Глава 28 романа Оглянись на Лилит В. Лазаря

Примечание:  В соответствии с Договором на прозе-ру, я размещаю  отдельные  главы из  романа "Оглянись на Лилит"  с  разрешения автора - писателя Владимира Лазаря.
Делаю это с той  целью,  чтобы читателю был  ясен  смысл написанных мною литературно-критических статей...               


                глава Двадцать восьмая

    Жанна позвонила.
    Послышались размеренные, неторопливые шаги.
    Высокий смуглый мужчина лет тридцати пяти посторонился, приглашая войти, прикрыл аккуратно дверь и, прислонясь к стене, окинул ее быстрым, но весьма деликатным взглядом.
Такую же утонченную деликатность она уловила и во всех его движениях.
    У стен громоздились сбитые подрамники, отсвечивал золотом багет, лежали свернутые в трубочку холсты. Меж высоких закругленных окон стояла гипсовая статуя. Из тех притягательных творений, что держат у себя эротоманы. Она здесь не казалась лишней, так как отвечала содержанию картин — их тематика была отнюдь не пуританской.
    — Вы Андрей Шорохов?
    — Он самый.
    — Мне сказали, что вы взялись за большое полотно. И я подумала, что мой типаж вам может подойти.
    Он потер подбородок. В темных, глубоко посаженных глазах отразилось любопытство.
    — Откуда знаете терминологию?
    — Слышала от художников.
    — Вы уже кому-нибудь позировали?
    — Приходилось.
    — А как вас зовут? — спросил он.
    — Жанна.
    — Нагота вас не смущает?
    — Нисколько, — сказала она с вызовом.
    Он взглянул на нее пристальнее.
    — Девушки с яркой, нестандартной внешностью мне нужны, как никогда, — начал он после короткого раздумья. — Если только вам не покажутся бесчеловечными мои условия. Дело в том, что позировать нужно в полный рост. Пять или шесть часов кряду — поскольку я не работаю урывками. Что касается вознаграждения, то оно обычное: четыре доллара за час.
    — Я не считаю эти условия бесчеловечными, — улыбнулась Жанна.
    — Вначале все так говорят. Потом пытаются отлынивать.
    — Я не из ленивых, — обиделась она.
    — В этом я не сомневаюсь… Но выводы будем делать, когда вы придете в следующий раз.
    Картина, которая привела в восторг подругу, была не закончена. Она стояла на мольберте в центре мастерской.
    Сюжет был взят из мифологии: Одиссей, проплывающий мимо острова сирен. Вся штука в том, как это было сделано!
    И многовесельный греческий корабль, и хитроумный Одиссей, привязанный веревкой к мачте, и сами девы-искусительницы, зовущие отважного героя, чтобы сгубить, — все удалось схватить так достоверно точно, так искусно, что картина показалась ей правдивее самого мифа.
    Стоя на лугу, на экзотическом ковре из гиацинтов, лилий, сладко поют сирены. Воздевая руки, умоляют о любви. Очарованный их красотой, герой поддается искушению. Ради их нежнейших ласк он готов принять мучительную смерть. Правда, хитроумный путешественник кругом застраховался: все эти штучки с воском и крепкие веревки…  Но это было до того, как он узрел прелестниц. Теперь, похожий на безумца, он всячески стремится сбросить узы. Цель его — забыться в объятиях сирен…
    «Очень актуально: соблазняясь ножками, не забывай шевелить мозгами, — усмехнулась Жанна. — Конечно, Гомер преувеличивает: мы не такие кровожадные. Оседлав, мы лишь слегка вонзаем шпоры. Разумеется, если соглашаются везти…»
    — Это что-то! — Она подняла палец вверх.
    — Нравится? — улыбнулся он.
    — Я раздавлена… нет слов… — Она театрально уронила плечи.
    Шорохов направился к окну, поправил драпировки. Жанна поняла, что нужно готовиться.
