Страх

Автобиографический рассказ в коротких этюдах

Я предельно долго думал над тем, описывать ли мне эти истории. Не покажутся ли они слишком банальными, глупыми или наивными. Не воспримет ли их читатель, как очередные проказы «больного душою писателя». Не назовет ли он автобиографическое произведение очередным текстом «о себе любимом». Припоминаю, как один умник, предпочитающий поддавать жесткой и никчемной критике все то, чего сам делать не умел, твердил мне о том, что писать о самом себе – это (наперед прошу прощения за вульгарность) мастурбировать на собственное отражение в зеркале. Не знаю, как вообще воспринимать подобное, но лично я считаю, что любой творческий человек, вне зависимости от того, чем он занимается, обязан сначала познать себя – свою природу, свой внутренний мир, свое поведение и прочее. Должен, первым делом, научиться описывать именно себя в произведениях, а затем уже всех остальных и все остальное. Как вообще можно познавать окружающий мир, ничего не зная о своем внутреннем?
Но писать о себе тяжело. Всегда боишься что-то недосказать. Страшно произвести что-то лишнее или же, например, то, что читателю знать вовсе не обязательно. Страшно открываться людям, характеризируя себя, описывая свои поступки на бумаге. Никогда не знаешь до конца, кто и как отреагирует. Люди ведь разные. Я никогда особо не ориентировался на читателя. Писал о том, что тревожит и задевает меня, немного все же надеясь на то, что я не единственный, кого волнуют поднимаемые мною темы. Да и ориентироваться на него, я считаю, совсем не стоит. Разумные люди поймут, о чем я пишу и зачем пишу. А глупые, быть может, хотя бы попытаются понять. Выбор всегда за читателем. Ему решать. А мне – писать…

* * *

Студенческая жизнь научила меня многому. Прошу не воспринимать эту фразу, как что-то негативное. Пить и курить меня учили еще в детстве, но как-то не прижилось. Массовые попойки в общежитии, проституция и прочие интересные события – все это довелось мне повидать. Я наблюдал за этим со стороны, делая соответствующие выводы. Те выводы, которые доступны только мне. Я никогда не принимал участия в вышеперечисленной похоти, считая подобное прожигание времени абсолютно меня не достойным. Никому никак не удалось сбить меня с личностного пути и ввязать в какое-либо гнилое занятие. Я – индивидуальность, как это громко не прозвучит. У меня есть своя голова на плечах, поэтому стараюсь доверять только ей.   
Студенческая жизнь научила меня самостоятельности. Разумеется, не сразу и, к сожалению, явно не до конца, но многие уроки я все-таки усвоил. Никогда ранее не покидая своих родителей и свой родной дом более, чем на полдня, мне пришлось одному осваиваться в огромном мегаполисе, где каждый за себя отвечает исключительно сам. Я не говорю уже об адаптации к общежитию, а также об осваивании всех глубин университета. Я думаю, что так называемые «пришлые» провинциалы, решившиеся покорять столицу, сейчас очень меня понимают, насколько тяжело, будучи оторванным от дома и родителей, выживать во взрослой жизни.

На первом курсе я жил в комнате с четырьмя парнями. Все они также были первокурсниками. Периодически каждый из нас уезжал на выходные домой. Кто-то покидал общежитие каждую неделю, а кто-то – раз в две недели. Что же касается меня, то я уезжал на выходные реже всех – в основном, раз в месяц. Не люблю ездить домой, вот и все. Если бы не родители и не уютная квартира, приезжая в которую, чувствуешь себя полноценным человеком в соответствующих условиях, то я вообще вряд ли бы навещал родной город. Как-то он мне вовсе не по душе. Вот только прибываю туда, сразу не по себе становится. Не лежит у меня к сердцу то серое скопление советских построек, грязных разбитых дорог и зомбированных масс. И даже когда называю этот город родным, то чувствую, что лукавлю. Да и скучная поездка в проклятой электричке, которая затягивается на четыре с половиной часа (и  это только в одну сторону), как-то совсем меня не привлекает.
Иногда случалось так, что на целые выходные парни оставляли меня одного в комнате. Я жутко любил эти моменты, поэтому пытался максимально насладиться каждой минуткой столь редкого драгоценного времени. Я брал все хозяйство на себя – тщательно убирал, аккуратно расставлял разбросанные вещи и даже готовил кушать. Мои соседи по комнате обычно возвращались в воскресенье вечером, чтобы удачно в понедельник пойти на пары. Но в те злосчастные выходные, по непонятным мне причинам, в воскресенье никто так и не приехал. Естественно, я совершенно не унывал, как раз наоборот – был крайне рад, что в очередной раз буду ночевать в гордом одиночестве. Правда, радость моя, к сожалению, длилась не очень долго…
Хотелось бы подметить, что общежитие наше имеет блочную систему. На каждом блоке – восемь комнат, кухня и санузел. И блоки эти построены так, что даже сидя в самом отдаленном углу комнаты, невозможно не слышать, что кто-то готовит на кухне или умывается в санузле. Все эти шумы раздаются по блоку такой немыслимой реверберацией, таким звонким эхом, что просто прекрасно слышны они в каждой из восьми комнат. И это только днем. Ночью же, когда практически все общежитие сладко спит, подобные звуки раздаются так щедро, что их можно уловить даже на соседних блоках.

