Дщери Сиона. Глава двадцать первая

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Мустафа ожидал  свою секретаршу. Он специально надёл сорочку защитного цвета и брюки цвета вы-жженной земли. Это одеяние делало его похожим на провинциального актёра в роли несгибаемого Вождя и Учителя.
«Будэт атлично, если она увидит во мнэ, Иосыфа Виссарионовича!» - перебирая с акцентом, подумал он.
Племянница должна была появиться с минуты на минуту. В сущности ей было нечего делать в этом кабинете, кроме как слушать своего дядю и играть роль послушной куклы. Правда Руфина вновь накропала какой-то рассказец о любви двух лесбиянок, его надо было перебелить и отправить по адресу одной дешёвой полупорнографической газетёнки.
Мустафа был против таких вещей. Но жена нуждалась в выпуске своих фантазий в мир, к тому же её бредовые тексты хорошо печатали, присылая время от времени толстые пакеты с авторскими экземплярами и вложенными в них купюрами.
Деньги были небольшие, их вряд ли бы хватило на одну заправку его «Чайки». Но всё же эти успехи заставляли сердце Руфины трепетать от гордости. Он немного завидовала отчиму Лоры, тот был её одногод-ком, но как-то сумел вписаться в современную индустрию издательства, и для этого ему совершенно не прихо-дилось наступать на горло собственной песне.
Руфина собиралась править миром. Она правила пока ещё дюжиной согласных на всё девчонок. Этим девчонкам было неуютно в развороченном мире, как бывает неуютно муравьям в растоптанном муравейнике. И они прятались от своих проблем здесь, за стенами этой усадьбы, которая также была лишней в этом опосты-левшем многим мире.
Лора пока еще не высунула даже носа из родительского гнезда. Она боялась это сделать, боялась пойти ва-банк, поставить последнее на кон, в желании непременно сорвать банк. Ей хватало тех денег, что тратила на её мать, и она, как какая-нибудь муха мечтала о капли уютного и совершенно безопасного янтаря, в котором она была в безопасности, словно в банковском сейфе.

Какулька молча мыла сначала ванну. А затем и унитаз, стараясь не вслушиваться в притягательный шорох в комнате гостьи. Там из вчерашней школьницы делали пародию на секретаршу. Нелли подкрашивала ей ресницы и помадила в меру пухлые губки.
Свои нижние губки Лора спрятала под затейливыми кружевными трусиками. Кофейного цвета колгот-ки были забракованы, и они уступили место иссиня-чёрным чулкам. В таком виде Лора стала походить на на-чинающую кинозвезду, с тщательно отмытой задницей и начисто провентилированными мозгами.
Когда её одевали, словно бы витринный манекен; то она была уже готова поверить в свою профпри-годность  для должности секретарши. И хотя ей было невдомёк, что её попросит делать названный дядя, любо-пытство заставляло ожидать чего-то приторно-сладкого, но, в тоже время невыносимо взрослого.

Нефе довела её до странных внушительных дверей. Такие же были в  школе у кабинета директора. Ло-ра глубоко вдохнула, и её груди вновь потревожили её новую блузку своими сосками.
- Войдите, - донесся из-за двери голос Хозяина.
Лора пошла. Ей показалось, что она сейчас должна играть роль – ведь все окружающие предметы каза-лись ей съёмочным реквизитом. От них попахивало советским временем – внушительный стол с лампой с зелё-ным абажуром, стол поменьше на котором стояла  электрическая пишущая машинка. А на шкафу в пластмас-совом футляре была знакомая Лоре «Любава». На такой же машинке, она перепечатывала весь тот бред, что сочинял её отчим. Стараясь не слишком плеваться при прочтении кроваво-спермальных сцен.
Ей даже показалось, что она снимается в пародии на чеховский «Вишнёвый сад». В классе её выбрали на роль Ани  Раневской. Лора не хотела быть не Варей, ни тем более глупой и легковерной Дуняшей. Она пока еще не до конца верила, что может полюбить большого настоящего человека, такого, как Петя Трофимов.
«Но ведь он недотёпа, может и Руслан – тоже такой? Как это понять, как?»
Она вздрагивала от непонятного волнения и всегда запаздывала со своими репликами, которые выхо-дили какими-то глупыми и нелепыми. Особенно когда она вспоминала о поездке в Париж. В левое ухо вливал свой тенорок первый красавец их десятого «А». Он изображал из себя Гаева, и слишком старался, словно бы они выступали на радио.  Старая тётка маминого отчима очень любила слушать радиоспектакли. Она просила сделать приёмник погромче и подолгу вслушивалась в голоса бестелесных призраков, обитавших в небольшой пластмассовой коробочке с зарещетчатым круглым окошком.
