Глава 21 романа Оглянись на Лилит В. Лазаря

       / читаем и обсуждаем с разрешения автора/


    Майка Бузылева зашла в «Семь пятниц», наспех перекусила, съела две порции мороженого и направилась в салон причесок.
    Она пересекла просторный холл, где, ожидая очереди, несколько девиц перелистывали каталог образцов, кивком головы поздоровалась с кассиршей и заглянула в зал.
    До закрытия оставалось не больше часа, но мать все еще была занята. В кресле у нее сидела молодящаяся, ухоженная пава из числа скучающих домохозяек. Сохранив фигуру, она красовалась в эластичных брючках. «Эта бестия не так глупа — подать себя умеет: похотливые глаза мужчин пусть шныряют по округлостям (брючки липнут и врезаются), а дряблость кожи — скрыта». Мать обрабатывала ей пряди перекисью и накручивала на бигуди.
    — Ма, ты скоро? — стоя в дверях, спросила Майка.
    Увидев ее в зеркале, та, не оборачиваясь, сказала:
    — Через полчаса.
    Майка плюхнулась в обитое кожей кресло, затем прицелилась и с размаху запустила на крючок мешавшую ей сумку. От скуки стала наблюдать за происходящим в зале. В кабине для сушки волос сидела интеллигентная дама в деловом костюме. Поток горячего воздуха, вырывавшийся из-под шлема, трепал ее завитые и слегка обесцвеченные «под соломку» волосы. Она сразу узнала почерк матери. По левую сторону от нее, у долговязой Сивцовой, склонив голову над умывальником, капризно фыркала рыжеволосая девица. Джинсы закатаны до колен, вместо блузки крест-накрест две полоски, да и те декор — в квадратах и отверстиях. Высоко подняв ее огненные космы, Сивцова выжимала их полотенцем.
    — Как будем стричь? — промокнув клиентке лицо, спросила парикмахерша.
    — Стрижку «Каре», — разглядывая себя в зеркале, сказала рыжая.
    — Я бы тебе не рекомендовала — у тебя круглое лицо. Эта стрижка для овала. Тебе, пожалуй, лучше подойдет «Элегия». Локоны по сторонам прикроют лишние объемы, — позванивая ножницами, убеждала ее Сивцова.
    Девушка заерзала, забарабанила ногами. От злости и негодования ее распаренное личико покрылось пятнами. Вздернув веснушчатый носик, она ехидно оборвала спор:
    — Делайте, что вам говорят. Кто платит — тот заказывает музыку.
    — Как знаешь. Мне хотелось, чтобы музыка не резала слух, — заметила Сивцова. Она сердито защелкала ножницами и рыжие пряди полетели на пол.
    Справа худощавая, низкорослая еврейка Мара сооружала на голове невзрачной с виду девушки особо модную в панкующей среде прическу под названием «Пожар рейхстага». Схожесть придавали закрепленные лаком волосы, которые будто языки пламени взлетали с темени.   Ужасный каркас из прядей, скрученных в жгуты, поднимался над затылком и висками. Цен на подобную экзотику в прейскурантах не было, и Мара брала за нее по договоренности. Она с готовностью выполняла любой, даже самый нелепый заказ — главное, чтобы хорошо платили. Мать с Сивцовой от подобных просьб обычно уклонялись, опасаясь, что это может повредить их репутации. Женский салон считался лучшим в городе, и многие эстетствующие дамочки приглашали парикмахеров на дом. У матери тоже был постоянный круг клиентов, и иногда ее побочный заработок вдвое превышал основной.
    Домохозяйка в брючках удалилась в сушильную кабину, и Майка заняла ее место.
    — Тебе что, укладку? — обернув ее накидкой, спросила мать.
    — Ага.
    — Может, немного осветлить?
    — В другой раз. Я спешу.
    — Куда?
    — На концерт. Приезжают «Звуки Му».
    — Мамонов, что ли?
    — Да. А ты откуда знаешь?
    — По телевизору смотрела. «Звуки Му», «Бригада С», «ДДТ»… Теперь, когда все дозволено, эти припадочные так и лезут на экран.