Та ночь с воскресенья на понедельник запомнилась мне на всю жизнь. Я не знаю, сколько было времени на часах, даже примерно нельзя сказать, сколько я уже спал или сколько оставалось до утра. Определенно могу утверждать лишь одно – была глубокая весенняя ночь. Я проснулся от того, что кто-то постучал в мою комнату. И стук этот я услышал будто бы из глубин своего сна, а не из-за двери. С трудом разомкнув глаза, повернул голову в направлении стука. До невозможности сонным сознанием пытался понять, кто и зачем стучит в мою комнату посреди ночи. Я начал прислушиваться. Обычно, если кто-то стоит за дверью, то это слышно так, будто бы происходит у тебя над самым ухом. Любой шорох обуви или одежды, любое чавканье или жевание, любое дребезжание ключей или даже тяжелое дыхание – все эти звуки просачиваются сквозь прекрасные советские двери просто замечательно. Я прислушивался к хоть какому-нибудь проявлению шума, который свидетельствовал бы о том, что за дверью действительно кто-то есть, что мне никак не послышался этот стук. Ноя не слышал ничего. Вокруг стояла такая глубокая тишина, что мне начинало казаться, будто бы нахожусь я вовсе не в своей комнате, будто бы где-то за пределом бытия. Вокруг царила немая всеобъемлющая Тишина. Мне становилось страшно. И страшно уже не от того, что кто-то постучал, а именно от ощущения абсолютного одиночества. Казалось, что я совсем один в этом жутком мире, что вокруг только Страх и Пустота…
Мне было жутко слушать тишину, которая пронзала меня своим ехидным, тихоньким и мерзким хихиканьем, откровенно издеваясь надо мной, прекрасно зная, как я ее не переношу. Тишина и темнота – две вещи, с которыми я просто не могу справиться в этой жизни. Вещи, которые заставляют меня делать все возможное для того, чтоб хотя бы частично приуменьшить их деятельность. К счастью, свет уличных фонарей и мерцание огней ночного клуба, что находится столь недалеко, позволяли себе неким образом все-таки приглушать ночную темень, прорезаясь своими звонкими лучами в мертвое пространство глухонемой комнаты. Я несколько раз приподнимал голову с подушки, чтобы оглянуться вокруг себя и удостовериться в том, что я действительно один. Стук больше не появлялся. Разумеется, я при любых обстоятельствах не открыл бы дверь в столь позднее время, прекрасно зная, что мои соседи по комнате не возвращаются из дому посреди ночи. Не знаю, может все это слишком глупо звучит и такая ситуация кажется абсолютно безобидной, но не стоит торопиться с выводами, не будучи на моем месте.   
Сколько я не прислушивался, стук больше меня не посещал. И за дверью явно никого не было. По крайней мере, этого не было слышно. В один момент я все же сомкнул глаза, стараясь не придавать этой нелепости особого значения. Сон отошел не так далеко, поэтому он снова с огромнейшим удовольствием упрятал меня в своих теплых и весьма уютных объятиях. Я не могу сказать точно, сколько продолжался мой невинный покой, но он все-таки снова был нарушен. На этот раз стук прозвучал намного громче и настырнее. Я резко вздрогнул и мигом открыл глаза. Сон начал пропадать сам собою. Я вновь повернул голову в сторону двери. Снова принялся прислушиваться к любому шороху, но жуткая тишина стала еще гуще, нежели была ранее. Теперь она бросала меня в дрожь, заставляла сердце мое биться быстрее прежнего, навевала страшные мысли. Я лихорадочно мотал головою из стороны в сторону, бегло осматривая каждый угол комнаты. Я был абсолютно один, это точно. По крайней мере, не видел ничего, кроме затхлой пустоты. Но какое-то странное внутренне чувство подсказывало, что все совершенно не так. Я чувствовал, словно кто-то наблюдает за мной сквозь невидимые щели. Я не слышал ничего, но где-то на гранях своей души ощущал, как кто-то тяжело дышит мне прямо в лицо, заставляя бояться все больше и больше…
Я не мог уснуть. Гробовая тишина была такой навязчивой, такой жуткой и противной, что меня просто трясло от ощущения ее мерзкого и унылого естества. Страх не отпускал меня, он все сильнее проскальзывал в недра моей души, заставляя содрогаться от каждого его дыхания. Стук больше не раздавался из-за двери. Теперь мне казалось, словно его и не было на самом деле, будто бы я слышал его во сне. И он специально разбудил меня для того, чтобы эти невидимые ночные силы заставили меня дрожать, забив меня в глубину собственной постели. Я не знал, куда деваться от всей этой жути, которая никак не прекращалась. Складывалось такое впечатление, будто я нахожусь в темной прохладной могиле, что зарыта на десятки метров в глубину пространственного ада. Собственный страх похоронил меня в запредельности бытия. И теперь мне оставалось только мириться с этим. И что самое абсурдное, могилой моей стала самая обычная прямоугольная комната в двадцать квадратных метров, забитая на восьмом этаже этого девятиэтажного уныния…