Теперь чувство игры не отпускало Лору. Ей обещали, что в новом учебном году она поставят эту про-щальную пьесу доктора Чехова силами школьного драмкружка. Она уже зарезервировала для себя роль Ани - та должна быть весёлой жизнерадостной блондинкой, такой, какой была она, Лора Синявская.
Дядя между тем, что-то спрашивал у неё.
«Ты работала на  электрической пишмашинке?» - повторил он, вынимая изо рта свою дорогую трубку.
- Я. Я… У моего отчима «Любава». Я хорошо умею печатать на ней почти вслепую. Честное слово.
- Хорошо. Тебе помочь? – спросил он, глядя то на Лору. То на шкаф.
- Нет-нет…
Лора покачала головой и, сбросив тесные туфли встала на довольно крепкий на вид стул. На мгновение ей показалось, что дядя заглядывает ей под юбку, но это мгновение было столь кратким. Что она просто не за-метила его.
Машинка была в отличном состоянии. Казалось, что ею пользовались только вчера.
- Ты должна перепечатать вот эти рукописи. Тут довольно хороший почерк, моя жена неплохо пишет авторучкой, но ужасно печатает. А никто не позволит посылать в журнал рукописный текст. На такие письма там обычно не отвечают.
- Так, Ваша жена – тоже писательница?
- Да, она пишет. Помнится, у Чехова был рассказ, там одна дама сочиняла романы и читала их вслух. Это было смешно. Сейчас никто не читает длинных вещей. У всех не хватает времени.
- А здесь наверняка читали романы. Какой-нибудь «Современник» или Отечественные записки».
- Тут жили князья. А они были людьми не склонными к либерализму. Не буду тебе мешать. Ты будешь заниматься этим до полудня. А затем я свожу тебя в одну очень красивую комнату.
Мустафа вышел, оставив Лору одну.
Лора стала не торопясь, но и не мешкая перепечатывать рассказы своей тёти. Руфина как бы хвалилась своим отменным почерком. Она, видимо писала не авторучкой, а перьевой ручкой, оставляя на желтоватой бу-маги россыпи мелких клякс.
Сначала Лора воспринимала всё, как простую совокупность слов, которые строились в предложение, как вагоны в состав. Затем эти составы шли один за другим, и от их движения начиналась кружиться голова. Одна картина сменяла другу, Лора чувствовала, что сходит с ума. Она сняла пальцы с клавиатуры и пощупала себе лоб.
Тот показался ей чуть тёплым. А сердце билось так, как будто она не печатала, а бегала по этому каби-нету.
«Господи, откуда она знает, что чувствуют такие девушки, как я… А может она просто изучает деву-шек, как подопытных кроликов. Может, и я буду вести себя, так как ведёт себя Эльвира? И что потом? Неуже-ли все, все чувствуют это?»
Ей захотелось узнать правду. Лора покосилась  на запертую дверь и осторожно, словно бы на кон-трольной работе, запустила руку под юбку. Но она вовсе не искала желанной шпаргалки, напротив, ей хотелось перестать чувствовать себя ряженой куклой. Деловой костюм насмехался над ней.
«А если об этом узнает Руслан? Боже, что он подумает обо мне. Хотя он сейчас наверняка зубрит учеб-ники. Он даже не позвонил мне. И вообще, он даже не похож на Руслана, он – ошибка природы. Вот и всё».
И Лора слегка приспустила трусики. Похождение выдуманной тётей Эльвиры её больше не интересо-вали. Теперь что-то внутри неё требовало ласки, словно глупый, привыкший к мамке котёнок. Лора поглажива-ла пальчиками то, запретное место, в которое так и не сумел войти Руслан.
Мустафа не напоминал о себе до полудня. Он понимал, что рано или поздно эта девушка будет его жертвой. Его или его супруги, помешавшейся на мысли о том, что она и есть та знаменитая Клеопатра, сведщая с ума знаменитого римского полководца Антония.

Лора почувствовала себя самой последней двоечницей. Её рука выскользнула из-под подола юбки и, дрожа, соприкоснулась со столешницей.
- Дядя. А разве уже полдень?