Шагнув за ширму, стянула свитер, джинсы… Она разделась донага и взглянула в зеркало. Годы тренировок не прошли бесследно. Изящная фигура, осанка — все это придало уверенности, помогло справиться с волнением. Она крутнулась, глянула через плечо. Все вроде безупречно… Растительность внизу ей ни к чему, идеальный вариант — темный треугольник впереди. Это она усвоила еще со времени работы у Полины.  Она подняла с пола трусики, затолкала их под свитер и решительным движением распахнула штору.
Шорохов стоял спиной. Возился с красками, раскладывал перед собой кисти. Художник был так погружен в себя, что ее шагов он не расслышал. Вероятно, к такому «рождению Венер» он давно привык, и их явление во всей красе было лишь незначительной деталью его рабочей обстановки. Во всяком случае, ей так показалось.
    — Эй! — позвала она. Ей хотелось хоть как-то обозначить свое присутствие.
    Он оглянулся. Окинул ее цепким, немного отрешенным взглядом.
    — Пока привыкайте к интерьеру, — сказал он, и едва заметная улыбка пробежала по его губам.
    В его взгляде она не уловила ни явного разочарования, ни восхищения. Это был мгновенно все запоминающий взгляд профессионала. «А где  литавры… где хвалебные слова? Или он настолько хорошо собой владеет, или все эти сирены и им подобные нужны ему как мертвому припарки. Феликс до чего чурбан, но и тот не преминул сказать при первой встрече: «Ты меня прости, малышка, но сперва я должен отдышаться». Конечно, художник это не фотограф, но хотя бы чуточку приподнял брови…»
Она поежилась, зябко повела плечами.
    — Если вам холодно, пользуйтесь рефлектором, — обронил он, смешивая краски.
    «Конечно, нужно вживаться в интерьер — не стоять же здесь, будто солдат в предбаннике в ожидании помывки».
    — Так я и сделаю, — сказала Жанна. — Все-таки за окном сентябрь. А я, знаете ли, теплолюбивое растение.
    На ее замечание он никак не отреагировал, но как показалось, взглянул немного дружелюбнее.
    Она присела, закрываясь голенью, подняла шнур и, обойдя вокруг стола, включила рефлектор.
Шорохов взял со стеллажа картон и кивком головы подозвал к себе:
    — Постарайтесь принять позу, как указано в эскизе. Надеюсь, для вас это не будет сложно?
    — О нет, — глянув на рисунок, с самомнением сказала Жанна. Отойдя в сторону, она эффектно изогнулась, воздела руки. Композиция была не столь уж сложной. Феликс требовал от нее более изощренных поз, и, слава Богу, она справлялась.
    — Вы забыли одну деталь.
    — Какую? — обернулась Жанна.
    — Сирены ходили без причесок.
    Она сняла заколку, выдернула шпильки. Темные, густые волосы водопадом устремились вниз.
    — Теперь как будто бы похоже… — с улыбкой одобрил он.
    — Сколько их всего?
    — Кого? — не понял он.
    — Сирен.
    — Двенадцать.
    — Где вы меня… — Выгнув язычок, она потрогала им небо.
    — ?
    — … намереваетесь расположить? — усмехнулась Жанна.
     — Четвертой справа.
    Она состроила гримасу, скосила взгляд на полотно. «Ланцова успела пролезть поближе к центру», — подумала ревниво.
     — Как видите, места поближе заняты, — будто читая ее мысли, улыбнулся он.
    — Насколько я вас поняла, мы можем начинать? — Она чуть сузила глаза. Стоять перед ним изваянием ей было неловко.
    — Разумеется. Я только проверю, хорошо ли падает свет. — Он еще раз поправил драпировки и взялся за палитру. Одна из сирен, обретая  плоть, характер, стала оживать.
Справившись с волнением, девушка стала всматриваться в картину. Она хоть и стояла под углом, обзор был вполне достаточным, чтобы различать детали.