Я думал, что парни мои приедут сутра, но все же никто не явился. Не помню, когда все-таки уснул той проклятой ночью, но встал я с такой жуткой тяжестью в теле, словно всю ночь разгружал вагоны. Голова также была тяжелой, она никак мне не поддавалась – соображала очень медленно и слишком туго. Даже крепкому утреннему кофе не удалось восстановить мои силы. Первая пара была физкультура, я никогда на нее не ходил. Во-первых, просто было лень в восемь утра целых полтора часа заниматься физической нагрузкой. Во-вторых, все равно приходилось платить деньги за экзамен или зачет. А в-третьих, считал эту пару зря потерянным временем, поэтому вместо этого предпочитал пешие прогулки по городу.
Вокруг все плавало, словно в тумане. Погода была неважная, будто после продолжительного ливня. Воздух был сырой, неприятная и тяжелая атмосфера просто валила с ног. Я не могу сказать, что был сонный, но вот сознание мое было настолько неустойчивым, что я просто поражался этому. Все окружающее казалось каким-то мыльным пузырем. И в нем находились все те люди, которые окружали меня. Иногда кое-кто из них двоился в глазах. Дорога, по которой я неспешно брел, в один момент становилась кривой, ужасно длинной и мягкой. Пространство казалось таким нереальным, таким странным и двуликим… Складывалось такое впечатление, будто бы я нахожусь за толстым пыльным стеклом, которое отделяет меня от действительности. На глазах повисла прозрачная грязная пленка, которая искажала видимое мною пространство. Словно призрак, бродил я среди жуткого «зазеркалья». Тело что-то сдавливало, голова была такая тяжелая, что ей просто явно было легче отвалиться, нежели свисать с моей шеи. Ноги были ватными, они вдавливались в асфальт, небрежно погружаясь в нем и, через силу, очень медленно тащили меня в направлении университета.
В пятнадцатиэтажном помещении моего вуза было так тихо, что мне становилось довольно-таки непривычно. Наверное, именно потому, что первая пара еще не закончилась. Я поднялся на седьмой этаж, где находился мой факультет, и направился к кабинету, где обычно в свободное время располагались актеры студенческого театра, в котором я к тому времени играл чуть более полугода. Небольшая аудитория эта является неким воплощением структур литературно-драматической и художественно-постановочной частей театра. Вне выступлений здесь обычно происходило то, что всегда в театре и происходит между актерами и режиссером: обсуждение пьес и спектаклей, сбор различного реквизита, подготовка костюмов, гримирование и даже репетиции.
В последнее время именно из-за театра я ходил в университет. Только в нем видел какой-то смысл нахождения в том пятнадцатиэтажном унитазе. А насчет учебы следует сказать следующее – то, чему меня пытались научить на лекциях и семинарах, а точнее, именно то, каким образом они это делали, меня перестало привлекать еще на первом курсе. Нет, нельзя сказать, что я был далек от украинской филологии. Сам язык, правда, мне не родной, а поэтому и отношение у меня к нему вторичное. Но ведь страсть к письму и чтению во мне просто бурлила, что как раз крайне важно для филолога. Только прискорбная методика преподавания, которую я наблюдал на занятиях, промывание мозгов различными националистическими идеями, от примитивности и ограниченности которых меня просто выворачивало, навязывание постулата «ты обязательно будешь работать учителем, раз пришел в педагогический вуз», ограничение в правах человека, абсолютное неумение подавать материал, отрицательное отношение директории факультета к самодеятельности – вот та малая часть аспектов, которые меня отвернули от учебы. Поэтому я осознанно начал заниматься самообразованием: читал литературу, которую считал необходимой, ходил в театры, кино и музеи, обогащал себя духовно и морально, занимаясь различными видами творческой деятельности. И именно театр помогал мне во многом, именно он был основной причиной моих появлений в университете, именно он толкал меня на дальнейшее саморазвитие, помогая реализовывать себя как независимую личность.
В аудитории я обнаружил лежащего на диване Романа, моего коллегу по сцене. Он прогуливал пару, а поэтому испугался, когда я вошел – подумал, что это кто-то из директории, хотя посторонние вообще редко туда заходят. Вид он имел неважный, я бы сказал, явно нездоровый. Подозрительная бледность и сонливость на лице подсказывали, что парень не очень хорошо себя чувствует. С нашего короткого разговора я оправдал свои подозрения. Рома рассказал, что всю ночь его мучили едкие боли в животе, причем мучить продолжают до сих пор, поэтому выспаться никак не удалось. Я же, в свою очередь, тоже вспомнил о ночном происшествии и поведал ему об этом. Роман был крайне удивлен моему рассказу.
Я решил оставить парня наедине, чтоб не мешать заслуженному отдыху, поэтому, долго не задерживаясь в аудитории, вышел в коридор. В немом помещении университета было так тошно, что это просто вынуждало меня скорее покинуть проклятое место. Сонная атмосфера в серой мгле тяжелого запаха вновь решилась впитаться в мое естество, насквозь пронзив тело весенней прохладой. Жуткое одиночество и страшная депрессия поглощали меня, окутывая со всех сторон. Они навязчиво скрипели внутри моей души вязкой грустью и неумолимой тоской. Погода не улучшалась. Скорее, наоборот – все предвещало дождь. Мутное, сырое и до невозможности тяжелое сознание давило на стенки моей головы, углубляя меня куда-то в густой невидимый туман. Я слегка улавливал странный шум, который изо всех сил пытался проделать во мне дырку.
Я двинулся к ближайшему ларьку, чтобы выпить крепкий кофе – уже второй раз за утро. К сожалению, это практически не принесло никакого результата. Поэтому я решился выпить еще пару стаканчиков. В некой мере, это рассеяло ту грязь, что все утро мешала нормально воспринимать окружающее, но, правда, желудок мой после такой дозы кофеина начал ныть от боли. Я весьма не прочь полакомиться лишней чашечкой любимого напитка, но всегда стараюсь вовремя себя останавливать. Было время, когда был крайне зависим от безалкогольных энергетических напитков, которые содержат в себе огромную дозу кофеина, таурина, а также весомую массу различных химикатов. И зависимость от этой дряни была настолько пронырливой, что я просто не мог ежедневно не выпивать по половине литра (и это минимум). И так продолжалось несколько месяцев, пока у меня не начались проблемы с сердцем – они и до этого, конечно, были, а теперь еще и заострились. Только тогда я понял, к чему эта гадость меня привела. Напрочь отказаться от энергетиков более чем тяжело, теперь я это точно знаю. Привязанность к кофеину – дело очень серьезное, это ведь не что иное как самый настоящий наркотик, который при излишней дозировке теряет свои полезные свойства, нередко приводя к летальному исходу. Первое время я просто не мог от него отвыкнуть. Вместо энергетиков мне приходилось стабильно употреблять по шесть-восемь чашек кофе ежедневно, чтобы хоть как-то компенсировать былую дозировку кофеина. Затем я постепенно уменьшал дозу, чтобы до конца освободиться от зависимости. Я никому не рекомендую подсаживаться на эту гадость. Привыкнуть очень легко, ведь кофеин, как мы знаем, имеет свойство подбадривать, придавать силы и улучшать настроение. И если, уже будучи зависимым, резко отказаться от него, то просто не миновать глубочайшей депрессии, которая может обернуться весьма нежелательными последствиями. Ведь это вещество на самом деле не придает сил, а забирает их – пробираясь в недра организма, находит запасную энергию, которую человек по ряду причин не может использовать, и приводит ее в действие. А вот компенсировать пробужденную энергию приходится именно бессонницей, недосыпанием, раздражительностью и плохим настроением…   

