Анатолий Талалай. Античность Сборник материалов. К

АНАТОЛИЙ ТАЛАЛАЙ. АНТИЧНОСТЬ (СБОРНИК МАТЕРИАЛОВ). КНИГА 1:
ФИЛОСОФЫ.
ЗАКОНОДАТЕЛИ.
ВЛАСТИТЕЛИ.
АТЛАНТИДА.

Сборник «Античность» включает четыре книги по три главы в каждой. Чтение текстов, включённых в сборник, - своеобразное путешествие по океану знаний о действительном и воображаемом мире античности, в течение которого рассматриваются под разными углами зрения атрибуты античности и загадка Атлантиды: от происхождения диалогов «Тимей» и «Критий» до поиска и анализа аргументов в пользу исторического существования государства атлантов. Описание исторических событий и действующих лиц подобно «мозаике», составленной из самых различных сведений и фактов: хрестоматийных (из учебных курсов по истории античности), научно-популярных и литературных (из статей и книг философов и историков, из сочинений писателей и заметок журналистов). Изложенный историко-литературный материал может быть использован школьниками и студентами как дополнение к обязательным учебникам истории, философии, литературы, культурологии.

          СОДЕРЖАНИЕ КНИГИ 1: ПРЕДИСЛОВИЕ.
ГЛАВА 1. ДИАЛОГИ.
ГЛАВА 2. СОЛОН.
ГЛАВА 3. МУДРЕЦЫ.


ПРЕДИСЛОВИЕ
 
«Философия торжествует перед горестями прошлого
и будущего, но горести настоящего торжествуют
над философией»
(Франсуа де Ларошфуко. Максима 22).

«Истоки мифа об Атлантиде следует искать у Платона…» - этими словами начинает первую главу своей книги «Атлантида» польский астроном, атлантолог, доктор Людвик Зайдлер [смотри: 1, с. 15].
«А ключ к его разгадке остался у Аристотеля…» - такое гипотетическое продолжение этой фразы выражает самую суть нового взгляда на проблему Атлантиды.
Наш рассказ о проблеме происхождения и нахождения «Атлантиды» подобен пёстрой мозаике, настолько причудливо оказались «состыкованными» различные исторические факты и биографические сведения о философах далекой от нас эпохи, образе их мыслей и действий, дошедшие к нам в литературных источниках. Особенно благоприятствует нам в «путешествии» произведение Диогена Лаэртского [2], относящееся предположительно к первой половине III века нашей эры. Именно в нём имеется и самая ранняя биография «автора мифа» (!?) об Атлантиде - Платона.
Подлинное имя Диогена Лаэртского до сих пор неизвестно, и точное название его книги не сохранилось. Впервые его сочинение, напечатанное на греческом языке, появилось в 1533 году. В русском переводе оно вышло под названием «Жизнь, учения и изречения мужей, прославившихся в философии» (2 книги, 1898 – 99 гг.).
В современном издании книги Диогена Лаэртского (1979 год, серия «Философское наследие»), которым мы пользуемся, принято другое название - «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов». Редактор этого издания российский философ Алексей Фёдорович Лосев во вступительной статье пишет, что «в парижской рукописи 1759 года её заглавие читается так: «Диогена Лаэрция жизнеописания и мысли тех, кто прославился в философии, и в кратком виде сводка воззрений каждого учения» [2, с. 7].
В Философском энциклопедическом словаре (ФЭС) издания 1983 года полное название труда Диогена Лаэртского (по Парижскому кодексу) звучит немного по-другому: «Жизни и мнения прославленных философов вместе с сокращённым сводом воззрений каждой философской школы».
Знаток античности А.Ф. Лосев предлагает «условно называть автора трактата просто Диогеном Лаэрцием, а его трактат, и тоже условно, «Историей философии» [2, с. 7].
Имя «Диоген» означает «рождённый Зевсом» (или «богорождённый») - частый гомеровский эпитет (по имени мифического греческого поэта Гомера): у греков было принято новорожденных младенцев поднимать к небесам [смотри: 2, с. 514, примеч. 17] – так утверждает комментатор сочинения Диогена Лаэртского М.Л. Гаспаров.
Произведение Диогена Лаэрция – компиляция (сводная литературная работа, основанная на использовании чужих произведений), сотканная из цитат многочисленных его предшественников. Диоген цитирует (часто из вторых и третьих рук) свыше 200 авторов и 300 произведений.
Историческая ценность компиляции неравномерна; содержащие много доброкачественного материала жизнеописания Пифагора, Эмпедокла, Платона, Аристотеля и стоиков контрастируют с карикатурной биографией Гераклита; уникальная своими аутотентичными (соответствующие подлинным) письмами и фрагментами Эпикура X книга несравнима со стоической адаптацией (прилаживанием) учения Аристотеля (книга V) или подложными письмами досократиков. Возможно, что сам Диоген Лаэрций в философии никому не отдавал предпочтения, а мыслил свой труд как произведение изящной словесности, почему и использовал анекдоты, факты скандальной хроники и пикантные истории. Несмотря на это сочинение Диогена Лаэрция – один из важнейших источников информации о греческих философах [смотри: 3, с. 168].
Вообще-то и предлагаемое вашему вниманию настоящее произведение об античности и Атлантиде тоже является компиляцией.
А.Ф. Лосев пишет, что «современная филология и вся философия предыдущего столетия относятся к историко-философским материалам Диогена Лаэрция весьма критически...» и дальше продолжает: «причём не нужно думать, что перед нами здесь какой-то дилетант или невежда, Диоген Лаэрций много всего читал и, несомненно, читал значительную часть излагаемых им философских трактатов» [2, с. 10].
Совершим, Читатель, «путешествие» по страницам его труда, чтобы попытаться понять обстоятельства рождения «мифа», «логоса» или даже «интриги» под названием «Атлантида». Как бывает обычно в дальних путешествиях, странник по пути знакомится и с другими «странами и народами». Так и у нас. Мы посетим страницы и иных произведений: на одних мы будем задерживаться подолгу, на остальных - только чуть-чуть, наводя справки.
По-существу, «путешествие» подобного рода не имеет конца, и это хорошо, иначе оно бы «приелось» и перестало быть интересным.
Античность (от латинского antiquus [ante] - древний) - древне-греческий и древне-римский мир, его культура. История античности охватывает период приблизительно в две тысячи лет, от XII века до нашей эры и по V век нашей эры.
Наше «путешествие» ограничено по «месту действия», в основном, древней Грецией или Элладой, расположенной в восточной части Средиземного моря, на островах Эгейского моря и Балканском полуострове; в частности, Аттикой (Средняя Греция) с городом Афины. Средняя Греция состояла из более чем двух десятков областей, среди которых Беотия с городом Фивы, Фокиды с городом Дельфы. К Средней Греции относились и упоминаемые нами острова: Эвбея, Эгина и Саламин. Средняя Греция соединяется с Южной Грецией (или Пелопоннесом) Коринфским перешейком (или Истмом), на котором находились две самые развитые в торгово-ремесленном отношении области - Мегара и Коринф. На Пелопоннесе располагались: Лаконика с городом Спарта на реке Эвроте, Арголида с городом Аргосом, Аркадия, Элида с городом Олимпия и Мессения. Северная Греция делилась на Эпир и Фессалию. На севере Греция граничила с Македонией. Сами греки называли себя эллинами [смотри: 4, с. 6].
При описании походов Александра Македонского в «орбиту» нашего «путешествия» включаются территории, где он побывал: Египет, Малая Азия, Персия, Индия и другие области. В связи с «Атлантидой» мы «побываем» и в Средней Азии, а также чуть-чуть даже в Сибири.
После распада «государства» Александра Македонского растёт могущество Рима и в «сферу» нашего внимания попадает Апеннинский полуостров и другие географические области, составившие Римскую империю.
Время действия исторических «персонажей» (Солон, Сократ, Платон, Аристотель, Александр Македонский, Цезарь, Август и другие) определяет упоминаемые нами события древней истории Греции и Рима, случившиеся, в основном, в период от солоновых реформ 594 года до н. э. [смотри: 5, т. I, с. 672] до распада Македонской державы после битвы при Ипсе (Фригия) в Малой Азии в 301 году до н. э. [смотри: 5, т. II, с. 227] и подчинения Греции Риму в 146 году до н. э. [смотри: 5, т. II, с. 825], а также некоторые сведения по истории Рима с «момента» его зарождения в середине VII века до н. э. [смотри: 5, т. II, с. 113] до разграбления вандалами в 455 году [смотри: 5, т. II, с. 829].
Разумеется, при «наметке» исторических параллелей используются различные сведения, относящиеся к разным странам (Египет, Ассирия, Вавилония и другие) и эпохам, иногда и непосредственно к нашему времени. И, естественно, речь идёт не только о философах, законодателях, правителях и тиранах (властителях), но и о других выдающихся людях в соответствии с тем замыслом, который отражён в самом названии книги.
Читателя не должен «шокировать» стиль написания, сознательно избранный автором: изложение привлекаемого литературного материала, в основном, цитатами (дословными выдержками), применяемый обычно в хрестоматиях по истории, географии и т. д. Отступления от этого «правила» автор «допускал» только в определённых случаях: при изложении собственных (некоторых оригинальных, но большей частью тривиальных) суждений; при «сжатии» информации литературного первоисточника для краткости текста и, наконец, при объединении и «стыковке» его частей, когда требовалось обеспечить связность изложения и лёгкость последующего чтения. Читатель, видимо, уже догадался, что применением такого метода описания исторических событий и биографических сведений автор стремился не столько подчеркнуть документальность привлечённого материала (следовательно, и обоснованность выводов), сколько «показать» возможности выбранного литературного стиля, подмеченные и сформулированные французом Блезом Паскалем.
В современном издании его «Мыслей» соответствующему афоризму присвоен номер 23: «Иначе расставленные слова обретают другой смысл, иначе расставленные мысли производят другое впечатление» [6, с. 116].
Удалось ли это автору - судить Читателю.
Необходимые «технические» примечания: в круглые скобки заключены слова (или фразы) поясняющего характера, как в цитируемых источниках [иногда в источниках для этого применяют квадратные скобки], так и в тексте автора; квадратными скобками ограничены даты, а также ссылки на номер источника в списке литературы с «адресом» соответствующей цитаты. В случае помещения в цитируемый текст пояснений разного рода, авторского комментария или текста из другого источника - все эти «включения» выделяются фигурными скобками. Набор знаков {!?} обозначает место текста, где автор-составитель сомневается в истинности высказанного или написанного.
Некоторые части текста, не имеющие ссылки на первоисточники, представляют собой пересказ известных сведений из школьных учебников по истории [7, 8], «Малой Советской Энциклопедии» (МСЭ) [9], «Словаря иностранных слов» [10] и «Мифологического словаря» [11].
Среди использованных источников особо следует отметить компакт-диск CD-ROM (электронный носитель информации), на котором записан том 29 Электронной библиотеки ДМ - Античность: литература и искусство [12].
Тексты диалогов «Тимей» и «Критий» цитируются по новейшему изданию избранных диалогов Платона [13].
Слово «максима» пришло в русский язык из французского, в котором слово «maxime», в свою очередь, происходит от латинского выражения - «maxima regula» («sententia»), которое переводится как «высшее правило, сентенция».


1. ДИАЛОГИ.

«Не следует обижаться на людей,
утаивших от нас правду: мы и сами
постоянно утаиваем её от себя»
(Франсуа де Ларошфуко. Максима 516).

Обычно считают, что самые первые сведения об Атлантиде, которые дошли до нашего времени, содержатся в диалогах Платона {!?} «Тимей» или «О природе» и «Критий» или «Атлантида».
«Тимей... Представляется мне, что для начала должно разграничить вот какие две вещи: что есть вечное, не имеющее возникновения бытие и что есть вечно возникающее, но никогда не сущее. То, что постигается с помощью размышления и рассуждения, очевидно, и есть вечно тождественное бытие; а то, что подвластно мнению и неразумному ощущению, возникает и гибнет, но никогда не существует на самом деле. Однако всё возникающее должно иметь какую-то причину для своего возникновения, ибо возникнуть без причины совершенно невозможно. Далее, если демиург {творец} любой вещи взирает на неизменно сущее и берёт его в качестве первообраза при создании идеи и свойств данной вещи, всё необходимо выйдет прекрасным; если же он взирает на нечто возникшее и пользуется им как первообразом, произведение его выйдет дурным» [13, с. 411].
«Очевидно, что Платон не опирался на достоверные исторические свидетельства, но не использовал ли он в таком случае предания, легенды об Атлантиде?
Можно в этом не сомневаться. Легенды о земле, находящейся где-то на краю света, о саде Гесперид, о великане Атласе, или Атланте (которого Платон считает первым царём Атлантиды), сохранились до наших дней. Есть и легенда о гибели страны атлантов. Подробно её излагает Диодор Сицилийский – историк I века до нашей эры. Причём он ссылается не на рассказ Платона, а на предание, которое он слышал от жителей острова Самофракии в Эгейском море. Его рассказ, значительно отличающийся от рассказа Платона, менее сомнителен, так как он был записан в историческом труде, который не позволяет произвольным образом искажать начальный миф. До Платона об атлантах писал и отец истории Геродот, пересказавший легенды о мифической земле титана Атланта» [14, № 9, с. 46].
Некоторые исследователи-атлантологи приводят фразу, якобы сказанную по поводу Атлантиды Аристотелем: «Кто её выдумал, тот и отправил её на дно». Вероятно, здесь Аристотель имел ввиду не Платона, главу Академии, а Солона, рассказавшего грекам об этом государстве. Сам Аристотель, судя по этому высказывыанию, относил сказание Солона об Атлантиде к выдумке, то есть не верил в её действительное существование.
По Диогену Лаэрцию, у одного из «мудрецов» - Эпименида (VI – V вв. до н. э.) из Кносса (остров Крит) - было сочинение «о построении Арго и отплытии Ясона в Колхиду».
Как видим, не сохранилось до наших дней даже название этого труда.
У философа Порфирия (III в.) есть одна строка об ученике Плотина (III в.), основателя неоплатонизма, по имени Зотик. Это «критик и стихотворец, отлично переложивший в стихи сказание об Атлантиде; он заболел глазами и умер незадолго до Плотина… » (Плотин умер в 270 году, когда императором Рима после Клавдия II (268 – 270 гг.) стал Аврелиан (270 – 275 гг.) [смотри: 2, с. 465].
Правда, комментатор сочинения Лаэрция М.Л. Гаспаров замечает, что под «сказанием об Атлантиде» подразумевается диалог Платона {!?} «Критий» [смотри: 2, с. 555, примеч. 6]. Но так ли это?
Есть сведения, что спустя почти сто лет после смерти Платона египетские записи об Атлантиде видел в храме богини Нейт в Саисе грек Крантор из Солы (из города, основанного Солоном). Об этом упоминает философ-неоплатоник Прокл (около 410 – 485 гг. н. э.) примерно 800 лет после смерти Платона. Разве мы имеем право отказываться от этого свидетельства? [смотри: 1, с. 56].
«Во введении к своему переводу «Тимея» Томас Тейлор приводит цитату из «Истории Эфиопии», написанной Марцеллием, в которой есть такое упоминание об Атлантиде:
«Они говорят, что в их время было семь островов в Атлантическом море, посвящённых Прозерпине, и, кроме этих семи, было ещё три совсем громадных острова, один из которых был посвящён Плутону, другой – Амону, а третий, который по величине был средним, в тысячу стадий {примерно 200 – 300 километров}, был посвящён Нептуну».
Крантор, комментируя Платона, утверждал, что египетские жрецы говорили об истории Атлантиды, написанной на столбах, которые были ещё сохранны около 300 года до Р. Х. {Рождества Христова} (см. «Начала и контуры исчезнувших цивилизаций»).
Игнаций Донелли, который отдал много сил этой проблематике, полагал, что лошади были впервые одомашнены в Атлантиде, принимая во внимание тот факт, что они всегда были связаны с Посейдоном (см. «Атлантиду»)...» [15, с. 97].
«Фрасилл {по-другому, Трасилл} пишет, что даже диалоги сам Платон {!?} издавал тетралогиями по примеру трагических поэтов, которые состязались четырьмя драмами на празднествах Дионисийских, Ленейских, Всеафинских и Хитрийских… Подлинных диалогов Платона, по его словам, имеется 56, если считать, что «Государство» делится на десять, а «Законы» - на двенадцать. (Впрочем о «Государстве» Фаворин во II книге «Разнообразного повествования» говорит, будто оно почти целиком содержится в «Противоречиях» Протагора.). А тетралогий у Платона девять, если считать «Государство» за одно сочинение и «Законы» тоже за одно. Первая тетралогия у него объединена содержанием: Платон хочет показать, какова должна быть жизнь философа. Каждому сочинению Фрасилл даёт двойное заглавие – одно по имени, другое по теме. Эту первую тетралогию начинает «Евтифрон, или О благочестии», диалог испытательный; вторым следует «Апология Сократа», этический; третий - «Критон, или О должном», этический; четвёртый - «Федон, или О душе», этический. Вторая тетралогия...» [2, III 56 - 57].
Далее Диоген Лаэрций перечисляет состав и наименования всех 36 диалогов Платона {!?} в 9 тетралогиях, как их именовал и составлял Фрасилл (хотя последний даже ссылается на самого Платона).
Здесь тетралогия (по-гречески tetralogia) трагических поэтов – три трагедии и сатирическая драма, совокупно представлявшиеся авторами в древней Греции на драматические конкурсы; тетралогия Платона – четыре литературных произведения, объединённые одним общим замыслом.
О Фрасилле известно, что он - астролог из Александрии, доверенное лицо римского императора Тиберия (14 – 37 гг.), философ, первый издатель диалогов Платона {!?} [смотри: 2, с. 590].
Ниже, в других главах, рассказывается о судьбах библиотек Аристотеля и его преемника Феофраста, о хозяйничаньи в платоновской Академии (87 г. до н. э.) понтийского царя Митридата VI, о вырубке римскими солдатами академического сада и разрушении аристотелевского Ликея (86 г. до н. э.) во время недолгой оккупации Греции войсками Суллы.
В свете событий, прошедших со времени смерти Платона (347 г. до н. э.) и Аристотеля (322 г. до н. э.), представлятеся весьма сомнительным литературное наследство Платона в том виде, каком оно было ему приписано ещё в древности и «подтверждено» многочисленными адептами (ревностными последователями) платоновского идеализма.      
Историкам определённо известно, что популярный афинский оратор Исократ (436 – 338 гг. до н. э.), современник Платона, открывший в Афинах риторскую школу раньше, чем Платон основал философскую Академию, считал все речи, написанные учениками его школы, своими собственными (в отношении авторства и прочего в полном соответствии с духом того времени).
Биография Платона, составленная Диогеном Лаэрцием [2, III 1 - 109], содержит сведения, позволяющие говорить о такой же позиции главы Академии относительно диалогов своих учеников.
Ученик софистов Горгия Леонтинского и Продика, сторонник македонского царя Филиппа II, автор политических сочинений Исократ никогда не выступал со своими речами [смотри: 2, с. 573].
По Фрасиллу и Диогену Лаэрцию:
«Восьмую {тетралогию} открывает «Клитофонт, или Вступление», этический {диалог}; «Государство, или О справедливости», политический; «Тимей, или О природе», физический; «Критий, или Атлантида», этический» [2, III 60].
«Иные, в том числе грамматик Аристофан, раскладывают диалоги в трилогии. Первая, по их мнению, включает «Государство», «Тимей» и «Критий»...
«Некоторые начинают счёт, как сказано, c «Государства», … некоторые – с «Тимея» [2, III 61 - 62].
«Первым Платоновым диалогом, говорят, был «Федр»: в самом деле, в его постановке вопроса есть что-то мальчишеское» [2, III 38].
Переводчик труда Диогена Лаэрция и автор примечаний к нему М.Л. Гаспаров по поводу последнего замечает, что «Федр» – не раннее произведение Платона, а принадлежит к зрелому периоду его деятельности (370-е годы до н. э.)» [смотри: 2, с. 510].
Отрывок из диалога «Федр»:
«Сократ. Ну что ж, довольно говорить об искусном и неискусном составлении речей!
Федр. Пожалуй.
Сократ. Остаётся разобрать, подобает ли записывать речи или нет, чем это хорошо, а чем не годится. Не так ли?
Федр. Да.
Сократ. Относительно речей знаешь ли ты, как всего более угодить богу делом или словом?
Федр. Нет, а ты?
Сократ. Я могу только передать, что об этом слышали наши предки, они-то знали, правда ли это. Если бы мы сами могли доискаться до этого, разве нам было бы дело до человеческих предположений?
Федр. Смешной вопрос! Но скажи, что ты, по твоим словам, слышал.
Сократ. Так вот, я слышал, что близ египетского Навкратиса родился один из древних тамошних богов, которому посвящена птица, называемая ибисом. А самому божеству имя было Тевт {Тот}. Он первый изобрёл число, счёт, геометрию, астрономию, вдобавок игру в шашки и в кости, а также и письмена. Царём над всем Египтом был тогда Тамус, правивший в великом городе верхней области {Верхний Египет}, который греки называют египетскими Фивами, а его бога – Аммоном.
Придя к царю, Тевт показал свои искусства и сказал, что их надо передать остальным египтянам. Царь спросил, какую пользу приносит каждое из них. Тевт стал объяснять, а царь, смотря по тому, говорил ли Тевт, по его мнению, хорошо или нет, кое-что порицал, а кое-что хвалил. По поводу каждого искусства Тамус, как передают, много высказал Тевту хорошего и дурного, но это было бы слишком долго рассказывать. Когда же дошёл черед до письмен, Тевт сказал:
«Эта наука, царь, сделает египтян более мудрыми и памятливыми, так как найдено средство для памяти и мудрости». Царь же сказал:
«Искуснейший Тевт, один способен порождать предметы искусства, а другой – судить, какая в них доля вреда или выгоды для тех, кто будет ими пользоваться.
Вот и сейчас ты, отец письмен, из любви к ним придал им прямо противоположное значение. В души научившихся им они вселят забывчивость, так как будет лишена упражнения память: припоминать станут извне, доверяясь письму, по посторонним знакам, а не изнутри, сами собою, Стало быть, ты нашёл средство не для памяти, а для припоминания. Ты даёшь ученикам мнимую, а не истинную мудрость, Они у тебя будут многое знать понаслышке, без обучения, и будут казаться многознающими, оставаясь в большинстве невеждами, людьми трудными для общения; они станут мнимомудрыми вместо мудрых».
Федр. Ты, Сократ, легко сочиняешь египетские и какие тебе угодно сказания.
Сократ. Рассказывали же жрецы Зевса Додонского, что слова дуба были первыми прорицаниями людям тех времён, - ведь они не были так умны, как вы, нынешние, - было довольно, по их простоте, слушать дуб или скалу, лишь бы только те говорили правду. А для тебя, наверное, важно, кто это говорит и откуда он, ведь ты смотришь не только на то, так ли всё на самом деле или иначе.
Федр. Ты правильно меня упрекнул, а с письменами, видно, так оно и есть, как говорит тот фиванец» [13, «Федр», с. 248 - 249].
«Авторы «Истории философии» {её первый том вышел в 1940 году под редакцией Г.Ф. Александрова и других} делят творчество Платона на четыре периода… Система объективного идеализма формируется, по мнению авторов «Истории философии», в третий (зрелый) период творчества Платона, к которому относятся диалоги «Пир», «Федр», «Федон», «Парменид», «Софист» и в особенности «Государство» (кроме первой книги), где «его философские, эстетические, этические, психологические, политические и педагогические взгляды приведены в связь и образуют целую систему объективного идеализма» (с. 156).
Для последнего, четвёртого, периода философской деятельности Платона (диалоги «Тимей», «Критий», «Законы» и «Эпиномис») «характерен известный старческий упадок, эклектическое {то есть, характеризующееся отсутствием единства, целостности и последовательности} соединение учения об идеях с пифагорейским учением о числах» (там же)» [смотри: 16, с. 259 - 260].
А.Ф. Лосев в Философской энциклопедии (ФЭ), 4-й том которой (со статьёй «Платон») вышел в 1967 году, пишет:
«Под именем Платона до нас дошли следующие сочинения: речь «Апология Сократа», 23 подлинных диалога, 11 в разной степени сомнительных, 8 не подлинных произведений, которые не входили в список произведений Платона даже в древности, 13 писем, многие из которых безусловно подлинные, и «Определения», единогласно всегда принимавшиеся за не подлинные» [17, т. 4, с. 263].
Диалоги «Тимей» и «Критий» (а также «Теэтет», «Парменид», «Софист», «Политик» и «Филеб») Лосев относит ко второй группе диалогов, написанных Платоном в зрелый период (70 - 60-е гг. до н. э.) и полагает, что «от предыдущей группы диалогов {«Федон», «Пир», «Федр», II - X кн. «Государства»} эта группа отличается конструктивно логическим характером, интересом к материальному миру» [смотри: 17, т. 4, с. 263].
Автор статьи «Платон» в Философском энциклопедическом словаре (ФЭС) издания 1983 года Ю.А. Шичалин о трудах Платона сообщает, в частности, следующее:
«Корпус сочинений Платона, дошедший в рукописях, включает 34 диалога, «Апологию Сократа» и 13 писем (платоник I в. н. э.…), а также «Определения», в античности приписывавшиеся Спевсиппу, и 7 не подлинных диалогов…» [3, с. 496].
Ю.А. Шичалин считает, что диалоги «Тимей», «Критий», «Филеб» и «Законы» написаны Платоном после 3-й поездки в Сицилию (361 г. до н. э.) [смотри: 3, с. 496].
Поздний характер создания «Тимея» пытался оспорить Г. Оуэн (1953 г.), объединявший «Тимей» в одну группу с «Государством» и другими диалогами среднего периода творчества Платона. Его подверг критике Ч. Чернис (1957 г.), доказавший, что «Тимей» написан позже «Государства», «Теэтета» и «Парменида» и, по всей вероятности, позже «Софиста» и «Политика» [смотри: 3, с. 684].
А.Ф. Лосев и А.А. Тахо-Годи в книге «Платон – Аристотель» (из биографической серии «Жизнь замечательных людей») пишут:
«Что касается хронологии написания диалогов, то точную датировку их зачастую трудно установить. Поэтому диалоги подразделены на приблизительно устанавливаемые периоды творчества Платона.
Так, ранний период начинают со смерти Сократа и заканчивают первой поездкой Платона в Сицилию, то есть с 399 года до 389…387 годов {до нашей эры}. Это время написания защитительной речи Сократа на суде, так называемой «Апологии Сократа», «Критона», «Протагора», 1-й книги «Государства», «Лахета», «Лисия», «Парменида»…
Трудно резко и определённо разграничить этапы творческой деятельности знаменитого философа. Связующий характер ряда переходных моментов между намеченными границами здесь становится очевидным. Вот почему ряд диалогов, написанных Платоном в 80-е годы, так и называют переходными.
Среди них «Ион», «Гиппий больший», «Гиппий меньший», «Горгий», «Менон», «Кратил», «Евтидем», «Менексен»…
В свой зрелый период творчества, то есть 70 – 60 годы IV века до н. э., когда ему пришлось совершить второе и третье путешествия в Сицилию в возрасте шестидесяти и семидесяти лет, Платон отличается исключительной чёткостью и плодотворностью философской мысли и остротой художественного видения. Диалоги «Федон», «Пир», «Федр», «Теэтет», «Тимей», «Критий», «Парменид», «Софист», «Политик», «Филеб», «Государство» (II – X книги) – сгусток учения Платона об идеях как самостоятельно существующем высшем бытии, определяющим всю материальную действительность…
Наконец престарелый Платон в 50-е годы IV века до н. э. пишет огромное произведение «Законы», в котором пытается представить не то идеальное общество, которое нашло отражение в его сочинении «Государство», а государственное устройство, доступное, как он думает, реальному человеческому пониманию и реальным человеческим силам… Здесь впервые среди действующих лиц отсутствует неизменный Сократ. Платон оставил «Законы» в черновом виде, и они были после его смерти переписаны набело одним из ближайших его учеников, Филиппом Опунтским…
Платон является первым в Европе философом, заложившим основы объективного идеализма и разработавшим его в целостном виде. Он находится у истоков идеализма, тогда как имя Демокрита символизирует материализм» [18, с. 67 – 69].
Вплоть до эпохи Возрождения представление о Платоне как философе по преимуществу было связано с «Тимеем» (не случайно Рафаэль в «Афинской школе» изобразил философа с «Тимеем» в руке).
Это очень любопытный факт, показывающий возможность совершенно иного «расклада» всех произведений, приписываемых «именитому» Платону, в том числе, даже диалога «Тимей», который неединожды комментировали ещё в древности.
«Первым комментатором «Тимея» был представитель Древней Академии Крантор {современник схолархов платоновской Академии - Полемона, сменившего Ксенократа, и Аркесилая, сменившего Кратета}; «Тимея» толкуют стоики (специально – Посидоний) {(около 135 – 51/50 гг. до н. э.), учёный-энциклопедист, представитель так называемой Средней Стои}; ряд комментариев к отдельным проблемам «Тимея» пишет Плутарх {(около 45 – около 127 гг.), писатель и философ, принадлежащий к платоновской Академии и исповедующий культ Платона}; известно о комментариях к «Тимею» Порфирия {(234 – между 301 и 305 гг.), философ-неоплатоник, ученик и издатель сочинений Плотина, в старости – руководитель философской школы в Риме} и Ямвлиха {(не позже 280, вероятно, в 245 – около 330 гг.), философ-неоплатоник, ученик, а затем оппонент Порфирия}; до нас дошла значительная часть комментария к «Тимею» Прокла {(08.02.412 – 17.04.485 гг.), философ-неоплатоник, сменивший в 437 году Сириана в качестве главы платоновской Академии}.
На латинский язык «Тимея» перевёл Цицерон {(03.01.106 – 07.12.43 гг. до н. э.), римский оратор, государственный деятель, философ}; необычайной популярностью на латинском Западе пользовался перевод и комментарий Калкидия (вероятно, около 400 г.). Арабская философия усвоила «Тимей» благодаря переводу в IX веке парафразы Галена {пересказа текста «Тимея» Галена}.
{Имеются русские переводы «Тимея»}: В.Н. Карпова (1879 г.), Г.В. Малеванского (1883 г.), С.С. Аверинцева (1971 г.)» [3, с. 684].
На основании вышеизложенного, вероятно, можно заключить: по сохранившимся источникам невозможно установить точную хронологию и написания, и «обнародования» диалогов, приписываемых Платону, в том числе и особо интересующих нас: «Тимея» и «Крития».
По Диогену Лаэрцию: «Диалог – есть речь, состоящая из вопросов и ответов, о предмете философском или государственном, соблюдающая верность выведенных характеров и отделку речи. Диалектика же есть искусство доводов, служащее утверждению или опровержению в вопросах и ответах собеседников» [2, III 48].
В современном языке диалог (греческое dialogos) - разговор между двумя или несколькими лицами, или литературное произведение, написанное в форме разговора.
Философский диалог как особый вид литературного произведения впервые получил распространение в мемуарной литературе о Будде и Сократе.
Будда (правильнее Буддха, на санскрите буквально – «просветлённый»), Сиддхартха из рода Гаутамы, он же Шакья (Сакья)- Муни (отшельник из рода Шакьев) [563 – 483 гг. до н. э.] -- основатель философии и религии буддизма. Будущий Будда родился в семье владетельного князя Шуддходаны, слушал поучения брахманских учителей, в возрасте 29 лет покинул дворец, в лесу подвергал себя аскетизму, путём созерцания прозрел и постиг вечное становление мира, став Буддой («просветлённым», «пробуждённым»).
Российские граждане, исповедующие буддизм, отмечают день рождения Будды 18 июня. В этот день верующие отказываются от употребления спиртного и мяса, а также стараются совершить как можно больше добрых дел.
Буддизм – одна из трёх наиболее распространённых религий (наряду с христианством и исламом) как религиозно-философское учение возникло в Древней Индии в VI - V веках до н. э.
В III веке до н. э. Ашока, царь из династии Маурья, принял буддизм и ревностно содействовал его распространению в Индии и за её пределами.
Царь Азии в 261 – 246 годах до н. э. Антиох II Теос, сын царя Антиоха I Сотера, разрешил проповедь буддизма в пределах своего государства.
Со II – I веков до н. э. начали появляться буддийские монастыри. Ранний буддизм именуется «хинаяна» («малая колесница», или «узкий путь» спасения).
В I веке н. э. в северо-западной части Индии возникла новая форма буддизма - «махаяна» («большая колесница», или «широкий путь» спасения), в догматах и культах которой большое место занимают бодисатвы – божества, оказывающие людям помощь в «спасении».
В буддийской литературе философский диалог ещё включён в повествовательный текст, беседа наставника с учениками преподносится как откровение истины: учитель авторитарно (властно) излагает доктрину, слушатель внимает ему, выражая своё согласие.
В античной Греции IV века до н. э. философский диалог впервые стал самостоятельным жанром с особым присущим ему недогматическим способом разъяснения философской мысли. Жанр возник из записей, которые велись учениками Сократа. Из так называемых сократических разговоров, составленных после смерти Сократа, до нас дошли полностью диалоги Ксенофонта и Платона {!?}. Воссоздавая образ Сократа, Платон {!?} раскрывает собственную философию; разоблачение («эленксис») общепринятых взглядов на духовные ценности служит главным содержанием драматизированного действия его философских диалогов. После Платона {!?} философский диалог стал использоваться преимущественно в дидактических (поучительных) целях в перипатетической школе (Дикеарх, Гераклид Понтийский и другие). Цицерон подражал Платону {!?} в тематике своих философских диалогов («О законах», «О государстве», «Об ораторе»).
В дальнейшем форма философских диалогов использовалась и в позднеантичное время, и в средние века многими авторами, которые опирались на опыт или Платона {!?}, или Цицерона (например, Августин, «Против академиков»).
В античную эпоху известны так называемые диспуты (от латинского disputare – рассуждать, разбирать, спорить) – публичные споры по религиозным вопросам между евреями и неевреями, между христианами и нехристианами (иудеями и представителями других религиозных течений).
О таких дискуссиях в Александрии Египетской при Птолемеях (323 – 145 гг. до н. э.) и в Риме при императоре Калигуле (37 – 41 гг. н. э.) упоминает Иосиф Флавий (I в. н. э.). В них евреи имели тогда преимущество, поскольку их община численностью значительно превосходила христианскую. Кроме того, положение христиан в отношениях с персидскими властями тогда было хуже положения евреев.
В частности, диспут евреев и христиан состоялся в Византии в IX веке. Позже, в средние века, в европейских странах несколько раз проводились диспуты между еврейскими и христианскими теологами (богословами). Нередко поводом к диспуту становились доносы о «кощунственных» высказываниях в Талмуде (от древнееврейского talmud – учение) – кодексе иудейства (религии иудеев), составленном за период с III в. до н. э. и по V в. н. э.
Диспуты были неравноправны: всегда существовала опасность, что если иудеи одержат в споре верх, то последуют репрессии против их единоверцев. После религиозных диспутов между евреями и христианами бывали случаи сожжения Талмуда. Например, по решению церковников несколько возов с еврейскими книгами были публично сожжены в Париже в июне 1242 года. То же самое делали и евреи, сжигая неугодные им книги [смотри: 19, с. 401].
Из многочисленных философских диалогов XVII – XVIII веков назовём наиболее знаменитые: Пьер Абеляр, «Диалог между философом, иудеем, христианином»; Лоренцо Валла, «О наслаждении и подлинном благе»; Джордано Бруно, «Пир на пепле»; Галилео Галилей, «Диалог о двух системах мира»; Никола Мальбранш, «Беседа христианина и китайского философа о существовании бога»; Джордж Беркли, «Три разговора между Гиласом и Филонусом»; Григорий Сковорода, «Диалог. Имя ему потоп...» [смотри: 3, с. 740].   
По Диогену Лаэрцию:
«Платоновский диалог имеет два самых общих вида: наставительный (hyphegeticos) и исследовательный (zeteticos). Наставительный в свою очередь разделяется на два вида; теоретический и практический; теоретический разделяется на физический и логический, а практический – на этический и политический. Исследовательный же в свою очередь разделяется на два вида: упражнительный и состязательный; упражнительный разделяется на повивальный {потому что Сократ сравнивал свою диалектику с повивальным искусством, рождающим мысль} и испытательный, а состязательный – на доказующий и опровергающий. (Мне известно,что иные разделяют диалоги по-иному: они называют одни диалоги драматическими, другие повествовательными, третьи смешанными; но эти наименования различают диалоги более с точки зрения сценической, чем с философской)» [2, III 49].
Как считает Диоген Лаэрций:
«Симон из Афин, кожевник, говорят, первый начал сочинять сократические диалоги. Когда Сократ приходил к нему в мастерскую и о чём-нибудь беседовал, Симон делал записи обо всём, что мог запомнить, поэтому его диалоги называют «кожевничьими», диалогов этих тридцать три, и они собраны в одну книгу» [2, II 122].
В другом месте Диоген Лаэрций пишет: «Он же {имея в виду уже Протагора} первый ввёл в употребление и сократический способ беседы; и первый применил в споре антисфеновский довод, по которому должно получаться, что противоречие невозможно (так сообщает Платон {!?} в «Евфидеме»), и первый указал, как можно оспорить любое положение» [2, IX 53].
Сократ (лат. Socrates) (470/469 – 399 гг. до н. э.) «не в пример аристократу Платону был самого простого происхождения {если не принимать во внимание легенду его происхождения, ввёдённую Спевсиппом}» [смотри: 18, с. 16].
«Сократ, сын скульптора Софрониска и повивальной бабки Фенареты (по словам Платона в «Феэтете»), афинянин, из дема Алопеки» [2, II 18] .
В VI веке до н. э. Аттика была поделена реформатором Клисфеном, архонотом (высшим должностным лицом) Афин, на 10 административных округов - фил, каждый из которых, в свою очередь, делился на 10 более мелких единиц – демов.
«Родился он (как сообщает Аполлодор в «Хронологии») при архонте Апсефионе, в четвёртый год 77-й олимпиады, шестого Фаргелиона {20 мая по нашему действующему календарю}, когда афиняне совершают очищение города, а делосцы отмечают рождение Артемиды» [2, II 44].
«Дурид уверяет, что… {Сократ} также был рабом и работал по камню: одетые Хариты {статуи} на Акрополе {афинском кремле}, по мнению некоторых, принадлежат ему» [2, II 19].
Харитами в греческой мифологии называют трёх богинь веселья и радости жизни, олицетворение изящества и привлекательности (Аглия, Эвфросина, Талия).
У римлян их называли грациями. Изображались хариты в образе трёх прекрасных девушек («Три грации»).
Версия о молодом Сократе-скульпторе была широко распространена среди древних авторов, хотя она, как и другие сведения о нём, покоится на эыбкой почве легенд и догадок.
Вероятно, легендой является и отнесение Сократа к роду Дедалидов. Это могло быть сделано тем же Спевсиппом, который, вероятно, представляя родовитого, происходящего от легендарного царя Кодра Платона как ученика Сократа, позаботился о приемлемой родословной учителя.
Дедал – легендарный зодчий, скульптор и художник, потомок афинского царя Эрехфея (или Эрехтея). Эрехфей – сын богини земли Геи, воспитанник богини Афины. В Греции существовали общие храмы Афины и Эрехфея. Учёные предполагают, что Эрехфей являлся древним божеством плодородия земли, культ которого слился с культом Посейдона (Посейдон-Эрехфей). Дедал считался основателем столярного мастерства и изобретателем рубанка, отвеса и клея. Он обучил своему искусству племянника Талоса или Тала (по некоторым вариантам, его звали Пердик или Пердика). Талос, согласно мифу, изобрёл гончарный круг, много других орудий и превзошёл учителя. Из зависти Дедал сбросил Талоса со скалы Акрополя и был вынужден бежать на остров Крит к царю Миносу. На Крите Дедал построил лабиринт для чудовища Минотавра; дал дочери царя Ариадне клубок ниток, который помог герою Тесею (или Тезею) выбраться из лабиринта. В наказание за помощь Тесею Минос заточил Дедала и его сына Икара в лабиринт.
До времён Сократа и Платона в Афинах сохранились деревянные статуи, автором которых считался Дедал. Ещё существовал и род Дедалидов.
По античным стандартам, родство со знаменитым предком, требовало продолжения дел и занятий родоначальника. Поскольку, видимо, отец Сократа, да и он сам действительно занимались работами по камню, то Спевсипп и «подобрал» Сократу «подходящего» предка.
Известно, что приписываемую Сократу скульптуру из трёх одетых Харит некоторое время выставляли у Афинского акрополя, вероятно, её же выставил Спевсипп в Академии Платона. Некоторыми надёжными источниками засвидетельствованы обычные в устах Сократа клятвы именем Харит, богинь дружбы и юности. И, в этом смысле, Сократ как бы сам намекал на своё родство. Критически настроенный к Сократу перипатетик Аристоксен (ученик Аристотеля), сообщал, что в молодые годы Сократ вёл довольно беспорядочный образ жизни и был вовсе не скульптором, тем более предком Дедала, а простым каменотёсом [смотри: 20, с. 9 - 10].    
Вероятно, это ближе к действительному положению вещей, о чём говорит и отношение к Сократу настоящих аристократов: Перикла, Алкивиада, Аристофана и других. Здесь употреблено слово «аристократ», происходящее от греческого слова aristokratia - «аристократия», что означает «власть лучших».
В современном языке «аристократия» - это господство знати, а также привилегированная верхушка какого-либо класса или социальной группы.
В переносном смысле аристократом называют человека, может быть, и не принадлежащего к аристократии, но обладающего лучшими качествами её представителей.
«Освободил... {Сократа } из мастерской и дал ему образование Критон, привлечённый его душевной красотой (так пишет Деметрий Византийский)» [2, II 20].
Этот самый Критон из Афин написал 17 диалогов, а его сыновья: Критобул, Гермоген, Эпиген и Ктесипп стали слушателями Сократа.
По сообщению Платона {!?}, именно Критон задумывал побег Сократа из тюрьмы, оставшийся неосуществлённым из-за позиции самого Сократа.
«В молодости Сократ работал вместе со своим отцом, и его даже считали неплохим ваятелем. Годам к двадцати пяти он отправился набираться софистической премудрости к Продику Кеосскому, своему ровеснику, софисту, который в отличие от своих сотоварищей придавал большое значение моральным принципам, занимался философией языка, изучая многообразие смысловых значений слова.
Возможно, что увлечение красноречием привело молодого Сократа к знакомству с Аспазией, супругой Перикла, прославленной красотой и любовью к философии. Через многие годы Сократ вспоминал, как учился риторике у Аспазии и за свою забывчивость едва ли не получал от неё оплеухи. Он даже припомнил и пересказал речь, которую сочинила Аспазия {!?} для Перикла на погребение погибших воинов- афинян. Увлечение риторикой было неразрывно у Сократа с занятиями музыкой, которой его обучали Дамон, наставник Перикла, и Конн. А музыка, в свою очередь, вела к математике и астрономии. Сократ брал уроки у Феодора из Кирены, учёного геометра, астронома и музыканта. Метод беседы, основанный на вопросах и ответах, столкнул Сократа с удивительной женщиной, Диотимой, жрицей и пророчицей, которая, по преданию, даже отсрочила на десять лет нашествие чумы в Афинах. Эта образованнейшая женщина поразила Сократа гибкостью ума и тончайшей логикой. Не приходится удивляться тому, что женщины сыграли важную роль в оттачивании словесного мастерства Сократа. Греция издавна славилась своими поэтессами, такими, как Сапфо (VII – VI вв. до н. э.) и Коринна (VI – V вв. до н. э.). Платон писал:
«Девять на свете есть муз, утверждают иные. Неверно,
Вот и десятая к ним – Лесбоса дочерь Сапфо».
Вначале греки называли Музами (Мусами) богинь пения, позднее – богинь поэзии, искусств и наук, дочерей богини памяти, титаниды Мнемосины (Мнемозины) и верховного бога Зевса. Впервые девять Муз мы встречаем у поэта Гесиода, который считал их богинями песен и танцев. Влияние Муз распространилось на все отрасли искусства и науки. Храмы, посвящённые Музам (Клио, Эвтерпа, Талия, Мельпомена, Терпсихора, Эрато, Полигимния, Урания и Каллиопа), назывались мусейонами (откуда произошли слова русского языка «музей» и «музыка»). По преданию, музы жили в Беотии (где главным городом были греческие Фивы) на горе Геликон (Helicon).
Коринна же обучала поэтическому мастерству знаменитого поэта Пиндара, посвятив поэту следующие строки:
Я Миртиде
Ставлю в упрёк звонкоголосой:
Спорить за приз с Пиндаром ей -
Женщине – смысл был ли какой?
Известны женщины-философы Феано, Тимиха, Аристоклея. На склоне античности прославилась женщина-философ и выдающийся математик Гипатия [смотри: 18, с. 21 – 22].
Сапфо, первая известная нам по имени женщина-поэтесса, жила на острове Лесбосе, где положение женщины было более свободно, чем в других частях Эллады. Благодаря Сапфо расширился диапазон лирической поэзии – от дикой, почти варварской грубости, от нескрываемой злобной радости по поводу смерти врага (у поэтов Алкея, Архилоха) до тончайших образов «фиалковенчанной» Сапфо [смотри: 5, т. I, с. 682].
Строки из стихотворений Сапфо:
Близ луны прекрасной тускнеют звёзды,
Покрывалом лик лучезарный кроют,
Чтоб она одна всей земле светила
Полною славой.
Сверху низвергаясь, ручей прохладный
Шлёт сквозь ветви яблонь своё журчанье,
И с дрожащих листьев кругом глубокий
Сон истекает.
Занятия отцовской профессией не стали делом Сократа. Гораздо большую роль в его жизни сыграла профессия его матери, «очень почтенной и строгой повитухи», ведь именно по аналогии с её родовспомогательным искусством Сократ именовал свой философский приём содействия рождению истины майевтикой. Для Сократа, родившегося в день Аполлона и Артемиды, философская майевтика как умение и призвание приобретали характер божественного дара: всё повивальное искусство, согласно мифам, находилось под верховным ведением Артемиды.
По биографической версии Аристоксена, молодой камнетёс Сократ приглянулся философу Архелаю {«именно своим умелым и продуманным спором с товарищами по работе, когда речь шла о заработках»} и тот избавил Сократа от тяжёлых занятий, после чего несколько лет он был учеником и любимцем Архелая (они якобы вместе, по сообщению писателя Иона Хиосского, посещали остров Самос); по другой версии – Сократа освободил его сверстник и товарищ Критон, оба были из одного дема {общины}, но Критон был достаточно богат.
«Ещё юношей, то ли 16, то ли 20 лет, Сократ беседовал с посетившими Афины Парменидом и Зеноном; причём прославленный Парменид {основатель элейской школы, автор поэмы «О природе»} был уже в преклонных годах, а его знаменитый ученик Зенон в зрелом возрасте» [20, с. 8 – 10, с. 48].
Парменид первым из греческих философов стал оперировать понятиями максимальной общности, говоря о бытии (или сущем) и небытии (или не-сущем). Он стремился доказать, что бытие существует, а небытие не существует, а, следовательно, не может существовать и пустота. Парменид провозглашал тождество сущего и мыслимого. Бытие для Парменида едино и неподвижно – всякая множественность и всякое изменение представляются ему противоречивыми, а поэтому невозможными [смотри: 3, с. 479].
«Встреча с Парменидом, если судить по сочинениям Платона {!?}, произошла в доме богача Пифодора, который рассказывал о ней через много лет Антифонту, сводному брату Платона. На юного Сократа неизгладимое впечатление произвёл мудрый доброжелательный старик Парменид, пришедший в сопровождении своего ученика, уже известного и самоуверенного Зенона Элейского» [18, с. 22].
Спор Сократа с Парменидом (и Зеноном) описал Платон (!?) в диалоге «Парменид» или «Об идеях».
«В диалоге воспроизводится беседа, которую на Великие Панафинеи в 450 году до н. э. вели в доме Пифодора, слушателя Зенона Элейского, 65-летний Парменид, 40-летний Зенон, 20-летний Сократ и юноша Аристотель {не путать со знаменитым Аристотелем}, впоследствии – один из тридцати тиранов {в Афинах в 404 – 403 гг. до н. э.}. Беседу со слов Пифодора излагает для некоего Кефала из Клазомен младший сводный брат Платона Антифонт, с которым Кефала сводят родные старшие братья Платона Адимант и Главкон.
{Беседа, воспроизведённая в диалоге «Парменид» происходит за 21 год до рождения самого Платона (20 мая 429 г. до н. э.).}
«Парменид» - наиболее трудное для понимания из всех сочинений Платона {!?}. В диалоге, помимо введения-рамки..., две самостоятельные части:
1а) Сократ против тезиса Зенона о невозможности многого выдвигает учение об идеях...; 1б) Парменид его критикует и – не отвергая окончательно – говорит о необходимости для философа диалектических упражнений...;
2) Парменид в беседе с Аристотелем развивает диалекику единого.
Против теории идей Парменид выдвигает три возражения... Такова 1-я часть, так или иначе свидетельствующая о кризисе теории идей у Платона, тогда как 2-я говорит о его стремлении заново очертить возможности диалектического метода.
Во 2-й части рассмотрены 8 предпосылок («гипотез»), или, точнее, тезисы и антитезисы четырёх антиномий (противоречий между двумя взаимоисключающими положениями): что следует для единого и для иного, если единое а) существует и б) не существует...» [3, с. 479].
Во время беседы Сократ довольно проницательно подметил, что хотя оба его собеседника говорят по-существу одно и то же – Парменид утверждал существование единого, а Зенон отрицал существование многого, - однако делают вид, будто говорят разное. Этот точный выпад уязвил Зенона и больно задел его представления о себе как оригинальном и самостоятельном философе, хотя и ученике Парменида.
«Да, Сократ, - сказал Зенон, - но только ты не вполне постиг истинный смысл сочинения. Хотя ты, подобно лаконским {спартанским} щенкам, отлично выискиваешь и выслеживаешь то, что содержится в сказанном, но прежде всего от тебя ускользает, что моё сочинение вовсе не притязает на то, о чём ты говоришь, и также вовсе не пытается скрыть от людей сей великий замысел» (Платон. Парменид...).
Раздражённый Зенон, как видим, хотя и грубовато, но очень метко сравнил тонкий полемический дар своего юного оппонента с охотничьим нюхом хорошей гончей» [20, с. 48].
Отрывок текста «Парменида» из введения и первой части:
«Итак, Антифонт сказал, что, по словам Пифодора, однажды приехали на Великие Панафинеи Зенон и Парменид. Парменид был уже очень стар, совершенно сед, но красив и представителен; лет ему было примерно за шестьдесят пять. Зенону же тогда было около сорока, он был высокого роста и приятной наружности; поговаривали, что он был любимцем Парменида. Они остановились у Пифодора, за городской стеной, в Керамике. Сюда-то и пришли Сократ и с ним многие другие, желая послушать сочинения Зенона, ибо они тогда впервые были привезены им и Парменидом. Сократ был в то время очень молод. Читал им сам Зенон. Парменид же как раз отлучился; оставалось дочитать уже совсем немного, когда вошёл сам Пифодор и с ним Парменид и Аристотель, бывший впоследствии одним из Тридцати, и вошедшие успели ещё услышать кое-что из сочинения, но очень немногое; впрочем, сам Пифодор ещё прежде слушал Зенона.
Прослушав всё, Сократ попросил прочесть снова первое положение первого рассуждения и после прочтения его сказал:
Как это ты говоришь, Зенон? Если существует многое, то оно должно быть подобным и неподобным, а это, очевидно, невозможно, потому что и неподобное не может быть подобным, и подобное – неподобным. Не так ли ты говоришь?
Так, - ответил Зенон.
Значит, если невозможно неподобному быть подобным и подобному неподобным, то невозможно и существование многого, ибо если бы многое существовало, то оно испытывало бы нечто невозможное? Это хочешь ты сказать своими рассуждениями? Хочешь утверждать вопреки общему мнению, что многое не существует? И каждое из своих рассуждений ты считаешь доказательством этого, так что сколько ты написал рассуждений, столько, по-твоему, представляешь и доказательств того, что многое не существует? Так ли ты говоришь, или я тебя неправильно понимаю?
Нет, - сказал Зенон, - ты хорошо схватил смысл сочинения в целом.
Я замечаю, Парменид, - сказал Сократ, - что наш Зенон хочет быть близок тебе во всём, даже в сочинениях. В самом деле, он написал примерно то же, что и ты, но с помощью переделок старается ввести нас в заблуждение, будто он говорит что-то другое; ты в своей поэме утверждаешь, что всё есть единое, и представляешь прекрасные доказательства этого; он же отрицает существование многого и тоже приводит многочисленные и веские доказательства. Но то, что вы говорите, оказывается выше разумения нас остальных: действительно, один из вас утверждает единое, другой отрицает существование многого, но каждый рассуждает так, что кажется, будто он сказал совсем не то, что другой, между тем как оба вы говорите почти что одно и то же.
Да, Сократ, - сказал Зенон, - но только ты не вполне постиг истинный смысл сочинения. Хотя ты, подобно лаконским щенкам, отлично выискиваешь и выслеживаешь то, что содержится в сказанном, но прежде всего от тебя ускользает, что моё сочинение вовсе не притязает на то, о чём ты говоришь, и вовсе не пытается скрыть от людей некий великий замысел. Ты говришь об обстоятельстве побочном. В действительности это сочинение поддерживает рассуждение Парменида против тех, кто пытается высмеять его, утверждая, что если существует единое, то из этого рассуждения следует множество смешных и противоречащих ему выводов. Итак, моё сочинение направлено против допускающих многое, возвращает им с избытком их нападки и старается показать, что при обстоятельном рассмотрении их положение «существует многое» влечёт за собой ещё более смешные последствия, чем признание существования единого. Под влиянием такой страсти к спорам я в молодости и написал это сочинение, но, когда оно было написано, кто-то его у меня украл, так что мне не пришлось решать вопрос, следует ли его выпускать в свет или нет. Таким образом, от тебя ускользнуло, Сократ, что сочинение это подсказано юношеской любовью к спорам, а вовсе не честолюбием пожилого человека. Впрочем, как я уже сказал, твои соображения недурны.
Принимаю твою поправку, - сказал Сократ, - и полагаю, что дело обстоит так, как ты говоришь. Но скажи мне вот что: признаёшь ли ты, что существует сама по себе некая идея подобия и другая, противоположная ей, - идея неподобия? Что к этим двум идеям приобщаемся и я, и ты, и всё прочее, что мы называем многим?... Во время этой речи Пифодор думал, что Парменид и Зенон будут досадовать из-за каждого замечания Сократа, однако они внимательно слушали его и часто с улыбкой переглядывались между собой, выказывая этим своё восхищение; когда же Сократ кончил, Парменид сказал:
Как восхищает, Сократ, твой пыл в рассуждениях! Но скажи мне: сам-то ты придерживаешься сделанного тобой различения, то есть признаёшь, что какие-то идеи сами по себе, с одной стороны, и то, что им причастно, с другой, существуют раздельно? Представляется ли тебе, например, подобие само по себе чем-то отдельным от того подобия, которое присуще нам, и касается ли это также единого, многого и всего, что ты теперь слышал от Зенона?
Да, - ответил Сократ.
И таких идей, продолжал Парменид, - как, например, идеи справедливого самого по себе, прекрасного, доброго и всего подобного?
Да, - ответил он.
Что же, идея человека тоже существует отдельно от нас и всех нам подобных – идея человека сама по себе, а также идеи огня, воды?
Сократ на это ответил:
Относительно таких вещей, Парменид, я часто бываю в недоумении, следует ли о них высказаться так же, как о перечисленных выше, или иначе.
А относительно таких вещей, Сократ, которые могли бы показаться даже смешными, как, например, волос, грязь, сор и всякая другая не заслуживающая внимания дрянь, ты тоже недоумеваешь, следует или нет для каждого из них признать отдельно существующую идею, отличную от того, к чему прикасаются наши руки?
Вовсе нет, - ответил Сократ, - я полагаю, что такие вещи только таковы, какими мы их видим. Предположить для них существование какой-то идеи было бы слишком странно. Правда, меня иногда беспокоила мысль, уж нет ли чего-либо в этом роде для всех вещей, но всякий раз, как я к этому подхожу, я поспешно обращаюсь в бегство, опасаясь потонуть в бездонной пучине пустословия. И вот, дойдя до этого места, я снова обращаюсь к вещам, о которых мы сейчас сказали, что они имеют идеи, и занимаюсь тщательным их рассмотрением.
Ты ещё молод, Сократ, - сказал Парменид, - и философия ещё не завладела тобой всецело, как, по-моему мнению, завладеет со временем, когда ни одна из таких вещей не будет казаться тебе ничтожной; теперь же ты, по молодости, ещё слишком считаешься с мнением людей...
Ты прав, - ответил Сократ.
Что же ты будешь делать с философией? Куда обратишься, не зная таких вещей?
Пока я совершенно себе этого не представляю.
Это объясняется тем, Сократ, - сказал Парменид, - что ты преждевременно, не поупражнявшись как следует, берёшься определять, что такое прекрасное, справедливое, благое и любая другая идея. Я это заметил и третьего дня, слушая здесь твой разговор вот с ним, с Аристотелем. Твоё рвение к рассуждениям, будь уверен, прекрасно и божественно, но, пока ты ещё молод, постарайся поупражняться побольше в том, что большинство считает и называет пустословием; в противном случае истина будет от тебя ускользать» [13, «Парменид», с. 330 – 341].
    «Первые три с половиной – четыре десятка лет жизни Сократа – наиболее тёмные и неясные в его биографии, поскольку он не успел ещё стать известной в Афинах фигурой и попасть в поле интересов современников. Афины переживали тот период своей истории, который принято обозначать как пентеконтаэтию (пятидесятилетие); речь при этом идёт об отрезке времени между решающими сражениями греко-персидских войн (морским - в Саламинском проливе в 480 году до н. э. и сухопутным - при Платеях в 479 году до н. э.) и началом внутригреческой, главным образом – афино-спартанской, Пелопоннесской войны (431 г. до н. э.).
В обстановке победоносного завершения греко-персидских войн Афины… достигают своего расцвета... Позиции демоса существенно укрепляются при Перикле (около 495 - 429 гг. до н. э.), который в 450 - 429 годы до н. э. стал ведущим государственным деятелем в Афинах и популярным вождём демоса» [20, с. 64 - 65].
Демос в древней Греции это народ, то есть основная часть свободного населения, противопоставлявшаяся аристократии (эвпатридам); в демос рабы не входили.
Сократ участвовал в Пелопоннесской войне, которая с перерывами длилась с 431 по 404 годы до н. э.
«Ещё до официального начала войны со Спартой Афины организуют в 432 году до н. э. поход на коринфскую колонию Потидею {Халкидика}… Сократ находился в числе тех двух тысяч гоплитов, которых Афины направили с флотом против Потидеи. Вместе с Сократом в походе участвовал и симпатизировавший ему молодой Алкивиад, воспитанник стратега Перикла, который был его законным опекуном… {Уже тогда} Сократ в своём обычном наряде – в плаще и босиком – легко и непринуждённо шагал по снегу и льду. Товарищи по оружию косо поглядывали на облик и поведение этого странного гоплита, полагая, что тот дурачится и глумится над ними.
В бою под Потидеей {432 г. до н. э.} Сократ… вынес с поля боя раненого Алкивиада и его оружие. После боя… Алкивиад высказался за присуждение воинской награды Сократу. Но военачальники, учитывая высокое положение Алкивиада, решили наградить именно его. На этом, собственно, настаивал и его спаситель.
Отважно вёл себя Сократ и в сражении {424 г. до н. э.} при Делии {Беотия}. Бой сложился не в пользу афинян, и их войско обратилось в бегство. Алкивиад, также участвовавший в битве при Делии, рассказывает (в «Пире» Платона {!?}), что застал Сократа отступающим вместе с Лахетом, известным афинским полководцем, который славился своим мужеством. Сократ, по словам Алкивиада, вёл себя с гораздо большим самообладанием, чем его прославленный товарищ. Последним сражением… {в котором участвовал Сократ} была жестокая битва под Амфиполем {422 г. до н. э.}…
В 421 году до н. э. между Афинами и Спартой был заключён мир на 50 лет, так называемый Никиев мир {по имени стратега Никия}, нарушенный, правда, уже через 8 лет новыми военными действиями.
В сражениях заключительного этапа Пелопоннесской войны {413 - 404 гг. до н. э.}, завершившейся поражением Афин, Сократ, в силу его уже преклонного, непризывного возраста, не участвовал» [18, с. 68 - 69].
Диоген Лаэрций так описывает «путешествия» Сократа.
«В противоположность большинству философов он не стремился в чужие края – разве что если нужно было идти в поход. Всё время он жил в Афинах {«никогда-то не выходил… из города ни на праздник, ни ещё куда бы то ни было, разве что однажды на Истм {Коринфский перешеек} да ещё на войну» (Платон, Критон) [13, с. 15]} и с увлечением спорил с кем попало не для того, чтобы переубедить их, а для того, чтобы доискаться до истины… Он занимался телесными упражнениями и отличался добрым здоровьем. Во всяком случае он участвовал в походе под Амфиполь, а в битве при Делии спас жизнь Ксенофонту, подхватив его, когда тот упал с коня. Среди повального бегства афинян он отступал, не смешиваясь с ними, и спокойно оборачивался, готовый отразить любое нападение. Воевал он и при Потидее (поход был морской, потому что пеший путь закрыла война); это там, говорят, он простоял, не шевельнувшись, целую ночь, и это там он получил награду за доблесть, но уступил её Алкивиаду – с Алкивиадом он находился даже в любовных отношениях, говорит Аристипп в IV книге «О роскоши древних». В молодости он с Архелаем ездил на Самос (так пишет Ион Хиосский), был и в Дельфах (так пишет Аристотель), а также на Истме (так пишет Фаворин в I книге «Записок») [2, II 22 – 23].
Сократ «держался настолько здорового образа жизни, что, когда Афины охватила чума {429 год до н. э., на третий год 27-летней Пелопоннесской войны}, он один остался невредим» {от голода и чумы тогда умерло много пришлых людей и афинян, в том числе, и «первый гражданин» Афин – стратег Перикл} [2, II 25].
В год смерти Перикла родился, по Неанфу, Платон, будущий знаменитый философ, ученик Сократа [смотри: 2, с. 613].
«По словам Аристотеля, женат... {Сократ} был дважды: первый раз - на Ксантиппе, от которой у него был сын Лампрокл, и во второй раз – на Мирто, дочери Аристида Справедливого, которую он взял без приданого и имел от неё сыновей Софрониска и Менексена.
Другие говорят, что Мирто была его первой женой, а некоторые (в том числе Сатир и Иероним Родосский) – что он был женат на обеих сразу; по их словам, афиняне, желая возместить убыль населения, постановили, чтобы каждый гражданин мог жениться на одной женщине, а иметь детей также и от другой, - так поступил и Сократ» [2, II 26].
«О дальнейшей судьбе сыновей Сократа ничего не известно. Они тихо вошли в историю, ничем это дело со своей стороны, как говорится, не оправдав» [20, с. 85].
«По сведениям некоторых, он был слушателем Анаксагора {из города Клазомены на западном побережье Малой Азии}, а по сведениям Александра в «Преемствах» - также и Дамона» [2, II 19].
Анаксагор (лат. Anaxagoras) (около 500 – 428 гг. до н. э.) был учителем философии, а потом и другом стратега Перикла (лат. Pericles) (около 493 или 490 – 429 гг. до н. э.).
Впервые именно он начал профессионально преподавать философию (в Афинах) и фактически явился основоположником афинской философской школы.
В Афинах он прожил около 30 лет и эмигрировал в Лампсак после обвинения в безбожии.
От сочинений Анаксагора до нас дошли 20 фрагментов – главным образом благодаря Симпликию из Киликии (1-я половина VI в.) [смотри: 3, с. 22].
Перикл - признанный вождь афинской демократии, который, начиная с 443 года до н. э., в течение 15 лет ежегодно избирался на должность стратега, и который не только укрепил политическое могущество Афин, но и позаботился о том, чтобы Афинское государство стало «центром просвещения Эллады».
«Анаксагора, Перикла и Аспазию {супруга Перикла} связывала тесная дружба. Был ... {Сократ} близок и с драматургом Еврипидом. Анаксагор считался порядочным вольнодумцем. Книги, в которых он отрицал божественную природу небесных светил, можно было купить за несколько оболов {мелкие монеты}, и молодёжь ими увлекалась. Сократ, пытливый в познании интеллектуальных и душевных способностей человека, вряд ли упустил возможность поучиться у Анаксагора» [18, с. 23].
