Глава семнадцатая

       Я не упоминала раньше о том, что основным источником нашего существования были так называемые «шабашки» - так Сергей именовал возможность отыграть живой концерт на чьей-нибудь свадьбе, реже – каком-нибудь другом торжестве типа юбилея, или когда музыку заказывали на свою вечеринку сотрудники крупного предприятия (то, что сейчас называется «корпоративами»).
       Я уже говорила о том, что Сережа писал довольно неплохие песни и очень любил петь их в какой-нибудь тесной компании под гитару. Поскольку это занятие – единственное, что ему удавалось более-менее хорошо в этой жизни, очень скоро он сообразил, что пришло время извлекать из этого хоть какую-то пользу. Очень быстро он сколотил из таких же тунеядцев-единомышленников собственную группу, в которую, кроме него, входило еще три человека – два гитариста и клавишник. Барабанщик никак не отыскивался, поэтому Сергей, со свойственным ему энтузиазмом в отношении всего, что можно было отнести к творческому самовыражению, овладел искусством игры на ударных, и стал во вновь созданной группе вокалистом и по совместительству барабанщиком (петь тоже никто, кроме него, не умел).
       Все инструменты были взяты напрокат в местном клубе – том же, где так памятно и саркастично-незабываемо произошла наша первая встреча. Там же расположилась и, с позволения сказать, репетиционная база – довольно небольшая унылая комнатушка, именуемая «каморкой», куда все вышеозначенные персонажи (и я в том числе, а больше девушек не было, так как остальные ребята были перманентно холостыми) собирались порепетировать перед очередной шабашкой, и где хранился весь наш весьма скромный реквизит.
       Группа величалась «Удод и К» - во многих название это вызывало улыбку, иногда даже протест, если предстояло печатать его на афишах, а между тем то была всего лишь фамилия моего благоверного. Кстати говоря, можете себе представить мой ужас перед замужеством еще и с этой стороны – мне предстояло стать Эмилией Удод, и такая перспектива, при малейшем намеке или воспоминании о ней, неизменно повергала меня в томительное и тягостное уныние.
       Как ни странно, группа имела определенный успех и, немного пообкатавшись, стала пользоваться спросом, особенно осенью, в период свадеб. Простенькие незатейливые песенки шли прекрасным фоном к пьяным шумным застольям. Однако дальше дело не пошло – больших денег это занятие не приносило, и очень быстро наскучило всем, кроме Сергея. Видимо, потому, что остальные трое пытались таким образом заработать себе на жизнь, а Сережа занимался этим, как говорится, забавы для, лишь бы нигде не работать. Впоследствии, уже очень скоро, группа распадется, и мой любимый ступит на скользкую дорожку, так и не научившись трудиться как все нормальные люди.
       Но пока – бэнд в самом зените славы… Они нарасхват, счастливы, заняты делом и, по всему видно, чувствуют себя невероятно значимыми и определенно чего-то стоящими. Тогда как раз начались пьяные междусобойчики, на которые парни приводили каждый раз новых девах, каких-то прокуренных и потасканных, на мой субъективный прихотливый взгляд. Честно говоря, я не понимала, как с этими дамочками можно было вообще иметь что-то общее. Но моего мнения никто не разделял и, собственно говоря, не спрашивал. Тогда же Сергей начал выпивать, чего за ним никогда не водилось, более того, раньше он искренне презирал все, что связано с алкоголем, имея перед собой печальный пример своих родителей. Но – до поры до времени.
       Примерно в то время, когда беременности моей исполнилось два с небольшим месяца, я все чаще стала замечать, что Сергей неохотно берет меня с собой – на концерты, репетиции. Всегда находились хитроумные отговорки, завуалированные трогательной заботой о моем здоровье в моем «интересном» положении. Однажды я, дав себя уговорить, осталась дома, как и частенько в последнее время, а потом психанула, плюнула на данное сгоряча обещание отдыхать и всячески бездельничать, и отправилась в клубовскую каморку следом за Сергеем. Лучше бы я этого не делала.
