Академия, академия, горы книг... Завершение учёбы

    

  5. Ленинград. Квартирная “эпопея” или обмен шила на мыло

        Я у мамы был любимым сыном, может быть потому, что был последышем, а может бать потому, что был более благополучным, чем другие дети, никогда, нигде не доставлял ей расстройств и переживаний. Поэтому разлуку со мной после моего отъезда на учёбу в академию она переживала особенно остро, тем более что обстановка в семье в Краснодаре не содействовала спокойной безоблачной жизни. Естественно, что после получения мною офицерского звания она стала проситься ко мне в Ленинград.

      Я не мог отказать ей в этом, хотя и понимал, что это создаст мне немалые трудности и в учёбе, и вообще в жизни на частных квартирах, зная её болезненную реакцию на всякие шумы, кухонные запахи и прочие “прелести” жизни в коммунальных квартирах. О съёме отдельной квартиры не могло быть и речи по финансовым соображениям, да и вообще снять такую квартиру было возможно только в случае отъезда хозяев на длительный срок, например, на заработки на Севера, что случалось очень редко, и рассчитывать на это не приходилось.

       И вот где-то в конце сентября 1957-го года мама в сопровождении Оли приехала ко мне на жительство, когда мне до окончания учёбы оставалось полтора года. О приезде своём она сообщила примерно за неделю, и если бы это было в августе, когда идёт интенсивная сдача жилья студентам и прочему люду, прибывающему после каникул или зачисления в ВУЗы, можно было бы найти подходящую квартиру пригодную для проживания в ней полтора года. Но к октябрю всё приличное жильё уже было сдано в наём, и выбирать было не из чего.

       С трудом я нашёл комнату на 5-м этаже в доме на Васильевском острове, в общем-то неплохую, но с условием проживания до нового года, когда должен приехать сын хозяйки сдаваемой жилплощади. Но делать было нечего, ничего более подходящего я не нашёл, и мы поселились у этой хозяйки. Неудобство было в том, что для мамы каждодневный подъём на 5-й этаж оказался неприемлемым, и она жила без прогулок, получая свежий воздух только через иногда открываемую для проветриваемую форточку.

        Это было бы терпимо, так как и в Краснодаре она не очень-то баловала себя выходом из дома на свежий воздух. Но неумолимо приближался день приезда сына хозяйки, и я в конце декабря опять занялся поиском нового жилья. Жильё нашлось, и опять неплохое, и так же, как и предыдущее, недалеко от академии, что для меня было важно, чтобы меньше времени терять на поездки. Мы переехали сразу же, благо вещей было немного, и всё поместилось в одно такси. Последнюю сессию я сдал, не особенно отвлекаясь на хлопоты с уходом за мамой, а она по- прежнему вела в основном лежачий образ жизни, вставая только для того, чтобы умыться, покушать и сходить в туалет.
 
       Но предстоял мой отъезд на месяц на заводскую практику в Куйбышев, и я не знал, как мне её оставить одну. Выручила моя хорошая знакомая, жившая по соседству с квартирой, в которой мы жили с Николаем Селиным,– Нина Сухих. Я к ней питал хорошие дружеские чувства, иногда ходил с ней в кино, а она , видимо, была немного или не немного влюблена в меня. Поскольку тогда отношения между девушкой и парнем не сводились, как сейчас к перефразированному гамлетовскому вопросу “спать или не спать”, то такие отношения были у многих и считались обычными, иногда они трансформировались во взаимную любовь и заканчивались браком, а иногда ничем, как вышло у нас.