Диоген Лаэрций пишет:
«Слушателем Анаксагора он был вместе с Еврипидом... Я полагаю, что Сократ вёл беседы и о физике – во всяком случае даже Ксенофонт хоть и утверждает, будто беседы его были только об этике, но признаёт, что он рассуждал и о провидении {Ксенофонт, «Воспоминание о Сократе»}; и Платон {!?}, хоть и упоминает в «Апологии», как Сократ отрекается от Анаксагора и прочих физиков {повидимому, не в «Апологии», а в «Федоне»}, но сам же рассуждает об их предметах, приписывая все свои речи Сократу» [2, II 44 – 45].
«Дамон (V в. до н. э.), теоретик музыки, советник Перикла и учитель Сократа, {был} изгнан впоследствии из Афин как друг «тридцати» {в период «тирании тридцати»}; впервые оформил учение о музыкальном этосе, переменами в музыке объяснял политические перевороты, придавал музыке большое воспитательное значение» [2, с. 567 - 568].
Этос (в переводе с греческого языка – «обычай», «нрав», «характер») – античный философский термин, обозначающий характер явления: физического, морального, общественного, художественного и т. д.
Дамон говорил об этосе музыкальных ладов, это учение было позднее развито Аристотелем. Этос музыки характеризует её внутренний характер и связанное с ним воспитательное воздействие на человека. Здесь «этос» приближается к значению «стиля».
Термин «музыкальный этос» имеет параллель с «государственным этосом», где под «этосом» понимается нрав, нравственность, этика.
«Анаксагор, чьи доктрины имели привкус атомизма, рассматривал Бога как «бесконечный самодвижущийся ум, и этот ум, который находится в любом теле, и есть причина всех вещей; из бесконечного количества частичек материи божественным умом может быть сотворено всё; этот ум привёл в порядок все вещи, которые были сперва смешаны вместе» [15, с. 18].
И самого Анаксагора прозвали Ум (по-гречески Nus) за сочинение, которое начиналось фразой: «Всё, что имеется, было совокупно, затем пришёл Ум и установил в нём распорядок» [смотри: 2, II 105].
В учении Анаксагора Нус (мысль, разум) есть сила, приводящая в движение материю и являющаяся самой лёгкой из всех материальных частиц.
Греческое понятие нус (ум) на латинский язык было переведено тождественным ему по смыслу словом intellectus – познание, рассудок.
В дальнейшем слово «интеллект» стало обозначать способность мышления, рационального познания, в отличие от таких, например, душевных способностей, как чувство, воля, интуиция, воображение и т. д. [смотри: 3, с. 210].
В 470 (или 468) году до н. э. произошло падение метеорита, истолкованное Анаксагором [смотри: 2, с. 612].
«Анаксагор сказал, что из камней состоит всё небо, что держится оно только быстрым вращением, а когда вращение ослабеет, небо рухнет» [2, II 11].
«В противоположность ионийцам, полагавшим в основе мира какую-либо одну стихию, Анаксагор признавал бесконечное множество стихий или элементов. Из множества стихий постоянно расщепляющихся на качественно новые элементы, образуется вселенная. Толчок к созданию мира исходит от «бесконечного самосущего разума», но сам мировой процесс развивается по своим собственным (механическим) законам... Подобно многим своим современникам, Анаксагор усиленно занимался философской математикой, астрономией. Между прочим, он занимался проблемой квадратуры круга, установил противоположность площади круга квадрату его диаметра, открыл некоторые свойства куба, высказал взгляд, что звёзды суть раскалённые массы, что луна получает свой свет от солнца и т. д. Сама луна представлялась Анаксагору, подобно земле, покрытой горами и долинами и населённой живыми существами. Сын богатого клазоменского гражданина, Анаксагор пренебрёг богатством и почётом в родном городе, всецело отдавшись науке. Сделавшись из богатого нищим, Анаксагор гордился тем, что он своим разорением обязан науке, освободившей его от житейской суеты. Достигнув огромной славы и влияния при Перикле, в конце своей жизни Анаксагор, обвинённый в безбожии, был изгнан из Афин и глубоким стариком умер в изгнании в городе Лампсаке» [4, с. 249 – 250].
«Сократу запомнился на всю жизнь судебный процесс против Анаксагора, затеянный ревнителями старинного благочестия и врагами Перикла. Такого ещё никогда не видели Афины. Анаксагора судили за философское вольнодумство. Судьи внесли предложение «считать государственным преступником тех, кто не почитает богов по установленному обычаю или объясняет научным образом небесные явления».
Периклу пришлось вступиться за Анаксагора, которому угрожала смертная казнь как всякому, кто был уличён в религиозном «бесчестии». Только благодаря заступничеству Перикла Анаксагор избежал казни. Он был изгнан из Афин, поселился в Лампсаке и умер там в 428 году до н. э., когда Сократу исполнилось сорок лет.
С этого времени Сократ почувствовал в себе призвание учить людей поискам истины и подлинного знания. Но за пределы Афин он почти никуда не выезжал, если не считать поездки с Архелаем на остров Самос, или в священные Дельфы и на Истмийский перешеек» [18, с. 23].
«Сократ..., по сути своей, был скептиком, но не вынуждал других принимать свою точку зрения, а особым способом вопрошания заставлял каждого человека выразить свою собственную философию.
Согласно Плутарху, Сократ рассматривал подходящим для учения любое место, поскольку весь мир является школой благодетельности» [15, с. 20].
«О суде над Анаксагором рассказывают по-разному. Сотион в «Преемствах философов» утверждает, что обвинял его Клеон {вождь демократической партии}, и обвинял в нечестии – за то, что он называл солнце глыбой, огненной насквозь, - но так как защитником у него был ученик его Перикл, то наказан он был пеней в пять талантов и изгнанием.
Сатир в «Жизнеописаниях» говорит, что к суду... {Анаксагора} привлёк Фукидид из Алопеки {не путать с историком Фукидидом!}, противник Перикла, и не только за нечестие, но и за персидскую измену {обвинение, обычное при политическом преследовании даже много лет спустя после греко-персидских войн [смотри: 2, с. 505, примеч. 15]}, а осуждён он был заочно и на смерть.
Весть об этом приговоре и о смерти его сыновей пришли к {Анаксагору} одновременно; о приговоре он сказал: «Но ведь и мне и им давно уже вынесла свой смертный приговор природа!» {нечто подобное сказал после приговора и Сократ} – а о сыновьях: «Я знал, что они родились смертными».
Впрочем, некоторые приписывают эти слова Солону, а некоторые – Ксенофонту.
Деметрий Фалерский в сочинении «О старости» добавляет, что даже похоронил он их собственными руками.
Гермипп в «Жизнеописаниях» рассказывает, что в ожидании казни его бросили в тюрьму; но выступил Перикл и спросил народ: даёт ли его, Перикла, жизнь какой-нибудь повод к нареканиям? И услышав, что нет, сказал:
«А между тем, я ученик этого человека. Так не поддавайтесь клевете и не казните его, а послушайтесь меня и отпустите».
Его отпустили, но он не вынес такой обиды, и сам лишил себя жизни. Иероним во II книге «Разрознённых заметок» пишет, что Перикл привёл его в суд таким обессиленным и исхудалым от болезни, что его оправдали более из жалости, чем по разбору дела.
Вот сколько есть рассказов о суде над Анаксагором. Считалось, что он и к Демокриту относился враждебно, так как не добился собеседования с ним» [2, II 12 - 15].
По Плутарху, Анаксагор, уже глубокий старик, лежал больной, лишённый необходимого ухода. Несчастный мудрец закрыл себе голову плащом и отказывался от пищи, решив уморить себя голодом. Занятый государственными делами Перикл, хоть и поздно, но узнал об этом, поспешил к Анаксагору и стал уговаривать его отказаться от своего намерения. Перикл говорил, что ему трудно будет обойтись без мудреца, советоваться с которым он привык во всех важных делах. Тогда Анаксагор открыл голову и сказал: «Кто нуждается в светильнике, наливает в него масло». Перикл понял намёк и щедро снабдил учителя деньгами [смотри: 21, с. 89].
Неизвестно, советовался ли Перикл с Анаксагором перед выступлением в морской поход против Спарты в 431 году до н. э., окончившийся для него неудачно. Тогда афинские моряки восприняли случившееся солнечное затмение как недоброе предзнаменование. Если бы Перикл знал об этом явлении заранее, вероятно, он изменил бы дату выхода в море. Знал ли о затмении солнца в этом году Анаксагор?
Известно, что один из семи мудрецов, Фалес, предсказал солнечное затмение 585 года до н. э., но на чём основано его предсказание, неизвестно. Может быть, дата затмения стала известна Фалесу из таблиц вавилонских халдеев или египетских жрецов, то есть получена не его собственными вычислениями?
Здесь обращает на себя внимание маленькая «параллель»: философ Анаксагор укрыл свою голову (можно сказать, «светильник разума») плащом, когда его навестил Перикл; стратег Перикл укрыл плащом голову рулевого, чтобы объяснить матросу, что светило закрылось большим предметом, отчего и наступила темнота [смотри: 21, с. 98].
Анаксагор «всего… прожил 72 года», перед смертью удалившись в город Лампсак [смотри: 2, II 7, 14].
Вероятно, в выборе города Лампсака немалую роль сыграл друг Анаксагора – Метродор Лампсакский, толкователь Гомера [смотри: 2, с. 579].
В городе Лампсаке Анаксагор основал философскую школу [смотри: 17, т. 1, с. 54].
«Когда правители города спросили, что они могут для него сделать, он ответил: «Пусть на тот месяц, когда я умру, школьников каждый год освобождают от занятий». (Этот обычай соблюдается и по сей день)» [2, II 14].
Слово «каникулы» (как и слово «каналья») происходит от латинского «canicula», что значит «собачка». Самая яркая звезда в созвездии Большого Пса у латинян и римлян называлась – Canicula (современный Сириус). Из латинского языка слово «canis is» («собака») попало и во французский язык: «chien» или «canaille» («каналья»), и в английский: «canine» («собачий»).
На могиле философа в Лампсаке была начертана надпись:
«В этой могиле лежит великий Анаксагор, дух которого поднимался до высочайших истин» [смотри: 4, с. 250].
Говорят, что после осуждения Анаксагора Сократ слушал Архелая, ученика Анаксагора. Архелай, Анаксагор и Аспазия, были родом из городов Ионийского побережья, где зародились древнегреческая философия, наука и поэзия.
«Архелай ещё в 475 году до н. э. открыл в Афинах школу. Его называли «фисиком», или «фисиологом», то есть исследователем космологии и бытия как совокупности разнородных элементов природы, земли, воды, огня и воздуха, что, правда, к этому времени считалось несколько устаревшим» [18, с. 22].
Архелая (по прозвищу Физик) считают первым философом – афинянином. Кстати, из «семи мудрецов» только Солон – коренной афинянин, все же остальные – представители греческой «провинции».
Архелай в своём учении истолковывал понятие «нус» («ум») Анаксагора как воздух; он восстановил древне-ионийские принципы сгущения и разрежения первоначальной материальной массы, переходящей от хаоса к космосу, чем сблизил философию Анаксагора и Анаксимена Милетского (около 588 – около 525 гг. до н. э.), ученика Анаксимандра Милетского (около 610 – 546 гг. до н. э.).
Архелай учил об относительности моральных представлений, о существовании справедливости и несправедливости не «по природе», но «по установлению» [смотри: 3, с. 100].
«По своему облику Сократ не был похож на философа в традиционном понимании; он, скорее, был народным мудрецом, образ жизни и поведение которого производили не меньшее впечатление, чем содержание его высказываний. Проводя большую часть времени на площадях, палестрах {гимнастических школах, где занимались физической культурой афиняне} и т. д., Сократ вступал в беседы с любым, кто желал говорить с ним» [3, с. 625].
«Беседа – стихия Сократа…
«Вызывать Сократа на разговор, - удачно сострил известный античный математик и астроном Фёдор Киренский, - это всё равно что звать ездока в чистое поле. Так что спрашивай и услышишь» (Платон {!?}. Теэтет...)…
Он беседовал с философами, софистами, политиками, военачальниками, поэтами, скульпторами, художниками, ремесленниками, торговцами, гетерами, со свободными и рабами, влиятельными гражданами полиса и простым людом, мужчинами и женщинами, старцами и юношами, людьми робкими и наглыми, бездарными и гениальными, с друзьями и врагами, афинянами и иноземцами, днём и ночью, в военных походах и дома, на свободе и в заключении. И о чём только он ни говорил: о богах и людях, полисе и законах, уме и глупости, знании и незнании, добре и зле, благе и справедливости, свободе и долге, добродетелях и пороках, богатстве и бедности, дружбе и взаимопомощи, самопознании и образовании, душе и теле, жизни и смерти. Собеседники и темы бесед менялись, но суть оставалась одна: во всеоружии разумного слова Сократ был в философской «разведке боем» – постоянном поиске и битве за истину, справедливость и нравственность, за должное в человеческих делах» [20, с. 49].
«В беседах Сократа с людьми из ближайшего его окружения, с друзьями и учениками, заметно усиливается момент наставления, вразумления, назидания...
Таковы, например, беседы Сократа со своим старшим сыном Лампроклом о признательности родителям и уважении к матери, с Аристодемом о любви божества к человеку, с Херекратом о единодушии и взаимной любви между братьями, с Антисфеном и Критобулом о дружбе и выборе друзей, с Аристархом о помощи в нужде, с Евтиром о добывании себе пропитания трудом, с Критоном о путях борьбы против сикофантов, с Дионисидором об обязанностях военачальника, с сыном Перикла об афинянах, с Главконом и Хармидом о необходимости соответствующего образования для занятия политикой, с Епигеном о значении телесных упражнений и т. д...
Если первые свои беседы с Евтидемом – о роли знания для управления государством, о добре и зле – Сократ вёл в ироническом духе, больно задевая самомнение слушателя, то в дальнейшем, когда Евтидем стал ревностным сократиком и усвоил даже привычки учителя, последний стал беседовать с ним простым и понятным образом...
Впрочем, в дружеских отношениях Сократ находился со всеми своими постоянными собеседниками-«учениками». Особо восторженные его почитатели стали даже внешне подражать ему. Так, Антисфен щеголял в худом плаще, а Аристодем стал ходить босиком. Видимо, такое подражательство приобрело заметный размах, раз уж Аристофан счёл уместным заметить в своих «Птицах»:
Лакедемоном бредили афиняне,
Не мылись и не брились,
Бородатыми Сократами расхаживали с палками.
Упоминание Аристофаном Лакедемона (Спарты) было намёком на сократовскую критику богатства и роскоши, на его призывы к воздержанности в еде, питье, одежде, словом, ко всему тому, что внешне больше подходило к спартанскому, а не афинскому образу жизни» [20, с. 60 - 62].
«Он одинаково умел, как убедить, так и разубедить своего собеседника…Он помирил с матерью сына своего Лампрокла, рассердившегося на неё (как о том пишет Ксенофонт); когда Главкон, брат Платона, задумал заняться государственными делами, Сократ разубедил его, показав его неопытность (как пишет Ксенофонт), а Хармида, имевшего к этому природную склонность, наоборот, ободрил» [2, II 30].
«Хармид {около 440 – 403 гг. до н. э.} – дядя Платона {и персонаж платоновских (!?) диалогов}, принадлежал к кругу Сократа, поддерживал правительство «тридцати», погиб при восстановлении демократии» [2, с. 591].
«Главкон, сын Аристона, пробовал выступать оратором в Народном собрании, желая стать во главе государства, хотя ему ещё не было двадцати лет. Его стаскивали с ораторской кафедры и осмеивали, но никто из родных и друзей не мог удержать его; только Сократу, который любил его по дружбе его с Хармидом, Главконовым сыном, и Платоном, удалось его отговорить... Видя, что Хармид, сын Главкона {старшего}, человек достойный и по своим способностям стоявший гораздо выше политиков того времени, не решается, однако, выступать оратором в Народном собрании и заниматься государственными делами, Сократ обратился к нему с такими словами:
- Скажи мне, Хармид, если кто обладает достаточною силою, чтобы одерживать победы на состязаниях, где в награду даётся венок, и через это может и сам пользоваться уважением, и родному городу доставлять больше славы в Элладе, но тем не менее не хочет принимать участия в состязаниях, какого мнения будешь ты об этом человеке?
- Разумеется, я буду считать его неженкой и трусом, отвечал Хармид.
- А если кто, - продолжал Сократ, - имея возможность своим участием в государственных делах возвеличить отечество и через это самому пользоваться уважением, не решается на это, не будет ли справедливо считать его трусом?
- Пожалуй, - отвечал Хармид, - только к чему такие вопросы?
- А вот к чему, - отвечал Сократ. - Я думаю, у тебя есть способности, о которых у тебя не хватает духу заботиться, хотя их необходимо применить в государственной деятельности» (Ксенофонт: Сократические сочинения) [12, с. 3564, с. 3571-3572].
Интересно сравнить этот эпизод, демонстрирующий логику убеждения Сократа, с притчей о Конфуции, которого убедил пойти к нему на службу Ян Хо, министр китайского княжества Лу.
«Ян Хо хотел, чтобы к нему явился Конфуций, но Конфуций не приходил. Тогда он послал Конфуцию в подарок поросёнка. Выбрав время, когда Ян Хо не было дома, Конфуций отправился к нему с визитом, но неожиданно встретил его по дороге.
- Подойди ко мне, - обратился к нему Ян Хо, - я хочу с тобой поговорить.
Затем он сказал Конфуцию:
- Может быть назван человечным тот, кто, затаив за пазухой драгоценность, спокойно наблюдает, как его страна сбивается с пути? Не может. А может быть назван умным тот, кто стремится поступить на службу, но уже много раз упускал эту возможность? Не может. Дни и месяцы уйдут, с ними годы нас покинут.
- Согласен, я пойду служить, - ответил Конфуций» [22 (глава 17, п. 1), с. 110].
«Главконид говорил, что городу {Афины} надо бы содержать Сократа (как украшение), словно фазана или павлина» [2, II 30].
По словам Аристотеля, Сократ впервые начал использовать индуктивные доказательства (основанные на индукции) и давать общие определения при обсуждении смысла различных нравственных понятий (благо, мудрость, справедливость и т. д.). В этике Сократ придерживался мнения, что добродетель тождественна знанию и что человек, знающий, что такое добро, не станет поступать дурно. Политические взгляды Сократа основывались на убеждении, что власть в государстве должна принадлежать «лучшим», то есть нравственным, справедливым и опытным в искусстве управления гражданам; исходя из этого, он подвергал острой критике недостатки афинской демократии [смотри: 3, с. 625].
Под индукцией понимается логический метод изложения, при помощи которого от наблюдения частных фактов и явлений переходят к установлению общих правил и законов.
Считается, что исторически понятие эвристики (от греческого слова «отыскиваю», «открываю») возникло в Древней Греции как метод обучения, применявшийся Сократом: в ходе беседы её участники с помощью системы наводящих вопросов и примеров наталкивались учителем на правильный ответ. Эвристика как метод обучения (так наываемые сократические беседы) использовалась многими философами (Платон, Ксенофонт и другие) и естествоиспытателями нашего времени (Декарт, Лейбниц, Эйлер и другие).
Эвристика теперь трактуется шире: это момент открытия нового (вспомним восклицание Архимеда - «эврика!» - «нашёл!»); это методы, используемые в процессе такого открытия (эвристические методы); это и наука, изучающая творческую деятельность [смотри: 3, с. 532].
Сократ «первым стал рассуждать об образе жизни и первым из философов был казнён по суду» [2, II 20].
«Часто… {Сократ} говаривал, глядя на множество рыночных товаров: «Сколько же есть вещей, без которых можно жить?» [2, II 25].
«Так как в спорах он был сильнее, то нередко его колотили и таскали за волосы, а ещё того чаще осмеивали и поносили; но он принимал всё это, не противясь. Однажды, даже получив пинок, он и это стерпел, а когда кто-то подивился, он ответил: Если бы меня лягнул осёл, разве стал бы я подавать на него в суд?» [2, II 21].
Тимон так характеризует Сократа:
«Каменотёс, болтун и реформатор мира,
Князь колдовства, изобретатель каверз, спорщик,
Заносчивый насмешник и притворщик» (Тимон. «Силлы»)» [Цит. по: 20, с. 46].
У Диогена Лаэрция (в другом варианте) характеристика Сократа звучит «мягче»:
«Но отклонился от них камнедел и Законоположник,
Всей чарователь Эллады, искуснейший в доводах тонких,
С полуаттической солью всех риторов перешутивший» [2, II 19].
«От них» значит «от статуй Харит”, изваянных Сократом и установленных в афинском акрополе. «Отклонился», то есть, перестал ваять.
«Он говорил, что есть только одно благо – знание и одно только зло – невежество» [2, II 32].
«А то разве не очевидно, - продолжал Сократ, - что знание себя даёт людям очень много благ, а заблуждение относительно себя - очень много несчастий. Кто знает себя, тот знает, что для него полезно, и распознает, что он может и чего он не может. Занимаясь тем, что знает, он удовлетворяет свои нужды и живёт счастливо, а не берясь за то, чего не знает, не делает ошибок и избегает несчастий. Благодаря этому он может определить ценность также и других людей и, пользуясь также ими, извлекает пользу и оберегает себя от несчастий.
Напротив, кто не знает себя и имеет ошибочное представление о своих способностях, тот находится в таком же положении и по отношению ко всем людям, и ко всем человеческим делам: он не знает своих нужд, не понимает, что делает, не знает людей, с которыми имеет дело, а обо всём этом имеет превратное понятие и чрез это не получает пользы и впадает в несчастия. Кто знает, что делает, тот благодаря успеху в делах достигает славы и почета; люди, подобные ему, охотно имеют с ним дело, а неудачники желают, чтоб он помогал им советом, защищал их, возлагают на него свои надежды на счастье и за все это ценят его выше всех. Напротив, кто не знает, что делает, не умеет выбрать себе занятия, терпит неудачу во всём, за что ни возьмётся, и не только за самое предприятие подвергается штрафу и каре, но также получает дурную славу за это, попадает в смешное положение и живет в презрении и бесчестии. Как видишь, и государства, которые, не зная своих сил, начинают войну с сильными противниками, или подвергаются разрушению, или попадают в рабство после прежней свободы» (Ксенофонт. Сократические сочинения) [12, с. 3626-3628].
«А чтобы показать безмерность знания, он говорил, что «он знает только то, что ничего не знает» [2, II 32].
«Он говорил, что сам он ест, чтобы жить, а другие люди живут, чтобы есть» [2, II 34].
«Сократ говорил: истина и добродетель одно то же. Как истина не может быть больше или меньше, так и добродетель. У неё есть собственная величина: полнота» [2, с. 532, примеч. 52].
«Гермипп в «Жизнеописаниях» приписывает Фалесу то, что иные говорят о Сократе: будто бы он утверждал, что за три вещи благодарен судьбе: во-первых, что он человек, а не животное; во-вторых, что он мужчина, а не женщина; в-третьих, что он эллин, а не варвар» [2, I 33].
Сократ, по общепринятому с античных времён мнению, относился к таким философам, которые ничего не писали (как Cтильпон, Филипп, Менедем, Пиррон, Феодор, Карнеад, Брисон и другие); он проповедовал на улицах и площадях города.
С годами вокруг Сократа сформировался кружок его постоянных слушателей и собеседников, преданных ему друзей и учеников.
«В их числе были Платон, Ксенофонт, Критон, Аполлодор, Антисфен, Аристипп, Федон, Аристодем, Евклид Мегарский, Эсхин, Теэтет, Менексен, Симмий, Кебет, Критобул, Херефонт, Херекрат, Гермоген, Евтидем и другие. Самым выдающимся в этом ряду был Платон {!?}» [20, с. 58].
«Важнейшая заслуга Сократа в истории философии состояла в том, что в его практике диалог сделался основным методом нахождения истины» [3, с. 625].
Взгляды Сократа дошли до нас в многочисленных трудах других философов, а его метод нахождения истины блестяще использовал его ученик и последователь Платон {!?}.
«Из сократических диалогов вообще Панэтий признаёт подлинными только сочинения Платона {!?}, Ксенофонта, Антисфена и Эсхина, сомневается относительно Федона с Евклидом и отвергает подлинность всех остальных» [2, II 64].
Панэтий Родосский (около 185 – 109 гг. до н. э.) - представитель так называемой Средней Стои (представитель стоиков), с 129 года до н. э. её глава, участник римского кружка Сципиона Младшего, политического деятеля и полководца. Панэтий способствовал популярности стоицизма в Риме [смотри: 2, с. 582].
О позднем стоицизме и стоиках рассказывается во второй книге, в главе  «Цезарь, Август, Аврелий, Константин, Феодосий».
«В ходе диалектических бесед человек, по мысли Сократа, восстанавливает знания доставшейся ему бессмертной души, другими словами – духовно возрождается. Поэтому роль собеседника, посредством диалектики помогающего возрождению знания и его закреплению, он, по аналогии с ремеслом своей матери-повитухи, называл «майевтикой», то есть повивальным искусством» [20, с. 51].
Сократ говорил: «В моём повивальном искусстве почти всё так же как у них; отличие, пожалуй, лишь в том, что я принимаю у мужей, а не у жён и принимаю роды души, а не плоти» (Платон {!?}. «Теэтет»...); [Цит. по: 20, с. 51].
«Часто сократовские беседы с учениками развёртывались по ходу совместного чтения произведений древних и современных авторов и разбора их положений. Поощряя любознательность своих слушателей и всемерно содействуя их добродетельной тяге к знанию, Сократ в тех случаях, когда сам был несведущ в том или ином вопросе, отводил их к знающим людям. При этом он постоянно предостерегал их против суетного стремления к «многознанию» и «всезнанию», призывая сосредоточиться на развитии и углублении практически необходимых, полезных знаний и занятий. Так, он не советовал при изучении геометрии или астрологии вдаваться в тёмные дебри и выходить далеко за рамки практически полезного для человеческой жизни, например, в земледелии, строительстве, морском деле и т. п. Тем же, кто желал помочь себе больше, чем это в пределах человеческого знания, Сократ советовал обратиться к мантике {практике предсказания будущего с помощью естественных, психологических и других средств}.
Считая своих слушателей друзьями, а не «учениками», Сократ, в отличие от софистов, не брал с них денег. Софист Антифонт {толкователь снов, противник Сократа} по этому поводу как-то заметил Сократу:
«Очевидно, если бы ты считал своё собеседование что-нибудь стоящим, то брал бы за него деньги не менее стоимости. Ты, может быть, справедлив, потому что никого не обманываешь из-за любостяжания, но ты не можешь быть умным, потому что знаешь то, что ничего не стоит» (Ксенофонт. Воспоминание о Сократе...).
Явно задетый славой и популярностью Сократа, Антифонт называет его «учителем злополучия», настраивающим и учеников своих на лад своей бедной и безденежной жизни в рабской нужде. Сократ был не из тех людей, кого могли сбить с толку подобные язвительные выпады. Да и его шкала ценностей исходила из иного понимания благ: счастье он видел не в богатстве, роскоши и неге, но в добродетельной жизни, достигаемой на путях умеренности, воздержания и разумного управления потребностями, страстями и чувствами. Софиста, берущего плату за обучение своему знанию, Сократ уподобляет тем, кто продаёт свою красоту за деньги. И там, и тут нет любви, между тем только любовь одухотворяет и возвышает человеческие отношения вообще, отношение человека к истине в особенности. Ведь философия как любовь к истине – дитя не только глубокого познания, но и возвышенной любви.
И Сократ вёл свои философские беседы, не занижая этого высокого пафоса бескорыстного просвещения всех тех, кто готов был его слушать» [20, с. 62 - 63].
Проституция как общественное явление была известна и в античное время. Само слово восходит к латинскому языку (prostituo – позорю, бесчещу) и означает продажу своего тела с целью добыть средства к существованию. Сначала широко была распространена храмовая проституция, доходы от которой поступали в пользу храма и жрецов. Доходность проституции толкнула античные рабовладельческие государства на её регламентацию, то есть на узаконение и организацию домов терпимости, которые в Греции назывались доктерионами, а в Римской империи – лупанариями. Так что продажные мнения и действия некоторых софистов Сократ «квалифицировал» как проституцию.
«Когда Сократ сам рассматривал какой-нибудь вопрос в своей беседе, он исходил всегда из общепризнанных истин, видя в этом надежный путь исследования. Поэтому при всех своих рассуждениях ему удавалось гораздо больше, чем кому-либо другому из известных мне людей, доводить слушателей до соглашения с ним. Да и Гомер, говорил Сократ, приписал Одиссею свойства «уверенного» оратора ввиду его уменья в речах своих исходить из положений, принимаемых за истину всеми людьми» (Ксенофонт: Сократические сочинения) [12, с. 3670].
«Однажды Антифонт, желая отвлечь от Сократа его собеседников, подошёл к нему и в присутствии их сказал так:
«Сократ! Я думал, что люди, занимающиеся философией, должны становиться счастливее от этого; а ты, мне кажется, вкушаешь от неё плоды противоположные. Живёшь ты, например, так, что даже ни один раб при таком образе жизни не остался бы у своего господина: еда и питьё у тебя самые скверные; гиматий ты носишь не только скверный, но один и тот же и летом и зимой; ходишь ты всегда босой и без хитона. Денег ты не берёшь, а они доставляют радость, когда их приобретаешь, а когда владеешь ими, дают возможность жить и пристойнее, и приятнее. В других областях знания учителя внушают ученикам желание подражать им: если и ты хочешь внушить своим собеседникам такую мысль, то смотри на, себя как на учителя злополучия».
Сократ на это ответил:
«Как мне кажется, Антифонт, ты представляешь себе мою жизнь настолько печальной, что предпочёл бы, я уверен, скорее умереть, чем жить, как я. Так давай посмотрим, что тяжёлого нашёл ты в моей жизни!
Не то ли, что, я, не беря денег, не обязан говорить с кем не хочу, тогда как берущим деньги поневоле приходится исполнять работу, за которую они получили плату?
Или ты хулишь мой образ жизни, думая, что я употребляю пищу менее здоровую, чем ты, и дающую меньше силы?
Или думаешь, что продукты, которыми я питаюсь, труднее достать, чем твои, потому что они более редкие и дорогие?
Или думаешь, что кушанья, которые ты готовишь, тебе кажутся вкуснее, чем мои мне? Разве ты не знаешь, что кому хочется есть, тому очень мало надобности в лакомых блюдах, и кому хочется пить, тот чувствует очень мало потребности в напитке, которого у него нет?
Что касается гиматиев, как тебе известно, меняющие их меняют по случаю холода и жара, обувь надевают, чтобы не было препятствий при ходьбе от предметов, причиняющих боль ногам: так видал ли ты когда, чтобы я из-за холода сидел дома больше, чем кто другой, или по случаю жары ссорился с кем-нибудь из-за тени, или от боли в ногах не шёл, куда хочу?
Разве ты не знаешь, что люди, от природы немощные телесно, благодаря упражнениям становятся крепче силачей, пренебрегающих ими в том, как подготовляют себя, и всё переносят легче?
Про меня, как видно, ты не думаешь, что я, всегда приучавший тело упражнениями ко всяким случайностям, переношу всё легче тебя, не занимавшегося упражнениями?
Если я - не раб чрева, сна, сладострастия, то существует ли для этого, по-твоему, какая-нибудь другая, более важная причина, чем та, что у меня есть другие, более интересные удовольствия, которые доставляют отраду не только в момент пользования ими, но и тем, что подают надежду на постоянную пользу от них в будущем?
Но, конечно, тебе известно, что люди, не видящие никакой удачи в своих делах, не радуются; а которые считают, что у них всё идёт хорошо - земледелие, судоходство или другое какое дело, - те радуются, видя в этом для себя счастье. Так вот, от всего этого, как ты думаешь, получается ли столько удовольствия, сколько от сознания того, что и сам совершенствуешься в добронравии, и друзей делаешь лучше?
Я вот всегда держусь этого мнения. А когда нужна помощь друзьям или отечеству, у кого больше досуга заботиться об этом - у того ли, кто ведет такой образ жизни, как я, или такой, который тебе кажется счастьем?
Кому легче быть в походе - кто не может жить без роскошного стола или кто довольствуется тем, что есть?
Кого скорее можно вынудить к сдаче при осаде - кому нужны продукты, которые очень трудно найти, или кто довольствуется тем, что легче всего можно встретить?
Похоже, Антифонт, что ты видишь счастье в роскошной, дорогостоящей жизни; а по моему мнению, не иметь никаких нужд есть свойство божества, а иметь нужды минимальные - это быть очень близким к божеству; но божество совершенно, а быть очень близким к божеству - это быть очень близким к совершенству».
Сократ говорил: «По моему мнению, то, что случается, и то, что делается, совершенно противоположные понятия. Если кто не ищет и достигает желаемого, это я называю счастьем; если же кто благоденствует в силу изучения и упражнения, это я называю благополучием; и те, которые ведут жизнь последнего рода, по-моему, поступают, как следует» (Ксенофонт. Воспоминания о Сократе...)» [Цит. по: 20, с. 44].
Как-то в другой раз Антифонт в разговоре с Сократом сказал:
«Сократ! Конечно, честным я тебя считаю, но умным - ни в коем случае; да, мне кажется, ты и сам это сознаёшь: по крайней мере, ты ни с кого не берёшь денег за свои беседы. А между тем плащ, дом или другую какую вещь, принадлежащую тебе, ты никому не отдашь не только даром, но даже и дешевле её стоимости, потому что знаешь, что она стоит денег. Отсюда ясно, что если бы ты и беседы свои считал имеющими хоть какую-нибудь ценность, то и за них брал бы не меньше их стоимости. Таким образом, честным, пожалуй, тебя можно назвать за то, что ты не обманываешь людей ради собственного возвеличивания, но умным - нет, если твои знания ничего не стоят».
Сократ на это отвечал:
«Антифонт! У нас принято думать, что из красоты и знаний можно делать равно и благородное и гнусное употребление. Так, красоту если кто продаёт за деньги кому угодно, того обзывают распутником; а если кто знает, что его любит человек благородный, хороший и делает этого человека своим другом, то мы считаем его нравственным. Точно так же, кто продаёт свои «мудрости» за деньги кому угодно, тем, подобно блудницам, дали прозвище софистов; а кто, заметив в человеке хорошие способности, учит его всему хорошему, что знает, и делает своим другом, про того мы думаем, что он поступает, как следует доброму гражданину. Во всяком случае, Антифонт, как другие любят хорошую лошадь, собаку, птицу, так и я, да ещё больше, люблю добрых друзей, учу их всему хорошему, что знаю, знакомлю их с другими, от которых, я думаю, они могут позаимствовать что-нибудь полезное для своего совершенствования. Также книги древних мудрецов, в которых они оставили нам свои сокровища, я раскрываю и читаю вместе с друзьями, и, если мы находим что-нибудь полезное, мы заимствуем это и считаем большой выгодой для себя, что становимся друг другу дороги».
Когда я слышал такие разговоры, мне казалось, что и сам он - счастливый человек и что слушателей своих ведет к нравственному совершенству.
В другой раз как-то Антифонт спросил его, почему он, думая, что других делает способными к государственной деятельности, сам не занимается ею, если правда, что умеет.
Сократ отвечал:
«А в каком случае, Антифонт, я больше занимался бы государственными делами, - если бы один занимался ими или если бы заботился, чтобы было как можно больше людей, способных заниматься ими?» (Ксенофонт: Сократические сочинения) [12, с. 3467-3472].
Согласно приводимому Аристотелем (О философии, кн. I) преданию, Сократ в молодости посетил Дельфы. Его взволновала и захватила призывная надпись «Познай самого себя», высеченная на греческом языке на колонне при входе в храм Дельфийского оракула (храм Аполлона).
По преданию (смотри: Платон {!?}, «Протагор»), это изречение было принесено в дар Аполлону «семью мудрецами». В латинской форме («Nosce te ipsum») оно вошло в золотой фонд мировой культуры, а Сократу послужило толчком к философствованию и предопределило основное направление его философских поисков истины [смотри: 20, с. 12].
Повидимому, уже тогда Сократ был взят «на заметку» дельфийскими жрецами как возможный кандидат в «агенты влияния» (как иногда говорят сейчас), то есть в своеобразного «проводника» политики жречества во властвующую элиту афинского общества.
«На храме Дельфийского Оракула были начертаны две надписи: «наряду с изречением Хилона «Познай самого себя» приводился также афоризм афинянина Солона – «Ничего сверх меры» [20, с. 11, примеч. 1].
Диоген Лаэрций сообщает, что пословица «Познай самого себя» принадлежит Фалесу, «хотя Антисфен в «Преемствах» говорит, будто сказано это было Фемоноей {жрицей Дельфийского оракула}, а присвоено Хилоном» [смотри: 2, I 40].
В античных источниках автором знаменитого изречения чаще всего называется Хилон из Лакедемона (Спарта), реже – Фалес или другие «мудрецы».
Одно из преданий приписывает его мифической жрице-пророчице Аполлона (1-й пифии) Фемоное (Аристотель, «О философии», фрагмент).
Существует и «примиряющая» версия: «Познай самого себя» - ответ Аполлона, изречённый пифией на вопрос Хилона: «Что самое лучшее для людей?» (Клеарх-перипатетик у Стобея).
Первоначально изречение означало, видимо, лиш призыв к самоконтролю и в контексте сентенций семи мудрецов его следует переводить как «знай себя», то есть «контролируй себя», не зазнавайся и не впадай в преступную наглость, наказуемую божеством.
Старинное дельфийское речение было полностью переосмыслено Сократом, в устах которого оно означает:
1) отказ от бесплодных попыток космологических спекуляций досократиков;
2) положение, соотносительное с основным постулатом этики Сократа («добродетель есть знание»), полагающее самопознание, познание своей нравственной сущности и её последующую реализацию (познай, кто ты есть, и стань им) путём к достижению счастья («Алкивиад» 1-й; Ксенофонт, «Воспоминание о Сократе»; Аристотель, «О философии») [смотри: 3, с. 506].
«Сократовские беседы сделали его уже при жизни популярнейшей фигурой не только в Афинах, но и во всей Элладе {Греция}. И когда Херефонт, один из преданных ему слушателей, обратился к дельфийской пророчице с вопросом, есть ли кто на свете мудрее Сократа, пифия ответила:
«Софокл мудр, Еврипид мудрее, Сократ же – мудрейший из всех людей». Сохранился и другой вариант ответа: «В мудрости никто не сравнится с Сократом».
По тогдашним представлениям, этот ответ пифии означал высшее признание человеческих достоинств Сократа и его своеобразную «канонизацию» в качестве мудреца. Трудно допустить, чтобы столь значимый ответ был экспромтом {произвольным, без подготовки, высказыванием} пифии. Было ясно, что мнение дельфийского оракула, пользовавшегося всеэллинским влиянием, вскоре же получит широкую огласку. И выбор в пользу Сократа был равносилен божественному одобрению его позиции в качестве нормативного образца и освящённого масштаба. Чрезвычайно осторожные и эластичные в своих высказываниях жрецы храма Аполлона в Дельфах не решились бы, конечно, назвать мудрейшим человека в каком-либо отношении, с их точки зрения, сомнительного, порочного, а тем более безбожного, богохульствующего и т. п.
Судя по всему, в Дельфах задолго до обращения Херефонта были достаточно хорошо осведомлены о Сократе, и его имя не раз упоминалось в кругу дельфийских жрецов» [20, с. 63].
Жрецы - это люди, представители особого класса (или высшего сословия - жречества), следившие за почитанием богов. В жизни и истории древнего мира они играли большую роль.
«О Сократе говорили, что единственным предметом его философии был человек. Он сам провозглашал философию дорогой к истинному счастью, а цель философии – двойною: размышление и постижение Бога и освобождение души от материального плена» [15, с. 20 - 21].
Херефонт, друг и почитатель Сократа, погиб во время правления «тридцати» (в 403 г. до н. э.), за несколько лет до смерти Сократа (399 г. до н э.)..
С другой стороны, и Ксенофонт был прав, говоря о Сократе:
«Лично же он все человеческие соображения ставил ни во что перед определением богов» (Ксенофонт. Воспоминание о Сократе...); [Цит. по: 20, с. 19].
«Сократ называл мнения большинства людей ламиями - пугалом для детей» (Аврелий: Римские стоики) [12, с. 15130].
«{Сократ} полагал тремя принципами всех вещей Бога, материю и идеи. О Боге он говорил: «Что Он есть, я не знаю; я знаю, чем Он не является». Материю он определял как субстанцию, возникающую и уничтожающуюся; идеи – как неразложимую субстанцию, мысли Бога» [15, с. 21].
«Ответ оракула вверг Сократа в раздумье о смысле божественного прорицания: сам он не считал себя мудрым, но и бог ведь не лжёт. Путём бесед и наблюдений испытывая на мудрость себя и всех тех, кто слыл что-либо знающим, Сократ пришёл к выводу, что если другие мнят себя мудрецами, не будучи таковыми, то он сам, хотя и не мудр, но, по крайней мере, и не воображает себя мудрецом. В этом различии он и усмотрел причину предпочтения его всем остальным. «А в сущности, афиняне, - поясняет Сократ, - мудрым-то оказывается бог, и своим изречением он желает сказать, что человеческая мудрость стоит немногого или вовсе даже ничего, и, кажется, при этом он не имеет в виду именно Сократа, а пользуется моим именем ради примера, всё равно как если бы он сказал: «Из вас, люди, всего мудрее тот, кто подобно Сократу знает, что ничего поистине не стоит его мудрость» (Платон {!?}. Апология Сократа...).
Сократовские беседы, пронизанные таким пониманием смысла божественного прорицания, привели его в конечном счёте в суд. И когда накануне слушания дела Гермоген спросил его, почему он не готовится к защите, Сократ резонно заметил: «Разве я не провёл всю жизнь в этом занятии?» [20, с. 63 - 64].
Напомним Читателю, что период человеческой жизни (от 38 до 48 лет), считающийся самым лучшим и продуктивным, Сократ «отдал» армии, что, вероятно, и определило его дальнейшую судьбу. Вероятно, не последнюю роль сыграла в его жизни и «дружба» с Алкивиадом.
«По всему городу болтали о рассказах Сократа, что божественный голос даёт ему указания: это-то, мне кажется, и послужило главным основанием для обвинения его в том, что он вводит новые божества. На самом же деле он так же мало вводит нового, как и все другие, признающие искусство узнавать будущее, которые наблюдают птиц, голоса, приметы и жертвы: они предполагают, что не сами птицы и не сами встречные люди показывают, что полезно для гадающих, но что именно боги через них указывают это; и Сократ думал так же... Сократ как думал, так и говорил: божественный голос, говорил он, даёт указания. Многим друзьям своим он заранее советовал то-то делать, того-то не делать, ссылаясь на указание божественного голоса, и кто следовал его совету, получал пользу, а кто не следовал, раскаивался... а сам всегда вёл беседы о делах человеческих: он исследовал, что благочестиво и что нечестиво, что прекрасно и что безобразно, что справедливо и что несправедливо, что есть благоразумие и что - безумие, что - храбрость и что - трусость, что - государство и что - государственный муж, что есть человеческая власть и что – человек, способный властвовать над людьми, и так далее; кто знает это, тот, думал он, человек достойный, а кто не знает - по справедливости заслуживает названия человека низкого» (Ксенофонт: Сократические сочинения) [12, с. 3425-3426].
В.С. Сергеев пишет, что «политический образ Сократа {470/469 – 399 гг. до н. э.} дошёл до нас в изображении двух его учеников – Платона {428/427 – 348/347 гг. до н. э.} и Ксенофонта {445 – 335 гг. до н. э.}, людей во всех отношениях не похожих друг на друга. Платоновский {!?} Сократ – это мыслитель, художник и метафизик, человек не от мира сего. Между тем как Сократ Ксенофонта - практик, в своих высказываниях не выходящий за пределы кругозора среднего человека. Существовали ещё и другие изображения Сократа, например, Сократ Антисфена {около 435 – 376 гг. до н. э.; по другим сведениям: около 445 – 360 гг. до н. э.}, основоположника кинической философии» [4, с. 219 – 220].
В философских диалогах Антисфена Сократ выступает среди ремесленников, а не среди аристократов, как у Платона [смотри: 17, т. 1, с. 73].
Сократ, учитель Платона, был приговорён к смерти якобы за введение в Афинах новых божеств, за развращение молодёжи в новом духе. В тюрьме по приговору судей Сократ принял яд цикуты.
Не сыграло ли свою роль стремление Аристотеля быть подобным Сократу, когда он, подвергшись гонениям, отравился (добровольно?), выпив аконит? [смотри: 2, V 6].
Сделаем отступление, обратившись к ботанике.
Цикута, вех - род многолетних травянистых растений семейства зонтичных. Ядовит, вследствие содержания смолистого вещества - цикутотоксина (цикутой называли и ядовитый напиток - настой из его листьев).
Аконит, борец - род многолетних травянистых растений семейства лютиковых. Ядовит, вследствие содержания алкалоидов - аконитина и др. (аконитом называли и ядовитый напиток - настой из его листьев).
В.С. Сергеев пишет: «При изучении социально-политических взглядов Сократа и его последователей (сократиков) никогда не следует забывать, что эти системы создавались в условиях глубокого кризиса, переживавшегося в то время Афинами, в атмосфере военных неудач, внутренних переворотов, постоянных экономических перебоев, бесконечных судебных процессов и преследований. Народная масса Афин под влиянием постоянных военных неудач и острого экономического кризиса превратилась в суеверную фанатическую толпу. Раньше всего гонение обрушилось на головы просвещённых друзей Перикла - Фидия, Анаксагора и Протагора. Фидий умер в тюрьме. Анаксагор ушёл в изгнание, а сочинения Протагора были сожжены публично на одной из афинских площадей; безбожник Диагор подвергся ссылке. На афинскую интеллигенцию, в том числе на Сократа и его «друзей», демократический террор произвёл огромное впечатление… Единственной формой общения между людьми при таких условиях оставались товарищеские кружки, своего рода тайные клубы (гетерии)» [4, с. 220].
Среди слушателей Сократа были все афинские знаменитости конца V и начала IV века до н. э.: Критон, Аполлодор, Эвклид, Антисфен, Федон, Аристипп, Платон, Алкивиад, Ксенофонт, Критий и другие…
«Сократовский кружок был не только философским и учёным объединением, но также олигархической гетерией, из которой вышли все главные враги демократической конституции» [4, с. 257].
Друг и ученик Сократа, знаменитый полководец и политический деятель Алкивиад (около 450 - 404 гг. до н. э.), одержимый жаждой власти, неоднократно менял свою политическую ориентацию. Он не останавливался и перед прямой изменой Афинам: во время Пелопоннесской войны перешёл на сторону Спарты (415 г. до н. э.) и способствовал поражению афинского флота под Сиракузами (Сицилия) [смотри: 5, т. II, с. 60 - 62].
Слушатель Сократа сиракузец Гермократ – полководец, воевал против афинян. Слушатель и ученик Сократа Ксенофонт воевал на стороне Спарты. Есть и другие примеры подобного рода.
«Реакционность сократовской философии выражалась в её религиозности и мистицизме, а в социально-политической сфере - в едкой критике демократии и в открытой симпатии олигархии» [4, с. 257].
Поэтому историки и считают, что Сократ, обвинённый в покушении на существующий строй, стал одной из жертв демократического террора.
«Антисфен в «Преемствах философов» и Платон в «Апологии Сократа» подтверждают, что обвинителей было трое - Анит, Ликон и Мелет; Анит был в обиде за ремесленников и политиков, Ликон - за риторов, Мелет - за поэтов, ибо Сократ высмеивал и тех, и других, и третьих» [2, II 39].
«В результате переворота 404 года до н. э. {в Афинах} было учреждено «правление тридцати» (правление тридцати тиранов). Это была последняя успешная антидемократическая акция в Афинах. Свергнув тиранов через несколько месяцев, афинский демос вновь восстановил свою власть, на этот раз - окончательно… Критий - главный из тридцати тиранов; Анит - один из восстановителей демократии, основной обвинитель Сократа» [20, с. 67].
«Ещё в молодые годы, будучи в окружении Сократа, Критий мало считался с его наставлениями и советами. Неприязнь между ними особенно углубилась в связи с сократовским изобличением порочности любви Крития к Евтидему. Страсть Крития Сократ публично назвал свинской, и Критий затаил на него злобу. Установление власти «тридцати» и их тираническую расправу над неугодными гражданами Сократ встретил резко критически… Доносчики довели слова Сократа до верхушки нового правления: Крития и Харикла. Последние вызвали дерзкого и словоохотливого старца (Сократу к этому времени было уже 65 лет) и напомнили ему свой закон, запрещавший вести беседы с юношеством» [20, с. 77].
Начав преследование Сократа, тираны, правда, не решились на прямую расправу с ним, да к тому же вскоре были свергнуты, а сам Критий был убит в одном из сражений. Но что начали тираны, «довели» до логического конца «демократы», используя закон Крития - Харикла. Дело против Сократа было возбуждено в марте 399 года до н. э...
Инициатором дела был Мелет, посредственный поэт-трагик, который и обратился в коллегию фесмофетов (специальная коллегия из шести архонтов) с письменным заявлением, обвиняющим Сократа. Текст заявления слышал Платон, присутствовавший на суде, а философ Фаворин (на которого часто ссылается Диоген Лаэрций) «лично ознакомился с жалобой Мелета спустя шесть веков (во II в. н. э.), роясь в афинских архивах» [смотри: 20, с. 85 - 86].
«Когда Мелет уже подал в суд свою жалобу, Гермоген, по его словам, слыша, что Сократ говорит обо всём больше, чем о своём процессе, сказал, что надо подумать о том, что говорить в защиту.
Сократ сперва сказал:
- А разве, по-твоему, вся моя жизнь не была подготовкой к ней?
Гермоген спросил его, как это.
Сократ отвечал, что он всю жизнь ничем другим не занимался, как только тем, что исследовал вопросы о справедливости и несправедливости, поступал всегда справедливо, а несправедливых поступков избегал, и это он считает лучшей подготовкой к защите» (Ксенофонт. Сократические сочинения) [12, с. 3676].
Ликон подвизался - правда, без заметного успеха - на ораторском поприще. Из обвинителей лишь Анит, богач и владелец кожевенных мастерских, был заметной и влиятельной фигурой. Вместе с Фрасибулом он возглавлял выступление против олигархов (тирании «тридцати»). Анит и Сократ не раз встречались, сталкивались, полемизировали. Друг другу они явно не нравились. Ещё ранее Анит, озлоблённый насмешками Сократа, побудил комедиографа Аристофана высмеять его публично в комедиях. Комедия Аристофана «Облака» (423 г. до н. э.) представляла Сократа наглым софистом, натурфилософом и богохульником и этим содействовала широкому распространению среди афинян всякого рода небылиц и вздора о Сократе [смотри: 20, с. 94 - 97].
Аристофан (около 446 – 385 гг. до н. э.) - очень популярный в древних Афинах поэт, комедиограф, автор 44 комедий, из которых до нашего времени дошло 11. Среди них: «Ахарняне» (425 г.), «Всадники» (424 г.), «Осы» (422 г.), «Мир» (421 г.), «Птицы» (414 г.), «Лисистрат» (411 г.), «Лягушки» (405г.), «Женщины в народном собрании». Когда Аристофан родился, комические поэты уже лет сорок регулярно участвовали в дионисийских состязаниях наряду с трагиками. Но о предшественниках Аристофана Хиониде, Кратине и о его сверстнике Энполиде нам известно очень мало, и от их произведений сохранились только отрывки. Неумолимое время сберегло для потомков только произведения гениальных поэтов. Сыграло свою роль и то, что Аристофан в своих комедиях ставил в повестку дня политические вопросы. Не щадил Аристофан и религиозные воззрения афинян. Главного греческого бога Зевса он изображал вором и обманщиком, героя и бога Геракла – обжорой, а бога морей Посейдона – взяточником.
После Перикла главным должностным лицом в Афинах стал Клеон, владелец кожевенной мастерской, сторонник самых решительных действий против Спарты, чьи личные качества не имели одобрительной оценки ни у одного из античных авторов. Аристофан занимал прямо противоположную, антивоенную позицию и начал свою литературную карьеру с упорных нападок на Клеона, сатирически изображая его как демагога и лихоимца. Не дошедшая до нас комедия двадцатилетнего Аристофана «Вавилоняне» заставила Клеона возбудить против автора судебное дело. Каким-то образом Аристофан избежал судебного процесса и не сложил оружия. Через два года он выступил с комедией «Всадники», где изобразил афинский народ в виде слабоумного старика Демоса, целиком подчинившегося своему пройдохе-слуге Кожевнику, в котором нетрудно было узнать стратега Клеона. Говорят, что ни один актёр не решился придать комедийной маске черты лица Клеона, и будто даже сам Аристофан хотел играть роль Кожевника. После военного поражения Афин демократия потеряла былую силу, и сатира Аристофана, полная раньше личных выпадов, сошла в его творчестве почти на нет. Его поздние комедии – это просто утопические сказки.
«Когда «Облака» Аристофана, комедия, высмеивающая теории Сократа, была впервые поставлена на сцене, великий Скептик {Сократ} сам присутствовал на представлении. Во время действия, когда он был карикатурно изображён сидящим в корзине, подвешенной в воздухе, и изучающим Солнце, Сократ спокойно поднялся с сиденья, чтобы афинские зрители лучше увидели, насколько маска изображающего его актёра непохожа на собственные черты Сократа» [15, с. 21].
Если вспомнить басню И.А. Крылова «Вол и лягушка», то в ситуации афинского общества того времени Сократ бы представлялся «лягушкой», а на роль «вола» более подходил бы философ Анаксагор, действительно «Великий Скептик», который, в отличие от «много болтающего Сократа», изучал Солнце и высказывал по-настоящему богохульные идеи, за что потом (после понижения престижа Перикла, его покровителя) и пострадал. Сократ «явил себя» в театре перед зрителями не по праву, присваивая себе имидж другого, то есть Анаксагора.    
Деметрий Фалерский в «Апологии Сократа» пишет, что в Афинах Анаксагор едва не погиб из-за великой к нему зависти» [смотри: 2, IX 57].      
«Реальный Сократ и его тёзка из аристофановой комедии схожи, пожалуй, лишь в том, что оба они - и в жизни, и на сцене - ходят босиком. Это, однако, не помешало тому, что для многих афинян карикатура подменила собой прототип и прочно закрепилась в их памяти.
И в других своих комедиях («Птицы» - 414 г. до н. э., «Лягушки» - 405 г. до н.э.) Аристофан не упускал случая ещё раз высмеять «неумытого Сократа» и увеличивающуюся группу «сократствующих» молодых людей, увлечённых его болтовнёй и подражающих его спартански опрощённому образу жизни.
Антисократовский предрассудок афинских обывателей, комедийно обыгранный и шаржированный Аристофаном, привёл, в конечном счёте, к трагическому финалу, - правда, этот переход от смешного к печальному длился довольно долго, около трети всей сократовской жизни» [20, с. 95 - 96].
«Насмешкам подвергался Сократ и в комедиях Каллия, Телеклида, Эвполида… Новые обвинители… лишь искусно использовали старую неприязнь против Сократа и разросшуюся клевету на него, выбрав подходящее время и удобную форму для решительного удара» [20, с. 97].
Существует и мнение, что в «Облаках» Аристофан пародировал учение Диогена Аполлонийского (неизвестно только, из понтийской или критской Аполлонии), греческого естествоиспытателя и натурфилософа. В 20-х годах V века до н. э. Диоген жил и учил в Афинах. По свидетельству Деметрия Фалерского, он «был на волосок от смерти в Афинах» (скорее всего против него Ареопагом тоже был инициирован судебный процесс по обвинению в атеизме, безбожии) [смотри: 3, с. 168].
У Диогена Лаэрция о Диогене Аполлонийском сказано очень мало. Диоген Лаэрций представляет его как философа-физика, пользовавшегося большой известностью, но ничего не сообщает о возможных встречах или контактах с известными афинянами того времени, кроме нескольких слов:
«Он был слушателем Анаксимена {что является анахронизмом}, а жил при Анаксагоре» [2, IX 57].
Несомненно, Диоген Аполлонийский и Сократ, по меньшей мере, знали друг о друге, может быть, даже соперничали, поучая афинян, поскольку оба (также и Анаксагор) попали «на кончик пера» комедиографа Аристофана.
О учении Диогена Аполлонийского Диоген Лаэрций пишет, буквально, следующее:
«Мнения его таковы. Основою является воздух; миры беспредельны и пустота беспредельна; воздух, сгущаясь и разрежаясь, порождает миры. Из несуществующего ничто не возникает и в несуществующее ничто не разрушается. Земля кругла и утверждена посредине, составлялась она из тёплого круговращения, а затвердела от холода. Сочинение его начинается так: «Приступая ко всякому рассуждению, следует, как мне кажется, за основу взять нечто бесспорное, а в изложении быть простым и строгим» [2, IX 57].
Об атмосфере, царившей в Афинах того смутного времени, историкам известно довольно много.
«По словам неизвестного автора «Государственного устройства афинян» (около 425 г. до н. э.), афинянам приходилось разбирать столько частных и государственных процессов и отчётов, сколько не разбирают все люди вообще»... И это делалось «под благовидным предлогом защиты полиса и его законов».
«Лукиан отмечал, что финикиец занимается торговлей, киликиец разбойничает на море, спартанец истязает себя, а афинянин крючкотворствует. И тот же Аристофан в пьесе «Мир», обращаясь к афинянам, бросает им такой же упрёк: «Ваше единственное занятие – сутяжничество».
{«Всякий раз, взглядывая на Гетику, я замечал сражающихся гетов, когда же оборачивался на скифов, то видел их кочующими в повозках. Слегка переведя взгляд в сторону, я мог наблюдать египтян, обрабатывающих землю; финикийцы путешествовали, киликийцы совершали разбойничьи набеги, лаконяне сами себя бичевали, афиняне судились» (Лукиан, Икароменипп, или Заоблачный полёт) [23, с. 282].
Лукиан назвал характерные (или считавшиеся характерными) для различных  народов и племён занятия: хлебопашество для египтян, торговля и мореплавание для финикийцев, морской разбой для жителей Киликии и т. д. Упоминая греков, Лукиан высмеивает обрядовые бичевания юношей перед алтарём Артемиды в Спарте и афинскую склонность к сутяжничеству.}
Обстановка в Афинах благоприятствовала доносам. Критон как-то пожаловался Сократу, что из-за засилья сикофантов «трудно жить человеку, который желает заниматься собственными делами» (Ксенофонт. Воспоминания о Сократе...).
В Афинах сикофантами (буквально «указателями смоковницы») первоначально называли тех, кто доносил о случаях нарушения древнего закона, запрещавшего из-за нехватки продуктов вывоз плодов смоковницы из города. Позднее сикофантами стали называть всех доносчиков.
Узнав, что Критона одолевают сикофанты, зарившиеся на его богатство, Сократ напомнил ему, что хорошие пастухи держат собак, чтобы не допустить волков до овец. Для обороны от сикофантов нашли «волкодава» - некоего Архидема, человека энергичного, но бедного и потому нуждающемуся в «милостях» со стороны патрона, каковым стал для него Критон.
«Скоро он открыл множество преступлений, совершённых сикофантами Критона, и множество их врагов. Тогда он одного сикофанта подвёл под уголовное преследование, за что сикофант должен был подвергнуться телесному наказанию или денежному штрафу. Сикофант, сознавая за собой множество преступлений, употреблял все усилия, чтобы избавиться от Архидема, но тот не отступал до тех пор, пока сикофант не прекратил своих доносов на Критона и не внёс платы самому Архидему» (Ксенофонт. Воспоминания о Сократе...) [смотри: 20, с. 89 - 90].
Процесс суда над Сократом описал Платон {!?} в «Апологии Сократа». Кроме Платона на суде присутствовали и многие молодые «ученики Сократа, его слушатели Аполлодор, Критобул, Эпиген, Эсхин со своими взрослыми родственниками» [смотри: 20, с. 106].       
«Обвинительную речь против Сократа якобы произнёс Полиевкт; речь эта была написана, по утверждению одних, софистом Поликратом, по утверждению других - Анитом» [20, с. 101].
Правда, сейчас установлено, что автором подложной речи на суде против Сократа, которая долгое время считалась подлинной речью обвинителя Анита, является афинский ритор и оратор Поликрат (около 400 - 370 гг. до н. э.), написавший её спустя десятилетия после смерти Сократа [смотри: 2, с. 584; 20, с. 121].
«Но, клянусь Зевсом - говорил обвинитель, - Сократ учил своих собеседников презирать установленные законы: он говорил, что глупо правителей государства выбирать посредством бобов, тогда как никто не хочет иметь выбранного бобами рулевого, плотника, флейтиста или исполняющего другую подобную работу, ошибки в которой приносят гораздо меньше вреда, чем ошибки в государственной деятельности; подобные речи, - говорил обвинитель, возбуждают в молодёжи презрение к установленному государственному строю и склонность к насильственным действиям»...
«Однако, - говорил обвинитель, - двое бывших учеников Сократа, Критий и Алкивиад, очень много зла наделали отечеству: Критий при олигархии превосходил всех корыстолюбием, кровожадностью, а Алкивиад при демократии среди всех отличался невоздержанностью, заносчивостью, склонностью к насилию».
Если они причинили какое зло отечеству, я не стану оправдывать их; я расскажу только, какого рода была их связь с Сократом. Как известно, оба они по натуре своей были самыми честолюбивыми людьми в Афинах: они хотели, чтобы всё делалось через них и чтобы все говорили о них. А они знали, что Сократ, имея меньшие деньги, живёт самостоятельно, что он воздерживается от всяких удовольствий и что со всеми собеседниками словами своими делает, что хочет. Можно ли сказать, что люди такого рода, как я их выше описал, видя это, в своём стремлении к общению с Сократом руководились желанием вести жизнь, какую он вёл, и иметь его воздержанность? Или же они надеялись, что благодаря общению с ним могут стать очень ловкими ораторами и дельцами? Я, со своей стороны, убеждён, что если бы бог дал им на выбор или всю жизнь жить, как Сократ, или умереть, то они предпочли бы умереть. Это видно было по их действиям: как только они почувствовали своё превосходство над товарищами, они сейчас же отпрянули от Сократа и предались государственной деятельности, ради которой они и примкнули к Сократу. По поводу этого, пожалуй, можно сказать, что Сократу не следовало учить своих собеседников политике, не научив их сперва властвовать собою» (Ксенофонт: Сократические сочинения) [12, с. 3430-3432].
За признание Сократа виновным в предъявленных ему обвинениях было подано 280 голосов, против - 221 голос… Это решение не удивило никого: в соответствии с афинским законом обвинитель, чьё предложение не получило одной пятой голосов всех судей, присуждался к внушительному штрафу в 1000 драхм и, кроме того, лишался права последующего обращения в суд с аналогичными жалобами… После этого «стороны должны были высказаться по вопросу о мере наказания. Обвинители настаивали, как и в жалобе, на смертной казни»…
Защитительную речь для Сократа написал Лисий (около 440 - 380 гг. до н. э.), знаменитый афинский оратор, писавший судебные речи по заказу (из его 233 речей сохранилось 34, признаваемых подлинными). Однако Сократ, ознакомившись с ней, отказался от помощи Лисия, решив защищать себя сам [смотри: 20, с. 101].
«Сократ в ответ на обвинение своих противников, будто он не признаёт богов, признаваемых государством, а вводит другие, новые божества и будто развращает молодежь, выступил на суде и сказал:
- А я, афиняне, прежде всего, удивляюсь тому, на каком основании Мелет утверждает, будто я не признаю богов, признаваемых государством: что я приношу жертвы в общие праздники и на народных алтарях, это видали все, бывавшие там в то время, да и сам Мелет мог бы видеть, если бы хотел. Что до введения богов, то как можно обвинять меня в этом, вспоминая мои слова, что мне является голос бога, указывающий, что следует делать? Ведь и те, которые руководятся криком птиц и случайными словами людей, делают выводы, очевидно, на основании голосов. А гром? Неужели будет кто сомневаться, что он есть голос или великое предвещание? Жрица на треножнике в Дельфах разве не голосом тоже возвещает волю бога? Что бог знает наперёд будущее и предвещает его, кому хочет, и об этом все говорят и думают так же, как я? Но они именуют тех, кто предвещает будущее птицами, случайными словами, приметами, предсказателями, а я называю это божественным голосом и думаю, что, называя так, употребляю выражение более близкое к истине и более благочестивое, чем те, которые приписывают птицам силу богов. Что я не клевещу на бога, у меня есть ещё такое доказательство: многим друзьям я сообщал советы и ни разу не оказался лжецом.
Услышав это, судьи стали шуметь: одни не верили его рассказу, а другие и завидовали, что он удостоен от богов большей милости, чем они. Тогда Сократ сказал опять:
- Ну, так послушайте дальше, чтобы, у кого есть охота, те ещё больше не верили, что боги оказали мне такой почёт. Однажды Херефонт вопрошал обо мне бога в Дельфах, и Аполлон в присутствии многих изрёк, что нет человека более независимого, справедливого, разумного.