-  Да, милая. Уже двенадцать часов. В Петербурге по такому случаю стреляет пушка. Но здесь не Пе-тербург. О, совсем неплохо. В таком виде рассказы моей жены похожи на классику.
- Константин Иванович никогда не жаловался на то, как я печатаю. Мама говорит, что мне идти на филфак. Она закончила его и ни разу ещё не пожалела о своём выборе.
- Фил… фак. Да, именно. Именно филфак. Хотя эти слоги можно поменять местами, факфил, или луч-ше, факофил. Да-да, ты сказала именно то, что нужно.
Лора встала из-за стола и стала прятать машинку, накрывая её футляром. Дядя молча наблюдал за её действиями.
- А теперь вы покажете мне свою прекрасную комнату?
- Да, покажу. Пойдём. Я покажу тебе настоящий рай. Там тихо, красиво, там звучит удивительная му-зыка и пахнет благовониями. Пойдём, пойдём.
Он крепко сжал ладонь своей названной племянницы и повёл ей прочь из кабинета.
Лора смотрела на блестящие паркетины и на носки своих туфель. А дядя вёл себя, как строгий учитель.
«Неужели, он догадался, что я трогала себя там? Но я же хочу только попробовать. Вероятно. Эта су-масшедшая меня заразила. Ведь не люблю же я её. А может в этом деле не главное кого-нибудь любить. Может я, как чёрт из мультфильма должна любить только саму себя?
Ответа не было.
Дверь, что вела в чудесную комнату была совсем неприметной. Дядя глубоко вздохнул, на мгновение задумался и вдруг набрал три одинаковых цифры.

Лора не верила своим глазам. По обложенным кафелем стенам гуляли голубоватые тени. Они создава-ли ощущение зыбкости, и от их движения становилось очень страшно.
Свет продолговатых ламп отражался от глади бассейна. Лора понимала, что дядя ждёт от неё какого-нибудь поступка. Он даже расстегнул верхнюю пуговицу на сорочке и слегка ослабил ремень.
- Неужели он станет здесь раздеваться. А впрочем. Должна же я увидеть, как выглядит настоящий мужчина, а не какой-нибудь недоросль, прячущийся от ответственности под диваном.
Лора на мгновение припомнила красного как свежесваренный рак, Руслана, и оглянулась на невозму-тимого, словно цирковой дрессировщик, дядю. Ей даже хотелось вспрыгнуть на тумбу, как  какой-нибудь тиг-рице
- Ну, что ж стоишь? Раздевайся. Ты ведь всё поняла. Для чего нужна эта комната?
- Вы хотите, чтобы я искупалась в бассейне. Но у меня нет купальника. Позвольте. Я схожу за ним и…
- Глупости. Разве богини носили купальники. Эти вещи только для быдла. Для быдла, которое не видит красоты. Им всё кажется пошлым и греховным, и когда они трахаются со своими жёнами, они думают о грехе. И потому удивляются тому отродью, что в конце появляется на свет из вагин их подруг. Хотя природа не хочет выбрасывать это, словно пивную банку из автомата, и эти кретины вскрывают автомат ради никчёмной банки. Просто надо любить себя. Любить себя.
- И только себя?
- Господь ещё заповедал нам любить других, но на ту степень, на какую мы любим себя. Самолюбие – вот корень добродетели.
Лора не могла больше спорить. Ей ужасно захотелось стать голой. Перестать чувствовать себя милой блондинистой куколкой и понять, чего же хочет её трепещущая в ожидании плоть.
Раздевание было похоже на сон. Лора предавала вещь за вещью и прислушивалась, то к биению своего сердца, то к дыханию дяди. Костюм, который еще недавно казался ей верхом изящества стал похож на смятую половую тряпку. А её бельё годилось лишь для подвязывания помидорных кустов.
Нагота была во сто крат приятнее. Лора вспомнила, как по совету Константина Ивановича читала ро-ман Булгакова «Мастер и Маргарита». Как она краснела, воображая себе, бегающих по Тверской улице, голых женщин и девушек;  и замирала от восторга, представляя себя на месте такой смелой и решительной Маргари-ты.
Нагота вдруг показала всю её кукольность. Теперь Лора боялась показаться маленькой, но непослуш-ные руки норовил прикоснуться к грудями, словно бы те были спелыми плодами какого-нибудь экзотического дерева.
- Что же ты стоишь? Ты не умеешь плавать. Хочешь, я научу тебя?