* * *
               
Я очень долгое время как-то не уделял особого внимания вышеизложенной истории о ночном стуке. И вспомнил ее, честно признаться, не так давно. Но то ночное происшествие повлекло меня еще к одному воспоминанию. Возможно, что, в некой мере, следующая небольшая история покажется слишком похожей, но все-таки рассказать о ней очень даже стоит.
Случилось это весьма давно. Я тогда еще в школу ходил в том самом городишке, которого отныне не переношу. Не могу сказать точно, в какой класс, но мне кажется, что где-то примерно в восьмой. Небольшой четырехэтажный дом, в котором находится наша квартира на третьем этаже, расположен на самой окраине города. Квартира достаточно большая, поэтому окна выходят на восток и запад. Вид из них весьма прозаичен: на западе – огромный заброшенный завод, на востоке – густой сосновый лес. Прямо возле дома расположена пожарная часть, которая долгое время принадлежала именно тому заводу, который виден с западных окон и который давно уже не функционирует. Соответственно, пожарная часть также ушла в небытие вместе с заводом, вот она и пустует теперь. Мой отец работал там много лет, ушел на пенсию заместителем начальника части в звании капитана, умудрившись это сделать еще до того, как это учреждение окончательно развалилось.
Иначе говоря, дом находится на самом отшибе унылого городка. И жителей в нем не так много – на два подъезда приходится всего лишь четырнадцать квартир. Поздно вечером возвращаться домой всегда очень опасно, так как дорога практически не освещается. Я уже не говорю о немалом количестве убийств, что произошли в разное время в районе моста у реки, которая находится столь недалеко от нашего дома. Но моя история не будет связана с убийствами. Все, конечно, более банально, но все же любопытно.

Это было опять же глубокой ночью. Какое время года тогда обитало за окном, я совершенно не могу припомнить. Хотя, наверное, это и не так важно. Я думаю, что если учитывать так называемое «отрезанное от города» расположение нашего дома, то не тяжело догадаться, какая гробовая тишина стоит в его окрестностях по ночам. Любой шорох, любой малейший шум слышен обычно по всей квартире, даже если источник его в самом отдаленном уголке.
Той ночью нашу семью разбудил настырный звонок в дверь. Но это был не просто кратковременный звук, как это обычно и бывает, а вовсе наоборот – кто-то нагло нажал на кнопку и удерживал ее до тех пор, пока в квартире все не проснулись. Я уж было подумал, что явно что-то стряслось, ведь никогда раньше никто не заходил к нам посреди ночи. По быстрым тяжелым шагам я услышал, как мой отец пронесся по коридору и подошел к двери. Я не сомневаюсь, что он был не менее меня удивлен столь позднему визиту. Как только папа провернул ключ в замке, навязчивый и ужасно противный звук звонка, наконец, прекратился. Через секунду отец открыл дверь, но там не было никого. Мало того, нигде не раздавалось никаких шагов, да и вообще какого-либо другого шума. В подъезде было так тихо, как это обычно и бывает ночью в доме, который заселен довольно-таки не густо. А теперь стоит проанализировать следующий отрезок времени. После того, как звонок прекратился, отец открыл дверь. Между этими двумя действиями прошло не более секунды. Тяжело со мной не согласиться, что обычный человек никак не успел бы за такое время так легко и быстро скрыться куда-либо. А даже если бы и успел каким-то чудом совершить подобное, то был бы отчетливо слышен шум быстрой ходьбы или бега по лестнице. Но, подчеркну еще раз, ничего подобного слышно не было, и именно это самое страшное.
Это короткое происшествие как-то быстро забылось нами. Мама сказала, якобы это, возможно, были какие-то хулиганы, на что я ответил, что человек объективно не успел бы скрыться за неимоверно короткое время, и это более чем ясно. На мою реплику тогда никто никак не отреагировал, но, я надеюсь, каждый сделал свои выводы. Произошедшее очень взволновало меня, мне казалось, что наш дом решилась посетить какая-то неведомая сила, причем, возможно, с не очень хорошими намерениями.
Более того, за несколько дней до случая я прочитал одну интересную статью в местной газете, которая еще больше разыграла мое воображение. В статье шлось о смерти мальчика, который умер якобы от обычной простуды. Посреди ночи ему стало плохо, резко поднялась температура, поэтому родителям пришлось вызвать скорую помощь. Никто даже и не думал о том, что уже после медицинской помощи мальчика не станет. Абсолютно ничто не предвещало подобное и, следовательно, даже предположить о возможной кончине никак было нельзя. Казалось бы, на дворе уж давно не средневековье, а поэтому и простуда отныне болезнью называться не может. Нет, это я преувеличиваю, конечно, может, но лечение подобного заболевания вообще не должно составлять каких-либо проблем. Но, по иронии судьбы, наши прекрасные врачи не смогли даже с этим справиться. Иначе говоря, с больницы мальчик уже не вернулся живым. И уже после того его бабушка вспоминала некоторые любопытные факты, когда давала интервью репортерам. Например, о том, что за день до смерти кто-то позвонил в дверь, но, когда ее открыли, в подъезде не было никого…
Не мне судить о произошедшем и не мне разгадывать тайны запредельности бытия. Более чем ясно, что человеку не дано знать все, у него, скорее, другая миссия на земле. И, возможно, ему совершенно не позволено внедряться в неизведанное. Но хотелось бы сказать одно – в любом случае, не советую открывать двери просто так, абсолютно не зная, кто и зачем находится за ними. 