    — Никакие они не припадочные, — возразила Майка.— У них такой имидж.
    — Что?
    — Сценический образ такой.
    — Так бы и сказала. А то — имидж… Образ хорош, когда в голове порядок. У этой тоже имидж, — она кивнула в сторону, где сидела клиентка Мары.
    — Ну, мать, полный отпад, — хохотала Майка.
    Хотя этот ансамбль и выступал у них на стадионе, но на встречу с Мамоновым она не собиралась. Разговор был обычной инсценировкой, разыгранной для сослуживцев. Мать поддерживала предложенный ей сюжет, и они, каждая по-своему, сыграли свою роль, изображая семейную идиллию.
    Майка училась в университете экономики, и мать гордилась ею, создавая перед коллегами образ студентки-отличницы, хотя та на самом деле едва тащилась на тройки, по несколько раз пересдавала сессию. Дочь давно бы выперли, если бы многие преподавательницы не пользовались услугами мамы-парикмахера.
    Майку к наукам не тянуло, ее вполне устраивало то, что мать зарабатывает ей оценки с помощью ножниц. Она была своенравной, характером и изворотливостью не уступала матери, и своим личным временем предпочитала распоряжаться сама. Объясняя свои вечерние и ночные похождения, она более или менее правдоподобно излагала какую-нибудь очередную версию насчет дня рождения или совместной подготовки к сессии. Мать притворялась, будто верит ей, но это была все та же условная игра, где кажущееся понимание лишь усугубляло давний, застарелый конфликт, причиной которого была не только разница во взглядах, но и не слишком сытая и удавшаяся жизнь. Она воспитывала Майку одна и, несмотря на дополнительные заработки, все же не могла обеспечить ей ту жизнь, которую вели ее более удачливые подруги.

    Однажды Майка пришла под утро. Пробормотав что-то о студенческой вечеринке, она в изнеможении повалилась на кровать. Мать прокралась следом. Ее внимание привлекла оставленная на стуле сумка. Она взяла ее в руки и тихонько потянула «молнию». Ее будто ударили кнутом — там был полный набор принадлежностей, которые говорят красноречивее всяких слов: спринцовка, презервативы «Fiord» с пометкой «особо эластично», скомканные узенькие трусики. В боковом кармане лежала пачка денег — фунты, марки, доллары. Теряя рассудок, она сорвала с Майки одеяло, приподняв за волосы, стала колотить ее по щекам. Та мычала, водила по сторонам глазами и никак не могла врубиться, что же с нею происходит. Мать хлестала ее с нарастающим ожесточением, и  Майка, наконец, очнулась. Она опустила на пол голенастые тренированные ноги и тупо уставилась перед собой.
    — Что все это значит? — потрясая перед ней купюрами, с горечью кричала мать.
    — Что именно? — заплетающимся языком переспросила Майка.
    Мать вытряхнула сумку и стала яростно швырять в нее презервативы, пачки сигарет, косметику и остальные причиндалы.
    Майка сразу протрезвела. Рот ее перекосился, по лицу пробежала судорога. Она подняла расплывшиеся карие глаза — в них горел злорадный огонек — встряхнула спутанной гривой и с ходу выпалила:
    — Это значит, что я — шлюха. И зарабатываю деньги тем способом, который меня устраивает.
    — Может, ты поинтересуешься — устраивает ли он меня? — едва сдерживая слезы, спросила мать.
    — Устраивает он тебя или нет — мне на это наплевать, — взвилась Майка. Немного помолчав, она ледяным тоном продолжала: — Я тоже могла бы предъявить тебе претензии… Например, что ты не министр, не звезда эстрады, а всего лишь парикмахерша. Что ты не в состоянии обеспечить меня всем необходимым, что в будущем мне не на что рассчитывать… Но я не делаю этого. — Тут Майка перевела дыхание и, воодушевляясь, опять пошла в атаку: — Хотя, если разобраться, вся разница между нами в том, что ты намыливаешь клиентам головы, а я намыливаю им другие, не менее важные места. — Радуясь удачному сравнению, Майка пьяно ухмыльнулась: — За более высокий гонорар!