       Уже на подходе к клубу меня оглушила тишина – такая, которой быть в принципе не могло. Обычно, когда «Удод и К» репетировала, из единственного зарешеченного окна доносились звуки бряцающей музыки, перемежающиеся частым крепким словцом. Иногда – без музыки, только мат и хохот. Но тишина на моей памяти была впервые.
       Войдя в клуб и направившись к двери каморки с твердым намерением прояснить ситуацию, я обнаружила, что дверь заперта на ключ и никакой репетиции нет и в помине. В глубокой задумчивости и с нехорошим царапающим предчувствием, я еще пару раз дернула ручку, для надежности, и направилась к выходу. Тотчас же нос к носу я столкнулась с Горынычем – нашим басистом, патлатым и неизменно подшофе. Горынычем он звался за постоянный перегар такой интенсивности, что при наличии соответствующих подручных средств из этого амбре наверняка можно было извлечь не то что искру, но пламя.
       Столкнувшись со мной, Горыныч заметно растерялся, и лицо его приобрело такое выражение, как будто он со всего размаху налетел лбом на внезапно выросшую перед ним стену:
       - О-о… о-о-о… а я, это… короче, зашел забрать… ревербератор забыли загрузить…
       Отмахиваясь от запаха, я ехидно прищурилась и процедила:
       - Ревербератор, значит? Интересное кино… то есть вы собрались на выезд, а мне по какой-то загадочной причине было сказано, что репетиция… В чем подвох, Сашенька?
       Имя Горыныча – Александр. Он промямлил:
       - Ну это… ну да… свадьбу пригласили отыграть, на Кировской стороне…
       Решительно отодвинув в сторону его мнущуюся неуверенную фигуру и кипя праведным гневом, я почти бегом кинулась на стоянку за зданием клуба, где обычно перед выездом дислоцировался наш арендованный автобус. Так и есть – старенький бело-голубой ЛАЗ стоял там, привычно натужно пыхтя в ожидании последнего замешкавшегося пассажира с ценным грузом.
       Я вбежала в переднюю дверь и оторопела – прямо передо мной, на третьем ряду со стороны входа, сидел мой Сережа и ласково обнимал за плечи широкоскулую короткостриженую блондинку с хищным ноздреватым носом и острым ястребиным взглядом. При этом вид имел веселый и непростительно счастливый. Я растерялась настолько, что даже потеряла дар речи – в буквальном смысле слова. Из моей гортани доносилось лишь противное мне самой сдавленное мычание. На какое-то счастливое мгновение пришла вдруг в голову мысль, что зрение наверняка меня сейчас обманывает, и что я вижу совсем не то, что есть на самом деле, а стоит мне только крепко зажмуриться, и наваждение обязательно пройдет. Так я и сделала.
       Но снова открыв глаза, я поняла, что неумолимая действительность буквально расплющивает, размазывает меня своей реалистичностью, потому что наваждение не только не прошло, но и обрело голос, противно громкий и довольно низкий, подростково-мальчишеский. Девушка сказала капризно и властно, обращаясь к моему (моему?) онемевшему от неожиданности без пяти минут мужу:
       - Любимый, кто эта смешная девочка? Мне почему-то кажется, что она тебя знает… Смотрит… так!
       Это было совсем уж, решительно невыносимо. Названый любимый, коего до сей поры я считала безраздельно своим, побледневший, с бегающими глазками, беспомощно и чуть не заикаясь, изрек:
       - Леночка, это Мила… Мил, познакомься, это Лена…
       Лена, значит, ага… Полный абзац. Мало того, что эта Лена выглядела гораздо старше не только меня, но и Сергея, так она еще, похоже, искренне считала его своей привычной собственностью. И последний, насколько я поняла ту же секунду, разубеждать ее в этом не собирался. Круто развернувшись, я, с чувством огромной потери, которая словно разъедала внутри меня зияющую дыру в области сердца, выбежала из автобуса.

2011