Наледь

Ближе к вечеру, когда декабрьское солнце  коснулось горизонта, Юрка Кальдин пришел к моему мужу, который работал начальником районного узла связи, и попросил:
-Григорьевич, увези домой. Иначе к сеансу связи не доберусь.

Юрка знал чувствительное место в душе начальника, тот терпеть не мог, когда подчиненные нарушают производственную дисциплину,  и поэтому норовил убить двух зайцев, домой попасть и нагоняй не получить за срыв сеанса радиосвязи.

 Григорьевич призадумался. Дело  к ночи, дорога идет по зимнику, производственная машина ушла за оборудованием в Читу еще до выходного,  и везти этого непутевого электромонтера придется на своем «Москвиче», больше не на чем. Иначе, и правда, Юркины односельчане в понедельник останутся без связи. Делать нечего, придется ехать.
 
Я, слушая, о чем говорят мужики, забеспокоилась — на «Москвиче» по таежному зимнику, семьдесят километров в ночь — не шутка. Морозы стоят крепкие, и по всей дороге река кипит, мало ли что при переезде наледи.
- я одного тебя не пущу, тоже поеду.
- а Маринка, что одна дома останется?
- ничего, с Сашей переночуют, если что.

Маринка, которая тут же в зимовье  была, быстренько накинула пальтишко и полетела за подружкой, предвкушая целый вечер свободы. Саша жила рядом на этой же улице через несколько домов. Вскоре они прибежали и с интересом стали наблюдать за сборами взрослых.
 
Григорьевич, мужик бывалый, на севере прожил более двадцати лет, всякого повидал, поэтому  собирался в дорогу основательно. Выехали, когда уж было почти темно. Дорога была накатанной, «Москвич» бежал легко, как по асфальту. Иногда по обе стороны от дороги поднимался пар. «Кипит…» — думала я и с тревогой  вглядывалась в темноту. Фары выхватывали на поворотах куски тайги, временами русло реки сужалось, и тогда тайга практически нависала над дорогой, и казалось, что мы едем по туннелю.

Мужики молчали. Григорьевич, досадовал, что перед трудовой неделей не довелось в воскресный вечер с семьей посумерничать за чаем. Юрка молчал, потому что чувствовал, что я недовольна вынужденной поездкой.

Дорога убегала под колеса, дважды пришлось пробираться потихоньку через рыхлую наледь, которая выливалась поверх льда, и тогда в клубах пара вообще ничего не было видно. В такие моменты я сидела и твердила про себя: «Хоть бы пронесло…» и мысленно ругала этого Юрку последними словами.

Чернявый и смазливый Юрка был семейным человеком, в маленьком эвенкийском селе он проживал с женой и тремя детьми. Однако особой ответственности за семью  не чувствовал и желанию погулять не очень-то сопротивлялся. Наоборот, использовал каждую возможность вырваться в райцентр и гульнуть от души. Правда, и возвращаться ему всегда удавалось во время, машины из райцентра в село ходили часто.

Окна в машине стали замерзать. Я  искоса поглядывала на мужа, пытаясь угадать его мысли, и прикидывала, сможем  ли сегодня вернуться, с утра на работу, да еще ревизор из управления сидит в бухгалтерии вторую неделю, зануда приличная. Некстати эта поездка.

 И опять мои  мысли возвращались к Юрке. И когда уже мужик серьезнее станет, трое детей, семья почти голодает. В эвенкийских селах не густо с продуктами, другой бы юлой вертелся, чтобы семью обеспечить, а этот, говорят, еще и любовницу завел. Да где? Тут же,  в своем небольшом селе, где каждый человек друг у друга, как на ладони. Населения-то в селе человек двести вместе с детьми. Эта девчонка вроде бы воспитательницей у малого, летом прислали, как молодого специалиста. Не везет Светлане в жизни. Видеть все  похождения мужа каждый день, да еще утром и ребенка под присмотр его любовницы посылать. Это же какое сердце выдержит? И деться некуда,  уехать никуда не уедешь, с такой оравой никто не ждет, и так жить разве надолго хватит терпения? Потом мысли перекидывались на дочь, как там Маринка с Сашей, не боятся ли.

Наконец, показались огоньки села. И вскоре машина подошла к небольшому домику Юрки. Мы с мужем тоже зашли погреться с дороги, поздороваться с хозяйкой.

Светлана, полноватая невысокая женщина, пригласила: «Проходите, чаевать будем». Дети бросились к отцу в надежде получить какой-нибудь гостинец, особенно младший был рад-радешенек, к отцу так и лип. Но про гостинцы Юрка, как всегда забыл. И детвора с шумом тоже уселась за стол.

Сидели за нехитрым угощением и пили чай, когда послышался шум подъехавшей машины. Юрка выскочил из-за стола и вышел на улицу. Через минуту дверь открылась, и хозяин вернулся, да не один, а с гостем. Это был главный врач районной больницы Муслим, молодой хирург. Муслим  успел прославиться среди местного населения легким веселым характером и тем, что лихо делал операции. Говорили, талант у него по этому делу.

Я обрадовалась, что, может, не одним придется возвращаться, наверняка, Муслим на больничном УАЗике.
-Здравствуйте всем. Григорьевич, вы долго еще тут будете?
Видимо, Юрка ему еще на улице сказал, что мы привезли его из райцентра.
-Да нет, чай  допьем, да тронемся потихоньку. А что? Ты по какому делу, не на вызов? Давай вместе поедем.
-Да мы тут с осени яму на сохатого приготовили, хотим проверить и домой. Вы езжайте, а мы догоним.