Когда судьи, услышав это, конечно, ещё больше стали шуметь, Сократ опять сказал:
- Однако, афиняне, ещё более высокое мнение бог высказал в своём оракуле о спартанском законодателе Ликурге, чем обо мне. Когда он вошёл в храм, говорят, бог обратился к нему с таким приветствием: «Не знаю, как мне назвать тебя - богом или человеком». Но меня он не приравнял к богу, а только признал, что я много выше людей. Но всё-таки вы и в этом не верьте слепо богу, а рассматривайте то, что сказал бог...
    По окончании суда Сократ сказал:
- Однако, афиняне, лица, подучившие свидетелей давать ложную присягу и лжесвидетельствовать против меня, и лица, слушавшиеся их, должны сознавать свое нечестие и несправедливость. А мне почему чувствовать себя униженным теперь больше, чем до осуждения, раз не доказана моя виновность ни в одном пункте обвинения? Не было обнаружено, что я приносил жертвы каким-либо новым богам вместо Зевса и Геры и других богов, связанных с ними, или что при клятве я называл других богов. А молодых людей как я могу развращать, когда я приучаю их к перенесению трудов и к экономии? Что же касается преступлений, которые караются смертной казнью, - святотатства, прорытия стен, похищения людей, государственной измены, то даже сами противники не говорят, что я в чём-нибудь из этого виновен. Таким образом, меня поражает, где вы усмотрели с моей стороны преступление, заслуживающее смертной казни. Но даже и несправедливый смертный приговор не заставит меня чувствовать себя униженным: он позорит не меня, а тех, кто постановил его» (Ксенофонт: Сократические сочинения) [12, с. 3684-3686, с. 3689-3690].
Сократ заявил; «Итак, если я должен по справедливости оценить мои заслуги, то вот к чему я присуждаю себя - к обеду в Пританее» [Цит. по: 20, с. 110].
Заявление Сократа «своей неожиданностью и дерзостью должно было шокировать судей: ведь в Пританее за счёт государства предоставлялось питание в качестве великой почести победителям панэллинских Олимпийских игр… Но поскольку друзья Сократа - Платон, Критон, Критобул, Аполлодор - просили его назвать в качестве меры наказания штраф в 30 мин, а поручительство брали на себя, он и предложил, в конце концов, эту меру.
{Сам Сократ считал подходящей суммой штраф в «одну мину серебра», так как его «скромное имущество… оценивалось примерно в 5 мин» [20, с. 110].}
Суждения Сократа о мере наказания вызвали ещё большее недовольство судей. Перевесом уже в 80 голосов ему был вынесен смертный приговор» [20, с. 110 - 111].
«Когда ему сказали: «Афиняне тебя осудили на смерть», он ответил:
«А природа осудила их самих». (Впрочем, другие приписывают эти слова Анаксагору)» [2, II 35].
Вероятно, на судей подействовали не только, с их точки зрения, самоуверенные речи Сократа, но и величина предложенного Платоном штрафа (30 мин), которая была ими воспринята как «прозрачный намёк» на возможность подкупа участников судебного процесса, который «бросал тень» на их репутацию. Дело в том, что 30 мин это примерно 3000 драхм [смотри: 4, с. 118], то есть как раз та сумма, которую обязаны внести в суд трое обвинителей, если их меру наказания Сократу не поддержит пятая часть состава судей. Возможно, что цифра 30 штрафа находится в связи с цифрой 30 срока, данного Сократу от суда до казни.
«Но уже пора идти отсюда, - говорит Сократ афинянам, покидая суд, - мне - чтобы умереть, вам - чтобы жить, а что из этого лучше, никому неведомо, кроме бога»...
В случае Сократа «истина власти одержала верх над властью истины» ...
«В ожидании смерти Сократ после суда провёл в тюрьме долгих 30 дней. Дело в том, что ещё накануне суда на остров Делос отплыл корабль с феорией, священным посольством. Наступили дни делосского праздника Аполлона. Смертные казни в Афинах в такие праздники приостанавливались до возвращения феории обратно» [смотри: 20, с. 112 - 113].
Напомним, что на острове Делосе функционировал оракул в храме Аполлона (как и в Дельфах). Возможно, что о судьбе Сократа вопрошали делосского оракула, и ответ его был истолкован не в пользу философа.
Как прошли эти 30 дней для Сократа, Платон (!?, но, может быть, Критон или Эсхин) поведал в диалоге «Критон».
В соответствии с диалогам «Критон», посещая Сократа в тюрьме, именно Критон уговаривал его бежать, хотя у Диогена Лаэрция утверждается, что уговаривал Сократа Эсхин [смотри: 2 III 26].
Но Сократ отказался бежать из тюрьмы, руководствуясь своим понятием сложившихся обстоятельств:
«Сокровенное учение {пифагорейцев} гласит, что мы, люди, находимся как бы под стражей и не следует ни избавляться от неё своими силами, ни бежать – величественное, на мой взгляд, учение и очень глубокое...» (Платон {!?}. «Федон») [13, с. 124].
«А иностранцы, софист Протагор и философ Анаксагор, принятый за «софиста», во времена Сократа бежали из Афин, опасаясь расправы афинского демоса над ними за «безбожие» их мудрости» [20, с. 94].
«Когда корабль возвратился из Делоса и смертный приговор над Сократом должен был быть приведён в исполнение, в темницу к нему пришёл его друг Аполлодор, принёс красивый шерстяной хитон и столь же дорогой гиматий и стал просить, чтобы Сократ выпил яд, одевшись в этот хитон и гиматий. Он говорил, что в такой одежде Сократа не стыдно будет положить в могилу и его тело будет убрано подобающим образом. Таковы были слова Аполлодора. Сократ же остался невозмутим и, обратившись к Критону, Симмию и Федону, сказал:
- Высокого мнения обо мне этот Аполлодор, если может думать, будто после того, как я опорожню чашу с ядом, он ещё увидит Сократа. Ведь если он полагает, что тот, кто скоро будет распростёрт у ваших ног на полу - это я, он, очевидно, совсем не знал меня (Клавдий Элиан, Пёстрые рассказы: I, 16)» [23, с. 521-522]
Последний день Сократа прошёл, судя по Платонову {!?} «Федону», в просветлённых беседах о бессмертии души с друзьями:
«Из тамошних граждан – этот самый Аполлодор, Критобул с отцом, потом Гермоген, Эпиген, Эсхин, Антисфен. Был и пэаниец Ктесипп, Менексен и ещё кое-кто из местных. Платон, по-моему, был нездоров… Да {ещё} фиванец Симмий, Кебет, Федонд, а из Мегар – Евклид и Терпсион… А что же Клеомброт и Аристипп?... Их и не могло быть! Говорят, они были на Эгине в ту пору» {диалог вели присутствовавший при смерти Сократа Федон и Эхекрат из Флиунта, которому очень хотелось узнать, как встретил свою кончину Сократ; в диалоге полемику с Сократом вели Кебет и Симмий; Федон, перечисляя присутствующих Эхекрату, почему-то не упомянул Критона, к которому были обращены последние слова Сократа: «Критон, мы должны Асклепию петуха. Так отдайте же, не забудьте»} [13, с. 121, с. 194].
Федон из Элиды, отпрыск знатной фамилии, в своё время был выкуплен из рабства по инициативе Сократа и стал его преданным учеником.
«Платон так восхищался умственными способностями Федона, что назвал в его честь один из своих {!?} диалогов» [15, с. 21].
Евклид из Мегар (не путать со знаменитым математиком), основатель Мегарской философской школы, тоже слыл почитателем Сократа.
«Афиняне постановили предавать смерти любого гражданина из Мегары, который окажется в Афинах. Ничуть не испугавшись, Евклид переоделся женщиной и пошёл на встречу с Сократом. После жестокой смерти своего учителя ученики Сократа, опасаясь для себя такого же исхода, бежали в Мегары, где они с огромными почестями были приняты Евклидом» [15, с. 21].
«Уже вскоре после казни Сократа устные споры о нём стали дополняться всё разраставшейся литературной полемикой. Значительную активность в этом направлении развили ученики и последователи Сократа, которые в модном тогда жанре «апологии» отстаивали его взгляды и позицию, правоту дела. С подобными «апологиями Сократа» выступили Платон, Ксенофонт и Лисий, а в дальнейшем также и стоик Теон из Антиохии, платоник Теодект из ликийской Фаселиды, Деметрий Фалерский (IV – III вв. до н. э.)... И даже много веков спустя ритор Либаний (IV в. н. э.) разрабатывал свою версию защитительной речи Сократа на суде в духе традиций данного жанра.
Антисократовское направление противопоставило «апологиям» сократиков жанр «обвинения», «обвинительных речей»... {по известным причинам, таковых сохранилось, видимо, совсем немного; среди них «обвинительная речь» афинского ритора и писателя Поликрата.}» [20, с. 121].
Ксенофонт писал:
«Заметив, что Критий влюблён в Евтидема и соблазняет его, чтобы быть с ним в таких отношениях, в каких находятся люди, пользующиеся телом для любовных наслаждений, Сократ старался отвратить его от этой страсти: он указывал, как унизительно и недостойно свободнорожденному человеку, подобно нищему, выпрашивать милостыню у своего любимца, которому он хочет казаться дорогим, моля и прося у него подарка, да ещё совсем нехорошего. Но так как Критий не внимал таким увещаниям и не отставал от своей страсти, то, говорят, Сократ, в присутствии многих лиц, в том числе и Евтидема, сказал, что у Крития, как ему кажется, есть свинская наклонность: ему хочется тереться об Евтидема, как поросята трутся о камни. С этого-то времени и стал ненавидеть Сократа Критий: будучи членом «коллегии тридцати» и попав в законодательную комиссию с Хариклом, он припомнил это Сократу и внёс в законы статью, воспрещающую преподавать искусство слова: он хотел вредить ему, но, не зная, как к нему подступиться, возвёл на него упрёк, который обычно бросают всем философам, и старался оклеветать его перед людьми: я и сам никогда не слыхал таких речей от Сократа, и никто, сколько мне известно, не говорил, что слышал. События показали это: когда «тридцать» массу граждан казнили, самых выдающихся, и многих подстрекали к несправедливым действиям, Сократ однажды сказал:
«Странно было бы, мне кажется, если бы человек, ставши пастухом стада коров и уменьшая число и качество коров, не признавал себя плохим пастухом; но еще страннее, что человек, ставши правителем государства и уменьшая число и качество граждан, не стыдится этого и не считает себя плохим правителем государства».
Когда Критию и Хариклу донесли об этом, они призвали Сократа, показали ему закон и запретили разговаривать с молодыми людьми» (Ксенофонт: Сократические сочинения) [12, с. 3436-3438].
Речи и сочинения сократиков, которые превосходили своих идейных противников талантом, числом и организованностью, возымели своё действие.
Казнив Сократа, «очень скоро афиняне раскаялись: они закрыли палестры и гимнасии, Мелета осудили на смерть, остальных - на изгнание, а в честь Сократа воздвигли бронзовую статую работы Лисиппа, поместив её в хранилище утвари для торжественных шествий {в своего рода прообраз музеев – Помпейон [смотри: 20, с. 120]}; а когда Анит приехал в Гераклею, гераклейцы в тот же день выслали его вон.
И не только за Сократа, но и за многих других приходилось раскаиваться афинянам: с Гомера они (по словам Гераклида) взяли 50 драхм пени, как с сумасшедшего; Тиртея {хромоногого афинского элегического поэта, которого оракул назначил предводителем спартанцев во 2-й Мессенской войне (VII в. до н. э.)} называли помешанным; и из всех Эсхиловых товарищей первым воздвигли бронзовую статую Астидаманту {афинянину из рода драматурга Эсхила, ученику Исократа, трагическому поэту, ставшему известным только благодаря тому, что на поставленной ему в театре статуе он написал себе хвалу}. Недаром Еврипид укоряет их в своём «Паламеде» {несохранившейся до наших дней трагедии}:
...Сгубили, сгубили вы
Соловья Аонид, премудрого, не преступного.
Вот как об этом пишут; впрочем, Филохор утверждает, что Еврипид умер раньше Сократа {действительно, считается, что Еврипид умер в 406 году до н. э., тогда как Сократ в 399 году до н. э.; таким образом приведенные Диогеном Лаэрцием слова Еврипида не могут относиться к Сократу}» [смотри: 2, II 43; 20, с. 121].
Лисипп из Сикиона – знаменитый греческий скульптор 2-й половины IV века до н. э.
«О наказании врагов Сократа сообщают и другие древние авторы. Так, по Диодору, обвинители Сократа были казнены без суда. По сведениям Плутарха, они повесились, презираемые афинянами и лишённые ими «огня и воды». По версии ритора Фемистия (IV в. н. э.), Анит был побит камнями. Возможно, все эти сведения во многом преувеличены и являются последующей исторической данью прозревших потомков трагической судьбе Сократа» [20, с. 120].
Диоген Лаэрций пишет о том, что свою «лепту» в наказании обвинителей Сократа внёс Антисфен:
«Он же, говорят, был причиною изгнания Анита и смерти Мелета: повстречав однажды юношей с Понта, привлечённых славою Сократа, он отвёл их к Аниту, заявив, что тот превзошёл Сократа и мудростью и нравственностью; это вызвало такое возмущение присутствующих, что они изгнали Анита» [2, VI 18 - 19].
Диоген Лаэрций сообщает нам очень многозначительную информацию:
«По словам Аристотеля, некий маг, пришедший из Сирии в Афины, заранее предсказал Сократу в числе других бедствий и его насильственную смерть» [2, II 45].
Мы, потомки, вполне можем рассматривать «предсказание» мага как некое предостережение Сократу (или даже как угрозу, исходящую от противных сил) и, возможно, как указание на существование в жизни Сократа программирующего фактора, который обуславливает предопределённость судьбы. Очевидно, что источниками подобных факторов могла быть жреческая каста, в частности круг жрецов, «обеспечивающих» «функционирование» Дельфийского оракула.
«Сам же Сократ, если судить о нём, в свою очередь, по всей этой мозаике сведений, дошедших от прямых учеников в философии, предстаёт в чрезвычайно противоречивом виде. В Сократе уживаются критика власти большинства, то есть демократии, и почитание законов, беспрекословное выполнение гражданского долга. Ирония и сомнения у него – рядом с глубокой верой в добрую основу человека. Стремление к идеальному бытию ничуть не мешает ему в земной дружбе и весёлых пиршественных беседах. Вера во внутренний голос, «даймон» {или «демоний», по-гречески «daimonion»}, совесть, отвращающую Сократа от недостойных поступков, уживается с верой в древние мифы о загробной судьбе человеческой души.
{Отсюда начало употребляться выражение «демон Сократа», то есть «внутренний голос», который может ощущаться каждым человеком.}
Сознание своего ничтожества неразрывно у Сократа с твёрдым убеждением в предназначении к высокой цели самого себя, человека, которого Дельфийский оракул назвал мудрейшим из греков…
Ксенофонт и Платон {!?} были верные друзья своего наставника и, конечно, соперничали между собой, в течение всей жизни обращаясь к памяти Сократа… Их сочинения, дошедшие до нас не во фрагментах, а, наоборот, с удивительной полнотой, являются главным свидетельством в жизнеописании их общего учителя и друга… Ксенофонт создал свой идеал Сократа – моралиста, устойчивого, упорного, но несколько надоедливого разговорщика, приводившего всех в смущение своей безупречной логикой. Платоновский {!?} Сократ – живой, задорный, любитель застольных бесед, фигура одновременно трагическая и забавная, редкостное сочетание аскетического мудреца и шутовского маскарада… Даже если эти авторы преувеличивали одни его черты и умаляли другие, даже если они что-то сознательно опустили, а что-то сознательно выдвинули, даже более того, если они творили живую легенду, благочестиво веря, что она и есть единственно настоящая, понятая ими истина, - они, эти авторы, Ксенофонт и Платон, знали Сократа, общались с ним, записывали на свой страх и риск его словечки и породившие их мысли… Не будем гиперкритиками {сверхкритиками}, ибо даже легенда всегда отражает стремления и чаяния человека определённой эпохи, ибо миф всегда в своей основе имеет зерно истины. Сократ – человек, ещё при жизни ставший мифом и легендой. Но если такая легенда и такой миф способствовали появлению философа Платона (а в дальнейшем Аристотеля) и стали центральным ядром всех его многотомных сочинений, то мы должны только быть благодарны стремлению человечества к поэтическому вдохновению и к вымыслу, которые заставляют потомков задумываться и трепетать, переживая как своё, близкое и родное, события тысячелетней давности» [18, с. 18 – 20].
Современные исследователи античной философии полагают, что «никакой философской «системы» у Сократа не было. По своему облику Сократ не был похож на философа в традиционном понимании: он скорее был народным мудрецом, образ жизни и поведение которого производили не меньшее впечатление, чем содержание его высказываний... Как Платон, так и Ксенофонт свидетельствуют, что Сократ отрицательно относился к натурфилософским спекуляциям предшествующей эпохи, считая достойными внимания лишь чисто человеческие проблемы... Обсуждая смысл различных нравственных понятий (благо, мудрость, справедливость и т. д.), Сократ, по словам Аристотеля, впервые начал использовать индуктивные доказательства и давать общие определения (см. «Метафизика»...). В этике Сократ придерживался строгого рационализма, утверждая, что добродетель тождественна знанию и что человек, знающий, что такое добро, не станет поступать дурно...
Важнейшая заслуга Сократа в истории философии состояла в том, что в его практике диалог сделался основным методом нахождения истины... Антидогматизм Сократа выражался, в частности, в его отказе от претензий на обладание позитивным знанием: в силу этого он считал себя не учителем мудрости, а всего лишь человеком, способным пробуждать в других стремление к истине...» [3, с. 625].   
«Профессор Целлер, великий специалист по античной философии, недавно заявил, что сочинения Ксенофонта о Сократе являются подделкой» [15, с. 21].
В нашем распоряжении нет дополнительных материалов к мнению Целлера, поэтому невозможно судить об основаниях этого вывода. Напротив, в имеющихся античных источниках просматриваются свидетельства, позволяющие предполагать приписывание Платону диалогов, написанных старшими учениками или слушателями Сократа. Конечно, это только гипотеза, и Читатель вправе отвергнуть её «с порога», следуя многовековой историко-философской традиции, или же по-сократовски подвергнуть сомнению общепринятое мнение.
Английский философ Б. Рассел ставит под вопрос достоверность платоновского Сократа:
«Его Сократ, - пишет Рассел об этом, - является последовательным и исключительно интересным характером, какого не смогло бы выдумать большинство людей; но я считаю, что Платон мог бы выдумать его. Сделал ли он это на самом деле – это, конечно, другой вопрос» (Рассел Б. История западной философии).
Некоторые другие исследователи (например, О. Гигон, Э. Дюпреель, И.Д. Рожанский и другие) с суперкритических позиций подвергают сомнению вообще все античные сведения о Сократе. Сторонники такого подхода вместе с тем характеризуют античную сократическую литературу (в том числе и работы Платона) как художественную литературу, а присутствующего в ней Сократа – в качестве литературного персонажа. Обстоятельней всего такая позиция развита О. Гигоном, утверждавшим, что античная литература о Сократе – это «не историческая биография, а вымысел»...
Скептически относясь к античным сведениям о Сократе, И.Д. Рожанский приходит к такому выводу:
«Если рассматривать историю древнегреческой философии не как последовательность кем-то канонизированных имён, а как закономерную эволюцию идей, то можно обойтись без Сократа»...
Аристотель в своём освещении процесса развития философской мысли отмечал:
«Между тем Сократ с полным основанием искал суть вещи, так как он стремился делать умозаключения, а начало для умозаключения – это суть вещи... И в самом деле, две вещи можно по справедливости приписыватьСократу – доказательство через наведение и общие определения: и то, и другое касается начала знания» (Аристотель. Метафизика)...
Наряду с платоновской, а затем и аристотелевской линией развития творческого наследия Сократа, широкому распространению и популяризации его мыслей и образа жизни содействовали и многие другие его ученики, основатели сократических школ. Представители элидской школы, основанной Федоном, занимались по преимуществу проблемами диалектики; мегарики (основатель школы – Евклид из Мегары) – вопросами логики и эристики, то есть искусства спора; киренаики (основатель школы – Аристипп из Кирены) – исследованием счастья, то есть совокупности естественных наслаждений как высшего блага и цели жизни; киники (основатель школы киников или циников – Антисфен, наиболее известный представитель школы Диоген Синопский, этот, по оценке Платона, «Сократ, сошедший с ума») - поисками внутренней и внешней независимости от сложившихся форм и норм человеческих взаимоотношений и культуры в целом, практической реализацией идей о жизни «по природе»... Благодаря их усилиям влияние сократовских воззрений, с теми или иными модификациями, распространилось также и на другие античные школы и течения философской и политико-правовой мысли – эпикурейцев, стоиков и скептиков. Характеризуя эпикуреизм, стоицизм и скептицизм как «форму, в которой Греция перекочевала в Рим», Карл Маркс писал: «Наконец, разве это случайность, что указанные системы признают действительностью науки тот образ, который, в лице семи мудрецов, знаменует мифологическое начало греческой философии и который, словно в фокусе, воплотился в Сократе, этом демиурге {творце} философии, я имею в виду образ мудреца...»... Совместными усилиями сократиков «мудрость Сократа» стала общепризнанным фактом, хотя и каждый из его последователей по-своему понимал и трактовал её. Общим для всех них было отстаивание принципа независимости истинного «мудреца» от внешних обстоятельств, акцент на внутреннем спокойствии духа и свободе от окружающей общественно-политической жизни с её суетными интригами и борьбой за кажущиеся блага. Рисуя портрет такого «мудреца», обычно апеллировали {обращались} к сократовской иронической манере отношения к жизни и окружающим, восхищались стойкостью его духа на суде, его жертвой жизни во имя истины и т. п... А, скажем, для римского стоика Эпиктета позиция Сократа на суде является выразительным примером отношения к жизни как к игре, игре в мяч. «Следовательно, - говорил он, - и Сократ мог играть в мяч. Каким же образом? Он мог играть в мяч в зале суда. Но что за мяч был у него тогда под руками? Жизнь, свобода, изгнание, яд, утрата жены, дети, обречённые на сиротство. Вот что было под рукою, чем он играл. Но тем не менее он играл и бросал мяч, как то следует». В качестве «игрока» трактовал Сократа и Плотин, основатель школы неоплатонизма. Правда, он уподоблял игре лишь внешнюю сторону жизни, но не внутреннюю её духовность. «Если, следовательно, Сократ играет, - заметил Плотин, - то он играет всё же лишь внешним Сократом».
Из римских авторов (вслед за стоиками) высоко ценил мысли и дела Сократа знаменитый оратор и государственный деятель Цицерон (106 – 43 гг. до н. э.). По поводу сократовского поворота от натурфилософии и физики к морали и человеческой проблематике он метко заметил, что Сократ первым свёл философию с неба на землю. «Тем большую мудрость склонен я признавать за Сократом, - писал Цицерон, - так как он отказался от всякого стремления постигнуть всё это и заявил, что вопросы о явлениях природы либо недоступны человеческому разуму, либо не имеют отношения к жизни людей» (О государстве...)...
Для позиции Цицерона, как и многих других римских авторов, характерно стремление соединить собственно римские обычаи, традиции, опыт с достиженями древнегреческих мылителей, оказавших большое влияние на развитие древнеримской мысли. «И право, - риторически вопрошает он, - что может быть более славным, чем сочетание великих дел и опыта с изучением этих наук и познанием их? Другими словами, можно ли вообразить себе более благородного человека, чем Публий Сципион, чем Гай Лелий, чем Луций Фил, которые, дабы не пройти мимо всего того, чем достигается вся слава, выпадающая на долю знаменитых мужей, прибавили к обычаям отечественным и дедовским также и это чужеземное учение, исходящее от Сократа?» (О государстве...).
Такая высокая оценка сократовско-платоновских взглядов о государстве и различных государственных формах в устах Цицерона тем более примечательна, что он считал свой проект «наилучшей» (смешанной) формы государства реально осуществимым на практике, тогда как по его характеристике восходящая к Сократу платоновская концепция имеет в виду «государство скорее такое, какого следовало желать, а не такое, на какое можно было бы рассчитывать... не такое, какое могло бы существовать, а такое, в каком было бы возможно усмотреть разумные основы гражданственности» (О государстве...)... Закон, устанавливаемый людьми, согласно Цицерону, не должен нарушать порядок в природе, естественное право (высший, истинный закон), не должен создавать право из бесправия или благо из зла, честное из позорного.
«... Природа, - подчёркивает он, - создала нас для того, чтобы мы разделяли между собой всю совокупность прав и пользовались ими все сообща... Ведь тем, кому природа даровала разум, она даровала и здравый разум. Следовательно, она им даровала и закон, который есть здравый разум – как в повелениях, так и в запретах. Если она им даровала закон, то она даровала и право; разум был дан всем. Значит, и право было тоже дано всем, и Сократ справедливо проклинал того, кто первый отделил пользу от права: право, - жаловался он, - источник всяческих бед»
(О законах...)... Цицерон высказывает ряд оригинальных и перспективных идей в области философии государства и права. Так, Цицерон трактует государство не только как выражение общего интереса всех его свободных членов, но одновременно также и как согласованное правовое общение этих членов, как определённое правовое образование, «общий правопорядок» (О государстве...)...
У ряда отцов церкви встречается высокая оценка Сократа как одного из знаменитых предшественников христианства, боровшегося против ложных верований и своей концепцией самопознания и незнания («я знаю, что ничего не знаю») подготавливавшего дорогу истинной вере.
«Нет никого, - писал Августин, - кто бы к нам, христианам, был ближе платоников» (О граде божием...). Он отмечал близость к христианской философии сократовской мудрости и сократовской тяги к вечной божественной истине. Сократ, согласно Августину, видел, что человек может приобщиться к божественному, лишь очистив своё духовное начало от земной чувственности.
Ещё выше престиж Сократа котировался у представителей греческой ветви патристики (учения отцов церкви), склонной к частым параллелям между Сократом и Христом... В средние века... влияние сократовской мысли не прекращается – она зачастую присутствует в контексте несомненно более влиятельного в это время христиански препарированного аристотелизма. Показательно в этом отношении учение Фомы Аквинского, крупного авторитета средневекового богословия и схоластики, с чьим именем связано влиятельное до настоящего времени идейное течение – томизм (в обновлённом виде – неотомизм). Так, воздействие известного сократовского положения о добродетели как знании и определяющей роли знания для выбора добра и отклонения зла заметно в суждениях Фомы о том, что разум (интеллектуальные способности) является корнем всякой свободы (и свободного поведения) и что по порядку природы (а не хронологически) интеллект первичнее воли, предшествует ей. «Именно в этом смысле, - подчёркивал Фома, - интеллект опережает волю так, как причина движения предшествует предмету, находящемуся в движении, или как активное первенствует перед пассивным, ибо добро, познанное интеллектом, движет волю» (Summa contra gentiles...).
В этом ключевом пункте (соотношение знания и воли, роль знания в человеческом поведении, знание и свобода) позиции Фомы (примат знания над волей, свободная воля как разумная и добрая воля), при всех их различиях, близки к сократовским и существенно отличны от воззрений Августина (приоритет воли над интеллектом, свободная воля как неразумная и злая воля), который, признавая свободу воли, трактовал её как начало зла.
Бессмертное поэтическое выражение отношения средневековой христианской идеологии к Сократу запечатлено в «Божественной комедии» Данте {[12.05.1265 - 14.09.1321]}, где пиетет к мудрому язычнику сочетается с отчуждением от религиозно отверженного и лишённого божьей благодати. Весьма наглядно Данте помещает Сократа вместе с другими великими и добродетельными дохристианскими язычниками (Аристотель, Платон, Демокрит, Гераклит, Диоген, Фалес, Анаксагор, Зенон, Эмпедокл, Орфей, Сенека, Птолемей и другие), несмотря на своё восхищение ими, всё же в аду, хотя и в круге первом...
Для деятелей Возрождения, а затем и просветителей Сократ – их античный предшественник и соратник, герой разума, образец интеллектуальной и моральной свободы, великий святой из мирового философского календаря...
Для нового гуманистического и жизнеутверждающего мироощущения, пришедшего на смену религиозным предрассудкам, мрачно-предосудительному взгляду на живую жизнь и на человека как грешника, Сократ вновь оказывается искомым авторитетным образцом и учителем жизни, мысли, чувства. Такой новый мировоззренческий поворот к Сократу выразительнейшим образом представлен в великой книге эпохи Возрождения – повести Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль»...
Сам автор... обращается к Сократу как авторитетному примеру сочетания внешней неприглядности и внутреннего духовного богатства. Называя Сократа «бесспорным князем среди философов», Рабле воспроизводит то место из платоновского {!?} «Пира»..., где Алкивиад сравнивает Сократа с силенами (сатирами) – внешне смешными и безобразными козлоногими спутниками бога Диониса. Внутри ларчиков, изображавших забавные и потешные фигурки силенов, сберегали различные драгоценности и тонкие снадобья.
«Именно таким, - продолжает Рабле, - по словам Алкивиада, и был Сократ, потому что, взглянув на него снаружи и оценив по внешности, вы за него не дали бы и луковицы, - так некрасив он был телом и забавен на вид: нос острый, взгляд бычий, лицо глупое, обхождение простецкое, одежда грубая, достатка у него не было, в женщинах он был неудачлив, не способен ни к какой службе; всё-то он смеялся и пошучивал, скрывая своё божественное знание. Но откройте этот ларец – и вы найдёте внутри небесное, неоценимое снадобье: разумение сверхчеловеческое, добродетели изумительные, мужество непобедимое, трезвость несравненную, довольство стойкое, твёрдость совершенную и невероятное презрение ко всему, из-за чего люди столько стараются, суетятся, работают, плавают и воюют». Рабле открыто признаётся, что своим Предисловием и мыслями о Сократе он клонит к тому, чтобы и о его книге читатели судили не по одной лишь внешней, смешной и забавной, стороне, но лишь после старательного продумывания её содержания и смысла...
Для просветителей XVIII века (Вольтер, Дидро, Гельвеций, Гольбах, Руссо) жизнь, мысли и судьба Сократа – удобный повод и неисчерпаемый источник, умело используемый ими в пропаганде идей разума и просвещения... Продолжая сравнение сократовского прошлого и современности, Руссо, не без прозрачного намёка на себя и свой опыт, отмечает:
«В наше время, правда, Сократу не пришлось бы выпить сок цикуты, но ему пришлось бы испить нечто ещё более горькое – отвратительные насмешки и презрение, что во сто раз хуже, чем смерть» (Руссо Ж.Ж. Трактаты).
Заметное внимание судьбе и учению Сократа уделено в творчестве известного немецкого гуманиста и философа-просветителя XVIII века И.Г. Гердера. Он предпринимает попытку исторической оценки места и роли Сократа в связи с основной идеей своей философии истории, согласно которой «гуманность – цель человеческой природы» и человеческой истории. Гердер возражает против преувеличенных представлений о том, что именно Сократ, как считал Цицерон, первым свёл философию с небес на землю и сдружил её с нравственной жизнью людей. В этой связи он отмечает не менее значительные заслуги других греческих мудрецов (от Орфея до Пифагора), которые деятельно занимались воспитанием человеческих нравов. «Демон Сократа, его природная честность и обыденная жизнь горожанина, - пишет Гердер, - хранили его от ложного блеска софистики. В то же время жизнь поставила перед Сократом подлинную цель человечности, что почти на всех, с кем он общался, возымело самое лучшее действие; но, конечно, для того, чтобы могло проявиться подобное влияние, нужны были обстоятельства тогдашнего времени, места и тот круг людей, в котором жил Сократ. В другом месте этот мудрец-горожанин оставался бы просто просвещённым и добродетельным человеком, и мы не услышали бы и его имени; ибо он не вписал в книгу времён ни нового учения, ни какого-либо открытия, а образцом для целого света стал лишь благодаря своему методу рассуждения и образу жизни, благодаря тому моральному облику, который придал он себе и пытался придать другим, но, главное, благодаря тому, как он умер... Нужно было обладать многим, чтобы стать Сократом, - отмечает Гердер, - и прежде всего нужно было обладать превосходным умением жить, терпя лишения, нужен был тонкий вкус морально-прекрасного, вкус, который у Сократа возвысился до степени своеобразного инстинкта, - однако не нужно поднимать этого скромного благородного человека над той сферой, которую определило для него само Провидение... Если бы породившее Перикла и Сократа время, - подчёркивает Гердер, - продлилось одно лишнее мгновение по сравнению с длительностью, что определена цепочкой обстоятельств, то это было бы несчастьем, и нужно сказать, что тут был опасный, невыносимый для Афин период истории...
{Повидимому, Гердер не решается здесь прямо сказать читателям о никогда никем ещё не высказанной роли Сократа в государственных делах при Перикле, возможно, связанной, по меньшей мере, с его участием (вместе с Аспазией, супругой Перикла) в составлении знаменитых речей стратега.}
И от этой гибели {гибели греческой свободы} не могла спасти Грецию сократовская мудрость, ибо она была слишком чистой и тонкой, чтобы предрешать судьбу народов. Государственный деятель и военачальник Ксенофонт рисует дурное устройство государств, но он не способен изменить его. Платон сочинил идеальную республику, какой не было нигде и которой тем более не могло быть при дворе Дионисия. Короче говоря, философия Сократа принесла больше пользы человечеству, чем Греции, но это к вящей её славе... Куда бы ни заходил на широких просторах истории человеческий разум, писал Гердер, - он ищет только себя самого и обретает только себя самого. Чем больше чистой истины и человеколюбия встретил он в своих странствиях, тем прочнее, полезнее, прекраснее будут его творения и тем скорее согласятся с их правилами умы и сердца людей во все времена истории. Что такое чистый рассудок, что такое мораль справедливости, одинаково понимают Сократ и Конфуций, Зороастр, Платон и Цицерон – несмотря на бесчисленные расхождения между собой, стремились они к одной точке, к той, на которой зиждется весь наш человеческий род» (Гердер И.Г. Идеи к философии истории человечества)...
Г. Гомперц полемизирует против распространённых представлений, будто Сократ, представ перед судом, добивался во что бы то ни стало смертного приговора; нет, замечает он, Сократ хотел жить, но продолжая заниматься прежним любимым делом. Обращая внимание на критический смысл сократовских выступлений, Г. Гомперц считает удивительным то обстоятельство, что афиняне так долго терпели антиполисные взгляды Сократа и не осудили его раньше. В деле Сократа сыграли свою роль предрассудки афинян и ненависть к нему ряда его сограждан, но главной причиной его осуждения был действительный конфликт философа с устоями родного полиса...
{Не отрицая сказанного Г. Гомперцем и другими о противостоянии «неумытого Сократа» и афинян-обывателей, обратим внимание на то, что Сократ с начала [415 г. до н. э.] Сицилийской экспедиции (под командованием стратегов Алкивиада, Никия и Ламаха) был, наряду с Алкивиадом, подозреваемым в так называемом деле об изуродовании герм и оскорблении мистерий. Дело расследовалось не только афинским народным собранием, но и афинским ареопагом, для которого преследование лиц, занимающихся святотатством и введением новых богов, являлось прямой обязанностью. В третьей книге в главе 8 («Властители») рассказано, какую роковую роль сыграло расследование дела об изуродовании герм в судьбе Алкивиада и многих других. Ареопаг, в конце концов, вероятно, выявил и роль Сократа в этом преступлении. Сократ не был открытым противником задуманной Алкивиадом экспедиции по завоеванию Сицилии, но, повидимому, ясно отдавал себе отчёт в её несвоевременности. Цвет афинской «золотой» молодёжи, одурманенной блестящими речами Алкивиада, увлекался почти на явную гибель. Скорее всего, Сократ, как обычно, посоветовал кое-кому, что можно сделать в этой непростой ситуации. Людей же, осмелившихся через много лет после этого обвинить Сократа, не могли не найти. Достаточно сказать, что в числе казнённых осуждённых по делу об изуродовании герм был сын Анита, главного обвинителя Сократа.
У греков словом «герма» назывался четырёхгранный столб, верхушка которого венчалась скульптурной головой или бюстом. Первоначально скульптура изображала бога Гермеса (затем и других богов), бога пастбищ и стад, дорог, торговли, воровства, гимнастики и красноречия (от имени бога и произошло наименование столба).
Гермес (у римлян -- Меркурий) -- вестник богов. Он изображался обычно юношей с жезлом в руке, с шапочкой на голове, в крылатых сандалиях. Бюсты Гермеса (гермы) служили путевыми знаками. Гермы также использовались как межевые знаки и как городская (парковая) скульптура. Они украшали улицы Афин.}
Трудности в установлении подлинных взглядов Сократа обусловлены, по Гомперцу, тем, что в беседах Сократ является не обучающей, а вопрошающей стороной. «Даже если бы мы сами, - замечает он, - присутствовали при этих беседах, мы всё же, следовательно, не узнали бы настоящего учения Сократа» (Гомперц Г. Жизнеописание греческих философов и идеал внутренней свободы)...
Отсюда и многообразие в прошлой и современной литературе трактовок Сократа – как моралиста, социального реформатора, революционера, проповедника, аристократа, человека науки, мистика, догматика или скептика...
Своеобразна всемирно-историческая роль Сократа в экзистенциалистской трактовке К. Ясперса. Время возникновения философской веры, становления философии и мировых религий в Индии, Китае, Персии, Палестине, Древней Греции (около VIII – II веках до н. э.) Ясперс определяет как «осевое время», сделавшее возможным – в результате борьбы логоса против мифа и одухотворения человеческого бытия – саму нашу историю, общую для всего человечества. Одним из великих деятелей этого «осевого времени» и является Сократ, которого Ясперс называет, наряду с Буддой, Конфуцием и Христом, «авторитетным человеком» общечеловеческой истории... И сократовский скептицизм, по Ясперсу, не обессмысливает жизнь, как полагал Ницше, а, напротив, осмысливает её. Кстати, на это же обстоятельство в своё время обратил внимание уже Д.С. Милль, заметивший, что «лучше быть недовольным Сократом, чем довольной свиньёй»... Оглядываясь назад, замечает Ясперс, можно сказать, что Сократ, известный или неизвестный в своей реальности, стал тем местом, на котором времена и люди воспитывались и учились тому, что было их собственным стремлением: богобоязненному и смиренному христианству, самосознательности человеческого разума, гениальности демонической личности, гуманизму и даже искусству политического человека, который под маской философа проводил свои планы захвата власти. Но «всем этим он не был» {Jaspers K. Die grossen Philosophen... (Ясперс К. Великие философы...)}...
В статье американского журналиста И.Ф. Стоуна... предпринята попытка подкрепить позицию обвинения и ввести в дело «свежие аргументы» (Стоун И.Ф. Судьба Сократа...). Существо их, по версии Стоуна, состоит в том, будто Платон и Ксенофонт в своих сообщениях утаили некоторые доводы обвинения об антидемократизме сократовских воззрений...
Выступая против безудержного воспевания мудрости древних, Г. Гейне как-то заметил: «Знания, которыми не обладали древние греки, были обширны». То же самое можно сказать и об их «абсолютных» правах и свободах...
Одна из первых работ, специально посвящённая этой теме {творчеству Сократа}, - это научно-популярная книга о Сократе известного русского и советского историка-эллиниста академика (с 1927 года) С.А. Жебелева. По его оценке, «Сократ – типичный индивидуалист», который не симпатизировал демократическому строю, но его критика афинской демократии относилась не к демократии времён Перикла, а к вырождающейся демократии послеперикловского периода. Характеризуя судей Сократа в качестве «реакционеров», Жебелев вместе с тем не разделяет и версию о «юридическом убийстве». В ходе своего рассмотрения процесса Сократа, «с общеисторической точки зрения, на фоне той исторической обстановки, среди которой он протекал», Жебелев приходит к выводу о том, что «в роковом исходе процесса Сократа одержала несомненную победу психология массы над человеческой индивидуальностью» (Жебелев С.А. Сократ. Биографический очерк...)...
Современные обращения к Сократу – это не просто академическая дань уважения к общечеловеческому авторитету античного мыслителя, но и неподдельный интерес к его любопытной и привлекательной личности, к его продолжающемуся и в наши дни духовному влиянию» [смотри: 20, с. 120 - 185].
Диоген Лаэрций о сократических диалогах пишет так:
«Первым сочинять диалоги стал, говорят, Зенон Элейский, а по Аристотелю – Алексамен Стирийский или Теосский… {автор древнейших «бесед», возможно, досократического характера}. Мне же, кажется, что Платон, который довёл этот род до совершенства, по праву может почитаться здесь первым, как в красоте, так и в изобретательности» [2, III 48].
Диоген Лаэрций употребляет слова едва уловимого сомнения: «мне же, кажется...». Ниже рассказывается, почему, по мере знакомства с миром античности сомнения относительно «сократических диалогов» Платона растут, превращаясь постепенно в историческую версию о метаморфозе (превращении), случившейся с диалогами Сократа. Их не доводили до совершенства, их совершенство доказывает только одно: они были написаны заинтересованными очевидцами-участниками-свидетелями-философами-слушателями Сократа с его непосредственным участием.
«Сам Сократ, говорят, послушав как Платон читал «Лисия» {один из своих диалогов}, воскликнул: «Клянусь Гераклом! Сколько же навыдумал на меня этот юнец?» – ибо Платон написал много такого, чего Сократ вовсе не говорил» [2, III 35].
«Говоря даже от лица Сократа и Тимея, Платон {!?} излагает свои собственные догмы. А оспаривает ложные мнения он, вводя таких лиц, как, например, Фрасимах, Калликл, Пол, а также Горгий и Протагор, а также Гипий и Евфидем и прочие подобные» [2, III 52].
Платон и слушатели его Академии, естественно, писали «диалоги», и Платон, следуя своему другу Исократу (все речи, писанные учениками, тот считал своими), повидимому, так же относился и к опусам своих слушателей и учеников. Таким образом,  «платоновские» диалоги – это одно, а «сократовские» диалоги – это совсем другое (считающееся лучшим, что написал Платон {?}).   
По общепринятому мнению, «каждый из учеников Сократа {преимущественно Платон !?} односторонне развил те или иные идеи учителя, выдвигая на первый план то сугубо теоретические, то жизненно-практические тенденции» [18, с. 20].
По мнению А.Ф. Лосева, «Тимей» Платона {!?} – это же и на самом деле единственный систематический очерк мировоззрения Платона {!?}» [2, с. 48].
Исходя из вышесказанного, можно подвергнуть сомнению авторство Платона, создателя Афинской академии, относительно приписываемых ему диалогов, и, в частности, «Тимея» и «Крития». В этом случае возникают непростые вопросы. Кому могли принадлежать тексты, послужившие основой содержания, кто «пересказал» их и кому мы «обязаны» «редактированию» повествования? Постановкой этих вопросов мы ведём к тому, что некоторые сведения, приведённые в диалогах, могли быть заимствованы у Демокрита (470 - около 357 гг. до н. э.) и у Солона (около 538 – 559 гг. до н. э.). Возможно, что привлечение мифа об Атлантиде со ссылкой на Солона понадобилось авторам диалогов «Тимей» и «Критий» для того, чтобы таким путём «обеспечить» приоритет учения об атомистике, заимствованного у Демокрита {или у действительно существовавшего Тимея}, и учения о государственом устройстве, имеющего отношение к Спарте и связанного, предположительно, с именем Алкивиада.
Демокрит писал: «Начала Вселенной суть атомы и пустота, всё остальное лишь считается существующим. Миры бесконечны и подвержены возникновению и разрушению. Ничто не возникает из несуществующего и ничто не разрушается в несуществующее. Атомы тоже бесконечны по величине и количеству, они вихрем несутся по вселенной и этим порождают всё сложное – огонь, воду, воздух, землю…» [2, IX 44].
«Шведская исследовательница И. Хаммер-Йенсен высказала в своей статье «Демокрит и Платон», опубликованной в 1910 г., любопытную гипотезу о происхождении физической теории Платона. Она предположила, что первоначальный текст «Тимея» был написан ещё до того, как Платон познакомился с сочинениями Демокрита. Затем он прочёл Демокрита и так увлёкся атомистикой, что решил вставить в «Тимея» раздел, посвящённый атомистической концепции строения вещества. Но он не просто перенёс в свой диалог теорию Демокрита, а переработал её в соответствии со своими собственными воззрениями. Тем не менее, по мнению И. Хаммер-Йенсен, «Тимей» даёт много материала, на основании которого можно попытаться реконструировать ряд аспектов атомистики Демокрита, не нашедших отражения в других источниках» [16, с. 151].
И.Д. Рожанский даже утверждает: «А в «Тимее» Платона имеется отрывок, поразительно напоминающий... цитаты из Секста и Аэция» [16, с. 150].
Заметим, что в трудах Секста (Эмпирика) и Аэция (II – III вв. н. э.) содержатся цитаты из утерянных сочинений Ксенофана, Гераклита, Парменида, Демокрита и других авторов [смотри: 17, т. 4, с. 573].
В статье А.А. Тахо-Годи «Миф у Платона как действительное и воображаемое» исследуется терминологический смысл слова «миф» у Платона.
«Миф» у Платона означает «слово» с самыми различными смысловыми оттенками, «речь» или «мнение». Он может пониматься как чудесный рассказ о мире богов и героев, или полулегендарное предание о прошлом племён и народов (первобытная жизнь людей; повествования египетских жрецов Солону; история дорийцев, троянцев, амазонок-савроматид), поверья которых живы ещё и поныне…«Миф», таким образом, несёт в себе элемент развлечения, поучительности и пользы, поэтому он также отождествляется с баснями Эзопа и, по Платону, получает большое распространение «в городе одновременно с досугом, когда обнаружилось, что некоторые располагают готовыми средствами к жизни»... Миф у Платона не только синонимичен {то есть близок по значению} теоретическому философскому рассуждению, но он призван практически творить будущее, выражая собой совершенный образец идеального государства. Этот образец есть попытка Платона воплотить высшую идею блага в реальность, примирить воображение и действительность в мифе о наилучшей форме правления... Примечательно, что из двух видов (eidos) повествований (logon) – истинного и ложного – Платон предполагает высказываться сперва в ложном виде, а затем уже в истинном» [16, с. 59, с. 66 - 67].
«Однако Платон, сам обладая мастерством аналитика, явно чувствует недостаточность мифа, когда философу приходится прибегать к настоятельным доказательствам и убеждениям. Не раз вполне очевидно он резко противопоставляет воображение и вымысел мифа размышлениям и рассуждениям того словесного высказывания, которое по-гречески именуется «логосом» [21, с. 70].
В древне-греческой философии термин «логос» означал одновременно «слово» (или «предложение», «высказывание», «речь») и «смысл» (или «понятие», «суждение», «основание»); при этом «слово» берётся не в чувственно-звуковом, а исключительно в смысловом плане, но и «смысл» понимается как нечто явленное, оформленное и постольку «словесное». Из бытовой сферы в понятие «логос» вошёл ещё момент чёткого числового отношения - «счёта», а потому и «отчёта» (отдавать отчёт).
«Логос» - это сразу и объективно данное содержание, в котором ум должен «отдавать отчёт», и сама эта «отчитывающаяся» деятельность ума, и, наконец, сквозная смысловая упорядоченность бытия и сознания; это противоположность всему безотчётному и бессловесному, безответному и безответственному, бессмысленному и бесформенному в мире и человеке. Этот термин ввёл в философский язык Гераклит, который использовал внешнюю созвучность этого термина с житейским обозначением человеческого «слова», чтобы в духе иронического парадокса (своеобразного мнения, резко противоречащего, иногда только внешне, здравому смыслу) подчеркнуть пропасть между «логосом» как законом бытия и неадекватными ему речами людей.
Космический «логос», как и подобает слову, «окликает» людей, но они, даже «услышав» его, неспособны его схватить и постичь. В свете «логоса» мир есть целое и постольку гармония, но обыденное сознание ставит свой частный произвол выше «общего» и по-разному оценивает равно необходимые части целого. Внутри этого всеединства «всё течёт», вещи и даже субстанции перетекают друг в друга, но равным себе остаётся «логос» - ритм их взаимоперехода и законосообразность их взаимоотношения; таким образом, благодаря понятию «логоса» гераклитовская картина мира при всей своей динамичности и катастрофичности сохраняет стабильность и гармонию. В целом учение Гераклита о «логосе» представляет близкую историко-философскую аналогию учению Лао-цзы (родился в 604 году до н. э.) о дао [смотри: 3, с. 323].
Дао, в учении Лао-цзы, есть невидимый, вездесущий естественный закон природы, человеческого общества, поведения и мышления отдельного индивида, неотделимый от материального мира и управляющий им. Дао порождает тьму вещей; бездействует, тем самым делая всё; дао вечно и безымянно, пусто и неисчерпаемо; неследование дао ведёт к гибели.
Иначе дао трактуется у Конфуция (551 – 479 гг. до н. э.) и у других китайских философов [смотри: 3, с. 134 – 135].
У софистов, Платона и Аристотеля термин «логос» утрачивает фундаментальное онтологическое содержание [то есть относящееся к онтологии (от греч. on, ontos – сущее + logos – понятие, учение) – учению о бытии].
Для христианства значение термина «логос» определено уже начальными словами Евангелия от Иоанна - «В начале был логос, и логос был у бога, и логос был бог»; вся история земной жизни Иисуса Христа интерпретируется как воплощение и «вочеловечение» логоса, который принёс людям откровение и сам был этим откровением («словом жизни»), самораскрытием «бога незримого».
В представлении верующих, откровение – это открытие богом сверхъестественным способом своей воли или каких-либо божественных «истин». Христианская догма (доктрина) утверждает субстанциональное (относящееся к субстанции, к первооснове) тождество логоса богу-Отцу, чьё «слово» он представляет собой, и рассматривает его как второе лицо Троицы (догмат о триедином боге, существующем в трёх лицах, или ипостасях: бога-отца, бога-сына и бога-духа святого) [смотри: 3, с. 323 – 324].
«Столь же непреложным, издавна достоверным, доказанным логосом служит для Платона {!?} история древних афинян и Атлантиды (Tim. {«Тимей»}...). В диалоге, специально посвящённом описанию острова атлантов, исторически правдивая, с точки зрения присутствующих, повесть Крития именуется логосом... Отметая всякое сомнение в абсолютной доказанности существования Атлантиды, здесь особенно подчёркивается, что «рассуждения» (logoys) о небесных и божественных предметах одобряются при «малейшей их вероятности» наряду с придирчивой проверкой того, что рассказывается о «смертном и человеческом»...» [16, с. 73].
Диоген Лаэрций так рекомендует обращаться с диалогами Платона {!?}:
«Истолкование его диалогов разделяется на три части: во-первых, надобно выяснить, в чём состоит каждое из его высказываний; затем – для чего оно высказано: для развития мысли или для образности, чтобы подкрепить догму или чтобы оспорить собеседника, и, в-третьих, соответствует ли оно истине» [2, III 65].
Сообщение Солона об Атлантиде Платон (!? или другой автор) вложил в уста престарелого Крития, деда тирана Крития (в период «Тирании тридцати» в Афинах в 404 – 403 гг. до н. э.), дяди Платона. Этот Критий десятилетним мальчиком слышал рассказ своего 90-летнего деда (тоже Крития) Аминандру, которому, в свою очередь, рассказал прадед Кропид, родственник и друг Солона.
Известно, что Платон произошел из рода Солона, а Солон – из рода последнего афинского царя Кодра (VIII в. до н. э.). Младший Критий – Критий Афинский – двоюродный дядя Платона и, как и сам Платон, ученик Сократа. Критий Афинский – известный философ, поэт, оратор, политик. Принадлежа к кругу Сократа, он принимал участие в олигархическом перевороте в Афинах 411 года до н. э.
После восстановления демократии, когда Алкивиад второй раз был удалён из Афин, самому Критию тоже пришлось уйти в изгнание (406 г. до н. э.). Он жил в Фессалии, вёл и там политическую игру и вернулся в Афины ярым приверженцем спартанского военно-аристократического строя. Проспартанская ориентация Крития позволила ему возглавить так называемую «тиранию тридцати» после захвата Афин спартанским навархом (начальником флота) Лисандром (404 г. до н. э.).
Верхушка заговорщиков, пришедшая к власти с благословения Лисандра, правила Афинами немногим более года, изгоняя и казня непокорных. В период власти «тридцати тиранов» Сократ исполнял должность притана (члена) афинского совета; Хармид, младший брат матери Платона (которому когда-то порекомендовал заняться политикой Сократ), был в числе «тридцати»; Критий, дядюшка Платона, пытался и его втянуть в олигархическую политику, но Платон решительно этому воспротивился. Считается, что к этому времени Алкивиада уже не было на свете: он был убит (якобы, в 404 г. до н. э.) или в Малой Азии, или во Фракии (кем именно доподлинно неизвестно).
Власть «тридцати тиранов» потерпела крах в 403 году до н. э., когда Критий и Хармид погибли в сражении с Фрасибулом, стратегом и главой афинской демократии. Получается, что ко времени появления диалогов «Тимей» и «Критий» (как полагают, вероятно, в 366 - 361 гг. до н. э., то есть, в промежутке между второй и третьей поездками Платона в Сиракузы) прошло более 40 лет со дня гибели Крития Афинского, внука Крития, действующего лица диалогов. Привлечение престарелого Крития в качестве лица, излагающего притчу об Атлантиде, ещё более остро ставит перед нами вопросы: как и почему история, рассказанная Солоном своим родственникам после возвращения из Египта, была впервые обнародована только спустя более двух столетий?
Это произошло, судя по тексту «Тимея», во время праздника (по версии некоторых авторов, во время Панафинеи в честь богини Афины Городской – покровительницы Афин).
Под председательством Сократа Критий и Тимей из Локр Италийских и сделали устные сообщения, которые потом вошли в тексты «Тимея» и «Крития».
В диалог «Тимей» были включены первая часть рассказа Крития (он первым рассказывал) и доклад Тимея об устройстве мира и о строении вещества [смотри: 13, c. 400 - 480].
«Правда, сам Тимей, выступающий в данном случае в качестве профессора, читающего лекцию об устройстве мироздания, является, по всем данным, представителем пифагорейской школы. Однако до сих пор неясно, существовал ли Тимей как историческая личность или же он был фиктивным персонажем, придуманным Платоном {!?} для того, чтобы не делать автором космологических и физических теорий его обычного героя – Сократа, ибо это слишком не вязалось бы с образом последнего. Во всяком случае, другие философы того времени (например, Аристотель и его ученики - Теофраст, Евдем и прочие) ничего о Тимее не сообщают. Сочинение же «О мировой душе», которое начиная со II века н. э. приписывалось Тимею, представляет собой всего лишь сокращённое и малокомпетентное изложение платоновского «Тимея», составленное в позднеэллинскую эпоху и не имеющее самостоятельного значения» [16, с. 164].
В присутствии героев диалогов (Сократа, Тимея, и Гермократа, полководца из Сицилии, правителя Сиракуз в годы Пелопоннесской войны) Критий и сообщил Сократу и другим «то, что слышал как древнее сказание из уст человека, который сам был далеко не молод. Да, в те времена нашему деду {тоже Критию} было, по собственным его словам, около девяносто лет, а мне – самое большее десять» [13, с. 404].
Это «сказание, хоть и весьма странное, но, безусловно, правдивое, как засвидетельствовал некогда Солон, мудрейший из семи мудрецов», о героических подвигах афинян в древнейшие времена [смотри: 13, с. 404].
В начале диалога «Тимей» Сократ говорит: «Один, два , три – а где же четвёртый из тех, что вчера были нашими гостями, любезный Тимей, а сегодня взялись нам устраивать трапезу?»
Под «трапезой» Сократ понимает «словесное угощение», что явствует из его слов: «Посовещавшись между собой, вы согласились отдарить меня словесным угощением сегодня; и сейчас я, как видите, приготовился к нему и с нетерпением его ожидаю» [13, с. 400, с. 403].
Кто же был четвёртым из тех, кто, как говорит Сократ, «вчера были нашими гостями»? Почему его не называют ни Сократ, ни его собеседники?. Накануне («вчера») Сократ рассказал «четвёрке» гостей о своём «наброске государственного устройства». И теперь Сократ просит своих гостей: «мне было бы приятно послушать описание того, как это государство ведёт себя в борьбе с другими государствами, как оно достойным его образом вступает в войну, как в ходе войны его граждане совершают то, что им подобает, сообразно своему обучению и воспитанию, будь то на поле брани или в переговорах с каждым из других государств» [13, с. 402].
Гермократ обещает Сократу: «Конечно же, Сократ, как сказал наш Тимей, у нас не будет недостатка в усердии, да мы и не нашли бы никакого себе объяснения, если бы отказались. Ведь и вчера, едва только мы вошли к Критию, в тот покой для гостей, где и сейчас проводим время, и даже на пути туда, мы рассуждали об этом самом предмете. Критий тогда ещё сообщил нам одно сказание, слышанное им в давнее время. Расскажи-ка теперь его и Сократу, чтобы он помог нам решить, соответствует ли оно возложенной на нас задаче или не соответствует» [13, с. 403 – 404].
По словам Крития (диалог «Тимей») египетские жрецы говорили Солону:
«Между тем, Солон, перед самым большим и разрушительным наводнением государство, ныне известное под именем Афин, было и в делах военной доблести первым, и по совершенству своих законов стояло превыше сравнения; предание приписывает ему такие деяния и установления, которые прекраснее всего, что нам известно под небом... Законы твоих предков ты можешь представить себе по здешним: ты найдёшь ныне в Египте множество установлений, принятых в те времена у вас, и прежде всего сословие жрецов, обособленное от всех прочих, затем сословие ремесленников, в котором каждый занимается своим ремеслом, ни во что больше не вмешиваясь, и, наконец, сословия пастухов, охотников и земледельцев; да и воинское сословие, как ты, должно быть, заметил сам, отделено от прочих, и членам его закон предписывает не заботиться ни о чём, кроме войны. Добавь к этому, что снаряжены наши воины щитами и копьями, этот род вооружения был явлен богиней, и мы ввели его у себя первыми в Азии, как вы – первыми в ваших землях. Что касается умственных занятий, ты и сам видишь, какую заботу о них проявил с самого начала наш закон, исследуя космос и из наук божественных выводя науки человеческие, вплоть до искусства гадания и пекущегося о здоровье искусства врачевания, а равно и всех прочих видов знания, которые стоят в связи с упомянутыми...
Из великих деяний вашего государства немало таких, которые известны по нашим записям и служат предметом восхищения; однако между ними есть одно, которое превышает величием и доблестью все остальные. Ведь по свидетельству наших записей, государство ваше положило предел дерзости несметных воинских сил, отправлявшихся на завоевание всей Европы и Азии, а путь державших от Атлантического моря. Через море это в те времена возможно было переправиться, ибо ещё существовал остров, лежавший перед тем проливом, который называется на вашем языке Геракловыми Столпами.
Этот остров превышал своими размерами Ливию и Азию, вместе взятые, и с него тогдашним путешественникам легко было перебраться на другие острова, а с островов - на весь противолежащий материк, который охватывал то море, что и впрямь заслуживает такое название (ведь море по эту сторону упомянутого пролива является всего лишь заливом с узким проходом в него, тогда как море по ту сторону пролива есть море в собственном смысле слова, равно как и окружающая его земля воистину и вполне справедливо может быть названа материком).
На этом-то острове, именовавшемся Атлантидой, возникло удивительное по величине и могуществу царство, чья власть простиралась на весь остров, на многие другие острова и на часть материка, а сверх того, по эту сторону пролива они овладели Ливией вплоть до Египта и Европой вплоть до Тиррении {Тирренского моря, то есть, включая Апеннинский полуостров}. И вот вся эта сплочённая мощь была брошена на то, чтобы одним ударом ввергнуть в рабство и ваши и наши земли и все вообще страны по эту сторону пролива. Именно тогда, Солон, государство ваше явило всему миру блистательное доказательство своей доблести и силы: всех превосходя твёрдостью духа и опытностью в военном деле, оно сначало встало во главе эллинов, но из-за измены союзников оказалось предоставленным самому себе, в одиночестве встретилось с крайними опасностями и всё же одолело завоевателей и воздвигло победные трофеи. Тех, кто ещё не был порабощён, оно спасло от угрозы рабства; всех же остальных, сколько ни обитало нас по эту сторону Геракловых столпов, оно великодушно сделало свободными. Но позднее, когда пришёл срок для невиданных землетрясений и наводнений, за одни ужасные сутки вся ваша воинская сила была поглощена разверзнувшейся землёй; равным образом и Атлантида исчезла, погрузившись в пучину. После этого море в тех местах стало вплоть до сего дня несудоходным по причине обмеления, вызванного огромным количеством ила, который оставил после себя осевший остров».
Ну, вот я и пересказал тебе, Сократ, возможно короче то, что передавал со слов Солона старик Критий. Когда ты вчера говорил о твоём государстве и его гражданах, мне вспомнился этот рассказ, и я с удивлением заметил, как многие твои слова по какой-то поразительной случайности совпадают со словами Солона... Ведь в своё время я выслушивал всё это с таким истинно мальчишеским удовольствием, а старик {дед Критий} так охотно давал разъяснения в ответ на мои всегдашние расспросы, что рассказ неизгладимо запечатлелся в моей памяти, словно выжженная огнём по воску картина. А сегодня рано поутру я поделился рассказом вот с ними, чтобы им тоже, как и мне, было о чём поговорить. Итак, чтобы наконец-то дойти до сути дела, я согласен, Сократ, повторить моё повествование уже не в сокращённом виде, но со всеми подробностями, с которыми сам его слышал. Граждан и государство, что были тобою вчера нам представлены как в некоем мифе, мы перенесём в действительность и будем исходить из того, что твоё государство и есть вот эта наша родина, а граждане, о которых ты размышлял, суть вправду жившие наши предки из рассказов жреца. Соответствие будет полное, и мы не погрешим против истины, утверждая, что в те-то времена они и жили. Что же, поделим между собой обязанности и попытаемся сообща должным образом справиться с той задачей, что ты нам поставил. Остаётся поразмыслить, Сократ, по сердцу ли нам такой предмет или вместо него нужно искать какой-либо иной.
Сократ. Да что ты, Критий, какой же предмет мы могли бы предпочесть этому? Ведь он как нельзя лучше подходит к священнодействиям в честь богини, ибо сродни ей самой; притом важно, что мы имеем дело не с вымышленным мифом, но с правдивым сказанием. Если мы его отвергнем, где и как найдём мы что-нибудь лучше? Это невозможно. Так в добрый час! Начинайте, а я в отплату за мои вчерашние речи буду молча вас слушать.
Критий. Если так, узнай же, Сократ, в каком порядке будем мы тебя угощать. Мы решили, что, коль скоро Тимей являет собою среди нас самого глубокого знатока астрономии и главнейшим своим занятием сделал познание природы всех вещей, он и будет говорить первым, начав с возникновения космоса и закончив природой человека. После него - мой черёд; я как бы приму из его рук людей, которые в его речи претерпят рождение, а от тебя некоторых из них получу ещё и с превосходным воспитанием. Затем в соответствии с Солоновым рассказом и законоположением я представлю их на наш суд, чтобы добиться для них права гражданства, исходя из того, что они и есть те самые афиняне былых времён, о которых после долгого забвения возвестили нам священные записи, и в дальнейшем нам придётся говорить о них уже как о наших согражданах и подлинных афинянах.
Сократ. Я вижу, вы собираетесь отблагодарить меня сполна и щедро! Что ж, Тимей, тебе, кажется, пора говорить, по обычаю сотворив молитву богам» [13, с. 407 - 411].
Дальше в диалоге «Тимей» следуют предварительные замечания Тимея и Сократа и доклад Тимея. Мы не будем пересказывать или цитировать его доклад, а предоставим место выводу, который сделал, изучая диалог «Тимей», И.Д. Рожанский:
«{В}… рассуждениях, изложенных на небольшом числе страниц всего лишь одного сочинения – «Тимея», неожиданно появляются идеи, нашедшие развитие в ряде областей науки, о которых античность не имела ни малейшего представления: в атомной физике, молекулярной химии, теории элементарных частиц, теории фазовых превращений… Атомистическая концепция, изложенная в «Тимее» Платона, не только стоит особняком в античной науке: она представляет собой поразительное, уникальное и в каких-то отношениях провидческое явление в истории европейского естествознания» [16, с. 170 - 171].
Не можем не высказать в связи с этой оценкой и скептические замечания: во всём незрелом и даже примитивном, например, в лепете ребёнка, всегда можно найти нечто, которое можно интерпретировать соответствующим образом. Интересно то, что об этом же говорит и сам автор в начале статьи:
«Дело заключается в том, что в высказываниях Платона {почему Платона, а не самого Тимея?} об элементарных структурных единицах физических тел имеются черты, в тех или иных отношениях близкие стилю мышления современных физиков... {Всего лишь!}. Ни о каком непосредственном влиянии античных натурфилософских построений на науку нашего времени говорить не приходится» [16, с. 146].
