Катя выбирает из двух парней

Катя лежит на диване и смотрит в потолок. Ее темные длинные волосы черным нимбом окружают маленькую красивую голову, словно раскинутые в стороны руки. Модный розовый свитер бугрится на небольшой ровной груди. Длинные стройные ноги вплотную обтянуты черными джинсами, как будто это и не  штаны вовсе, а колготки (парням такое нравится). А на джинсах — складки, словно змейки, разбежавшиеся тут и там, и теперь затаившиеся, готовые ожить в любой момент, как только хозяйка задвигается. Больше всего складок — как  лучи солнца — расходятся от ее Главного Места, того, которое всем так хочется потрогать.


Лицо Кати бледное, почти белое. Это оттого, что она сегодня была на лекциях и почти ничего не ела. Надо бы встать, пойти на кухню и приготовить что-нибудь, да лень. Маленькие плотные губы сложились в еле заметную улыбку, прямой нос чуть великоват, глаза — большие и серые. Если бы кто-нибудь смог залезть на потолок, куда смотрела Катя, и окинуть ее взглядом, он бы увидел обычную русскую девушку лет двадцати, не суперкрасавицу, но и не уродину, с неопределенным выражением лица. Да, неопределенность, вот что бы он увидел. Катино лицо выражало непонятно что — то ли какую-то потрясающую по силе жизнестойкость, желание жить и жить дальше, не задумываясь ни о чем, как кошка, то ли, наоборот, сомнение абсолютно во всем — и в самой себе, и в других людях, и даже в самой жизни, стоит ли она, чтобы ее проживать.


Катя дышала. Ее грудь ровно поднималась и столь же ровно опускалась обратно, ее рот, чуть приоткрывшись, впускал и выпускал из себя воздух. Она дышала и, казалось, что вместе с ней дышит вся Вселенная. Дышала и думала о том, насколько человек, все-таки, зависит от внешнего мира, о том, что  без обмена с внешней средой жизнь невозможна.


А смотреть на потолок было интересно. Потолок был бело-серым, покрасили его уже давно, поэтому довольно часто на нем встречались разные «неправильности», — то это были какие-то черточки, то серые и темные пятна, то разводы. Кроме этого, на потолке Катя видела вещи, которые были там изначально, с самого момента отделки — ровные линии, пересекающие его поперек, и, самое главное, - еле видные за побелкой «узоры» плиты. Они  казались девушке такими таинственными загадочными, нерукотворными, а еще — следами какой-то потерянной рукописи, иероглифами. И эти иероглифы, которые она должна однажды расшифровать, поведают всему миру о его скором, и теперь уже стопроцентном, конце.


Но это — еще далеко не все, что было интересного на потолке. Всю его площадь покрывали тени, они падали от дневного солнца, вернее, от тех препятствий, которые светило встречало в Катиной комнате на своем вечном пути — так, что на потолке были видны темные силуэты рабочего стола, балконной двери, книжной полки, занавесок и даже тюли, причем эта тень, в отличие от всех других, была не плотной, а прозрачной. Тени выстраивались в длинный ряд, находили друг на друга, соперничали, громко шептались...


Катя дышала и смотрела.


Но, все равно, надо было возвращаться в реальную жизнь. А реальная жизнь состоит только из проблем — из тяжелых болевых точек, мигающих в мозгу. И Катя вернулась. Хотя это был вечер пятницы, занятия кончились, и, по идее, можно было бы ничего не делать, но, как на зло, именно этим вечером ей нужно было принять важное решение. А принимать такие решения она не любила и не умела. Катя подумала обо всем этом и сразу же забыла, что она дышит и что смотреть на потолок так интересно.


В понедельник, в перерыве между занятиями, к ней подошел Петя и сказал, что вечером в субботу он идет к своим друзьям на большой «тус», и что... что... вобщем, пойдет ли она с ним? Катя широко улыбнулась и в ее глазах загорелся яркий, чуть ли ни божественный, свет. Ну конечно, она пойдет, о чем разговор.


Здесь требуется небольшая справка. КТО ТАКОЙ ПЕТЯ. Это был высокий красивый парень с узким лицом, в очках. Все с Петей было хорошо — если бы Катя думала о браке, хотя это было совсем не так (чур меня, чур, говорила она, когда эту тему кто-то поднимал в разговоре), то он был бы весьма завидным женихом. Перспективным во всех отношениях. Он был круглым отличником и «шел на красный диплом», но — не ботаником. Он любил отдохнуть, выпить и даже покурить — но знал меру. Регулярно занимался спортом. Вобщем, он был одним из миллиона современных молодых людей, которые неслись по жизни, ни о чем особенно не задумываясь.