       Так вот, когда я поделился с ней своими трудностями, она сама высказала желание помочь и довольно часто заходила в моё отсутствие к маме, покупала ей продукты, иногда что-то готовила и вообще скрашивала её одиночество беседой или чтением книги, насколько позволяло ей время, так как она закончила техникум и уже работала. Маме она очень понравилась, и мама втайне надеялась, что со временем мы поженимся, но я тогда, видимо, ещё не созрел для семейной жизни. Не дождавшись от меня взаимной любви, эта славная девушка из простой рабочей семьи через год вышла замуж за парня, закончившего кораблестроительный институт, который за ней ухаживал уже несколько лет будучи студентом. Надеюсь, что она нашла с ним своё счастье, а больше я об её судьбе ничего не знаю.

       Когда же я вернулся из Куйбышева, меня ждала другая неприятность. За время моего отсутствия хозяйка, сдававшая нам комнату, до этого со времён блокады не разговаривавшая с другой женщиной, соседкой по коммунальной квартире, почему-то перешла от тихой холодной войны с ней к каждодневным ссорам, чуть ли не к дракам. Оказывается, соседка нашей хозяйки по какой-то причине претендовала на комнату, которую мы занимали, и пока она была свободна, неприязнь между ними тлела, а с нашим появлением, дополнительными неудобствами для неё, как она считала, за её же счёт, эта неприязнь и обида вспыхнули ярким пламенем.

      Хотя это пламя на нас не распространялось, всё это нервировало и волновало маму, доводя её до сердечных приступов, и она попросила меня подыскать новое жильё. Я тоже, как и мама , посчитал, что всё это до поры, до времени, и нам лучше не дожидаться ни этой поры, ни этого времени, и начал подыскивать новую квартиру для съёма комнаты.
  Не помню уже, как я умудрялся справляться с учебной нагрузкой в последнем преддипломном семестре, с двумя курсовыми проектами и заниматься поиском жилья, тем более, что тогда не было ни газет типа “из рук в руки” с соответствующими предложениями услуг, ни одной какой-либо другой массовой централизованной информации, а надо было приходить на площадь “пяти углов”, где висели на стенах и столбах разные объявления и собирались люди с предложениями и спросом.

      Но, как и в октябре, в марте было трудно подыскать подходящее жильё, и когда предложили хорошую тёплую комнату с печным отоплением от хозяев, причём не очень далеко от академии, я был очень рад. Квартира располагалась в двухэтажном небольшом доме, одном из многих добротно построенных пленными немцами домов, каких много у нас в Твери, особенно в Заволжье и Затверечье. Район тоже был хороший, в парковой зоне, вблизи Чёрной речки, где произошла дуэль Пушкина с Дантесом. Мы полагали с мамой, что ей очень хорошо  будет здесь весной и летом, можно без труда выходить и подышать свежим воздухом на лавочке в тени деревьев перед домом. Мы быстро съехали со старой квартиры, и первые несколько дней были очень довольны, пока не заметили, что сон у нас обоих беспокойный, а утром всё тело чешется.

       Всё прояснилось, когда мама ночью включила свет и обнаружила массу клопов, целые полчища, чего мы не допускали у себя, живя в бедности в годы войны и в первые послевоенные годы, выжигая их огнём из железных кроватей и вытравливая как-то из щелей в плинтусах и стенах. А тут спустя более 10 лет после войны–такая антисанитария. Когда сказали хозяйке, она клялась и нашим, и еврейским, богом, что к моменту  сдачи нам комнаты вывела всех клопов и в нашей, и в своей комнатах, но они, вероятно, наползли из других квартир. И пообещала ещё раз провести потраву клопов, но через несколько дней как бы в насмешку над хорошими словами хорошей песни “Я люблю тебя, жизнь” “всё опять повторилось с начала”

      Мы всё больше чувствовали себя защитниками осаждённой крепости, силы которых таяли с каждой ночью. Предпринимаемые мамой еженощные вылазки приносили временные успехи, десятки врагов попадали в бутылку с водой и находили там свой печальный конец, но на следующую ночь под покровом темноты новые полчища устремлялись на штурм, не давая нам ни часа передышки. Попытались спать при свете, вначале это привело врагов в недоумение, но потом они осмелели, начинали военные действия малыми группами из засады, что-то типа партизанской войны, и всё опять повторялось с начала.

