Домовой

Домовой

– Прекрасный сегодня вечер! – после долгой паузы произнёс Вадим Егорыч, прихлёбывая ароматный чай из пиалы.
– Да, – задумчиво ответила ему Ольга Марковна, его жена, поставив свою чашку на стол, – и, слава Богу, мухи уже не донимают – уснули.
Супруги Абрамовы сидели в беседке на даче возле своего дома. На столе стоял полуведёрный самовар, источая едва уловимый запах дымка от вишнёвых и абрикосовых дровишек. Стопка блинов, испечённых Ольгой Марковной, постепенно убывала вместе с яблочным вареньем. Со стороны моря, которое начиналось почти сразу за огородом, набегал лёгкий бриз, принося с собой долгожданную прохладу  с йодистым привкусом водорослей. Оттуда слышался слабый плеск волны, набегающей на песок. В соседском огороде, где была посеяна пшеница, перепел насвистывал свою колыбельную песню «Спать пора, спать пора».  Свет горел только в беседке, но и его можно было бы не зажигать. Луна ещё не взошла, однако небо здесь, в прибрежной полосе, летом обычно безоблачное, испускало звёздное сияние, какого не увидишь в городе из-за яркого освещения и загазованного воздуха. Покой и тишина располагали к отдохновению. Этот вечерний отдых Вадим Егорыч с Ольгой Марковной вполне заслужили после дневных трудов. Он вкалывал, продолжая достраивать дом, а она – на огороде, пропалывая картошку. Их сын Миша, четырнадцатилетний сорванец, после ужина отправился в сельский клуб смотреть кино.
Вадим Егорыч, выше среднего роста, крепко сложенный, с короткой стрижкой слегка тронутых сединой кучерявых волос, работал начальником механического цеха станкостроительного завода. Это был спокойный и уравновешенный человек, не верящий, как говорится, ни в бога, ни в чёрта. Так его воспитали. Его отец, Егор Иванович, участник ВОВ, орденоносец,  коммунист и атеист до корней волос, которых у него почти не осталось, не уставал утверждать:  «Я верю, что Бога нет, но, всё-таки, кто-то нами руководит!» На самом деле заслуженного ветерана, работающего на том же заводе токарем, звали Иегошуа Ицкович. Согласно своему происхождению, ему следовало бы не верить, а знать, что Бог есть. Здесь надо сказать, Абрамовы своей принадлежности к избранному народу не скрывали, но и не афишировали: в стране, где они жили, считалось, что быть евреем – это нехорошо.
Вадим Егорыч, следуя наставлениям отца, интересующийся современной физикой и космологией, не верил в Бога и прочие потусторонние явления. Вместе с тем, он был сторонником гипотезы, что Большой Взрыв, положивший начало нашей Вселенной, произошел не без участия кокой-то высшей силы.
Ольга Марковна трудилась на том же заводе конструктором. Ей часто говорили, что она здорово смахивает на одну популярную киноактрису. В отличие от мужа, она верила во всякие чудеса, полтергейст, медиумов и прочую дребедень. Иногда, по её словам, она во сне общалась с какими-то неизвестными ей личностями из другого мира.
С тем, чтобы лучше разобраться в этой загадочной истории, нам следует подробнее остановиться на том, как супруги Абрамовы приобрели упомянутый дом, и что он из себя представлял.
Сравнительно недавно власть, победившего в стране развитого социализма, наконец, разрешила иметь некую частную собственность помимо городской квартиры. «Перестройка» шла полным ходом, и страждущим гражданам выделялись несчастные шесть соток на бросовых землях за чертой города. Там народ, в соответствии со своими возможностями, строил себе убежища разнообразного архитектурного исполнения, начиная с жалких халабуд и кончая миниатюрными дворцами с колоннами и аляповатыми скульптурами. Абрамовым же в числе немногих счастливцев, давно мечтавшим иметь дачу на берегу моря, с большим трудом удалось купить дом в селе Семёновка.
Абрамовы долго искали подходящий дом в селах на берегу моря, но ничего стоящего всё не находилось. А получилось так, что председатель семёновского сельсовета Николай Ефимович Козенятко, старый знакомый Вадима Егорыча, зная о его поисках, сообщил ему, что в подвластном ему населённом пункте скоропостижно умерла старушка Серафима. Дочь Серафимы, Екатерина, решила продать дом, в котором они жили с матерью, и уехать в город.
Семёновка находилась примерно в полусотне километрах от города. Тогда, три года назад, назвать Семёновку селом по всем канонам было  нельзя, поскольку церковь, ранее используемая колхозом «Красноармейский» в качестве склада стройматериалов, вконец пришла в негодность из-за отсутствия таковых. Вадим Егорыч вычитал в пионерском журнале «Костёр», который получал его сын Мишка, что село называется селом, если там есть церковь. Если же церкви нет, то это всего лишь деревня. Однако в ту пору это обстоятельство наших героев пока не интересовало.