(Вот, я написал это, и читатель, наверное, подумал — ага, значит, автор осуждает этого тупана Петра, хотя и ловко вуалирует свое отношение. А вот и нет, нисколько я не осуждаю, - да, я сам не такой, ну и что с того? Может быть, я, уставший нести свою обремененную умными мыслями голову, таким людям даже завидую? Не говоря уже о том, что они не такие уж и глупые...)


Петя ухаживал за ней недолго — не больше месяца. Их отношения (о, господи, - «отношения»...) мягко переходили от просто хорошего знакомства к чему-то серьезному. Хотя они еще даже не целовались. Он нравился Кате — ей было приятно такое настойчивое внимание одного из первых парней всего курса, такого блестящего, такой презентабельного...   


(А после этой фразы читатели, считающие себя особенно проницательными, подумают, - а-а-а-а, нам все понятно! Петя — блестит, но не золото, Катя, на самом деле, его не любит, ей просто хорошо от того, что все девчонки ей завидуют. Второй же парень, в отличие от Пети, - это ее настоящая любовь, true love, так сказать. Нам все ясно! Вот, какие мы умные!


Я же таким читателям отвечу — если вы такие умные, то можете и не читать ничего дальше. Потому что, видимо, ваши представления о жизни и сама ваша жизнь не выходит за рамки голливудской мелодрамы. True love \ не  true love... Вот, собственно, и все.


Назло таким людям, специально в пику им, я кое-что добавлю про Петю и отношение к нему нашей красавицы.)


Впрочем, нельзя сказать, что Катю волновал только этот, чисто внешний, момент. Она часто общалась с Петей и знала, что под той маской вечно смеющегося светского молодого человека, каким его видели многие сокурсники, скрывалась очень интересная личность — он много читал (а его любимым писателем был Достоевский), часто ходил в театр и особенно в оперу, он очень любил свою маму (отец от них ушел уже давно)...


(Вот так вот! Получили! Получили! Yes, yes, yes, моя взяла!)


Вобщем, все у них было хорошо, на мази, так сказать, и Катя от самого понедельника и до четверга радостно предвкушала их свидание с Петром, мечтала, что они, наконец, поцелуются... А, может, и больше? Ну, это вряд ли, конечно... Когда она, все-таки, очень редко, словно заглядывая в пропасть, думала о том, что «больше», оно казалась ей чем-то жутким, страшным и одновременно — как магнит, притягивающим ее. Пальцы начинали дрожать от волнения и желания, а в паху все перехватывало, мутило, словно внутри нее был настоящий водяной омут. Голова вдруг отключалась, просто переставала думать, и вся жизнь без остатка уходила «вниз», в глубину, в Главное Место.


Почему ей было хорошо до четверга? Потому что именно в этот день — вчера — она получила еще одно приглашение и тоже, вот блин, на субботу. Второго парня звали Сергей.


КТО ТАКОЙ СЕРГЕЙ. Катя познакомилась с ним в фитнес-клубе. Она ходила туда каждую неделю, у нее был абонемент. Конечно, на ее затянутые в облегающий костюм ноги, грудь и попку заглядывались многие (Кате вообще нравилось, что у мужиков в фитнес-клубах глаза прямо-таки разбегались, так что их даже было жалко). Она тоже на них посматривала, ей было приятно находится среди спортивных молодых тел, покрытых тонкой пленкой пота, шумно вдыхающих и выдыхающих.


И вот, как-то раз, это было пару месяцев назад, от этой массы спортивных тел отделилось одно из них и подошло к Кате. И заговорило — о какой-то ерунде, об упражнениях, о том, как их нужно делать, а как не нужно. Это был Сергей. Он был низкого роста, крепкий, коренастый, с большой головой и короткой стрижкой. Лицо его было несколько монголоидным — узковатые карие глаза с острым цепким взглядом, жесткая улыбка маленьких губ.


Они стали общаться. Выяснилось, что Сергей закончил школу и «Лицей» (Александр I и Пушкин перевернулись в своих гробах после такого «Лицея») и работает в небольшой фирме своего отца. Сергей, впрочем, не был «пэтэушником», а если и был, то умело скрывал это. Он был вполне вменяемым парнем, матом (по крайней мере, при Кате) не ругался, говорил о том, что с годами хочет открыть свою фирму, о своей любимой музыке и фильмах (кстати, их с Катей вкусы иногда совпадали). Приятный парень, а еще в нем привлекала какая-то внутренняя устойчивость, чисто генетическая, конечно.


