовут. Молодые даже этого договора и не замечали. Ну, а внучка, когда подросла – летала туда, сюда. Звали девочку Лиза. Вот такая пред история.
Силич работал на этом же заводе и слышал разговоры об этих семьях, которые периодически возникали. Весь завод, наверное, знал их.
Получилось так, что молодой папа, звали его Игорем, увлёкся охотой и приезжал, к тогда ещё не Силичу, а Егору на отработку в охотхозяйство, когда тот состоял там начальником.
Порядок при нём установился в хозяйстве такой, что заданий не давалось в принудительном порядке, просто обозначался фронт работ и охотники сами разбирали работу по душе. Обычно говорилось, что нужно вот это и то и рассказывалось: как, почему и зачем. При этом всё происходило в плане обсуждения вечером, в день приезда. Не возбранялись толковые поправки и дополнения. Если дело оборачивалось не так, то категорического запрета не следовало. Никого не одёргивали. Человек, недавно столкнувшийся с проблемой, не мог знать всех нюансов. Ему просто говорилось, что так конечно хорошо и можно так сделать, но вот есть такой момент и хорошо бы и его тоже учесть. Получалось, что люди как бы сами приходили к нужному решению и соблюдалась коллегиальность во всех вопросах. Причём никогда не обозначался заводской начальственный статус любого из приехавших охотников. Всем был объяснён установленный принцип: на охоте как в бане – все равны. Раньше приходилось собирать охотников, что бы организовать выезд на отработку. Здесь же было объявлено, что если один раз отработал положенный выезд, то дальше можешь приезжать просто отдыхать и если хочешь привозить семью, друзей и если пожелаешь, можешь ещё поработать, а если нет, то никто тебе ничего не скажет. Для гостей предоставлялся второй, вновь построенный домик, все стали ездить вроде – как в охотничий клуб. По шесть раз некоторые ездили на отработку.
Надо сказать, что на то время пришёлся бум увлечения охотой на заводе. Народ ехал валом. В вечерней электричке, в пятницу, дачники не садились в предпоследний вагон со своими собаками. Знали, что там едут охотники и под каждой лавкой лежит по собаке и стоит им только войти, лай пойдёт, хоть уши затыкай и клацанье зубов из-под каждой лавки – нервный срыв их собаке обеспечен. Часто можно было слышать на платформе: «Петя, Петя, куда ты? В этот вагон нельзя, там охотники, там нашего Тузика испугают!» Охотники ездили не по одному разу и их собаки почти все были знакомы между собой.
Вот в такой вагон и попала Лиза со своими родителями, когда Игорь решил, по общему семейному согласию, свою молодую семью на природу вывезти. Перед этим, судя по дальнейшему поведению их ребёнка – в большой семье происходили: обсуждения, расспросы и соответствующие рассказы и, конечно, ребёнок что-то понял, а что-то не понял или не так понял.
Нужно сказать, что Лизу укачивало в транспорте. Её старались не возить часто, что бы не травмировать, но иногда периодически проверялось – не прошло ли это у девочки с возрастом. Да и в плане тренировки этот вагон «где много собачек» – может быть хорошо подходил, для отвлечения ребёнка от проблемы, которой он боялся и из-за которой сильно расстраивался.
Вот этот ребёнок сидел, встревоженный, и в общем, посторонними не замечаемый, между своими родителями. Девочка во все глаза наблюдала за происходящим, что-то тихо отвечала маме на её вопросы. Сидела как мышка, со страхом на лице. У Егора была любимая дочка – примерно такого же возраста. По этой причине, он и обратил внимание на робкую, с тревогой на лице, девочку. Он тоже ехал в этом вагоне.
Получилось так, что охотники, делающие большие индивидуально инициативные работы по строительству, не дожидаясь вечера, подходили к нему поговорить и посоветоваться. Называли его тогда почти все Василич.
Девочка сидела с родителями напротив, наискосок, во все глаза смотрела, во все уши слушала, а слушать и смотреть было можно только на то, как проходит импровизированное совещание со сменой его участников. К Василичу чуть не очередь образовалась и, на пытавшихся продолжить разговор не по делу, шумели и просили освободить место.
Стоит сказать о Лизином воспитании. Девочку воспитывали две бабушки, два дедушки одновременно и ещё родители. Но как призналась потом её мама – в хорошем смысле: «у них, с папой руки не доходят до ребёнка, так как их не возможно, просунуть между рук бабушек и дедушек». Причём умные старики не сюсюкали и не соревновались между собой в проявлении «доброты и любви» к ребёнку. Каждый вёл себя по своему серьёзно, как с будущим взрослым человеком.