    — Можно реплику?
    — Валяйте.
    На ее лице блуждала плутоватая улыбка:
    — Они у вас не очень-то похожи на греческих матрон. Те были задастые, дородные…
    — Понятие о красоте меняются.
    — Одиссей в хитоне, гребцы в набедренных повязках… Корабль, одежда — все из той эпохи. А сирены слишком современные, напоминают манекенщиц.
    Он сделал пару шагов назад.
    — Да, тут есть натяжка, — вглядываясь, согласился он. — Но если допустить, что все сирены были юными, то против истины мы не погрешим. Причем, вы это заметили как девушка. А что сказал бы юноша? Сомневаюсь, что сирен они  воспринимают как матрон. То, что считалось обольстительным  во времена Гомера, сегодня вызовет недоумение.
    — А почему корабль без паруса? — не унималась Жанна.
    — Верно, вначале они шли под парусом. Но на подходе к острову «демон угладил пучины зыбучее лоно», и его отцепили от мачты. Видите, он свернут и лежит на палубе? — Андрей ткнул мастихином в левый угол полотна. — Хотя тут и совпадает все с первоисточником, этот момент имеет куда большее значение, чем кажется на первый взгляд. Если оторваться от мифологических событий и взглянуть на замысел картины шире, то корабль без паруса напоминает наше общество, которое утратило ориентиры и вряд ли представляет, куда идет. — Он кинул мастихин и вооружился круглой кистью. –– То же самое и с Одиссеем. Его попытку вырваться из пут, чтобы попасть в объятия сирен, не надо понимать буквально. Его порыв символизирует извечное стремление человека к красоте, любви, добру.
    — И поскольку голос истины слышит он один, то и страдает больше всех, — как бы обобщила Жанна.
    — Вы абсолютно правы, — подтвердил художник.
    «Любят нынче подпустить туману. Наверное, у Гомера был обратный смысл: не поддавайся бездумно искушению», — подумала она.
    С полчаса они молчали. Он уверенно работал кистью, быстро наносил мазки, кое-где втирая,  сглаживал глубокий слой подушечками пальцев. На грунтованной поверхности все явственней, все четче проступал таинственный девичий силуэт.
    — А если Одиссея, — подала голос Жанна, — обнажить, как и сирен? — Ей надоело играть в молчанку.
    Он рассмеялся:
    — Хитон спадает с плеч — торс его открыт и этого достаточно. Без аксессуаров он будет выглядеть смешным.
    — Те сирены, что суетятся на переднем плане, написаны с натуры? — Мышцы у нее стали затекать, и ей хотелось под видом разговора устроить передышку.
    — Ясное дело, каждая из них имеет прототип, — ответил он. — Только они не суетятся…
    Жанна фыркнула:
    — Зовут в свои чертоги?
    — Можно сказать и так, — улыбнулся он. — Их цель — увлечь, околдовать. Это вполне соответствует их сущности.
    — Тела у них красивы, но лица для сирен слащавы. Ведь те были безжалостны, коварны.
    — Позвольте мне не согласиться с вами, — вежливо заметил он. — Когда сирены расставляют сети, они — само очарование. Было бы иначе, никто бы не рискнул сойти на берег. А большинство путешественников, как повествует автор, туда сходило.
    — Ваш личный идеал — красивая пустышка?
    Он снова улыбнулся:
    — Не то, чтобы…  Но и не фурия из роковых.
    –– Все эти нимфы, наяды, одалиски побывали в мастерской? — Она кивнула в сторону картин.
    — Эскизы я пишу по памяти. А чтобы воплотить характер, тут без личного присутствия не обойтись.
    — Это вам не выходило боком?