Дом Серафимы, построенный в тридцатых годах из самана и крытый черепицей, имел довольно жалкий вид. Семёновка находилась в некоем кармане, куда во время войны немцы опасались заходить. Однако отдельные снаряды сюда иногда залетали. Вот, от взрывной волны одного из них крыша на доме с восточной стороны и провалилась. С тех пор  никто её не ремонтировал и этот каверзный изгиб кровли отнюдь не украшал покосившееся строение. Хотя стекла в окнах были целы, однако сами оконные рамы, равно как и двери с облупившейся краской, местами подгнили.
В этом районе у моря пресной воды не было, поэтому рядом с домом находился вырытый глубоко в земле колодец, а, точнее, цементированный бассейн, куда заливалась привозная пресная вода. Бассейн был прикрыт круглой искореженной железной крышкой. В глубине двора виднелся и полуигнивший сруб настоящего колодца с воротом. На дне колодца поблескивала свинцовым отливом солёная вода.
Тут же во дворе стояло два сарая, возрастом немногим моложе дома. В в полу одного из них среди наваленного хлама обнаружился лаз, ведущий в погреб. Погреб, находящийся на глубине около трех метров, был просто пещерой, вырытой в твердом глинистом грунте. Там прямо на земляном полу стояли какие-то гнилые ящики и заплесневелые банки. Другой сарай, сооруженный из обломков кирпичей, досок и ещё чего-то, служил хозяевам, видимо,  летней кухней. Об этом говорили полуразвалившаяся печь и рядом приткнувшийся колченогий столик. Здесь же стояла ржавая кровать с проваленной пружинной сеткой. В эту убогую каморку можно было зайти, только согнувшись в три погибели.
 Возле остатков штакетника, помечающего границу между соседними дворами, видна была груда почерневших досок. Как выяснилось позже, это были остатки курятника, куда, повинуясь инстинкту продолжения рода, захаживали соседские куры, дабы тайком от хозяев снести яйца, а затем и высидеть цыплят.
Весь этот колоритный архитектурный ансамбль с замшелыми крышами венчало покосившееся дощатое строение, торчащее в огороде и обозначающее отхожее место. Сквозь широкие щели между досками при желании можно было бы рассмотреть отдельные части тела, восседающего там человека.
В общем, на первый взгляд картина была безрадостная. Зато с улицы всего этого видно не было, хотя внешний заборчик был также в довольно плачевном состоянии. С фасада дом скрывало старое и большое абрикосовое дерево, а с тыла – две развесистые акации. Во дворе и в палисаднике вокруг дома выстроились не менее молодые грушевые деревья, как верные солдаты, окружив и защищая от постороннего взгляда своего командира. Вдоль одной из его стен аксельбантами вилась виноградная лоза.
Огород, не каких-нибудь там шесть соток, а все пятьдесят, окаймляли с обеих сторон корявые вишнёвые деревца. Он уже был засеян ячменём кем-то из предприимчивых соседей. По представлениям Абрамовых, выросших на асфальте, это был не огород, а настоящее поле. В конце оно заканчивалось глинистым обрывом, срывающимся к узкой песчаной полоске морского пляжа.
Дом состоял из трёх небольших комнат с примитивной деревенской мебелью. Несмотря на летнюю жару, внутри дома было прохладно. Однако находится там, было не очень приятно. Пахло старой, залежалой одеждой, мышами, смертью и ещё чем-то отталкивающим.
В одной из крайних комнат стояла лестница, ведущая на чердак.  Осмотрев комнаты, Вадим Егорыч решил подняться наверх и обследовать состояние крыши.
– Могу я залезть наверх? – спросил он у Екатерины, которая показывала Абрамовым дом.
– Пожалуйста, – с некоторой заминкой и сомнением в голосе ответила она, – только будьте осторожны.
– Наверно, потолок весь прогнил, – предостерегла его Ольга Марковна, – смотри, не провались!
– Хорошо – Вадим Егорыч решительно закатал рукава рубашки.
Забравшись по ветхой лестнице и оказавшись на чердаке, он в полумраке сначала смог разглядеть лишь какую-то рухлядь тут и там валявшуюся под ногами, подвешенные к стропилам пучки сухих трав и кучу половы с остатками изъеденного мышами зерна. Когда глаза привыкли к сумраку, слегка разбавленному редкими лучиками света, пробивающимися сквозь щели в черепице, он увидел на глиняном полу чердака полчища мышей. Они сидели неподвижно, на удивление, ровными рядами. Весь пол был изрыт мышиными норками. Эта армия серо-хвостатых солдатиков абсолютно не пугалась присутствия человека. Вадим Егорыч был поражен этим зрелищем. Он, преодолевая некоторое отвращение, смешанное с необъяснимым страхом, двинулся вглубь чердака, всякий раз пригибаясь, чтобы не удариться головой о ригели – горизонтальные балки, соединяющие стропила. Однако мыши не разбегались, а лишь расступались в стороны, образуя узкую тропинку. Проделав почти половину пути до противоположного фронтона, Вадим Егорыч ощутил за спиной присутствие ещё кого-то. Он замер на миг, а затем резко обернулся назад, едва не ударившись о стропило, но там никого не оказалось. Тут в проёме, ведшем снизу на чердак, показалась голова его жены. Окинув взором представившееся ей зрелище, она с отвращением фыркнула:
– Какой кошмар! Здесь вовек не разгрести эти Авгиевы конюшни!