Василич пожалел про себя девочку. Подумал, что она боится собак. При посадке собаки, в основном лайки, страшно рычали и лаяли друг на друга. Почему-то они вели себя так только при посадке.
Когда вышли из электрички и пошли на узкоколейку, чтобы ехать дальше на мотовозе – родители с дочкой шли позади всех. Василич тоже шёл с ними. Познакомился. Мать звали Наташей, а дочку Лизой. С Игорем они были знакомы уже. Отец с дочкой шли впереди.
Василич, вспомнив робкий вид девочки, спросил:
–Наверное, Лизу собаки напугали?
–Нет – собак она не боится. У нас проблема другая – укачивает в транспорте,– тихо, чтобы не слышала дочка, ответила Наташа.
Потом, когда пришли к остановке мотовоза, Василич тайком попросил охотников, когда подадут вагон постараться занять места у окон и предложить их на выбор родителям с ребёнком. Охотники заняли места и, когда вошла Наташа с дочкой, им все наперебой стали предлагать места. Это смутило обоих, но понравилось им.
Доехали на мотовозе уже к вечеру, с Лизой всё обошлось нормально. Всю дорогу она высматривала в окно зайчика, её обдувало ветерком. Когда кто-то из местных по обычаю, закурил в вагоне, Василич подошёл, на ухо объяснил проблему насчёт девочки и куряка вышел в тамбур.
По приезде, он увёл охотников в новый дом, а родителей с дочкой устроил в старом – более обжитом и благоустроенном. Уставшую и измученную дорогой девочку родители покормили и уложили спать.
Утром все вышли на работу. Старый дом был с крытым двором. В этом дворе как раз все и собрались. Василич стоял с ключами от склада и распоряжался насчёт инструментов и материалов. Ключи от склада он никому не доверял, потому что там, в трёхлитровой банке, хранился «жидковалютный фонд». Так он называл спирт, которым разживались охотники и организовали этот фонд. За счёт этого фонда нанимали трактора, ремонтировали бензопилу и много, чего делалось за счёт его. Потому, что не за какие деньги тогда никто не соглашался. К этому фонду всегда, полушутя, подговаривались некоторые охотники – любители, не только охоты. Вот от греха подальше и не доверялись ни кому ключи.
Все были заняты делами, некоторые уже начали работать.
Но вот послышался топот ножек, явно специально обозначенный. Все подняли головы и увидели на крыльце весёлую, принаряженную, насколько было возможно при туристической экипировке, девочку. Видимо девочка забыла свои дорожные страхи и была сама собой. Её мама потом говорила, что никогда дочка не старалась раньше так, чтобы нарядиться получше. Девочка остановилась, смело осмотрела всех. Уже этим, успев всем понравиться, и с детской непосредственностью, громко выпалила.
Здравствуйте! Меня зовут Лиза! Дедушка Лёша говорит, что я царица и императрица Елизавета, а я не какая не царица и вовсе не императрица. Бабушка Маша сказала, что он так шутит,– начав громко, она постепенно, видимо смутив саму себя длиной своей громкой речи, дошла почти до шёпота и снова, воодушевившись, продолжила, восстановив силу своего звонкого голоса.
–Мне дома бабушки и дедушки сказали, чтобы я здесь всё рассмотрела и всё им рассказала. А дедушка Лёша сказал, что бы каждому не рассказывать, нужно собрать ассамблею и рассказать всем сразу. И ещё сказал, что бы всё узнать – нужно расспросить самого главного и попросить, что бы он всё показал и рассказал,– говоря всё это, она двигалась в сторону Василича. Все замерли от восторга и восхищения. Наташа, стоя на крыльце и улыбаясь тихой радостью, смущённо пожала плечами, дескать, что поделать – вот такой ребёнок растёт.
Из всех куривших в это время, двое ловили руками выпавшие изо рта от изумления сигареты. Все оцепенели от восторга, но вовремя сообразили, что не нужно показывать ребёнку, что на него обращают пристальное внимание.