* * *

С самого детства я был сильно увлечен паранормальными явлениями. Страсть к познанию неведомого влечет меня и по сей день. Я даже не знаю, с чего именно все началось, по какой причине столь страшные вещи начали меня привлекать. Но факт в том, что, будучи еще в третьем классе, я взахлеб читал энциклопедии о призраках, НЛО, пришельцах и прочем им же подобным. С неимоверным интересом пересматривал телепередачи о всевозможных аномалиях. И самое интересное, что я верил во все, что только казалось мне хоть немного загадочным и непознаваемым адекватно для человеческого мозга. Что бы это ни было – снежный человек, дома с привидениями, чудовище озера Лох-Несс, какие-либо ведьмы, маги, медиумы, левитации, телепатии – все казалось мне настолько реальным, настолько действительным и существующим на самом деле, что в противности меня никто не мог убедить.
Естественно, после прочтения очередной статьи или просмотра очередного видеосюжета приводило к тому, что по ночам я не мог спокойно спать. Точнее, неспокойным был не сам процесс сна, а, скорее, то неимоверно долгое время перед засыпанием. Оно тянулось для меня, как резина, как бесконечная жвачка, полна различных ужасов. Перед глазами неустанно мелькали жуткие картины паранормальных существ, никак не давая спокойно уснуть. В такие моменты я просто проклинал себя за то, что снова посмотрел тематическую передачу или прочитал страшный отрывок из книги. В такие моменты часто обещал сам себе, что больше никогда не стану интересоваться ничем подобным. Но обещания этого обычно надолго не хватало. Если же мне выпадала возможность поглотить очередную информацию о чем-то запредельном, то я просто никак не мог удержаться от такого соблазна.
Со временем такая страсть начала притупляться. Но интерес к параллельным мирам окончательно меня все же не оставил. Все равно где-то в глубине остался тот стержень, который так влечет ко всему непостижимому. Будучи уже старшеклассником, у меня начала возрастать чувствительность к энергетике. По глазам человека я мог определить, доброй он натуры или наоборот. Хорошие у него намерения или он желает какой-то немыслимой выгоды. Если же мне было некомфортно, находясь в какой-то компании, то, в принципе, было несложно понять, что большинство из находящихся там людей настроены негативно по отношению ко мне. Я стал крайне чувствителен к алкоголю и никотину. Если же раньше я и так не употреблял ничего подобного, то отныне меня просто начинало тошнить от хотя бы малейшего запаха спирта или табака. Это мгновенно вызывало отрицательную реакцию по отношению к тому или иному человеку, если же какой-либо из этих запахов доносился именно от него.
Но это касается не только людей. Я стал очень чувствителен к энергетике пространства. Заходя в любую квартиру, мог сразу ощутить, насколько чистый Дух обитает в ней. Если же энергия квартиры была негативной, то я ощущал неистовую скованность и какой-то невольный страх. Что-то внутри сжимало меня, подсказывало, что среди обитателей квартиры существует какой-то негатив – либо конкретно по отношению ко мне, либо друг к другу. Я не могу сказать, что чувствительность к энергетике – это прямо-таки самый верный и конкретный способ познать весь настрой человека или территории. Нет, скорее, подобная чувствительность слишком абстрактная, и крайне часто ее довольно-таки тяжело уловить. Я не считаю, что такая способность вообще является какой-то паранормальной, запредельной или какой-либо еще. Скорее, каждый человек может ощущать энергетику, просто не все умеют правильно пользоваться так называемым «шестым чувством». Вот именно поэтому вначале этой новеллы я говорил о познании самого себя. Это главный аспект в осязании и понимании столь неизвестного и непонятного окружающего мира.

* * *

Я припоминаю еще одну короткую историю, которая произошла со мной уже после окончания второго курса. Это было летом. Если не ошибаюсь, в начале августа, а возможно, немного раньше. Мы отправились с мамой на юг Сумской области, в небольшой городок, находившийся столь недалеко от областного центра. Там жила подруга мамы с мужем и двумя детьми. Мне не хочется характеризовать этих людей, я думаю, это не совсем уместно. Но отмечу сразу, что, ступив на порог квартиры, попал в жесткие объятия твердой сухой атмосферы. Кто-то мне был здесь не рад, и я со временем чувствовал это все больше и больше. Причем вовсе не уверен в том, что этот «кто-то» вообще видимый для глаз моих. Энергетика была крайне ужасной, я давно не чувствовал такого уныния, которое ощутил там. Меня постоянно тянуло на балкон – ближе к воздуху, я будто бы хотел отдышаться от того негатива, который чувствовал в пространстве квартиры. Мне хотелось как можно скорее покинуть ее, но время, как назло, тянулось так долго, как вообще только может тянуться. Меня спасал только телефон, с помощью которого я мог звонить своей девушке и читать электронные книги, хотя бы немного уходя в себя и отвлекаясь от того безумия, которое обитало в том доме.
И все бы ничего, и не казалось бы мне все настолько противным, если бы не ночь. Снился мне такой кошмар, который самому заклятому врагу не пожелаешь. Во сне меня мучила то ли ведьма, то ли призрак ведьмы, то ли просто какая-то незнакомая мне женщина со страшным лицом и пронзающими насквозь черными глазами. Она душила меня. Душила так настырно, так сильно и старательно, что мне уж казалось, что эта мразь и впрямь меня одолеет. Я думал, что умру, но меня спасла мама, которая спала рядом со мной в одной комнате. Она проснулась от того, как я хрипел и задыхался, поэтому немедленно меня разбудила. Я помню, как проснулся и вмиг прижался к маме. Но последствия сна все же остались – я чувствовал неимоверную боль в горле, особенно, в районе кадыка. Казалось, будто бы все происходило на самом деле, что меня правда душила та уродливая женщина. Я не могу нормально объяснить это – возможно, мое горло ныло от самовнушения. Такое ведь бывает. Если здоровый человек будет постоянно думать, что он больной, то рано или поздно он все же заболеет. А может, в комнате действительно присутствовал так называемый «злой дух», который с такой силой не возлюбил меня. Но самое любопытное то, что наутро я проснулся, не чувствуя больше никакой боли. Я ничего не имею против жителей той квартиры, ничего не имею против их настроя и энергетики. Вполне вероятно, что не они виноваты в том, что происходило со мной. Но, в любом случае, теперь я просто уверен в следующем – никогда больше не стану навещать тот злосчастный дом.