Когда же она смогла различить шевелящийся мышиный ковер, то тут же с визгом исчезла внизу.
Вадим Егорыч, несмотря на неприятные ощущения, молча продолжил обследовать чердак и пришел к довольно неутешительному выводу: крыша была никуда не годной. Повсюду стояли тазы и баки, служащие, видимо, для сбора дождевой воды, проникающей через крышу. Сейчас эти ёмкости были пусты. А что будет в дождливую погоду?!
Хотя дом и двор являли собой весьма удручающую картину, Абрамовы согласились на это приобретение. Ведь они покупали не дом, а море. Первый летний сезон они провели в трудах, приводя в порядок то, что было. Мыши исчезли, когда в доме стала хозяйничать Мурка – молодая кошка, подаренная кем-то из знакомых. Дом охранял приблудившийся щенок по кличке Гур из породы двортерьеров, который упорно не желал заходить во внутренние покои. Но его к этому не очень-то и принуждали. Никаких из ряда вон выходящих событий тогда не происходило.
С соседями Абрамовым повезло. С восточной стороны, в недавно построенном доме, проживал со своей женой, двумя дочерьми и всякой живностью тракторист колхоза Петро. Это был пышущий здоровьем, добродушный мужик, в меру уважающий самогон собственного производства. С западной стороны стоял дом семидесятилетней, но еще довольно крепкой колхозной пенсионерки, бабы Нади. Она была давней подругой своей соседки и часто вспоминала:
– Мы с Серафимой ой как тяжело работали.  Сколько же гектаров кукурузы мы с ней пропололи! Её тогда сажали  «квадратным кубометром» – поясняла она, проявляя глубокие знания в современной агротехнике.
 Получая мизерную пенсию, баба Надя, жила со своего огорода. Летом, когда из города ей привозили постоянно орущую ватагу внуков, она умудрялась прокормить и их. По-видимому, ей помогал Всевышний: она была верующей женщиной.
В общем, соседи были приятные люди и в отсутствие Абрамовых присматривали за их домом.
На следующий год после покупки дома Вадим Егорыч решил полностью его перестроить. Он завёз на участок кирпич, лес и шифер для крыши, оконные и дверной блоки, цемент и песок, а также много всего прочего, что требовалось для капитальной реконструкции. В период всеобщего дефицита и строительного бума все эти материалы ему пришлось доставать с большим трудом, используя свои давние связи.
В то время в Семёновке работала бригада шабашников из Перми. Они строили для колхоза контору и другие объекты. В свободное от запоев время пермяки подрабатывали ещё и на стороне. Поскольку других вариантов не оказалось, то Вадим Егорыч вынужден был нанять их для работы на своём участке. Торговались недолго. Бригадир шабашников, Василий, пошел на значительные уступки, когда ему было обещано по окончании работ накрыть стол с необходимым количеством выпивки, при условии, что всё будет сделано как надо.
Старый дом предстояло разобрать, оставив лишь внешние стены, сложенные из  такого крепкого самана, что в него с трудом можно было загнать гвоздь. Затем стены снаружи должны быть облицованы кирпичом, уложены потолочные балки, накрыта крыша и вставлены оконные и дверной блоки. Всё остальное внутри дома Вадим Егорыч хотел завершать сам, так как на это уже средств не хватало. Договорившись обо всём с Василием, он не стал выдавать ему аванс, а убедился в том, что мужики приступили к работе. Спустя некоторое время Вадим Егорыч уехал на месяц в командировку и, разумеется, следить за дальнейшим ходом стройки не мог.
Прошел месяц. Абрамовы приехали на своём «Жигулёнке» в Семёновку полюбоваться на дело рук пермяков. Строителей не было, а взору хозяев предстала неутешительная картина. Дом, уже обложенный снаружи кирпичом, но пока без крыши, по форме напоминал ковчег Ноя. В середине стены разошлись в стороны и наклонились, как будто их изнутри распирал некий великан.
– Дом-то разобрали, оставили только стены, а потом з;пили, – стала пояснять вышедшая навстречу Абрамовым баба Надя. – Когда же обличковали всё это кирпичом, я им сказала: «Кладите балки наверх, ироды!», а они опять з;пили, – оправдывалась она, – вот стены-то и разошлись. – Нет, здесь что-то не так, – возразил Вадим Егорыч, – фундамент под стены они хороший залили, я сам видел перед отъездом. Не могли стены сами по себе разойтись. – А я тебя предупреждала, не связывайся с этими проходимцами-алкашами, – начала было упрекать Вадима Егорыча жена. – Миша, пойдём разбирать вещи, – обратилась она к сыну, – твой отец идеалист, он им и останется. – Ладно, как напортачили, так и исправят, – пытался успокоить всех Вадим Егорыч, – иначе расчёта не получат. Вот и всё!