Лиза, подойдя к обалдевшему, но не показывающего вида Василичу, задрала на него голову, чуть развела руки, видимо кого-то копируя, и сказала:
–Ва!... Силич! Я знаю – ты тут самый главный. Я видела, ты вчера в поезде проводил ассамблею. Только ты не правильно проводил. Нужно было посадить всех, напротив, на лавочку и рассказать всем всё одинаково, что бы ни кому не было обидно,– и, взяв его за палец своей ручонкой, она потянула его за руку и сказала. –Силич, пожалуйста – пойдём, покажи мне всё и расскажи про всё!
Потом её мама объяснила, что этот дедушка Лёша обращается при встрече к внучке: «Ва!... Лиза!» или «Ва!... Елизавета». Вот она видимо слышала «Василич, да Василич» и посчитала по детской логике что это значит « Ва! Силич» и решила, что его зовут Силич.
И вот – уже с той поры Силич, ещё больше обалдевший, на ходу сунув кому-то ключи – мол, разбирайтесь сами, счастливый пошёл, увлекаемый Лизой. Здесь тихо, как за кадром, прозвучал чей-то голос
–Даже ключи отдал – вот так девчонка!
Сам не зная, как понял – о чём речь, Силич сжал за спиной в кулак свободную руку и погрозил, дав понять, что за растрату фонда – спуску не будет.
Лиза говорила беспрерывно, обращаясь к Силичу.
–А щеночки есть у вас? А кролики есть у вас?– видимо Лиза была в курсе, что всё это есть, но всё таки: хотела подтверждения в этом.
Получив утвердительный ответ, она продолжала:
–А можно сначала посмотреть на щеночков, нет сначала лучше на кроликов?– и не выбрав что вперёд, она жалобно попросила.
–А можно и щеночков и кроликов посмотреть один раз и ещё потом один раз?
–Конечно! Лапонька – смотри сколько угодно,– не переставал Силич восторгаться девочкой.
Они ходили вдвоём, Лиза всё время держала его за палец. Наташа не мешала им общаться и сопровождала их поодаль. Посмотрели они и щенят и кроликов – больших и маленьких. Восторгов у Лизы было много. Поглаживая щенков, шумной ватагой круживших вокруг неё, она счастливыми, просящими глазами посматривала на маму. Силич уже понимал суть этих взглядов, которые означали извечную проблему: ребёнок – родители – собака.
Помню в этом месте своего рассказа, он выдвинул идею, что реакция ребёнка от такого общения должна применяться психологами как степень оценки правильного развития ребёнка. А родители для правильного воспитания ребёнка должны непременно обеспечить его щенком. Не черепашкой там или хомячком, как заменителями, а именно с собакой должно всё это производиться. Единственно нужно смотреть за детьми: когда они со своими питомцами гуляют во дворе, что бы между ними не возникало соревновательного эффекта – чья порода лучше. Нужно объяснять, что все породы хороши и уважаемы. Ни в коей мере – нельзя допускать хвастовства собаками, каких-то соревнований, тем более драк между собаками.
Насмотревшись на щенков и кроликов, Лиза спохватилась вспомнив.
–Силич, а покажи, пожалуйста сено. Дедушка Миша сказал, что бы я посмотрела – какое сено зелёное и что бы понюхала, как оно пахнет.
–Пойдём, моя хорошая – посмотрим сено!
На территории базы имелась свободная земля и сено, скошенное с неё, было уложено в копну.
–Вот оно сено,– сказал ей Силич, подведя к копне.
Лиза, задрав к верху голову, осмотрела высокую копну и удивилась:
–Какое большое сено! Оно совсем не зеленое,– приблизив свой носик к копне и понюхав, она сделала заключение:
–И по моему, оно не пахнет.
Силичу пришлось объяснять, что сено – это трава, когда её скосят и её высушит солнышко, его потом можно сложить или в копны как эта или в стога, которые вытянуты в длину и больше этой копны в несколько раз, что зелёное оно внутри, и летом, когда вокруг много свежей зелёной травы, оно не кажется таким зелёным, а вот зимой, когда вокруг белый снег – тогда оно будет зелёным. А сверху сено не зелёное от солнышка. При этом он засунул внутрь копны руку, вытащил пучок сена и подал Лизе.
Лиза понюхала сено и сказала:
–Правда пахнет и зелёное немножко. А сверху, я знаю: почему оно такое – оно отгорело от солнышка, как у меня волосы. Бабушка Маша говорит всегда мне,– и она, стараясь скопировать интонацию бабушки, сказала: «Лиза, как у тебя от солнца волосы отгорели, ты у нас прямо блондинкой стала!».