       Наконец, мы поняли, что лучше оставить врагу пустые стены и сдать крепость, чем лечь здесь костьми и всё равно не удержать её за собой. Теперь уж я первый заговорил о смене квартиры и начал интенсивные поиски. И вот, наконец, повезло, несмотря на то, что время для смены квартиры было неудачное, межсезонное,–шёл месяц март, не то апрель. Хозяйка новой квартиры фактически сдала нам отдельную квартиру, сама  жила у сестры и лишь иногда приходила вечером и оставалась ночевать на кухне, в которой у неё помещался большой шикарный диван, которому мог бы дать с профессиональной точки зрения высокую оценку сам мебельных дел мастер Сердюков, живи он в то время.

     Это было одно из первых приобретений её с мужем, капитаном 2-го ранга, поэтому она им дорожила, и одним из условий найма квартиры была его сохранность и неприкасаемость. Муж хозяйки недавно трагически погиб, и она стала сдавать квартиру, так как одной пенсии за мужа не хватало. По случайности эта квартира оказалась поблизости от самой 1-й, та была на 14-й линии, а эта на 15-й линии Васильевского острова. Квартира была на первом этаже, во дворе был садик, что редко встречалось в ленинградских домах, и мы оба радовались, что нам так повезло.

       В сессию меня ничто не отвлекало, и я сдал её на пятёрки, получив средний бал за 5 лет около 4,4 балла. Предстояла ещё месячная стажировка и затем дипломное проектирование. На время моего отъезда приезжала сестра, всё вытрясла, выскребла вымыла, и соседи по дому, видя её хлопоты во дворе, принимали её за мою жену и говорили: “Вот приехала с Кубани казачка, теперь наведёт порядок, и будет у них всё хорошо, а то разве дело–один мужчина хлопочет вокруг больной матери”. А хлопотать в связи с её здоровьем пришлось накануне приезда сестры, вызывать скорую помощь и даже положить в больницу. Там, когда я приходил проведать маму в форме, молодой лейтенант, симпатичный, энергичный, все больные восхищались мной и завидовали маме, что было для неё лучшим лекарством.

      Пытался её устроить в клинику военной медицинской академии имени Кирова, просил ходатайства у начальника политотдела факультета Нестерова, но тот отказал, сославшись на то, что туда берут только военнослужащих, а членов семей лечат по месту жительства. А наверное, не захотел себя утруждать ради какого-то лейтенанта, мол рылом ещё не вышел, чтобы в такие клиники соваться. Но и в простой городской клинике маму подлечили, она повеселела когда выписывалась, и я даже думал, что она запросится свозить её по местам её юности, где она училась ещё до революции.

      Но она не изъявила такой просьбы, а я не стал сам предлагать, забот и так был полон рот, начиналось вскоре дипломное проектирование, а у меня не была ещё окончательно выбрана тема и вообще было мало материала для проекта, вернее, для общей его части. И тут, как снег на голову, хозяйка с извинениями предлагает нам подыскивать новое жильё, так как она выходит замуж, так вот нежданно–негаданно получилось, хороший человек встретился. Этого хорошего человека я пару раз видел выходящим из хозяйской кухни утром, но не подумал, что у пожилых, как мне тогда казалось, людей (ей 45 лет, ему лет 50) может дойти до такой глупости, как женитьба и выход замуж. Ан, был не прав.

        И начались мои новые квартирные метания, искания, а работу над проектом отложить до лучших времён. А время опять было межсезонное: “стоял октябрь уж на дворе”. Пришлось довольствоваться квартирой на Большой Охте, в часе езды до академии с одной или даже с двумя пересадками на трамвае. Квартира была не коммунальная, хозяйка в квартире была одна, так что ссор  её с соседями как на 2-й квартире можно было не опасаться. Но беда поджидала с другой стороны.

