Судьбы, закалённые войной

   Их глаза светились ясными огоньками… Они только начинали жить и стремились познать этот мир во всех его радостях… Они не думали о трудностях и несчастьях, они ещё просто не знали, что это такое...
   Но пришла война…
Огонек детских  глаз стал тусклее, он видел горе и нужду, он терпел и страдал,  и становился старше…
   Дети опалённые войной - это особое поколение людей,  видевших тяготы, лишения  и страдания, которые не обошли ни один дом во время Великой отечественной войны. Эти люди – последние свидетели второй мировой войны и её последствий. И их с каждым годом становиться все меньше, а каждое их воспоминание – всё ценнее и дороже….
  - Я, Зинаида Васильевна С., родилась в 1932 году, в Виноградовском районе, в деревне Кузнецовка.
    Когда началась воина, я только-только начала учиться в школе. Трудное было время, голодное, но всё же я отучилась семь классов. Хотя, наверное, большую часть дней, что мы, дети и подростки, должны были проводить в школе, мы проводили в колхозе: помогая ему и сеять, и пахать, и боронить…
    Мужчины и юноши почти все были на войне, работать приходилось женщинам, старикам и детям… Даже лошадей не хватало. Так, однажды нам с матерью пришлось боронить на быке. Я мала была и стояла на бороне, а родительница моя вела животное за поводья. И не припомню минуты страшнее, когда бык, спасаясь от назойливых комаров, утащил нас с матерью в кусты! Я находилась на бороне сойти не смогла… Перепугались мы тогда сильно. Пришлось выждать, пока искусанное насекомыми животное, отдохнет и соизволит снова приняться за работу.
   Отцу  - колхознику, по состоянию здоровья воевать не разрешили, (были осложнения после перенесённой «испанки»). Однако его отправили на оборонные работы. Мать – доярка, старалась прокормить нас с сестрой. Голод обманывали «жмыхами», сосали их, пока они совсем не растаивали. Чтобы совсем не умереть с голоду у колхоза брали пайки, то есть зерно в долг. Зерно мололи на муку, если не удавалось мелко смолоть, то варили кашу. Впроголодь жили до 49 года…
    День Победы запомнился слезами, сплошной рёв в деревне был. Это были слёзы не радости, а горя: очень многие мужья, братья, деды не вернулись с войны...
   На колхозном празднике, попели, поплясали, а на следующий день вновь отправились на работу. Большого счастья тогда в лицах я не запомнила
    Я не сразу поняла, что такое война, видимо, мала была, и это меня  спасало. Помню, как учительница наша ушла на войну добровольно, медсестрой. Тогда, наверное, я начала осознавать значение и ужас войны.
    Мы, дети военных лет, рано повзрослели, потому что были наравне с взрослыми, трудились, как и они. И вместе с ними в праздники радовались, по-детски, приходя поесть в организованную колхозом столовую. Подарков нам никогда не дарили...
   Удивительно, но в войну страшно не было. Помню, что страшно стало, когда о смерти Сталина услышала, тогда я была на лесозаготовках. Мы все старались лишний кубометр леса срубить, чтобы восстанавливать разрушенные города. Выжить нам тогда частушки помогали, много мы их сочиняли:
   «Нынче новые права,
Новые правители.
На работу назначают
Не свои родители».
   «У начальника Ермолина
Домой просилася:.
«Отпусти домой начальник,
Юбка износилася!».
А начальник отвечает:
«Я домой не отпущу,
Если юбка износилась,
Ватны брюки выпишу».
    С одеждой было сложно, почти все раздетые ходили, а ведь работать надо было в лесу. А, по возможности, и на танцы сходить. Шили сами. Сестра была старше меня на четыре года и работала школьным учителем.  Помню, как я просила её разрешить мне надеть на танцы её единственное нарядное платье, в котором она ходила на работу. Платье утром гладилось, и Маня снова шла преподавать….