Так в конечном итоге и вышло. К концу лета все работы были завершены. Стены дома стояли ровные, крыша – высокая, с расчетом строительства второго этажа. Хотя, если разобраться, то многое выполнялось халтурно. Однако все стройматериалы, силы и нервы были израсходованы. Поэтому с пермяками решили рассчитаться как положено. Внутри пустого дома без потолка, пола и перегородок накрыли стол из неструганных досок. Стол был уставлен разными закусками. Рядом со столом, на земле, красовались, радуя глаз шабашников, пара ящиков с розовым портвейном. Вино купили в сельмаге. По всей видимости, сабантуй для бригады был не только неотъемлемой частью расчёта за работу, но и более важным мероприятием, чем получение денег.
День клонился к вечеру. Стояла безветренная погода. Кроме шабашников к столу были приглашены соседи, Петро с женой и баба Надя. – Ну, за то, чтобы этот дом стоял! – первым поспешил произнести тост Василий, поднимая наполненный портвейном граненый стакан.
Соратники бригадира последовали его примеру. Как только затих глухой звон сдвигаемых в едином порыве стаканов, вверху, под самой крышей, внезапно раздался легкий хлопок. По шиферу, словно по стиральной доске палкой, прошелся порыв ветра. Все глянули наверх.
– Свят, свят! – перекрестилась баба Надя. – Нехороший знак!
– Погода меняется, – пробормотал Петро, – завтра заштормит.
– Опа! – воскликнул от неожиданности Василий. Стакан в его руках лопнул, и драгоценная жидкость окрасила кровавым цветом его рубаху.
– Осторожней чокайся, Вася, – успокоил его Вадим Егорыч, наполняя другой стакан вином, – а не то всё мимо рта пронесёшь!
Застолье продолжалось несколько часов, пока всё спиртное не было выпито. Драки с трудом удалось избежать и, наконец, выпроводить шумную ватагу строителей. Они покидали двор, унося еле живых товарищей, как раненых с поля боя.
Теперь Абрамовым предстоял непочатый край работы – довести дом и всю усадьбу до приемлемого состояния с тем, чтобы здесь можно было бы жить и отдыхать. Поэтому, практически, все выходные и отпускные дни они не без удовольствия проводили на даче. Нельзя сказать, что супруги занимались только работой: были и дни отдыха. Благо, по соседству приобрели такие же развалюхи ещё несколько дачников из города: начальник снабжения того же завода Гольдберг Леонид Яковлевич, главный инженер строительного управления СУ-29 Непийпиво Остап Игнатьевич и профессор пединститута Кулик Юлий Поликарпович. Все они ранее были знакомы друг с другом. Здесь же, в Смёновке, их социальное положение ушло на второй план: они стали называть себя колонистами.
Совместный досуг колонистов проходил либо на море во время ловли креветки или бычка, либо в нередких застольях у кого-нибудь в беседке. Засиживались обычно допоздна. Встречи проходили интересно: разговоры на разнообразные темы – от политики до мистики и НЛО, травля анекдотов и песни под гитару. Не отказывали себе и в хорошей выпивке, результаты которой растворялись в свежем деревенском воздухе и солёной морской воде. Когда тосты, произносимые почти каждым из участников застолья, иссякали, то звучал дежурный: «У нас нет повода не выпить!»
Молва о прекрасном времяпрепровождении колонистов в Семёновке дошла до их коллег и знакомых в городе. Однажды Остап Игнатьевич Непийпиво решил пригласить к себе на дачу семью своего товарища по работе:
– Приезжайте к нам на выходные в Семёновку. Позагораете, покупаетесь в море, отдохнёте на свежем воздухе!
– Да разве это отдых?! – начала отказываться от приглашения жена товарища, – вы там, говорят, сильно пьёте.
– Ну, разве мы там пьём?! – попытался развеять её сомнения Непийпиво. – Мы там пьём всего лишь утром, в обед, а потом, аж вечером!
Дама этой шутки не поняла и наотрез оказалась ехать в Семёновку.
Так проходили дни, недели и месяцы. К следующему году усилиями Вадима Егорыча в доме была готова одна комната и пристроена просторная кухня из кирпича. Сюда уже повзрослевший пёс Гур заваливался без стеснения, то ли потому что там ему кое-что доставалось с обеденного стола, то ли по какой-то иной причине. В старый, хотя и обновлённый дом он по-прежнему заходить почему-то всё ещё опасался. Из прихожей наверх, где предполагалось устроить дополнительные комнаты второго этажа, вела широкая деревянная лестница. Пока наверху был всего лишь чердак. Пола практически не было, а лежали разрозненные доски для того, чтобы там можно было бы хоть как-то ходить. Мишка любил проводить время на чердаке, устраивая под крышей какие-то свои мальчишеские дела.
Вот и сегодня днём он изо всех сил старался затащить Гура наверх по лестнице, держа его на поводке. Пёс всячески сопротивлялся, жалобно скулил, умоляюще смотрел на Мишку черными как пуговицы от ширинки глазами, но наотрез оказывался подниматься.
