Мать

   Над миром поднимался добрый июньский день. Солнечные лучи обильно поливали дома, деревья, траву и реку, от этого всё кругом казалось золотым и ослепительным. Умытые утренней росой одуванчики раскрывали маленькие земные солнца на изумрудном ковре лужайки.
Между тополей и клёнов уютно устроился старый, скособоченный клуб имени Калинина.  Жмурясь на солнышке и грея, почерневшие от времени, бревенчатые бока, клуб слегка поскрипывал, покряхтывал от удовольствия.
   Новокузнецк тех лет ещё пребывал в состоянии провинциального города с хорошо развитой промышленностью и деревенским укладом жизни на окраинах. Именно поэтому ни для кого не было диковинным, что прямо перед культурным центром целого промышленного района, на лужайке паслась вороная лошадь с жеребенком. Малыш, взбрыкивая ногами, бегал по полянке. Коричневая шерстка гладко одевала его тело и только на небольшом остове хвоста кучеряво завивалась. Коротенькая гривка ёжиком торчала на загривке.
   Устав он подбежал к кобылице, требовательно потолкал мать в теплый бок, затем ткнулся ей под брюхо. Расставив тоненькие ножки, малыш, причмокивая, жадно пил молоко и помахивал хвостиком. Мамаша искоса наблюдала за дитём и за тем, что происходило вокруг. Уши, словно локаторы, двигались в сторону посторонних звуков, они встряхивались, вздрагивали, заставляя лошадь медленно вращать головой вправо или влево.
   Но в мире было спокойно. Тишину нарушали только шмели на цветках, да изредка пробегающие по площади машины. Трамвайный перезвон случался нечасто, однако вызывал сильную тревогу у животного. Только малыш не слышал всего этого, он ещё не научился бояться опасности. Рядом была мать, и он за ней как за каменно стеной.
   Наевшись, жеребёнок устроился тут же на лужайке подремать. Вороная неподалёку щипала траву. Её привлекала более сочная трава около яра, но она, словно была на посту: сделав пару шагов к зарослям, снова возвращалась на исходную позицию.
   Вот она замотала головой, отгоняя надоедливых мух, обмахнулась веером хвоста…  Прилетели две сороки, присели на ветку высокого тополя и тревожно застрекотали. Лошадь стриганула ушами, но, не обнаружив ничего опасного, снова занялась травой.
   Солнце поднималось всё выше. Откуда-то прибежал лёгкий ветерок и принялся перебирать листья деревьев. Они зашебаршились, залопотали и разбудили жеребёнка. Тот перекатился через спину, опёршись на передние ножки поднялся, сделал нетвёрдый шаг и стал бегать по лужайке, озорно взбрыкивая. Хвост трубой, копытца мягко цепляют траву, не вырывая её.
   Мать не отреагировала на шалости малыша, она медленно двигалась к густым, сочным зарослям травы, растущим вдоль яра, увлекая за собой сына. Набегавшись, жеребёнок успокоился и стал щипать траву.
   Шаг за шагом он отдалялся от матери, приближаясь к железнодорожному полотну. Их разделял уже добрый десяток метров, когда вороная вдруг подняла голову и тревожно прислушалась к звукам. Её ноздри раздувались словно мехи. Она пыталась уловить запахи опасности.
   Оглянулась на нарастающий металлический звук. Посмотрела на сына. Коротко и призывно заржала… Жеребёнок даже головы не поднял.
   Из-за дальнего поворота на большой скорости вылетела гусеница грузового железнодорожного состава. Она приближалась. Грохот разрастался.
   Кобылица снова позвала сына… безрезультатно. Он всё ближе подходил к рельсам. Торопливо лошадь подбежала к жеребенку, ткнула его мордой под бок. Но тот решил, что мать с ним играет, мотнул головой, подпрыгнул.
   Локомотив с грохотом накатывался, колеса груженых вагонов выстукивали на стыках опасность… Расстояние сокращалось…
   И тогда вороная, со страхом косясь на приближающийся поезд, встала между жеребенком и опасностью. Она не шевелилась, когда вагоны с воем проносились мимо, только уши прижала к голове, да иногда вздрагивала.
   Струи воздуха волнами окатывали напряженное тело, били и секли по глазам, но мать, не моргая, смотрела на сына. Сейчас она была той каменной стеной, которая ограждала дитя от беды.
   Состав почти промчался мимо, не причинив никому вреда. Стало тише громыхание колес, но кобылица не двинулась с места. Опасность еще оставалась…
   Вот и последний вагон… А его последняя ступенька чрезмерно выступала. Когда-то, видимо, человек для удобства наварил её.
   Вот эта последняя ступенька с силой зацепила бок лошади, вырвав громадный кусок плоти. Хрустнули рёбра, веером брызнула кровь, оросив изумрудную зелень. Клок тела, отброшенный на спину, оголил внутренности…
   Рельсы давно перестали стонать от тяжести многотонного состава, хвост рокового вагона превратился в точку, но вороная стояла, как вкопанная.
   Она не упала, не вздрогнула, не закричала… Истекая кровью, мать защищала свое дитя от смертельной опасности.
   Взмахнув коротким хвостиком, жеребёнок, высоко вскидывая задние ноги, побежал по лужайке.
   Проводив его взглядом, мать тяжело вздохнула и стала заваливаться на бок.