Все засуетились, мы стали одеваться.  Юрка за компанию с Муслимом решил тоже на яму взглянуть, схватил ружье, давай проверять, да патроны с картечью выгребать из ящика под кроватью. А Светлана заговорила с детьми о том, что пора спать, уже поздно, завтра в школу, в садик, так что вставать рано.

Распрощавшись со Светланой и детьми, все вышли на улицу. Мороз к ночи крепчал, звезды висели низко и в темноте казались очень яркими.
Григорьевич скинул с машины брезент,  которым она была укрыта, чтобы не успела остыть, иначе без паяльной лампы не заведешь. Я  уже сидела в машине, когда муж крикнул Муслиму:
-Ну, смотри, долго не задерживайся, догоняй! А мы поехали.

После горячего чая было не так тоскливо и досадно на душе за испорченный вечер.
- Юрка никак не остепенится, как только Светлана  с ним живет. Дети практически не видят ласки отца, видишь, как малой прилип к нему, да и старшие увивались около непутевого папаши..

Григорьевич  молча слушал меня  и думал о своем. Я, высказавшись, тоже примолкла. На обратном пути, казалось, стало еще темнее. Муж выжимал максимальную скорость, какую только можно было выдавить.

Вдруг машина с разгону влетела в плотную белую завесу пара, колеса моментом заюзили на месте,  и двигатель заглох.
-Все, приехали.
Григорьевич, ругнулся и открыл дверку. Вода плескалась у самого порожка. Он закрыл дверку и спросил у меня:
-Ну, что будем делать?
А я от  неожиданности, казалось, потеряла дар речи.
Помолчали.
-А сколько сейчас времени?
- Двенадцатый час.
-Не обратил внимания, в котором часу выехали?
-Час едем.
-Давай подождем Муслима, должен же скоро ехать.
-Ну, давай.
Григорьевич попробовал завести машину, но она не заводилась.
- Придется пока куковать.

Мы посидели молча, потом поговорили о доме, опять о Юрке, принесла же его нелегкая, и опять замолчали. В машине быстро выстывало, Григорьевич посветил фонариком на часы, шел первый час ночи.
-Однако, если все нормально, Муслим  уже догнал бы. Наверное, сохатый попал. Пока не разделают - не выедут, надо идти, иначе замерзнем.
- Сколько километров до Заречного?
-Да кто его знает, километров тридцать пять, если не больше.
-Ну,  тогда пошли. А как выходить из машины, что прямо в воду?
-А как ты предлагаешь? Бери вот торбаса под мышку,  в другую руку термос, давай сверху еще полушубок накину, и выходи, только осторожно.

Я аккуратно открыла дверку, пытаясь в облаке пара разглядеть, куда поставить ногу, но ничего не смогла увидеть, только слышала плеск воды.  Зажмурив глаза и затаив дыхание, опустила ногу в воду. Нащупала ногой лед, тихонечко высвободила вторую ногу из машины. Приняв устойчивую позу, стала поджидать мужа. Он выбрался из машины и позвал меня:
-Где ты там, пошли, держись около меня, и пока не выйдем из воды - не спеши, иди очень аккуратно.

Мы двинулись навстречу шумящему потоку воды, в сплошном  клубящемся паре, передвигая ноги по льду и  стараясь не оступиться.
 Какое-то время мы  двигались на ощупь. Так же внезапно круговерть закончилась и мы вышли на сухое место. Валенки  мои мгновенно покрылись ледяной коркой. Ноги промокли, но пока не мерзли. У мужа  унты напитались водой до такой степени, что казались не подъемными,  мех моментально обмерз сосульками и при каждом движении они звенели.

Теперь, когда вышли из пара, мы наконец увидели, что взошла луна  и можно разглядеть дорогу. К руслу реки, по которому проложен зимник,  вплотную подступала тайга.
Григорьевич  по удобнее перехватил топор, валенки, накинул на плечи второй полушубок, и мы двинулись

Шли молча, снег поскрипывал слегка под ногами, да звенели сосульки на унтах мужа. Стоило остановиться, как звенящая тишина охватывала нас так, что казалось уши были заложены ватой.

Я сначала опасливо косилась на подступающие берега, потом обвыклась. И шла уже, машинально передвигая ноги, как робот, только постоянно помнила, что надо беречь термос с горячим чаем. Григорьевич шел размеренным шагом, ему не привыкать. Когда-то в молодости в геологических экспедициях по Кавказу много приходилось ходить.

Под утро мороз стал прижимать, все тело настолько остыло, что остановиться и передохнуть мы не могли себе позволить. Шли, как  заведенные, размеренным шагом, не останавливаясь.

Каждый перебирал в уме свою жизнь на далекой Чукотке, и те приключения, которые приходилось пережить. И здесь, уже на севере Забайкалья, куда нас судьба забросила, тоже хватало событий, так что скучать не приходилось.

Это размеренное движение, сумрачные подступающие берега, вызывали какое–то чувство отупения. Казалось, что  прошло очень много времени, и что эта проклятая дорога никогда не кончится.

За очередным поворотом внезапно показались огни Заречного. От неожиданности я взмахнула рукой, и термос тут же оказался на снегу. Темное пятно растекалось вокруг термоса, а мы,  как завороженные, смотрели на это пятно.  Каждый,  наверное,  думал о том,  что стоило ли нести этот термос всю ночь и такой дальний путь, что бы в конце его разбить.

Когда подошли к Заречному и посмотрели на часы был седьмой час утра. Григорьевич задумчиво произнес:
-А Муслим так и не догнал. Что же случилось?

Ответ на этот вопрос мы получили уже на работе, когда Юрка вышел на связь и сообщил, что Муслим на машине угодил в ту яму, которую приготовили для сохатого, и что машину еще не вытащили.