– Что-то мы сегодня засиделись. Уже двенадцатый час, а Мишки до сих пор нет, – Вадим Егорыч начал выходить из-за стола.
– Наверно, гуляет с местными ребятишками, – Ольга Марковна стала убирать посуду со стола.
– Действительно, никуда он здесь не денется. Пойдем, мать, на боковую. Я что-то сегодня притомился.
Через четверть часа супруги уже спали на диване в комнате. Входная дверь оставалась открытой. Здесь запирать дверь было не принято; да и верный сторож Гур дал бы знать, если бы во двор зашел посторонний. Около полуночи Ольга Марковна проснулась и растолкала Вадима Егорыча. С тревогой в голосе она прошептала ему на ухо:
– Вадим, послушай-ка! Кто-то ходит наверху.
Действительно, с чердака слышались легкие шаги по доскам.
– Да это, наверно, Мишка вернулся из кино, – попытался успокоить жену Вадим Егорыч. – Что он там только в темноте делает? Там же света пока нет. Пойду-ка я проверю.
Он поднялся с дивана, вышел из комнаты и, очутившись возле лестницы, ведущей наверх, прислушался. Сейчас звука шагов из чердачного проёма слышно не было. Вадим Егорыч стал подниматься по лестнице:
– Мишка, что ты там делаешь?
В ответ – тишина. Вадим Егорыч продолжил подъём. Его голова уже появилась над полом чердака, когда снова из темноты послышалась чья-то поступь по доскам и какое-то невнятное причмокивание. «Неужели это наша псина сюда забралась? Ведь сегодня Мишка хотел затащить его наверх. Наверно, он уже не боится заходить не только в дом, но и на чердак», – подумал Вадим Егорыч.
– Гур, это ты, сукин сын, там лазаешь? – обратился он в пустоту.
Тут снизу раздался скрип приоткрываемой входной двери, и на зов в прихожую со двора просунулась любопытная морда Гура.
– А, так ты бегаешь по двору! – Вадим Егорыч глянул вниз. – Тогда, кто же тут на чердаке шастает?
Он спустился вниз, взял фонарь и вновь решительно поднялся на чердак. Стоя на досках, заменяющих пол,  он принялся шарить фонарём по чердаку.
– Возможно, ласка сюда забралась или что-то в этом роде, – бормотал себе под нос Вадим Егорыч.
Но тут из дальнего угла появилось нечто непонятное и двинулось на него, постукивая по полу, а затем стало перемещаться по воздуху, примерно на высоте метра. Это нечто напоминало бесформенное серое облако около полуметра в диаметре. Когда оно приблизилось к Вадиму Егорычу, он в свете фонаря сумел разглядеть в середине этой субстанции неясные очертания не очень-то пугающей физиономии, напоминающей человеческую. От неожиданности и несуразности ситуации по спине Вадима Егорыча пробежал предательский холодок. Он, реалист по натуре, застыл на месте, не в состоянии как-то реагировать на происходящее. Облако, жеманничая и причмокивая, медленно проплыло мимо него, никак не реагируя на присутствие человека, и скрылось в противоположном углу чердака. Вадим Егорыч, очнувшись от шока и осторожно балансируя на досках, последовал в том же направлении.
– Куда ты подевался, дружок, – подбадривал себя он, освещая укромные уголки, – давай познакомимся поближе, чёрт бы тебя побрал!
Его рука с фонарём немного подрагивала. Однако, как он ни старался отыскать исчезнувшее чудище, это ему не удалось.
Вадим Егорыч спустился вниз, размышляя о произошедшем: то ли было это на самом деле, то ли ему всё просто причудилось. Сегодня никаких возлияний в компании колонистов не происходило, поэтому не стоило грешить на нетрезвый взгляд на вещи.
– С кем это ты разговаривал наверху? – спросила его жена, когда он зашел в комнату.
– Ты знаешь, у нас под крышей, оказывается, обитает какая-то нечистая сила, – с некоторым сомнением в голосе ответил Вадим Егорыч.
И он рассказал о том, что произошло на чердаке.
– Теперь мне всё ясно, почему мне так плохо спалось, когда ты был в городе, – стала вспоминать Ольга Марковна. – Меня всё время что-то беспокоило. Я подозревала – что-то здесь не так!
– Почему вы до сих пор не спите, а? – вопрошая, ввалился в комнату Мишка.
– Ждём тебя и волнуемся, – Ольга Марковна привстала с дивана. – Где ты так долго болтался?
– Гулял.
Этот универсальный ответ, казалось, удовлетворил любопытство матери. Она промолчала.
Мишка не только уверовал в то, что рассказал ему отец о чудище, обитающем наверху, но и подтвердил его присутствие в доме. Он, якобы, тоже видел на чердаке какое-то облако, которое двигалось туда-сюда, но тогда не придал этому никакого значения: думал, что это просто пыль, поднятая сквозняком.