   Последствия войны испытывала наша семья долго. До 1954 года отрабатывали пайки. Живо в памяти то, как дома с матерью годовое зерно рассыпали по полу, убрав половики. Тогда поняли, что голод, наверное, закончился. И сказала я тогда: «Мама, все пайки я отработала. Не должны вы больше ни копеечки. Корова теперь есть, с голоду не умрёте». И, вскоре, прихватив с собой картошки и ничего не сказав  родителям, я убежала в Архангельск, уплыла на пароходе «Женева» к двоюродному брату матери.  Не хотела больше в лесу работать: есть нечего, одежды нет…
    Семья дяди приняла меня хорошо, родителям о моём приезде к ним сообщили письмом. Мне помогли устроиться в Бюро контроля переводов связи, где я и проработала 21 год. Все заработанные деньги я отдавала семье, приютившей меня, и они, добавив своих денег, умудрялись меня накормить и одеть. Так я и осталась жить в Архангельске, вышла замуж, родила двух дочерей. Сейчас помогаю детям и внукам, их у меня четверо.
 - Я, Клавдия Ивановна Елизарова, родилась 2 апреля  1923 года в деревне Карельская Онежского района. Когда началась война, я стала работать секретарём в сельсовете, заменив ушедшего в армию мужчину. А позже и сама была отправлена на оборонные работы в Карелию. Пол Карелии прошла пешком, жили мы тогда в землянках. Тогда я и начала писать частушки и стихи, чтобы отвлекаться от голода и лишений.
       В лесах Карелии суровой,
Под взрывы мин и музыку войны,
Пишу тебе на память дружбе новой
Я этот стих, чтоб вспоминали Вы.
      На память фотокарточку послали,
Твои слова волнуют мою грудь…
А в том письме опять меня просили,
Чтоб прислала в ответ чего-нибудь.
       Так вот сейчас прими моё посланье.
От всей души привет тебе, привет.
И вспомни обо мне моё мечтанье,
А, вспомнив, улыбнись в ответ.
     - В войну у меня не было страха, надо было просто выжить и помочь другим. А бывало всякое…Я даже видела Юрия Андропова, когда он ещё не был генсеком. Я тогда ещё подумала, что он должен быть добрым человеком, такие у него были глаза светлые! А было это так…
    Были у меня замшевые перчатки, шутовые такие. Но перчатки тогда равнялись золоту. Я их очень берегла, жалела носить. Думала, придёт время, смогу обменять их на кусок хлеба. Такая минута однажды и наступила. Мимо землянки нашей провозили заключённых, недалеко станция была. Заключённым хлеб всегда давали. И вот я решилась: тайком подошла к одному и предложила обмен. Он взглянул на  меня – худую, оборванную, и отломил половину своего пайка, а перчатки не взял.  Он принял меня, за заключённую, и даже спросил: «какой у тебя срок?». Я не растерялась и ответила: «такой же, как у вас!».
   Тут меня военный заметил: к заключённым нельзя было подходить, - и побежал за мной.  Я несусь прочь, хлеб глотаю – съесть надо было, боялась, что за хлеб попадёт!
   Но догнал он меня, представился – Андропов, и спросил почему-то: «Кто пароль дал?». Я машинально ответила: «Дневальный». И он меня отпустил, не обругал даже. ...
- После войны жизнь сложилась как у всех. Вышла замуж. Родила троих детей. В 1967 году переехала в Онегу: надо было детей в школу отдавать. Сама через какое-то время устроилась работать на гидролизный завод в дрожжевой цех, где и проработала 11 лет. Есть внуки и правнуки, очень их люблю…
      Сейчас мне уже 85 лет, доживаю,  что осталось…
    Что объединяет этих двух женщин, чья юность пришлась на военные годы, кроме перенесённых лишений и страданий, кроме жизнелюбивого характер и  оптимизма?
     Не заметить эту деталь при общении с ними невозможно – это неподдельный живой блеск в глаза. Тот блеск, который был в их взгляде  при встрече с войной, и который никуда не исчез, а лишь научил их не роптать на судьбу и принимать испытания с улыбкой, частушкой или  стихотворной строкой…