    Удивленная ее жестокостью, мать попыталась сказать что-то оскорбительное, злое, но вовремя сдержалась и только брезгливо поджала губы. Наконец, будто оправдываясь, она с трудом проговорила:
    — Я — мастер. Меня уважают люди. Я столько положила сил, чтобы устроить тебя в университет.
    — Я тоже в своем деле мастер, — ехидно перебила Майка. — Ты обслуживаешь одних клиентов, я — других. Но в отличие от тебя, я делаю это с удовольствием. — Она подобрала с постели «реквизит». — Так чего ты взбеленилась?
    — Потаскуха… законченная проститутка, — покачав головой, мать бессильно опустила руки.

                * * *
    Сделав прическу, Майка поехала на проспект Машерова. Она покрутилась у Дворца спорта — там открывался представительный турнир, пересекла подземный переход и стала прогуливаться от кинотеатра «Москва» к гостинице «Юбилейная». На этом оживленном промежутке обычно собирались проститутки.
    В киношке показывали фильм  «Дракула» — был аншлаг, публика валила валом. Видя, что она одна, страждущие кинолюбители уже дважды интересовались, нет ли у нее лишнего билетика. Майка, улыбаясь, отвечала, что нет, так как ее занимали другие, более прозаические вещи и в кино она не собиралась. Расхаживая по проспекту, она держала под прицелом входы в гостиницу и ресторан, ломая голову, как туда проникнуть.
    Ресторан был еще закрыт, но уже целая толпа размалеванных девиц суетилась у дверей, чтобы с открытием занять лучшие места. Ночные одалиски подняли страшный шум; они пикировались, отпускали шпильки, обменивались новостями. В основном это были стажеры-малолетки, не имеющие связей среди обслуги, — они надеялись просочиться на авось. Прикид на них не очень-то шикарный: всякие там бананы, блузоны, юбочки, комбинезончики… Хотя, надо отдать должное, обувь и прически — эти два главных атрибута женского изящества — были у них на высоте.
    — Когда я расстегиваю последнюю пуговку на блузке — их колотит мелкой дрожью, — стоя на ступеньках, выхвалялась грудастая девица.
    С приближением часа открытия стали появляться более маститые дамы полусвета — «камелии» со стажем. Эти выглядели гораздо респектабельнее: безупречный макияж, дорогие украшения, вечерние карденовские платья. Источая вокруг себя тончайшие ароматы, они становились отдельно, как бы давая понять, что между ними и этой беспардонной шушерой, галдящей у дверей, лежит глубокая пропасть и место ее на тротуаре.
    Майка в этой иерархии занимала среднее место — попасть в элиту было не так-то просто.   Обычно она приходила еще до перерыва и в это время уже сидела в баре, дожидаясь вечерней развлекательной программы. Если в ресторане не удавалось наладить с кем-нибудь контакт, можно было через коридор проскользнуть в гостиницу, подняться на любой из ее пятнадцати этажей. Подцепить фирмача или подгулявшего туриста — дело техники. Можно было с беспардонным видом расположиться в малом холле — показать товар лицом, или, мило улыбаясь, поддержать пустячный разговор, попросить сигарету, намекая на продолжение знакомства, или, назвав цену, просто предложить свои услуги. Таких приемов у нее имелось не менее десятка. Какой из них применить — подсказывали обстоятельства.
    Например, вчера она вообще сработала классически. Один англичанин волок картину — купил ее на проспекте Скорины.  Она навязалась поднести. Будто заправская супружеская пара — она с картиной под мышкой, он с увесистой сумкой через плечо, — они прошествовали через центральный вход мимо угодливо приподнявшего козырек швейцара. Англичанин немного говорил по-русски, был обходителен, любезен, и уже через полчаса они сидели в ресторане, а еще через час она в шикарном номере давала ему уроки секса.
    Простившись с англичанином,  двумя этажами ниже, она познакомилась с подгулявшими поляками — у них и провела остаток ночи.