– Ладно, давайте спать, – заключил Вадим Егорыч. – Утро вечера мудренее, как говорится.
Все улеглись в постель. Вадим Егорыч долго не мог заснуть. В его памяти стали всплывать случаи, которые происходили на даче, имеющие на первый взгляд вполне обычные объяснения. Когда перестраивали дом, стены начали расходиться в стороны – запой шабашников. Непонятно куда пропадали разные предметы, а затем вновь появлялись, но уже в другом месте. Это – из-за рассеянности. Из бассейна внезапно уходила завезённая питьевая вода. Вадим Егорыч спускался туда, обследовал цементную стяжку, но никаких трещин тогда не обнаружил. Бассейн вновь был заполнен водой, которая до сей поры там и оставалась. Значит, появилась трещина, а потом сама собой затянулась. Как-то в колодце с солёной водой уровень воды наоборот здорово поднялся, а потом, продержавшись некоторое время, опять упал. Тогда это трактовалось изменением уровня подпочвенных вод, хотя у Петра и бабы Нади в таких же колодцах ничего подобного не было. В погребе лежащий арбуз кто-то разломил и выел всю сердцевину. Думали, что это сделал Мишка, но он наотрез отказывался признаваться в содеянном. Однажды, когда Вадим Егорыч строгал доску электрорубанком, шнур рубанка внезапно попал под лезвие и был перерублен, чего никогда не происходило. Вадим Егорыч обвинил себя в неосторожности. Ему припомнились и другие подобные моменты, теперь уже имеющие совсем иное толкование – всё это были, по-видимому, проказы обнаруженного сегодня существа. Вспомнил он и свой первый визит на чердак старого дома и когорты мышей, управляемых неведомой силой, а также непонятные звуки и лопнувший стакан в руках Василия во время угощения шабашников. А почему Гур, пёс деревенского происхождения, опасается заходить в дом, а кошка Мурка, пособник тёмных сил – нет?!
На следующий день история с неопознанным топающим, летающим и чмокающим объектом стала известна соседям. Баба Надя сразу же констатировала:
– Это – домовой. Помнится, мне Серафима частенько рассказывала, что водится в  её в хате какой-то бес. Говаривала, всякие шутки выделывал: то в окно ночью стучится и рожи корчит, то курей в курятнике по ночам тормошит, что они кудахчут ни с того ни с сего, то в печной трубе гудом гудит в тихую погоду и золу из печки в хату выдувает. А в последнее время он её так донимал, что ей просто житья не было, – на шепот перешла баба Надя. – Я вот так думаю, он её в могилу-то и свёл, – она трижды перекрестилась.
– Так, где же он мог скрываться, когда дом бы практически разрушен? –  поинтересовался Вадим Егорыч, –  одни стены оставались, спрятаться негде. Ведь он же всё-таки домовой.
– Дык в погребе, мабуть в колодце или, вон, в сарае ховался, пока дом личковали да крышу ставили, – предположила баба Надя.
– Послушай, Вадим Егорыч, – встрял в разговор, стоявший рядом Петро, – давай переманим твоего домового ко мне в дом. А я тебе за это буду каждую осень навоз с фермы в огород привозить и землицу перепахивать. Что это за дом в селе, ежели в нем нет своего домового, – стал он предлагать с толикой зависти. – Я бы его к самогончику приучил, и мы бы с ним вместе коротали долгие зимние вечера, а то дома одни девки.
– Ты с ентим делом, Петро, не шуткуй, – предостерегла его баба Надя. – Не равён час, перекинется к тебе – беды не оберёшься.
– А я и не шутю, – хорохорился Петро.
– Ты, вот что, Оленька, – обратилась баба Надя к Ольге Марковне, не обращая внимания на Петра, – отправляйся-ка не медля в нашу церковь, купи там несколько икон со святыми угодниками, а затем – к отцу Кириллу, пущай освятит их. Расставишь их по разным углам в хате. Это отвадит нечистый дух.
Местную церковь недавно отстроили и оснастили всем мало-мальски необходимым. Из области прислали батюшку Кирилла, сравнительно молодого священника, плюгавого, с жиденькой бородкой и крючковатым носом человечка. Местной пастве он уважения не внушал. Его ряса всегда была заляпана сальными пятнами, под ногтями была обозначена траурная каёмка, а во время богослужения свежепобеленное помещение церкви наполнялось не только псалмами, но и перегаром кальвадоса – яблочного самогона, добываемого местными умельцами. Теперь по определению Семёновка стала селом.
На том и порешили. Ольга Марковна последовала совету бабы Нади. Батюшка ей тоже не понравился, но, несмотря на это она всё сделала, как советовала ей баба Надя. Вернувшись из церкви, Ольга Марковна расставила приобретённые и освященные иконы в комнате, прихожей и в новой кухне.
Было субботнее утро. Трое колонистов Гольдберг, Непийпиво и Кулик шли в сельсовет с тем, чтобы расширить и узаконить свои земельные владения. Они следовали мимо дома Абрамовых. Увидев их, Вадим Егорыч предложил им зайти на пару минут: ему хотелось поделиться с приятелями своими впечатлениями о домовом. Уселись в беседке.