«В «Тимее» показано устроение с помощью ума-демиурга души космоса, изображённого в виде совершенного живого существа, а также создание индивидуальных душ... {В} «Тимее» математика оказывается единственным средством достоверного изображения творчества ума-демиурга; идеи-числа вмещают у позднего Платона {!?} всю полноту подлинного бытия» [3, с. 497].
Может быть, уместно ставить вопросы: не является ли атомистика, преподнесённая в «Тимее», сочинением реально существовавшего Тимея, который и переработал идеи Демокрита в соответствии с пифагорейским (числовым) видением мира? Не имеют ли атомистика Демокрита и её «модифицированная» версия в «Тимее» общий первоисточник, происходящий из Египта и «добытый» либо Фалесом, либо Солоном, либо Демокритом?
По Диогеновой «классификации» «Тимей» - и теоретический диалог (причём физический и логический одновременно), и практический (этический и политический – тоже одновременно). Это было бы объяснимо, если бы, действительно, диалог «Тимей» был посвящён изложению системы взглядов, идей (мировоззрения).
В этом пункте мы подвергаем сомнению вывод философа А.Ф. Лосева о «Тимее» как о «систематическом очерке мировоззрения Платона».    
В диалоге «Критий» рассказ об Атлантиде ведёт Критий. Даже его конспект займёт слишком много места, поэтому мы ограничимся только несколькими важными (с нашей точки зрения) цитатами.
«Прежде всего вкратце припомним, - так начинает свой рассказ Критий во втором диалоге, - что, согласно преданию, девять тысяч лет {!?} тому назад была война между теми народами, которые обитали по ту сторону Геракловых столпов, и всеми теми, кто жил по сю сторону: об этой войне нам и предстоит поведать. Сообщается, что во главе последних вело войну, доведя её до самого конца, наше государство, а во главе первых – цари острова Атлантиды; как мы уже упоминали, это некогда был остров, превышавший величиной Ливию и Азию, ныне же он провалился вследствие землетрясений и превратился в непроходимый ил, заграждающий путь мореходам, которые попытались бы плыть от нас в открытое море, и делающий плавание немыслимым... Как известно, боги поделили между собой по жребию все страны земли. Сделали они это без распрей: … Гефест и Афина, имея общую природу как дети одного отца и питая одинаковую любовь к мудрости и художеству, соответственно получили и общий удел – нашу страну, по своим свойствам благоприятную для взращивания добродетели и разума; населив её благородными мужами, порождёнными землёй, они вложили в их умы понятие о государственном устройстве. Имена их дошли до нас, но дела забыты из-за бедствий, истреблявших их потомков, а также за давностью лет… имена Кекропа, Эрехтея, Эрихтония, Эрисихтона и большую часть других имён, относимых преданием к предшественникам Тесея, а соответственно и имена женщин, по свидетельству Солона, назвали ему жрецы, повествуя о тогдашней войне» [13, c. 483 - 484].
Далее следует подробное описание занятий афинских граждан, их земель, а для большей достоверности расказа Солон приводит геологическую историю Эллады.
«Теперь, что касается их противников и того, как шли дела последних с самого начала… Посейдон, получив в удел остров Атлантиду, населил её своими детьми, зачатыми от смертной женщины, примерно вот в каком месте: от моря и до середины острова простиралась равнина, если верить преданию, красивее всех прочих равнин и весьма плодородная, а опять-таки в середине этой равнины, примерно в пятидесяти стадиях {около 9 км} от моря, стояла гора, со всех сторон невысокая. На этой горе жил один из мужей, в самом начале произведённых там на свет землёю, по имени Евенор, и с ним жена Левкиппа; их единственная дочь звалась Клейто. Когда девушка уже достигла брачного возраста, а мать и отец её скончались, Посейдон, воспылав вожделением, соединяется с ней; …произведя на свет пять раз по чете близнецов мужского пола, Посейдон взрастил их и поделил весь остров Атлантиду на десять частей… имя того, кто первым получил тогда царство, было Атлант. Близнецу, родившемуся сразу после него и получившему в удел крайние земли острова со стороны Геракловых столпов вплоть до нынешней страны гадиритов, называемой по тому уделу, было дано имя, которое можно было бы передать по-эллински как Евмел, а на туземном наречии - как Гадир… От Атланта произошёл особо многочисленный и почитаемый род…» [13, с. 487 - 488].
Дальше в диалоге идёт описание хозяйства Атлантиды и её природных богатств.
«Пользуясь этими дарами земли, цари устроили святилища, дворцы, гавани и верфи и привели в порядок всю страну, придав ей следующий вид» [13, с. 489].
В диалоге подробно описывается расположение и устройство столицы атлантов.
«Остров, на котором стоял дворец {царей}, имел пять стадиев {примерно 925 м} в диаметре; этот остров, а также земляные кольца и мост шириной в плетр {примерно 31 м} цари обвели круговыми каменными стенами и на мостах у проходов к морю всюду поставили башни и ворота… Весь этот край лежал очень высоко и круто обрывался к морю, но вся равнина, окружавшая город и сама окружённая горами, которые тянулись до самого моря, являла собой ровную гладь, в длину три тысячи стадиев {примерно 555 км}, а в направлении от моря к середине – две тысячи {примерно 370 км}… {Равнина} являла собой продолговатый четырёхугольник, по большей части прямолинейный, а там, где его форма нарушалась, её выправили, окопав со всех сторон каналом… он был прорыт в глубину на плетр {примерно 31 м}, ширина на всём протяжении имела стадий {примерно 185 м}, длина же по периметру вокруг всей равнины была десять тысяч стадиев {примерно 1850 км}. Принимая в себя потоки, стекавшие с гор, и огибая равнину, через которую он в различных местах соединялся с городом, канал изливался в море. От верхнего участка канала к его участку, шедшему вдоль моря, были прорыты прямые каналы, почти в сто футов {30...40 м} шириной, причём они отстояли друг от друга на сто стадиев {примерно 18,5 км}. Соединив их между собой и с городом косыми протоками, по ним переправляли к городу лес с гор и разнообразные плоды…
{Стадий – древнегреческая мера длины, колебавшаяся, в зависимости от местности, где эту меру применяли, от 150 до 190 м (здесь принят стадий = 184,97 м, примерно 185 м); аттический стадий равнялся 178 метрам, римский – 185 метров. Фут – мера длины, соответствующая длине ступни человека; в разных странах она имеет различную величину; в России фут употреблялся как единица длины до введения метрической системы; российский (и английский) фут принимался равным 12 дюймам, то есть 30, 479 см.}
Что касается числа мужей, пригодных к войне, то здесь существовали такие установления: каждый участок равнины должен был поставлять одного воина-предводителя, причём величина каждого участка была десять на десять стадиев {примерно 1,85 км на 1,85 км}, а всего участков насчитывалось шестьдесят тысяч; а те простые ратники, которые набирались в несчётном числе из гор и из остальной страны, сообразно с их деревнями и местностями распределялись по участкам между предводителями…
Каждый из десяти царей в своей области и в своём государстве имел власть над людьми и над большей частью законов, так что мог карать и казнить любого, кого пожелает; но их отношения друг к другу в деле правления устроялись сообразно с Посейдоновыми предписаниями, как велел закон, записанный первыми царями на орихалковой стеле, которая стояла в средоточии острова – внутри храма Посейдона… В продолжение многих поколений, покуда не истощилась унаследованная от бога природа, правители Атлантиды повиновались Законам и жили в дружбе со сродным им божественным началом; они блюли истинный и во всём великий строй мыслей, относились к неизбежным определениям судьбы и друг к другу с разумной терпеливостью, презирая всё, кроме добродетели, ни во что не ставили богатство и с лёгкостью почитали чуть ли не за досадное бремя груды золота и прочих сокровищ… Пока они так рассуждали, а божественная природа сохраняла в них свою силу, всё их достояние, нами описанное, возрастало. Но когда унаследованная от бога доля ослабела, многократно растворяясь в смертной примеси, и возобладал человеческий нрав, тогда они оказались не в состоянии долее выносить своё богатство и утратили благопристойность. Для того, кто умеет видеть, они являли собой постыдное зрелище, ибо промотали самую прекрасную из своих ценностей; но неспособным усмотреть, в чём состоит истинно счастливая жизнь, они казались прекраснее и счастливее всего как раз тогда, когда в них кипела безудержная жадность и сила. И вот Зевс, бог богов, блюдущий законы, хорошо умея усматривать то, о чём мы говорили, помыслил о славном роде, впавшем в столь жалкую развращённость, и решил наложить на него кару, дабы он, отрезвев от беды, научился благообразию. Поэтому он созвал всех богов в славнейшую из их обителей, утверждённую в средоточии мира, из которой можно лицезреть всё причастное рождению, и обратился к собравшимся с такими словами…» [13, с. 490 - 495].
На этом обрывается диалог Платона {!?} «Критий».
Л. Зайдлер пишет: "Таким образом, неизвестно, что сказал Зевс на собрании богов и каким был дальнейший ход событий. Мы можем только предполагать, что на этом собрании было решено погубить Атлантиду, следствием чего явилась самая ужасная катастрофа за всё время существования человечества на Земле" [1, с. 33 – 40].
Вывод Зайдлера не бесспорен: олимпийские боги могли предложить другое «лекарство» для исправления атлантов.
Ямвлих из Халкиды (Сирия) (не позже 280, вероятно, в 245 – около 330 гг.) - античный философ-неоплатоник, ученик, а затем оппонент Порфирия (234 – между 301 и 305 гг.), написал после смерти своего учителя сочинения, составившие его оригинальный вклад в неоплатоническую философию: «О богах», «О речи Зевса в «Тимее», «Халдейская теология», «Платонова теология», «О символах» и другие. Вероятно, Ямвлиху принадлежит сочинение «О египетских мистериях» [смотри: 3, с. 817].
Хотя «миф» об Атлантиде излагал Критий, его главным действующим лицом является Солон. Именно ему, как говорит Критий, египетские жрецы сообщили сведения об Атлантиде. Был ли в Египте сам Платон? О путешествиях Платона в источниках о нём что-то «напутано». Исторически доказанным считается его путешествие в Южную Италию и на Сицилию в 389 году до н. э., где он имел общение с пифагорейцами. В 366 и 361 годах до н. э. он, как будто, совершил ещё две поездки в Сицилию [смотри: 2, с. 614].
О целях и результатах этих «визитов» будет рассказано во второй книге в главе 5 («Платон»).
Что касается посещения Платоном Египта, а также Кирен (побережье Ливии), то сведения об этом неопределённы и противоречивы [смотри: 2, с. 509].
Олимпиодор в небольшом труде «Жизнь Платона» довольно «уверенно» сообщает: «Следует также знать, что ездил он и в Египет к тамошним жрецам и у них изучил их священные науки. Оттого он и в «Горгии» {одном из диалогов} говорит: «Клянусь псом, этим египетским богом…». Дело в том, что, как эллины {греки} почитают статуи, так египтяне почитают животных, видя в них символ того божества, которому они посвящены» [2, с. 448].
Анализируя изложенные выше сведения, мы можем сделать несколько предположений.
Во-первых, четвёртым лицом, отсутствующим во второй встрече с Сократом, мог быть Алкивиад, который, как станет яснее из последующего изложения его «истории», находился в особом положении, которое грозило опасностью не только ему, но и другим лицам, с которыми он встречался.   
Во-вторых, причина утаивания рассказа об Атлантиде (или, во всяком случае, нежелание его широкого распространения) и Солоном, и его потомками, может иметь вполне правдоподобное объяснение.
По-существу, в руках Солона (и других, кому был известен «миф» или «логос» о столкновении двух великих древних государств или народов) находился выбор, какое государство подразумевать под «Афинами» (хотя египетские жрецы прямо указывали на Афины Солона) и какое – под названием «Атлантида». И, если относительно Афин вроде более или менее можно согласиться, что современные Солону афиняне - потомки древних афинян, то с атлантами - дело сложнее.
В тексте диалогов нет точных сообщений, которые позволили бы, хотя бы приблизительно, определить, что с ними, атлантами, сталось и кто их потомки. Именно в этом (в принятии или назначении «наследников» древней битвы) значение мифа или логоса об Атлантиде.
Рассказ Солона имеет большой политический вес, и это, повидимому, понимал и Солон, понимали и участники встречи с Сократом (или авторы мифа, написанного в форме «сократовых» или «платоновых» диалогов на фоне выдуманной встречи реальных действующих политических лиц: Сократа, Крития, Тимея, Гермократа и Алкивиада). Потомками атлантов, например, вполне могли оказаться «вечные» соперники Афин на гегемонию в эллинском мире – спартанцы. И уже здесь может оказаться основная дилемма: знала ли об этом сама Спарта? К примеру, если бы афиняне (Солон и другие) услужливо сообщили всему эллинскому миру (и спартанцам в том числе) об этом, то не оказали бы они «медвежью услугу» родному городу: ведь спартанцев воодушевило бы такое историческое прошлое и подвигнуло на реванш. Представляется, что «миф об Атлантиде» действительно относился к тайному знанию, не подлежащему передаче его непосвящённым. Однако именно за такие знания и ценили властители философов, приглашая их к своему двору. В конце концов, древний миф мог «взять на вооружение» властитель государства, народ которого вовсе не находился в «родственных отношениях» с атлантами. «Заряд» исторической значимости, исходящий от Атлантиды, мог сооблазнить амбициозного владыку взять на себя историческую роль потомка могучей древней расы. Нельзя не учитывать при этом и обыкновенные подражание и соперничество, столь распространённые в межличностных, международных и межгосударственных отношениях. Примеров этому в истории очень много. Ниже мы обратим внимание Читателя на подражания, например, Александру Македонскому, и соперничество, например, между афинянином Алкивиадом и спартанцем Лисандром.         
В-третьих, в связи с вышесказанным, в особом освещении оказываются родственные нити, существующие между греческими олимпийскими богами и древними спартанскими царями, а также законодательная деятельность легендарного спартанского царя Ликурга.
«Кто-то спросил Сократа, какой образ жизни он считает лучшим для мужчины. Он отвечал: «Хорошую жизнь». Тот спросил опять, не относит ли он к образу жизни также и счастье. Сократ отвечал: «Нет, на мой взгляд, случай и деятельность - понятия совершенно противоположные: если человек не ищет, а случайно находит что-нибудь нужное, это я считаю счастьем; а если он путём изучения и упражнения исполняет что-нибудь хорошо, это я признаю хорошей деятельностью, и кто ведёт такой образ жизни, тот, мне кажется, хорошо живёт. Лучшие и всего более угодные богам люди, - говорил он, - это те, кто хорошо исполняет свою работу: в области земледелия - земледельческую, в области государственной деятельности - государственную; а кто ничего хорошо не делает, - говорил он, - тот никуда не годен и богам не угоден» (Ксенофонт. Воспоминания о Сократе) [12, с. 3585].
Однако ни самого Сократа, ни его ученика Платона, ни многих других античных философов, которые занимались «хорошей деятельностью», мы, к сожалению, не можем назвать ни счастливыми, ни достигшими благополучия.


2. СОЛОН.   

«Чтобы стать великим человеком,
нужно уметь искусно пользоваться
всем, что предлагает судьба».
(Франсуа де Ларошфуко. Максима 343)
«Солон рассказывал, что когда он в своих странствиях прибыл… {в Египет}, его приняли с большим почётом; когда же он стал расспрашивать о древних временах самых сведущих среди жрецов, ему пришлось убедиться, что ни сам он, ни вообще кто-либо из эллинов, можно сказать, почти ничего об этих предметах не знает» [13, «Тимей», с. 405].
Солон (лат. Solo) (около 638 – около 559 гг. до н. э.), афинянин, сын Эксекестида с Саламина, – «мудрейший из мудрых» (второй, после Фалеса, в древнем «списке» мудрецов), знаменитый законодатель и популярный поэт.
Биографию Солона написал греческий писатель-моралист Плутарх из Херонеи (Беотия), живший в начале нашей эры (около 46 – около 126 гг.). В основу плутарховой биографии Солона легли сочинения историка Фанния Лесбосского (вторая половина IV века до н. э.), младшего современника Аристотеля.
Согласно Плутарху, Солон происходил из древнего царского рода Кодридов, который вследствие обеднения превратился в захудалый знатный род, подобный тем, из которых в других городах выходило большинство эсимнетов («посредников») и тиранов. Отец Солона вследствие щедрости и доброты сильно подорвал своё состояние, так что его сыну для поправления дел пришлось заниматься торговлей, причём большую часть жизни Солон провёл в торговых странствиях.
Солон, - сообщает Аристотель («Афинская полития»), - по происхождению и значению своему был одним из первых, по имуществу же и роду занятий принадлежал к среднему классу.
Первым стремлением Солона, - говорит Плутарх, - было желание разбогатеть.
«Мне очень хочется, - говорил Солон, - быть богатым. Мне очень хочется быть богатым, но мне не хочется толстеть от нечестно нажитого... Есть много богатых и дурных людей. Но есть много и честных бедняков. Лично я никогда не поменял бы добродетели на богатство. Она всегда останется с нами, тогда как богатство переходит из рук в руки» (Плутарх, Солон)».
В качестве представителя интересов торговых кругов Солон настаивал на овладении островом Саламином, расположенным против Афин при выходе в море и находившимся в то время под властью Мегар. Подробности и хронология этого события, равно как и борьбы Афин с Митиленами из-за расположенного в Троаде и представлявшего ключ к Пропонтиде (Мраморное море) и затем к Эвксинскому понту («Гостеприимное море» - Чёрное море) города Сигея, неясны и определяются различно. Большинство исследователей относит и то, и другое события к досолоновскому времени, а Белох – ко времени Писистрата. Несомненно однако участие Солона в этих первых проявлениях внешней агрессии Афин, о чём свидетельствуют отрывки его «Элегии».
Эд. Мейер полагает, что именно роль, сыгранная Солоном в овладении Саламином, послужила ступенью к его возвышению и избранию в архонты. Так это или не так, но, во всяком случае, именно в качестве представителя средних, умеренных городских торговых кругов, в качестве «посредника» (Аристотель), «посредника и законодателя» (Плутарх) с добавлением характерного термина --- «примирителя» - Солон был избран в архонты [смотри: 4, с. 63; 24, с. 187].
О борьбе Афин за остров Саламин (предположительно, около 600 г. до н. э.) мы расскажем ниже, в главе 3 («Мудрецы»).
«Солон был избран {594 г. до н. э.} архонтом {высшим должностным лицом в Афинах} и вместе с тем «посредником и законодателем» {афинской республики}. Ему в это время 43…45 лет. Выбор его удовлетворил всех. Богатые знали его как человека зажиточного, а бедные как честного…, диктатуру Солона одобрил и дельфийский оракул…» [4, с. 64].
«По обычаю, перед вступлением в должность Солон испросил совета у оракула Аполлона в Дельфах. Ответ жрецов от имени бога был таков:
Сев посреди корабля, выполняй ты кормчего дело,
Много афинян тогда выйдут на помощь тебе» [21, с. 38].
Начало политической деятельности Солона в Афинах связано с так называемой сейсахтией («снятием бремени»), то есть освобождением от кабалы людей и имуществ. Дело в том, что многие занимали деньги под залог самих себя и потом по безденежью попадали в кабалу. Солон первый отказался от долга в семь талантов, который причитался его отцу, и этим побудил к тому же самому и остальных. Закон этот был назван «снятие бремени».
Существует античный анекдот о друзьях Солона, которые, узнав о предстоящем сложении долгов, заняли значительные денежные суммы и на эти суммы приобрели себе земельные владения [смотри: 2, I 45; 24. с. 188].
Как следует из сообщений Аристотеля и Плутарха, именно ссуды под залог земли или личности составляли доминирующую, если, быть может, и не исключительную, форму задолженности в досолоновскую эпоху и что закон Солона своим остриём был направлен именно против крупного землевладения. Другим законом Солона воспрещалось обладание земельной собственностью свыше определённой нормы. Что меры Солона нанесли удар крупному землевладению, видно из того, что после них в Афинах исчезают «шестидольники» (гектиморы), которые с этого времени становятся или мелкими собственниками, или свободными арендаторами. После Солона вся Аттика становится страной среднего и мелкого землевладения, и, например, в следующем столетии самые крупные земельные владения не превышали нескольких десятков гектаров.
Первый писаный свод законов для Афин составил архонт Драконт (или иначе Дракон) примерно в 620 году до н. э.. Законы Драконта отличались крайней жестокостью. От имени Дракона пошло выражение: «драконовские законы», то есть жестокие и бездушные.
«Говорят, что когда самого законодателя {Дракона} спросили, почему почти за все преступления он назначил смертную казнь, он ответил, что незначительные из них, по его мнению, заслуживают этого наказания, для крупных же он не мог придумать большего» [4, с. 57].
«Законодательство Дракона, представлявшее, повидимому, прежде всего запись существовавших обычных норм и вносившее мало нововведений, ни в какой мере не могло смягчить классовых противоречий, достигших к концу столетия {то есть к началу V в. до н. э.} крайнего обострения.
«Народ, - говорит Аристотель, - восстал против знатных. Смута была сильная, и долгое время одни боролись против других» [24, с. 186].
«Солон пересмотрел, исправил и дополнил законы Дракона... Законы Солона были написаны на нескольких деревянных досках, вставленных в квадратные рамы, вращавшиеся на осях («аксонах»), и выставлены на площади».
Часть законов была также записана на каменных столбах («кирбах»).
Солон приказал снять долговые камни с полей, отменил уплату долгов и запретил закабаление. Взятые за долги земельные участки были возвращены их прежним владельцам. Часть граждан, проданных в рабство в чужие страны, была выкуплена на государственные деньги.
Значение реформ Солона состояло в том, что они подорвали власть эвпатридов. Последние были недовольны тем, что Солон поднял значение торговцев, ремесленников и мелких земельных собственников. Афинский же демос был недоволен Солоном, потому что не было произведено уравнения в земельной собственности и в правах. Хотя старые долги были отменены, но бедноте попрежнему не оставалось ничего другого как делать новые. Поэтому после реформы Солона народные волнения в Афинах не только не прекратились, а, наоборот, ещё более усилились [смотри: 4, с. 66, с. 70; 24, с. 188 – 189, с. 194 - 195].
Диоген Лаэрций пишет:
«Солон... первый завёл собрания девяти архонтов {«божественной девятки»} для собеседований (как говорит Аполлодор во II книге «О законодателях»). А когда начались раздоры, он не примкнул ни к городской стороне, ни к равнинной, ни к приморской {речь идёт о трёх партиях: «диакрии», «педиеи» и «паралии», спорившие за власть перед установлением в Афинах тирании Писистрата}» [2, I 58].
Согласно одному специальному закону, порядок, установленный законодательством Солона, должен был оставаться в силе нерушимым в течение 100 лет, причём ареопагу поручалось привлекать к суду всех покушавшихся на государственный переворот. Однако рассчитанные на столетие законы Солона в своём первоначальном виде не просуществовали и нескольких лет.
«Народ, - говорит Аристотель, - рассчитывал, что он произведёт передел всего, а знатные – что он вернёт опять прежний порядок или только немного его изменит. Но Солон воспротивился и тем, и другим».
Недовольство солоновой конституцией и связанные с этим брожения в Аттике были настолько сильны, что Солон в конце концов предпочёл удалиться из Афин под предлогом торговых операций в добровольное десятилетнее изгнание.
Спустя годы, Солон, подводя итоги своей политической деятельности, писал в «Элегиях»:
«Я силу с правдой сочетал, никого не обидел и никого не возвысил. Простому народу я дал столько власти, сколько следовало. Я не лишил его законных прав, но и не дал ему ничего лишнего. Не обидел я также и тех, кто имел в своих руках большие имущества и пользовался большим влиянием. Я стал, покрывая своим крепким щитом обе стороны, не давая ни одному из них перевеса…
Но конечно, теперь должны горько разочароваться все, возлагавшие большие надежды на «грабёж полей богатых». Они полагали, что я потерплю их насилия и буду спокойно смотреть на их противозаконные действия. Однако неправильно и плохо они думали. Поэтому вследствие разочарования в своих надеждах они теперь косо смотрят и сердятся на меня, как на своего врага. Но нет нужды. Что я хотел, то я и исполнил…
Не по нраву мне, чтобы в земле родной худым и благородным доля равная была… Суровым насилием я не загрязнил своего имени, не опозорил своей славы, и мне теперь не стыдно. Этим я надеюсь одержать большую победу над сердцами всех людей… Но представьте, что власть попала бы в другие руки, в руки «недоброго и алчного» человека (тирана), то ему едва ли удалось бы сдержать народ. Если бы тогда я пошёл по этому пути, то многих славных мужей лишился бы наш город… Народа не сдержал бы он, не снявши сливки с молока» (Солон. Элегии) [Цит. по: 4, с. 69].
«Солон сказал о своих афинянах: «Взятые отдельно, они идут путём лисицы, соединившись вместе, они лишаются рассудка» (Дройзен И.Г. История эллинизма)» [12, с. 18227].
«После того, - рассказывает Плутарх, - как законы вошли в силу, к Солону ежедневно стали являться во множестве посетители, как хвалившие, так и порицавшие его законы, советуя сделать в них известные поправки, кое-что вычеркнуть и кое-что прибавить. Многие не понимали его законов. Вследствие этого они просили его растолковать, объяснить и указать точный смысл каждого из них. Сознавая, как трудно всё это сделать и не желая возбуждать к себе недовольство сограждан, Солон решил совершенно отстраниться от общественной деятельности. Он понимал, что в серьёзном деле трудно угодить на всех. Поэтому, под предлогом, что торговые дела требуют его отъезда, он выпросил у афинян позволение, уехать на десять лет, и оставил родину в надежде, что за это время сограждане привыкнут к его законам» (Плутарх. Солон...)» [4, с. 69 - 70].
Солон же на самом деле отбыл в Египет (около 570 г. до н. э.) и жил там некоторое время в городе Канобе, крупной торговой гавани в устьте реки Нила [смотри: 21, с. 43].
«Греческие колонисты, торговцы и наёмники уже в VII веке до н. э. в большом количестве проникают в Египет. Египетские фараоны... усиленно вербуют греческих, главным образом ионийских, наёмников, поощряют торговлю греков с египтянами и способствуют греческой колонизации в Египте. В дельте возникают греческие колонии, как, например, Навкратис. Греческие философы и политические деятели Фалес, Анаксимандр, Демокрит и Солон путешествовали по Египту, стремясь овладеть знаниями и тысячелетней мудростью египетского народа {в основном в лице жречества}» [25, с. 134].
{Повидимому, Солон ещё до избрания его должностным лицом Афинского государства, занимаясь торговлей, побывал в Египте (может быть, и не один раз); не исключено, что Солон ещё тогда путешествовал по стране и интересовался не только сугубо торговлей, но и общественной жизнью и вопросами государственного управления.}
«Наиболее полный очерк истории и культуры древнего Египта сохранился у греческого историка Геродота, посвятившего вторую книгу своего обширного исторического труда древнему Египту.
Геродот [около 484 - около 425 гг. до н. э.] не знал древнеегипетского языка и иногда был вынужден черпать свои сведения у малоосведомлённых лиц... Описывая обычаи древних египтян, Геродот указывает на их своеобразие, которое можно объяснить в значительной мере тем, что древнеегипетская культура, возникнув в глубокой древности, в течение ряда тысячелетий развивалась самостоятельно. Геродот подробно останавливается на описании египетской религии и высоко оценивает египетскую культуру. Подчёркивая её достижения, он говорит, что египтяне первые установили особый календарь, разделив год на 12 частей, основываясь при этом на астрономических наблюдениях. Одновременно с этим Геродот правильно отмечает влияние древнего Египта на греческую культуру. Эта же мысль нашла своё яркое отражение в труде Гекатея [IV - III вв. до н. э.], который показал, что греческие законодатели во многом использовали опыт государственной организации Египта... Большое внимание уделил Геродот и политической истории древнего Египта. Он сохранил в своём труде предание о древнейшем основателе Египетского государства Мине, имя которого сохранилось в родословных египетских фараонов. Его рассказ о постройке пирамид фараонами IV династии, которые, угнетая народ, использовали для этой цели труд множества людей, отличается яркой красочностью. Значительно достовернее и подробнее его рассказ, описывающий события позднейшего времени – саисской и персидской эпох [VII - VI вв. до н. э.].
Диодор, живший в I веке до н. э., посетил Египет приблизительно на 400 лет позже Геродота, поэтому он не смог лично собрать столько ценных наблюдений над культурой древнего Египта, как Геродот. С другой стороны, Диодор смог использовать при составлении своего обширного труда по всеобщей истории много трудов различных греческих историков, как например, Гекатея Абдерского и Агатархида, к сожалению, относясь к ним недостаточно критически... Так, Диодор даёт подробное описание природных условий Египта и рассказывает о попытке фараона Нехо соединить каналом восточный рукав Нила с Красным морем. Он идеализирует государственный строй древнеегипетской деспотии, описывая особенности древнеегипетского законодательства и административного управления... Диодор с большой похвалой отзывается о древнеегипетских законах. Вообще Диодор даёт высокую оценку древнеегипетской культуре, указывая на то влияние, которое древний Египет оказал на античный мир...
В большом географическом и отчасти историко-географическом труде Страбона [около 63 г. до н. э. - около 20 г. н. э.] можно найти множество сведений о древнем Египте. Эти сведения касаются главным образом природы и населения Египта и соседних стран. Широко использовав труды своих предшественников, Страбон очень подробно описывает Нил, его разливы, систему естественного и искусственного орошения, растительность и животный мир Египта. Затем Страбон переходит к описанию хозяйственной жизни древних египтян. Особенно отмечает Страбон систему каналов и шлюзов, при помощи которых регулировали водоснабжение Фаюмского оазиса, одного из богатейших земледельческих районов Египта. Далее Страбон описывает оливководство, способы изготовления растительного масла, виноделие, отмечая, в частности, богатейший в хозяйственном отношении Арсинойский округ. Ценные сведения сообщает Страбон о племенах, живших по соседству с Египтом, в частности о племенах Эфиопии, отмечая низкий культурный уровень этих племён. Подобно Геродоту и Диодору, Страбон счёл необходимым указать на то влияние, которое культура древнего Египта оказала на Грецию. По словам Страбона, такие известные греческие учёные и философы, как Евдокс и Платон, долго жили в Египте и многому научились у египетских жрецов.
Большое значение для изучения египетской религии имеет книга Плутарха Херонейского [46 - 120 гг. н. э.] «Об Исиде и Осирисе», содержащая единственное полное сохранившееся до нашего времени описание широко распространённого в Египте и во всём античном мире мифа и культов богов природы Исиды и Осириса. Хотя Плутарх описывает египетскую религию в её поздней, сильно изменённой иноземными влияниями форме и рассматривает её сквозь призму своего собственного мировоззрения, пропитанного греко-восточной религиозной философией, однако его описание исторически ценно, так как оно основано на использовании большого количества источников, часть которых не сохранилась. Свидетельства Плутарха во многом подтверждаются египетскими источниками. Так, Плутарх, в полном соответствии с египетскими надписями, называет Осириса богом первородной влаги и олицетворением Нила. По его словам, «мудрые жрецы не только называют Нил Осирисом, а море Тифоном, но Осирисом считается у них вся влажная первостихия; её они считают причиной возникновения и сущностью семени».
Особое место среди античных авторов, писавших об Египте, занимает историк Манефон [IV - III вв. до н. э.]. Манефон был египетским жрецом (первосвященником) в царствование Птолемея I Сотера [305 - 283 гг. до н. э.] и Птолемея II Филадельфа [283 - 246 гг. до н. э.], когда Египет находился под сильным культурным влиянием греков. Благодаря своему высокому жреческому сану Манефон имел доступ к египетским храмовым архивам и библиотекам и мог подробно изучить древнеегипетские источники. Будучи приобщён к более высокой греческой образованности своего времени, он имел возможность подойти к составлению истории Египта во всеоружии знаний и критических методов, накопленных греческой наукой. К сожалению, труд Манефона в полном виде не сохранился. Дошли до нашего времени лишь краткие выдержки у некоторых поздних писателей, в частности у Иосифа Флавия [I в. н. э.] и Евсевия [IV в. н. э.]. Сохранился переданный позднейшими историками краткий конспект труда Манефона, содержащий перечень фараонов, объединённых в 30 династий, с краткими сведениями исторического характера и хронологическими датами. Однако эти скудные обломки исторического труда Манефона представляют большую научную ценность для восстановления политической истории и хронологии Египта. Некоторые выдержки из труда Манефона, как например, описание гиксосского завоевания, представляют большой исторический интерес, ибо они дополняют скудные источники этой эпохи... Однако современный учёный должен критически подходить к выдержкам из труда Манефона, учитывая факт их позднейшей переработки, а также своеобразие взглядов самого Манефона.
{По преданию, Манефон причастен к созданию культа Сераписа; он также считается автором многочисленных исторических и астрологических сочинений, из которых особенно важна «История Египта» на греческом языке [смотри: 2, с. 578].}
Значительно меньше сведений о древнем Египте сохранилось в трудах римских писателей и историков. Тацит, живший в I – II веках н. э., сохранил лишь бледные воспоминания о культуре древнеегипетского народа. Однако, говоря о древней стране пирамид, он описывает сохранившиеся до его времени гигантские развалины древних {египетских} Фив и те надписи, которые ещё сохранились на стенах древних полуразрушенных дворцов и храмов. По его словам, римляне, посещавшие Египет, могли ознакомиться с содержанием этих своеобразных надписей благодаря старым египетским жрецам, которые могли ещё переводить древние тексты. Далее Тацит описывает войны египетского царя Рамзеса и сообщает о той дани, которую египетские цари взимали с завоёванных стран. Перечни этой дани, как вполне справедливо сообщает Тацит, сохранились на стенах фиванских храмов.
Интересные сведения о древнем Египте и древнеегипетской культуре сообщает Аммиан Марцеллин [IV в. н. э.]. Он тоже описывает развалины древней столицы Египта – Фив, в частности, бассейны, огромные статуи и обелиски, а также своеобразные картинные надписи древних египтян. Аммиан Марцеллин особенно подчёркивает высокий уровень древнеегипетской культуры, наследие которой во многом было использовано греческими учёными, писателями и художниками в тот период, когда Александрия стала важным центром египто-греческой культуры» [25, с. 134 - 138].
Нил, одна из самых больших и полноводных рек мира (её длина 6 500, по другим данным – 6 671 км), образуется из слияния двух рек – Белого Нила, берущего начало из озёр Центральной Африки, и Голубого Нила, вытекающего из озера Тан и спадающего с горных вершин Абиссинии. Течение Нила в шести местах преграждается порогами.
Египтом называется только северная часть нильской долины. На запад от неё тянется Ливийская пустыня, на востоке долину Нила отделяет от Красного моря Аравийская пустыня. Если учесть, что через всю Северную Африку от Атлантического океана до Красного моря тянутся бесплодные пески пустыни Сахары, то легко представить географическую обособленность Египта и своеобразие природных условий в нильской долине.
Вначале египтяне, как и другие народы, жили отдельными родами. Общие дела (рытьё каналов для орошения полей и т. п.) объединили роды в общины, а из общин составились более крупные объединения – номы (по-гречески «округ, община» - ном). Более сильные и многолюдные семьи завладевали в номах лучшими землями, захватывали большую добычу, заставляли рабов и соплеменников работать на себя. Так образовалась в номах богатая и сильная знать. Остальные жители нома были крестьянами, они жили общинами, работали на своих полях и должны были платить подати начальнику нома – номарху. Номарх управлял всеми делами нома. Номы являлись своего рода маленькими самостоятельными царствами. Таких номов в Египте было около 40. Каждый ном имел своё название: «Сокол», «Змеиная гора», «Шакал», «Заяц», «Чёрная корова» и т. д. Наиболее слабые номы постепенно захватывались более сильными. Таким образом приблизительно к 3500 году до н. э. образовались два царства – Нижний Египет (в дельте Нила) и Верхний Египет (по среднему течению Нила). После долгой борьбы между этими царствами царь Верхнего Египта Менес завоевал Нижний Египет (около 3200 г. до н. э.). Менеса стали называть «царём Верхнего и Нижнего Египта».
«Греческие писатели сохранили воспоминание о древнем фараоне Менесе (Мине), который считался первым египетским царём и объединителем Египта. Эта легенда, очевидно, основывается на исторических фактах. В родословных египетских фараонов исторической эпохи первым помещается имя фараона Мины. Это же имя начертано на одной табличке, найденной в большой царской гробнице в Негада. Происходя из Тина, около Абидоса, Мина завоевал дельту и образовал единое Египетское государство. На стыке дельты и долины, в пункте, имеющем крупное стратегическое и экономическое значение, он построил свою укреплённую столицу, дав ей название «Белая стена». Это место было настолько удачно выбрано, что оно в течение всей египетской истории сохраняло первостепенное значение. Впоследствии здесь возникла столица Древнего царства – Мемфис. Объединение всего Египта в одно государство дало Мине возможность построить первые крупные оросительные сооружения. В царских погребениях этого времени были найдены золотые украшения и другие предметы с именем этого первого фараона Египта. Возможно, что большая гробница, раскопанная в Негада, принадлежала именно Мине. Египетские фараоны архаической эпохи, закончив объединение страны, делают первые попытки к расширению её пределов. Фараон Усефай ведёт борьбу с восточными племенами, населяющими Синайский полуостров. Свою победу над ними он увековечил в сцене триумфа, торжественно провозгласив «первый случай поражения восточных жителей». Продолжая эту войну с племенами Синайского полуострова, фараон Семерхет вторгся на территорию Синая и оставил там на скалах около медных рудников Вади-Магхара традиционную картину торжественной победы египетского царя над коленопреклонённым и поверженным азиатским врагом» [25, с. 181 - 182].
Египетские цари начали стремиться к захвату добычи, главным образом рабов, и к завоеванию соседних территорий, богатых рудой (Синайский полуостров и Северная Нубия).
По понятиям древних египтян, в мире существуют всесильные духи, или божества (боги), которые живут в деревьях, в животных, в реках, на горах. В каждом номе почитались свои боги. Главному богу – покровителю нома жители строили священный дворец (храм). Со временем из знати выделились особые люди, которые следили за почитанием богов, соблюдением принятых в номе ритуалов (совокупность обрядов, церемония) общения с божествами. Они назывались жрецами. Жрецы ухаживали за статуями богов, стоявшими в храмах, получали дары, приносимые богам, и произносили молитвы. Жрецы были освобождены от всяких податей и жили на доходы от приношений. Особенно чтили египтяне богов в образе быка Аписа и в образе коровы Хатор. Многие другие животные считались священными: крокодил, лев, змея, сокол, кошка. Богов солнца было несколько. Самым древним и самым почитаемым из них был Ра. Египтяне верили, что бог солнца Ра создал землю, людей, животных и растения. «Когда я открываю глаза, - говорит Ра в одном из египетских мифов, - на земле становится светло; когда закрываю глаза, на земле наступает ночь. Я посылаю людям наводнение и произвожу огонь». В другом мифе рассказывается, как бог Ра наказал людей, когда они начали грешить. Он послал на землю свою дочь Хатор, которая приняла образ дикого зверя и стала уничтожать людей. Бог испугался, что Хатор погубит весь людской род, и приказал вылить на её пути целое озеро опьяняющего напитка. Хатор напилась его и заснула. Люди были спасены от полного уничтожения. Среди прочих богов у египтян божеством считался и Нил, от разливов которого зависел урожай хлеба в нильской долине, а, следовательно, и вся жизнь в ней. Широко было распространено и почитание бога земли и плодородия Осириса и его жены Исиды. Египтяне верили в загробную жизнь. По их представлениям, Осирис сидел в загробном царстве в зале правосудия. Пере д ним стояли весы, на которых взвешивали сердце покойного, чтобы узнать, был ли он праведным человеком и достоин ли он рая. Праведный попадал в райские поля («райские кущи»), где воды было больше, чем на земле, и где пшеница росла выше человеческого роста. Египтяне верили, что праведники будут вечно жить вместе с богами, разъезжать в солнечной ладье по подземному Нилу и вкушать пищу богов. В религии древних египтян огромную роль играли культ мёртвых и верования, связанные с представлениями о загробном мире. Чтобы вкусить райское блаженство, умерший прежде всего должен был сохранить тело – вместилище души – и обладать всеми теми сугубо земными и материальными благами, без которых не представлялось счастье и довольство. Вот почему египтяне так заботились об усопших, бальзамируя их и снабжая всем для райской жизни в загробном мире: не только едой и питьём, но и теми предметами, которые окружали его в жизни. При бальзамировании из тела покойного удаляли все внутренности, пропитывали его раствором соли, а затем наполняли благовонными смолами. Так получалась так называемая мумия. Её завёртывали в полотняные бинты и клали в гроб (саркофаг). В таком виде мумия сохранялась очень долго. Многие мумии фараонов сохранились до наших дней. В саркофаг клали также свиток папируса - «книгу мёртвых» - сборник молитв и заклинаний против опасностей, которые может встретить душа покойного в загробной жизни. «Книга мёртвых» должна была помочь ему пройти все препятствия загробного мира, предстать на суд Осириса и, доказав свою безгрешность, достигнуть «полей блаженства». В полном объёме (около 200 глав) «Книга мёртвых» появляется уже во времена XVIII династии, то есть примерно в XV веке до н. э. Сохранилось до 180 списков, имеющих весьма заметные отличия. Полный текст «Книги мёртвых» стоил достаточно дорого, но части её, достаточные для благополучного преодоления посмертных испытаний, мог приобрести каждый. Для покойного строилась гробница, куда устанавливали саркофаг и складывали всё, что могло понадобиться умершему в загробной жизни. При погребении совершалось жертвоприношение – приношение различных предметов в дар богу; эти предметы становились собственностью бога и считались священными.
Жертвоприношение богу (или другому сверхъестественному существу), по понятиям древних египтян (и других народов) – это праздник жизни, признание её божественной и неистребимой природы. Жизнь жертвы, приносимая в дар божеству, устанавливает тесную связь между жертвующим и миром священного. Жизнь возвращается к своему божественному истоку, а стало быть, питает самоё жизнь. Поэтому древнеримские жрецы обращались к богу с такими словами: «Да возрастёшь ты этою жертвой». Жертвоприношение часто включает в себя уничтожение жертвы (убийство, сжигание и т. п.), однако само по себе лишение жизни не является жертвоприношением. Убивая животное, жрец «высвобождает» его жизнь, которая отныне даруется божеству. Обряды жертвоприношения были распространены не только в древнем Египте, но и в древней Греции и вообще во всём античном мире. Несмотря на огромное разнообразие их форм и целей, их основной задачей было установление прочной связи между человеком и священной силой.
В религии древнего Крита важнейшим символом являлся топор с двумя лезвиями - «лабрис». Двойной топор с тонкими и искривлёнными лезвиями считался эмблемой великой богини-матери, его укрепляли на верхушке длинного шеста, под которым приносили в жертву животных. Большой дворец критских царей в Кноссе [1600 - 1100 гг. до н. э.] носил название Лабиринт, то есть «Дом двойного топора».
Большинство населения Египта не могло строить пышных гробниц; для него было недоступно и бальзамирование тела; погребение поэтому осуществлялось скромно – в яме хоронили простой саркофаг (гроб) с телом покойного и небольшим свитком (с некоторыми извлечениями из «Книги мёртвых»). Неимущих бедняков просто зарывали в песок, иногда у погребений тех, кому они служили при жизни, чтобы им и за гробом перепадали крохи с их стола.
Огромные богатства и тысячи человеческих жизней приносились в жертву небольшой кучке знати и фараону, которому после смерти нужна была величественная гробница. Много гробниц-пирамид было сооружено в этот начальный период египетского государства, который историки называют Древним царством [3200 - 2400 гг. до н. э.].
Может быть, самым древним восстанием бедных крестьян (и рабов), о котором дошли сведения в письменных источниках, было восстание в Египте в период Среднего царства, о котором нам рассказали два папируса, находящиеся в настоящее время в музеях: один из них – в Лейденском (Голландия), другой – в Эрмитаже (Санкт-Петербург). О том, что написано в папирусе, рассказано ниже. Относительно более точного времени этого грандиозного восстания, мнения историков расходятся: одни считают, что оно произошло в конце Среднего царства и непосредственно предшествовало нашествию гиксосов; другие – что восстание случилось примерно в середине Среднего царства и имело результатом воцарение XII династии египетских фараонов. За два с лишним века этой династии сменилось всего лишь восемь фараонов: Аменемхет I, Сенусерт I, Аменемхет II, Сенусерты II и III, Аменемхеты III и IV, фараон-женщина Нефрусебек. Нам неизвестно, каким образом и чем закончилось восстание, но мы знаем по последующим событиям, что всё вернулось «на круги своя», но, вероятно, очень не скоро. Что это восстание способствовало рождению новой (XII-й) династии фараонов, можно предполагать по косвенным свидетельствам.
В античной историографии сохранилось воспоминание о грандиозном каменном строении у входа в «Землю озера» (Фаюм) – дворце, посвящённом египетским богам, и сооружённом при Аменемхете III. Оно занимало громадную площадь, состояло из огромного множества помещений и ходов (палат, комнат, переходов с перекрытиями из исполинских плит), так что, попав в него, можно было и заблудиться. Позднее греки прозвали этот дворец Лабиринтом, проведя «параллель» между дворцом Аменемхета III и Кносским дворцом критских царей - «Домом двойного топора» («Лабиринт»). Очевидно, фараон построил такое сложное и замысловатое здание с определённой целью: иметь, действительно, «большой дом», в котором было бы невозможно ориентироваться постороннему и затруднительно даже живущему в нём (Аменемхет III помнил о судьбе Аменемхетов I и II, погибших в своём собственном доме). «Большой дом» выполнял ещё несколько функций: здесь находились и помещения, предназначенные не только для ведения рутинных государственных дел (казна, сокровищница, канцелярия, различные складские помещения, казармы для телохранителей и т. д.), но и для тайных тюрем и одиночных камер, комнат пыток и т. п., и переходы, по которым отряды воинов-телохранителей можно было перемещать в нужные места.
У Лабиринта Аменемхета III, может быть, впервые в истории, имелось новое качество: конкретного человека или группу лиц, попавших в него, почти невозможно было отыскать, потому что их могли поместить в место, неизвестное даже сопровождающим (конвою). Таким образом, фараон Аменемхет III, знающий план Лабиринта и непосредственно всё здание, имеющий власть и войско, сумел царствовать очень долго, проводя свою политику и прибирая к рукам номархов. Для номархов и их посольств к фараону, вероятно, Лабиринт был своего рода ловушкой, из которой, повидимому, многие и вовсе не возвращались.      
Египетский Лабиринт как религиозный и административный центр страны просуществовал до позднего времени и был описан греком Страбоном. Вероятно, заимствуя у египтян, и другие народы Средиземноморья, в том числе критяне строили подобные сооружения (например, дворец царя Миноса), вошедшие в греческие мифы о Минотавре («нить Ариадны») и т. д. Не все лабиринты имели столь зловещее назначение, как лабиринт египетского фараона, но прообразом критского лабиринта и Минотавра, вероятно, был Лабиринт и Аменемхета III.
Повидимому, с Аменемхета III начинается традиция, называть царя иносказательно: пер- о, что означало «большой дом», откуда и происходит видоизменённое слово «фараон». Обратно, и слово «фараон» означает «великий дом», - то есть «царский дворец». Фараону воздавались божеские почести; весь Египет должен был служить ему; вся земля считалась его собственностью. На фараона и знать работали рабы и крестьяне, которых в Египте было больше, чем рабов. Фараон управлял страной с помощью своих вельмож, происходивших из старых знатных родов. Из их числа фараон назначал номархов. Главным помощником фараона и первым лицом в государстве после царя был визирь. Он управлял всеми делами страны, получал налоги со всех номов; в его ведении были все работы по сооружению каналов и дамб, ему подчинялось египетское войско.
На 45-м году царствования Аменемхета III [1804 г. до н. э.] экспедиция во главе с Пта-Уром проникла далеко в глубь Сирии - «в таинственные долины, в области очень отдалённые, о которых раньше никто ничего не слыхал». В это время большую роль играет торговля Египта с Сирией, в частности, с городом Библом, и устанавливаются первые торговые сношения с Вавилонией.
В развалинах храма Тод в 1935 году было найдено 4 медных ящика с различными предметами, происходящими из Азии, в частности, с амулетами и печатями типично месопотамского происхождения.
Торговля со «Страной бога» (Пунт) продолжала существовать и во времена XIII династии. В надписи Ноферхотепа упоминаются «благовония из Пунта» и «драгоценные камни из страны богов». В надписях этого времени упоминаются торговые сношения с северными народами, которых египтяне называли «ханебу», то есть «находящиеся позади» (вероятно, египтяне явно считали северные народы очень отсталыми племенами).
В Египте, в развалинах города Ха-Сенусерт-Хотеп (современный Кахун) были найдены черепки сосудов, доставленных с острова Крита. Одновременно с этим при раскопках на Крите были найдены египетские вещи Среднего царства. Это свидетельствует о наличии торговых связей между Египтом и Критом ещё в эпоху Среднего царства.
После Аменемхета III – последнего и единственного царя времени Среднего царства, сколько-нибудь напоминавшего могущественных фараонов Древнего царства, - на престоле промелькнули два недолговечных правителя (Аменемхет IV, фараон-женщина Нефрусебек), и XII династия пресеклась.
Представление о литературе древних египтян мы получаем впервые с появлением памятников Среднего царства, хотя она своими корнями, несомненно, уходит в Древнее царство, и лишь из-за гибели источников нельзя показать этого наглядно. Мудрецам Древнего царства (царевич Хардедеф, Птаххетеп) приписывалось впоследствии несколько сочинений о житейской мудрости. Имена этих мудрецов и отрывки из их сочинений, написанные уже новым языком, были широко известны в Среднем царстве, а до нашего времени дошли в списках Нового царства.
Для нас представляют интерес только некоторые произведения времени второй половины Среднего царства.
«Далёкие плавания в заморские страны нашли своё отражение в «Сказке о потерпевшем кораблекрушение». Поездки в Южное Красноморье предпринимались и в Древнем царстве, и тогда уже могли слагать о них сказки. Но в сказке о таком путешествии времён Среднего царства (хранящейся в Эрмитаже) рассказывается, что не какой-нибудь сановник, а простой смертный был выброшен на остров к страшному на вид, но добродушному змею, снят оттуда египетским кораблём и доставлен ко двору. За привезённые царю подарки от змея он был произведён в телохранители».
В Среднем царстве появился и новый вид словесности, бичевавший неправедного сановника, который можно считать всецело вызванным к жизни глубокими общественными потрясениями времени Среднего царства. Самое отвлечённое из таких произведений – так называемая «Беседа разочарованного со своей душой» - древнейший известный нам памятник свободомыслия, подвергающий сомнению господствующее религиозное учение. В «Беседу» вкраплена египетская застольная песня, в которой говорится о временах, когда «не осталось даже гробниц славнейших мудрецов; каково на том свете – рассказать об этом некому, так как никто оттуда не возвращался».
«Намёки на события, происходящие в общественной жизни, содержатся и в другой «беседе» времени середины XII династии, на этот раз в беседе человека со своим сердцем. Её ведёт рядовой жрец из Гелиополя. В стране происходят перемены, год не похож на другой. Страна больна, нет порядка в ней, жизнь из года в год труднее, всюду горе, горюют города и номы, всякий творит неправду.
Об исторических событиях в жизни страны повествует третий обличитель в так называемом «Речении Ипусера» (старое чтение: Ипувера). Его длинная, местами стихотворная речь выдаётся за речь, произнесённую перед царём, изображаемом в качестве зачинщика «беспорядков». Эти «беспорядки» - грозное восстание низов, перевернувшее всё в стране. Обличитель как можно мрачнее описывает переворот, чтобы затем призвать к восстановлению прежних порядков, которые он восхваляет в восторженных словах. Автор – представитель знати, пострадавшей от восставших. Одного перечня перемен, происходящих в стране, ему кажется достаточно, чтобы вызвать возмущение и у слушателей.
Страна перевернулась, как гончарный круг, говорит он. Бедные стали богатые, имущие – неимущими. Богатые стенают, бедные – в радости. Кто искал быков для пахоты, стал хозяином стада; у кого не было зерна, тот сам ссужает его; кто не мастерил себе судёнышка, стал владельцем кораблей: прежний хозяин смотрит на них, но они уже не его; у кого не было хлебца, тот стал владельцем закромов, пекарня его снабжена имуществом другого; хозяева одежд – в обносках, а кто не ткал для себя, стал владельцем тонкого полотна; кто не мог соорудить себе гроба, стал хозяином усыпальницы; владельцы же «чистых мест» (гробниц) выброшены на землю. Зависимые люди стали хозяевами людей; все рабыни стали «дерзки в своих речах»; драгоценностями увешаны шеи рабынь; кто был на посылках – посылает другого; знатные мужи очутились в пекарне. Знатные голодны, бегут; дети знатных разбиты о стены; сын знатной особы не отличается от неимущего. Города говорят: «Давайте устраним сильных из среды нашей». Должностные лица разогнаны по всей стране; законы выброшены вон, и их попирают ногами; «ничтожные люди бродят» взад и вперёд по главным судилищам; вскрыта палата, изъяты податные списки; царские склады и жито Египта стали достоянием любого; «царское местожительство» внезапно повержено; горстка «беззаконников» лишила страну царской власти; что скрывала пирамида, то пусто: царь из неё вынут «ничтожными людьми»; чары раскрыты, заклинания знают обыкновенные люди.
В этом папирусе постоянно имеется ввиду Нижний Египет, тогда как Верхний Египет упоминается лишь вскользь, как разорённый или как не платящий податей. Обличитель сетует на засилье иноплеменников, наводнивших страну и даже перенявших мастерство у ремесленников Нижнего Египта...
Речь обличителя известна нам по повреждённому и неполному списку {«Поучения Ипувера»}, хранящемуся в Лейдене (Голландия). Список был изготовлен в середине Нового царства, но само сочинение по языку и содержанию, бесспорно, восходит к Среднему.
В Государственном Эрмитаже, в Ленинграде, хранится другая рукопись, более старая, но тоже Нового царства, являющаяся единственным полным списком другого произведения {«Поучения Ноферреху»}, касавшегося тех же событий. Рассказ о них влагается в уста жреца Неферти (старое чтение: Неферреху). Исторические события изложены здесь вкратце в виде предсказания, сделанного якобы царю IV династии Снефру. Упор в этом сказании делается не столько на превращение «ничтожных» людей во «владык богатств», сколько на засилье в стране иноземцев. Подлинник этого произведения восходил к тому же Среднему царству. Предсказателем выступал важный жрец, «малый, сильный рукой своей» и богач. Он был тоже сторонником старых порядков, но заглядывал дальше, чем обличитель в «Речении Ипусера». Тот только мечтал о восстановлении старого порядка, предсказатель же Неферти прямо предрекал приход с юга царя-восстановителя, по имени Амени.
«Амени» было сокращением от «Аменемхет» - имени основателя XII династии и нескольких последующих царей».
В «Поучении Неферреху» говорится следующее. Восстание охватило весь Египет. Все списки податей восставшие разорвали и выбросили. Налогов никто не платил. Царских судей прогнали. Зерно и другие продукты из царских закромов похитили и проели. Восставшие разрушили дамбы, и каналы затянуло илом. Нечем стало орошать поля. «Потоки пусты, переходят их вброд. Берега стало больше, чем воды», - говорится в папирусе. Многие из богачей были убиты или разорены. Некоторым из них удалось бежать в соседние страны.
В папирусе, кроме прочего, написано: «Столица царя была захвачена в один час. Царь был захвачен бедными людьми. Придворные выгнаны из домов царя. Чиновники убиты, взяты их документы».
Авторы «Всемирной истории» ставят вопрос: «Когда происходили эти события?» - и отвечают так: «К какому отрезку времени следует отнести победоносное восстание низов против своих поработителей – ещё не известно».
Бедняки и рабы свергли фараона и разогнали богачей, но удержать в своих руках власть они не смогли: они не знали, как устроить жизнь по-другому. Свободными они были совсем немного времени.
«Ко времени XII династии наряду с беглым книжным письмом выработалась настоящая деловая скоропись, вовсе не похожая на старые деловые почерки и тем более на общего их прародителя – иероглифическое письмо. Последнее осталось письмом для надписей... Среднему царству принадлежит несколько списков задачников, хотя ввиду гибели книг Древнего царства нельзя установить, насколько потомки опережали здесь предков. Среднеегипетская счётная и землемерная наука, несмотря на крайнюю громоздкость образования дробей, решала сложные задачи, орудовала понятием неизвестного, числом «пи» (которое они считали равным 3,16), вычисляла объём усечённой пирамиды и, возможно, поверхность полушария.
{Эти достижения засвидетельствованы в рукописи конца Среднего царства, хранящейся в Государственном музее изобразительных искусств (Москва).}
От Среднего царства дошли также остатки лечебника по женским болезням и лечебника для животных» [смотри: 5, т. I, с. 279 - 280].
«Значительный рост производительных сил, имевший место во времена Нового царства, повлёк за собой дальнейшее накопление и развитие естественно-научных знаний... К периоду Нового царства относится изложение догадки о том, что соответствующие созвездия находятся на небе и днём; они невидимы только потому, что тогда на небе находится солнце. При XVIII династии в Египте были изобретены водяные часы. В Палестине были найдены «карманные», или, лучше сказать, нашейные, египетские солнечные часики конца XIX династии, обронённые, возможно, каким-либо воином или посланцем. Дошло до нас также наставление о пользовании солнечными часами. В списках Нового царства сохранилось полностью или частично несколько лечебников. Один из них, смесь причудливых колдовских средств с вполне рациональными, заполняет свиток длиною в 20 м. Он заключает подробное описание кровообращения. От того же времени – начала XVIII династии – сохранилась часть рукописи о лечении ран, в частности таких, как пролом черепа или повреждение внутренних полостей носа. Эта рукопись замечательна научной стройностью изложения. Некоторые описания повреждённой части тела поражают своей точностью. Составитель лечебника, повидимому, знал о связи между повреждениями головного мозга и расстройством функций других областей тела, даже таких отдалённых от мозга, как нижние конечности» [5, т. I, с. 358].
Из древних источников известно знаменитое плавание судов с воинами фараона-женщины XVIII династии Хатшепсут [1525 - 1503 гг. до н. э.] в Южное Красноморье (побережье Красного моря) – в страну Пунт. «Очевидно, в память об этой экспедиции около Фив, столицы Египта, был построен большой полупещерный храм, богато украшенный колоннадами. На стенах храма изображены отдельные эпизоды этой экспедиции в Пунт и большой морской флот из парусно-вёсельных кораблей, снаряжённый с целью доставки из Пунта богатств этой страны... На стенах храма изображены пальмы, обезьяны и свайные постройки. Как известно, свайные постройки до сих пор ещё сохранились в некоторых областях Африки... Надписи подробно перечисляют привезённую добычу. Египетские суда вернулись нагруженные «весьма тяжело чудесами страны Пунт: всяким благовонным деревом божественной страны, грудой мирровой смолы и свежих мирровых деревьев, чёрным деревом и чистой слоновой костью, серебром и золотом, киннамоновым деревом, ладаном, притираниями для глаз, павианами, мартышками, собаками, шкурами южных пантер {барсов}, туземцами и их детьми. Ничего подобного не привозилось ни одному царю, когда-либо жившему на севере». Посольство сопровождалось установлением египетского господства над Пунтом. Местные вожди прибыли вместе с египтянами в столицу на поклон царице. Сами египтяне считали дары Пунта данью. Судя по дальнейшим надписям, значительная часть этой добычи была отдана фиванскому храму бога Амона» [25, с. 241].
«Примечательна любознательность египтян периода Нового царства по отношению к иноземной природе. Так, в середине XVIII династии при фараоне Тутмосе III на стенах главного храма в Фивах было изображено множество растений и некоторое количество животных, привезённых из сирийского похода. Следует также упомянуть, что от времени Нового царства сохранились куски подробных чертежей, можно сказать, карт горных промыслов в пустыне.
{Древнейшая из дошедших до нас географических карт относится ко времени правления фараона Сети I (XIX династия): план золотых рудников в Восточной пустыне (современный Вади Хаммамат); на нём изображены две долины с дорогами, соединённые поперечной долиной, расположенные между двумя рядами остроконечных гор (окрашенных в подлиннике в красный цвет); судя по изображениям и надписям, на карте указаны золотые копи, святилище Амона, дом персонала у дороги, колодец на пересечении долин и памятная плита.}
Из области исторических знаний нельзя не назвать списка царей знаменитого Туринского папируса, называющегося так по месту хранения. Он был написан или переписан при XIX династии и представлял собой чрезвычайно обстоятельный список династий и царствований с точными летоисчислительными показаниями и выкладками. К сожалению, он дошёл до нас в очень повреждённом виде. Можно только жалеть, что до нас не полностью дошли также летописи походов Тутмоса III, переписанные некогда на кожаные свитки и, как сообщают летописи, хранившиеся в храме Амона. Единственный отрывок этих летописей, сохранившийся более или менее полно в надписи на храмовой стене, - это описание военных действий под Мегиддо. Этот отрывок отличается обстоятельностью и наглядностью изложения.
В развалинах столицы Аменхетепа IV (Эхнатона) {у Эль-Амарны}... были найдены также пособия, по которым египетские чиновники учились аккадской грамоте». «Судя по уцелевшим рукописям, писцы при XVIII династии ограничивались главным образом переписыванием сочинений времени Среднего царства... Времени Тутмоса III касается сказка о взятии хитростью палестинского города полководцем царя, хотя дошла до нас эта сказка в записи времени XIX династии. Не исключена также возможность, что некоторые из замечательных любовных стихов в сборниках времени XIX и XX династий возникли ещё в предшествующее время. С началом XIX династии перед нами предстаёт богатая художественная письменность, пользовавшаяся разговорным новоегипетским языком, прочно вошедшим в литературу в XV – XIV веках до н. э., и во многих случаях отражавшая, повидимому, взгляды и вкусы простых людей... Сказка о фиванском царе Секененра и гиксосском царе Апепи затрагивала, повидимому, весьма злободневные вопросы, хотя рассказывала о препирательстве между царями, существовавшими века тому назад. Образ гиксосского царя, чтившего Сета на Севере и бросившего вызов Амону и Югу, намекал, вероятно, на создание фараонами нового города Пер-Рамсес и почитание там бога Сета. Если в этой сказке слышится недовольство Фив северной соперницей, то в другом, уже не сказочном, а песенном произведении, высекавшемся на стенах храмов и переписывавшемся в школах -- в песне о Кадешской битве, сквозит зависть жрецов к войску: воины Рамсеса II здесь – неблагодарные трусы, оставившие своего благодетеля одного среди врагов, тогда как Амон помнит о царских щедротах и вызволяет царя из беды... В так называемом «мифе об Астарте» можно видеть указание на связи египетской художественной словесности времени Нового царства с финикийской, если только не прямое заимствование из неё. От второй половины Нового царства осталось множество славословий – в честь тогдашних царей, богов, новой столицы, царской колесницы и т. д. Сохранилось также очень много поучений, преимущественно узко школьного назначения, славящих ремесло писца, как единственно свободное от тягот и бед. Среди всех этих сочинений одно произведение, одновременно хвалебное и наставительное, занимает особое место: пусть пропали надгробия мудрецов древности – их имена живут благодаря их книгам в памяти людей, говорится в этом сочинении. Книга писателя – это его пирамида» [5, т. I, с. 358 – 359, 362 - 365].
Около 1200 года до н. э. внутри страны начались смуты и восстания.
{Предположительно, их причиной стал мощный природный катаклизм всеевропейского или даже всемирного масштаба.}
Постепенно Египет настолько ослабел, что фараоны не могли сопротивляться внешнему врагу.
{О нашествии «народов моря» и последующих событиях в Египте историкам известно очень мало. Это можно, повидимому, объяснить и тем, что во время смуты нарушилась традиция создания фараонами письменных памятников (на папирусах или на каменных плитах).}
Из отрывочных, дошедших до нашего времени свидетельств, например, известно, что одно время власть в Египте захватил чужеземец, происходивший из Сирии.
Известно, что столетия спустя после нашествия «народов моря» северный Египет был завоёван ливийскими племенами, а южный – нубийскими, то есть племенами, которые когда-то поставляли воинов-наёмников египетским фараонам. Египет перестал быть «мировой» державой (речь, естественно, идёт о средиземном мире), но одновременно в стране усилилась власть жречества. Об этом говорит захват жрецами государственной власти в Фивах.
В 671 году до н. э. Египет был покорён Ассирией - могущественным военным государством, расположенным в среднем течении реки Тигра. Лет через двадцать ассирийцы были изгнаны египтянами, которыми предводительствовал номарх города Саиса – Псамметих, потомок Тефнафта, происходивший из ливийского аристократического рода, ставший основателем XXVI (саисской) династии фараонов. Греческое предание утверждало, что объединить страну Псамметиху и его сторонникам помогли греческие (ионийские) и карийские воины из Малой Азии; ассирийские источники говорят о присылке ему воинов лидийским царём Гигом.