       Наступил ноябрь, пришли холода, и настала пора отапливаться. И тут выяснилось, что печь дымит, и дымит достаточно сильно, так что даже мне было дискомфортно, а у мамы с её мнительностью не только голова начинала болеть, но и с сердцем становилось плохо. Неделю прожили в ожидании, что печь “прочихается”, что сменится атмосферное давление и “ублажит” её, но всё оказалось тщетным.

       Приходил какой-то мужик, якобы разбирающийся в печках, но не нашёл причины дурного поведения печки и ничего не смог сделать, заявил, что она изначально неправильно сложена. А как же люди пользовались ею раньше? И пришлось мне, прожив на этой в общем-то неплохой квартире с душевной хозяйкой всего-то немного больше месяца, снова искать, где бы мы могли преклонить свои бедные головы. Был конец ноября, надвигались сроки предъявления дипломного проекта своему руководителю для получения последних рекомендаций по устранению недостатков.
        Положение казалось отчаянным, и пришлось соглашаться на проживание в одной комнате с хозяйкой, перегородив комнату шкафом и чем-то ещё наподобие шторы. Единственное, что было лучше по сравнению с предыдущей квартирой, это меньшее время езды и без пересадок из района Невского проспекта до академии. Так прошёл ещё один месяц. До защиты проекта оставалось всего ничего, а тут маме стало казаться, что хозяйка квартиры, сравнительно молодая ещё женщина, лет неизвестно скольки, но по мнению мамы слишком фривольного поведения, стала заигрывать со мной и пытаться меня соблазнить.

       Невольно вспомнилась фраза Сталина из его “Краткого курса истории ВКП (б)”: “в это трудное для партии и правительства время троцкисты навязали дискуссию о профсоюзах”.   Мне же тогда было ни до заигрываний, ни до соблазнов, так как на кону были 5 с лишним лет учёбы и мне нисколько не хотелось заканчивать академию без защиты, получать направление на техническую должность и иметь сомнительную возможность защиты через год, то есть каким-то образом повторять печальный, плачевный опыт моего брата с библиотекаршей Клавой в станице Ново–Мышастовской.

      И вот в этой ситуации, когда я пожаловался Фёдорову на трудности с подготовкой дипломного проекта перед показом своих “творений” руководителю наших проектов начальнику кафедры электротехники Лысенко Алексею Петровичу, Слава и предложил мне переезжать в его комнату, которая  расположена рядом с академией, что сэкономит мне много времени, столь нужного сейчас. В тот же день мы переговорили с хозяйкой его комнаты, а на другой день перебрались на новую,
 7-ю по счёту, квартиру. Это было то, что надо, квартира со всеми удобствами и совсем близко, минут 10 ходьбы от академии.

      Если бы такая комната была у нас в течение всех полутора лет жизни в Ленинграде и не требовалось кочевать как цыганский табор! Наконец, у меня были все условия для завершения дипломного проекта. Квартира была тихая, хозяйка хорошая, ничто не мешало работать, завершать оформление пояснительной записки, готовить доклад и плакаты. К началу нового 1959-го года я был готов к защите. Приближался “последний и решительный бой”.

      6. Ленинград. Защита дипломного проекта. Выпуск–праздник

      В конце декабря 1958-го года мы с Фёдоровым получили отзывы и рецензии на свои проекты и определились с датой защиты–13-го января. Темы у нас были, пожалуй, самые актуальные и перспективные, имеющие практическое значение, так как уже была очевидна необходимость того, что мы предлагали и над чем работала промышленность. Тема моего проекта была: “Магнитометрическая автоматическая система посадки беспилотных объектов”, а у Фёдорова–“Автоматизированная система дозаправки самолётов в воздухе”.

       Забегая немного вперёд, скажу, что оба мы защитились на отлично и новый год встречали в отличном настроении. Я купил маленькую ёлку, установил и закрепил её как-то на табуретке, нарядил гирляндами из подручных средств–военных блестящих пуговиц, кокарды, петлиц, погон от парадного мундира и единственной своей медали “40 лет вооружённых сил СССР”, которую водрузил на самый верх ёлки вместо звезды.