    — Выходило — и не раз. Дважды мои работы изымали, жгли. В третий — с тесаком в руках на них набросилась супруга. Критики тоже изощрялись. Как только меня не обзывали в прессе — и мистик, и фрейдист, и «сутенер от кисти». Но все-таки собственная пассия перещеголяла всех. Она стала называть меня «певцом промежья». — Полотно под его кистью заскрипело.
    — Что ей не нравилось? — осторожно поинтересовалась Жанна.
    — Что девушки не уступали ей в красоте.
    — Со временем она смирилась?
    — Мы расстались, — коротко ответил он.
    Сердце у нее забилось чуть сильнее, но она мгновенно взяла себя в руки. Ей не хотелось показывать свою заинтересованность.
    — Любовь сожгли обидные слова? — спросила она с сочувствием.
    — Слова тут ни при чем…
    — Она не разделяла ваших убеждений?
    Шорохов глубоко вздохнул:
    — В те годы, когда я начинал, чтобы пробиться на Олимп, нужно было рисовать героев — знатных земледельцев, сталеваров в касках и им подобных. Это был кратчайший путь к успеху — ретивых подпевал система принимала на ура. А направление вроде моего считалось декадансом и означало неизвестность, гонение властей. С таким положением вещей жена смириться не могла. Она была искусствоведом и отлично понимала, что я способнее тех, кто пишет под заказ. И если откажусь от принципов, стану певцом довлеющих идей,   то быстро получу признание.
    — Ей хотелось славы?
    — Где слава — там и деньги. Мои картины покупали, но те, кто писал под заказ, имели больше. — Он сделал паузу. — Кончилось тем, что она сбежала к именитому художнику. Тот рисовал индустриальные пейзажи. — Он повернулся к ней. — Помните эти плакатно-счастливые лица на фоне ужасающих конструкций?
    — Конечно, помню. Меня от этого тошнило, но в школе нас водили на такие выставки. И попробуй откажись пойти…
    — Так вот. Мой соперник в этом преуспел. Ходил с «Зенитом», щелкал, проявлял, проецировал на полотно — это действо называлось «романтический монтаж» — и очень скоро оказался в числе заслуженных.
    — Но это в прошлом, — вставила она. — Теперь вы поменялись с ним ролями. Вы выставляетесь, а его поделки в лучшем случае пылятся где-нибудь в запасниках.
    — Разумеется, — усмехнулся он. — Как ни изощрялись такие ловкачи, стараясь угодить верхушке, образ мужеподобной тетки, как идеал прекрасного,  в сознании людей не утвердился.
    «Он не такой сухарь, как мне представила его Марина… — Она скользнула взглядом по его лицу, потом по всей фигуре. — Красив, подтянут — на вид ему не больше тридцати». Она представила себя в его объятиях. Вполне… вполне возможно это… От этих мыслей всю ее обдало жаром, и она вдруг с удивлением отметила, что корабль на полотне качается. Она сильнее уперлась в пол, встряхнулась. Все стало на свои места. Она поняла, что от неоправданных фантазий закружилась голова.
    — Можете немного отдохнуть, — услышала она. — Я за это время «пошлифую» волны, — Шорохов добавил в церулем белил и шагнул с палитрой в левый угол.
    «Неужели амазонка с тесаком так его достала, что он дрейфует до сих пор один? — расслабляясь, думала она. — Ведь, судя по его картинам, он вовсе не аскет. Он подлинный ценитель красоты».
    — Ваша жена была красивой? — Сделав пару упражнений, она остановилась у мольберта. — Извините, что я набралась наглости спросить…
Он повернулся и жестом указал в сторону окна:
    — Видите в простенке Галатею?
    — Да, — кивнула Жанна.
    — Она послужила прототипом. Так что судите сами.
    Еще бы — отказаться от возможности узнать, на ком он в юные лета остановил свой выбор? Ясное дело, что она сравнит. И сравнит весьма придирчиво.