По Геродоту, до 240 тысяч египетских воинов, не получив смены после своей трёхлетней пограничной службы, ушли в Эфиопию. А греческие и карийские воины были поселены Псамметихом I в Нижнем Египте и осыпаны царскими милостями. Победе Псамметиха способствовали и другие обстоятельства, как, например, то, что он был женат на дочери верховного жреца города Гелиополя. В полусказочном рассказе Геродота виновником возвеличивания Псамметиха назывался верховный жрец мемфисского бога Птаха. Вполне возможно, что средства для найма иноземных наёмников были предоставлены Псамметиху именно храмами (жречеством).
Египет на время снова сделался самостоятельным государством: Псамметих I стал царём в 663 (или 665) году до н. э., а город Саис – столицей, однако до 658 - 657 годов до н. э. Фивы ещё оставались во власти эфиопского царя Тануатамона. Псамметих стал хозяином Фив в 655 году до н. э., но в Фивах продолжал сидеть старый владетель, которому былая близость к эфиопам не мешала и при Псамметихе I управлять Южным Египтом. Положение в Фивах осложнялось и тем, что там находилась эфиопская царевна в качестве владетельной «жены Амона». Чтобы укрепить своё положение в Фивах, Псамметих дал свою дочь эфиопской царевне в «дочери» и преемницы. Несмотря на такое «родство» с владетельницей Фив, Псамметих I был и оставался северным фараоном. За полувековое царствование он почти не оставил следов своей строительной деятельности в Фивах. Зато он строил в Нижнем Египте, особенно в Мемфисе. В лице XXVI династии к власти пришла новая, храмовая знать, державшая в своих руках нити развивавшегося денежного обращения.
«При фараонах саисской (XXVI –й) династии Египет снова достиг некоторого процветания. Это было последним, но уже слабым расцветом египетской государственности и культуры».
«Греческие историки, в частности Геродот, обращают внимание на факт проникновения греческих торговцев и наёмников в Египет, на «греческую ориентацию» саисских фараонов и на тесное культурное сближение, которое в те времена происходило между египтянами и греками. Очевидно, все эти факты имели большое значение для греков и для развития их торговли и колонизации в VII – VI веках до н. э. В связи с этим возник целый ряд легенд и сказаний, которые приводит в своём труде Геродот. Так, например, он рассказывает, что оракул предсказал Псамметиху I, что с моря придут «медные люди», то есть карийцы и ионийцы, облачённые в медные доспехи, которые окажут ему помощь.
Развитие внешней торговли и укрепление экономических связей Египта с греками привели к развитию древнейших форм денежного хозяйства, монетного дела и ростовщичества. Этот временный экономический подъём Египта способствовал обогащению правящего класса рабовладельческой и землевладельческой аристократии, главным образом жречества, ливийской военной аристократии, малоазийских и греческих торговцев и в некоторой степени наёмников. Надписи этого времени указывают на большие богатства, скопившиеся в храмах, в первую очередь, в фиванских, а также в руках высших жрецов, крупных вельмож, прежних царьков или их потомков. Так, например, один крупный вельможа, «наследственный князь, единственный друг (царя), начальник дворца, главный врач, начальник золотой казны, великий во дворце и почитаемый в царском доме... Пефнефдинейт» в своей надписи говорит о том, что он передал абидосскому храму одну тысячу арур (2 735 га) земли.
Саисские фараоны в своей внутренней политике стремились лавировать между военной ливийской аристократией, египетским жречеством и греческими торговцами. Ведя борьбу с влиятельным египетским жречеством, а также с теми мнгочисленными князьками, которые всё ещё продолжали претендовать на некоторую самостоятельность, саисские фараоны для укрепления своей власти были принуждены опираться на иноземных, главным образом малоазийских и греческих, наёмников. Так, например, Псамметих I, вступив на престол, пытался опереться на греческих наёмников и торговцев. Греческой торговой колонии в Навкратисе он предоставил большие льготы и привилегии. Чтобы полностью подчинить себе фиванское жречество, он принудил верховную жрицу Амона, «супругу бога», Шепенопет II признать его дочь Нейтикерт своей дочерью, что зафиксировано в особом документе, который сохранился до наших дней.
{Время укрепления в Египте саисской династии совпадает со временем упадка Ассирии, с которой египетские фараоны, видимо, поддерживали хорошие отношения.}
В своей внешней политике Псамметих I старался поддержать Ассирию, могущество которой клонилось к упадку. Псамметих I был обязан своим возвышением ассирийскому царю. К тому же он был заинтересован в сохранении Ассирийского государства: Псамметих предпочитал слабую Ассирию сильному Вавилону. Очевидно, поэтому Псамметих I не только принял решительные меры к тому, чтобы отразить нашествие скифов у границ Египта, но и преследовал их на территории Палестины.
{По словам Геродота, во время скифского нашествия Египет не мог помочь Ассирии и сам был вынужден откупиться от скифов дарами.}
Больше того, около 616 года до н. э., когда {вавилонский царь} Набопаласар двинулся против Ассирии, египетские войска появились близ Евфрата, чтобы поддержать стоявшее на краю гибели Ассирийское государство» [25, с. 505 - 507].
Помощь Египта не помогла Ассирии и её столица Ниневия была разрушена [612 г. до н. э.].
В Двуречье началась эпоха существования Нововавилонского царства (примерно с 612 года до н. э.), длившаяся до 539 года до н. э., когда Вавилон был захвачен персами во главе с царём Киром.
Историки обращают особое внимание на время царствования в Вавилоне Навуходоносора II [605 - 562 гг. до н. э.]. Он не был похож на жестоких ассирийских царей, отличался миролюбием, поощрял развитие наук и задумал большую строительную программу. Вавилонский храм Этеменанки (или Этаменанка), развалины которого сохранились до нашего времени, был выстроен в так называвемую «эпоху Навуходоносора». Именно ему мы обязаны и одним из семи чудес света – висячими садами Семирамиды.
Легендарной царице Ассирии – Семирамиде приписывали завоевательные походы в Египет, Эфиопию, Индию и другие страны, а также сооружение «висячих садов» в Вавилоне и Мидии («сады Семирамиды»). Историческим прототипом Семирамиды была ассирийская царица Шаммурамат [809 - 806 гг. до н. э.].
В 609 (или 611) году до н. э. на престол Египта вступил сын Псамметиха I – Нехао (Никау). Ассирии уже почти не существовало. Египет вновь готовился к широкой военной деятельности, чтобы участвовать в дележе территорий.
«В 611 году до н. э. Нехао двинул свои войска на помощь Ассирии, для того чтобы общими усилиями снова захватить Харран. Египто-ассирийским войскам удалось занять Кархемыш. Однако Навуходоносор нанёс под Кархемышем поражение союзным войскам египтян и ассирийцев.
Раскопки в Кархемыше обнаружили любопытные следы пребывания в этом городе египтян и греческих наёмников. Здесь были найдены греческие предметы, например, ионийский щит с изображением Горгоны, а также египетские бронзовые статуэтки, отпечатки с именем Нехао и кольцо с именем Псамметиха» [25, с. 507].
В это время египтяне начали вести торговлю с греческими купцами, которые обменивали свои товары на египетский хлеб. Цари Саиса постепенно расширили и торговлю с дальними африканскими областями, расположенными по берегу Красного моря. По повелению Нехао несколько финикийских кораблей было отправлено на юг, в Красное море. Финикийские мореплаватели вернулись в Египет через три года, войдя в Средиземное море через Столбы Мелькарта (Гибралтарский пролив). Таким образом ещё в древности было совершено первое путешествие вокруг Африки, имевшее, повидимому, целью разведывание торговых путей.
Намерение Нехао прорыть канал между восточным рукавом Нила и Красным морем (впервые египтяне прорыли подобный канал во времена XVIII династии, просуществовавший какое-то, неизвестное нам, время), вероятно, преследовало не только торговые, но и военные цели. Однако это строительство не было завершено, хотя на работы были привлечены массы египетского населения (Геродот говорит о гибели 120 000 человек при постройке канала).
В 608 году до н. э. дорогу фараону к Евфрату пыталось преградить у Мегиддо войско иудейского царя Иосии, но безуспешно. Сам Иосия был смертельно ранен, и иудеи возвели на престол его сына Иоахаза, но спустя три месяца Нехао низложил его и поставил царём его брата Иоакима. Иудея должна была платить тяжёлую дань золотом и серебром. Три года властвовал фараон над Сирией и Палестиной, но в 605 году до н. э. вавилонское войско под начальством царевича Навуходоносора, вероятно, при содействии мидян, разбило египетское войско при Каркемише, и Сирия с Палестиной были снова потеряны для Египта.   
Сын Нехао – Псамметих II [593 - 588, или 595 - 589 гг. до н. э.] продолжал филэллинскую политику своих предшественников. При нём связи Египта с Грецией стали ещё более прочными, чем раньше. Геродот рассказывает, что элидяне прислали к Псамметиху II послов, которые должны были спросить у египтян совета относительно наилучшего устройства олимпийских состязаний. Геродот, который всегда был рад отметить мудрость древних египтян и высокий уровень развития их культуры, сообщает о том, какой остроумный ответ дали египтяне послам Элиды.
Псамметих II, пытаясь вновь захватить Палестину и Финикию, побывал в 590 году до н. э. в Сирии и Палестине, а в Эфиопию послал под начальством двух египтян войско, состоящее из египтян и из «иноязычных»: семитов, греков, карийцев. Вторжение сопровождалось большим кровопролитием, опустошениями страны и уводом пленных.
В начале царствования Псамметих II поступил как и Псамметих I: отправил в Фивы и объявил «дочерью» «жены Амона» свою дочь.
Ко времени правления сына Псамметиха II, Априя [588 - 566 гг. до н. э.] Ассирийская держава была окончательно сокрушена. Около половины её территории досталось Ново-Вавилонскому царству, остальная часть – Мидии. Навуходоносор стремился обеспечить вавилонское господство в Сирии, Финикии и Палестине и обезвредить своего опасного соперника – Египет, на который уже начали ориентироваться Тир и Иудея, а может быть, и мелкие государства Заиорданья.
В 597 году до н. э. Навуходоносор впервые занял Иерусалим, посадив в Иудее своего ставленника Цидкию (Седекию).
Греческие писатели сообщают о морской победе Априя над соединёнными тирскими и кипрскими силами и о его походе на финикийский город Сидон. Египетское войско появилось и под Иерусалимом, принудив вавилонян временно снять осаду с этого города, но было затем разбито [586 г. до н. э.] и ушло восвояси. Финикия была тоже потеряна для Египта.
В отношении греков египетский фараон Априй также занимал филэллинскую позицию.
«В одной египетской надписи времени царя Уах-иб-Ра (Априя) говорится о восстании «ливийских, азиатских, греческих и иноземных наёмников», которые угрожали фараону уйти в Нубию. В другой надписи говорится о том, что фараон Уах-иб-Ра (Априй) стоял во главе армии, в которой было «бесчисленное множество греков». Сохранившееся изображение царя Уах-иб-Ра в коринфском шлеме указывает на то, что даже в отношении одежды он пытался подражать грекам. Его грекофильская политика вызвала недовольство среди египетского населения. В 570 году до н. э. в Египте вспыхнуло восстание, во главе «мятежников» встал один из царских военачальников Яхмос (Амасис); он, разбив войска фараона, состоящие в основном из греческих наёмников, сверг Априя (Уах-би-Ра) и захватил в свои руки царскую власть.
Яхмос II женился на гречанке из Кирены и поддерживал самые дружеские связи с Поликратом, тираном Самоса, и Крезом, царём Лидии. Он делал щедрые дары греческим храмам, покупая тем самым дружбу, помощь и поддержку греков. Активность его внешней политики нашла своё отражение в одной вавилонской надписи, в которой говорится о наступлении египетских войск и упоминается имя «Амасу» (Амасис).
«Но это были последние годы существования независимого Египетского государства. На Востоке выросла Персидская держава, стремившаяся объединить под своей властью весь древневосточный мир. Египет был слишком слаб, чтобы отразить нашествие огромной персидской армии. Вскоре после смерти Яхмоса II (Амасиса) персидский царь Камбис в 525 году до н. э. вторгся в пределы Египта, разбил в битве при Пелузии египетские войска, сверг с престола Псамметиха III и завоевал некогда могущественное, а ныне лежавшее в развалинах древнее царство фараонов» [смотри: 5, т. I, с. 583 - 585; 25, с. 500, с. 505 - 508].
Исследователи относят посещение Египта Солоном к промежутку 571 - 561 годы до нашей эры, то есть к тому времени, когда на египетском престоле царствовал Априй. Визит афинского «законодателя» состоялся почти точно через сто лет после покорения Египта Ассирией [671 г. до н. э.].
В Египте Солона приняли как посла дружественного государства, и он познакомился с учёными египетскими жрецами. Что Солон побывал в Египте, явствует из «послания» «первого мудреца», Фалеса из Милета, «мудрецу» Ферекиду с острова Сироса.
По Диогену Лаэрцию:
«Фалес – Ферекиду. « Дошло до меня, что ты первым среди ионян вознамерился явить эллинам сочинение твоё о божественных предметах. Пожалуй, ты и прав, что думаешь сделать писанное тобою общим достоянием, а не обращаешь его без всякой пользы к избранным лицам. Но если тебе угодно, то и я хочу стать твоим собеседником в том, о чём ты пишешь; и если ты скажешь, я буду к тебе на Сирос. После того как мы с Солоном Афинским плавали на Крит ради наших там изысканий и плавали в Египет ради бесед с египетскими жрецами и звездочётами, право, мы были бы безумцами, если бы не поплыли к тебе; говорю «мы», ибо и Солон приедет, если ты на то согласишься. Ты ведь домосед, в Ионии бываешь редко, новых людей видеть не любишь, и одна у тебя, как я полагаю, забота – о том, что ты пишешь. Мы же не пишем ничего, но зато странствуем по всей Элладе и Азии» [2, I 43 - 44].
Жаль, что нам неизвестен оригинал этого письма, почему мы и не можем точно утверждать, соответствуют ли его «дух и буква» посланию самого Фалеса. В этом же письме, как нам кажется, кроме явного желания быть соавтором труда Ферекида, ощущается неодобрение «обнародования» знаний, предназначенных для посвящённых («избранных»). Намерение Ферекида «стать первым среди ионян» не по душе Фалесу: как это так - мы с Солоном «плавали» и туда, и сюда, а теперь «домосед» «вознамерился» нас опередить. Фалес использовал в письме тонкое психологическое давление на Ферекида, подчеркнув превосходство «путешествующих» над «пишущим». Все эти аспекты имели цель, повлиять на решение Ферекида, хотя формально декларируется полная самостоятельность выбора: говорить да или нет желанию Фалеса «стать... собеседником» Ферекида в том, о чём он пишет. Ниже, в главе 3 («Мудрецы»), воспроизводится ответное письмо Ферекида, по его воле ставшее посмертным.
Египетские жрецы храма богини Нейт (считавшейся, видимо, и военной покровительницей державы «саисских фараонов» [смотри: 4, т. I, с. 588]) города Саиса показали Солону документы (на папирусных свитках), относящиеся к далёкому прошлому Греции.
Саис (древне-египетское Сау) – город в дельте Нила, у Розеттского его рукава, вблизи современного селения Са-эль-Хагар. При XXVI, Саисской династии фараонов [около 654 - 525 гг. до н. э.], этот город был столицей Египта, являясь одновременно центром египетского ремесла. В древнем мире Саис был также известен школой врачей.
Уже во времена I династии египетских фараонов воинственная богиня нижнеегипетского города Саиса Нейт почиталась почти во всех частях страны, а при II династии в царском имени впервые появляется имя древнего бога земледелия -- солнца Ра, культ которого широко распространился впоследствии.
На берегах Нила и его рукавов и в дельте росли водяные растения - лотос и папиур (папирус), что означает «речной», «нильский». Папирус представляет собой высокое болотное растение вроде осоки или тростника. Из его толстых стеблей египтяне делали лёгкие челноки, а из тонких – плели корзины, вили верёвки; корни папируса шли на топливо, а молодые побеги употреблялись в пищу. Уже в те времена египтяне умели изготовлять из папируса писчий материал того же названия - папирус. Это древнеегипетское слово живёт и до сих пор в английском, немецком и французском названиях бумаги - «пэйпер», «папир», «папье». И в русском языке есть слова: «папироса», «пресс-папье» и другие, восходящие к названию древнего нильского растения. Папирус был очень дорогим материалом. Технологию его изготовления и применения у египтян заимствовали древние греки и римляне. Стебель папируса разрезали по слоям на полоски, которые склеивали, накладывая один ряд на другой. Для получения папируса нужной длины его изготовленные небольшие куски приклеивали друг к другу. Когда рукопись была написана, её скатывали в виде свитка и перевязывали шнурком. Так выглядели египетские «книги». Один из самых длинных из известных до сих пор папирусов имеет в длину 40,5 метра. На нём написан список всех даров, которые фараон Рамзес III сделал разным египетским храмам [смотри: 26, с. 72 - 73].
Скорее всего, речь идёт о папирусе, известном как «Большой папирус Гаррис», хранящийся в лондонском музее [смотри: 27, с. 106 - 112].
Египетская письменность сложилась ещё в период Раннего царства. Греческие писатели, современники Римской империи, назвали знаки египетских надписей, вырезавшихся тогда только на стенах храмов, иероглифами от греческих слов «hieros» (священный) и «glypho» (режу, высекаю). По внешнему облику иероглифы представляли собой рисунки живых существ и различных предметов. Ещё до I царской династии писцы помечали посуду с припасами чернильными надписями. Почерк этих надписей отличается иногда известной беглостью и уверенностью. При I и II династиях эта беглость почерка в иероглифических надписях, сделанных чернилами на посуде, всё возрастает. Изображения (иероглифы) письменного прибора в надписях двух первых династий доказывают, что уже тогда чернилами писали при помощи длинных тростинок-кисточек.
«При I и II династиях [3400 - 2980 гг. до н. э.] каждые два года проводилась инвентаризация всего движимого и недвижимого имущества страны. Это объяснялось тем, что право собственности на землю и прочее имущество в Египте принадлежало правящему царю – фараону. От его имени и вёлся учёт. Так называемое «исчисление имущества», то есть инвентаризация ценностей фараона считалось в Египте столь важным делом, что годы правления царей датировались именно по времени их проведения. Чем больше проведено инвентаризаций – тем мудрее правитель Египта и тем счастливее его народ. Занимались этим важнейшим государственным делом писцы, которые составляли мощную иерархию бюрократической власти. Писец стал настолько значительной фигурой в государстве, что был приравнен к носителю царского опахала – лицу неприкосновенному. И главные писцы Египта стали наравне с носителями штандартов участвовать в торжественной церемонии выхода фараона...
Регистрация фактов хозяйственной жизни велась тогда на свитках папируса (свободных листах). Длина свитков составляла 4 - 5 м, высота – 18 - 24 см. Записи делались чёрной и красной тушью для эстетики. Например, год писали чёрной, а месяц и день – красной, частные {промежуточные} числа – чёрной, итоги – красной и т. п... Ценности со склада могли быть отпущены только при наличии на документе резолюции уполномоченного лица: «подлежит выдаче». «Заведующий складом» регистрировал отпуск и подкладывал оправдательные документы. Появившееся в Египте правило – сначала зафиксируй отпуск ценностей, а потом выдавай их – дошло, как известно, и до наших дней. «Кладовщики» по окончании дня должны были составить отчёт, в котором отражали движение ценностей по плательщикам и получателям, а внутри этой первичной группировки – по наименованиям ценностей. Отчёт подытоживался. Существенным моментом материального учёта было ежедневное выведение остатков. Это было возможно в связи с относительно небольшими объёмами хозяйственной деятельности. Необходимость привлечения к оформлению факта хозяйственной жизни трёх чиновников-исполнителей: во-первых, распоряжающегося ценностями; во-вторых, заведующего этими ценностями (зав. складом); и в-третьих, контролёра, была связана с глубоким недоверием к людям, их наклонностям и интересам. Предполагалось, что в этом случае, чтобы что-то сокрыть и украсть, как минимум, три человека должны вступить в сговор. Однако, как справедливо считали древние египтяне, такой сговор если и возможен, то ненадолго. Каждый человек может украсть, ибо он страдает от собственной алчности, но эта же алчность порождает и зависть к успехам других людей. Следовательно, несколько человек всегда могут украсть и расхитить имущество, но никогда не смогут разделить украденное. Рано или поздно, кто-то непременно сочтёт себя обиженным и обделённым. Именно этот человек и сделает донос. В результате государственная собственность будет спасена... Древний Египет может быть уже назван в определённой степени если не родиной бухгалтерии, то по краней мере родиной инвентаризации, текущего материального учёта и контроля...» [смотри: 28].
С давних времён египтяне рисовали и высекали знаки на каменных поверхностях.
«Изображения на плоскости не столько смотрелись, сколько читались. Плоские изображения и письмена составляли при первых династиях неразрывное единство. Создание этих изображений также было постепенно закреплено определёнными правилами. Художник изображал предмет на плоскости не таким, каким он мог его видеть в том или ином случайном положении, под тем или иным случайным углом зрения, а старался изобразить предмет так, чтобы все его характерные признаки были видны одновременно. Предметы изображались, как если бы на них одновременно смотрели прямо и сбоку. Этим объясняется странное на наш взгляд построение человеческого изображения: голова, локти и низ тела повёрнуты вбок, плечи же и глаз нарисованы прямо. В изображениях животных, для которых обыкновенно более существенным является вид сбоку, египетская передача менее отлична от нашей» [смотри: 5, т. I, с. 149 - 159].
    «Особенности государственного устройства Египта Древнего царства требовали обширной переписки и сложной отчётности; не меньше нуждались в ней большие хозяйства вельмож. У писцов выработался особый беглый почерк: к иероглифическому письму, состоящему по своему внешнему облику из изображений различных существ и предметов, прибавилось новое письмо, так называемое староиератическое; своим упрощённым начертанием знаки этого письма сплошь и рядом лишь отдалённо походили на иероглифы.
{Позже новому египетскому письму, которым писцы писали на папирусе, греки дали название «иератического» (от греческого «hieratikos» - жреческий) письма, так как в поздние времена им пользовались, как правило, только жрецы.}
Несмотря на сложность письменности, грамотными были не одни писцы. Вельможи и даже знатные женщины изображались принимающими ведомости от управляющих; сыновья вельмож состояли писцами в отцовских хозяйствах; знатнейшие сановники числились писцами и считались знатоками и переписчиками священной письменности. Об относительном распространении грамотности вне правящих кругов говорят письменные указания строителям, наспех нанесённые на камни тогдашних построек...
Развитию вычислительного дела в значительной степени способствовало строительство, Точность строительных промеров и весьма совершенная разметка краской углов наклонов, глубины и уровней уступов на пирамидной кладке говорят сами за себя.
Необходимость вычислять периоды разлития Нила создала египетскую астрономию. Год исчислялся по звезде Сириус, утреннее появление которой после временной невидимости совпадало с ежегодным наступлением половодья Нила. Год состоял из трёх времён, каждое время – из 4 месяцев, каждый месяц – из 30 дней; сверх 360 дней в году имелось 5 добавочных: високосных лет не было, так что календарный год опережал природный, состоящий из 365 целых и одной четвёртой суток, каждые четыре года на 1 день.
Значительны были успехи врачебной науки; различались врачи «утробные», глазные, зубные и т. д. Один и тот же врач мог, однако, представлять несколько отраслей врачебной науки. О зубоврачебном искусстве Древнего царства у нас есть вещественные свидетельства: зуб, прикреплённый к другому золотой проволокой, и челюсть, просверленная при операции.
В Египте, начиная с Древнего царства, существовало своеобразное высшее учебное учреждение - «дом жизни» {где обучали и писцов}. Оно пользовалось таким значением, что доставлять всё потребное ему должны были номы даже Верхнего Египта» [5, т. I, с. 183 - 184].
В период упадка Египта «дом жизни» прекратил своё существование, но во времена персидского владычества, при Дарии I, высшее учёное учреждение Египта было восстановлено.
Слава Египта, как сокровищницы знаний, не померкла и в V - IV веках до н. э. Греки, в том числе философ Платон и математик-астроном Евдокс, ездили в Египет учиться. Особенно славился учёностью город Гелиополь. Но наука была сосредоточена в тесном кругу знатных избранников.
Во времена XXVI династии древняя иероглифическая письменность была вытеснена употребительной в житейском обиходе скорописью. В Северном Египте около 700 года до н. э. выработалось из деловой скорописи новое письмо, так называемое демотическое («народное»). Возникновение его было связано с ростом потребности в различных письменных сделках, обусловленных равзвитием денежного хозяйства. Только в Фивах оставалась в употреблении прежняя скоропись, только предельно беглого почерка, - так называемое позднее иератическое письмо. Но в конце XXVI династии новая скоропись возобладала и в Фивах [смотри: 5, т. I, с. 586].
«Иероглифы обозначают целые слова или сочетания нескольких букв. Кроме того, есть 24 иероглифа, которые имеют значение отдельных букв. Таким образом, египетское письмо было смешанным. Всего в нём было свыше 700 знаков. Поэтому научиться египетскому языку даже самим египтянам было очень трудно. Ученики в школах писцов («домах жизни») учились по пять-шесть лет, пока научались свободно писать. На папирусах писали большей частью не иероглифами, а скорописью, знаками, которые уже потеряли вид рисунков. Среди сохранившихся папирусов есть учебные тетради-папирусы мальчиков-писцов. На полях этих «тетрадей» можно встретить пословицы, которыми назидали своих учеников египетские учителя. Например, такую: «Уши мальчика на его спине. Он слушает, когда его бьют». Мальчиков-учеников, хотя они и происходили из богатых и знатных семей, часто наказывали, но они терпели наказания, так как быть писцом было очень выгодно и почётно. Основное население страны - крестьяне - грамоты не знало.
Последующие после Древнего царства поколения сохранили память о литературе этого периода. Прославленные сочинения о житейской мудрости приписывались отцу верховного сановника III династии Кагемни и верховному сановнику V династии Птаххетепу. Однако списков этих сочинений от самого Древнего царства не дошло, принадлежность же этим лицам наставлений, ходивших впоследствии под их именами, нуждается в доказательстве. Сохранились «жизнеописаниия» сановников начала IV династии, высеченные на их гробницах, но это по существу перечни занимавшихся ими должностей, и только лучшее из них, жизнеописание Метена, дополнено сообщениями об имущественных делах сановника. При VI династии встречаются уже подробные большие жизнеописания, вроде жизнеописания элефантинского правителя-путешественника Хуфхора или разностороннего государственного деятеля Уни. В надпись последнего включена даже победная песня возвращающегося из похода войска. Гробничные изображения людей из народа часто сопровождаются надписями, содержащими слова, которые они якобы произносят. Среди этих слов попадаются песенки; некоторые из них могут быть действительно народными.
Из ряда заклинаний «надписей пирамид» удалось восстановить древнее поэтическое славословие в честь египетской богини неба Нут. Среди тех же надписей имеются заклинания, содержащие ряд драматических разговоров. В очень позднем списке до нас дошёл распорядок мемфисского храмового представления, по языку и способу написания восходящий к Древнему царству. В этом распорядке даны предписания для отдельных участников представления. Таковы известные нам зародыши драматического искусства в Египте периода Древнего царства» [смотри: 5, т. I, с. 189 - 190].
«Значение писцов в Среднем царстве возросло до такой степени, что они с презрением смотрели на всех остальных тружеников, занятых тяжёлой физической работой. Сохранились поучения отцов и учителей молодым людям, вступающим в школу писцов. В них доказывается, что хотя корень учения горек, но плоды его сладки и при этом в самых чёрных красках описываются трудности и превратности всех профессий, за исключением профессии писца, которая оказывается наилучшей на свете. «Нет писца, лишённого пропитания от достояния царского дома», - говорится в одном из таких поучений. «Должность писца – великая должность, письменный прибор его и свиток папируса его доставляют ему блага и богатство». Недаром благодарят бога отец и мать – он направлен на путь жизни. Привилегированное положение писцов стимулировало развитие бухгалтерского учёта» [смотри: 28].
По мнению некоторых современных комментаторов, целью акции жрецов - ознакомление Солона с текстами о историческом прошлом Греции - было склонить Афины к более тесному содружеству с Египтом в противовес Персии [смотри: 1, с. 19].
Если судить по внешнеполитической обстановке вокруг Египта до и во время визита Солона (о которой кратко рассказано выше), то становится ясно, что «греческие наёмники, торговцы и колонисты, поселившиеся в Египте, были связующим звеном между античным миром и угасающей египетской цивилизацией».
«Саисские фараоны, открывшие грекам широкий доступ в Египет, открыли ворота Египта и греческой культуре. Греки строили в Египте военные лагери, колонии, города и храмы, посвящённые греческим богам. Греческие художники и ремесленники наводнили Египет произведениями своего искусства и изделиями своего ремесла, которое особенно процветало в Навкратисе».
«Со времени Нового царства Египет вышел на широкую арену международной политики. Египетские торговцы всё чаще стали ездить в Палестину, Сирию и Финикию. Египтяне проникли глубоко в Нубию и установили торговые связи с далёкой южной страной Пунт. Египетские фараоны завоевали обширные области Передней Азии и укрепили свою власть вплоть до 4-го порога {на Ниле}. Общаясь с рядом соседних народов, египтяне оказывали на них значительное культурное влияние и в свою очередь многое у них заимствовали. Так всё больше и больше устанавливались культурные взаимодействия между Египтом, Эгейским миром, Передней Азией и Нубией. В эпоху позднего врмени, когда политическое влияние Египта стало ослабевать, когда Египет потерял свои иноземные владения и даже стал подвергаться нашествиям и завоеваниям, торговые связи Египта с соседними странами продолжали сохраняться» [25, с. 508, с. 510].
Война между Лидией и Мидийским царством началась в 591 году до н. э. и велась с переменным успехом в течение шести лет… По условиям мира границей между Лидией и Мидией была объявлена река Галис, а дочь царя Лидии Алиатта была выдана замуж за сына царя Мидии [смотри: 5, т. I, с. 511 - 512].
«Ещё в 568/567 году до н. э. произошло военное столкновение Египта с Вавилоном; вавилонский царь Навуходоносор II, возможно, воспользовался тогда междоусобицей {после смерти Априя} при воцарении Амасиса {или Яхмоса II, родом из Саиса}» [5, т. I, с. 586].
В 558 году до н. э. персидский царь Кир II (по-персидски Куруш) стал родоначальником династии Ахеменидов и процарствовал почти 30 лет: около 558 – 529 годы до н. э. В 550 году до н. э. Кир создаёт прекрасную армию и покоряет Мидию. Сын лидийского царя Алиатта - Крез (правивший с 560 по 546 гг. до н. э.) подчинил своей власти греческие города Малой Азии (кроме Милета), сделав их данниками Лидии [смотри: 5, т. I, c. 512].
«Происшедшее в дальнейшем усиление Египта на море при Амасисе привело к превращению Кипра в египетского данника. Египет состоял в союзе с Киреной и с правителем (тираном) острова Самоса – Поликратом, одно время также с Лидией, Вавилоном и Спартой против персидского царя Кира» [5, т. I, с. 586].
Антиперсидский союз между Лидией в Малой Азии, Вавилонией и Египтом был заключён в 547 году до н. э. В 546 году до н. э. самонадеянный Крез, обнадёженный предсказанием греческого (Дельфийского) оракула, не дождавшись союзников, начал войну с персами. В войске Кира были верблюды, на которых сидели воины-погонщики. Своим видом и запахом верблюды расстроили лидийских коней, благодаря чему персы одержали победу над лидянами. Кир овладел всей Лидией, подчинил себе и греческие города Ионии за их союз с Крезом.
Накануне войны с персами Крез отправил в Дельфы послов с богатыми дарами, чтобы узнать об исходе войны. Пифия дала такой ответ: «Перейдя Галис, Крез разрушит великое царство».
Река Галис (ныне Кызыл-Ирмак), была пограничной рекой Лидии.
Взятый в плен Киром, Крез велел спросить дельфийских жрецов, зачем они обманывают своих жертвователей; те ответили, что, как они и предсказали, великое царство действительно разрушено, но ведь они и не говорили, что будет разрушено именно персидское (царя Кира).
В 538 году до н. э. персы во главе с Киром и мидяне начали наступление на вавилонян, завершившееся падением Вавилона.
Вавилонский царь Набонид был пленён и позже отправлен в почётную ссылку в Карманию (Иран). Персы взяли под охрану вавилонские святилища, в которых культ отправлялся всё время беспрепятственно. После прибытия Кира в Вавилон была составлена надпись-манифест, согласно которому Кир присваивал себе традиционную титулатуру вавилонских царей и порицал «безбожное» правление Набонида. Статуи богов, свезённые Набонидом в Вавилон перед осадой, были возвращены на прежние места. Жречеству Вавилона оказывалось всяческое покровительство. На Вавилонию была наложена дань, которая около 500 года до н. э. составляла более 30 тонн серебра в год … [смотри: 5, т. I, с. 567 - 568].
«О помощи Вавилонии со стороны Египта мы ничего не знаем. Очевидно, царь Египта Амасис II не счёл возможным оказать сколько-нибудь серьёзную помощь своему союзнику, вавилонскому царю Набониду {[555 - 538 гг. до н. э.]}… Полная неудача антиперсидского союза … была в значительной мере обусловлена изменой части господствующего класса союзных стран {Лидии, Вавилонии и Египта}… Вслед за покорением Вавилонии Кир намеревался завоевать последнее из великих древних государств, входивших когда-то в состав Ассирийской мировой державы – Египет» [5, т. II, с. 22].
Прежде чем идти войной на сильный Египет Кир осуществил некоторые меры, облегчавшие завоевание нильской долины.
«С этой целью он возвратил на родину иудеев и финикийцев, находящихся в вавилонском плену со времени похода Навуходоносора, и разрешил иудеям восстановить город Иерусалим, получивший широкую автономию» [5, т. II, с. 22].
«Кир {также} решил сначала покорить Бактрию и обезопасить восточные границы державы от вторжения кочевников… В 529 году до н. э. Кир в одном из сражений потерпел поражение {от скифов-массагетов} и был убит. Рассказывают, что царица этого народа положила отрубленную голову Кира в кожаный мешок, наполненный кровью, сказав при этом: «Напейся крови, которою ты не мог напиться при жизни».
По другим сказаниям, Кир умер спокойно в своём дворце, дожив до глубокой старости. На его роскошной гробнице якобы сделали следующую надпись: «О, человек! Я – Кир, даровавший персам царство и господствующий над Азией, поэтому не завидуй моей гробнице!».
На престол Персии вступил старший сын Кира - Камбис (по-персидски – Камбуджия), который, очевидно, уже при жизни отца был его соправителем… Вероятно, уже в конце 527 года до н. э. Камбис [529 - 523 гг. до н. э.] направил свои основные силы на запад и на некоторое время остановился в Иудее… В 525 году до н. э. армия Камбиса двинулась в поход на Египет. В это время умер фараон Амасис, и на престол вступил его сын Псамметих III. Первая и решающая битва произошла у Пелусия, на границе Египта. Египетское войско… отступило к Мемфису…, но… было вынуждено сдаться на милость победителя. При взятии Мемфиса был захвачен персами и фараон Псамметих III вместе со своей семьёй и приближёнными» [5, т. II, с. 23].
«На сторону персов перешли Кипр и Поликрат Самосский. Египетская знать также была против… {фараона Псамметиха III}. При нём войско состояло преимущественно из наёмников, главным образом греков. Начальник греческих воинов на египетской службе грек Фанет изменил и бежал к персам. Геродот рассказывает, что разъярённые изменой греческие воины убили сыновей Фанета на глазах у персов и их отца и, выпив их кровь с вином, бросились в бой. Но они не могли остановить персов у Пелусия и были разбиты. Псамметих III бежал в Мемфис. Отчаянное сопротивление было оказано персам в Мемфисе, но и он был взят. Жрец Уджагорресент, командовавший египетским флотом, также перешёл на сторону врага. Два крупных сражения, в дельте Нила и у Мемфиса, решили исход войны в пользу персов. Египет был завоёван Камбисом [смотри: 29, с. 51, с. 163].
На Египет персами также была наложена дань в размере 20 тонн серебра в год (гораздо меньшая, чем на Вавилон – 30 тонн серебра) [смотри: 5, т. I, с. 567 - 568].
«Столь быстрая победа над Египтом была, несомненно, обусловлена изменой знати и жречества… Для представителя египетской знати Уджагорресента {перс} Камбис – чужеземец, пришедший с Востока, - являлся таким же желанным царём, каким был для господствующего класса Вавилонии его отец Кир» [5, т. II, с. 23].
Таким образом, египетское жречество не видело в персах такого врага, которого следовало сильно опасаться, напротив, оно всегда находило с ними «общий язык».
«Камбис {после покорения Египта} задумал поход на… {Карфаген} по суше. Для этой цели он подготовил военную экспедицию в северо-западную часть ливийской пустыни – к оазису Амона, открывавшему пути на {греческую колонию} Киренаику и на Карфаген. Это предприятие закончилось, если верить Геродоту, полной катастрофой: войско Камбиса погибло в пути вследствие мощной песчаной бури. Неудачно окончился и поход на Эфиопское царство: неся большие потери как от жары и жажды, так и от нападений врагов, армия Камбиса вынуждена была отступить. Неудачи Камбиса… породили в Египте слухи о гибели персидского царя и привели к смутам и восстаниям, в которых был замешан и Псамметих III, живший в Мемфисе в почётном плену. Вернувшись из похода, Камбис… казнил Псамметиха… Он приказал разрушить те храмы, жречество которых участвовало в восстании… В связи со слухами о гибели Камбиса, в персидском войске, оставленном Камбисом в долине Нила под начальством его младшего брата Бардии, на последнего стали, повидимому, смотреть как на царя. Поэтому Бардия… был отослан в Персию и там тайно умерщвлён. Боясь заговора в войске, верхушка которого была недовольна деспотизмом царя, Камбис предал смертной казни и ряд знатнейших персов» [5, т. II, с. 23 - 24].
«В Иране {в это время} жрецами было организовано восстание магов (жрецов), которое возглавил маг Гаумата, объявивший себя Бардией (братом Камбиса, убитым последним перед его походом в Египет)…
{Этот факт – древний аналог так называемых «самозванцев». В русской истории были свои самозванцы.
Монах-расстрига Григорий Отрепьев, выдавший себя за якобы спасшегося от смерти царевича Димитрия, сына царя Ивана IV (Грозного), и выступивший с претензией на русский престол в 1604 – 1606 годах, был убит в Москве 17 мая 1606 года восставшим народом.
Авантюрист (личность которого так и не установлена), получивший прозвище «Тушинский вор» по названию подмосковной деревни, где в 1608 – 1610 годах лагерем стояло его войско (так и не взявшее Москву), выдававший себя за царевича Димитрия (якобы «чудесно» спасшегося в 1606 году), был убит одним из своих сообщников в Калуге в 1610 году.
Казак Емельян Пугачёв, предводитель Крестьянской войны 1773 – 75 годов, принявший имя убитого императора Петра III, был арестован заговорщиками в Заволжских степях 8 сентября 1774 года, выдан властям и казнён в Москве на Болотной площади 10 января 1775 года.}
Лже-Бардия {Гаумата} захватил персидский престол при поддержке мидийской знати. Это событие послужило сигналом для всех покорённых персами областей, и они все отпали {от персов}. Узнав о случившемся, Камбис… {подавил}… восстание в Египте, а затем отправился в Иран, чтобы там восстановить порядок, но в пути умер при загадочных обстоятельствах. Греческие источники… сообщают, будто Камбис в пьяном виде упал с лошади и разбился при этом насмерть… Скорее всего, Камбис пал жертвой заговора, возникшего в его войске…
{Только в} 522 году до н. э. Дарий I [521 - 486 гг. до н. э.], происходивший, как и Кир, и Камбис, из рода Ахеменидов, … убил самозванца {лже-Бардию} и его сторонников и захватил персидский престол» [29, с. 164].
Существуют древние сообщения, что прежде чем свергнуть лже-Бардию Дарию I сначала пришлось признать его царём Египта.
Последующее развитие египетского общества, вплоть до конца IV века до н. э., представляет собой прямое продолжение истории Египта времени Позднего царства. В Египте не была поколеблена не только жреческая каста, но и знать. Мало того, персидские цари объявляли себя фараонами; персы пользовались египетским языком и письменами; чтили местных богов [смотри: 5, т. II, c. 197].
При Дарии I в Египте в качестве сатрапов (правителей областей) сохранялись кое-где старые номархи (египетские правители), которые являлись, по-существу, персидскими наместниками [смотри: 5, т. II, с. 27].
Собственно, так было и раньше.
«Ливийские и эфиопские цари, завоевавшие Египет и основавшие там свои династии, носили пышные титулы фараонов, поклонялись египетским богам, писали свои надписи по-египетски, во всём подражая своим древнеегипетским предшественникам. Так, Тахарка {эфиопский фараон Египта [689 - 664 гг. до н. э.]} называет себя «Гором, владыкой двух диадем... золотым соколом, защищающим Обе Страны, царём Верхнего и Нижнего Египта, благим богом» [25, с. 509].
Во II – I веках до н. э. по мере усиления Рима ухудшается социально-экономическое положение Египта и эллинистических государств на фоне непрерывных войн на территориях Греции, Сирии и Малой Азии.
В 200 году до н. э. Египет теряет свои внешние владения в Эгейском море и Малой Азии [смотри: 5, т. II, с. 313].
В это же время происходит перемещение центров хозяйственного развития и торговых путей Средиземноморья в Финикию и на остров Делос.
«Но все они неизбежно попадают в зависимость от той силы, которая становится важнейшим фактором всего этого развития, - в зависимость Рима» [5, т. II, с. 317].
Только теперь правители восточно-эллинистических государств начали понимать, какую опасность представляет для них утверждение римлян на Апеннинском полуострове. Теперь-то и мы, потомки, знаем исторические последствия возникновения Рима и Римской империи.
«Потеря внешних владений и восстания в Египте заставили греко-македонскую знать пойти на ещё более тесный союз с египетским жречеством» [5, т. II, с. 323].
Грекам тем более не приходилось в эти времена так уж опасаться персов, хотя с последними время от времени и возникали военные столкновения. В.С. Сергеев пишет, ссылаясь на письменные источники:
«Во всех провинциях, подвластных персидскому царю, находились греческие наёмники, купцы, предприниматели, интеллигенты и авантюристы всех видов. Греки с одинаковым рвением служили как персидскому царю, так и его противникам. Исследования Буше-Леклерка («История Лагидов»), Магаффи («История Птолемеев»), Холла («Рим, Греция и Эллинистические монархии») и другие показали, что эллинизация была особенно сильна в Египте. Ещё в Саисский период египетской истории [VII в. до н. э.] фараон Псамметих I навербовал отряд греческих наёмников для войны с Ассирией. Приблизительно к тому же столетию относится и основание города Навкратиса в дельте Нила – первой крупной колонии греков на египетской почве. В V веке до н. э. греки приняли участие в восстании египтян против персов, окончившееся временным освобождением Египта от персидского протектората. На египетской службе состояли знаменитые греческие командиры Хабрий, Агесилай, Леофант, Ламиас и другие.
{После завоевания Египта [332 г. до н. э.] Александр Македонский назначил здесь наместником Клеомена, грека родом из Навкратиса.}
Во всех сколько-нибудь значительных городах Востока имелись греческие кварталы, пользовавшиеся особыми привилегиями. Военное дело, торговля, промышленность и финансы находились в греческих руках.
«На Востоке (в Египте), - писал греческий поэт Геронд, - можно найти всё: золото, деньги, армию, вино, палестру, синее небо, славу, зрелища, философов, сводников, священные алтари, царя, женщин – словом всё».
Отношение греков к Востоку было чрезвычайно своеобразно и противоречиво. С одной стороны, они считали жителей восточных стран и восточные порядки варварскими, а, с другой, до крайней степени идеализировали Восток, в особенности древний Египет и древнюю Индию. Идеализация Востока начинает входить в моду со времени Пелопоннесской войны. И в этом отношении впереди других стоял неутомимый, экспансивный Исократ {известный афинский политик и оратор}. Отражая настроение «афинских плутократов», Исократ противопоставлял демократические Афины восточным порядкам. Сравнение оказывалось совсем не в пользу Афин. Восток, писал Исократ, во всех отношениях опередил Элладу: в отношении наук, искусств, ремёсел и даже в отношении политического строя. Например, в отношении ремесла египтяне и индусы превосходят все народы так, как хороший мастер превосходит простого рабочего. Главная же причина совершенства восточных порядков заключается, по мнению Исократа, в далеко идущем разделении труда и наличии каст. В Египте и Индии физический труд выполняется особой кастой рабочих, дела культа сосредоточены в руках наследственной касты жрецов, управление – в руках касты государственных чиновников и т. д. Между тем как в Греции большой помехой техническому прогрессу являются, по Исократу, развитая общественная жизнь, частые собрания, суды и, главное, частая смена профессий (Исократ, Бусирис...).
Таким образом социально-экономическая и идеологическая почва завоевания Востока была подготовлена. Оставалось только оформить и закрепить то, что создавалось в течение долгого исторического процесса» [4, с. 284 – 285].
Завоевание Востока предстояло осуществить Македонии.
Так кого же опасались египетские жрецы ещё во времена Солона? Напрашивается ответ: жрецы «провидели» некую будущую угрозу себе со стороны потомков тех, о ком говорится в диалоге «Критий»:
«Ведь по свидетельству наших записей, государство ваше {Афины} положило предел дерзости несметных воинских сил, отправлявшихся на завоевание всей Европы и Азии, а путь державших от Атлантического моря» [13, c. 408].
Может быть, египетские жрецы желали, как в древние времена, союз с греками против потомков прославившихся своей жестокостью «народов моря»?
Однако наиболее правдоподобный ответ на поставленные вопросы лежит, очевидно, в другой плоскости: жрецы города Саиса хотели обратить внимание высокого афинского гостя, Солона, на совершенство традиций и древних государственных установлений Египта, восходящих, по их мнению, к древнейшему государству атлантов.
«Постепенное ослабление Египетского государства, происходившее именно в эту эпоху глубоких культурных взаимоотношений Египта с соседними странами, породило мысль о том, что причинами упадка Египта являются проникновение в Египет иноземцев, растворение египетской культуры в этой бурной волне иноземных влияний, забвение древних традиций и исконной египетской религии. В это время, главным образом в саисскую эпоху, начинается реакция против иноземных влияний и резкое стремление во всём возродить египетскую старину, восстановив древние формы государства, языка, письменности, искусства и религии времени первого расцвета Египта при царях Древнего царства.
{Можно, конечно,  полагать, что первый расцвет Египта был связан с влиянием на египтян атлантов, которые пошли на них войной, но были сметены природным катаклизмом. Может быть, это произошло при фараоне Мине, числящимся в египетских надписях и летописях первым фараоном Египта? Может быть, в Египте Раннего царства правила династия царей, происходящих из погибшей Атлантиды, как утверждает известная гипотеза?}
Египетские жрецы пытаются отгородить египетский народ и в первую очередь самих себя от иноземцев при помощи целого ряда религиозных и бытовых запретов. Геродот пишет о том, что «ни один египтянин, ни египтянка не поцеловали бы эллина в губы и не стали бы употреблять ножа, вилки, котла, принадлежащих эллину, не стали бы даже есть непорочного быка, если он зарезан ножом эллина». Предписания строгой обрядовости, пищевые запреты и предписания культовой чистоты проводили резкую грань между египтянами и иноземцами. Стремление искусственно воскресить давно забытую старину, своеобразная архаизация {подражание древним формам} чувствуются в памятниках письменности и литературы, в произведениях искусства и предметах религиозного культа. Искусственно сохраняется и даже несколько усложняется громоздкая древняя система иероглифической письмености, несмотря на широкое распространение алфавитных знаков и упрощение скорописи, так называемой демотики, удобной для быстрых записей деловых документов. В религиозных текстах встречаются цитаты из текстов пирамид Древнего царства, которые тщательно копируются и переписываются. Широкое распространение получает культ древних всеегипетских богов Исиды и Осириса. Жрец Иба, состоявший в свите царевны Нейтикерт (XXVI династия), описывает свои труды по сооружению храма в честь Осириса. Крупный вельможа Пефнефдинейт, занимавший ряд высоких должностей при Яхмесе II {Амасисе}, подробно сообщает о своей деятельности, связанной с восстановлением и расширением храма Осириса в Абидосе. С гордостью говорит он о том, что он «восстановил дом священных свитков после его запустения, записал жертвы в честь Осириса и установил порядок во всех записях». Но особенно широкое распространение получил в Египте в позднее время культ священных быков (Аписов) и священных кошек, посвящённых богине Бастет, почитавшейся в Бубастисе, на что указывают сохранившиеся кладбища священных животных и их многочисленные статуэтки и изображения, во множестве переполняющие египтологические музеи. Наряду с этим широкое распространение получает магия, развитие которой шло бок о бок с появлением новых культов смешанных богов, одновременно олицетворяющих различные явления природы (синкретизм и пантеизм)» [25, с. 512 - 513].
Пантеизм определяется как философское учение, объединяющее бога и мир, а иногда и отождествляющее их. Пантеистические идеи развились уже в индийской философии (в особенности в брахманизме, индуизме и веданте), в китайской философии (даосизм), древне-греческой философии (Фалес, Анаксимандр, Анаксимен). Однако поскольку в эпоху многобожия ещё не было понятия бога как единого мирового духа, то пантеистические воззрения были одним из проявлений учения об универсальной одушевлённости мира (гилозоизм). Больше оснований имеется для оценки в качестве пантеистического воззрения Ксенофана (конец VI – начало V веков до н. э.), объявлявшего (в условиях господства антропоморфных представлений о богах) богом единую природу, постигаемую чувствами, а не умом. Такой пантеизм привёл Ксенофана к утверждению, объективно имевшему атеистическое значение: боги создаются людьми по своему образу и подобию.
Термин «синкретизм» (от греческого слова «соединение») в философии является разновидностью эклектики (смешение, неорганичное слияние разнородных элементов); религиозный синкретизм характеризуется слиянием различных культов и религиозных систем [смотри: 3, с. 609; 17, т. 4, с. 206 - 207].
Некоторые учёные утверждают, что между магией и религией трудно провести чёткую границу. Но это суждение справедливо только для народов, находящихся на примитивной стадии своего развития. Более обоснованной представляется мысль, что магия полностью противоположна религии, потому что в магии действия человека, обусловленные его внутренними мотивами (молитва – мысленное или произносимое вслух обращение человека к богу или богам – и благодать – божественная сила, обеспечивающая человеку спасение грехов и духовное просветление) заменяются внешними манипуляциями. Большинство современных антропологов и историков религии склонны полагать, что магия и религия – явления одного порядка и взаимосвязаны между собой; они имеют дело с воздействием внешних мистических сил на человеческое существование. Разница состоит в том, что магия обладает более безличной и механической формой, и главный упор в ней делается на технике. В общем случае под магией понимают ритуальные действия, которые влияют на человека или природу, открывая доступ к мистическим силам, обычно не подвластным человеку. Принято выделять три основных элемента магии: заклинание, собственно ритуал и состояние его исполнителя. К древнейшим примерам заклинаний относятся надписи заупокойных заклинаний, высеченные на каменных плитах египетских царских пирамид времён Среднего царства, и тексты греко-египетских папирусов I – IV веков новой эры, в которых содержатся магические рецепты и указания по проведению обрядов. Маги часто используют в заклинаниях личные имена людей, которым они хотят принести добро или причинить зло. По этой причине во многих культурах человеку (и Богу) присваивается два имени: «действительное», которое хранится в секрете, и обыденное, на которое магические средства не действуют. Боги и духи также обладают специальными магическими именами, которые известны лишь немногим посвящённым. Наряду с заклинаниями в магии используются также материальные предметы, так называемые «амулеты» (латинское «amuletum» от арабского «гамала» - носить). Амулет оберегает от беды и приносит удачу. Его носят с собой, вывешивают над входной дверью или прячут в подходящем месте. В так называемом «Папирусе Макгрегора» перечисляется 75 разновидностей искусственных амулетов, которыми пользовались древние египтяне. Среди наиболее популярных – жук-скарабей и Анх (от древнеегипетского «ankh» - жизнь), иногда называемый также «crux ansata» (латинское, «крест с петлёй»), ведущий своё происхождение от древнеегипетского иероглифа, обозначавшего слово «жизнь» (который, в свою очередь, происходит от древнего священного символа с тем же значением, или от стилизованного изображения человечка с расставленными руками). Есть мнение, что Анх имеет форму старинного инструмента, использовавшегося для измерения уровня воды в Ниле. К широко распространённым амулетам также относят столб Тет и «глаз Гора» (Уджат, или Учат). Столб Тет - стилизованное изображение ствола дерева с четырьмя поперечными полосами в верхней части, изготовленное из лазурита, золота, камня, дерева. Он символизирует дерево, в которое богиня Исида спрятала останки своего мужа, бога Осириса. Согласно другим толкованиям, Тет – это позвоночник бога Осириса. Уджат – символическое изображение глаза бога Гора, повреждённого Сетом и извлечённого Тотом, изготовленное из золота, серебра, полудрагоценных камней, фаянса, дерева и других твёрдых материалов. Амулет встречается в двух видах: Уджат, обращённый влево («солнечный» или «белый») и Уджат, обращённый вправо («лунный» или «чёрный»). На Западе магия традиционно ассоциировалась с еретиками, алхимиками, ведьмами и колдунами. В наше время она находит выражение в деятельности так называемых «сатанистов» и т. п. [смотри: 30, с. 292 - 293].
«Цари Египта XXV и XXVI династий выдавали себя за восстановителей порядков Среднего и особенно Древнего царства. Титулы новых владык напоминали титулы их древних предшественников, различного рода памятники чем дальше, тем больше походили на стародавние образцы, Некоторые надписи времени XXVI династии по начертанию и правописанию можно принять за произведения Древнего царства. Пристальный взгляд, однако, обнаруживает промахи: подражатели были не в состоянии по-настоящему проникнуть в существо древней письменности. Жизнь далеко ушла от времени пирамид, и само иероглифическое письмо надписей окончательно потеряло свою связь с употребительной в житейском обиходе скорописью... Беззастенчивое ограбление и притеснение простых людей достигли таких размеров, что даже нравоучительная письменность, например, «поучение» писца Аменемипета, - вероятно, ливийского времени, - принуждена была уделять значительное внимание общественным злоупотреблениям. Некоторые из записанных Геродотом рассказов о XXVI династии и событиях накануне её воцарения похожи на сказки- предания, хотя и могли в своей основе восходить к временам, о которых повествовали. То же можно сказать о сказках, связанных с именем фараона Петубастиса и довольно хорошо передающих обстановку в стране на исходе ливийского владычества, о малопочтительном рассказе об Амасисе и тому подобных сказаниях, сохранившихся в позднейших демотических рукописях. Повествовательная литература Позднего Египта нам мало известна. Однако папирус, хранящийся в Государственном музее изобразительных искусств в Москве, даёт нам подробный и живо написанный «отчёт Унуамона» о путешествии его по поручению фиванского верховного жреца Херихора в финикийский город Библ за лесом для храмовой ладьи. В основу этого литературного произведения легли, надо думать, действительные злоключения египетского посланца. Библский владетель говорит в этом произведении об Египте, как о родине мастерства и учёности. Примечательно в этом повествовании описание природы и волнующегося моря. До нас дошло множество надписей времени XXI – XXVI династий, но из сравнительно немногочисленных исторических царских надписей и более обильных жизнеописаний знати лишь некоторые имеют художественное значение. В соответствии с общим умонастроением общественных верхов при XXVI династии давно не употреблявшиеся «надписи пирамид» вновь начертывались на памятниках вперемежку с заклинаниями из «Книги мёртвых» и других, более новых сочинений. Надписи времени Позднего царства писались не на живом позднеегипетском, или демотическом, языке, сменившем к 700 году до н. э. новоегипетский, а на мёртвом среднеегипетском, хотя и не без примеси более поздних оборотов. Вновь переписывавшиеся произведения Древнего царства были составлены на языке ещё более древнем – староегипетском...
XXVI династия... {в Фивах} почти не строила, сосредоточив свою строительную деятельность в Нижнем Египте, но здесь от тогдашних храмовых построек мало что уцелело. Гробницы царей XXVI династии помещались, согласно Геродоту, во дворе городского храма в Саисе. Гробницу Априя греческий путешественник описывает как каменный чертог с колоннами в виде финиковых пальм... Из-за гибели нижнеегипетских храмов наши представления о плоскостном изобразительном искустве Позднего Египта несколько неполны. Примечательно, что не только на Севере, но даже в Фивах со времени XXVI династии начали помещать на стенах гробниц изображения, заимствованные из Древнего царства; в одном случае они прямо списаны с гробницы времени VI династии, расположенной совсем в другой местности Верхнего Египта. Но среди плоскостных изображений при той же XXVI династии могли быть и такие, которые по живости передачи черт подлинника превосходили все прежние. Таково дошедшее до нас полное реализма изображение Псамметиха I с грубыми некрасивыми чертами обрюзглого лица» [5, т. I, с. 586 - 588].
«{В Египте VII – VI веков до н.э. (со времени XXV – XXVI династий, по Манефону), усиливается} стремление воскресить далёкое прошлое, а подражание старине проникает в искусство и литературу. Сюжеты литературных произведений связываются с образами древних царей, как, например, Рамсеса II (фараона XIX династии примерно с 1317 по 1250 гг. до н. э.), о котором рассказывают, что он послал статую бога Хонсу для излечения дочери азиатского царя. В литературных произведениях воскрешаются стиль и фразеология египетской литературы классического времени расцвета {с 2 000 года до н. э. в течение двух с лишним веков при XII династии} в эпоху Среднего царства {(конец III тысячелетия до н. э. - около 1 600 г. до н. э.), на которое приходится, по Манефону, 9 династий – с IX по XVII}. В изобразительном искусстве появляется стремление подражать, иногда почти рабски копировать, художественные произведения времени Древнего царства {(несколько веков III тысячелетия до н. э.), на которое приходятся династии от III до VIII}. Всё это приводит к резкому разрыву между искусственно возрождаемой древней культурой и теми формами культурного творчества, которые ещё свидетельствовали о жизнеспособности древнеегипетского народа. Так демотическая {«народная»} письменность отрывается от архаизирующей религиозной и официальной иероглифики, народный язык – от омертвевшего литературного «языка» классической древности, народные формы религии – от сложных богословских построений жречества, свежее реалистическое искусство – от точного повторения художественых произведений глубокой старины. Но все последние попытки сохранить самостоятельность и независимость Египетского государства и египетской культуры оказались тщетными. Египетское государство рухнуло под ударами персидских завоевателей. Однако египетская культура пережила своих создателей и оказала могущественное влияние на развитие культуры соседних народов и главным образом греков» [25, с. 513 - 514].
«Несомненно, не без участия усиливавшегося жречества росло в Позднем царстве {начиная с XXVI династии} почитание местных священных животных, особенно заметное в крупнейшем нижнеегипетском городе Мемфисе, священный бык которого - Апис пользовался теперь подчёркнутым вниманием со стороны государственной власти» [5, т. I, с. 588].
В Мемфисе чтился бык Апис чёрного цвета с белым пятном на лбу; он содержался при храме, в дорогом стойле. В эпоху XXVI (Саисской) династии (VII – VI века до н. э.) для содержания быков-Аписов в Мемфисе, недалеко от храма Птаха, был выстроен специальный Апейон. Когда Апис издыхал, жители Мемфиса надевали траурные одежды; когда находили нового, в городе совершались празднества и ликование. Умершего Аписа бальзамировали и хоронили по особому ритуалу в специальном склепе Серапиума около Мемфиса. Французский археолог Ф.О. Мариет обнаружил при раскопках Серапиума 64 мумии Аписа. На бронзовых статуэтках Аписа, дошедших до нас в больших количествах, между рогов часто помещён солнечный диск. Сведения о культе Аписа сообщили нам античные авторы: Геродот, Страбон, Элиан, Диодор. Почитанием египтяне окружали и корову, которой олицетворялась богиня неба и плодородия Хатор; позднее богиня Хатор изображалась в виде женщины с головой коровы, иногда – только с коровьими рогами и ушами.
«Аписа считали ба (душой) бога Мемфиса Птаха, а также бога солнца Ра. Апис был связан и с культом мёртвых (способствовал увеличению жертв, приносившихся умершим) и близок Осирису (считался быком Осириса). В поздний период на саркофагах египтяне часто изображали бегущего Аписа с мумией на спине. При Птолемеях произошло полное слияние Аписа и Осириса в едином божестве Сераписе, почитавшемся и в греко-римской культуре. Иногда Аписа отождествляли с Атумом (в имени Апис-Атум)».
«Происхождение греко-египетского Сераписа (известного грекам как Серапис и египтянам как Асар-Хапи) окружено непроницаемой завесой таинственности… Было сделано несколько неудачных попыток, дать этимологию {происхождение} слова «серапис». Годфри Хиггинс заметил, что египтяне каменный саркофаг называли «сорос», а священного быка, воплощение Осириса, звали Апис. Эти два слова комбинируются в одно - сорос-апис или сор-апис - «гробница быка». Но невероятно, чтобы египтяне поклонялись гробу в форме быка. Некоторые древние авторы, включая Макробия, утверждали, что Серапис - это имя Солнца, потому что в его изображениях часто видно гало над головой. В своём «Гимне суверенному солнцу» Юлиан {римский император Юлиан Отступник [361 - 363 гг.]} говорит о божестве следующим образом: «Юпитер, Плутон, Солнце - это всё Серапис». В еврейском языке «серапис» есть «сараф», что означает «сверкать». По этой причине евреи назвали одного из своих духов Серафимом. Общепринятой, однако, является теория, согласно которой истоки имени Серапис нужно искать в сочетании Осирис- Апис… Хотя существует сходство между Сераписом и Осирисом-Аписом, египтологи всё-таки считают, что Серапис есть просто имя, данное мёртвому Апису, священному быку Египта… Материальное тело Природы было названо Аписом; душа, покидающая тело после смерти, но опутанная формами физической жизни, была названа Сераписом. К.У. Кинг полагает Сераписа божеством брахманического происхождения. Имя его является греческим искажением двух имён, приписываемых Яме - индуистскому богу смерти... {Бог смерти именуется Сер-Адах или Сри-Па}. Это кажется разумным, если вспомнить легенду о том, что Серапис в облике быка был привезён Вакхом из Индии в Египет…
{Получается, что культ греко-египетского божества связан с религиозными верованиями Индии.}
Среди других значений имени Серапис есть и такие {значения}: «Священный Бык», «Солнце в Быке», «Душа Осириса», «Священная Змея», «Ушедший на покой Бык». Последняя интерпретация связана с церемонией утопления Быка - священного Аписа - в водах Нила каждые 25 лет… Есть свидетельства тому, что знаменитая статуя Сераписа в Серапиуме в Александрии {египетской} сначала была объектом поклонения в Синопе {родина Диогена Синопского} под другим именем и только позднее {спустя годы после смерти Александра Великого} её перевезли в Александрию {по приказу египетского фараона Птолемея I Сотера}. Есть также легенда о том, что Серапис был царём египтян в совсем древние времена и именно ему они обязаны философским и научным господством. После смерти этот царь был поднят до уровня бога. Филарх говорит, что слово «серапис» означает сила, которая привела Вселенную в прекрасное состояние порядка.
«Плутарх в «Исиде и Осирисе» даёт следующее объяснение происхождения статуи Сераписа в Александрии, где это восхитительное произведение искусства находилось в Серапиуме. Египетский фараон Птолемей Сотер увидел однажды странный сон, в котором гигантская статуя ожила и приказала ему доставить её в Александрию как можно скорее. Поскольку Птолемей не знал, что это за статуя, он находился в затруднении относительно того, как её найти. Когда Птолемей рассказывал о сне своему окружению, великий путешественник по имени Сосибий вспомнил, что такая статуя есть в Синопе. Птолемей немедленно снарядил Сотелеса и Дионисия устроить перевоз статуи в Александрию, заручившись согласием жителей Синопа. Три года прошло, и, наконец, представители фараона сумели выкрасть статую, а для того, чтобы скрыть преступление, ими был распущен слух о том, что статуя ожила и сама прошагала от храма по улицам, ведущим к кораблю, приготовленному для её транспортировки в Александрию. По прибытию туда статуя в присутствии двух египетских посвящённых - Эвмолпида Тимофея и Манефона Себеннита - тут же была названа Сераписом. Жрецы объяснили, что это был эквивалент Плутона. Это был мастерский ход, потому что в Сераписе греки и египтяне получили общего бога, что немало приблизило страну к религиозному единству.