* * *

Мой отец – заядлый рыбак. Никогда не упускает возможности, чтобы уехать к реке и заниматься своим любимым делом. Лет еще так десять назад как-то реже отправлялся – мешала работа, профессиональные обязанности и все тому подобное. А как ушел на пенсию, так практически полностью посвятил себя этому занятию. В некой мере, его можно понять. Чудна же все-таки широкая река Десна, самая длинна притока Днепра (1130 км). Берет свой исток еще в Смоленской области, протекает далее по Брянской, Черниговской, Сумской и Киевской областям. И особенно она прекрасна летом около четырех утра, когда по всей ее поверхности мягко стелется пышной подушкой прозрачный туман, когда он медленно плывет по ее глади, согревая своим белоснежным пером от утренней прохлады. Когда же наступает рассвет, он растворяется, резко пропадает, будто бы специально отдавая речку под опеку летним лучам солнца. И все это, конечно, потрясающе, и все это, безусловно, более чем замечательно, но сколько отец не пытался привить мне свою любовь к рыбалке, к реке, да и вообще к природе в целом, так все его попытки, к его же несчастью, всегда оказывались тщетными и неудачными. Не сложилось как-то у меня с природой, тоскливо мне долгое время находиться среди непорочной дикой земли, куда человеческая цивилизация пока не устремляла свой всепоглощающий взор.
Я – «ребенок асфальта», как принято говорить. Я урбанистичный человек, воспитан в городе, безумно люблю город и все, что с ним связано. И чем этот город больше по территории и чем гуще он заселен, тем сильнее он меня привлекает. Нет, я не любвеобильный человек, не человеколюбивый. Скорее, как раз наоборот – очень замкнутый и ужасно эгоистичный. Просто город люблю не за тупое столпотворение слепых масс, которое его переполняет, а за то, что Город понимает меня. Я умею находить с ним общий язык, знаю, как правильно общаться с ним, я способен любить его. Мне нравиться ощущать его естество, обожаю, когда он наполняет мое нутро, вдыхая новые силы и толкая на совершенно невозможные мысли. Но лучше всего – это когда Природа сливается с Урбаном. Когда бесконечные липы, каштаны, березы, дубы переполняют его пространство. Когда многочисленные парки, скверы, бульвары, сады и даже леса посреди города заселяют его своим зеленым теплом. Когда ставки, озера, ручейки и большие реки прорезают его своей мощной силой, с неимоверной скоростью вдыхают в него влажную мягкость. Это действительно Чудо, когда природа умудряется столь комфортно и уместно располагаться во всех уголках безмятежного города. Вот как в Киеве, например. Ведь мало кто знает, что только сорок процентов территории столицы заполнено жилыми домами, заводами и прочими строениями. Остальные шестьдесят процентов – эта вечная зелень благоухающей природы. И не любил бы я так Киев, если б не было в нем того же седого деда-Днепра, повидавшего много на своем веку, громадных озер на Оболони, искусственных ставков на Нивках, прекрасных парков (в особенности, Отрадный, Шевченка, Победы, Куреневский, Мариинский, Владимирская горка, Ландшафтный), громадных ботанических садов им. Фомина или им. Гришка, а также маленькой, крохотной, узенькой речушки по имени Лыбидь.
Но все же иногда моему отцу удается вытянуть меня вместе с собой на рыбалку. Подобное, конечно, крайне редко случается, максимум – пару раз за лето. И одна из таких поездок запомнилась мне своим неким мистическим, загадочным аспектом. Скорее всего, я тогда закончил десятый класс. Лето после учебы всегда очень долгое, а в некой мере, даже скучное, но я старался его растягивать как можно дольше, лишь бы только не приближать тот злосчастный день, что именуется первым сентября. В то время не было у меня компаний или товарищей, с которыми я мог бы проводить лето, поэтому большую его часть находился в квартире, упорно занимаясь творчеством или же просто тупым и наглым бездельем. Это не могло не привести к тому, что родители чуть ли не силой заставили меня отправиться на пару дней к реке. Естественно, я был далеко не в восторге от данного предложения, но я не мог дать отпор – пришлось ехать. Нет, нельзя сказать, что я прямо-таки с величайшим негативом отношусь к рыбалке. Вовсе нет, я не против некоторое время отдохнуть на природе. Но вот только хватает меня явно ненадолго. Максимум – на один день. Дальше же просто начинаю ныть о том, что мне все надоело и я хочу домой – такой уж прескверный характер…