       Сообразил какой-то праздничный стол с шампанским и, посидев за ним немного с мамой, оставил её с хозяйкой дожидаться наступления нового года, а сам встретил его с Хохловым и его семейством, на чём он очень настаивал. А вообще-то теперь думаю, что надо было провести этот новогодний праздник с мамой, предполагая, что это, возможно, последний новый год, который мы можем провести вместе. Но, как оказалось, был потом ещё один и последний новый год, 1960-й, который мы встретили вместе, но об этом попозже. А сейчас, на удивление мне, мама не переживала из-за моего отсутствия в новый год и встретила меня утром 1-го января весёлая и всем довольная.

      Очевидно, на неё благотворно повлияло и моё успешное завершение работы над дипломным проектом, благополучное завершение квартирных неурядиц, и скорое возвращение со мной в Краснодар на время моего отпуска после окончания академии. Единственное, что сильно огорчило и расстроило нас в эти дни, это известие о гибели молодого 16-тилетнего паренька, жившего в нашем доме, которого хорошо знала наша хозяйка, а возможно, видел и я раньше, но не мог подумать тогда, что его ожидает вскорости.

       Был он дружинником и вместе с двумя девушками дежурил в близлежащем к кинотеатру “Великан” парке. Увидев, что трое парней пристают к двум девушкам и пытаются затащить их в кусты, несмотря на их сопротивление, он смело вступил с ними в схватку и будучи самбистом–разрядником одного обездвижил, у другого выбил нож, но третий нанёс ему удар ножом, который оказался смертельным. Но пока шла схватка подоспела милиция, и двоих бандитов задержали сразу, а потом и третьего. Было очень жаль парня. Его отвага вызывала преклонение и глубокое уважение, но в то же время вызывал возмущение довольно мягкий, по мнению всех, приговор суда. Под впечатлением этого героического поступка  по горячим следам я написал краткое, но, мне кажется, довольно ёмкое по экспрессии чувств стихотворение “Погиб не на войне”.

               Погиб не на войне
             Памяти 16-летнего дружинника Вадима

         Их было трое, все с ножами,
Но он неравный бой принял.
Девчонок спас, двух задержали,
А сам он смертью смерть попрал.
          В газете позже написали:
“Герой погиб не на войне”.
Убийцам лет по 10 дали,
А надо было бы вдвойне.

        Прошло к тому времени 15 лет, как война откатилась от этих мест, преступность тогда была несравнимо меньше, чем сейчас, а цена человеческой жизни в мирное время намного больше, и потому эта смерть вызвала такой резонанс в городе, особенно среди тех, кто знал этого парня. Не хотелось на грустной ноте завершать описание этого периода своей жизни, в целом-то радостного  и счастливого, но не вспомнить этот подвиг юноши, сына ленинградцев, перенёсших ужасы блокады, было бы несправедливо по отношению к его памяти, как и к памяти всех ленинградцев, погибших, умерших в блокаду, но не сдавшихся, не покорившихся врагу.

        Примеры такой стойкости и героизма, конечно, можно встретить и сейчас, но боюсь, что это теперь гораздо более редкое явление. Но человеческая жизнь, особенно в молодости, так устроена, что всё тяжёлое, тягостное со временем отодвигается назад или в сторону, и человек продолжает жить настоящим, а не прошлым, и надеется на лучшее будущее. А ближайшее радостное будущее для нас было даже не в начале новой самостоятельной, пока мало знакомой нам жизни, а в предстоящем банкете. Для многих выпускников, поступивших в академию уже офицерами, и молодёжи, успевшей жениться во время учёбы,  подходили по этому случаю симоновские стихи:

 “Выпуск–праздник, вдвоём по Волге,
Месяц–в Сочи, в Крыму–неделя.
Отдыхали так, чтоб надолго,
Будто в воду оба глядели.
А вернулись–пошло, поехало:
Назначения, перемещения,
 И винить-то, главное, некого,
Не попросит никто прощения.