Несколько статуй Сераписа стояли в различных храмах в Египте и Риме. Почти все описания этих статуй, данные ранними авторами, говорят скорее о греческом, нежели о египетском влиянии. Некоторые статуи изображают бога, обвитого огромной змеёй. Другие показывают его как комбинацию Осириса и Аписа. Описания изображений бога, в которых аккумулируется большинство представлений о нём, включают высокую, мощную фигуру, сочетающую как мужскую силу, так и женскую грацию. На его лице написано размышление, и оно печально. У него длинные волосы, уложенные на женский манер. Лицо, несмотря на то, что есть борода, скорее женоподобно. Фигура Сераписа обычно покрыта плащом с головы до ног, и, как полагают посвящённые, это делается для того, чтобы скрыть андрогинный {двуполый} характер его тела.
Для изготовления статуй Сераписа использовались различные материалы. Некоторые были сделаны из мрамора искусными скульпторами, другие - с использованием драгоценных металлов. Одна гигантская скульптура была сделана из металлических плит, тщательно подогнанных друг к другу. В лабиринте, посвящённом Серапису, стояла статуя 13 футов высотой {примерно 4 метра}, сделанная, по преданию, из одного куска изумруда. Современные авторы полагают, что речь шла, скорее, о статуе, сделанной из стекла, залитого в форму. Но египтяне всё-таки настаивают, что это был цельный минерал и что этот факт неоднократно проверялся в древности. Клемент Александрийский описывает статую Сераписа, сделанную из следующих материалов. Во-первых, из золота, серебра, свинца и олова; во-вторых, из всех видов египетских камней, включая сапфиры, гематиты, изумруды и топазы, - и всё это было замешано на веществе, оставшемся от похорон Осириса и Аписа. В результате получилась редкостная и любопытная фигура цвета индиго. Некоторые статуи были сделаны из очень прочного вещества: когда христианские солдаты, выполнявшие приказ Феодосия {императора Рима [379 - 395 гг.]}, рубили топорами Сераписа Александрийского, то летели искры и топоры ломались.
Вполне вероятно, что Серапису поклонялись как богу, символизированному змеёй, - практика, общая для египтян и греков...
Многие секреты ритуалов высоких степеней Египетских Мистерий {тайных религиозных церемоний} открылись через тщательное изучение помещений и подземных ходов, где проводились инициации {посвящения}. Под храмом Сераписа, разрушенным по приказу Феодосия, были найдены остатки странных механических приспособлений, установленных жрецами в подземных помещениях и пещерах, где проводились ночные обряды. Машины говорили о суровых испытаниях, которым подвергались испытуемые. После мучительных проверок, включавших физические и моральные испытания, новичок, если ему удавалось выжить, представал перед Сераписом, благородной и мощной фигурой, освещённой невидимыми огнями.
Любопытной особенностью ритуалов Сераписа были лабиринты. Е. Бадж в своей книге «Боги египтян» описывает Сераписа в стиле Минотавра, с телом человека и головой быка. Лабиринты были символами обременённости и иллюзорного характера низшего мира, по которому душа скитается в поисках истины. В лабиринте обитает низшее животное - человек с головой быка, который хочет уничтожить душу, запутавшуюся в мирском невежестве. В этом отношении Серапис становится Советчиком, или Испытателем, проверяющем душу, ищущую воссоединения с Бессмертными. Лабиринт, без сомнения, представляет солнечную систему, а человек - солнце, обитающее в мистическом лабиринте планет, лун и астероидов.
Гностические Мистерии были знакомы с тайным значением Сераписа, и через гностиков этот бог стал тесно связан с ранним христианством.
Император {Рима} Адриан {[117 - 138 гг.]}, путешествуя по Египту в 134 году нашей эры, сообщает в письме Сервению, что христиане поклоняются Серапису, и что епископы церкви совершают богослужение в храме Сераписа. Он даже говорит о том, что сам патриарх, будучи в Египте, был обязан молиться как Христу, так и Серапису (см. работу Парсонса «Новый свет на старые пирамиды»).
Важность Сераписа как прототипа Христа, о которой мало подозревают, может быть лучше оценена после следующего извлечения из Кинга:
«Не может быть сомнения, что голова Сераписа, отмеченная печалью, есть первый шаг на пути к общепринятому облику Спасителя. Еврейские предрассудки первых новообращённых были столь сильны, что не было сделано ни одной попытки, изобразить выражение его лица, пока не прошло время нескольких поколений, и Его земной путь не оказался законченным» («Гностики и их наследие»).
Серапис постепенно узурпировал положение, занятое до него другими египетскими и греческими богами, и стал высшим божеством в обеих религиях. Его власть продолжалась до IV века христианской эры.
В 385 году {император Рима} Феодосий, истребитель языческой философии, издал свой памятный эдикт «De Idolo Serapidis Diruendo». Когда христианские солдаты во исполнение его приказа вошли в Серапиум в Александрии для уничтожения изображений Сераписа, в храм, стоявший многие века, так велико было их уважение к богу, что они долго не смели прикоснуться к нему из опасения, что земля разверзнётся под ними и поглотит их. Наконец, преодолев страх, они разрушили статую, здание и подожгли библиотеку, находящуюся в храме. Примечательно, что среди развалин этого языческого храма, по свидетельству некоторых писателей, попадались христианские символы. Сократес, церковный историк пятого века, говорит, что после того, как ревностные христиане разрушили храм Сераписа в Александрии и рассеяли демонов, обитавших там под видом богов, в основании храма была найдена монограмма {изображение переплетённых начальных букв имени} Христа!» [15, с. 68 - 73].
«В античную эпоху среди греков бытовали истории о том, что евреи ежегодно откармливают в Храме Иерусалимском одного грека, чтобы принести его в жертву своему богу».
«В Пятикнижии Моисеевом {еврейский} бог чаще всего обозначается двумя именами: Элохим (множественное число от слова «элоах» - «бог», то есть фактически «боги») и четырёхбуквенным именем - тетраграмматоном».
Тетраграмматон – это четырёхбуквенное, «невыразимое» имя, которым Бог обозначается в Библии. Никто не знает, как правильно озвучить эти буквы. Поэтому считается, что настоящее имя Бога неизвестно (оно открывается только самим Богом и только некоторым Пророкам). Евреи называют своего бога условно именем «Яхве» или «Ягве», которое считается священным. Однако даже при чтении Библии из благочестивых побуждений и это имя верующие не прозносят, а заменяют словом «Адонай», которому в библейских текстах на русском языке соответствует слово «Господь».
Вероятно, слово «элоах» восходит к арабскому «илах» - божество, от которого произошло имя бога в исламе – Аллах.
Аллах – единый и единственный бог, творец мира и господин Судного дня, избравший Мухаммеда посланником к людям. Кратчайший символ веры ислама гласит:
«Нет никакого божества, кроме Аллаха, и Мухаммед – посланник Аллаха».
«Позднее римляне обвиняли первых христиан в том, что те в ритуальных целях убивали нехристиан. В Средние века некоторые христианские мракобесы, разжигая ненависть к иноверцам {в частности, к евреям}, стали утверждать, что евреи «пьют христианскую кровь». У религиозных евреев эти измышления получили название «кровавых наветов» [смотри: 19, с. 441, с. 521, с. 566].
Жрец из города Саиса, покровительница которого по-египетски зовётся Нейт {древняя ливийская богиня}, а по-эллински – это Афина, говорил Солону: «Я всё расскажу ради тебя и вашего государства, но, прежде всего ради той богини, что получила в удел, взрастила и воспитала как ваш, так и наш город. Однако Афины она основала на целое тысячелетие раньше, восприняв ваше семя от Геи и Гефеста, а этот наш город – позднее. Между тем древность наших городских установлений определяется по священным записям в восемь тысячелетий. Итак, девять тысяч лет назад жили эти твои сограждане, о чьих законах и о чьём величайшем подвиге мне предстоит вкратце тебе рассказать… » [13, с. 407].
К сожалению, что происходило в бассейне Средиземного моря (и в других местах Земли) 8 - 9 тысяч лет назад (если принять на веру «9 000 лет назад», указанные в диалоге), нам неизвестно. И в более близкие к нам времена об этом мы знаем очень мало.
Во «Всемирной истории» можно прочесть: «В числе первых очагов земледельческой культуры были районы Палестины, Египта, Иранского нагорья, предгорные районы Ирака и южной части Средней Азии... В V тысячелетии до н. э. земледельческие очаги распространились широко по предгорным районам Западной Азии (культура Телль-Халафа и Самарры). Подобные же условия сложились затем и в некоторых наиболее благоприятных для земледелия районах Индии и Китая. Появляется и распространяется земледелие у неолитических племён Малой Азии, Балканского полуострова и других средиземноморских стран. Несколько позже, но всё ещё в пределах неолита, возникает земледелие в степной и лесостепной зонах Европы, а также у племён Кавказа. К концу III тысячелетия до н. э. земледелие было уже широко распространено во всех перечисленных районах... В некоторых случаях – особенно в степных областях – племена даже оставляют земледелие и постепенно переходят исключительно к скотоводству. Это имело место, например, у некоторых племён, обитавших в южнорусских степях в конце III и во II тысячелетии до н. э. Так из общей массы первобытных племён выделились скотоводческие пастушеские племена – произошло первое великое общественное разделение труда...
К V – IV тысячелетиям до н. э. многие племена субтропической зоны имели кроме прирученных собак также скот: овец, коз, свиней, ослов, коров, различные виды антилоп...
Поскольку скотоводство было делом преимущественно мужчин, отношения, характерные для материнского рода, у скотоводческих племён всё более уступают место патриархальным (от латинского pater - «отец») отношениям...
Скотоводческие племена IV – III тысячелетий до н. э. существенно отличались от кочевых племён более позднего времени. Они имели скот, дававший им мясо, молоко, шерсть и кожу, но они не имели таких животных, как лошадь и верблюд, которые ещё не были одомашнены. Поэтому была невозможна быстрая перекочёвка с места на место; племя обитало в одном и том же месте вплоть до полного истощения пастбищ...; первоначальные пастбища по всем этим причинам должны были становиться всё более скудными и недостаточными, и скотоводческое население волнами расселялось всё дальше и дальше от мест своего первоначального обитания...
К сожалению, археология даёт очень мало данных об этих древнейших бродячих скотоводах. Кое-где в степях Северной Африки и Аравии они оставили наскальные рисунки; но главным образом мы узнаём о них уже из более поздних письменных источников (начиная с III тысячелетия до н. э.), которые свидетельствуют о последовательном движении волн скотоводческих племён из степей Северной Африки, Аравии, а позже – Средней и Центральной Азии. Обыкновенно скотоводческие племена в ту пору постепенно обосновывались в степных районах долин и сливались с местным населением, переходя наряду со скотоводством к земледелию там, где оно было возможно. Иной раз, однако, их вторжения приводили к разрушениям и задержке в развитии земледельческих обществ. Существование в непосредственном соседстве земледельческих и пастушеских племён – характерное явление для всех районов древнейших цивилизаций...
За время своего многотысячного существования в условиях разрознённых общин каменного века человечество создало бесконечное разнообразие родовых и племенных языков. Преодоление этого разнообразия и создание меньшего числа языков, понятных большому числу людей, было важным шагом, способствовавшим культурному прогрессу человечества. Огромную роль в этом процессе сыграли появление и рост рабовладельческих государств и начало образования народностей вместо отдельных мелких племён.
В истории человечества IV тысячелетие до нашей эры отмечено возникновением рабовладельческого общества…
С разделением общества на классы, на угнетённых и угнетателей, в конце IV – начале III тысячелетия до н. э. в Египте и Двуречье создаётся система органов насилия, призванных обеспечивать господство класса эксплуататоров, создаётся рабовладельческое государство…
В рабовладельческом обществе происходит отделение умственного труда от физического. Накопленные веками в процессе труда знания и наблюдения становятся достоянием немногочисленной группы эксплуататоров, в первую очередь жрецов. В Египте и Двуречье в условиях ирригационного {орошаемого} земледелия они становятся хранителями всех знаний, необходимых для развития этой основы хозяйства...
В религиозных представлениях всё более отражается социальная забитость трудящихся. Боги представляются в виде могущественных царей, власть угнетателей обожествляется.
Всё более усиливаются в этих странах могущество и богатство той части знати, которая обладала жреческими функциями. Под защиту выделенных уже на поздних этапах первобытно-общинного строя (например, в Двуречье) храмовых хозяйств, вероятно, прибегали маломощные общинники, и в связи с этим именно в храмовых хозяйствах особенно интенсивно происходил процесс постепенного порабощения соплеменников.
Интересы класса рабовладельцев в Египте и в Двуречье толкали к созданию сильного централизованного государства – рабовладельческой деспотии...
Здесь не могли долго существовать первичные мельчайшие государственные образования, как это обычно бывало в других странах при складывании классового общества. Объединение создаётся путём завоевания - в Египте очень рано, вероятно, не позже 3000 года до н. э,, в долине Евфрата и Тигра позже – более или менее прочно лишь к концу III тысячелетия до н. э.; завоеватель – вождь или царёк – становится над отдельными общинами с их советами и другими прежними органами управления. Такое объединение было в интересах всего господствующего класса, но верхушка местной родовой знати теряла при этом монопольное господствующее положение на своей общинной территории; поэтому объединение проходило, повидимому, в борьбе с родовой знатью...
Созданная первыми рабовладельческими государствами цивилизация оказала в дальнейшем важнейшее влияние на всё культурное развитие человечества. В государствах Древнего Востока впервые в истории из примитивных способов передачи мысли при помощи рисунков (пиктографии - «рисуночного письма») возникает настоящая письменность...
Наше название страны «Египет» (современные египтяне, которые говорят по-арабски, называют свою страну «Миср») происходит от древнегреческого наименования «Айгуптпус»; это слово, в свою очередь, восходит, видимо, к одному из имён значительнейшего из древнеегипетских городов - Мемфиса (по-древнеегипетски, согласно принятому в науке условному произношению, - Хет-ка-Птах; судя по вавилонским данным, это название произносилось в действительности как Хэ-ку-Птах).
Древнеегипетские города обычно называются не по их древнеегипетским названиям, а по греческим, употребляемым в произведениях древних авторов.
Сами древние египтяне называли свою страну «Кеме» - «Чёрная», по цвету тёмной её почвы, в противоположность «красной» земле окрестной пустыни» [смотри: 5, т. I, с. 134 – 135, с. 138, с. 139, с. 141- 143, с. 144].
«За недостаточностью данных точное летосчисление для древнейшей египетской истории невозможно. Время приходится обозначать не столько по столетиям, сколько условно – по династиям. Древние списки фараонов делились на династии, и жрец Манефон, написавший около 300 года до н. э. по-гречески своё сочинение об истории Египта, насчитывал до 30 династий фараонов.
Современные учёные расчленили историю древнеегипетского государства на несколько периодов -- Раннее, Древнее, Среднее, Новое и Позднее царства.
К Раннему царству отнесли I и II династии по списку Манефона. Сюда же присовокупили и полузабытых древнеегипетской традицией прямых предшественников I династии, так как во времена их правления классовое общество и государство в Египте, повидимому, уже сложилось. Царей этого времени называют обычно по отношению к манефоновским спискам династий додинастическими царями...
Сколько времени длился ранний период в истории Египта (Раннее царство) -- неизвестно; во всяком случае, около 3000 года до н. э. государство в долине Нила уже существовало» [5, т. I, с. 148].
«В последние века III тысячелетия до н. э. Египет распался на полунезависимые области. Лишь постепенно вновь складывается единое государство… Новый период получил название Среднего царства, которое длилось около пятисот лет, начавшись на исходе III тысячелетия до н. э. и закончившись около 1600 года до н. э. На это время, по списку Манефона, приходится 9 династий {египетских фараонов} – с IX по XVII» [5, т. I, с. 266].
«Под конец Среднего царства Египет был завоёван пришельцами с Востока, которых Манефон именовал гиксосами… Иноземное владычество длилось не менее 108 лет. Ещё столетие спустя по изгнании гиксосов (в первой половине XVI в. до н. э.) в стране стояли разорёнными храмы, и вплоть до манефоновских времён {до времён Александра Македонского} жило предание о гиксосском нашествии как о страшном погроме… Неизвестно, свергли ли завоеватели царскую династию {Египта в Фивах} или она продолжала существовать под их главенством… С XVII династии начинается упорная борьба за изгнание чужеземных завоевателей из Нильской долины, борьба, которая знаменует собой начало новой поры в истории Египта – периода Нового царства» [5, т. I, с. 286 - 287].
«Не позже начала II тысячелетия до н. э. восточную часть Малой Азии наводняют племена, говорившие, как это было доказано чешским учёным Б. Грозным, на языке индоевропейской семьи и, следовательно, этнически неоднородные с местным населением. Откуда они пришли в Малую Азию – с Балкан или Северного Причерноморья (через Кавказ), - это пока ещё не выяснено.
На основании письменных документов можно установить, что их язык назывался несийским, но завоёванную ими страну они по-прежнему именовали страной Хатти, а окружающие народы продолжали их называть хеттами»
«Отношения между Хеттской державой и разрознёнными племенами западной части Малой Азии не были равноправными. Но когда в XIII веке до н. э. Хеттская держава, истощённая постоянными войнами, а также раздираемая внутренними противоречиями, значительно ослабела и оказалась не в состоянии держать эти племена в подчинении, они добились независимости и даже стали сами нападать на хеттов.
В конце XIII века до н. э. различные малоазийские племена, в число которых входили и племена аххиява, образовали мощный союз, к которому примкнули многие жители области Эгейского моря. Этот союз оказался столь хорошо организованным, что поход его (или ряд походов) против хеттов, по данным египетских источников, увенчался полным успехом и сокрушил Хеттскую державу. Возможно, что поход греков-ахейцев под Трою, описанный в греческом эпосе {поэма «Илиада» Гомера}, -- не более как один из эпизодов борьбы аххиява с хеттами и их союзниками. Предполагают, что около этого же времени началось продвижение с Балкан вглубь Малой Азии новой группы индоевропейских племён – фригийцев.
Что касается племён, вторгшихся с побережий Западной Малой Азии (египтяне называли их «народами моря»), то они не ограничились Малой Азией, а опустошили часть Северной Сирии и Финикии. Только Египту, и то с большим трудом, удалось остановить их дальнейшее продвижение на юг.
Египетские источники дважды упоминают о «народах моря» - первый раз при фараоне Меренптахе в конце XIII века до н. э., когда они выступали в союзе с ливийцами. В числе их были племена шерданов, шакалаша, турша и акайваша. Предполагают, что шерданы происходили из района города Сард в западной части Малой Азии и впоследствии заселили остров Сардиния; что шакалаша происходили из района города Сагаласса на юге Малой Азии; что турша были тирсенами – племенем, жившем, как думают, на западе Малой Азии, предками этрусков, населявших позже часть Италии; и что акайваша – это ахейцы или, скорее, жители царства Аххиява. Однако эти отождествления не являются вполне доказанными, и мы пока не можем с точностью определить происхождение «народов моря».
«Опустошив южные области Хеттской державы, эти племена {«народы моря»} прошли огнём и мечом вдоль восточного побережья Средиземного моря.
В конце XIII века до н. э. гегемония в Палестине переходит в руки нового, еврейского племенного союза, носившего название Израиль. Израиль упоминается впервые в одной из египетских надписей (около 1230 г. до н. э.), где он назван при перечислении стран, которые пострадали от вторжения «народов моря». Но, в противоположность другим названиям, Израиль определяется в надписи не как страна, а как народ или племя. Можно поэтому предположить, что израильтяне ещё кочевали и не осели в какой-нибудь определённой области. В таком случае Израиль должен был появиться в пределах Палестины уже несколько ранее, но, повидимому, незадолго до 1230 года до н. э. Об этом говорит и отсутствие в позднейших преданиях, собранных в Библии, указаний на господство египтян в Палестине и на их войны там. Если бы израильтяне появились в Палестине уже во время амарнской переписки {письменные источники, найденные в Амарне (Египет)}, как предполагают некоторые исследователи, то, несомненно, в Библии сохранились бы какие-нибудь отголоски пребывания египтян в Палестине и борьбы Израиля с ними».
«Второе столкновение египтян с «народами моря» произошло при Рамсесе III (IV), уже в начале XII века до н. э. Кроме прежних племён теперь в союзе участвовали филистимляне (пуласти), чаккаль и некоторые другие. Вместо акайваша мы встречаем здесь, повидимому, данайцев, тождественных с упоминаемыми также в других египетских текстах данунами. Данайцы в греческом эпосе – другое название ахейцев. Судя по одежде, филистимляне и чаккаль происходили из юго-западных районов Малой Азии.
Союз «народов моря» вскоре распался; часть участников походов вернулась с награбленным добром домой; часть осела в местах походов и затем смешалась с коренным населением. Так, филистимляне осели в южной части побережья Палестины, чаккаль - в северной, около города Доры; дануны дали имя области на побережье юго-восточной части Малой Азии, недалеко от стыка её с сирийским побережьем; возможно, от них же происходит и ассирийское название острова Кипра -- «Йа-Данана, Йаднана».
Повидимому, «народы моря» оседали и в отдельных местах финикийского побережья.
Одновременно в центре Малой Азии, очевидно, осели фригийцы, проникшие сюда с Балканского полуострова. Оттуда же проникли несколько позже фракийские племена, поселившиеся в северо-западной части Малой Азии.
На месте же Хеттской державы образовались мелкие княжества, временами зависевшие от других, более мощных государств того времени» [смотри: 5, т. I, с. 367, с. 382 – 383, с. 393 - 394].
Египетская культура проникла не только в соседние страны (Эфиопия, Ливия, Нубия), но и в области Передней Азии, главным образом в Палестину, Финикию и Сирию, и даже на далёкий Кипр.
«Ливийские, эфиопские и ассирийские завоеватели не могли не подпасть под некоторое влияние высокой и древней египетской цивилизации. В особенности это влияние испытали культурно отсталые ливийцы и эфиопы, которые, завоевав Египет, почти полностью, как некогда гиксосы, покорились египетской культуре...
Нубия и ранее находилась под культурным влиянием Египта, а в эпоху завоевания Египта эфиопами это влияние значительно усиливается. Многочисленные развалины египетских храмов, сохранившиеся на территории Нубии, свидетельствуют о том, в какой сильной степени влияние египетской культуры проникало в Нубию. Поздний мероитский алфавит (Мероэ – позднейшее Нубийское царство, III век до н. э. - III век н. э.) возник на основе египетской демотической {«народной»} письменности».
Государства Передней Азии тысячелетиями испытывали влияние египтян, хотя длительное время это влияние ограничивалось завоеванием и грабежом их территорий.   
«На территории Палестины и Финикии было найдено множество египетских памятников, а также местных изделий, сделанных под сильным влиянием египетского искусства. В Финикию проникли культы египетских богов, в частности Гора, Тота, Пта, Хатор и главным образом Осириса, о котором рассказывали, что гроб с его телом или его голова были прибиты волнами моря к {финикийскому городу} Библу. Произведения древнееврейской светской и религиозной литературы, собранные в Библии, пропитаны древнеегипетскими влияниями. Египетский монотеизм {единобожие} времени XVIII – XIX династий не мог не оказать влияния на возникновение библейского единобожия и культ единого {иудейского} бога Яхве. Гимн Атону напоминает один из псалмов Давида. Египетская любовная лирика близка к библейской «Песне песней». Египетские «поучения» и «пророчества» нашли своё отражение в аналогичных произведениях библейской литературы.
Сильное влияние оказывала древняя культура Египта на юную формирующуюся культуру греческих племён. В Греции преклонялись перед седой мудростью египетских жрецов, перед тайнами, богатствами и роскошью величественных египетских храмов.
В «Илиаде» говорится, что «в египетских Фивах (жилища там полны сокровищ) – в городе там сто ворот, столь широких, что могут из каждых двадцать мужей с лошадьми, с колесницами выехать рядом».
Архаические статуи греческого бога Аполлона чрезвычайно близко напоминают египетские статуи, в частности саисского периода, по фронтальной композиции тела и по типичному для этой эпохи изображению улыбки. Греческая вазопись сохранила египетские сюжеты и мотивы...
Некоторые иноземные влияния проникали и в Египет из Финикии и Палестины. Так, очевидно, их Ханаана проник в Египет обычай сжигать жертвы на алтарях. Финикийские и еврейские колонисты строили в Египте храмы своим богам, что должно было оказать некоторое влияние на изменение религиозных воззрений древних египтян. Начиная с ливийского периода в Египте усиливается культ древней ливийской богини Нейт, которую особенно почитали ливийские цари и их преемники, фараоны XXVI династии, обосновавшиеся в Саисе, где издавна поклонялись богине Нейт.
Культ бородатого карликообразного бога Беса, возможно, заимствованный из Нубии и Пунта, получил в Египте в позднее время очень широкое распространение и сохранился вплоть до христианского времени. Всё это указывает на глубокие культурные взаимодействия между Египтом и соседними странами Африки, Передней Азии и Эгейского моря» [смотри: 25, с. 508 - 512].
О племенах, которыми был заселён Апеннинский полуостров во времена рождения Рима, известно немного.
«Эти племена, в большинстве своём, проникли в Италию, видимо, в самом начале I тысячелетия до н. э. из областей Средней Европы», – так написано во Всемирной истории, - «в важнейшем из племён этого района – сикулах – нужно видеть племя шакалаша, упоминаемое египетскими источниками в период передвижения «народов мира» в Восточном Средиземноморье... Современная Тоскана… была заселена этрусками, этническая принадлежность которых пока ещё не установлена» [5, т. I, с. 629].
Этруски уже в древности считались народом, искушённым в тайных знаниях [смотри: 2, с. 533, примеч. 1].
Этруски или туски (Etrusci или Tusci) – римское название одного из самых значительных племён Италии. Сами этруски называли себя расенами (почти как «россияне»). Греки называли их тирренами (или тирсенами) и считали их народом восточного происхождения. Геродот писал, что они вышли из Лидии (Малая Азия), а Гелланик, историк V века до н. э., называл их пеласгами. Существует и теория северного происхождения этрусков. В связи с этим заманчиво отождествить их с гирперборейцами, гипотетическим народом севера. Этрусский язык к началу нашей эры был полностью вытеснен латинским языком. Надписи на нём сохранились только в надгробных надписях (свыше 9 тысяч). Самый обширный письменный памятник на этрусском языке – надпись на пелене мумии, хранящейся в Загребе (Югославия).
Вопрос о происхождении этрусков не решён в значительной мере потому, что этрусский язык до сих пор полностью не расшифрован.
Федерация 12 этрусских городов (Вейи, Цере, Тарувинии, Вольсинии и других), сложившаяся в VI веке до н. э., была крупнейшей политической организацией Италии. Это подтверждают памятники, найденные в Болонье, и обнаруженный в гавани Спина богатейший некрополь. Известно, что этруски захватывали Рим и Кампанию, а римские цари были этрусского происхождения.
«Этруски сыграли в Италии роль передатчиков греческого культурного влияния; в частности, алфавит был заимствован всеми италиками от греков через посредство этрусков; ряд греческих терминов попал в латинский язык тем же путём. Образы греческой мифологии нашли своеобразную трактовку в произведениях этрусской живописи и ваяния. Оригинальным произведением этрусской культуры являются священные книги, свод которых был принят впоследствии римлянами под названием «Этрусское учение» («Disciplina etrusca»). В этих книгах были изложены правила ритуала и дивинация (определение знамений богов по небесным явлениям, по печени жертвенных животных). В них описывались также политические установления, служившие укреплению власти глав правящих фамилий (семей) знати, землемерное искусство, включая обряд основания городов.
Искусство и архитектура этрусков, развивавшиеся на территории Италии с VII по II века до н. э., оказали большое влияние на римское зодчество, растворившись впоследствии в культуре Древнего Рима. Архитектура этрусков представлена остатками крепостных стен (в Черветере, Перудже, Новых Фалериях), погребальными сооружениями (курганами со склепами и др.). Этруски развили тип римского дома с атрием (закрытым внутренним двором, где размещался очаг), тип храма с двускатной крышей и портиком, применили клинчатую арку, ложный свод, выработали тосканский архитектурный ордер. Для украшений зданий этруски создавали статуи и рельефы из раскрашенной терракоты. От этрусков сохранились и созданные ими бронзовые и каменные статуи. Стремление запечатлеть облик умерших вызвало появление у этрусков портретных изображений на погребальных урнах и саркофагах. Высоким качеством отличаются этрусские бронзовые сосуды и зеркала с гравировкой, золотые изделия и керамические вазы.
Считается, что этрусками основан и город Пиза (Pisa) в Тоскане на реке Арно, известный всему миру своей знаменитой колокольней - «падающей башней» (начатой строительством в 1174 году). При высоте в 54,5 м, башня уклонилась от вертикали уже на 4,8 м. Пиза с 180 года до н. э. стала римской колонией.
Этруски, видимо, так и не создали единого государства; нет также оснований говорить о политическом объединении этрусками Италии. Завоевательная деятельность обычно осуществлялась отдельными городами, а иногда была результатом походов, предпринятых отдельными предводителями дружин. В ряде случаев вообще нельзя говорить о политическом господстве этрусков, так как в действительности имело место лишь культурное взаимодействие этрусков и их соседей. Расцвет этрусской федерации был весьма недолговременным. Уже в последней четверти VI века до н. э. наблюдается её ослабление, вызванное в первую очередь противоречиями между самими этрусскими общинами, а также неудачами в борьбе с греками.
В 524 году до н. э. при попытке овладеть Кумами (Кима) этруски потерпели серьёзное поражение. В конце VI века до н. э. началось успешное восстание против этрусского господства в Лации. В своей борьбе с южноиталийскими и сицилийскими греками этруски не могли уже рассчитывать на своего старого союзника – карфагенян, так как в начале V века до н. э. те сами потерпели серьёзное поражение от сицилийских греков. Новая попытка этрусков овладеть Кумами окончилась также неудачей; этруски потерпели крупное поражение в морском бою [474 г. до н. э.]. Во второй половине V века до н. э. этруски были изгнаны самнитами из Капуи. С этого времени этруски быстро теряют все опорные центры за пределами собственно Этрурии. В дальнейшем этрусская федерация окончательно распадается под ударами новой мощной силы, выросшей на Апеннинском полуострове – рабовладельческого Рима» [смотри: 5, т. II, с. 636].
В 80-е годы прошлого, XX века, «проблема происхождения этрусской культуры, расшифровки этрусских письмён и происхождения этрусков» являлась «загадкой номер один»… исторической науки, изучающей древние цивилизации» [смотри: 31].
Согласно сравнительно недавно выполненным исследованиям А. Знойко, В. Скурлатова и В. Щербакова этруски после Троянской войны [XI в. до н. э.] из Малой Азии двинулись в самых различных направлениях и пришли на Апеннины к VII веку до н. э. Достигли они и Пиренейского полуострова (город Тартесс). В Малую Азию этруски попали через Украину, Моравию, Чехословакию, Австрию, а также через Закавказье (Урарту) с территории Восточной Европы. Авторы этой гипотезы утверждают, что этруски, руссы и скандинавы имеют общее происхождение [смотри: 32, 33, 34].
В работе Игоря Машникова, напротив, предполагается, что этруски не представляли собой отдельного народа, а являлись царско-жреческим сословием некоторого этноса, что логично объясняет их историческую судьбу [смотри: 35].
Гипотетически возможно, что этруски – потомки верховной касты государства атлантов.
Возвращаясь к Солону, заметим, что жрецы делились знаниями с теми, кто, по их мнению, был этого достоин, и именно таким образом приобщался к их тайному сообществу.
Отношение «посвящённых» к проблеме сохранения эзотерических знаний проявилось, к примеру, в переписке царя Александра Македонского и философа Аристотеля.
«Александр, по-видимому, не только усвоил учения о нравственности и государстве, но приобщился к тайным, более глубоким учениям, которые философы называли «устными» и «скрытыми» и не предавали широкой огласке. Находясь уже в Азии {предположительно, во время персидского похода}, Александр узнал, что Аристотель некоторые из этих учений обнародовал в книгах, и написал ему откровенное письмо в защиту философии, текст которого гласит:
«Александр Аристотелю желает благополучия! Ты поступил неправильно, обнародовав учения, предназначенные только для устного преподавания. Чем же будем мы отличаться от остальных людей, если те самые учения, на которых мы были воспитаны, сделаются общим достоянием? Я хотел бы превосходить других не столько могуществом, сколько знаниями о высших предметах. Будь здоров».
Ответ Аристотеля таков:
«Ты написал мне о моих чтениях, выражая мнение, что их следовало бы сохранить в тайне. Знай же, что они и изданы и не изданы, потому что понятны только слушавшим нас. Будь здоров, царь Александр» [18, с. 229, с. 261].
Кроме Египта Солон побывал на Кипре, в Лидии (Малая Азия) и в Киликии (южное побережье Малой Азии). На Кипре он убедил одного из местных царьков, гостеприимством которого пользовался, перенести столицу в другое место. Новый город был построен под наблюдением Солона и назван его именем – Солы [смотри: 21, с. 43 - 44].
По Диогену Лаэрцию, в Лидию Солона и других «мудрецов» пригласил (вероятно, в 560 или 559 г. до н. э.) сам Крез, последний лидийский, легендарно богатый царь - эллинофил, покровитель мудрых людей. При дворе Креза и состоялась встреча приехавших к нему мудрецов.
«Эфор {должностное лицо} говорит о беседе у Креза, при которой не было, однако, Фалеса» [2, I 40 - 41].
На письмо Креза Солон отвечал:
«Я счастлив твоим добрым расположением ко мне и клянусь Афиною, не будь мне дороже всего жить под народовластием, я охотнее принял бы кров в твоём дворце, чем в Афинах, где насильственно властвует Писистрат. Однако житьё мне милее там, где для всех законы равные и справедливые. Всё же я еду к тебе, готовый стать твоим гостем» [2, I 67].
«Здесь-то на вопрос царя: «Кого бы ты назвал счастливым?» - он сказал: «Афинянина Телла», «Клеобиса и Битона» и всё прочее, что известно каждому. Некоторые добавляют, что Крез, воссев на трон в пышном наряде, спросил Солона, видел ли он что-либо прекраснее; а Солон ответил: «Видел – и петухов, и фазанов, и павлинов: их убранство дано им природою и прекрасней в тысячу раз» [2, I 50 - 51].
Этому человеку, одному из богатейших людей древности, Солон говорил: «считать счастливым человека ещё живущего – всё равно, что провозглашать победителем ещё сражающегося воина» [21, с. 45].
Богатство Креза сделало его имя нарицательным; мы говорим: «богат как Крез» о человеке с «избытком» богатств. Крез вошёл в историю ещё и тем, что распорядился чеканить монеты из золота. Первые золотые монеты появились в Лидии в 560 году до н. э. (в начале его царствования).
Когда Солон гостил у Креза, в Сардах находился и Эзоп, полулегендарный древнегреческий баснописец, фригиец по происхождению, вольноотпущенник. Манера Эзопа выражать свои мысли замаскировано, путём иносказаний, получила название «эзопова языка». Расцвет его творчества и популярности пришёлся на 572 - 569 годы до н. э. [смотри: 2, с. 612].
«Крез пригласил и его к своему двору. При встрече Эзоп сказал Солону: «С царями, Солон, или вовсе не следует говорить, или надо стараться льстить им». «Вернее, или избегать говорить, - отвечал Солон, - или говорить только правду» [21, с. 45].
Покинув Креза, Солон явился в Киликию, тоже основал там город и опять назвал по своему имени – Солы [смотри: 2, I 51].
Позднее, в 546 году до н. э., Лидия, как уже упоминалось выше, подверглась нашествию царя Кира (Старшего, прозванного Персидским), который пленил Креза в столице Лидии Сардах и присудил к сожжению. По легенде, когда Креза положили на костёр, он воскликнул: «О, Солон, Солон!». Кир остановил казнь и спросил, что значат эти слова. Крез рассказал, как гостившему у него греческому мудрецу из Афин он показал все свои сокровища и спросил, кого он считает самым счастливым человеком, будучи вполне уверен, что мудрец укажет на него. Но, к его недоумению, Солон назвал имена нескольких простых греков и сказал: «Царь, ты, как я вижу, богат и повелеваешь многими народами, но я не назову тебя счастливым до тех пор, пока не услышу, как ты окончишь свою жизнь: во всяком деле нужно смотреть на то, как оно оканчивается». Кир задумался о перемене счастья и даровал Крезу жизнь [смотри: 21, с. 46].
Самого Солона к этому времени уже не было на свете: он умер спустя год после визита к Крезу (или даже в том же году, когда состоялась их встреча).
О встрече Солона с Крезом Диоген Лаэрций, вероятно, написал по сочинению Плутарха «Солон»; более подробно о встрече Солона и Креза и о позднем вразумлении лидийского царя рассказано и у Геродота [смотри: 2, с. 502, примеч. 58].
Вернёмся к событиям, которые происходили в Афинах в отсутствие Солона.
«Вследствие роста денежного хозяйства, торговли и перехода на рабский способ производства эллинские общины расслаивались на три неравных слоя:
эвпатриды (богатая родовая знать),
богатый слой «худородных» (плутократия), и затем
вся остальная масса народа – демос.
Классовые интересы всех трёх названных групп своеобразно переплетались и сталкивались…
Демос – земля и народ, живший на земле, связанный не родом (генос), а земельной общиной (демом).
В дальнейшем масса демоса расслаивается на отдельные, часто враждебные друг другу группы. Верхушку демоса образует плутократия – крупные землевладельцы неаристократического происхождения, купцы, хозяева рабских мастерских, ростовщики (трапезиты) и прочие. Плутократии противостоял демос в собственном смысле – малоземельные и безземельные крестьяне, мелкие служащие, торговцы, ремесленники, матросы, портовые рабочие и т. д., носившие название охлоса или «корабельной черни».
В древней Греции партийные группировки распределялись в соответствии с географическими территориями. Первую группу составляли эвпатриды, имения которых большей частью были расположены на равнинах. Отсюда произошло и название этой группы – равнина (педиэя). Вторую группу – ядро плутократии – торговцы, богатые демиурги–рабовладельцы, хозяева маслиновых рощ, садов и виноградников, обычно проживавшие в центральном (приморском) городе и потому называвшиеся жителями приморской полосы - паралии (паралия). Остальная масса, по преимуществу сельское население, жила в деревнях (демах), занималась мелким скотоводством, земледелием, огородничеством и садоводством по склонам гор и холмов. Отсюда название этой третьей, самой многочисленной и революционно настроенной группы населения греческих полисов (специально Аттики) - гора (диакрия)» [4, с. 54 - 56].
После отъезда Солона борьба между знатью и народом возобновилась с новой силой. Историкам неизвестны ни подробности, ни даже формы этого противостояния. Из «Афинской политии» известно, что на пятый, а затем на десятый год после архонства и введения законов Солона (то есть в 589 и 584 гг. до н. э.) из-за общего волнения в городе не могли быть проведены выборы в архонты. После этого избранный в архонты Дамасий в продолжение двух лет и двух месяцев удерживал власть, пока не был низложен силой.
Одни исследователи видят в узурпации Дамасия попытку осуществить тиранию, другие – напротив, - победу консервативного направления. На 581/580 гг. до н. э. было избрано не 9, а 10 архонтов (5 – из эвпатридов, 3 – из агроэков, то есть сельских жителей, и 2 – из демиургов, то есть ремесленного и торгового населения). В конце концов на первое место в политической жизни Афин выдвинулся Писистрат, близкий родственник Солона (согласно одному известию Гераклида Понтийского, Солон и Писистрат – сыновья двоюродных сестёр).
Писистрат [около 600 - 527 гг. до н. э.] происходил из захудалого провинциального аристократического рода Нелеидов (сам Писистрат вёл свой род от Писистрата, сына пилосского Нестора – сына Нелея, играющего в гомеровском эпосе видную роль; предок тирана занимал должность архонта в 669/668 гг. до н. э.). Писистрата античные источники рисуют человеком обходительным, умевшим ладить со всеми слоями общества. «Его считали, - читаем у Плутарха, - большим поклонником равенства и одновременно врагом тех, кто, желая ниспровержения существующего порядка, стремился к новшествам».
И Аристотель говорит: «За него стояло большинство как знатных, так и демократов» («Афинская полития»).
Вспомним, что и Солон точно так же вначале успел приобрести общее расположение.
Относительно того и другого Плутарх говорит, что они обманули всех. Это определённая позиция умеренных кругов, в данном случае городских торгово-промышленных, выступавших одинаково и против родовой знати и против крайних требований народных низов. Недаром представитель золотой середины и сторонник умеренной политики Аристотель с сочувствием отзывался о политике как Солона, так и Писистрата. Писистрат в качестве предстоятеля возглавлял позицию диакриев, но опирался одновременно и на сельские, и на городские элементы населения [смотри: 25, с. 195 - 197].
Как пишет Плутарх, по одному из законов Солона каждый афинянин во время гражданской смуты должен был примкнуть к одной из партий, а не отсиживаться в стороне [смотри: 2, с. 502].
Поэтому городская беднота и часть торговцев причислили себя к партии Писистрата.
Граждане Афин оказали возвратившемуся Солону почётный приём, но «Солон был уже стар и не мог, а может быть, и не хотел выступать перед народом и вмешиваться в борьбу партий» [21, с. 46].
В то же время своими высказываниями и, казалось бы, странными поступками, старался оказать влияние на «электорат» Афин. Так, разгадав честолюбивые замыслы Писистрата, Солон вещал:
«Если бы вырвать из сердца Писистрата стремление к господству, то он был бы лучшим из граждан».
Чтобы захватить власть, Писистрат прибегнул к уловке – он изранил себя. В таком виде его привезли на рынок, где собралось народное собрание. Писистрат объявил, что раны ему нанесли эвпатриды, которые хотят убить его. Народ выражал раненому сочувствие и возмущался преступлением богачей. Солон тоже пришёл на рынок и, обращаясь к Писистрату, сказал:
«Неудачно ты, Писистрат, разыгрываешь роль гомеровского Одиссея: тот изранил себя, чтобы обмануть врагов, ты же сделал это, чтобы провести сограждан». Открылось народное собрание. Один из граждан предложил дать Писистрату охрану из воинов, вооружённых дубинами, чтобы оградить его от покушений. Тогда Солон выступил против такой меры. Несмотря на противодействие Солона, народ решил дать Писистрату вооружённую охрану. С помощью своих «дубинщиков» Писистрат завладел акрополем (афинским кремлём) и сделался тираном [560/561 г. до н. э.] [смотри: 21, с. 46 - 47].
Со времени архонтства Дамасия до установления тирании Писистрата прошло 20 лет, причём о событиях внутренней жизни Афин за это время нам ничего неизвестно.
У Диогена Лаэрция Солон не только отказался от тиранической власти, «но и Писистрату, своему родственнику, препятствовал в его замыслах, о которых догадался (как пишет Сосикрат): ворвавшись в народное собрание с копьём и щитом, он предостерёг о злонамерении Писистрата и провозгласил, что готов помогать против него:
«Граждане афиняне, - сказал он, - иных из вас я умней, а иных из вас я храбрей: умнее тех, кто не понимает Писистратова обмана, и храбрее тех, кто понимает его, но боится и молчит».
Совет, стоящий за Писистрата, объявил Солона сумасшедшим; Солон на это ответил:
Точно ли я сумасшедший, покажет недолгое время:
Выступит правда на свет, сколько её не таи» [2, I 49].
Друзья Солона советовали ему покинуть отечество. Одни говорят, что, когда Солон не смог убедить народ не отдавать родину и свободу в руки тирана, он пришёл домой, взял своё оружие и положил его на пороге со словами:
«Пока мог, я защищал родину и закон, а теперь я – старик» [смотри: 21, с. 47].
Другие говорят, что по приходу Писистрата к власти, Солон, не сумев вразумить народ, сложил своё оружие перед советом военачальников и сказал:
«Отечество моё! Я послужил тебе и словом и делом!» – и отплыл в Египет, на Кипр и к царю Крезу» [смотри: 2, I 50].
По ещё одной версии, Писистрат, вопреки ожиданиям, стал оказывать Солону уважение, сделал его своим советником и оставил в силе большую часть его законов [смотри: 21, с. 47].
Отношение Солона к законам вообще можно определить по его письму к Эпимениду Кносскому. Хотя А.Ф. Лосев считает письма, цитируемые Диогеном Лаэрцием, неподлинными [смотри: 2, с. 25], будем полагать, с некоторой натяжкой, что они отражают взаимоотношения между нашими историческими персонажами.
«Солон – Эпимениду {мы цитируем примерно пятую часть письма: его начало}. «Вижу: ни мои законы не были на пользу афинянам, ни ты твоими очищениями не помог согражданам. Ибо не обряды и законодатели сами по себе могут помочь государству, а лишь люди, которые ведут толпу, куда пожелают. Если они ведут её хорошо, то и обряды, и законы полезны, если плохо, то бесполезны...» [2, I 64].
«{Сохранилось}... письмо {Эпименида} к законодателю Солону с описанием государственного строя, установленного для критян Миносом {легендарным царём Крита}. Впрочем, Деметрий Магнесийский (в книге «О соимённых поэтах и писателях») пытается оспорить это письмо, ибо оно позднее и написано не на критском наречии, а на аттическом, и к тому же новейшем» [2, I 112].
Солону присылал письмо и «первый из семи мудрецов» Фалес Милетский.
«Фалес – Солону. Покинувши Афины, лучше всего тебе обосноваться в Милете, вашем же афинском поселении: здесь тебе ничего не грозит. И если даже тебе будет не по нраву, что нами, милетянами, правит тиранн – ты ведь враг всем властодержцам, - то пусть тебя утешит, что ты будешь жить среди нас, твоих друзей. К тебе посылал и Биант, приглашая в Приену; и если ты предпочтёшь жить в городе приенян, то и мы готовы переселиться к тебе» [2, I 44].
Уважительные отношения между Солоном и Писистратом подтверждают их письма друг к другу. Заметим здесь, что и Солон, и Писистрат – из рода Кодра, легендарного царя Аттики, принесшего себя в жертву ради спасения Афин [смотри: 2, с. 575].
М.Л. Гаспаров тоже полагает, что «все письма мудрецов, приводимые Диогеном в книгах I и II, фиктивны и представляют собой позднейшие риторические упражнения» [смотри: 2, с. 502].
«Писистрат – Солону: «Я не единственный среди эллинов посягнул на тираническую власть, и я достоин её, ибо я – из потомков Кодра; я лишь вернул себе то, что афиняне обещали воздавать Кодру и его роду, но не сдержали обещания. Афинянам я оставляю тот же государственный уклад, какой установил им ты, и управляются они лучше, чем при народовластии, ибо я никому не дозволяю превозноситься. Хоть я и тиран, но не пользуюсь сверх меры ни званием, ни почестью, а только тем, что издревле причиталось царям. И хотя каждый афинянин платит десятину со своего надела, но не мне, а на расходы по всенародным жертвоприношениям и на другие общие траты, или же на случай войны. Тебя я не виню, что ты обличал мой умысел, - ибо делал ты это, желая добра отечеству, а, не желая зла мне. Ты не знал, какое я установлю здесь правление, а если бы знал, то, быть может, и примирился бы с ним и не уходил бы в изгнание. Так воротись домой, поверь мне без клятвы, что ничего дурного Солону не будет от Писистрата. Знай, что даже из врагов моих никто не потерпел вреда, - если же ты почтёшь за благо стать одним из моих друзей, то будешь между них первым; ибо знаю, ты верен и не коварен. Если, наконец, захочешь ты жить в Афинах как-нибудь по-иному, то и на это будет тебе дозволение. Только не ожесточайся на отечество из-за нас» [2, I 53 - 55].
Едва ли знал Писистрат о «прениях» между Хилоном и Эзопом.
«На вопрос Хилона, чем занимается Зевс, Эзоп ответил: «Высокое принижает, низкое возвышает» [2, I 69].
Так что Писистрат в управлении Афинами действовал «по-божески».
«Солон – Писистрату: «Верю тебе, что не претерплю от тебя худого – ибо и до тираннии твоей я был тебе другом и теперь враждебен тебе не более чем любой из афинян, кому не мила тиранния. Лучше ли быть под владычеством единого, лучше ли под всенародным – об этом пусть из нас каждый судит сам. Я согласен, что из всех тираннов ты – наилучший, но возвращаться в Афины, думается, мне не к лицу, чтобы меня не попрекнули, будто я дал афинянам равноправие, отклонил возможность стать тиранном, а теперь-де вернулся одобрить твои дела» [2, I 66 - 67].
По Плутарху, «все действия Писистрата были направлены на благо бедняков и простого народа, …и народ… сохранил благодарное воспоминание о времени правления Писистрата как о «золотом веке» {хотя Писистрат захватывал власть силой и два раза изгонялся народом из Афин} [смотри: 21, с. 48].
Первая тирания Писистрата длилась недолго. Тяготясь его тиранической властью, вождь партии паралиев Алкмеонид Мегакл вошёл в соглашение с вождём партии педиэи Ликургом, и Писистрат был изгнан. Мегакл из древнего аристократического рода Алкмеонидов был зятем сикионского тирана Клисфена. Однако изгнание Писистрата лишило Мегакла и его партию поддержки со стороны народных масс, а его соглашение с вождём реакционной знати не могло быть продолжительным. Согласно повествованию Геродота, которому следует и Аристотель в «Афинской политии», Мегакл оказался в стеснённом положении и спустя некоторое время после изгнания Писистрата должен был вновь войти с ним в сношения, выдав даже за него свою дочь. Таким образом Писистрат, сам происходивший из древнего и знатного рода, породнился с не менее древним и знатным родом.
Не один Солон (противодействующий захвату тирании Писистратом не решительными мерами, а мягкими уговорами), а и вся партия паралиев видела в это время в Писистрате близкого единомышленника и готова была в борьбе с реакционной родовой знатью мириться с его тиранией. Мир однако и на этот раз не был продолжителен, и Писистрат должен был вновь удалиться.
Вторичное его изгнание продолжалось 11 лет, причём на этот раз Писистрат возвратился в Аттику с помощью внешней силы. Писистрат владел в Пангее (Фракия) золотыми и серебряными рудниками. Там он собрал отряд наёмников из аргосцев, направился в Эретрию и при поддержке фиванцев и правивших в то время на Эвбее всадников переправился в Аттику. Здесь он занял Марафон, куда к нему начало собираться окрестное сельское население. В битве при Паллене [551 г. до н. э.] Писистрат победил своих противников и овладел Афинами. На этот раз он сохранил власть до смерти [527 г. до н. э.], передав её сыновьям.
О реформаторской и государственной деятельности Писистрата рассказано во второй книге в главе 6 («Законы»). Здесь отметим некоторые его меры в отношении дальнейшего укрепления могущества Афинского государства.
Опираясь на сильный флот, Писистрат окончательно закрепил за Афинами остров Саламин, где, возможно, уже при нём была устроена афинская клерухия (поселение); нанёс удар Мегарам, овладев их гаванью Нисеей; овладел островом Наксосом, где сделал тираном Лигдамиса. Во Фракии он обладал, как уже сказано, областью Пангея с его богатыми рудниками. Окончательно упрочившись в Сигее (Троада), из-за которого Афины давно вели борьбу с Митиленами, и в расположенном против него Херсонесе Фракийском (Гераклейский полуостров), где утвердился афинянин Мильтиад, и, обладая таким образом обоими берегами Геллеспонта, Писистрат фактически держал в своих руках морские пути в область Понта (Чёрное море).
Повидимому, ещё при Писистрате или при его сыновьях владетель Херсонеса Фракийского Мильтиад или же один из его ближайших преемников, одноимённый с ним известный победитель при Марафоне (490 г. до н. э.), подчинил афинской власти острова Лемнос и Имброс, с этого времени составившие коренное владение Афин. На Лемнос уже после свержения Писистратидов была послана, как и на Саламин, афинская клерухия. В правление Писистрата афиняне вытеснили милетян, господствовавших до тех пор в области Понта. Об этом говорят археологические памятники: во второй половине VI века до н. э. афинские чернофигурные, а затем краснофигурные вазы быстро вытесняют малоазийскую керамику. При Писистрате, видимо, завязываются более прочные торговые связи и сношения с Египтом, о чём свидетельствуют найденные в большом количестве в Египте афинские монеты времени Писистрата. Дружественные и даже союзные отношения Писистрат поддерживал с большинством греческих государств своего времени – с Самосом (Поликрат Самосский), с Фессалией, с Эретрией, Фивами, Аргосом, Спартой.
Заметна и строительная деятельность Писистрата и его сыновей. Были сооружены водопровод и водоём в Эннеакрунах, у подножия Акрополя. Торговая площадь («агора») была перенесена дальше от Акрополя (на северо-запад), в оживлённый торговый и ремесленный квартал Керамейк. Афины не только расширялись, но и украшались многими новыми храмами и другими общественными зданиями.
Подражая другим тиранам своего времени, Писистрат проявлял себя покровителем искусств и литературы. При нём в Афинах была составлена окончательная редакция гомеровского эпоса, при нём же зародилась аттическая драма в лице первого крупного драматурга Фесписа. Ко двору его сыновей были приглашены в Афины известнейшие поэты того времени – Симонид и Анакреонт.
Меры Писистрата в области религии: введение новых культов - Зевса Олимпийского и Аполлона Дельфийского, построение святилищ этим божествам в Афинах и Деметре в Элевсине; установление новых национальных празднеств -  Больших Панафиней (справлявшихся с большой торжественностью раз в четыре года) и городских Дионисий; очищение посвящённого Аполлону острова Делоса от погребений. Писистрат поднял значение и сельского праздника Дионисий, которые стали справляться с особой пышностью и во время которых (как и во время городских Дионисий) уже при нём происходили театральные представления и состязания («агоны») трагических поэтов. Первый агон имел место в 534 году до н. э. Усилия Писистрата по дальнейшему развитию культов греческих богов свидетельствовали конечно не о выдающейся религиозности тирана и не о его консерватизме, как иные склонны думать, но, как и внимание к греческому искусству и литературе, имели целью поднять значение Афин в качестве общеэллинского культурного и религиозного центра и положить начало новой, городской религии, религии становящегося полиса.
Писистрату, умершему в 527 году до н. э., наследовали его сыновья Гиппий и Гиппарх, положение которых было уже не так прочно. К этому времени тираническая власть почти по всей восточной Греции терпит поражение. В 525 году до н. э. погиб последний тиран Поликрат Самосский, став жертвой происков персов. С гибелью Поликрата, с которым Писистрат поддерживал дружественные отношения, афинская тирания Писистратидов лишилась внешней опоры. Афинами были потеряны Сигей и Херсонес Фракийский, перешедший под власть персов. Властью тиранов начинают тяготиться не только представители афинской родовой знати, но и более близкие к ним аристократические роды, возглавлявшие торговые круги города.
Заговор Гармодия и Аристогитона против братьев-тиранов возник на почве личной мести оскорбившему их Гиппарху. Однако, поскольку они имели сообщников и рассчитывали на поддержку народа, их целью было низвержение тирании.   Гармодий принадлежал к древнему роду Гефиреев (как пишет Геродот), Аристогитон был гражданином Афин среднего состояния (по сообщению Фукидида). Результатом заговора было убийство только одного тирана – Гиппарха. При осуществлении акции мести Гармодий был убит на месте, Аристогитон схвачен и после пыток казнён. Впоследствии обоих заговорщиков афиняне прославляли как борцов за свободу и даже отлили в их честь медные статуи. Разграбив Афины в 480 году до н. э., персидский царь Ксеркс отправил в Персию и медные статуи Гармодия и Аристогитона, которые были возвращены афинянам Александром Македонским в 331 году до н. э. (после победы в битве при Гавгамелах он обнаружил их в Сузах, одной из резиденций персидского царя Дария III). После неудавшегося заговора последовало нападение на Афины изгнанников с Алкмеонидами во главе. В битве при Лепсидрии они потерпели поражение, но спустя некоторое время, в 510 году до н. э., тирания в Афинах была свергнута при содействии и с помощью спартанского царя Клеомена. Гиппий вынужден был удалиться в Сигей под покровительство персов.
Во главе движения против тирании Писистратидов стоял Клисфен, сын вождя партии паралиев Мегакла из рода Алкмеонидов (к которому принадлежит и будущий известнейший стратег Афин Перикл). Таким образом влияние и власть в Афинах снова оказались в руках городских промышленных и торговых верхов, которые 80 лет назад выдвинули в качестве законодателя Солона. Клисфен явился продолжателем дела Солона, причём в связи с изменившейся обстановкой он, в отличие от Солона, имел возможность перестроить всё государственное здание на новой социальной базе. Однако прежде чем провести в жизнь новое государственное устройство, наносившее окончательный удар родовому строю, Клисфену пришлось выдержать ожесточённую борьбу с представителями всё ещё державшейся за свои привилегии родовой знати, во главе которой стоял в это время Исагор. Для современных историков хронология событий после падения тирании в Афинах не совсем ясна. Геродот говорит сначала о перевороте, произведённом Клисфеном, а затем о его борьбе с Исагором. По словам Аристотеля («Афинская полития»), борьба с Исагором и его удаление из Афин, напротив, предшествуют изменению конституции, хотя здесь же сообщается о том, что новое устройство было введено в год архонтства Исагора.
Повидимому, именно неудача в партийной борьбе против Исагора, сделавшегося в 508/507 году до н. э. архонтом, побудила Клисфена выступить со своим проектом демократизации государственного строя и, возможно, частично осуществить его, что в свою очередь и повлекло за собой обращение Исагора за помощью к Спарте. Предлогом для вмешательства Спарты послужило требование изгнания из Афин Клисфена и других Алкмеонидов, на которых ещё лежало пятно незаконного убийства сторонников Килона (около 630 г. до н. э.). Явившийся с войском Клеомен изгнал 700 семейств из Афин. Однако его попытка распустить афинский совет и установить олигархическое правление из 300 сторонников Исагора повлекла за собой общее восстание. Клеомен с Исагором были вынуждены сначала запереться в Акрополе, а после двухдневной осады удалиться из Афин. Прочие же сторонники Исагора были казнены. Клисфен таким образом мог теперь беспрепятственно завершить предпринятое им переустройство афинского строя.
За 80 лет, протекшие со времени Солона, соотношение общественных сил в Аттике значительно изменилось, а Афины выросли в крупный центр рабовладельческой промышленности. Население Афин преимущественно состояло из чужеземных ремесленников (метэков), вольноотпущенников и рабов. В гаванях толпилось множество матросов, грузчиков и прочих бедных людей. С распространением рабства быстро выросло число неимущих (фетов). Если Солон при проведении своей реформы должен был опираться на население сельских местностей и считаться прежде всего с его требованиями отмены долгов и передела земли, то Клисфен в своей реформаторской деятельности мог опереться уже исключительно на городские элементы. Ни о каких аграрных требованиях теперь не было и речи, и произведённый Клисфеном переворот носил характер исключительно политического переустройства страны [смотри: 24, с. 197 - 203].
Во время противоборства Писистрата и Солона моральную поддержку последнему оказал Эпименид Кносский. Он прислал письмо, текст которого сохранил Диоген Лаэрций.
«Эпименид – Солону. «Не падай духом, друг. Если бы Писистрат овладел афинянами, привыкшими к неволе, а не к добрым законам, то он бы сумел поработить граждан и утвердить свою власть навсегда; но как порабощает он мужей не худых и памятующих Солоновы остережения со стыдом и болью, то они и не вынесут его тираннства. Даже если сам Писистрат и удержит город, то детям своим, уповаю, власти своей уже не передаст: ибо несподручно быть рабами мужам, привыкшим к свободе при наилучших уставах. Ты же, друг, не пускайся в странствия, а будь ко мне на Крит – здесь над тобою не будет грозного единодержца; в странствиях же тебе могут встретиться его друзья, и тогда, боюсь, как бы не было тебе худо».
Таково это письмо» [2, I 113 - 114].
Судьбой Солона был обеспокоен не один Эпименид. Диоген Лаэрций сообщает и о письме Клеобула из Линда (остров Родос).
«Клеобул – Солону. «Друзей у тебя много, и дом – повсюду; но истинно говорю: лучше всего Солону приехать в Линд, где правительствует народ. Это остров {Родос} среди моря, и живущему там не страшен Писистрат. А друзья к тебе будут отовсюду» [2, I 93].
Судя по тому, что нам дальше говорит Диоген Лаэрций, Солон предпочёл остров Кипр. Морским путём на Кипр можно попасть либо через остров Крит, либо через остров Родос. Так что Солон, видимо, всё-таки воспользовался советами своих друзей-философов.   
Как сообщает Плутарх, Солон под конец жизни занимался литературой.
«Теперь я нахожу удовольствие, -- писал он в одном стихотворении, -- в занятиях поэзией:
Милы теперь мне дела Афродиты, рождённой на Кипре,
И Диониса, и Муз – всё, что людей веселит» [21, с. 48].
По Диогену Лаэрцию: «Бесспорные… {Солона} писания – это законы, речи к народу, наставления самому себе, элегические стихи о Саламине и об Афинском правлении, в которых 5 000 строк, ямбы и эподы» [2, I 61].
У Диогена Лаэрция нет ни слова о каких-либо «писаниях» Солона, относящихся к Атлантиде и к путешествию в Египет, а речь идёт о произведениях Солона -- элегии «Саламин», «Наставлениях афинянам» и нравоучительных стихах «Наставления самому себе».
Если ж родину свою
Я щадил, не стал тираном и насилий над страной
Не творил, своей же славы не позорил, не сквернил,
В том не каюсь: так скорее я надеюсь превзойти
Всех людей.
Так судил Солон о самом себе.
«Скончался же он на Кипре, прожив восемьдесят лет, и завещал ближним отвезти его останки на Саламин и пеплом развеять по всему краю. Оттого и Кратин в «Хиронах» говорит от его лица:
Гласит молва, что я живу на острове,
Развеянный по всей земле Аянтовой {?}.
Есть и у нас эпиграмма в названной книге «Все размеры», где я {Диоген Лаэрций} писал о смерти всех знаменитых людей всеми размерами и ритмами, как в эпиграммах, так и в песенных стихах:
Тело Солона огонь на Кипре пожрал отдалённом,
Кости принял Саламин, злаки из праха взросли,
Дух же его к небесам вознесли скрижальные оси,
Ибо афинянам был лёгок Солонов закон.
Изречение его, говорят было: «Ничего слишком!» [2, I 62 – 63].
Диоген Лаэрций в эпиграмме рифмует «оси» и «закон», используя «игру слов», потому что на греческом языке «оси колесницы» и «столбы с законами» обозначаются одним и тем же словом axones [смотри: 2, с. 502, примеч.70].
Солон умер в полной уверенности, что законы его будут отменены; но этого не случилось: его законы просуществовали, хотя и с изменениями, 273 года, и, как отмечают историки, благодаря им, афиняне, к тому же одарённые большими способностями, заняли в истории более важное место, чем спартанцы.
«Заветы его людям Аполлодор в книге «О философских школах» передаёт так:
«Прекрасным и добрым верь больше, чем поклявшимся.
Не лги.
Пекись о важном.
Заводить друзей не спеши, а заведши не бросай.
Прежде чем приказывать, научись повиноваться.
Не советуй угодное, советуй лучшее.
Ум твой вожатый.
С дурными не общайся.
Богам – почёт, родителям – честь» [2, I 60].
За любовь к отечеству и мудрые деяния эллины причислили Солона к «семи мудрецам».
Сообщая Читателю известные историкам сведения о Солоне, надеемся, что он, как и мы, неминуемо придёт к выводу: Солон, возможно, единственный из греков, видевший древние документы в храме богини Нейт в Саисе, не мог ограничиться только сообщением своим родственникам обо всём, что он видел и слышал в Египте.
В диалоге «Тимей» Критий Афинский рассказывает, что он слышал в детстве во время разговора деда Крития и Аминандра, члена фратрии, как дед Критий говорил: «Если бы, Аминандр, … {Солон} занимался поэзией не урывками, но всерьёз, как другие, и если бы довёл до конца сказание, привезённое им сюда из Египта, а не был вынужден забросить его из-за смут и прочих бед, которые встретили его по возвращении на родину, я полагаю, что тогда ни Гесиод, ни Гомер, ни какой-либо иной поэт не мог бы превзойти его славой» [13, с. 405].
На фратрии делилось племя или народ, и они объединяли несколько родов.
Гесиод - древнейший дидактический поэт VIII – VII веков до н. э.
Гомер - легендарный поэт Древней Греции, живший между XII и VIII веками до н. э.
Солон, занимаясь литературой на Кипре, вполне мог вернуться к «своей поэме», о которой он подумал ещё во время пребывания в Египте. В диалоге «Критий» рассказчик Критий Афинский говорит:
«Но рассказу моему нужно предпослать ещё одно краткое пояснение, чтобы нам не пришлось удивляться, часто слыша эллинские имена в приложении к варварам. Причина этому такова. Как только Солону явилась мысль воспользоваться этим рассказом для своей поэмы, он полюбопытствовал {у египетских жрецов} о значении имён и услыхал в ответ, что египтяне, записывая имена родоначальников этого народа, переводили их на свой язык, поэтому и сам Солон, выясняя значение имени, записывал его уже на нашем языке. Записи эти находились у моего деда {Крития Старшего} и до сей поры находятся у меня, и я прилежно прочитал их ещё ребёнком» [13, с. 487].