- Я умею, - пролепетала Лора, уже ощущая на своём животе чересчур волосатую руку дяди.
Она медленно подошла к серебристо-стальному трапу. И. повернувшись задом к воде, стала медленно, словно бы с крыши, спускаться в бирюзовую воду. Та ожгла сначала её лодыжки, затем голени, а затем нервно и неж-но чмокнула в ягодицы.
Лора заплясала на одном месте, словно затейливый буёк. Не решаясь оторвать рук от прохладных по-ручней.

Шутя и Какулька находились неподалёку. Шутя неплохо плавала. Она как-то очень быстро овладела этим искусством. Как и всем иным прочим.
Людочка уже сожалела, что не подумав назвалась Принцессой. Ей никогда не думалось, что у неё бу-дет такая странная, язвительная шутиха. Иногда замечания Шути казались ей гибкими прутьями, что безоста-новочно терзают её изнеженное тело, стараясь проникнуть до спящей души.
Раздевание Лоры было похоже и на её раздевание. Будучи когда-то для других Людмилой Головиной, а для самой себя – Принцессой, она приучила к бездумности того ритуала. Конечно, она раздевалась для себя. А не для кого-то третьего, что требовал от неё оголения.
Нагота Лоры была совсем другой. Она плавала, словно оставленная в корыте кукла. Плавала и бездум-но смотрела на мерцающий бликами потолок этой сказочной арабской пещеры.
Мустафа между тем кивнул им.
На бортике бассейна тотчас возник стол и два белых кресла. А на столе словно на скатерти- самобранке поя-вился загадочный натюрморт.
- Теперь можешь идти.  Ничего, ничего, скоро эта девушка сделает свой выбор, - проговорил он под-мигнул он опустившей глаза долу Какульке.
Та была рада, что ей дозволили дотронуться до чего-либо иного, кроме опостылевших унитазов. Хоть это и был обычный пластиковый стул.
«Интересно, кто будет сидеть на этом стуле?» - подумала она. Выходя вслед за Шутей в неприметную тайную дверь.

Лора почти задремала на воде. Она лежала на спине, и думала то о Руслане, то о себе самой. Было бы забавно самой научить его правильно обращаться с голыми девушками. Но Руслан очень гордился своим ге-роическим именем.
«А если он возьмёт и провалит экзамены в институт. Что тогда? Наверняка его родители не хотят, что-бы он становился солдатом. И он станет прятаться, убегать. А если пойдёт служить, а вдруг война. Как тогда в 1994 году?»
Лора вспомнила, как еще на экране дышащей на ладан «Чайки» появились бронетранспортёры. Мать с каким-то ужасом смотрела на это. А затем тихо перекрестилась.
Странное слово «Ичкерия» царапнуло уши Лоры. Она старалась не вдумываться в смысл непонятных слов, но поняла только одно, что где-то началась война.
Мать выключила телевизор и стала говорить что-то об Афганистане. Про то, как будучи школьницей узнала, что туда ввели войска.
Её одноклассники были готовы на всё. Они, конечно, храбрились эти юноши семидесятых. Храбри-лись, ведь их  детство выпало на внешне мирные годы.
Наконец, почувствовав движение мурашек по телу она вздрогнула и перевернувшись на живот под-плыла к трапу.
Дядя подал её полотенце, но Лоре вдруг захотелось, чтобы он сам растёр её. Она слишком долго не ощущала на своём теле прикосновения мужских рук.
Дядя стал просушивать её. Его большой пенис был совсем рядом. Лоре даже казалось, что она слышит его дыхание, тот дышал, как большая змея и чего-то явно ожидала от неё.
«Боже, что это со мной? Я, я...»
От дядиных прикосновений кожа яро порозовела. Лора почувствовала, как с её ягодиц смахнули по-следнею каплю, и неожиданно просто опустилась на бёдра своего родственника.
Дядя не спешил проникать в её самое отзывчивое место, он не пытался действовать своим коленом, как ножом, разрезающим сдобную булку. Но Лора понимала, что зашла в своей игре слишком далеко.
Она вспомнила о Наташе, которая летела на борове. Дядя также показался ей чересчур свиноподоб-ным. Он улыбался и держал её за бока, словно гармонь.


Руфина Ростиславовна была раздосадована. Все двенадцать девушек стояли опустив головы, вдоль стены и смотрели на свои босые стопы.
Не было только самых презираемых – этой умницы Шути и бывшей когда-то Принцессой Какульки. Их вызвал в комнату релаксации ненавистный для Руфины похотливый муженёк.