    Взад-вперед слоняться Майке надоело, она присела на круглую скамейку под каштанами. Там сидели две приятельницы. Девушки были разбитные, компанейские, тщательно следили за собой, как и Майка, мечтали попасть в элиту. Одеты без претензий, но со вкусом. Обе работали в конструкторском бюро. Трудно сказать, что они там изобретали, но, судя по их рассказам, с  клиентами обращались лихо. Майка им симпатизировала: они вместе тренировались в клубе. Эмма была высокой пышнотелой блондинкой, с правильной осанкой и красивыми длинными ногами. Белла — изящная миниатюрная брюнетка, с хорошей смуглой кожей и большими лучистыми глазами.
    — Пусть меня даже  упекут в ментуру, я все равно пробьюсь, — вынимая сигарету, сказала Майка. — Во Дворце спорта сегодня открывается международный турнир по кикбоксингу. Гостиница забита иностранцами.
    — Станут ли они в такие дни тратить свои живчики? — с сомнением отозвалась Белла. — Весь свой пыл они оставят там. — Она кивнула в сторону дворца, где на флагштоках развивались флаги.
    — А пресс-группа, судьи, тренеры? — возразила Эмма. — Эти будут веселиться на полную катушку.
    — Я проходила мимо, — продолжала Майка, — бизнесменов, делашей от спорта — пруд пруди! Молодчики из Австрии, Португалии, Германии… Какая выправка! Какой прикид! Тьма шикарных тачек…
    — С каким-нибудь тренером я сегодня обязательно потренируюсь, — усмехнулась Эмма.
    — Лучше всего с судьей, — пошутила Майка. — Побольше насчитает тебе очков.
    — Хотите, девки, дам совет? — подалась вперед блондинка. — К немцам лучше не садитесь: контингент расчетливый, прижимистый… Пока расколешь — семь потов с тебя сойдет! Однажды в «Планете» саксонец весь вечер пудрил мне мозги, но когда узнал, что это стоит сотню марок — сразу сник. Пришлось тащить чуть ли не силой.
    — Дорого заломила, надо было сбавить цену, — подначила брюнетка.
— Сбавить цену? — Эмма презрительно скривила губы. — Мы и так расточаем свои ласки за бесценок. Полет в заоблачные выси не должен стоить меньше, чем обед в гостинице. Когда выезжаешь на гастроли (она успела побывать в Варшаве, Белостоке, Штутгарте) — там невольно уступаешь… А у себя дома? Что для этих скупердяев сотня марок? То же самое, что для нас «зубренок».
    Подруга с ней не соглашалась:
    — В прошлую субботу мне, наоборот, попался щедрый фриц. Я возбуждала страсть: то сидела перед ним — колени в стороны, то ползала в одних ботфортах по полу… А он весь вечер упражнялся с Джессикой…
    — С женой?
    Белла усмехнулась:
    — Конечно. Только надувной. Видимо, боялся заразиться.
    — Если бы все они обходились Джессикой, да еще платили…
    — Размечталась… Кстати, Бузылева, ты куда вчера пропала? В баре тебя не видно было, в ресторане тоже.
    — Я проскочила раньше — успокоила двух поляков. — О первой части вечера Майка умолчала.
    — Толку от этих злОтых… Они идут хуже, чем рубли.
    — Что я дура? Я взяла шмотьем.
    — Разве что, — согласилась Эмма.
    Рядом послышался шум мотора. Майка оглянулась. На площадку въехал белый «ситроен». В высоком громиле она узнала Джона. Тот частенько приходил к Полине. Иногда он просил подкинуть адресок какой-нибудь тротуарной шлюхи.
    Шибаев и Фингал сели по краям. Джон, разминая жвачку, стоял напротив.
    — Салют, блондиночки!
    — Салют… — отозвалась Эмма.
    — Все промышляете?
    — Промышляем…
    — Ловится ли рыбка? — он сделал Майке незаметный знак.
    — Когда как.
    — Иноземная или своя?
    — Все зависит от того, где раскинуть сети.
    Джон нахмурился:
    — Сети придется временно свернуть.
    — Как это… Почему?
    — Рыбка предназначена для тех, кто делится доходами. Вы, по нашим наблюдениям, ошиваетесь здесь не меньше месяца. И за это время еще ни разу не платили нам налог.