Таким образом, Критий Афинский признаёт существование записей Солона, относящихся к Атлантиде. Вероятно, эти записи содержали не только значения имён, а и многое другое, самое важное, что хотел сохранить Солон для будущей поэмы.
Можно полагать, что по тем или иным причинам не все литературные произведения Солона, написанные им на Кипре (или в Египте), попали к его наследникам (в их числе -- Критий, родственник Платона и его современник).
Логично предположить существование поэмы (или трактата) на тему Атлантиды, написанной самим Солоном. Более того, вероятно, что и Платон, а позже, и Аристотель знали об этом или владели либо оригиналом, либо копией, либо пересказом труда Солона. Из этой версии следует гипотетический вывод: произошло причисление диалогов «Тимей» и «Критий» Платону (как и некоторых других сократовских диалогов, называемых «платоновыми» по недоразумению). Как это произошло, определить точно почти невозможно. Однако, судя по косвенным сообщениям древних авторов, что-то важное, относящееся к этим (может быть, и другим диалогам, составлявшим «тайное знание» Платона), произошло накануне смерти Платона.
С этим, вероятно, связана и ссора Аристотеля с престарелым Платоном, после которой произошёл окончательный разрыв между ними. Может быть, «авторство» Платона явилось следствием случайной ошибки, сделанной теми лицами (в Риме или в Александрийской библиотеке), которые разбирали (после более 200-летнего хранения) литературное наследие Платона, Аристотеля и Феофраста.
Каким путём мог попасть к Платону трактат Солона? Может быть, труды Солона передавались по наследству? Рукопись Солона могла быть приобретена Платоном или кем-либо из его учеников. Ведь известно: «ходили слухи, что Платон якобы купил произведения Тимея, уплатив за них сто мин или же каким-то образом получил труды Филолая Кротонского, из которого почерпнул сведения…» [смотри: 1, с. 19].
И это не единственное упоминание о подобных случаях в литературных источниках той эпохи. Для сравнения: средняя цена квалифицированного раба на рынке в Афинах равнялась 4 – 5 минам, что соответствует примерно ста рублям золотом на российские деньги начала XX века [смотри: 4, с. 121].
Мина – 1/60 часть таланта (денежной единицы Греции), соответствующего примерно 1500 бумажным рублям [смотри: 21, с. 184, примеч. 2].
Обращаем внимание читателя на некоторые факты, которые кажутся заслуживающими большего внимания. Существуют различные версии относительно того, почему диалог «Критий» обрывается на середине фразы [смотри: 1, с. 41].
Очевидно, продолжение диалога «Крития» было кем-то (может быть, самим Аристотелем) специально изъято, видимо, вследствие того, что та часть диалога содержала сведения, либо нежелательные для промакедонской партии в Афинах, либо могущие «пролить свет» на политические замыслы сократовской гетерии (во времена Сократа) или платоновской Академии (во времена Платона и Аристотеля).
Диоген Лаэрций сообщает об одном «способе» «корректирования» книг: «те места из книг Зенона {«Государство», «Учебник любви», «Беседы» и другие}, которые казались стоикам неудачными, были вырезаны стоиком Афинодором {из Тарса}, хранителем Пергамской библиотеки, но потом восстановлены, когда Афинодора уличили и ему пришлось плохо» [2, VII 34].
Но, что такое несколько пропавших листков «Крития» по сравнению с почти полным отсутствием трудов Демокрита (до наших дней дошло около 300 отрывков, в том числе трактат в отрывках «О строении животных» и трактат «О присхождении семян, растений и плодов» [смотри: 4, с. 252]) -- в уничтожении его книг был кровно заинтересован Платон, который и предпринимал соответствующие действия -- или сочинений Пифагора, частью сгоревших, частью рассеянных и потом присвоенных?
Нельзя не принять во внимание, что судебное преследование Аристотеля со стороны верховного жреца Евримедонта, связанного с культом богини плодородия Деметры, имеет, может быть, более глубокие корни (причины), чем считает Диоген Лаэрций – за прославление Гермия [смотри: 2, V 5].
В других источниках говорится, что обвинителем Аристотеля (и Феофраста) был некий Демофил [смотри: 2, с. 568].
Дошедших до нас исторических свидетельств мало, чтобы точно рассказать о судьбе диалогов сократовской школы и солоновского сказания об Атлантиде. Зато можно с уверенностью утверждать, что пример Солона породил ряд философов и сотни подражателей, а сам Солон стал эталоном мудреца и «стремящихся к мудрости».
Отсутствие упоминания об Атлантиде Солона у Диогена Лаэрция, возможно, подтверждает предположение о том, что сведения о государстве атлантов и о их военном столкновении с афинянами в древнейшие времена, сообщённые Солону египетскими жрецами, со временем обрели статус «тайного знания» (знания только для «посвящённых», «избранных»). Возможно, именно эти сведения об Атлантиде и стали прецедентом (первым случаем, послужившим примером для всех последующих случаев подобного рода) неписаного учения (тайного знания), названного греками «agrapha dogmata».
Среди поговорок и житейских правил греческих мудрецов («Поручись и, наверно, пострадаешь», «О мёртвых или ничего не говори, или только хорошее», «В важных делах на всех не угодишь», «Говори хорошее не только о своём друге, но и о своих врагах», «Познай самого себя», «Во власти сказывается человек» и многих других) афоризм Солона блистает значимостью и лаконичностью -- «Знай всему меру» (или «Ничего сверх меры») – девиз, пригодный для всех и для всего на все времена.


3. МУДРЕЦЫ.

«Мудрец счастлив, довольствуясь
немногим, а глупцу всего мало,
вот почему все люди несчастны!»
(Франсуа де Ларошфуко. Максима 538).

«Занятия философией, как некоторые полагают, начались впервые у варваров: а именно у персов были их маги {жрецы персидской зороастрийской религии}, у вавилонян и ассириян – халдеи {жрецы более древней вавилонской религии}, у индийцев – гимнософисты {«голые мудрецы» - индийские брахманы-аскеты}, у кельтов и галлов – так называемые друиды и семнофеи {жрецы национальной кельтской религии} (об этом пишут Аристотель в своей книге «О магии» и Сотион в XXIII книге «Преемств»); финикийцем был Мох {финикийский мудрец, которому приписывалось создание учения об атомах}, фракийцем – Замолксис {божество гетов, у греков это ученик Пифагора и колдун, принесший фракийцам культуру}, ливийцем – Атлант {древний ливийский философ}. Египтяне уверяют, что начинателем философии, хранимой жрецами и пророками, был Гефест, сын Нила; {греки отождествляли восточных богов со своими богами: Гефесту, богу огня и кузнечного дела, соответствует египетский бог Пта; Гермесу, вестнику богов, покровителю путников, проводнику душ умерших, - египетский бог Тот}; от него до Александра Македонского прошло 48 863 года, и за это время было 373 солнечных затмения и 332 лунных. А от магов, первым из которых был перс Зороастр {древнеиранский жрец и пророк, вероучения которого между X и VI веками до н. э. (при Сасанидах) стали официальной религией}, и до падения Трои, по счёту платоника Гермодора {из Сиракуз} (в книге «О науках»), прошло 5 000 лет; по счёту же Ксанфа Лидийского {историка первой половины V века до н. э. родом из Сард, написавшего историю Лидии}, от Зороастра до переправы Ксеркса {персидского царя [486 - 465 гг. до н. э.] через Геллеспонт (Дарданеллы) в походе на Грецию в 480 году до н. э.} прошло 6 000 лет, причём после Зороастра следовал длинный ряд магов-преемников - и Остан {жрец при дворе Ксеркса, сопровождавший его в походе на Грецию, считавшийся наставником всех магов и колдунов}, и Астрампсих {персидский маг}, и Гобрий {персидский маг}, и Пазат {персидский маг}, вплоть до сокрушения Персии Александром Македонским {[331 г. до н. э.]}» [2, I 1 - 2].
Магами (от древнеперсидского «магуш») назывались жрецы в Древней Мидии и Персии в период правления Ахеменидов [VI в. до н. э. - 330 г. до н. э.], образовавшие замкнутую касту (жречество). Деятельность магов в Иране продолжалась при Аршакидах [250 г. до н. э. - 226 г. н. э.] и Сасанидах [226 - 651 гг.] и прекратилась в VII веке, когда ислам стал господствующей религией.
Иранского пророка Заратуштру греки называли Зороастром (от греческого слова astron – звезда), искажая этимологию (действительное происхождение) имени.
Вообще же зороастризм это древняя доисламская религия Ирана, основанная в VI веке до н. э. пророком и реформатором Зороастром, сохранившаяся в отдельных районах этой страны и даже в Индии (в районе Бомбея, где зороастрийцы осели в VIII - X веках после гонений в связи с приходом ислама); персидских эмигрантов, последователей зороастризма, называют в Индии парсами. Парсы поддерживают контакты с единственной зороастрийской общиной, оставшейся в Иране, - габрами.
Зороастризм оказал влияние на все три основные мировые религии – иудаизм, христианство и ислам.
Зороастр отверг культы множества древнеиранских божеств и признал только одного ахуру («небожителя») - Ахура- Мазду, или «Мудрого Господа».
Существование зла зороастризм объясняет вечным соперничеством между двумя сыновьями-близнецами Ахура-Мазды – Спента-Майнью («щедрый дух») и Ангро-Майнью («разрушительный дух»). По учению Зороастра, весь мир в скором времени сгорит в огне: спасутся только сторонники добра. После смерти души добрых людей ждут конца света на небесах, а грешники томятся в аду [смотри: 30, с. 211 - 212].
По Диогену Лаэрцию:
«Философия... имела два начала: одно – от Анаксимандра, а другое – от Пифагора; Анаксимандр учился у Фалеса, а наставником Пифагора был Ферекид. Первая философия называется ионийской, потому что учитель Анаксимандра Фалес был ионийцем, как уроженец Милета; вторая называется италийской, потому что Пифагор занимался ею главным образом в Италии. Ионийская философия завершается Клитомахом, Хрисиппом и Феофрастом, италийская же – Эпикуром.
А именно преемником Фалеса был Анаксимандр, за ним следовал Анаксимен, затем – Анаксагор, затем – Архелай, затем – Сократ, который ввёл этику; за Сократом – сократики, и среди них Платон, основатель Старшей академии, за Платоном – Спевсипп и Ксенократ, затем Полемон, затем Крантор и Кратет, затем Аркесилай, с которого начинается Средняя академия; затем Лакид, начинатель Новой академии, затем Карнеад, затем Клитомах; вот как эта философия завершается Клитомахом. Хрисиппом же она завершается так: учеником Сократа был Антисфен, за ним следовал киник Диоген, затем Кратет Фиванский, затем Зенон Китийский, затем Клеанф, затем Хрисипп. А Феофрастом она завершается так: учеником Платона был Аристотель, а учеником Аристотеля – Феофраст. Вот каким образом завершается ионийская философия.
Италийская же философия такова: учеником Ферекида был Пифагор, за ним следовал его сын Телавг, затем Ксенофан, затем Парменид, затем Зенон Элейский, затем Левкипп, затем Демокрит, затем многие другие, в том числе Навсифан (и Навкид), а за ними – Эпикур.
Философы разделяются на догматиков и скептиков. Догматики – это все те, которые рассуждают о предметах, считая их постижимыми; скептики – это те, которые воздерживаются от суждений, считая предметы непостижимыми.
{Врач-эмпирик Феодосий [I в. до н. э.] имел особое мнение: он считал скептицизм не учением, а образом жизни [смотри: 2, с. 588].}
Некоторые философы оставили после себя сочинения, а некоторые совсем ничего не писали. Среди последних – Сократ {!?}, Стильпон, Филипп, Менедем, Пиррон, Феодор, Карнеад, Брисон, а по мнению иных, также и Пифагор и Аристон Хиосский (если не считать нескольких писем). По одному лишь сочинению оставили Мелисс, Парменид, Анаксагор. Много написал Зенон, ещё больше Ксенофан, ещё больше Демокрит, ещё больше Аристотель, ещё больше Эпикур, ещё больше Хрисипп.
Некоторые философы получили наименование по городам, например, элейцы, мегарики, эретрийцы и киренаики; некоторые – по местам занятий, например, академики и стоики; некоторые – по особенностям занятий, например, перипатетики-гуляющие; некоторые – в насмешку, например, киники-собаки; некоторые – по предрасположению, например, евдемоники – искатели счастья; некоторые – по образу мыслей, например, филалеты-правдолюбцы, эленктики-опровергатели, аналогеты-сопоставители; некоторые – по именам своих наставников, например, сократики, эпикурейцы и прочие.
Наконец, одни философы называются физиками, за изучение природы; другие – этиками, за рассуждение о нравах; третьи – диалектиками, за хитросплетение речей. Физика, этика и диалектика суть три части философии; физика учит о мире и обо всём, что в нём содержится; этика – о жизни и о свойствах человека; диалектика же заботится о доводах и для физики, и для этики. До Архелая [включительно] существовал только один род – физика; от Сократа, как сказано выше, берёт начало этика; от Зенона Элейского – диалектика.
В этике существуют десять школ: академическая, киренская, элидская, мегарская, киническая, эретрийская, диалектическая, перипатетическая, стоическая, эпикурейская. Основателем старшей академической был Платон, средней – Аркесилай, новой – Лакид; основателем элидской – Федон Элидский; основателем мегарской – Евклид Мегарский; основателем кинической – Антисфен Афинский; основателем эретрийской – Менедем Эретрийский; основателем диалектической – Клитомах Карфагенский; основателем перипатетической – Аристотель Стагирийский; основателем стоической – Зенон Китийский; эпикурейская же школа прямо названа по Эпикуру. Впрочем, Гиппобот в своей книге «О философских школах» перечисляет девять школ и учений: во-первых, мегарскую; во-вторых, эретрийскую; в-третьих, киренскую; в-четвёртых, эпикурейскую; в-пятых, Аннекеридову; в-шестых, Феодорову; в-седьмых, Зенонову стоическую; в-восьмых, старшую академическую; в-девятых, перипатетическую; ни кинической, ни элидской, ни диалектической он не упоминает.
Пирроновскую школу из-за неясности её воззрений по большей части тоже не включают в счёт, а некоторые считают, что отчасти она является школой, отчасти же нет. Её можно считать школой постольку, поскольку школой мы называем тех, кто придерживается (или делает вид, что придерживается) того или иного толкования видимых явлений; на этом основании действительно можно говорить о скептической школе. Если же школой называть тех, кто привержен известным догмам и придерживается их, то здесь нельзя говорить о школе, ибо догм у неё нет.
Вот каковы в философии начала, преемственности, деление на части и деление на школы. К этим школам не так давно Потамон Александрийский {[I в. до н. э.]} прибавил ещё одну, эклектическую {от слова «эклектика», означающее, в частности, беспринципное сочетание разнородных, несовместимых и даже противоположных воззрений}, отобрав из всех школ то, что ему хотелось. По его мнению (как он пишет в книге «Первоосновы»), критериев истины существует два: первый – тот, который выносит решение, то есть ведущее начало души, и второй – тот, благодаря которому выносится решение, например, ясный и точный образ; началами всего являются вещество, деятель, качество и место, то есть «из чего», «что», «как» и «где». Конечно же, целью, к которой всё стремится, он считал жизнь, совершенную во всех добродетелях, но вместе с тем не лишающую и тело его благ, как природных, так и внешних» [2, I 13 – 21].
Термины «евдемоники», «филалеты» и «эленктики» были малоупотребительны. Известно, что Афиней евдемоником называл Анаксарха, филалетом – Эпикура («Пир софистов»), а эленктиком назван у Плутарха Зенон Элейский («Сравнительные жизнеописания») [смотри: 2, с. 500, примеч. 21].
Один древний философ сказал однажды:
«Тот, кто не знает вещей обычных, - животное. Тот, чьё познание ограничено лишь человеческими условиями существования, является человеком среди животных. Но, кто знает всё, чего можно достичь через силу ума, - тот Бог среди людей» [15, с. 17].
Благодаря классическому труду немецкого филолога Г. Дильса [1848 - 1922 гг.] «Фрагменты досократиков» («Die Fragmente der Vorsokratiker», 1903 г.) термин «досократики» укрепился в международной историко-философской практике для обозначения ранних греческих философов VI – V веков до н. э., а также их ближайших преемников в IV веке до н. э., не затронутых влиянием аттической «сократической» традиции. В труде Дильса были собраны сохранившиеся в виде цитат у позднейших античных авторов фрагменты из утраченных сочинений досократиков, а также доксографические и биографические значения о них. Собрание Дильса объединяет более 400 имён (большая часть их остаётся голыми именами), в том числе софистов, которых, однако, не принято называть досократиками (поэтому некоторые авторы предпочитают говорить о «дософистической», а не «досократической» философии), а также фрагменты предфилософских теокосмогоний (в орфизме и у Ферекида).
«Фрагменты» Дильса включают много материала, который относится к истории математики, медицины и т. д. (вплоть до кулинарного искусства).
Поскольку философия досократиков развивалась на Востоке – в ионийских городах Малой Азии и на Западе – в греческих колониях Южной Италии и Сицилии, то и существует восходящее к древности разделение на «ионийскую» (милетская школа и её последователи) и «италийскую» (пифагореизм и элейская школа) ветви.
Среди досократиков почти не было «профессионалов» (первое исключение – Анаксагор): большинство из них были вовлечены в жизнь полиса и выступали как государственные деятели, основатели колоний, законодатели, флотоводцы и т. д. - прямая противоположность эллинистическому идеалу философа с его принципом «живи незаметно» [смотри: 3, с. 175].
«Философию философией [любомудрием], а себя философом [любомудром] впервые стал называть Пифагор {из Самоса}, когда спорил в Сикионе с Леонтом, тиранном Сикиона или Флиунта (как пишет Гераклид Понтийский в книге «О бездыханной женщине»); мудрецом же, по его словам, может быть только бог, а не человек. Ибо преждевременно было бы философию называть «мудростью», а упражняющегося в ней - «мудрецом», как если бы он изострил уже свой дух до предела; а философ [«любомудр»] – это просто тот, кто испытывает влечение к мудрости. Мудрецы назывались также софистами [«мудрователями»], и не только мудрецы, но и поэты: так называет Гомера {поэта, автора поэм «Илиада» и «Одиссея»} и Гесиода {древнейшего представителя дидактической (поучительной) поэзии} Кратин {[около 490 - 423 гг. до н. э.], комический поэт} в «Архилохах», желая похвалить этих писателей» [2, I 12].
Аналогичные мысли приписывают и Диогену Синопскому:
«Он говорил, что всё принадлежит мудрецам, и доказывал это такими доводами, которые мы уже приводили; «всё принадлежит богам; мудрецы – друзья богов, а у друзей всё общее; стало быть, всё принадлежит мудрецам» [2, VI 72].
Гераклид Понтийский (в молодости поступивший в Академию Платона одновременно с Аристотелем) в книге «О бездыханной женщине» рассказывает случай из практики знаменитого врача Павсания из рода Асклепиадов. Тело бездыханной женщины, говорит Гераклид, сохранял он целых тридцать дней без дыхания и без биения крови; и за это Гераклид называет его не только врачом, но и волхвом. Гераклид также сообщает и о той славе, которую стяжал Эмпедокл (знаменитый в древности поэт-философ) возвращением покойницы к жизни. Гермипп говорит, что акрагантянку (то есть жительницу города Акраганта), которую врачи почли безнадёжной, а Эмпедокл исцелил, звали Панфея; по этому поводу он и совершил жертвоприношение, а приглашённых было до восьмидесяти человек. Гиппобот уверяет, что, встав от застолья, Эмпедокл отправился на Этну, а там бросился в огнедышащее жерло вулкана и исчез – этим он хотел укрепить молву, будто он сделался богом; а узнали это, когда жерло выбросило одну из его сандалий, ибо сандалии у него были медные. Но врач Павсаний с таким рассказом не согласился. Диоген Лаэрций сообщает пять версий рассказа о смерти Эмпедокла. Легенда об апофеозе (то есть обожествлении) Эмпедокла на Этне перенесена на поэта-философа из мифа о самосожжении и апофеозе Геракла [смотри: 2, VIII 61; VIII 67 - 69; с. 535, примеч. 55].
В России, в Москве, с 1823 по 1825 год (год восстания «декабристов») существовал философский кружок «Общество любомудрия». Члены этого кружка – будущий декабрист В.К. Кюхельбекер, поэт и философ Д.В. Веневитинов, поэт В.Ф. Одоевский называли себя «любомудрами» и издавали альманах «Мнемозина».
Мнемозина (или Мнемосина) – древнегреческая богиня памяти, мать девяти муз, рождённых ею от верховного бога Зевса.
«Пифагор {[около 580 - 497 или 500 гг. до н. э.]} – значит «убеждающий речью» [2, с. 334].
«И Аристипп Киренский в книге «О физике» говорит, будто Пифагором его звали потому, что он вещал истину непогрешимо, как Пифия {жрица Дельфийского оракула}» [2, VIII 21].
«Ибо для всех, и для многих, и для немногих, было у него на устах правило: беги от всякой хитрости, отсекай огнём, железом и любым орудием от тела – болезнь, от души – невежество, от утробы – роскошество, от города – смуту, от семьи – ссору, от всего, что есть – неумеренность» [2, с. 453].
В истории философии Пифагор с острова Самоса «квалифицируется» не только как философ, но и как религиозно-нравственный реформатор. Подлинных сочинений Пифагора у нас нет и, согласно надёжной античной традиции, никогда не существовало. Известны только фрагменты многочисленных фальсификаций. Помимо огромного количества разрознённых косвенных свидетельств сохранились четыре позднеантичные биографии Пифагора: Диогена Лаэрция и «Жизнь Пифагора» Порфирия (цитаты из них здесь приводятся); «О пифагорейской жизни» Ямвлиха и анонимная «Жизнь Пифагора», законспектированная Фотием [между 810 и 828 - около 891/7 гг.], византийским учёным и богословом, константинопольским патриархом [858 - 867 гг., 877 - 886 гг.].
В значительной мере эти биографии основаны на неопифагорейских биографиях Пифагора, принадлежащих Аполлонию Тианскому и Никомаху из Герасы, фантастическом романе Антония Диогена, сочинении Александра Полигистора, «Жизни Пифагора» Неанфа из Кизика и других авторов, и вместе с ними составляют корпус так называемой «поздней», или «вторичной», литературы о Пифагоре, которая частично может быть возведена к «первичной» (то есть основанной непосредственно на устном предании последних пифагорейцев) литературе IV века до н. э. - перипатетикам Аристоксену, Дикеарху, Гераклиду Понтийскому, утраченному сочинению Аристотеля (!?) о пифагорейцах и сицилийскому историку Тимею. Остатки этой «первичной» литературы вместе с некоторыми более ранними свидетельствами (Ксенофана, Гераклита, Эмпедокла, Иона из Хиоса, Геродота, Исократа, Платона) образуют ядро наиболее достоверных свидетельств о жизни и учении Пифагора; они собраны в главе «Пифагор» в изданиях Г. Дильса и В. Кранца [1951 - 52 гг.] и Т. Кардини [1969 г.].
Однако даже самые ранние источники полны противоречий, а обычные критерии исторической достоверности подчас неприложимы, так как рано сложившаяся легенда о Пифагоре-чудотворце воспроизводит историческую атмосферу, окружавшую «Гиперборейского Аполлона» (так кротонцы величали Пифагора) при жизни, в то время как рационалистические версии (например, у Аристоксена) оказываются поздними конструкциями.
Пифагор (Pythagoras) родился на острове Самосе (около 570 года до н. э. согласно Аполлодору).
«Пифагор, сын Мнесарха – камнереза, родом самосец (как говорит Гермипп) или тирренец (как говорит Аристоксен) с одного из тех островов, которыми завладели афиняне, выгнав оттуда тирренцев {этрусков}. Некоторые же говорят, что он был сын Мармака, внук Гиппаса, правнук Евтифона, праправнук Клеонима, флиунтского изгнанника, и так как Мармак жил на Самосе, то и Пифагор называется самосцем.
«Когда Мнесарх, отец Пифагора, был в Дельфах по своим торговым делам, он и его жена Партенис решили спросить у Дельфийского оракула, будет ли Судьба благоприятствовать им во время обратного путешествия в Сирию. Пифия (прорицательница Аполлона), сидя на золотом триподе {треножнике} над зияющим отверстием оракула, не ответила на их вопрос, но сказала Мнесарху, что его жена носит в себе дитя и что у них родится сын, который превзойдёт всех людей в красоте и мудрости и который много потрудится в жизни на благо человечества. Мнесарх столь впечатлён был пророчеством, что изменил имя собственной жены на Пифазис в честь Пифийской жрицы. Когда родилось дитя в городе Сидоне, Финикия, оно оказалось, как и говорил оракул, мальчиком. Мнесарх и Пифазис назвали сына Пифагором, потому что они верили в то, что предсказано оракулом» [15, с. 219].
«В детстве Пифагор учился у кифариста, живописца и атлета, а в юности пришёл в Милет к Анаксимандру учиться геометрии и астрономии. Ездил он, по словам Диогена, и в Египет, и к арабам, и к халдеям, и к евреям; там он научился и толкованию снов, и первый стал гадать по ладану. В Египте он жил у жрецов, овладел всею их мудростью, выучил египетский язык с его тремя азбуками – письменной, священной и символической (первая из них изображает обычный язык, а две другие – иносказательный и загадочный) и узнал многое о богах. У арабов он жил вместе с царём, а в Вавилоне – с халдеями; здесь побывал он и у Забрата {Забрат или Зарат – искажённое имя жреца Зороастра – Заратуштры}, от которого принял очищение от былой скверны, узнал, от чего должен воздерживаться взыскующий муж, в чём состоят законы природы и каковы начала всего. От этих-то народов и вывез Пифагор в своих странствиях главную свою мудрость. (Порфирий. Жизнь Пифагора)» [Цит. по: 2, с. 451].
Переехав на Лесбос, он через своего дядю Зоила познакомился там с Ферекидом. А изготовив три серебряные чаши, он отвёз их в подарок египетским жрецам. У него были два брата, старший Евном и младший Тиррен, и был раб Замолксис, которого геты {готы} почитали Кроносом и приносят ему жертвы (по словам Геродота). Он был слушателем, как сказано, Ферекида Сиросского, а после его смерти поехал на Самос слушать Гермодаманта, Креофилова потомка, уже старца. Юный, но жаждущий знания, он покинул отечество для посвящения во все таинства, как эллинские, так и варварские: он появился в Египте, и Поликрат {прославленный тиран Самоса [VI в.]} верительным письмом свёл его с Амасисом {египетский фараон [570 - 526 гг. до н. э.], друг греков}, он выучил египетский язык (как сообщает Антифонт в книге «О первых в добродетели»), он явился и к халдеям и к магам. Потом на Крите он вместе с Эпименидом {одним из семи мудрецов, критянином из Кносса} спустился в пещеру Иды, как и в Египте в тамошние святилища, и узнал о богах самое сокровенное. А вернувшись на Самос и застав отечество под тиранией Поликрата, он удалился в италийский Кротон; там он написал законы для италийцев и достиг у них великого почёта вместе со своими учениками, числом до трёхсот, которые вели государственные дела так отменно, что поистине это была аристократия, что значит «владычество лучших» [2, VIII 1 - 3].
«Пифагор был инициирован в египетские, вавилонские, халдейские Мистерии. Хотя многие полагали его учеником Зороастра, сомнительно, чтобы его учителем был богочеловек, которого почитали персы. Хотя данные о путешествиях Пифагора расходятся меж собой, историки согласны в том, что он посетил много стран и учился у многих учителей…
После ознакомления со всем, что он мог получить от греческих философов, будучи, вероятно, посвящён в Элевсинские Мистерии, он поехал в Египет, где, наконец, преуспел в инициации Мистерии Исиды, совершённой жрецами Фив. Затем этот неустрашимый «присоединившийся» направил свои стопы в Финикию и Сирию, где был посвящён в Мистерии Адониса, и, сумев пересечь долину Евфрата, он находился достаточно долго у халдеев, чтобы перенять их секретную мудрость. Наконец, он предпринял своё величайшее и наиболее важное историческое путешествие через Мидию и Персию в Индустан, где он был несколько лет учеником, а потом стал инициированным в брамины Элефанта и Эллора» (см. «Древнее масонство» Фрэнка Хиггинса...). Тот же самый автор добавляет, что имя Пифагора всё ещё хранится в летописях браминов, где он фигурирует как Яванчария, то есть Ионийский Учитель.
Говорят, что Пифагор был первым человеком, который назвал себя философом; в самом деле, мир обязан как раз ему этим термином. До него умные люди звали себя мудрецами, что означало человек, который знает. Пифагор был гораздо скромнее. Он ввёл в обращение термин «философ», который определил как тот, кто пытается найти, выяснить...
Биографическая традиция настаивает также на близости Пифагора к Ферекиду из Сироса, мистико-аллегорическая космология которого близка по духу космологии Пифагора. Пифагор совершил путешествие на Восток, в том числе в Египет и Вавилон, познакомившись с древне-восточной математикой и астрономией и изучая негреческие религиозные культовые традиции. Около 532 года до н. э. под давлением тирании Поликрата Пифагор переселился в Кротон (Южная Италия), где основал религиозно-философское братство с ритуализованным уставом и общностью имущества (согласно Тимею), взявшее власть в Кротоне и распространившее политическое влияние по всей Южной Италии. В результате антипифагорейского восстания, руководимого Килоном, Пифагор бежал в Метапонт, где умер (вероятно, около 497/6 года до н. э.).
Секретность пифагорейского братства, отсутствие письменной фиксации учения (до Филолая) и абсолютный авторитет самого Пифагора в сочетании с требованием приписывать учителю все открытия учеников делают реконструкцию (восстановление) первоначального учения Пифагора и ранней эволюции пифагореизма одной из самых сложных проблем истории античной философии.
Надёжно засвидетельствованы для настоящего времени (конец XX века) следующие части учения Пифагора: о бессмертии души (псюхе); о переселении душ (метемпсихоз) в сочетании с «памятью предков» (Пифагор, якобы, «помнил» свои четыре прежние инкарнации, или перевоплощения) и родстве всех живых существ (культовая реформа – переход на бескровные жертвы); требования «очищения» (катарсис) как высшей этической цели, достигаемой – для тела – через вегетарианство, для души – через познание музыкально-числовой структуры космоса («гармония сфер»), символически выражаемой в «тетрактиде» («четверице»), то есть сумме первых четырёх чисел 1 + 2 + 3 + 4 = 10, содержащей основные музыкальные интервалы: октаву (2 : 1), квинту (3 : 2) и кварту (4 : 3) [смотри: 3, с. 494 - 495].
«После возвращения из своих странствий Пифагор основал школу или, как её часто называют, университет в Кротоне, дорийской колонии в Южной Италии. Сначала в Кротоне на него смотрели искоса, но через некоторое время власть имущие в этом городе уже искали его совета в делах огромной важности. Он собрал вокруг себя небольшую группу преданных учеников, которых посвятил в глубокую мудрость, ему открытую, а также в основы оккультной математики, музыки, астрономии, которые рассматривались им как треугольное основание для всех искусств и наук» [19, с. 220].
«Уроженец Самоса, Пифагор покинул свой родной город, когда в нём пришёл к власти {[около 560 г. до н. э.]} тиран Поликрат. Поселившись в Кротоне (город в Южной Италии), он основал здесь так называемый «пифагорейский союз» - религиозное объединение местной аристократии, которое ставило себе реакционные политические цели. Пифагорейцам удалось добиться господства в Кротоне и других колониях Великой Греции» [5, т. I, с. 680].
«Поселившись здесь, он увидел, что города Италии и Сицилии находятся в рабстве друг у друга, одни давно, другие недавно, и вернул им вольность, поселив в них помышления о свободе через своих учеников, которые были в каждом городе. Так он освободил Кротон, Сибарис, Катанию, Регий, Гимеру, Акрагант, Тавромений и другие города, а некоторым, издавна терзаемым распрями с соседями, даже дал законы через Харонда Катанского и Залевка Локрийского.
А Симих, тиран Кентурии, после его уроков сложил свою власть и роздал своё богатство, частью – сестре, частью – согражданам. Даже луканы, мессаны, певкетии, римляне, по словам Аристоксена {ученика Аристотеля, написавшего трактат о гармонике, автора жизнеописаний Платона и Пифагора}, приходили к нему.
{Из римлян пифагорейцем считался преемник основателя Рима Ромула – царь Нума Помпилий.}
И не только через своих друзей умирял он раздоры внутренние и междоусобные, но и через их потомков во многих поколениях и по всем городам Италии и Сицилии... (Порфирий. Жизнь Пифагора)» [2, с. 453].
Пифагорейский союз, таким образом, являлся одновременно философской школой, политической партией и религиозным братством.
«Он так привлекал к себе всех, что одна только речь, произнесённая при въезде {[532 г. до н. э.]} в Италию (говорит Никомах), пленила своими рассуждениями более двух тысяч человек; ни один из них не вернулся домой, а все они вместе с детьми и жёнами устроили огромное училище в той части Италии, которая называется Великой Грецией, поселились при нём, а указанные Пифагором законы и предписания соблюдали ненарушимо, как божественные заповеди. Имущество они считали общим, а Пифагора причисляли к богам. (Порфирий. Жизнь Пифагора)» [2, с. 452].
«Он внушал такое удивление, что даже ближних его называли вещателями божьего гласа; сам же он в своём сочинении утверждает, что вышел к людям, пробыв двести семь лет в аиде {подземном царстве}. Вот почему его держались и к речам его сходились и луканы, и певкетии, и мессаны, и римляне. Учение Пифагорово невозможно было узнать до Филолая: только Филолай обнародовал три прославленные книги, на покупку которых Платон послал сто мин. И вот на ночные его рассуждения сходилось не менее шестисот слушателей, а кто удостоивался лицезреть его, те писали об этом домашним как о великой удаче. В Метапонте дом его назвали святилищем Деметры, а переход при нём – святилищем Муз (так пишет Фаворин в «Разнообразном повествовании»). И остальные пифагорейцы говорили, что не всё для всех молвится (как пишет Аристоксен в X книге «Воспитательных законов»; там же он сообщает, что пифагореец Ксенофил на вопрос, как лучше всего воспитывать сына, ответил: «Родить его в благозаконном государстве»). Многих и других по всей Италии сделал Пифагор прекрасными и благородными мужами, например, законодателей Залевка и Харонда, ибо велика была сила его дружбы, и когда он видел человека, знакомого с его знаками, то принимал его тотчас в товарищи и делал себе другом» [2, VIII 14 – 16].   
«Пифагор делал особый упор на философскую жизнь как обязательное условие мудрости. {Он}… был одним из первых учителей, кто образовал школу, все члены которой оказывали друг другу взаимную помощь в постижении высших наук. Он также ввёл дисциплину размышления о прошлом как необходимую для развития духовного разума.
Пифагореизм может рассматриваться как система метафизических спекуляций, касающихся соотношений между числами и причинными силами сущего. Эта школа впервые разработала теорию небесной гармонии или «музыку сфер» [15, с. 19].
«Ученики пифагорейской школы разделялись на «экзотериков», или учеников внешних степеней, и «эзотериков», тех, кто проходил третью степень инициации и был допускаем к секретной мудрости. Молчание, секретность и безусловное повиновение были кардинальными принципами этого великого ордена» (см. «Древнее масонство»)… Пифагор верил, что нет большего преступления, нежели анархия.
{Пифагореец Гиппарх [около 380 г. до н. э.] за разглашение тайн был изгнан из пифагорейской общины, и ему при жизни, как покойнику, поставили памятник [смотри: 2, с. 566].}
Все люди знают, чего они хотят, но мало кто знает, что ему нужно. Пифагор предупреждал своих учеников, что они не должны молиться за себя; что, когда они просят у богов что-нибудь, они не должны просить для себя, потому что человек не знает, что для него хорошо, и поэтому неразумно просить то, что по получению может принести вред» [15, с. 223 - 224].
Эзотериками (от греческого слова «внутренние») или «математиками» назывались члены пифагорейской общины, полностью посвящённые в тайную часть учения Пифагора.
Экзотериками, или «акусматиками» (от греческого слова «слушатели») назывались члены пифагорейской общины, не полностью посвящённые в таинства; например, если эзотерики могли непосредственно созерцать таинственные обряды (таинства) пифагорейской общины, то акусматики имели право присутствовать на них только за занавесью. Акусматики, или экзотерики это аналог христианских послушников и соответствующих им степеней современных оккультных организаций [смотри: 30, с. 29, с. 553].
«Акт введения ученика в курс эзотерических знаний {знаний «внутренних», которые обычно держатся в тайне и сообщаются только наиболее достойным} называется посвящением или инициацией: обычно он представляет собой особый ритуал, в который входят очищение {ритуальные методы защиты от нечистоты, греха и других нежелательных явлений} и освящение {приобщение к святости} ученика, различные испытания и символические обряды» [30, с. 392 - 393].
Есть предположения, что Пифагор проверял пропорции тел своих учеников  на соответствие числовой гармонии. Если параметры тела не вписывались в «гармонию золотых чисел», ученик не мог рассчитывать на дальнейшее продвижение по  «лестнице» эзотерических знаний. Полагают, что учение о пропорциях тела (морфометрию) Пифагор воспринял от персов.
«Со временем «акусматики» и «математики» превратились во враждующие группировки, причём первая воплощала фольклорно-религиозную, а вторая – научно-философскую традицию в пифагореизме.
«Акусматики» заучивали наизусть «акусмы» (иначе «символы») - бездоказательные максимы космологического {связанные с учением о строении вселенной}, эсхатологического {связанные с учением о «конце света»} и этического {связанные с философским учением о морали и нравственности} характера («Что самое мудрое? - Число», «Что есть острова блаженных? - Солнце и Луна», «Землетрясение – сходка мертвецов» и т. д.), включавшие также множество ритуальных запретов и табу.
«Математики» занимались «науками» («математа») - арифметикой, геометрией, астрономией, гармоникой и философской космологией, которую Аристотель истолковал как онтологию (наука о «началах» всего существующего).
И те, и другие претендовали на верность изначальному учению Пифагора, образ которого поэтому раздваивается в античных источниках на религиозного учителя и создателя математической науки» [3, с. 495].   
«Аристотель рассказывает о чудесных случаях в жизни Пифагора, о том, как некое божество приветствовало этого философа словами «Здравствуй, Пифагор», и передаёт древнее разделение всех живых существ на богов, людей и существ, подобных Пифагору.
{По одному из преданий, у философа Пифагора было «золотое бедро».}
С другой стороны, Аристотель сообщает о Пифагоре разнообразные отрезвляющие сведения, например, пифагорейцы в действительности ели мясо, за исключением некоторых частей животного, от которых отказывались из символических соображений: не есть сердце символически значило для них не мучить себя печалью. Аристотель педантично перечисляет ряды пифагорейских символов, показывая, что в них нет ничего таинственного: не перешагивать через ярмо – значит не увлекаться стяжательством; не разгребать угли ножом – значит не раздражать гневливого; не ощипывать венков – значит не осквернять законов государства, потому что законы как бы увенчивают государство» [18, с. 254 - 255].
«Ямвлих {из Халкиды (Сирия) [вероятно, 245 - около 330 гг.], философ-неоплатоник} собрал тридцать девять символических изречений Пифагора и дал им интерпретацию. Они были переведены с греческого {языка} Томасом Тэйлором. Афористические утверждения были одним из любимых методов Пифагора и широко использовались в пифагорейском университете в Кротоне. …
{Ниже приведены десять наиболее важных афоризмов без объяснения их скрытого значения. Это пифагорейские «акусмы» (откровения) и «символы» (средства узнавания).}
1. Отклоняйся от дорог исхоженных, используй нехоженые пути.
2. Будь хозяином своему языку прежде всех других вещей, следуя при этом богам.
3. Дует ветер, поклоняйся шуму.
4. Помогай человеку в поднятии тяжести, но не помогай в сложении её.
5. Не говори о делах пифагорейского учения без света.
6. Выйдя из своего дома, не возвращайся, иначе в нём будут обитать фурии {злые, сварливые женщины}.
7. Корми петуха, но не приноси его в жертву, поскольку посвящён он солнцу и луне.
8. Не позволяй ласточкам селиться в своём доме.
9. Не протягивай охотно свою правую руку никому.
10. Поднявшись с постели, сгладь отпечатки тела» [15, с. 228 - 230].
По преданию, от пифагорейской школы осталась поговорка «autos epha!», переводимая с греческого как «сам (учитель) сказал!». Так говорили пифагорейцы о своём учителе, подчёркивая непререкаемость его слов.
«Расцвет» Пифагора произошёл в 540 - 536 годах до нашей эры.
«Сосикрат в «Преемствах» говорит, что на вопрос Леонта, флиунтского тиранна, кто он такой, Пифагор ответил: «философ», что значит «любомудр».
Жизнь, говорил он, подобна игрищам: иные приходят на них состязаться, иные – торговать, а самые счастливые – смотреть; так и в жизни иные, подобные рабам, рождаются жадными до славы и наживы, между тем как философы – до единой только истины» [2, VIII 8].
«Жизнь человеческую он разделял так: «Двадцать лет – мальчик, двадцать – юнец, двадцать – юноша, двадцать – старец. Возрасты соразмерны временам года: мальчик – весна, юнец – лето, юноша – осень, старец – зима» (Юнец у него – молодой человек, юноша – зрелый муж).
Он первый, по словам Тимея, сказал:
«У рузей всё общее» и «Дружба есть равенство». И впрямь, его ученики сносили всё своё добро воедино.
Пять лет они проводили в молчании, только внимая речам Пифагора, но не видя его, пока не проходили испытания {точнее об этом говорит Ямвлих в «Жизни Пифагора»: сперва три года испытаний, потом пять лет ученичества в молчании и из-за занавеси, потом доступ к эсотерическому (эзотерическому) учению}; и лишь затем они допускались в его жилище и к его лицезрению» [2, VIII 10].
«Говорят, он первый заявил, что душа совершает круг неизбежности, чередою облекаясь то в одну, то в другую жизнь; первый ввёл у эллинов меры и веса (так говорит Аристоксен-музыковед); первый сказал, что Геспер и Фосфор – одна и та же звезда (так говорит Парменид)» [2, VIII 14].
Геспер и Фосфор – названия вечерней и утренней планеты Венеры [смотри: 2, с. 533].
«Математическое исследование мира было основным занятием большинства философов пифагорейской школы. Им принадлежат важнейшие открытия в области геометрии, теории музыкальной и архитектурной гармонии, астрономии и механики. Однако в античной Греции пифагорейство было не просто философской школой, но особой религией с мистериальными обрядами, несколькими степенями посвящения и сложной системой ритуальных предписаний и запретов.
Религиозные обычаи пифагорейства представляли собой причудливую смесь древних табу и вполне рациональных самоограничений. Почитался священным лист мальвы, запрещалось есть белых петухов и сердца животных, касаться убоины, нельзя было оставлять следы своего тела на постели после сна и одеяло должно было быть всегда белым, нельзя было также оставлять след горшком на золе, держать под крышей ласточек, помогать сваливать с плеч ношу, осуждалось мытьё в бане и хождение по большим дорогам. Особый запрет был наложен на употребление в пищу бобов и бобовых растений, запрещалось даже ходить по полю, где они росли. Все эти особые заповеди назывались символами. Они помогали пифагорейцам легко узнавать друг друга в любой ситуации и при необходимости получить своевременную помощь» [30, с. 383 - 384].
«Эдуард Шуре в своей книге «Пифагор и Дельфийские Мистерии» приводит эпизод, показывающий узы братства членов пифагорейской школы:
«Один из них впал в нищету, заболел и был подобран хозяином постоялого двора. Перед смертью он нарисовал таинственные знаки (несомненно, пентаграмму) на двери постоялого двора и сказал хозяину: «Не беспокойся, за меня заплатит мои долги один из моих братьев». Через год один человек, проходя мимо этого постоялого двора, увидел знаки и сказал хозяину: «Я пифагореец; один из моих братьев умер здесь и наказал мне заплатить за него» [15, с. 222].
«Тот же Гермипп передаёт и другой рассказ о Пифагоре: появившись в Италии, говорит он, Пифагор устроил себе жильё под землёй, а матери велел записывать на дощечках всё, что происходит и когда, а дощечки спускать к нему, пока он не выйдет. Мать так и делала; а Пифагор, выждав время, вышел, иссохший как скелет, предстал перед народным собранием и заявил, будто пришёл из аида, а при этом прочитал им обо всём, что с ним случилось. Все были потрясены прочитанным, плакали, рыдали, а Пифагора почли богом и даже поручили ему своих жён, чтобы те у него чему-нибудь научились; их прозвали «пифагорейками».
Так говорит Гермипп.
У Пифагора была жена по имени Феано, дочь Бронтина Кротонского (а другие говорят, что Бронтину она была женой, а Пифагору ученицею), и была дочь по имени Дамо, как о том говорил Лисид в письме к Гиппасу:
«Многие мне говорят, будто ты рассуждаешь о философии перед народом, что всегда осуждал Пифагор, ведь и дочери своей Дамо он доверял свои записки лишь с наказом никому не давать их из дому. И хоть она могла продать его сочинения за большие деньги, она того не пожелала, предпочтя золоту бедность и отцовский завет, а ведь она была женщина!».
Был у них также сын Телавг, который стал преемником отца и (по некоторым известиям) учителем Эмпедокла {поэта и философа}; недаром Эмпедокл, по словам Гиппобота, говорит:
Славный Телавг, дитя Феано, дитя Пифагора!
Телавг, говорят, не оставил сочинений, а мать его Феано оставила...» [2, VIII 41 – 43].
«Когда ему было около 60 лет, Пифагор женился на одной из своих учениц, и у них родилось семь детей. Его жена была замечательно способной женщиной, которая не только вдохновляла его всю оставшуюся жизнь, но и после его убийства продолжала распространять его учение» [15, с. 220].
Судьба Пифагора омрачилась встречей философа с Килоном (которого, не будь этой встречи, мы бы вовсе не знали).
«Был в Кротоне человек по имени Килон, первый между гражданами и богатством, и знатностью, и славою своих предков, но сам обладающий нравом тяжёлым и властным… Он пришёл к Пифагору, похваляясь и притязая стать его другом. Но Пифагор сразу прочитал весь нрав этого человека по лицу его и остальным телесным признакам, которые он примечал у каждого встречного, и, поняв, что это за человек, велел ему идти прочь и не в свои дела не мешаться. Килон почёл себя обиженным и оскорбился; а нрава он был дурного и в гневе безудержен. (Порфирий. Жизнь Пифагора)» [2, с. 469].
«Через ложные слухи этот человек возбудил в простых людях недовольство философом. Без всякого предупреждения банда убийц ворвалась в небольшую группу строений, где обитали великий учитель и его ученики, подожгли здание и убили Пифагора. Относительно того, как умер Пифагор, общего мнения нет. Некоторые говорят, что он был убит собственными учениками; другие говорят, что он бежал из Кротона с небольшой группой последователей и, попав в засаду, сгорел в подожжённом доме. Ещё одна версия говорит о том, что в горящем доме ученики образовали мост из тел, живыми войдя в огонь, для того, чтобы их учитель прошёл по нему и спасся, и только впоследствии Пифагор умер от разрыва сердца, скорбя по поводу кажущейся тщетности своих усилий по просвещению и служению человечеству» [15, с. 220 - 222].
Существует версия, согласно которой во время расправы Килона с пифагорейской школой, Пифагор отсутствовал (был в отъезде) и благодаря этому уцелел и «скончался в восемьдесят лет, в согласии с собственной росписью возрастов, хоть по большей части и утверждается, будто ему было девяносто» [смотри: 2, VIII 44].
«Некоторые говорят вздор, будто Пифагор не оставил ни одного писаного сочинения. Но сам физик Гераклит чуть не в голос кричит:
«Пифагор, сын Мнесилоха, превыше всех людей занимался изысканиями и, отобрав эти сочинения, создал свою мудрость, своё многознание, своё дурнописание». Так он судит потому, что сам Пифагор в начале сочинения «О природе» пишет:
«Нет, клянусь воздухом, которым дышу, клянусь водой, которую пью, не приму я хулы за эти слова...» {то есть за то, что он изложил в своём сочинении}. В действительности же Пифагором написаны три сочинения – «О воспитании», «О государстве» и «О природе». А сочинение, приписываемое Пифагору, принадлежит Лисиду, тарентинскому пифагорейцу, который бежал в Фивы {после разгрома пифагорейской школы в Кротоне} и был учителем Эпаминонда {знаменитого фиванского полководца, одержавшего победы над Спартой}. Далее, Гераклид, сын Сарапиона, в «Обзоре Сотиона» утверждает, что Пифагор написал, во-первых, книгу в стихах «О целокупном», во-вторых, «Священное слово», которое начинается так:
Юноши, молча почтите вниманием это вещанье...,
в третьих, «О душе», в-четвёртых, «О благочестии», в-пятых, «Элофал, отец Эпихарма Косского», в-шестых, «Кротон» и другие произведения; но «Слово о таинствах» написано Гиппасом {Метапонтийским}, чтобы опорочить Пифагора, и многие сочинения Астона Кротонского тоже приписываются Пифагору.
Далее, Аристоксен утверждает, что большая часть этических положений взята Пифагором у Фемистоклеи, дельфийской жрицы; а Ион Хиосский в «Триадах» утверждает, будто кое-что сочинённое он приписал Орфею, Ему же, по рассказам, принадлежат «Копиды», которые начинаются:
«Ни перед кем не бесстыдствуй...» [смотри: 2, VIII 6 - 8].
«Фаворин говорит, что... Пифагор стал употреблять определения для математических предметов; ещё шире это стали делать Сократ и близкие к нему, потом Аристотель и стоики. Далее, он первый назвал небо мирозданием, а землю – шаром (хотя Феофраст говорит, что это был Парменид, а Зенон – что это был Гесиод)» [2, VIII 48 - 49].
«Пифагор выдвинул принципиально новый тезис: «все вещи суть числа», иными словами – всякая материальная вещь есть не более чем форма, скрывающая в себе Божественное число. Вследствие этого душа воспринималась пифагорейцами как некое «странствующее число», переходящее из одной оболочки в другую {«переселение душ»}; её вместилищем считался мозг {«плоть – тюрьма для души»}. Другое важное следствие из этого тезиса состояло в том, что истинные законы Вселенной – это законы математики, и только математик способен постигнуть Вселенную. Абстрактные начала вселенной выражаются с помощью геометрических фигур и символов, важнейшим из которых является пентаграмма – символ Абсолютного Добра…
Пентаграмма {от греческого «пяти[угольное] начертание} – равноугольная пятиконечная звезда, иногда заключаемая в пятиугольник: один из самых распространённых магических символов европейской культуры» [30, с. 377 - 378; с. 383].
Впервые пентаграмма появилась у пифагорейцев и, в простейшем толковании, была символом здоровья и служила для пифагорейцев опознавательным знаком.
«Мистика пифагорейцев искала себе опоры в отделении абстракции числа от его материальной основы. Цифрам, их порядку и соотношениям придавался характер великой тайны. Так, например, число 1 выражало зло, число 2 – добро и т. д.» [5, т. I, с. 680].
Пифагор считал число сущностью вещей, а Вселенную – гармонической системой чисел и их отношений. Числа первоначально мыслились Пифагором в качестве имеющих пространственную величину, а затем как чисто идеальные начала. Тройки натуральных чисел таких, что треугольник, длины сторон которого пропорциональны (или равны) этим числам, является прямоугольным, называются в математике пифагоровыми числами, Такова, например, тройка чисел 3, 4, 5.
В пифагорейской школе изучалась делимость целых чисел; были выделены отдельные подклассы целых чисел (простые, составные, квадратные числа и др.); изучалась структура совершенных чисел; было дано решение в целых числах уравнения 2-й степени с тремя неизвестными.
Пифагор и его последователи мистифицировали действительный мир. Слово «мистификация» произошло в результате объединения греческого слова «посвящённый» и латинского слова «делаю» (facio) и в русском языке означает выдумку, имеющую целью обмануть, ввести в заблуждение с какой-либо целью. Слово весьма точно отражает способ или метод конструирования пифагорейцами мира, замещающего реальный, действительный мир.
Пифагор заложил основы европейской нумерологии, то есть методам определения скрытых истин с помощью толкования чисел.
«В основе нумерологии лежит идея о том, что каждое число является символом неких понятий: например, 1 – это единство, Бог, начало, неделимость; 2 – двойственность, разделение, анализ, вражда, Дьявол; 3 – Благо, устойчтивая гармония, синтез, и т. д. Обычно нумерология оперирует каталогом из трёх-четырёх десятков «символических» чисел; все остальные числа разлагаются на сомножители (или на слагаемые) и толкуются по совокупности их значений. К примеру, 26 – это удвоенное 13, а 49 – это 7 раз по 7; если мы считаем 13 несчастливым числом, а 7 – счастливым, то итог нашего нумерологического исследования вполне очевиден...
Различные мистические системы могут иметь разные взгляды на символику одних и тех же чисел. Так, европейская традиция однозначно считает чётные числа «женскими» и «несчастливыми», в то время как китайцы придерживаются того же мнения о нечётных числах. Печально известная «чёртова дюжина» изначально имела своё зловещее значение только в англо-саксонской традиции; в иудаизме 13 – это число Божественных Свойств, возраст совершеннолетия и числовая сумма букв слова «ахад» («один»). Знаменитое «Число зверя» 666 в греко-египетской традиции было числом Солнца (ибо такова сумма всех 36 чисел «камеи Солнца»); «священные числа» 3 и 7 никак не выделяются в даосской и буддийской нумерологии, где «священными» считаются 4 и 8...
Пифагорейцы изобрели способ числового выражения музыкальной гармонии, исследовали числовые соотношения в астрономии и архитектуре и разработали непротиворечивую систему символического толкования чисел первого десятка. Особое внимание здесь уделялось числам 5 и 6: первое считалось символом здоровья и счастья, второе – высшим символом совершенства (поскольку равняется сумме своих сомножителей: 1+2+3 = 6 = 1х2х3). Более поздние нумерологи приняли эту систему практически полностью, но перенесли основной акцент на число 7 (повидимому, под влиянием семитского обычая делить месяц на семидневные недели).
Мистическое использование нумерологии наиболее распространено у каббалистов, которые исследуют тайный смысл Библии, превращая её слова в числа...
Каждое из однозначных чисел, в свою очередь, соответствует одной из девяти астрологических планет: 1 = Солнце, 2 = Луна, 3 = Юпитер, 4 = Уран, 5 = Меркурий, 6 = Венера, 7 = Нептун, 8 = Сатурн, 9 = Марс.
Качества, традиционно ассоциируемые с той или иной планетой, служат основой для толкования полученного числа» [30, с. 353 - 355].
Числовая мистика пифагорейства проявляется и в Библии: например, в Апокалипсисе числу 666 («звериному числу») приписывается некая мистическая сила, так как оно считается там численным выражением имени «апокалиптического зверя» - «антихриста».
Апокалипсис (греч. откровение), Откровение Иоанна Богослова, - одна из книг Нового Завета, древнейший памятник раннехристианской литературы, написанный около 69 года. Апокалипсис содержит «пророчества» о конце света, скором (вторичном) пришествии Христа, о появлении Антихриста, о борьбе между ними, о страшном суде и т. д. Апокалипсис лёг в основу христианской эсхатологии (учения о конце мира).
Однако пифагорейцы привнесли в математику и много развивающих её положений. Пифагору приписывается и систематическое введение доказательств в геометрию, изучение свойств целых чисел и пропорций, доказательство важнейшей теоремы геометрии – теоремы Пифагора. Коротко она формулируется так: квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов. Эта теорема была, по-видимому, известна до Пифагора (VI в. до н. э.), но доказательство её в общем виде приписывается именно Пифагору, почему теорема и названа его именем.
Под пифагореизмом в узком смысле понимают ранний пифагореизм, совпадающий с историей основанного Пифагором в Кротоне пифагорейского союза, сосредоточенного прежде всего на проблеме спасения. В этом смысле легенда о Пифагоре типологически сопоставима с Евангелием (от греч. «благая весть» - книгой ранних христиан): имеются ранние свидетельства о нисхождении Пифагора в Аид (от греч. «невидимое», отсюда ад) то есть в преисподнюю, царство мёртвых, и его воскресении (Геродот; «Электра» Софокла и Гермипп у Диогена Лаэрция).
Есть ряд сообщений о ранних пифагорейцах и самом Пифагоре как авторах некоторых поэм «Орфея». Но в отличие от аналогичных общин орфиков (последователи певца Орфея), пифагорейский союз был также научно-философской школой (во всяком случае, начиная с V века) и политической партией, распространившей своё влияние на греческие полисы Южной Италии и (частично) Сицилии.
Лозунг пифагорейцев «у друзей всё общее» сочетался с жёсткой иерархической тенденцией, тормозившей демократическое развитие полиса. После разгрома союза (ещё при жизни Пифагора) италийский центр пифагореизма переместился в Тарент: ещё в середине IV века до н. э. там существовала сильная община, руководимая Архитом Тарентским, другом Платона. Одновременно бежавшие от расправы пифагорейцы впервые появляются в балканской Греции: в Фивах (друзья платоновского Сократа в «Федоне» Симмий и Кебет) и Флиунте.
Согласно Аристоксену, члены флиунтской общины – Фантон, Эхекрат (тождествен с Эхекратом «Федона»), Диокл, Полимнаст и Ксенофил из Халкидики (ученики Филолая и Эврита) были «последними из пифагорейцев». Однако есть указания на то, что традиция пифагореизма не угасла вполне и в эллинистическую эпоху (пифагореец Ликон, писавший против Аристотеля, и другие).
Основателем так называемого орфизма, возникшего в Греции в VI веке до н. э., считается мифический фракийский певец Орфей, который реформировал культ Вакха, включив в него древнеегипетские и индийские метафизические теории. Орфики верили в переселение душ (метемпсихоз) и учили, что душу в загробном мире ожидают либо временные, либо вечные муки в зависимости от образа жизни в этом мире, на земле. Свидетельства о загробной жизни оставил сам Орфей, который, согласно мифу, спускался в ад, чтобы вызволить оттуда свою возлюбленную, Эвридику.
Орфический культ включал в себя два важнейших элемента: очищение (ритуалы и заповеди чистоты) и «опьянение» (чистый духовный энтузиазм, достигавшийся без употребления вина и других наркотиков).
Важную роль в орфизме играли мистерии – особые тайные ритуалы, во время которых неофитов (новообращённых) посвящали в полноправные члены общины и знакомили с корпусом эзотерических (тайных) знаний; наиболее авторитетными в период античности считались Элевсинские Мистерии (по имени греческого города Элевсин в Аттике), адептами (последователями, приверженцами) которых были многие знаменитые деятели (властители, философы, законодатели) и мистики античного мира [смотри: 30, с. 363 - 364].   
Реконструкция доплатоновского пифагореизма опирается на два основных источника: подлинные фрагменты Филолая и свидетельства Аристотеля о так называемых пифагорейцах, в учении которых большинство современных исследователей видит целостную систему, в основном совпадающую с системой Филолая.
К ней не относится таблица противоположностей – 10 пар онтологических принципов («Метафизика» Аристотеля): предел – беспредельное, нечёт – чёт, одно – множество, право – лево, мужское – женское, покоящееся – движущееся, прямое – кривое, свет – тьма, добро – зло, квадрат – прямоугольник.
Это относительно поздний продукт академической систематики (но включающий древний материал), вероятно, принадлежащий Спевсиппу, главе платоновской Академии, сменившему в этом качестве Платона.
Последний крупный представитель доплатоновского пифагореизма – Архит Тарентский: в его лице пифагорейские «науки» окончательно обособились от спекулятивной философии и выделились в отдельные дисциплины [смотри: 3, с. 495].
Таким образом, собственно пифагореизм существовал вплоть до 2-й половины IV века до н. э. (Филолай, Еврит, Архит Тарентский, Алкмеон и другие), затем был поглощён платонизмом и вновь возродился в форме мистического неопифагореизма [I в. до н. э. - II в. н. э.].
Филолай [родился около 470 г. до н. э.] из Кротона – самый видный (после Пифагора) представитель древнего пифагорейского учения. После разгрома Пифагорейского союза (454 г. до н. э., по Минару) он жил и учил в греческих Фивах, а также в Таренте, где его учеником и преемником в качестве главы пифагорейской школы был Архит Тарентский. Имеются древние свидетельства о том, что Филолай дожил до 1-го путешествия Платона на Сицилию и в Италию [388 г. до н. э.] и встречался с ним.   
Согласно надёжной традиции, Филолай – первый из пифагорейцев, кто опубликовал учение пифагорейской школы. Дошедшие до нашего времени фрагменты его трактата «О природе» дают представление о знаниях, которыми владели пифагорейцы.
У Диогена Лаэрция сочинение Филолая начинается так:
«Природа в мироздании сложена из беспредельного и определяющего, равно как и целое мироздание, и всё, что в нём» [2, VIII 85].
«Филолай конструирует «весь космос и всё, что в нём» из «беспредельных и пределообразующих» элементов (в доксографии - «предел и беспредельное»). Синтез этих двух начал в упорядоченный космос возможен только благодаря 3-му принципу - «гармонии», которая понимается как числовая пропорция (термин взят из теории музыки и одновременно означает октаву).
Различные уровни бытия («природы») - пространственно-геометрический, физический, биологический, психический и ментальный – последовательно переводятся в арифметический план и выражаются в числах, которые одновременно оказываются и их бытийной сущностью, и логическим определением (поэтому Аристотель и утверждал, что пифагорейцы первыми стали давать определения): трёхмерная величина выражается в числе 4 (точка, линия, плоскость, тело), качество и цвет – 5, одушевлённость – 6, интеллект, здоровье и трудно идентифицируемый феномен сознания, который Филолай называл «свет», - 7, любовь, дружба и целесообразность мышления – 8. Особое место... {в пифагорейском учении занимали первые десять чисел -} десятерица (декада), выражавшая предельную полноту и совершенство числового ряда и тем самым оказывавшаяся универсальной формулой всего бытия.
Фрагменты Филолая содержат первую в истории греческой философии отчётливо сформулированную гносеологическую теорию {теорию познания}: «всё, что познаваемо, имеет число, ибо без него ничего нельзя ни помыслить, ни познать» [3, с. 726].
В использованных литературных источниках (ФЭ и ФЭС), поясняющих учение Филолая, остаётся «невыясненным» значение числа 9 («божественной девятки» как писал неоплатоник Плотин). Вероятно, в позднем пифагорейском учении значение числа 9 имело отношение к высшему началу, богу, и, поскольку, «9» это «3 + 3 + 3», то есть 3 раза повторённая «триада» (три ипостаси: бог-отец, бог-сын, бог-дух святой), то, вероятно, можно полагать: определение или значение числа 9 – сама «гармония».
С другой стороны, с распространением десятичной системы записи чисел в западной нумерологии стал использоваться приём сложения цифр, тогда, например, «звериное число» Библии - «666» = 6+6+6 = 18 = 1+8 = 9, то есть соответствует «девятке» («божественному числу»).
«Признавая гармонию противоположностей принципом природы и психики, Филолай конструировал свои космологические, биологические, медицинские и эстетические концепции (тело и душа соединение противоположностей, а болезнь – нарушение единства противоположностей, почему для сохранения здоровья необходимо соблюдать меру в питании, температуре и т. п.; музыка есть приведение к единству многого, согласие разногласного и т. п.)...
Критерием истины Филолай признавал разум, родственный природе и способный её созерцать» [17, т. 5, с. 331].
Согласно Аристотелю, в раннем пифагореизме числа «неотделимы» от вещей.
У Платона {!?} числа образуют промежуточную сферу бытия между идеями и чувственными вещами. Новым в платонизирующем пифагореизме (или пифагорезирующем платонизме) было: замена «предела и беспредельного» как высших принципов одним (монадой) и неопределённой двоицей (диадой); порождение чувственных тел через последовательность «точка – линия – плоскость – тело», где точка определяется как единица, обладающая протяжённой величиной; 5 правильных многогранников и их корреляция с 5 элементами (согласно схолиям, то есть примечаниям к Евклиду, пифагорейцы знали только три правильных многогранника: пирамиду, куб и додекаэдр, или двенадцатигранник; октаэдр или восьмигранник и икосаэдр или двадцатигранник открыл Теэтет, математик, представитель платоновской Академии).
Эллинистический пифагореизм представлен трактатами, приписывавшимися Пифагору и древним пифагорейцам (Архиту, Филолаю, Экфанту, Диотогену, Гиппасу, Теано и другим). Эти трактаты считались «неопифагорейскими». Они стали предметом интенсивных исследований после пересмотра их датировки и публикации собрания Теслефа в 1965 году. Основной источник собрания Теслефа – цитаты-фрагменты в антологии Иоанна Стобея (начало V века), но сохранились и некоторые целые трактаты: «Архит. О категориях», «Оккел. О природе Вселенной», «Тимей из Локр. О природе души и космоса» (считался в древности оригиналом платоновского {!?} «Тимея»).