А теперь о самом интересном. Не так много времени прошло с той поры, когда случилась та страшная трагедия. Начну с того, что совсем недалеко от берегов реки, среди густых полесских лесов, находится детский лагерь. И вот в один прекрасный день, который явно не предвещал ничего ужасного, пятеро подростков возрастом от двенадцати до пятнадцати лет начали готовиться к областным соревнованиям по бегу. Они не нарушали правил движения, не дурачились, просто медленно и не спеша бежали на краю асфальтированной дороги, которая находится посреди того же густого леса и ведет непосредственно к реке. Многие компании на автомобилях отправляются этой дорогой на отдых, но вряд ли с ними когда-то происходило то, что произошло в тот злосчастный день. И вот навстречу молодым спортсменам выехал автомобиль отечественного производства, в котором находилось несколько пьяных мужчин. На бешеной скорости они, будто бы специально, врезались буквально сразу в пятерых ни в чем не виноватых подростков. Естественно, с места преступления скрылись моментально. Одна девочка скончалась на месте. Еще одна – уже по дороге в больницу. Остальные же получили страшные травмы, но, к счастью, более-менее совместимы с жизнью. Автомобиль со злоумышленниками нашли вскоре после трагедии. Они же, как ни в чем не бывало, продолжали торжествовать где-то совсем недалеко от места происшествия. Я не в праве осуждать водителя в чем-либо, это правда, его же собственная совесть обязана его судить. Но то, что он является преступником, более того – самым настоящим убийцей, нельзя отвергать.
Через некоторое время на месте ужасного происшествия поставили небольшой памятник в форме разбитого камня, который будто бы тянется к солнцу. «Словно две разрезанные судьбы», - выразился мой отец, когда мы проезжали на мотоцикле мимо того места. Эти слова впились надолго в мою память. Длинная асфальтированная дорога среди густого соснового леса тянется около километра. Очень редко по ней кто-то проезжает, поэтому обычно там очень тихо и немного даже страшно. И страшно просто потому, что рядом нет ни души. Но ощущения такого одиночества не сравнятся с теми, что я чувствовал у памятника, когда там проезжал. Энергетика, причем весьма нехорошая, я бы даже сказал, пугающая, просто зашкаливает. Сердце невольно ускоряет свой ритм, тело пронизывается легкой дрожью и что-то давит на тебя со всех сторон, словно напоминая о том, что там произошло. И это еще ничего. Теперь представьте себе, какого ехать по этой пустынной дороге около десяти вечера, когда единственный источник света в радиусе одного километра – небольшая фара мотоцикла, пытающаяся хоть как-то прорезать более чем слепую темноту хотя бы на шесть-семь метров вперед. И не видно никаких мерцаний вокруг, и все будто бы застывает в леденящем пространстве абсолютно бессознательного страха, и вся атмосфера нагло молчит, еще больше раздражая твои нервы, разыгрывая фантазию, рисуя жуткие картины в густой темноте. А когда проезжаешь мимо трагического памятника, неведомая сила просто заставляет тебя посмотреть в его сторону, после чего ты вздергиваешься, словно после мощнейшего удара в подсознание. Тебя моментально бросает в дрожь, тело невольно покрывается холодным потом, сердце отбивает неимоверно быстрые такты, чуть ли не вырываясь из груди, и что-то неистово холодное скребет где-то внутри. И ты беспомощен, ты совершенно потерян, ты не знаешь, что делать с этим страхом, который готов в любой момент раздавить тебя окончательно. Перед глазами начинают как-то невольно появляться картины той страшной аварии, что унесла две молодые жизни. Постоянно кажется, что ты вот-вот увидишь кого-то из них. И страшно даже не потому, что ты узришь что-то жуткое, а, скорее, потому, что ты не знаешь, как отреагируешь, каким образом это отразится на твое психике. Жуткий гул мотора, конечно, помогает хоть как-то отвлекаться от всей этой проклятой неурядицы, но именно из-за его шума тебе иногда слышен жуткий крик или нечеловеческий вой откуда-то издали… 

Несмотря на все это, мы без каких-либо приключений добрались от реки до лодочной станции, где у моего отца находится небольшой домик для ночлежки. Но я себе и представить не мог, что вся эта жуть лично для меня еще не закончилось. Сон быстро меня одолел, поэтому грань сознательного и подсознательного как-то нелепо стиралась, вводя, в итоге, в глубокое заблуждение и непонимание того, что же на самом деле является действительностью.
И вот мы снова едем по неимоверно темной пустоте, разрезая гробовую тишину гулом мотоцикла. И я вновь переживаю то, что переживал так недавно. Но все происходит как-то по-иному, как-то более насыщено и пропитано жуткими ощущениями. И вот, наконец, фара мотоцикла освещает то, что я так боялся увидеть. Прямо посреди дороги стоит высокая девочка с длинными темными волосами. Ее белая одежда вся в крови, причем кровь эта черная. Бледное лицо жутко искажено, изувечено, поцарапано, весь облик насыщен только черными и белыми красками. Она смотрит на нас весьма злобно, будто бы это мы виновны в ее гибели. На лице ее отображается лютая ненависть. В один момент мне даже показалось, что ненавидит она не только нас, но и весь этот жестокий мир. И хоть я ни разу не видел девочку на самом деле, но почему-то на сто процентов уверен, что это именно одна из тех двух, что погибли под колесами автомобиля в тот злосчастный день. Она продолжает стоять и не двигаться, будто вкопанная в асфальт. Глаза ее настолько жуткие, что в них просто невыносимо смотреть. Насколько я помню, они были совсем без зрачков, так как видны были лишь только черные глазные яблоки. Рот ее приоткрыт, из него будто бы доносится какой-то страшный шум, который то и дело режет мозги. И с каждым приближением к ней жуткий гул усиливается так, что просто хочется закрыть уши. Отец мой немного взбудоражен, но не очень напуган. Мне показалось, будто бы он давно был готов к этому. «Это она», - что-то подобное услышал от него. Я же, естественно, напротив – меня колотит со всей силы, мне страшно, мне жутко не хочется ее видеть. И вот мотоцикл максимально приближается к девочке, и мы проезжаем сквозь ее тело, как через призрачный туман или облако. Затем я оглядываюсь назад и вижу, что она все-таки продолжает стоять на месте, только уже спиной к нам. И жуткий гул вместе с девочкой постоянно отдаляется от нас.
Проснулся я около трех часов ночи от шума поезда, который проезжал недалеко от домика. И, казалось бы, должен был с облегчением вздохнуть после пережитого кошмара, но никак не мог этого сделать. Страх не желал отпускать меня, он еще долгое время сидел внутри. Сердце колотило с неимоверной скоростью и неистовой силой. И я не знал, как окончательно избавиться от него. На улице было еще темно, и мне как-то до сих пор казалось, что все это произошло на самом деле. Складывалось впечатление, что та девочка до сих пор где-то рядом. Вскоре, конечно, я заснул, и был очень даже рад, что пережил подобное без каких-либо последствий…      

Я еще долгое время анализировал этот сон. И весьма удивлен тому, что до сих пор помню все мельчайших деталей жуткого сновидения, хотя с того момента прошло уже почти пять лет. Я не знаю, зачем она приходила ко мне во сне. Возможно, что все это проделки моего подсознания, которое было так раздражено разгулявшейся фантазией. А может, все это и не зря…
Но как бы там ни было, следует еще отметить один довольно-таки интересный факт, о котором я узнал некоторое время спустя. Дело в том, что одну из погибших девочек я знал лично. Как оказалось, мы несколько лет подряд были в одной группе детского садика. Звали ее Аня. Сказала мне об этом моя мама. Я же, естественно, никак не мог припомнить, что же это за Аня, но после того, как мать показала мне фото, где мы вместе с ней стоим под елкой во время новогоднего утренника, в моей памяти постепенно начал всплывать ее образ. Я никак не мог поверить в то, что она погибла. Не знаю, видел ли именно ее тогда во сне. Возможно, что это была другая погибшая. В любом случае, данное происшествие надолго осталось в моей памяти как одно из самых любопытных случаев, которые каким-либо образом связаны с мистикой. 