    Она подошла и, сузив глаза, всмотрелась. «Если не принимать в расчет сюжет, то остается белокожая красавица с умным, проникающим в душу взглядом. Вполне достойна быть среди богинь, если стилизация под нереиду не исказила суть. К тому же, по причине близких отношений, такие дамочки, пока не воплотятся в нужный образ, могут десять раз отвергнуть неудачный вариант. Но если у нее действительно такая стать…»
    Размышляя, она прошла к другому полотну.
    Это ближе к авангарду. На всхолмленные пески снижается корабль тарелочного типа. На переднем плане — нагая женщина протягивает шар. Внутри — зародыш-гомункулус. Точно такой же шар, но с черепом, в другой руке.
    Жанна улыбнулась: «Коротко и ясно. Если бы не наш все обновляющий сосуд, где бы вы сейчас сидели, милые?»
    С возрастающим интересом она прошлась вдоль стен.
    Эсфирь в высокой раме… Змееволосая Исида… Суламифь… Агарь… Входящая в проем дверей Лилит…
    Она взглянула еще раз и застыла будто вкопанная: первая жена Адама показалась ей знакомой. «Постой… — враз осенила мысль. — Да это же Полина! Та же горделивая осанка, насквозь пронизывающий взгляд, волосы-прутья над выпуклым высоким лбом…» Она отступила на шаг назад, пристальней взглянула на других. Суламифь чем-то напоминала Майку. Библейская Агарь ей показалась похожей на Кристину. Вот сюрприз!.. Оказывается, и эти стервы умудрились раскинуть здесь свой караван-сарай… Колени у нее ослабли. Лицо и шея горели как в огне. Чтобы прийти в себя, остыть, она направилась к окну.
    Смеркалось. С улицы доносится монотонный гул. Она приоткрыла створку и, вглядываясь вниз, в узорчатый ковер огней, машин и маленьких фигурок, попыталась справиться с волнением. «От майки и Кристины этого можно ожидать, но чтобы Полина?..» Вспомнив, что она в костюме Евы, Жанна отшатнулась, быстрым шагом подошла к мольберту.
    — Кто вам для нее позировал? — Она указала на Лилит.
    Шорохов в раздумье сдвинул брови:
    — Это была необыкновенная модель… слишком необыкновенная, — добавил он, взглянув поверх нее. — С весьма широкой эрудицией и очень яркой, взрывоопасной красотой. Картина написана давно, но этика не позволяет мне назвать фамилию.
    Заложив  ногу за ногу, Жанна уселась чуть поодаль.
    — Вас что-то связывает с ней?
    — Она фотограф. Много лет мне поставляет снимки. Мы давние друзья, — добавил он.
    «Когда говорят о давней дружбе, нужно понимать, что речь идет о давней страсти», — подумала она.
    — Понятно… — сказала она.
    — Что понятно?
    — Почему здесь столько сногсшибательных красоток. Ведь вы не просите ее прислать дурнушек?
    — Я рисую то, что стоит рисовать.
    — Хотя бы для контраста взяли каракатицу, — поддела Жанна.
    Он рассмеялся:
    — На них нет спроса. Красавиц, особенно известных, всегда есть шанс пристроить.
    — Отчего же до сих пор вы не пристроили Лилит?
    Шорохов задумался:
    — От желающих ее купить не было отбоя.
    — И что же? — Ей хотелось эту тему чуть развить.
    — Это удачная работа, и навсегда останется в коллекции, — сказал он, отведя глаза.
    — По этой же причине так хорошо здесь чувствует себя Агарь?
    — Ее так долго отовсюду гнали, что в самый раз немного отдохнуть, — отшутился Шорохов.
    — А Суламифь? И те русалки, что сохнут у стены?
    — Они написаны по снимкам.
    — Мне больше всех понравилась Эсфирь, — улыбнулась Жанна.
    Шорохов взялся за палитру.