    — С какой стати мы должны платить? — не удержалась Белла.
    — За пользование территорией, которая приносит вам доход.
    — Мы и так немало платим.
    — Кому? — Джон пожал плечами.
    — Всем халдеям — официанту, горничной, швейцару.
    — С этого дня вы будете платить налог с оборота. Десять процентов — как в Золотой Орде.
    — Ни фига себе! — присвистнула Белла.
    — Тоже мне Батый нашелся, — съязвила Эмма.
    Джон засунул руки в карманы. Обвел их немигающим взглядом:
    — Свои остроты приберегите для клиентов. Доходы ваши нам известны. Так что готовьте «зайчики».
    — А зелененьких не хочешь? — огрызнулась Белла.
    — Можно и зелененькими. Только не вздумайте тянуть. Завтра  в шесть мы сюда подъедем. Смотрите, чтобы все было на мази.
    — Будешь ждать до второго пришествия Христа, — с ядовитой иронией сказала Эмма.
    — В общем,  я предупредил…
    Джон кивнул дружкам, все трое забрались в машину. Урча, «ситроен» скрылся за углом.
    — Они им вроде платят. — Майка кивнула в сторону профессионалок. — Эти головорезы держат под контролем все гостиницы. С ними шутки плохи.
    — Можешь платить, если ты струхнула. А я платить не собираюсь, — с раздражением выпалила Эмма. — Ублюдки! Им меня не запугать! — ее глаза метали молнии.
    — Как бы они на нас не отыгрались, — вздохнула Белла.
    В этот момент у ресторана началась возня, девицы, тесня друг дружку, с гвалтом ринулись к дверям.
    — Смотрите! — вскочила Майка. — Открывается!
    Они ринулись, будто на пожар.
    Швейцар в ливрее снял цепочку — толпа, работая локтями, устремилась в вестибюль.
    Майка заскочила в туалет, провела помадой по губам. Наведя марафет, помчалась вверх по лестнице, пронеслась по коридору, который выходил в гостиницу, вызвала лифт и поднялась на шестой этаж. Осторожно ступая по ковру, остановилась в малом холле.
Майка была здесь не одна. Чуть в стороне, разминая сигарету, стоял мужчина. Он шарил по карманам пиджака, видимо, нащупывая коробок со спичками. Похлопав по карманам брюк, вынул зажигалку. Он крутанул колесико, но баллончик неожиданно выскользнул из рук и покатился по полу.
    — O, mein Got!  — Мужчина качнулся чуть вперед. Он был слегка навеселе. Сохраняя равновесие, он попытался наклониться.
    Упускать такой момент было крайне глупо. Сжав колени, она присела, не забывая выпятить зад, чтобы побольше обнажились ноги (она была в короткой юбке), стремительно выпрямилась и чиркнула зажигалкой.
    — Danke schon!  — Мужчина затянулся.
    Возвращая зажигалку, Майка тыльной стороной ладони коснулась его руки. Она кокетливо улыбнулась, смотрела обволакивающим взглядом.
    — Молодая фрау желает веселиться? — вскинул брови иностранец. Он перешел на русский.
    — Веселиться и любить, — хлопая глазами, засуетилась Майка. — Я горячая и нежная…
    — Не-е-жна-а-я, — растягивая слова, дважды повторил мужчина (он раздумывал над их значением). — Молодая фрау не жена, — перевел он их по-своему. — Любить не жена — это пикантно! — Он улыбнулся и заглянул ей в вырез.
    — И к тому же очень романтично. — Она подогревала интерес. — Мы исполним в номере маленькое адажио…
    — О, адажио! — загорелся иностранец. — Это так прекрасно!
    — Маленькое адажио на фоне зашторенных окон! — Во взгляд она вложила всю страсть, на которую была способна.
    — Сколько это стоит? — поддаваясь искушению, спросил мужчина.
    Майка очаровательно улыбнулась:
    — Hundert mark!  И впереди чудесный вечер!
    — Адажио вдвоем в чудесный вечер, — рассмеялся мужчина, протягивая ей руку. — Ja, ja… Kommen Sie вitte!