Но «отношений» у них не было (о, господи, опять отношения...). Просто — разговоры. Конечно, Сергей мог выступить для Кати как «запасной аэродром», в случае неудачи с Петром или с кем-то другим, но не более.


И вдруг... В четверг он, как всегда, подошел к ней и сразу — с места в карьер — сказал, что он приглашает Катю на ужин, в ресторан. Она обалдела. Правда — не ожидала такого, совсем. Это обалдение было, конечно, радостным. Ну надо же, блин, какой я становлюсь популярной, подумала Катя. От радости мозг переклинило, и она уже хотела согласиться (Сергей нетерпеливо смотрел на ее губы, с которых вот-вот должно было сорваться «Да»), но вдруг вспомнила — а как же Петя? Катя побледнела. И, наконец, сказала: «Слушай, Сергей... Ты меня прости... Я, вообще-то, готова, но у меня в этот день могут быть дела. Понимаешь?» Бедный Сергей нахмурился. Это было похоже на остановку вечного двигателя. Девушка снова заговорила: «Давай с тобой сделаем так. Я тебе завтра вечером позвоню. Окей?» Он глубоко вздохнул. «Окей». Катя, как могла, утешила будущего бизнесмена, дав ему понять, чтобы он не расстраивался заранее, что ничего еще не решено. Дождалась, когда на его суровом лице появилась, кажется, искренняя улыбка. И потом они попрощались.


А теперь Катя лежит на диване и думает. В полной тишине квартиры иногда урчит живот, напоминая хозяйке о своей покинутости.


Что мне делать? Кого выбрать? Можно, конечно, позвонить Сергею и сказать, - давай отложим ужин на следующую неделю. И не париться. Да, можно, но я не хочу этого делать. Хочу решить. Хочу, но не могу. Кто мне больше нравится?


Этот вопрос ставил в тупик. Катя видела, что с одной стороны была ее жизнь, реальная, настоящая, и в ней были и Петя, и Сергей, и много других интересных мальчиков. А, с другой, - был этот вопрос о том, кто нравится больше. Вопрос казался мечом, который рассекал ее жизнь, уничтожал ее, превращал радость в мучение. Но и избавиться от него тоже было невозможно. Он застрял в голове, в сердце, и требовал ответа. В Катиных глазах выступили слезы. Она досадливо выругалась и стала осторожно загонять их обратно. Да, потолку было явно легче, чем ей.            


(Так что, дорогой читатель, не спеши с выводами. Кате нравились оба парня и в одинаковой степени. Петр казался продвинутым и даже слегка аристократичным, а Сергей — надежным. Искать в ее симпатиях более слабую и более сильную — бесполезно, так же, как и более истинную и более фальшивую. Что же ей, бедной, делать? Я и сам этого не знаю. Я вообще — очень плохо знаю «реальную жизнь».)


Вдруг в дверь позвонили. Катя нахмурилась, подумав, что это были родители, но оказалось не так — пришла ее старая подруга Вера. Она была того же возраста, жизнерадостной чуть полноватой блондинкой, одетой в красивое черное платье. Катя, настрадавшись, закричала от радости и бросилась ей на шею.


Через три часа, вечером, (родители так еще и не пришли) на кухне Катиной квартиры можно было увидеть сцену — две девушки едят конфеты и пьют джин-тоник, на столе — пустые железные банки. Телевизор включен на полную громкость, поет какая-то модная песня. Девушки орут, что есть силы (на их раскрасневшихся лицах — бесстыжие улыбки): «Я твое пианино, ты мой настройщик! Мы так летали, что не заметил твою ма-ать... И она сказала, что я просто...» Они смеются, пропуская в тексте песни матное слово. И потом взрываются на припеве: «Мама Люба давай давай давай! Мама Люба давай давай давай!» Пьяные в дупель, они обнимают друг друга, сидя на кухонном диванчике.