Она вся исходила злостью. Этот волосатый урод играл её игрушкой, играл, и наверняка уже сумел сму-тить душу своей названной родственницы.
То, что у мужа могут быть такие милые родственницы, не приходило на ум Руфине. Она попросту плыла по течению не слишком думая о цене своих забав.
И теперь, раздосадованная своим нынешним положением, решила отыграться на своих покорных овеч-ках
Нелли старалась не выделяться на фоне своих подруг по несчастью. Днём она была просто няней Ар-тура, а вот ночью. Руфина усмехнулась:
- Кто из вас будет вести запись рекордов? – проговорила она, вынимая из кармана халата круглый бле-стящий секундомер.
- Можно это сделаю я, - спокойно без лести в голосе предложила Нелли. Она понимала, что должна понять замысел своей сопостельницы.
- Хорошо. Очень хорошо... – согласилась Руфина. – Сегодня для вас Урок Мужества. Вы, разумеется, помните, что в 1942 году, когда немцы вошли в Краснодон, то они стали мучить людей. Стали отнимать у них вещи, хлеб, другие продукты. Но люди были покорны своей судьбе, они боялись боли, боялись умереть. И вот вдруг в этом небольшом городке нашлись те, кто смог противостоять злу. Они были такого же возраста, как и вы. И они начали бороться – подожгли картотеку на бирже труда, вывесили над городом красные флаги. Но немцы вычислили их, арестовали и начали пытать. Несчастных раздевали и сажали на раскаленную печь, заго-няли под ногти иглы, пороли медной проволокой, вырезали на их лбах звезды. Но я не столь кровожадна. Для начала, вы просто сядете голыми попами на ежа. Да-да на живого ежа. Это, уверяю вас совсем не больно. Когда вы не сможете терпеть, вы просто встанете, вот и всё. И я оценю вашу стойкость. Нелли всё запишет.
- А сама она будет садиться? – пробурчала недовольная Ирина, почёсывая живот в районе пупка.
- Да, Нелли будет садиться? И эти двое. Они также сядут на это животное? – голосом возмущенной отличницы начала говорить Маргарита.
Оксана незаметно потёрла правую ягодицу.
Им не хотелось быть испытуемыми. Особенно вдруг такой заменимой Маргарите. Она чувствовала, что именно её вскоре отправят на место нынешней Какульки.
- Что если эта дура сумеет подняться, что тогда?
 Взгляд Мустафы много раз останавливалась на фигурке этой милой экономки. Он вообще не выпускал из поля зрения ни одну из своих пленниц. Хотя сами девшки понимали, что этот плен гораздо лучше свободной и такой непредсказуемой жизни. У каждой там осталось нечто страшное – какая-то неизвестная другим вина, и это страшное держало их здесь крепче любого якоря.
Маргарита не хотела выплывать из реки. Она смирилась с судьбой утопленницы, да т нё милый отчим вряд ли бы желал, чтобы она вернулась. Да и о матери Маргарита вспоминала всё реже. Она даже не знала, жи-ва ли та, или отправилась к праотцам, узнав что её дочь сгинула в водах Волги…

Дядя накинул на голое тело Лоры махровый халат, аккуратно завязал кушачок и повёл племянницу за собой.
 Лора вышагивала, как плененная царевна, даже не вышагивала, а просто плелась за дядей, желая толь-ко одного - не попасть в неприятную историю. Отсутствие на теле трусов и распахивающие от каждого шага полы заставляли её краснеть, не то от восторга, не то от ощущения греха. И когда дядя вывел её в большой зал, где, словно на уроке физкультуры, стояли все рабыни, она очень удивилась.
Лора вдруг вспомнила, как сама стояла в такой же шеренге в вызывающе сексуальном гимнастическом купальнике, как смотрела на физрукшу, ожидая её команды и попросту мило улыбаясь. Зная, что эта скромная улыбка царапает душу одинокой женщины.
Теперь в роли физрукши была её тетя, она стояла в дорогом пеньюаре с секундомером в руках, а рядом с ней, на стуле, сидела та самая девушка, что приходила тревожить её, Лорино, лоно. Только теперь она была обнажена, обнажена с головы до пяток, а на её лбу красовалась ярко-алая пятиконечная звезда.