Силич ходил с Лизой, позабыв про все свои дела. Он удивлялся разговору девочки. Он считал, что его дочка мастерица на перлы, которые порой в своей непосредственности, выдают дети, но Лиза в этом была более горазда и это приводило его в восторг.
Наташа, видя, что в их общении не возникает трудностей, немного приотстала от них. Рассматривая в который уже раз кроликов, Лиза вздохнула и почти шёпотом пожаловалась ему:
–У щеночков и кроликов есть братики и сестрички, а у меня нет! Всё обещают – потом-потом. А я сейчас хочу,– закончив, она снова, ещё горестней, вздохнула. Погрустнев ещё сильнее, она дальше продолжила, о своих семейных проблемах, перейдя совсем на тихий шопот:
–У папы и мамы – два папы и две мамы. А у меня один папа и одна мама. А в садике один мальчик сказал, что если нет папы и мамы, то это значит – сирота. Я что ли сирота, Силич?
У Силича при её словах, чуть не слезы выступили на глаза. От удивления он опешил: «вот ведь как может всё повернуться в детской голове», думал он с тревогой.
Он, как мог, утешил Лизу и нашёлся, объяснить, что у детей сначала по одному папе и по одной маме, а когда вырастут – тогда будет, по два папы и по две мамы. При этом он встретился с встревоженным взглядом Наташи, в общем всё слышавшей и понявшей суть их разговора. Они оба уяснили проблему, которую нужно решать, а пока понимали, что девочку нужно отвлечь чем-нибудь.
Ещё долго Лиза водила Силича за собой и расспрашивала обо всём.
Наташа периодически говорила ей, что пора им отпустить его, но Лиза не соглашалась: «он, же главный – значит пусть рассказывает». Видимо она считала, что это почётная и желанная обязанность для главных людей – объяснять всё и всем. Да и Силичу самому нравилось, интересное общение с девочкой и он успокаивал Наташу, что это не мешает его делам.
Потом вечером, когда Лиза спала, они втроём: с Игорем и Наташей, обсуждали сидя на крыльце «проблему Лизиного сиротства» и не переставали удивляться её возникновению. При этом все трое периодически вздыхали и покачивали головами.
Силич, в конце концов, посоветовал им называть своих родителей так же, как называет их Лиза – дедушками и бабушками, если нужно для понятности, то с добавлением имён. Это не будет девочке напоминать о количестве родителей у них. Подумав Игорь, в основном больше молчавший во время разговора, согласился с таким предложением. Но окончательное решение ещё подлежало обсуждению в большой семье и Силич представлял, какой переполох среди дедов и бабок устроила эта «и не царица и вовсе не императрица». Вот ведь «сирота» и надо же до чего додумалась!
Что бы отвлечь Лизу от детского одиночества, Силич предложил в подарок ей щенка. Родители посовещались и согласились – тем более, что Игорь подымал уже на семейном совете взрослых «собачий вопрос» и все были не против. Что бы не утомлять Лизу вечерним отъёздом, потому что вечером много народа в транспорте и только поздно ночью можно добраться до дома, а утром рано вставать в садик, семейство Игоря решило уезжать утром, в воскресенье. Силич провожал их, махая рукой Лизе, державшейся за ручку корзины, которую нёс её отец. Лиза, беспрестанно, до самого поворота улицы, оборачивалась и тоже махала ему. Лиза была счастлива – в корзине сидел щенок лайки, которого она, не веря в свершившееся, сама выбрала из шестерых месячных щенят.
Потом, позже, встретив Игоря, он поинтересовался, как всё это разрешилось. Оказывается – Лиза по приезду, собрав срочную ассамблею, первым делом объявила своим дедушкам и бабушкам, что когда она вырастет, у неё тоже будет два папы и две мамы, потому что так сказал Силич. От этой неожиданной и не очень понятой новости и не понятного Силича, старейшины семейства опешили, но по тайным знакам Наташи и Игоря поняли, что пока не нужно просить разъяснений у внучки. Умные старики начали задавать «нужные вопросы». Это было сделать легко, потому что отвлекающий фактор, которого назвали Бусей (щенок был женского рода), крутился под ногами и Лиза не сводила с него глаз и по этой причине сбивалась, в проведении своей ассамблеи. Умилённые старики поначалу пытались, каждый, взять щенка на руки, но Лиза строго запретила им. Нельзя брать щенка на руки, нужно терпеть, если хочется, она же терпит, потому что Силич сказал, что так можно испортить собаку. Деды и бабки повиновались, понимая правильность суждений внучки, наученной каким-то, уважаемым ей, загадочным Силичем.