Потом немного успокаиваются. Катя делает звук тише. И говорит:
- Знаешь, Верка, я здесь в такой переплет попала...
- Ты что, мать, залетела?
Снова смеются.
- Да нет, да перестань ты. Ну блин, Вера, хватит ржать, ты мне подруга или нет, в конце концов? 
- Ну все-все, я молчу.
Катя рассказывает о двойном приглашении. Вера не верит, переспрашивает. Поднимает подругу на смех. Наконец, Катя говорит:
- Что делать-то? Скажи?
Девушка пытается думать. Пожимает плечами.
- А может тебе их обоих на хер послать, а?
Катя улыбается:
- Да ну тебя. А я на тебя надеялась.
Вере приходит в голову новая мысль:
- Или наоборот, Катька, слышь? Дай согласие обоим. Это будет круто! 
- Я всегда знала, что по тебе, Верунчик, сумасшедший дом плачет.


Наконец, - как всегда, не вовремя — нагрянули родители. Верка, стерва, сразу убежала домой, еле-еле стоя на ногах, а отец и мать набросились на Катю, крича, что она снова устроила дома пьянку. Катя тоже что-то им покричала, а потом закрылась в своей комнате. Из-за двери еще доносился папин голос. «Уроды, блин», подумала она. Снова легла на диван. Голова страшно кружилась. Но все равно было весело, и еще — на все было насрать.


Катя взяла в руки дорогой мобильник, он засветился, как маячок, в абсолютной темноте комнаты. Выбрала Сережин номер и непослушными пальцами написала ему SMSку: «Я соласна». Потом заметила, что пропустила букву «г», но не стала ничего исправлять. И нажала на кнопку.


После чего провалилась в сон.       


На следующий день, в субботу, она никуда не пошла — ни на вечеринку с Петей, ни на ужин с Сергеем. Голова после вчерашнего болела, и она весь день проторчала в Интернете. Таким образом, она сделала то, что посоветовала ей Вера, причем выполнены были оба совета.


Вопрос: почему Катя так сделала?


Она этого не знает.


Ты этого не знаешь.


И я этого тоже не знаю.


Вселенная — мир неопределенности. Она с неопределенности начинается, неопределенностью продолжается и неопределенностью заканчивается.


Вот так.







(Дополнительные материалы. Сон пьяной Кати в ночь с пятницы на субботу.



Я лечу над землей. Свистит ветер, облака проносятся справа и слева от меня. Мне хорошо. Мне очень хорошо. И вдруг я вижу внизу огромную поляну, это, видимо, лето, тепло. На поляне — голые мужчины и женщины любят друг друга. Но меня шокирует не столько это, сколько их количество. Оно огромно. Каким-то образом я понимаю, что здесь все люди, все семь миллиардов. Это всечеловеческая групповуха.


Вдруг меня начинает тянуть вниз, я не хочу этого, но падаю, как огромный тяжелый камень. Я приземляюсь на краю этого поля, не разбиваюсь, и начинаю смотреть на этих людей внимательнее. Они громко кричат и стонут. Мужчины держат в своих руках женщин и судорожно двигаются в них, те опираются руками о землю или о других людей и тяжело дышат... Кто-то из женщин хватает освободившийся член и засовывает его себе в рот, где-то я вижу однополые пары (и, с отвращением замечаю, что смотреть на них мне не противно)...


Я замираю от ужаса и желания — передо мной огромное животное, которое состоит из семи миллиардов клеток, оно дышит, двигается, брызгает слюной и спермой...         


И вдруг я замечаю знакомых мне людей. Я вижу своих отца и мать, свою учительницу, и многих других — все они заняты одним и тем же. Я отворачиваюсь.


И вижу себя. Мое тело в руках у двух мужчин и... одной женщины. Я смотрю еще, и понимаю, что это Петя, Сергей и... Вера. Петя пристроился ко мне сзади, а Сергей делает то же самое с моим ртом, Вера — запустила руку в мое Главное Место. Я — та, которая с ними — громко мычу от наслаждения. Потом мы все кончаем и расползаемся, в поисках новых пар.               


Я смотрю на все это, не в силах оторваться. Смотрю и думаю — раньше мы все были вместе, а теперь стали такими бесконечно одинокими. Мы закрылись в своих квартирах, в своих одеждах, в своих жизнях и смертях. Мы как спутники планеты, которая погибла, - несемся по своим траекториям, в разные стороны и пересекаемся крайне редко. Раньше нас не было, а было только одно человечество, но время разбило этот сосуд. И появились мы.


А, если ты есть, значит, ты должен делать свой выбор. Надеясь, что тот, кого ты выбираешь, хотя бы отчасти напомнит тебе утраченное наслаждение и свободу древних времен. Когда никакого выбора не было и в помине.)






25 ноября 2011 года,
Колтуши