– Мишка, ну-ка принеси из погреба нашего вина, – окликнул сына Вадим Егорыч.
Мишка обернулся быстро. Как казалось на первый взгляд, он не совсем понял отца. Вместо того чтобы наполнить там всего лишь бутылку, он вынырнул из погреба с полной десятилитровой бутылью вишнёвого вина. Видимо, он знал заранее, что его будут посылать туда раз за разом, и не хотел более себя утруждать.
 Гостей увлёк поведанный Абрамовым весьма интересный с точки зрения науки случай. Ни у кого из колонистов домовых в их хатах не наблюдалось. По мере того, как вино в бутыли убывало, дискуссия о существовании потусторонних сил всё больше разгоралась. Мнения разделились. Непийпиво категорически отрицал существования духов, домовых и приведений, считая всё это чистейшей воды выдумкой:
– Тебе, Вадик, твой домовой просто привиделся, – пытался убедить хозяина Остап Игнатьевич, – натрудился за день, устал и выпил, видимо, вечерком. Вот и померещилось что-то в темноте.
– Я кроме чая ничего не пил. А как насчёт всех фокусов, что оно вытворяло? Нельзя их сбрасывать со счетов.
– Ну, такие вещи вполне объяснимы, – продолжал настаивать на своём Остап Игнатьевич, – ты же сам вначале думал, что это обычные явления.
Профессор Кулик, как всякий научный работник, привыкший подвергать всё сомнению, был неоднозначен в своих суждениях.
– Я тебе верю, дружище, – повторял Юлий Поликарпович, глядя на Вадима Егорыча сквозь стакан с рубиновым эликсиром, в котором играли мелкие пузырьки, словно в бокале шампанского.
– Ещё бы не верить! – хмыкнул Вадим Егорыч.
– В последнее время мы сталкиваемся с научной революцией, то есть с формированием новой парадигмы, – продолжил профессор и полез в философские дебри.
Он сел на любимого конька и стал цитировать Томаса Куна:
– Когда нормальная наука, объясняющая каждое новое открытие с позиций господствующей теории, не в состоянии растолковать появление аномалий — необъяснимых фактов, то выступает на сцену экстраординарная наука. Это ведет к кризису в науке. Увеличение же количества аномалий приводит к появлению альтернативных теорий. Сейчас как раз такое время и наступило. Всюду экстрасенсы, полтергейст, инопланетяне, и тому подобное. Вот и у Вадима появился домовой.
– Во-первых, он не появился, а жил тут, как выяснилось, давно, – поправил его Вадим Егорыч.
– Что ты вообще подразумеваешь под парадигмой? – с ухмылкой спросил профессора Гольдберг. – Но прежде чем он продолжит, давайте, друзья, отведаем ещё раз этого целебного напитка с тем, чтобы нам легче было усвоить разъяснения Юлия Поликарповича.
Возлияние продолжилось.
– Парадигма – это наиболее общая картина рационального устройства природы, мировоззрение, – Юлий Поликарпович  поставил на стол пустой стакан. – Её можно назвать дисциплинарной матрицей, характеризующей совокупность убеждений, ценностей, технических средств и так далее, которые объединяют специалистов в данное научное сообщество.
– Ну и что из этого вытекает? – икнул Непийпиво. – Ты хочешь сказать, что мы и есть сейчас научное сообщество? – он мотнул головой в сторону бутыли с вином.
– Оставь свои шуточки, Остап! – пытался сосредоточиться Юлий Поликарпович. – Я тебе отвечу. Научная революция, то есть сдвиг парадигм, происходит тогда, когда обнаруживаются аномалии, которые невозможно объяснить с помощью универсально принятой парадигмы, в рамках которой до этого момента происходил научный прогресс. Конфликт парадигм, возникающий в периоды научных революций, – это, прежде всего, конфликт разных систем ценностей, разных способов решения задач- головоломок, разных способов измерения и наблюдения явлений, разных практик, а не только разных картин мира.
– Ну, положим, альтернативная теория, объясняющая всякие аномалии, существует давным-давно. Если я не ошибаюсь, уже пару тысяч лет, – решил взять инициативу в свои руки Гольдберг.
Он кивнул Вадиму Егорычу, недвусмысленно намекая на то, чтобы тот опять наполнил стаканы. Этим Леонид Яковлевич давал понять, что ни в коей мере не сомневается в правдивости рассказа о домовом и категорически поддерживает хозяина дома. Проштудировав Ветхий и Новый Заветы, Гольдберг Леонид Яковлевич увлёкся Каббалой и сейчас решил высказать свою точку зрения на произошедшее:
– Прежде чем выяснять что-либо, мы должны четко определить, насколько истинно наше познание и его границы, познание себя, нашего мира и духовных миров. Материю и её свойства мы постичь можем, как в самих себе и в нашем мире, так и в других мирах. Суть же вещей, сама по себе, совершенно не постигаема нами, потому что наши пять органов чувств и вся наша фантазия не позволяют осознать и почувствовать более чем действия сути, но не её саму, поскольку все наши органы чувств воспринимают воздействие чего-то внешнего на них, а мы ощущаем только реакции наших органов чувств на эти внешние воздействия.