Потом прошёл семейный совет взрослого состава семьи, где обсуждалось «сиротство Лизы» и всё решилось так, как было уже намечено.
Всегда, встречая родителей Лизы, Силич интересовался Лизой, передавал ей приветы и получал ответные. Его заинтересовала кличка собаки. Игорь при первой встрече пояснил, что все спрашивали Лизу (кличку щенку дала именно она) об этом. «Потому, что Буся! Потому, что глаза – как у бабушки Маши бусы» Вот и пойми детскую душу. Так и решили Буся, так Буся.
Вот так получилось, что маленькая кроха – за один день своей жизни, смогла устроить столько: перекрестить человека, устроить переполох, принести всем радость и тревогу, нечаянно сделать так, что бы исполнилось её желание.
Через осень, Буся уже хорошо работала на охоте – Игорь ещё несколько лет приезжал с ней на охоту. Рассказывал, что Лиза постоянно просится с ним на охоту и передаёт приветы Силичу. Силич передавал ответные.
Ещё через несколько лет, Силич, уже – не будучи начальником, встретил на охоте в лесу Игоря. Их собаки мать и дочка были знакомы и по привычке стали дружелюбно обнюхиваться.
–Лиза, это мать нашей Буськи, а это Силич.
Девочка, совсем не та Лиза, которую он помнил, тихо и скромно поздоровалась с ним. Было видно, что она стесняется. Видимо в семье ей не дали забыть истории, когда она ездила к Силичу и она видимо, теперь уже взрослая – стеснялась того, своего детского поведения.
Силича привёл в изумление охотничий наряд девочки. В её костюме бросалось в глаза и старание отца как консультанта-знатока и старание бабушек модельеров и портних. Обута она была в резиновые сапожки, к которым мастерски приклеены самодельные краги – красиво, по-женски, подвёрнутые. На самодельном поясе висел не большой охотничий, тоже самодельный, нож в красивых ножнах – тут просматривалась рука дедов. Всё было красиво той разумной простой не броской и видимо тщательно продуманной красотой, несущей традиционный эмоциональный заряд охотничьего снаряжения, с учётом того, что носить его будет девочка-подросток.
–Ай да, Лиза! Приехала таки на охоту! Ай да молодец!– радостно похвалил Силич девочку, понимая, что только стремление девочки могло дать такой результат.
Никогда в жизни, за всю свою охотничью практику, он не встречал на охоте девочку-подростка и уверен никогда не встретит – при такой подготовке к охоте, какую увидел тогда у Лизы.
Они втроём устроили привал, варили обед, пили чай. Лиза, как заправский кашевар орудовала у костра. Не наблюдалось и намёка в её поведении на то, что у этой «сироты» дома на подхвате две бабушки и два дедушки ну и конечно мама с папой. Она так и осталась единственным ребёнком в большой семье, но следов избалованности в её поведении не было и в помине.
Помню какую-то особую задумчивость Силича, с которой он, в конце своёго рассказа, проговорил слова: «Интересно! Где она сейчас – Лиза. Как у неё сложилась жизнь? Сколько лет прошло! Большая уже – у самой уже, наверное дети есть.»
На последок, нужно сказать, что сначала – только самые смелые, из близкого круга, первыми попробовали Василича на Силича, а потом постепенно и остальные. А вот – когда возникала необходимость посоветоваться и что-нибудь решить или собрать бюро охотколлектива, Силич сразу стал употреблять выражение: «нужно собрать ассамблею», и это выражение долго ещё жило в охотколлективе, по крайней мере, до тех пор – пока работал там Силич.
Помню в конце своего рассказа Силич сказал
–Интересно вот получилось как, никто наверное не вспоминает про это: ни Лиза, ни родители её, ни деды с бабками – никто, а я вот до сих пор помню постоянно. Интересно в жизни как бывает!
Мы попили чаю и конечно, мы с Виктором перекурили и легли спать. Больше в тот вечер мы не разговаривали. Видимо Виктор большой мастер разговорить Силича, чувствовал, что он находится под особым впечатлением от своего рассказа и воспоминаний, нахлынувших на него, и решил больше не тревожить его.
(9)*