Лора поёжилась. Она вдруг осознала, что это не сон. Она чувствовала, как дядя гладил её бока, как она вздрагивала от этих умелых прикосновений, и как постепенно пьянела, осознавая, что ужасно хочет быть по-рочной, что именно этим она и может отомстить своему другу за его предательскую неумелость.
Между тем перед Лориным взором разворачивался настоящий спектакль. Девушки по одной подходи-ли только к сейчас замеченному ею тазу. В этом тазу явно кто-то был. До слуха Лоры доносилось тупое шур-шание и фырканье, подходили и присаживались на эту посуду и какими-то кривыми ухмылками на сведенных вместе губах.
Тётя запускала секундомер и долго следила за его стрелкой. А её наложница готовилась внести цифры рекорда в старый потрепанный классный журнал.
Вдруг откуда-то сзади выбежали еще две девушки. Одна из них, та что читала стихи в столовой нелепо подпрыгивала. Как кузнечик, а другая. Другая, та что была так опасна схожа с самой Лорой была видимо, со-всем не удивлена предстоящим испытанием.
Оксана, Маргарита, Ирина уже отмучили свои ягодицы. Они теперь с мерзкой, завистливой злобой смотрели, как на свою Голгофу взойдёт та, что, по их мнению, была недостойна своего фавора.
Нелли равнодушно отложила в сторону и самописку, и журнал. Она боялась только одного, что Руфина не сможет, как должно зафиксировать её рекорд. Остальное, даже недовольное хрюканье ежа её не касалось.
Никогда раньше она не была столь спокойной. Воображая, что просто садится на утку в больнице, она стала думать о том. Как ей жить дальше. Взгляд Нелли упал на хозяйскую племянницу, та наблюдала за её страданиями с любопытством молодой арийки, еще не знающей ужаса американских бомбёжек. Нелли знала, что звезда на её, Нелли, лбу смущает эту девушку, и как могла, длила её мучение, понимая, что просто не чув-ствует уколов ежиных иголок.
Руфина устала держать секундомер. Тот отсчитал уже минуты три. Наконец, жалея капризную  солож-ницу, Нелли встала с таза, как она привыкла вставать с унитаза, радуясь тому, что дефекация не состоялась и не надо вытирать попу.
Лора занервничала. Она захотела уйти, но дядя не пускал её.
Наконец пришло время страдать самым неуважаемым. Первой к тазу поскакала Шутя. Она подпрыги-вала, как кузнечик и совершенно не думала о стыдных муках. Кое-как взгромоздись на это нелепое сооруже-ние, она почувствовала себя на сковороде у бабы Яги. Ёж недовольно похрюкивал ей в ягодицы, а она, она про-сто сидела, как сидят люди. Мучимые запором, мечтая лишь об одном, чтобы их кишечник наконец очистился.
Руфина понимала, что и эта девчонка просто смеётся над её уроком. Они воспринимали всё, как милую шутку. А она, она считала себя само умелой инквизиторшей на свете, но, увы…
«Хватит, хватит… Теперь – Какулька. Хватит сидеть я сказала!»
Шутя молча соскочила и попрыгала в обратную сторону, они разминулись с Какулькой на полпути. Какулька с брезгливой ухмылкой запрыгнула на таз и стала ощущать чьё-то недовольное дыхание. Ей нагло продували анус, словно бы желали, чтобы она встала.
«А что, если он задохнётся. Возьмёт и задохнётся на фиг. Что тогда? Тогда я стану живодёркой, мра-зью. Такой же глупой фантазёркой. И вообще, почему она сама не покажет нам пример, как должны вести себя будущие молодогвардейцы?»
Руфина кипела, словно маленький кофейник. Её чёрные мысли невидимо выплёскивались из кипящего мозга и грозились долететь до обманувших её пленниц.
- Хватит. Хватит, вы издеваетесь, что ли надо мной. Нет, хватит, хватит.
Лора отшатнулась, ей вдруг показалось, что эта женщина метнёт в неё свой ненавистный прибор. Но вдруг тётя мило заулыбалась и заурчала, словно довольная кошка.
Нелли удалось вовремя нащупать самую чувствительную точку своей госпожи. Руфина позабыла об обиде. Ей нравилось, когда её ласкают. Зато на лице её племянницы был нарисован настоящий ужас.
«Неужели здесь все ненормальные! И тётя. И дядя. И все эти голые девушки. И я. Я… Что им всем от меня надо? Что?»
Она повернулась и побежала прочь, забыв об оставленном в комнате релаксации деловом костюме и о своём желании обязательно угодить дяде.