Как-то Леонид Яковлевич раздобыл в синагоге запрещённую книгу «Зоар» и сейчас, благодаря представившейся возможности, пытался донести основные её постулаты до спокойно внимающих ему слушателей. Он отхлебнул из стакана и продолжил:
– Например, наш орган слуха ощущает свою реакцию на воздушную волну, ударяющую в барабанную перепонку уха. И это ощущение дает нам осознание звукового источника, того, что есть что-то, заставляющее колебаться воздух. Так же действует и орган зрения, воспринимающий некую отраженную и перевернутую картину, и орган обоняния, воспринимающий воздействия некой сути на свои чувствительные нервные окончания, и орган вкуса. И даже самое сильное, тактильное ощущение, дает нам только осознание воздействия чего-то на нас, потому что суть остается та же. Если же материал подогреванием превратить из жидкого в газообразный, его влияние на наши органы изменится, но не изменится его суть.
– Что же это вы пьёте без закуски?! – обратилась к сидящим Ольга Марковна, подойдя к столу. – Сейчас я что-нибудь принесу, – пообещала она.
Ольга Марковна удалилась ненадолго на кухню, а Леонид Яковлевич возобновил свою тираду:
– Поэтому то, что мы воспринимаем, есть действия чего-то не постигаемого нами на наши органы чувств, и только воздействия на нас, частные свойства сути, мы постигаем и по ним судим об их источнике. Отсюда становится ясно, что пять наших органов чувств не могут раскрыть нам сути, а только отрывочные, частные ее действия.
– Ты хочешь сказать, что домовой, которого я видел на чердаке, не существует, – перебил Гольдберга Вадим Егорыч, – и это была просто галлюцинация?
– Я этого не говорил. Но поскольку то, что не воспринимаемо нашими органами чувств, не может возникнуть даже в нашей фантазии, а то, что не может возникнуть в нашей фантазии, не может появиться в нашей мысли и потому выпадает из поля возможности изучения. Поэтому мысль не может изучать сути объекта. И ты тут, Вадим, совсем не причём. Скорее всего, это был домовой, но познать его мы не в состоянии, хотя познакомиться с ним я был бы не прочь.
На столе появилась нехитрая закуска и в дальнейшей полемике бутыль была почти полностью опустошена. Вскоре, заподозрив неладное из-за долгого отсутствия ходоков, сюда нагрянули их жены. 
– Так что, Вадим, положись на святых, они помогут! – на прощанье выдавил из себя Непийпиво, уводимый под руку женой.
В этот день колонисты так и не попали в сельсовет – виной тому был, конечно, домовой.
В трудах и отдыхе прошли отпускные будни. Никакие потусторонние явления больше не беспокоили Абрамовых. Баба Надя торжествовала свою маленькую победу над силами зла. Ведь это именно она посоветовала расставить освященные иконы в хате и тем самым отвадить домового. О нём больше никто не вспоминал. Осень, как и полагается, сменилась зимней стужей, когда ветер с замерзшего моря выдувал тепло из хат и нагонял тоску на их обитателей.
Наконец наступила весна, и пришла пора сажать в огороде картошку. В середине марта, в субботу, семейство Абрамовых приехало к себе на дачу. Гур и Мурка, за которыми в отсутствие дачников присматривала баба Надя, доброжелательно встретили своих хозяев. Мурка тёрлась о ноги, а Гур бегал по двору, визжал и лаял от радости. За два дня Вадим Егорыч и Ольга Марковна с помощью Мишки управились со всеми запланированными делами. У них оставался в запасе ещё и понедельник, так как  они взяли на этот день отгул, причитающийся им, как донорам. Классная дама Мишки также была оповещена о его отсутствии в школе.
Рано утром, пока все ещё спали, Вадим Егорыч проснулся и отправился на кухню. Было уже светло. Он подогрел на газе чайник, плеснул теплой воды в умывальник и начал бриться. В зеркале отражалась повешенная в углу кухни икона Николая Чудотворца.
И вот тут ему стало как-то не по себе: он услышал у себя за спиной чью-то легкую поступь по полу и знакомое причмокивание. Он замер от неприятного ощущения, но пересилил себя и стал медленно поворачиваться назад, готовый к любой неожиданности. Однако его опасения не оправдались. На кухню незаметно прокрался Гур и топал своими лапами, одновременно что-то жуя и чмокая.
– Чёрт бы тебя побрал, Гур, – в сердцах выругался Вадим Егорыч, – ты что, хотел меня напугать, сучий сын?
Этот риторический вопрос остался без ответа. Успокоившись, он повернулся обратно, чтобы продолжить бритьё. Отражаясь в зеркале, с иконы Николая Чудотворца на Вадима Егорыча смотрела ухмыляющаяся и подмигивающая физиономия Домового.