    — Если вы успели отдохнуть, давайте продолжать…
    — О, я чувствую себя прекрасно! — Она поднялась. Опять вскинула руки. — Извините за глупые вопросы. Я чересчур увлеклась.
    — Мне они не показались глупыми, — мягко ответил он. — Скорее наоборот… — Девушка ему определенно нравилась.
    — В самом деле? — просияла Жанна. «Кажется, лед немного тронулся».
«Что со мною происходит? Объясняю, отвечаю на личные вопросы… Никогда я этого не делал прежде. Что за наваждение — я вижу ее в первый раз и уже едва собой владею…»
    — Может быть, нам сократить дистанцию? — нарушил он молчание.
    — О, я не против, совсем не против этого… — вспыхнула она. Испугавшись, что ее слова могут быть неверно истолкованы, она добавила: — Я имею в виду вести себя не так официально.
    Он улыбнулся:
    — Я то же самое имел ввиду. Ведь мы не на приеме, правда?
    — Конечно, мы не на приеме…
    — Тогда без «вы»?
    — Ну разумеется, — с энтузиазмом подхватила Жанна. — Я думаю, что и для вас так будет лучше. — Она замялась. — Чтобы понять другого, нужно чувствовать…
    — Что чувствовать?
    В ее глазах зажглись озорные огоньки.
    — Ну, эти самые слова…
    — Чувствовать через слова?
    — Не загоняйте меня в угол, — рассмеялась Жанна. — Все равно я первая не буду говорить вам «ты».
    Скрестив руки, он с улыбкой откинулся на спинку стула:
    — Хоть ты и задиралась здесь, но ты отличная малышка…
    — Правда? Я тебе нравлюсь?
    — Очень, — сказал он с чувством.
    — И ты мне нравишься, — призналась девушка. — Такой классический, неподражаемый… И очень милый… — Она потупила глаза.
    «Какая обворожительная девушка! Сколько тепла и нежности во взгляде. Какие волосы, какие восхитительные линии!»
    — Вообще-то я не натурщица… — будто читая его мысли, сказала Жанна.
    — А кто же ты? — встрепенулся он.
    Она перенесла свой стул поближе:
    — Вероятно, тебе это покажется смешным, но я тоже изучаю живопись — учусь в лицее. Правда, я работаю в другой манере — пишу городской пейзаж. Я только начинаю и еще не знаю, что из этого получится, — говорила она, сбиваясь. — И когда моя подружка побывала здесь и расписала все как есть, — она успела воплотиться во вторую справа, — я решила взглянуть на все сама.
    — Ты, малышка, правильно решила, — сказал он после минутной паузы, — но зачем же этот маскарад?
    — Я и сама не знаю, — беззащитно улыбнулась Жанна.
    — Выходит, и эта девушка водила меня за нос? — Он взмахом кисти подчеркнул Ланцову.
    Жанна уперлась руками в стул:
    — Как и я, она в восторге от твоих картин. Она меня заверила, что ты отшельник и попасть к тебе иным путем, кроме того, что мы предприняли, пустая трата времени. И я с ней согласилась — как-никак у нее был опыт.
    — Да, опыта ей не занимать, — с иронией заметил он. — Она так лихо справилась с ролью, что я за три сеанса ничего не заподозрил.
    — Но она же «воплотилась», и в итоге получилось здорово. Ей, как и мне, хотелось выкинуть что-нибудь оригинальное.
    — Хороши подружки…  А что сейчас? — спохватился он. — Я же не могу все это соскоблить?
    Она откинула назад густые пряди:
    — Ну зачем скоблить, менять что-либо? Ты все закончишь. Если ты не против, я буду приходить.
    — Конечно, я не против… Лучшей сирены мне не отыскать — мы славно потрудились.
    — И приятно обо всем поговорили, — подхватила Жанна. — Ты же не скучал со мной?
    — Нисколько. В мою обитель ворвался свежий ветерок.

/ фото с  картины художника Александра Исачёва "Искушение" /