       Нам же, холостякам, ещё предстояло узнать все трудности предстоящей офицерской семейной жизни, но всё равно каждый пригласил на этот прощальный бал в одном из ресторанов если не будущую жену, то хорошую девушку, с которой связывали приятные воспоминания. Пригласил и я такую девушку, Валю, с которой поддерживал дружеские отношения, эпизодически приходя в гости к ней и её родителям–Никифоровым: Василию Ивановичу и Елене Матвеевне, каким-то моим дальним родственникам по линии мужа моей родной тёти Крюкова Виктора Павловича. Может быть, я самообольщаюсь, но они вроде бы не прочь были породниться и более близко, поэтому были рады больше, чем их дочка, когда я пригласил её на бал. Возможно, надеялись на продолжение наших встреч и в дальнейшем, но, видно, “не выросла ещё та ромашка…”Хотя вечер мы провели весело, можно сказать, отлично, но на этом наша дружба и закончилась не продолжившись даже перепиской.

       Появился я в Ленинграде вновь уже лет через 5, когда уже был женат, и счёл даже неудобным зайти и узнать, как сложилась жизнь этой приятной во всех отношениях девушки. Банкет прошёл отлично, если кто и перебрал на радостях, то до утра оклемался на диванчике или в кресле в фойе. Запомнилась песня нашего общего сочинения, которую мы распевали, уже изрядно выпив:

Закончим академию и двинем кто куда,
Пойдут по направлениям авто и поезда.
Нас ждёт гостеприимный кров
Родных Курильских островов,
Картишки, пьянки и любовь
 И общество китов.
………………………………….
Эх, мама, зачем меня родила?
Эх, мама, роди меня ты снова.

      Расходились все под утро уже полноценными “академиками”, так как на груди у каждого был “непотопляемый поплавок”, знак об окончании академии. Когда я проводил до дома свою спутницу и возвращался домой, думая, что мама уже волнуется за меня, мне повстречался странный прохожий, босиком, в одних трусах и с сигаретой в руках. Остановившись, он попросил спичек прикурить.

      Позже мне объяснили, что он в этот день в блокаду потерял кого-то из близких, и каждый год на него в этот день что-то находит и он совершает в таком виде прогулку, какой бы мороз ни был, после чего возвращается домой и ведёт себя как и все остальные нормальные люди. Я дал ему спички, сказав при этом: “Спичек мне не жалко, вот молодости уходящей жалко”.

      Конечно, сказал это, рисуясь, загнув насчёт уходящей молодости, вот в том, что с окончанием академии и началом службы в частях уходит пора бесшабашной юности и начинается более ответственный этап жизни, была доля истины и “серьмяжной” правды. Мужчина прикурил, вернул с благодарностью спички, сказал, что мне ещё рано прощаться с молодостью, развернулся и не торопясь пошёл своей дорогой. Человек уже был не молод, а я смотрел ему вслед и думал, как хорошо, что у меня молодость ещё впереди.

         Хорошо, когда всё впереди
И что будет, ещё неизвестно.
Плохо, если вся жизнь позади
И прожита она бесполезно.

       Это стихотворение, уже приводимое полностью ранее, родилось сейчас, когда писал последние строки своих воспоминаний, а тогда казалось, что молодость никогда не кончится, а старость не наступит никогда.  Но время летит как стрела. Пришло время подводить итоги. Жизнь прожита не бесполезно, и в этом я убеждаюсь, когда листаю страницы памяти. Эти две части воспоминаний я успел написать к 50-летию нашего знакомства с женой, 23-го апреля. Ещё две заключительные части постараюсь написать к дню свадьбы–женитьбы, к 29-му октября.