* * *

Человеческий страх – довольно-таки загадочное психическое состояние, которое еще будет исследоваться многочисленными учеными явно не один десяток лет. И более чем интересный именно бессознательный страх, который возникает ниоткуда, который вдруг заставляет твое тело биться неистовой дрожью, расшатывает нервы до неимоверной крайности, бьется о сердце инертным бумерангом. Огромную роль в страхе играет также разыгранная фантазия, что постоянно сопровождается самовнушением.
В моей жизни довольно много интересных моментов, что тесно связаны с таким состоянием. Я очень часто просыпаюсь посреди ночи или уже под утро с какой-то нечеловеческой тревогой, с каким-то безумным ужасом, с ощущением, что кто-то наблюдает за мной, со странным чувством, что в комнате моей есть еще кто-то, кроме меня – какая-то невидимая сущность, что присутствует неимоверно близко. И этот страх иногда настолько сильно впивается острыми клыками в мои мозги, что, даже выходя на улицу, я не могу адекватно реагировать на совершенно повседневные вещи. Мне кажется, что все вокруг смотрят на меня с каким-то упреком или же вопрошающим взглядом. Все что-то хотят от меня, на что-то намекают своими странными ухмылками. И все окружающее кажется настолько громоздким, что это просто невозможно вынести. Действительность давит со всех сторон, сжимает жестокими тисками убогой реальности. И я оказываюсь абсолютно беспомощным перед этим ужасом, оказываюсь настолько подавленным и зажатым, что это режет меня изнутри лязгом зловонных цепей.
И можно просто в один прекрасный момент сойти с ума от невыносимого кошмара, который сопровождает так часто. И можно съехать по наклонной собственной души, ломая нервы о камни безумного непонимания. И ты просто начинаешь понимать, насколько же этот мир на самом деле не ведомый нами, насколько он чужой и неопознанный…

Киев, Шостка, октябрь 2011 г.   



Дыхание каменного леса
Эссе

Человечество практически все свое существование посвящает удовлетворению своих моральных и физических нужд. Природа дала нам право на жизнь, но теперь уж мы не живем по правилам природы, как жили раньше, когда были полностью от нее зависимы. Теперь мы уверенно отдалились от флоры и фауны. Я не могу сказать, хорошо это или все-таки плохо, но в некой мере меня радует, что мы сумели создать свой, ни на что не похожий, так называемый «каменный» мир…
Отныне мы имеем возможность уверенно строить каменные города, несмотря на то, что на эту трудную работу приходится делать огромные затраты. Мы строим свою сферу обитания, в которой каждый чувствует себя по-разному. Некоторые просто не выносят шума больших городов или маленьких провинций. Им как-то более по душе находиться в тихих местах типа деревушек или сел, навеки связанных с природой. А вот другие же, в свою очередь, просто не представляют свою жизнь без динамики огромного, мощного, разноцветного или серого, процветающего, шумного, современного, соблазняющего мегаполиса.
Вот он – Урбан… Да, именно с большой буквы, ведь это человеческое создание просто достойно большого уважения. Наверное, я принадлежу к числу тех, кто не может представить себе жизнь без шума безмятежного города. Быть может, это неправильно, но  я все-таки люблю цивилизацию и никогда не смогу жить в каких-нибудь глухих местах, где нет людей, движения, машин, бесконечного шума. Я просто обожаю динамику мегаполисов, я люблю вдыхать как душистость киевских каштанов, так и морской воздух Одессы, как кофейный аромат Львова, так и промышленный запах Днепропетровска. Не могу жить без шума метро, трамваев, троллейбусов. И вряд ли когда-то смогу променять гигантский город на какую-нибудь маленькую провинцию или вообще деревню, где для меня нет никаких возможностей для дальнейшей полноценной жизни…
Я обожаю передвигаться по глубоким тоннелям подземелья, любоваться из окон вагонов любимым широким Днепром, высокими многоэтажками, магазинами, супермаркетами, гостиницами, ресторанами. Мне нравится чувствовать себя частью Урбана, быть непосредственным участником динамики его жизни. Мне нравится слушать дыхание города, мне нравится его тихий ветерок, под который красиво шумят клены в парках. Мне нравится наблюдать за людьми, что здесь живут…
К сожалению, я посетил не так уж и много больших городов, но могу сказать с уверенностью, что в каждом из них, даже в самом сером и некрасивом, обитает неимоверная сила, неистовая мощь, что поглощает полностью твою душу и тело. Город имеет много соблазнов, город проглатывает тебя целиком, без города невозможно жить, ты абсолютно неосознанно становишься наркотически зависимым от него. Главное – знать правила Урбана и никогда не продавать себя целиком этому мегаполису. Большой город не любит слабых и неуверенных в себе, поэтому достаточно большое количество людей не переносит его динамику.
Мне воистину по душе дыхание каменного леса, его четкий ритм и непредсказуемость, все его цветные и черно-белые краски, его приветливые и не очень приветливые люди, его парки и бульвары, его памятники и старинные дома, его театры и музеи, его мосты и реки, его церкви и небоскребы…
И все-таки Урбан обладает какой-то странной силой, которая все притягивает и притягивает, заставляя себя отдаться ему и целиком вдохнуть его бурлящую жизнь…

Шостка, июль 2008 г.