Трактаты эллинистического пифагореизма носят характер «учебников философии» и используют понятийный аппарат Платона и Аристотеля [смотри: 3, с. 495].
Каббала (древне-еврейское, буквально – предание), мистическое течение в иудаизме, учит (трактат «Книга творения», созданный между III и VIII веками) о 32 элементах мироздания, к которым относятся не только 10 первочисел (как у греческих пифагорейцев), но и 22 буквы еврейского алфавита.
Так называемая практическая каббала основана на вере в то, что при помощи специальных ритуалов, молитв и внутренних волевых актов человек может активно вмешиваться в божественно-космический процесс истории (например, приближать пришествие мессии), ибо каждому «возбуждению снизу» (от человека) не может не ответить «возбуждение сверху» (от бога).
С XV века интерес к каббале распространяется в кругах христианских учёных Европы, стремившихся синтезировать её с догмами христианства в рамках универсальной всечеловеческой религии (Пико делла Мирандола, И. Рейхлин, Агриппа, Парацельс и другие). Близко к каббале подошёл немецкий философ Якоб Бёме [1575 – 1624 гг.] в своём учении о происхождении мирового конфликта из самой природы бога: «Аврора или утренняя заря в восхождении...» («Aurora oder Morgenrothe im Aufgang...», 1612 г., издана 1634 г., русский перевод 1914 г.); «О трёх принципах божественной сущности» («Beschreibung der drei Principion Gottliches Wesen», 1660 г.); «Теософские вопросы» («Theosophische Fragen», 1624 г., издан в 1677 г.) и другие. Под влиянием Бёме находились немецкий философ, врач и инженер Ф. Баадер, немецкие философы Ф. Шеллинг, Гегель и Фейербах. Русские масоны перевели и издали ряд сочинений Бёме.
Влияние мистицизма каббалы прямо или опосредованно испытали Гегель и Юнг, Вл. Соловьёв и Бердяев [смотри: 3, с. 238; 17, т. 1, с. 145 – 146].
В греческой философии [I в. до н. э. - III в. н. э.] неопифагореизм (Александр Полигистор, Секст-Эмпирик и другие) был тесно связан и переплетался со средним платонизмом (Евдор Александрийский, издатель платоновских диалогов Трасилл, Модерат, Никомах Герасский, Нумений и другие). В дальнейшем неопифагореизм перестаёт быть самостоятельным течением философской мысли, хотя самый комплекс пифагореизма (математика, аскетика, катартика, «божественный» статус учителя, основателя школы, толкование избранного круга «священных» текстов) благодаря неопифагореизму усваивается неоплатонизмом (Плотин, Аммоний, Амелий и другие) [смотри: 3, с. 426 - 427].
Научная деятельность гениального древнегреческого математика Эвклида (или Евклида) протекала в Александрии (Египет) в начале III века до н. э. Известны труды Эвклида в области математики, астрономии, оптики, музыки.
Главный труд Эвклида - «Начала» (в латинизированной форме - «Элементы»). Он содержит изложение планиметрии, стереометрии и ряда вопросов теории чисел. Например, Эвклид дал систематическое построение теории делимости на основе так называемого алгоритма Эвклида для нахождения наибольшего делителя двух целых чисел, двух многочленов или общей меры двух отрезков.
Эвклид в «Началах» привёл доказательство бесконечности ряда простых чисел. В «Началах» же Эвклид сформулировал аксиомы (аксиомы Эвклида), которые описывают свойства пространства (в математике - эвклидово пространство). На этой основе родилась и геометрическая теория (эвклидова геометрия), в которой изучаются свойства геометрических фигур, не меняющиеся при движениях. Именно эту геометрию изучают сейчас в средней школе, а её наименование «Эвклидова геометрия» связано с тем, что впервые её систематическое построение дано Эвклидом.
Только в 1826 году русским математиком Н.И. Лобачевским [1792 - 1856 гг.] была предложена в работе «О началах геометрии» неэвклидова геометрия, основанная на постулатах, отличных от эвклидовых. Геометрия Лобачевского совершила переворот в представлениях о природе пространства и оказала огромное влияние на дальнейшее развитие математического мышления.
Разработку математического учения о пространстве значительно продвинул вперёд немецкий математик Риман (Riemann), Георг Фридрих Бернхард [1826 - 1866 гг.]. В 1867 году в лекции «О гипотезах, лежащих в основании геометрии» он рассмотрел геометрию в весьма широком смысле, как учение о так называемых римановых пространствах.
Введение обобщённых римановых пространств свело неэвклидову геометрию и геометрию Лобачевского к частным случаям метризованных пространств.
«Как пришёл Пифагор к выводу о шарообразной форме Земли, каковы были его рассуждения, нам неизвестно, так как его оригинальные произведения не сохранились, а о его взглядах можно судить лишь по записям других учёных – его современников. Так или иначе, мнение о шарообразности Земли в середине VI века до н. э. стало распространённым среди учёных, хотя лишь много времени спустя Аристотель строго обосновал этот вывод.
Ещё один шаг вперёд сделал Филолай, ученик Пифагора, живший в V веке до н. э. Он «заставил» земной шар двигаться.
Пифагорейцы представляли мир как систему из восьми сфер, в общем центре которых находится Земля, расположенных в такой последовательности: Луна, Меркурий, Венера, Солнце, Марс, Юпитер, Сатурн и, наконец, сфера неподвижных звёзд (Луна и Солнце считались планетами). Семь планетных сфер вращаются каждая со своей скоростью вокруг общей оси, которая, однако, не совпадает с осью вращения звёздной сферы (осью мира). Звёздная сфера совершает полный оборот вокруг Земли за сутки и «тянет» за собой остальные сферы. В этом общем круговороте сферы касаются друг друга и издают особые мелодичные звуки, сливающиеся в общую гармонию. Но эту мелодию Вселенной могут слышать лишь избранные богами люди, в том числе и сами пифагорейцы.
Филолай несколько изменил эту картину. Он считал, что вся система сфер и Земля (последняя в виде ядра, то есть шара) вращаются вокруг «центрального огня», который можно считать центром тяжести и опорной точкой Вселенной… Солнце совершает полный оборот вокруг «центрального огня» за один год, причём оно вовсе не является светящимся (раскалённым) телом, а представляет собой огромное зеркало, которое преломляет и отражает свет и тепло центрального источника и равномерно распределяет их между остальными планетами. Какова же роль Земли в этой картине? Филолай считал, что существует ещё десятая планета – Антихтон (Антиземля), которая находится точно между Землёй и «центральным огнём» и непрозрачна (потому что люди не видят «огонь»). Если Солнце и Земля находятся по одну сторону «центрального огня», то на Земле ночь, а если по разные стороны, то день. Филолай ввёл десятую планету не только из приведенных соображений. Для пифагорейцев число лежало в основе бытия, а число 10 считалось священным. Этим и руководствовался Филолай, увеличивая число небесных тел.
«В космологии Филолай – творец первой негеоцентрической системы: в центре Вселенной находится первозданное огненное тело (мифические имена – Гестия, Крепость Зевса, Мать богов), вокруг него вращаются Земля, Луна, Солнце, пять планет и сфера неподвижных звёзд. Чтобы число космических тел было совершенным (10) и воплощало полноту бытия, между «центральным огнём» и Землёй постулировалась невидимая Антиземля».
Однако учение Филолая не было принято большинством его современников и постепенно забылось… Это была первая космологическая схема, в которой Земля находилась не в центре Вселенной, а была смещена несколько в сторону. Эта схема не нравилась не только его «коллегам по работе», но и позднее долго не принималась христианскими богословами. Правда, среди пифагорейцев были и такие, кто разде- лял взгляды Филолая, - Гераклит Понтийский, Гикет Сиракузский и Екфант, жившие на рубеже VI – V веков до н. э. Несколько столетий спустя о Филолае вспомнил видный древнегреческий историк и философ Плутарх [48 - 120 гг.], который писал:
«Согласно учению Филолая, Земля, а также Солнце и Луна обращаются вокруг центрального огня по наклонным кругам. Центральный огонь – это вселенский костёр, ближе всего к нему Антихтон, затем идёт наша Земля» [3, с. 726; 36, с. 209 - 211].   
Астроном Гиппарх [II в. до н. э.], грек, живший примерно на триста лет позже Пифагора, разработал теорию движения Луны и Солнца, составил звёздный каталог положений свыше тысячи звёзд, ввёл разделение звёзд по видимому блеску на 6 классов (звёздных величин). Гиппарх является также основоположником математической картографии. Большинство его работ вошло в «Альмагест».
Птолемей (лат. Ptolemaeus), Клавдий [около 90 - около 160 гг.], греческий астроном, математик, оптик и географ разработал так называемую «геоцентрическую систему мира», согласно которой все видимые движения небесных светил объяснялись их движением (часто очень сложным) вокруг неподвижной Земли. Основной труд Птолемея - «Великое математическое построение астрономии в XIII книгах» или, короче, «Великое построение», известное под названием «Альмагест» (средне-вековое арабское искажение греческого оригинала и последующее европейское искажение арабского слова аль-Маджисти), свод астрономических знаний древних, до середины XVI века (вплоть до работ Николая Коперника) являвшийся образцом изложения всей совокупности знаний в области астрономии.
В «Альмагесте» впервые законы видимых движений небесных тел были установлены настолько, что давали возможность предвычисления их положений; изложена приведённая Птолемеем в стройную систему прямолинейная и сферическая тригонометрия; вычислена таблица синусов; приведён каталог звёзд (указано положение и яркость 1028-и звёздных объектов); дано описание видимой формы Млечного Пути. Важнейший сдвиг в астрономической науке произвёл отказ Птолемея от идущего от Пифагора, Платона и Аристотеля представления о равномерных круговых движениях небесных тел: по Птолемею, планеты переносятся по большим небесным кругам (деферентам) вокруг неподвижной Земли неравномерно. Этим предвосхищалась революционная идея немецкого астронома Иоганна Кеплера [1571 - 1630 гг.] о движении планет по эллипсам.
В «Альмагесте» Птолемей аргументирует истинность геоцентризма, но в то же время современные текстологические исследования показали, что из первоначального текста тщательно вытравлено всякое упоминание о сущности гелиоцентрической системы греческого астронома Аристарха Самосского [около 320 - около 250 гг. до н. э.], безусловно известной Птолемею.
Аристарх Самосский, ученик Стратона из Лампсака, был известен в древности как основоположник теории вращения Земли вокруг своей оси и вокруг Солнца, которое он считал неподвижным. В философии Аристарх Самосский придерживался взглядов пифагорейцев.
По свидетельству Плутарха, после обвинения в безбожии Аристарх вынужден был покинуть Афины. Из его работ до наших дней дошло только сочинение «О размерах и расстояниях Солнца и Луны», изданное впервые в 1688 году на греческом языке.
Краткие сведения о астрономической системе Аристарха Самосского сообщает Архимед в сочинении «Псаммит». Аристарх считал, что движение планет, Земли и Луны совершается внутри сферы неподвижных звёзд, которая, по его представлению, неподвижна, как и Солнце, находящееся в её центре. Земля движется по кругу, в центре которого находится Солнце.
Птолемей также открыл рефракцию (преломление световых лучей) в атмосфере Земли, исследовал явления отражения и поглощения света, систематизировал географические знания древних в труде «География» и заложил основы современной географии и картографии (указал географические координаты около 8 000 пунктов земной поверхности), много занимался хронологией и астрологией [смотри: 3, с. 552 - 553; 17, т. 1, с. 90].   
Польский астроном Коперник (Kopernnik, Copernicus), Николай [19.02.1473 - 24.05.1543] создал «гелиоцентрическую систему мира», идею которой высказал Филолай [V в. до н. э.]. Над этой системой Коперник упорно работал 40 лет, начав с попыток усовершенствовать геоцентрическую систему мира Птолемея, изложенную в «Альмагесте», а закончив сочинением «Об обращениях небесных сфер», опубликованным незадолго до его смерти, в 1543 году. Таблицы, составленные Коперником, много точнее таблиц Птолемея, что было очень важно для быстро развивающегося тогда мореплавания.
В 1616 году декретом церковной инквизиции книга Коперника была внесена «впредь до исправления» в индекс (список) запрещённых книг и оставалась под запретом до 1822 года.
Философское значение гелиоцентрической системы мира заключалось в том, что Земля, считавшаяся раньше центром мира, низводилась на положение одной из планет. Этим вносилась новая идея исключительной важности – о единстве мира, о том, что «небо» и «земля» подчиняются одним и тем же законам.
Утверждение гелиоцентрической системы мира Коперника связано с именами двух великих итальянцев: физика, механика и астронома Галилея (Galilei), Галилео [15.02.1564 - 08.01.1642], преследовавшегося папской церковью, и монаха ордена доминиканцев, мыслителя, борца против католической церкви Бруно (Bruno), Джордано [1548 - 17.02.1600], сожжённого по приговору инквизиции на костре в Риме.
Знаменитый греческий комедиограф и философ Эпихарм [550 - 440 гг. до н. э.], по дошедшим до нас свидетельствам, слушал Пифагора [смотри: 17, т. 5, с. 568].
Эпихарм, пользовавшийся расположением сиракузских тиранов Гелона и Гиерона, жил в Сицилии.
По преданию, первичные комедии в виде незамысловатых бытовых сценок разыгрывались в древнем Лакедемоне, что подтверждает свидетельство Аристотеля о связи первичной комедии с дорянами. Действующими лицами этих комедий были крадущий урожай вор, неумелый врач-иноземец, находчивый повар-зубоскал и т. п.
В состав сценок входили и пляски.
У греков Южной Италии эти сценки и их исполнители назывались «флиаки». Местные вазы доказывают, что флиаки разыгрывали и чисто бытовые сценки и потешные переделки преданий о богах.
«Аристотель приписывает Эпихарму разработку определённого содержания комедий, получивших под его пером такую отделку, что философ Платон называет его пьесы «вершиной» комедии, ставя его рядом с Гомером. Дошедшие до нас заглавия и отрывки пьес Эпихарма доказывают, что наряду с мифическим содержанием («Свадьба Геры», «Вакханки», «Дионисы», «Киклоп», «Одиссей) у него были представлены и состязания таких образов, как «Земля» и «Море».
Одновременно с ним в Сиракузах ставил мимы Софрон. Из Сиракуз родом был и Ринтон, переехавший затем в Южную Италию, где в Таренте он ставил флиаки, переделывая в смехотворную форму содержание трагедии.
В Аттике будто бы еще в начале VI века до н. э. комедию ввёл уроженец Мегары Сусарион, но личность его, равно как и нескольких других комических поэтов Афин, очень загадочна; обоснованной является только догадка, что в Аттике в комедию вошёл хор, которого еще не знала комедия дорян» (Варнеке Б. В. История античного театра) [смотри: 12, с. 17075-17076].
Слушателем Пифагора был и Эмпедокл из Акраганта (Сицилия). Об этом говорит историк Тимей в IX книге «Истории», «добавляя, что при этом он был, подобно Платону, уличён в присвоении учения и отстранён от занятий. Он и сам упоминает Пифагора в таких словах:
Жил среди них некий муж, умудрённый безмерным познаньем,
Подлинно мыслей высоких владевший сокровищем ценным...
{Впрочем, некоторые относят эти слова к Пармениду.) А Неанф говорит, что до Филолая и Эмпедокла в учениях принимали участие все пифагорейцы; когда же Эмпедокл обнародовал их в своей поэме, было положено никакого стихотворца к ним не допускать. (То же самое, говорят, случилось и с Платоном, который тоже был отлучён.) Но кого именно из пифагорейцев слушал Эмпедокл, о том Неанф не говорит, а так называемое послание Теланга о том, будто он учился у Гиппаса и Бронтина, недостоверно.
Феофраст утверждает, что он был приверженцем Парменида и подражал ему в стихах – ибо Парменид тоже издал в стихах книгу «О природе». А Гермипп утверждает, что он был приверженцнм не Парменида, а Ксенофана, и жил при нём, и подражал ему в стихах, а с пифагорейцами встретился лишь позднее. Алкидамант говорит (в книге «Физик»), что Зенон и Эмпедокл были одновременно слушателями Парменида, а потом покинули его, и Зенон стал философствовать по-своему, а Эмпедокл по-шёл слушать Анаксагора и Пифагора, одному из них подражая в достоинстве жизни и облика, а другому – в изучении природы.   
Аристотель говорит ({в несохранившемся} «Софисте»), что Эмпедокл был изобретателем риторики, а Зенон – диалектики, и ещё (в книге «О поэтах») - что Эмпедокл вдохновлялся Гомером и достиг великой силы слога, пользуясь и метафорами, и прочими поэтическими приёмами, а написал он кроме других стихов «Переправу Ксеркса» и «Воззвание к Аполлону», которые впоследствии сожгла его сестра (или дочь, по словам Иеронима): «Воззвание» - нечаянно, а «Персидские войны» - намеренно, из-за незавершённости этих стихов. Вообще же, говорит он, Эмпедокл писал и трагедии, и политичесчкие сочинения (правда, Гераклид, сын Сарапиона, утверждает, что трагедии писаны не им {а внуком Эмпедокла, поэтом-трагиком}); Иероним сообщает, что нашёл таких трагедий сорок три, а Неанф – что Эмпедокл писал их в юности и что ему встречались из них только семь, А Сатир в «Жизнеописаниях» утверждает, что был он и врач, и отменный оратор, - учеником его был сам Горгий Леонтинский, искуснейший в науке красноречия и составивший её учебник, а проживший (по словам Аполлодора в «Хронологии») целых сто девять лет.
И ещё пишет Сатир, будто Горгий сам говорил, что присутствовал при чародействе Эмпедокла...
Тимей... недаром говорит, что в государственных делах образ мыслей у него кажется противоположным тому, который в стихах... И, посещая олимпийские игры, он требовал такого внимания, что ни о ком другом столько не говорили, сколько об Эмпедокле...
О возрасте его, однако, Аристотель пишет иначе, утверждая, что умер он в шестьдесят лет.. О кончине его есть самые различные рассказы... Гиппобот уверяет, что, встав от застолья, Эмпедокл отправился на Этну, а там бросился в огнедышащее жерло и исчез – этим он хотел укрепить молву, будто он сделался богом: а узнали про это, когда жерло выбросило одну из его сандалий, ибо сандалии у него были медные...
Диодор Эфесский, писавший об Анаксимандре, говорит, что именно у него перенял Эмпедокл и театральную напыщенность, и величественное одеяние. Когда в Селинунте от зловоний ближней реки начался мор и люди умирали, а женщины выкидывали, то Эмпедокл придумал на собственный счёт подвести туда две соседние речки, и вода, смешавшись, стала здоровой. Так прекратилась зараза; и когда селинунтяне пировали на берегу реки, перед ними явился Эмпедокл, а они, вскочив, простёрлись перед ним и стали молиться, как перед богом. Чтобы это впечатление их осталось навсегда, Эмпедокл и бросился в огонь...
{Акрагантяне живут}... в такой роскоши, что Эмпедокл сказал:
«Акрагантяне едят так, словно завтра умрут, а дома строят так, словно будут жить вечно!».
Сами же... стихи {Эмпедокла} «Очищения» были оглашены на Олимпийских играх рапсодом Клеоменом (как о том пишет Фаворин в «Записках»)...
Статуя Эмпедокла с покрытой головой стояла сперва в Акраганте, а потом, с непокрытой головой, - перед римским сенатом (так говорит Гиппобот), - очевидно, её перенесли туда римляне; а писаные его изображения известны и посейчас» [2, VIII 54 - 74].
Современником Пифагора был и крупнейший греческий философ Гераклит (не путать с Гераклидом Понтийским). Наши сведения о нём, как и о Пифагоре, отрывочны и противоречивы. Он родился в Малой Азии, в городе Эфесе, по одним источникам – в 535 году, по другим – в 540, по третьим – где-то в 544 - 540 годах до н. э. И о дате его смерти нет единого мнения: у одних – это 475 год, у вторых – 470, а третьи признают – год смерти неизвестен.
«Гераклит принадлежал к царскому роду, и был настроен антидемократически: «один для меня – десять тысяч, если он – наилучший, - говорил он, - а «несметное множество – никто» [смотри: 17, т. I, с. 352].
«С детства он заставлял дивиться себе: в молодости – утверждая, что он ничего не ведает, а взрослым – что знает всё. Он не был ничьим слушателем, а заявлял, что сам себя исследовал и сам от себя научился. Впрочем Сотион говорит, что, по некоторым известиям, он был слушателем Ксенофана…» [2, IX 2, 5].
Получив соответствующие тому времени воспитание и образование, в которых главное место занимала религия, Гераклит не стал верующим человеком и с пренебрежением относился к обрядам, поклонениям богам и храмовым жертвоприношениям. Про последние он писал, что через кровь жертв люди надеются отмыться от собственной подлости. Он уединился в природе и посвятил ей полностью свои мысли [смотри: 36, с. 212].
«Был он высокоумен и надменен превыше всякого, как то явствует и из его сочинения, в котором он говорит: «Многознайство уму не научает, иначе оно научило бы и Гесиода с Пифагором, и Ксенофана с Гекатеем». Ибо есть «единая мудрость – постигать Знание, которое правит всем через всё»...
Ещё он говорил: «Спесь гасить нужнее, чем пожар» и «За закон народ должен биться, как за городскую стену» [2, IX 1 - 2].
Он имел право на царский титул, но отказался от него в пользу младшего брата. Аристократ по рождению, он презирал толпу, суета и какая-либо общественная деятельность его раздражали.
Гераклит считал: всё течёт, всё изменяется; как ребёнок, играющий с песком, собирает, пересыпает и рассыпает его, так и сама вечность играет с миром; никто не может войти два раза в один и тот же поток, воды которого непрерывно текут; постоянен в природе только сам процесс изменения, он вечен. А что же лежит в основе окружающего нас мира, какая стихия вызывает этот непрерывный процесс изменений? Такой стихией Гераклит считал огонь. Гераклит оставил после себя выдающиеся идеи о вечном движении, о единстве Вселенной и о закономерности протекающих в ней явлений [смотри: 36, с. 213].
Считается, что впервые термин «космос» как «мирострой», «мир» бесспорно засвидетельствован около 500 года до н. э. во фрагментах Гераклита, зависимость которого от Пифагора весьма сомнительна. Свидетельство «Мнений философов» о том, что «Пифагор первым назвал универсум «космосом», исходя из порядка, который в нём наличен», не согласуется с тем, что термин «космос» употребляется в космологическом аспекте уже у милетских философов (несомненно у Анаксимандра, где он говорит о концентрических сферах «элементов» внутри сферического мира-небосвода).
В дофилософском употреблении значение слова «космос» варьирует от внешне зримого, организованного «строения», «украшения», «наряда» до понятия внутренней структуры, особенно социально–политической (государственный строй, «порядок» - Геродот) и военной (воинский строй или ряд как противоположность беспорядочной рассеянности элементов-воинов – начиная с Гомера, а также «дисциплина» и «чинность» в поведении индивида (как в русском языке «ряд» и особенно «чин»). Пути проникновения термина «космос» в философский лексикон остаются неясными, хотя именно после Гераклита «космос» прочно входит в натурфилософский лексикон досократиков (Парменид, Эмпедокл, Анаксагор, Филолай, Демокрит, Диоген Аполлонийский и другие).
В системах, допускающих множество миров (особенно в атомистической традиции) «космос» всегда обозначает «упорядоченную часть» Вселенной и противополагается понятию «универсум» (примерно соответствующий понятию солнечной системы) [смотри: 3, с. 281].
По преданию, Гераклит вёл аскетический образ жизни, удалялся в горы, целиком уходя в свои мысли. Гераклит жил в бурную эпоху греческой истории, в период постоянных переворотов, обострённой борьбы классов и частой смены правительств. В подобных условиях сам собой возникал вопрос о причинах совершающихся перемен. На философском языке это называлось проблемой движения. Трудную проблему движения и бытия, уже поставленную прежними философами, Гераклит старался разрешить диалектически, признавая одновременно бытие и небытие, движение и покой. Всё в мире находится в состоянии вечного движения, постоянно превращаясь из бытия в небытиё и обратно.
«Мы погружаемся в них, - писал Гераклит, - потому что они уже изменились. Сами мы существуем и не существуем, потому что всё в нашем бытии постоянно ме-няется. Всякое бытие – только форма иного бытия. Все явления мира не что иное, как проявление одной и той же сущности. Всё движется, всё течёт и видоизменяется, колеблясь между бытием и небытием».
Мировой порядок, считал Гераклит, не от бога и не от человека. Он сам от себя, от встречи противоположных течений. Столкновения противоположных течений «вечно самовозгорающегося огня» порождают гармонию мира и идей. Борьба противоположностей – основа всякого бытия и мысли. Во время борьбы бытие раздваивается как бы на две половины – бытие и небытие, отсюда рождается жизнь и мысль. В противоположность другим философам (элеатам), Гераклит источником истинного познания считал не разум (логос), а чувства. Причина наших заблуждений, говорил он, коренится не в несовершенности наших чувств, а в ограниченности нашего разума. Истинное познание возможно только при постижении процесса бытия. Орудием познания служит разум, содержащий часть «божественного эфира», но настоящих результатов достигает только разум, питаемый чувствами. Основной функцией разума является синтез, то есть обобщение в одной мысли разрознённых эмпирических наблюдений. В синтетической способности Гераклит усматривал различие между умными и глупыми людьми. Умный от глупого отличается тем, что он стремится познать общее, а глупый удовлетворяется деталями. Осёл, например, предпочитает чертополох золоту. Для осла чертополох дороже золота.
{Не подобного ли «осла» «вскармливал» (выучивал) Платон, имея в виду одного из своих «глупых» учеников?}
В признании синтезирующей функции разума с Гераклитом сходился Анаксагор, ... современник, учитель и друг Перикла, а также наставник Сократа» [4, с. 249].
Считается, что термин «логос», использованный Платоном, а затем и другими философами, был введён Гераклитом для обозначения всеобщей закономерности мира. В переводе с греческого «логос» - учение, разум, соразмерность, сущность. Впоследствии этот философский термин был преобразован философами-идеалистами и стал обозначать другое понятие - «мировой разум».
«Религиозно-идеалистическая традиция, зародившаяся ещё в древности, приписывала Гераклиту учение о логосе как о божественной силе мира, считая Гераклита прямым или косвенным предшественником иудейско-христианского учения о боге-слове. Логос назван «правителем мира и богом» у церковного писателя Климента Александрийского при изложении им учения Гераклита о круговороте вещества. Но это явная и ложная интерпретация самого Климента, желающего доказать, сотворённость огня логосом, но никак не собственные слова и мысль Гераклита. По свидетельству стоиков, Гераклит говорил об очищении («катарсисе») огнём. В своём учении об огне Гераклит усваивает учение Анаксимена, представителя Милетской школы. То же самое, что Климент Александрийский, делал с гераклитовским течением логоса и Марк Аврелий. Однако материалы из Гераклита о логосе – весьма малочисленные – не дают оснований для подобной интерпретации. Позднейшая традиция истолковала логос как «бога», «судьбу», «необходимость», «вечность», «мудрость», «общее», «закон» [17, т. 1, с. 353].
От творческого наследия Гераклита до наших времён дошли 130 фрагментов из сочинений «Музы», «О природе» (которое в древности было известно и под другими названиями) и «Логос». Каждое из этих сочинений состояло из трёх частей (общей, теологической и политической), причём в первой из них рассматривается устройство Вселенной. Полного представления о характера его творчества историки не имеют, а о его личности известно мнение сограждан как о «загадочном, скрытном человеке». Гераклита даже прозвали «Тёмным». Он не вёл бесед, не давал уроков. Он был нелюдим, потому что гнушался жить среди переменчивых людей с их переменчивыми заботами. Он жил молча, а учение своё записал в книгу и положил её в святилище Артемиды Эфесской: мудрый найдёт, прочтёт и поймёт, а немудрому и понимать незачем.
Как говорят, Гераклит озаботился «написать её как можно темнее, чтобы доступ к ней имели лишь способные и чтобы обнародование не сделало её открытой для прозрения» [смотри: 2, IX 6].
«Он выразил основной закон своего мировоззрения в краткой формуле – «всё течёт» {по-гречески - panta rei}. Среди сохранившихся фрагментов из сочинений Гераклита есть такие фразы:
«Необходимо знать, что борьба и есть справедливость, что всё возникает в борьбе по непреклонному закону необходимости».
«Этот мировой порядок – один и тот же для всех вещей – не создал никто из богов, никто из людей, но он был всегда, есть и будет вечно живым огнём, точной мерой воспламеняющимся и точной мерой угасающим» [смотри: 5, т. I, с. 679].
«Знакомства с ним пожелал сам Дарий и написал ему так:
«Царь Дарий, сын Гистаспа, Гераклиту, мужу эфесскому, шлёт привет. Тобою написана книга «О природе», трудная для уразумения и толкования. Есть в ней места, разбирая которые слово за словом, видишь в них силу умозрения твоего о мире, о Вселенной и обо всём, что в них вершится, заключаясь в божественном движении; но ещё больше мест, от суждения о которых приходится воздерживаться, потому что даже люди, искушённые в словесности, затрудняются верно толковать написанное тобой. Посему царь Дарий, сын Гистаспа, желает приобщиться к твоим беседам и эллинскому образованию. Поспешай же приехать, дабы лицезреть меня в моём царском дворце. Эллины, я знаю, обыкновенно невнимательны к своим мудрецам и пренебрегают прекрасными их указаниями на пользу учения и знания. А при мне тебя ждёт всяческое первенство, прекрасные и полезные повседневные беседы и жизнь, согласная с твоими наставлениями» [2, IX 12 - 14].
Письмо Гераклиту прислал царь Дарий I. В 522 году до н. э., будучи военачальником, 27-летний Дарий (по-персидски Дараявауш, сын Виштаспы) из младшей ветви рода Ахеменидов организовал убийство мага Гауматы (самозванца на персидский престол) и в 521 году стал царём (державы Ахеменидов) Дарием I [521 - 486 гг. до н. э.].
Дарий I провёл реформы: административную, военную, денежную, установив для всего государства единую золотую монету («дофик»).
Никогда ещё Персия не была такой могущественной и богатой. Её границы простирались от реки Инда до пустыни Сахары. Берега Персидского царства омывались Чёрным, Эгейским, Средиземным, Каспийским, Аральским и Красным морями, Персидским заливом и Индийским океаном. Свою империю Дарий разделил на 20 сатрапий, из которых каждая должна была платить в качестве налога определённое количество талантов (1 талант равен примерно 30 кг) серебра. Только Индия вносила налог не серебром, а золотом. Одна лишь Персида была свободна от налогов, а при Дарии I – и от строительных и транспортных работ. Вавилония платила 1 000, а Египет – 700 талантов серебра. В совокупности сумма налогов, ежегодно поступавших в царскую казну равнялась 14 500 талантам (или свыше 400 т) серебра.
Геродот сообщает, что полученный в виде налогов металл расплавлялся и им «наполняли глиняные сосуды, затем глиняная оболочка снималась. Всякий раз, когда требуются деньги, царь велит отрубить металла, сколько ему нужно». По свидетельству Геродота, персы называли Дария «торгашом за то, что он установил определённый налог и принял другие подобные меры».
При Дарии I в Персии была построена сеть благоустроенных дорог и «царская дорога», связавшая город Эфес {Ephesus (Иония), на берегу Эгейского моря, где жил Гераклит}, удобно расположенный на западном побережье Малой Азии, с Сузами, главной резиденцией персидского царя в далёком Эламе. Кроме большой «царской дороги» имелись ещё и другие дороги, пересекавшие в различных направлениях обширное Персидское государство. На определённом расстоянии друг от друга находились посты всадников, обслуживавших царскую почту по принципу эстафеты. Кроме царской почты в Персидской державе, как и в Ассирийской, в качестве средства связи применялась сигнализация огнём.
Наряду с расширением сети сухопутных дорог обращалось большое внимание и на водные пути. В связи с завоеванием Северо-Западной Индии смелому мореходу Скилаку из Карианды (Малая Азия) было поручено исследовать устье Инда и установить возможность непосредственной морской связи со странами Запада. Корабли Скилака, отправившиеся от берегов Инда, на 30-м месяце путешествия по Индийскому океану прибыли к северо-западному побережью Красного моря, откуда финикийские моряки начали в своё время по повелению фараона Нехао путь вокруг Африки. Удача экспедиции Скилака побудила Дария довести до конца начатые Нехао работы по прорытию канала, соединяющего Нил с Красным морем. После завершения этого грандиозного предприятия вдоль берега канала были воздвигнуты большие каменные плиты с надписями [смотри: 5, т. II, с. 24 - 27; с. 30 - 31].      
Философ так ответил могущественному царю:
«Гераклит Эфесский царю Дарию, сыну Гистаспа, шлёт привет. Сколько ни есть людей на земле, истины и справедливости они чуждаются, а прилежат в дурном неразумии своём к алчности и тщеславию. Я же всё дурное выбросил из головы, пресыщения всяческого избегаю из-за смежной с ним зависти и по отвращению к спеси. Потому и не приеду я в персидскую землю, а буду довольствоваться немногим, что мне по душе».
Вот каков был он и перед самим царём» [2, IX 14].
После 517 года до н. э. полководец Дария Мегабаз завоевал греческие города на северном побережье Эгейского моря и, таким образом, в число подвластных Ахеменидам народов попали и «щит носящие ионийцы» {в их числе и эфесцы, земляки Гераклита, и, возможно, и сам Гераклит}.
В правление Дария I в 500 году до н. э. произошло восстание против персов в городе Милете (на малоазийском побережье), сразу же поддержанное всеми другими ионийскими городами. Ставленники персов были свергнуты восставшим населением, которое обратилось за помощью к европейским грекам. Но на этот призыв откликнулись только Афины, приславшие 20 кораблей, и город Эретрия (на острове Эвбее), пославший 5 кораблей. Несмотря на отсутствие единого командования и постоянные разногласия, восставшие первоначально добились успеха и им даже удалось разрушить Сарды – резиденцию персидского сатрапа в Малой Азии. Но вскоре персы стянули силы, овладели рядом восставших городов и в 494 году до н. э. наголову разбили греков в морском сражении у острова Лада. В том же году персы взяли штурмом Милет. Большая часть его жителей была перебита или продана в рабство, а город опустошён. Это произвело на греков сильнейшее впечатление. Когда в афинском театре была поставлена трагедия Фриниха «Взятие Милета», зрители рыдали.
Участь Милета разделили и другие греческие города Малой Азии.
К лету 493 года до н. э. с восстанием было полностью покончено. Помимо численного перевеса персов определённую роль в неудаче восстания сыграло преда-тельское поведение ионийской аристократии. Однако ионийское восстание послужило поводом к началу большой войны. С этого времени и начался длительный период Греко-персидских войн [492 - 449 гг. до н. э.], имевший большое значение и для Персидской державы, и для Греции.
Он начался летом 492 года до н. э. сухопутно-морским походом персов под командованием полководца Мардония, зятя Дария I, вдоль фракийского побережья на Балканскую Грецию. Когда силы Мардония приближались к полуострову Халкидика, его флот у Афонского мыса попал в шторм, во время которого затонуло до 300 кораблей с их экипажем. Мардоний повернул назад, оставив гарнизоны на фракийском побережье.
В 490 году до н. э. персы под командованием Датиса и Артаферна предприняли второй поход против Греции, переправившись через Эгейское море на побережье Аттики, на Марафонскую равнину, у реки Харадры (вблизи поселений Сорос и Марафон, расположенного в 40 км к северо-востоку от Афин). По пути персы опустошили остров Наксос и город Эритрею на Эвбее. Обращение Афин к Спарте за помощью не дало ожидаемого результата: Спарта заняла выжидательную позицию.
Только Платеи, небольшой беотийский город, послал на помощь афинянам около тысячи гоплитов. Достоверными данными о численности персов историки не располагают. Говорят о 10 тысячах конницы и большом количестве пеших лучников. Совет афинских стратегов решил дать сражение персам, чтобы воспрепятствовать их продвижению к Афинам. Это решение было обусловлено и политическими соображениями. В Марафоне находилось немало аристократов, а также сторонников политического режима, существовавшего в Афинах при тиране Писистрате и его сыновьях.
Командование афинским войском было поручено десятерым стратегам, в числе которых был Мильтиад - бежавший от персов правитель Херсонеса Фракийского, которому хорошо были известны военные приёмы персов.
Греческое войско (11 тысяч гоплитов) расположилось фалангой, преградив персам вход в долину ручья Враны (Франы). Подпустив наступавших персов на 100 – 150 шагов, греки перешли в атаку и обратили врага в бегство.
Марафонское сражение [490 г. до н. э.] увенчалось полной победой афинян и их союзников – платейцев. Геродот рассказывает, что персы оставили на поле битвы до 6 400 трупов, тогда как греки потеряли убитыми всего 192 человека. После Марафона вторжение персов в Грецию не возобновлялось десять лет.
Во время греко-персидских войн, по совету Дельфийского оракула, афиняне перенесли останки легендарного героя Тесея (ионийского происхождения), равного Гераклу (дорийскому герою), с острова Скирос, где Тесей погиб от руки царя Ликомеда, в Афины. На могиле героя был воздвигнут великолепный храм Тесейон. В честь Тесея справлялись празднества – тесеи.
Дарий I умер в 486 году до н. э. После его смерти династическая борьба за персидский престол заняла целых десять лет.
Новый царь Ксеркс I осуществил поход в Грецию весной 480 года до н. э. Персам удалось войти в Среднюю Грецию, опустошить Аттику, разграбить и сжечь Афины. Однако окончательная победа была одержана греческими полисами. Победоносные сражения греко-персидских войн связаны с именами афинского стратега Фемистокла (Саламинское морское сражение в 480 году до н. э.), спартанского царя Павсания и афинского стратега Аристида (битва при Платеях в 479 году до н. э.), афинского полководца Ксантиппа, отца Перикла, (морская битва при мысе Микале в 479 году до н. э.). Морские сражения в персидских владениях (при Абидосе и у реки Эвримедонте в Памфилии в 463 году до н. э.) также принесли победу грекам.
Частичные столкновения греков и персов в различных районах Эгейского моря уже не оказали влияния на исход войны. В 449 году до н. э. между греками и персами был заключён Каллиев мир. Мировая держава «четырёх стран» (Персия) сошла на положение второстепенной державы [смотри: 4, с. 92 - 97; 5, т. II, с. 32 - 40].
«Грамматик Селевк сообщает (со слов некоего Кротона в книге «Ныряльщик»), будто первым… книгу {«О природе» Гераклита} принёс в Элладу некий Кратет, сказав при этом, что нужно быть делосским водолазом, чтобы не захлебнуться в ней. Иные дают ей название «Музы», иные – «О природе», а Диодот – «Правило негрешимое уставу жить»; называют её также «Указатель нравам» и «Единый порядок строю Всего».
Деметрий в «Соименниках» говорит, что презирал… {Гераклит} даже афинян, хотя пользовался у них большой славой, и предпочитал  жить на родине, хотя эфесцы пренебрегали им. Упоминает о нём и Деметрий Фалерский в «Апологии Сократа». Толкованием его сочинения занимались многие: и Антисфен, и Гераклид Понтийский, и Клеанф, и стоик Сфер, равно как и Павсаний, прозванный «гераклитовцем», и Никомед, и Дионисий; а из грамматиков Диодот, который уверяет, что сочинение это было не о природе, а о государстве и о природе в нём говорилось только в виде примера» [2, IX 12, 15].
«Говорят, Еврипид дал… {Сократу} сочинение Гераклита и спросил его мнение; он ответил: «Что я понял – прекрасно; чего не понял, наверное, тоже; только, право, для такой книги нужно быть делосским ныряльщиком» («Чтобы не захлебнуться в ней», - поясняет византийский словарь Суды. Об искусных водолазах с острова Делоса упоминают и другие античные писатели) [2, II 22; с. 505].
«А Теофраст говорит, что в писании… {Гераклит} иное недоговаривает, а в ином сам себе противоречит по причине меланхолии. Гордыня же его явствует из того, что говорит Антисфен в «Преемствах»: он уступил своему брату царскую власть.
И сочинение его стяжало такую славу, что у него явились последователи, получившие название гераклитовцев» [2, IX 6].
Сочинение Гераклита не дошло до наших дней. У позднейших авторов сохранилось более сотни цитат из него. Сохранившиеся и дошедшие до нашего времени письма, приписываемые Гераклиту, считаются подложными [смотри: 17, т. I, с. 353].
Гераклита, якобы, просили написать для Эфеса законы, на что он ответил: «Никакими законами вас не исправишь».
«Говорят, на вопрос, почему он молчит, Гераклит ответил: «Чтобы вы болтали» [2, IX 12].
Его оставили в покое. «Удалившись в храм Артемиды, он играл с мальчишками в бабки, а обступившим его эфесцам сказал: «Чему дивитесь, негодяи? Разве не лучше так играть, чем управлять в вашем государстве?» [2, IX 2 - 3].
«По Аристиппу (в книге «О Гераклите») {философ сам} сумел вылечиться от водянки {которой заболел, когда, «возненавидев людей, удалился и жил в горах, кормясь быльём и травами»} и умер от другой болезни (что подтверждает и Гиппобот)» [2, IX 5].
В памяти греков Гераклит остался как «плачущий философ» - плачущий о людском ничтожестве, Демокрита же называли «смеющимся философом».
Известна эпиграмма неизвестного поэта «Гераклиту и Демокриту»:
Ты бы оплакивал днесь, Гераклит, бытие человеков
Больше, чем прежде: оно стало жальчее стократ.
Ты же над ним, Демокрит, умножил бы смех справедливый,
День ото дня на земле смеха достойнее жизнь.
Мудрости вашей дивясь, смущается дух мой – не знаю,
Плакать ли с первым из вас или смеяться с другим.
Вероятно, в IV веке до н. э. поэт Скифин, пишущий ямбом, изложил учение Гераклита в стихах; Скифин известен также как автор полуфилософского романа о Геракле – благодетеле человечества [смотри: 2, с. 586].
Элейская школа (по имени города Элея в Южной Италии) возникла во второй половине VI века до н. э. По ряду свидетельств, восходящих к полушутливому пассажу Платона (!?) в «Софисте», именно поэт-философ Ксенофан из Колофона [около 570 - после 478 гг. до н. э.] – основатель элейской школы и учитель Парменида.
В древности же бытовал взгляд на Ксенофана как на «одиночку».
«Некоторые говорят, будто он ни у кого не учился, некоторые – что он учился у Ботона Афинского, некоторые – что у Архелая; а сам он был современником Анаксимена {из Милета [2-я половина VI в. до н. э.], философа, третьего и последнего представителя милетской школы}» [2, IX 18].
После покорения греческих городов Ионии Гарпагом [540 г. до н. э.] Ксенофан эмигрировал и вёл жизнь «скитальца» в течение 67 лет.
По Диогену Лаэрцию, он жил и в Сицилии (Занкл), и в Катане, и уже в преклонном возрасте обосновался в Элее. Относительно него существуют легенды о том, что он был продан в рабство и выкуплен пифагорейцами; и будто он, подобно Анаксагору, своими руками похоронил своих сыновей. Его же жизнь была на редкость долгой [смотри: 2, IX 18, 20].
Ксенофан видится современным исследователям как ниспровергатель всех авторитетов эллинской культуры и как религиозно-нравственный реформатор. Основное его произведение – «Силлы» («Сатиры») в 5 книгах, направленные против «всех поэтов и философов» его времени и, прежде всего, против Гомера и Гесиода и их антропоморфных богов. Говорят, выступал он также против мнений Фалеса и Пифагора, бранил и Эпименида [смотри: 2, IX 18].
Что среди смертных позорным слывёт и клеймится хулою -
То на богов возвести ваш Гомер с Гесиодом дерзнули:
Красть, и прелюбы творить, и друг друга обманывать хитро.
По Ксенофану:
«Один бог, наивеличайший среди богов и людей, не похож на смертных ни телом, ни разумом; «он весь целиком видит, весь целиком мыслит, весь целиком слышит», правит миром «силой ума» и вечно пребывает в неподвижном».
Согласно традиции (Аристотель, Теофраст) Ксенофан отождествлял единого бога с универсумом. Ксенофан также впервые противопоставил мнение и знание, что имело программное значение для античной гносеологии (теории познания) [смотри: 2, IX 18; 3, с. 291 - 292].
«Он утверждал, что есть четыре основы сущего, что миры бесчисленны, но неизменны. Облака образуются оттого, что солнце вздымает испарения и возносит их в окрестный воздух. Сущность бога шаровидна и нисколько не схожа с человеком; он весь – ум, разумение и вечность. Он же первый сказал, что всё возникающее подвержено гибели и что душа есть дыхание» [2, IX 19].
Философский термин «универсум» (лат. universum, summa rerum) обозначает всю объективную реальность во времени и пространстве. В зависимости от того, что подразумевается под «всей реальностью», понятия «мир» и «универсум» могут не совпадать. Например, атомисты говорили об универсуме как множестве пребывающих и разрушающихся миров, возникающих из движения материи, полагая это множество миров неисчислимым; Платон отождествлял универсум с видимым миром, отрицая суждение атомистов о множественности миров [смотри: 3, с. 703].
У Ксенофана «точность» провозглашается прерогативой (исключительным правом) божественного субъекта, на долю человека остаётся только «догадка», или «мнение» (концепция «беспомощности» человека характерна и для Гераклита). Парменид впервые соотносит «мнение» и «знание» (и соответствующие им способы познания) с различными уровнями реальности, причём мнения соотносятся с человеческим, а знания – с божественным (то есть сверхчеловеческим, надличным) субъектом: «истина» влагается в уста богини Дике (Правды) и противопоставляется обманчивым «мнениям смертных» [смотри: 3. с.380].
Дике, богиня Правды, персонификация правосудия, занимает существенное место в социоморфной модели космоса у досократиков (космос как государство). Это греческое слово означает также правосудие, судебный процесс, судебное наказание (компенсацию).
У Гесиода Дике – одна из Ор (одно из времён года в поэме «Теогония»), доносящая Зевсу о человеческих прегрешениях (поэма «Труды и дни»).
У Анаксимандра в самой ранней формулировке закона сохранения вещества индивидуальные вещи, погибая, «выплачивают компенсацию» тем элементам, из которых они возникли.
Классическое выражение идеи космического правосудия имеется в одном из сохранившихся фрагментов сочинений Гераклита:
«Гелиос (Солнце) не преступит меры, а не то Эринии (богини мщения, обитательницы Аида), союзницы Дике, разыщут его». Эпическому пониманию Дике как мира (например, у Гесиода и Солона) Гераклит противопоставляет концепцию Дике-распри (вероятно, обыгрывая значение Дике-тяжба) и всеобщей войны противоположностей как естественного и справедливого состояния вещей.
Философская поэма Парменида построена как откровение, получаемое из уст богини Дике – хранительницы ключей от небесных врат дня и ночи.
Греческая идея Дике как космической справедливости типологически сопоставима с древне-египетским понятием «Маат» (персонификацией правды, дочери солнечного бога Ра, супруги бога Тота) и ведическим понятием космического закона - «рта» (в Индии).
Анализу образованного от «дике» термина «справедливость», имеющему уже более этический, нежели юридический смысл, посвящено «Государство» Платона и 5-я книга «Никомаховой этики» Аристотеля [смотри: 3, с. 164].
Учение Ксенофана, известное только в отрывках, ещё сохраняет связь с ионийской натурфилософией, но в нём уже присутствуют зачатки идеализма, развитого продолжателями – Парменидом, Зеноном и Мелиссом.
Парменид из Элеи (Южная Италия) родился около 515 года до н. э. – согласно Платону, около 544 – согласно Аполлодору. Некоторые последующие философы считают его (а не Ксенофана) основателем Элейской школы.
Парменид – автор философской поэмы «О природе», от которой до нас дошли довольно большие отрывки. Поэма, скорее всего, у автора имела одно название, в античности – другое, а потом получила условное название «О природе» (как условно назвали и труд Гераклита, и несохранённые труды некоторых других философов древности). Парменид дожил до глубокой старости.
«Однако хотя он и учился у Ксенофана, но последователем его не стал, а примкнул к пифагорейцу Аминию..., человеку бедному, но прекрасному и благородному...; Аминий, а не Ксенофан обратил его к душевному миру» [2, IX 21].
Очевидно, Парменид испытал влияние идей Ксенофана о единстве сущего и неподвижности божества; возможно, он был знаком с учением Гераклита – систему взглядов Парменида легко представить как реакцию на учение Гераклита о всеобщем изменении и противоречивости сущего.
Подобно Гесиоду, Ксенофану и Эмпедоклу, Парменид излагал свою философию в стихах. Во вступлении к поэме Парменид изображает своё путешествие на колеснице, управляемой солнечными девами, из царства ночи к свету, а своё учение преподносит как откровение, полученное от богини. Однако содержание поэмы находится в резком контрасте с её мифологическим обрамлением: поэма представляет собой попытку рационально представить в категориях мышления противоречивый движущийся мир.
Вселенная для Парменида имеет вид однородного плотного шара:               
«Одно и то же есть мысль и то, о чём мысль существует.
Ибо ведь без бытия, в котором её выраженье,
Мысли тебе не найти. И нет и не будет иного,
Сверх бытия, ничего; судьба как его приковала, -
Цело, недвижно оно. Все вещи, в чём смертные видят
Истину, веря в неё, всё это – лишь имя пустое:
Быть, а также не быть, рождаться, а также и гибнуть,
Место на место менять, обменивать цвет и окраску.
Есть же последний предел, и всё бытие отовсюду
Замкнуто, массе равно вполне совершенного шара,
С правильным центром внутри».
Парменид был убеждён в том, что истинное знание даёт нам только разум, а на чувствах основываются лишь недостоверные и противоречивые мнения людей. Он, видимо, первый пришёл к выводу о шарообразности Земли, разделил Землю на климатические зоны и установил, что утренняя и вечерняя звезда являются на самом одной и той же планетой - Венерой (что приписано некоторыми Пифагору [смотри: 2, IX 23]).
Учеником Парменида был Зенон Элейский [смотри: 3, с. 479].
«Потому и Тимон говорит о нём:
Высокоумную мощь Парменида, чуждателя мнений,
Освободившего мысль из обманного воображенья.
Это о нём написал Платон {!?} диалог, озаглавленный «Парменид, или Об идеях»... Говорят, что он и законы дал для сограждан (так сообщает Спевсипп в книге «О философах»), и первый стал предлагать рассуждение об Ахиллесе (так сообщает Фаворин в «Разнообразном повествовании») {известная апория об Ахиллесе и черепахе, разработанная далее Зеноном}» [2, IX 23].
Идеализм элейской школы основан на отрыве бытия от движения и, таким образом, его остриё было направлено против материалистической диалектики Гераклита. Элейцами существование движения признавалось обманчивым, Они осуждали чувственное познание мира и в дальнейшем принимали превращение неподвижного, всегда себе равного бытия в идеалистическую абстракцию [смотри: 5, т. I, с. 680].
Диоген Лаэрций пишет: «Стало быть, этот Зенон был слушателем Парменида и стал его любовником; росту он был высокого, как о том говорит в «Пармениде» Платон {!?}, который упоминает о нём и в «Софокле» и в «Федре», называя его элейским Паламедом; между тем как Аристотель говорит, что он изобрёл диалектику, как Эмпедокл – риторику...
{Паламед – один из греческих героев под Троей, соперник Одиссея в уме и изобретательности.}
Человек он был благороднейший как в философии, так и в государственных делах; книги его, говорят, полны большого ума. Мало того, он задумывал низвергнуть тирана Неарха (а иные, говорят, Диомедонта) и был схвачен, как о том рассказывает Гераклид в «Сокращении» по Сатиру... Деметрий в «Соименниках» говорит, будто он откусил тирану нос... и наконец отгрыз себе язык и выплюнул его тирану в лицо; и граждан это так взволновало, что они тут же насмерть побили тирана каменьями. Так рассказывают в один голос почти все; только Гермипп утверждает, будто он был брошен в ступу и забит насмерть... Был он достойным человеком и во многом другом, а к вышестоящим относился с такой же надменностью, как и Гераклит. Так, родной свой город, фокейское поселение, прежде называвшееся Гиелой, а потом Элеей, неприметную общину, умевшую только вскармливать достойных мужей, любил он больше, чем тщеславные Афины, и прожил там всю свою жизнь, ни разу не выбравшись к афинянам. Он первый стал предлагать рассуждение об Ахиллесе (хотя Фаворин приписывает это Пармениду), равно как и многие другие... Рассказывают, что однажды в ответ на брань он рассердился; кто-то стал его за это корить, а он ответил: «Если я сделаю вид, будто меня не бранят, я не почувствую, и когда меня похвалят» [2, IX 25 - 29].   
Демокрит [460 - 370 гг. до н. э.] из ионийской колонии Абдеры (современный город Адра), «а иные говорят – из Милета», считается в наше время крупнейшим систематизатором научно-философских взглядов классической Греции, учёным-энциклопедистом и философом-атомистом.
«Он был учеником каких-то магов и халдеев, которых царь Ксеркс оставил наставниками у его отца, когда у него гостил, как о том сообщает и Геродот; у них-то он ещё в детстве перенял науку о богах и о звёздах. Потом он перешёл к Левкиппу, а по некоторым сообщениям – и к Анаксагору, моложе которого он был на сорок лет.
Однако же Фаворин в «Разнообразном повествовании» утверждает, что мнения Анаксагора о луне и солнце не ему принадлежат, а древним и только присвоены Анаксагором и ещё будто он высмеивал учения Анаксагора о мировом упорядочении и об Уме – всё из-за обиды, что Анаксагор не принял его в ученики; как же в таком случае мог он учиться у Анаксагора? Деметрий в «Соименниках» и Антисфен в «Преемствах» сообщают, что он совершил путешествие и в Египет к жрецам, чтобы научиться геометрии, и в Персию к халдеям, и на Красное море; а некоторые добавляют, что он и в Индии встречался с гимнософистами, и в Эфиопии побывал» [2, IX 34 - 35].
Левкипп, учитель и друг Демокрита в наше время считается основоположником атомистики. О жизни Левкиппа ничего неизвестно; местом его рождения различные источники называют Милет, Элею, Абдеру. Упоминаются его сочинения «Большой диакосмос» и «О разуме», от второго до нас дошла одна фраза. Согласно Аристотелю, Левкипп создал своё учение, пытаясь примирить аргументы элейской школы о невозможности движения с данными чувственного опыта. В отличие от Парменида, допускал существование небытия, то есть пустоты, разделяющей мельчайшие частицы бытия (атомы). Атомы, будучи неделимыми, неизменными и бескачественными, отличаются друг от друга лишь величиной и формой; они находятся в состоянии вечного движения. Сталкиваясь и сцепляясь друг с другом, атомы образуют многообразные вещи [смотри: 3, с. 303].
Уже в древности ставился вопрос о реальности Левкиппа. По свидетельству Диогена Лаэрция, Эпикур «отрицает (как и Гермарх {и как некоторые другие писатели и философы}), что существовал философ Левкипп» [2, X 13].
«Демокрит побывал и в Афинах, но не заботился, чтобы его узнали, потому что презирал славу; и он знал Сократа, а Сократ его не знал» [2, IX 36].
«...Жители Абдеры публично судили Демокрита за то, что он промотал отцовское наследство. Но после того, как он прочёл им свой «Великий диакосм» и «О царстве Аида» и сказал, что всё истратил, создавая эти труды, его оправдали (Афиней, Пир софистов: О вмешательстве суда в частную жизнь граждан)» [23, с. 459].
«В Афинах Демокрит слушал пифагорейца Филолая и Сократа, знал Анаксагора. К концу жизни тесная дружба связала Демокрита с величайшим врачом древности Гиппократом. Основное сочинение Демокрита «Малый диакосмос» было им написано по возвращении на родину. Всего Диоген Лаэртский насчитывает 70 подлинных сочинений Демокрита. Сочинения Демокрита были утеряны в III – IV {или первых} веках нашей эры. Сохранилось незначительное число отрывков {около 300}, а также свидетельства о Демокрите античных авторов, живших значительно позднее Демокрита (Аристотель, Теофраст, Симпликий и другие). Фрагменты Демокрита и свидетельства о нём собраны и прокомментированы на немецком, русском, английском, итальянском и других языках... В то же время учение Демокрита явилось продолжением материалистических традиций ионийской школы (первичность материи и её самодвижение) и ответом на ряд вопросов, поставленных Эмпедоклом, Анаксагором, элеатами и пифагорейцами. Несомненно влияние на Демокрита и некоторых философских учений Востока, например, Авесты – этики, возможно, финикинянина Моха (о котором не сохранилось подробных сведений) – в учении об атомах...
В новых исторических условиях Эпикур, а вслед за ним Лукреций подняли на новую ступень и развили дальше учение Демокрита. Высоко ценил учение Демокрита Аристотель. Он отмечал, что первый, кто пришёл к научному методу исследования, был Демокрит, «правда, не считая [этот способ исследования] необходимым для изучения природы, но будучи приведён [к нему] самим предметом»...
Не меньшим был интерес к Демокриту и в новое время. Так, для англичанина Фрэнсиса Бэкона {(Bacon), барона Веруламского [22.01.1561 - 09.04.1626], философа-материалиста и лорда-канцлера при короле Якове I} Демокрит – неоспоримый авторитет, первый, кто осмелился утверждать, что материя вечна, и отрицать вечность нашего мира... Учением Демокрита интересовались П. Гассенди, Лейбниц, французские материалисты XVIII века. Чрезвычайно высоко учение Демокрита оценивали Ломоносов, Чернышевский, Герцен. Учение Демокрита оказало значительное влияние и на развитие естественных наук, особенно на учение Ньютона, космогоническую гипотезу Канта – Лапласа. Д.И. Менделеев писал, что «атомистическая гипотеза даже в своём первоначальном виде, как у Демокрита, совершенно соответствует закону вечности вещества»...
Большой интерес к различным проблемам философского учения Демокрита проявляли во многих своих работах и письмах Фридрих Энгельс и Карл Маркс, который посвятил Демокриту и судьбам его учения свою докторскую диссертацию «Различие между натурфилософией Демокрита и натурфилософией Эпикура» [1841 г.]...
Существует весьма обильная литература об учении Демокрита. Ряд буржуазных исследователей пытается сблизить учение Демокрита с учением Платона, то есть представить идеалистическим...
{Эти попытки аналогичны попыткам ещё древних авторов сблизить учение Аристотеля с учением того же Платона}» [смотри: 17, т. 1, с. 459 - 462].
Демокрит, согласно сведениям, сообщаемым доксографами, учился у Левкиппа из Милета, а также, возможно, у пифагорейцев, и совершил ряд поездок по странам Востока... [смотри: 3, с. 147].
Доксографы – термин, введённый в середине XIX века для обозначения древних авторов, работавших не в жанре «жизнеописаний» (чем занимались биографы), а в жанре «взглядоописаний» философов [смотри: 3, с. 174].
«Деметрий Фалерский (в «Апологии Сократа») говорит, будто он вовсе и не приезжал в Афины; тогда это ещё замечательней, ибо он пренебрёг таким великим городом и предпочёл не себя прославить его славой, а своей славой прославить собственный город {Абдеры, а другие говорят - Милет}» [2, IX 37].
Есть мнения древних писателей, приписывающих создание учения об атомах финикийскому мудрецу Моху [смотри: 2, с. 580].
«Можно думать, говорит Фрасилл, что {Демокрит}... был приверженцем пифагорейцев, да и о самом Пифагоре он восторженно упоминает в книге, названной его именем» [2, IX 38].
Диоген Лаэрций, опираясь на различные источники, утверждает, что Демокрит родился в третий год 77-й олимпиады [470 г. до н. э.], то есть годом раньше Сократа [469 г. до н. э.].
«Значит, он был современником Архелая, Анаксагорова ученика, и последователей Энопида, которого он упоминает в своих сочинениях. Упоминает он и учение о Едином последователей Парменида и Зенона, вокруг которого было тогда больше всего шума, упоминает и Протагора Абдерского, который считается современником Сократа» [2, IX 41 - 42].
Учеником Демокрита скептического толка слыл Метродор Хиосский, автор сочинения о предистории Трои, «который говорил, что даже того не знает, что ничего не знает» [смотри: 2, IX 58].
Известные афоризмы Демокрита:
«Слово – тень дела» [2, IX 37].
«Подобно тому, как бывает болезнь тела, бывает также болезнь образа мысли». «Мудрому человеку вся Земля открыта. Ибо для хорошей души отечество – весь мир» [Цит. по: 20, с. 42].
Если Платон хотел сжечь книги Демокрита и не упоминает знаменитого философа в своих сочинениях, то отношение Аристотеля к Демокриту, кажется, было другим: в числе трудов Аристотеля Диоген Лаэрций называет «Демокритовы вопросы» – 2 книги [смотри: 2, V 26 - 27].
«Демокрита с полным правом можно назвать... настоящим предшественником Аристотеля» [4, с. 252 - 253].
«Демокрит отвергает множественность элементов Анаксагора, признавая единую субстанцию - материю, разлитую в пустом пространстве. Пустое пространство постулируется Демокритом для объяснения движения и делимости материи. Он устраняет из своей системы какие бы то ни были сверхопытные начала, сводя все естественные феномены к действию механических законов притяжения и отталкивания атомов, мельчайших неделимых материальных частиц. Неизменные по качеству атомы различаются по форме, величине и весу. В силу своей весомости атомы падают в пустом пространстве, наталкиваются друг на друга, давая всевозможные комбинации и сочетания.
«Нет ничего истинного, ничего достоверного, кроме первичных элементов (атомов) и пустоты. Только они и существуют в действительности».
Атомистика составляет основную теорию познания Демокрита. Наше знание и наша мысль, согласно Демокриту, порождаются впечатлениями, получаемыми нашими органами чувств от внешнего мира. Под влиянием наших впечатлений (толчков) в воспринимающих органах происходят некоторые органические изменения, более или менее общие для всех существ одинаковой с нами природы. Толчки, получаемые нашими органами чувств, исходят от атомов, проникающих в организм через поры и оставляющих в нём отпечаток (эйделон, идею). Из носящихся в воздухе атомов, сталкивающихся друг с другом, возникают бесконечные миры, в том числе и тот мир, в котором мы живём. Вселенная есть не что иное, как постоянно меняющаяся комбинация атомов, меняющаяся в трёх направлениях – в отношении формы, сочетания и положения. Движения и столкновения атомов совершаются не случайно, а по определённым законам, которые могут быть познаны человеческим разумом. Связующим началом у Демокрита, как и в концепции Анаксагора, является разум (логос), но только стоящий не вне природы, а с нею тесно связанный и ею обусловленный. Продолжателем и популяризатором идей Демокрита был Эпикур...
Проводя аналогию между устройством человеческого организма и космоса, Демокрит впервые употребил термин «микрокосм» {впервые у него встречается и сочетание «человек – это малый мир»}.
Душу Демокрит считал смертной: когда тело умирает, атомы души покидают его, рассеиваясь в пространстве.
Боги, по Демокриту, - это особые соединения круглых, огненных атомов; они нелегко разрушаются, но всё же не вечны. Они способны благотворно или зловредно воздействовать на человека, а также подавать людям те или иные знаки.
Большое место в учении Демокрита занимали этические и социальные проблемы. Наилучшей формой государственного устройства он считал демократический полис. Необходимым условием сохранения демократии являются нравственные качества граждан, создающиеся воспитанием и обучением. Целью жизни Демокрит считал хорошее расположение духа – эвтюмию – которая не тождественна с чувственным наслаждением и означает безмятежное и счастливое состояние, когда человек не подвержен действию страстей и страха. Наивысшая добродетель, по Демокриту, - безмятежная мудрость» [3, с. 147 - 148].
Микрокосмос (малый мир) и макрокосмос (большой мир), иначе – человек и Вселенная; учение о параллелизме микрокосмоса и макрокосмоса – одна из древнейших натурфилософских концепций. В демифологизированном виде аналогия микрокосмоса и макрокосмоса встречается в натурфилософии досократиков (Анаксимен, Гераклит, Диоген Аполлонийский), но также у Демокрита, затем в «Тимее» Платона {!?} и с особенной последовательностью (вплоть до представления «семени») в стоической концепции космоса как живого организма [смотри: 3, с. 369].
По Демокриту, человек должен стремиться достичь антаркии (по-гречески antarkeia), самоудовлетворения, под которыми понимается самодостаточность, автономность, независимость, и состояния душевного покоя (по-гречески ataraxia), достигаемого мудрецом. Эти принципы исповедывали и киники, и стоики, поддерживали и Платон, и Аристотель.
Когда Демокрит «был уже очень дряхл и ждал конца, сестра его горевала, как бы он не умер во время праздника Фесмофорий {трёхдневный праздник в честь Деметры и Персефоны} и не помешал ей воздать богине должные почести. Он её ободрил и велел приносить ему каждый день тёплые хлебы; и, поднося их к ноздрям, он сумел поддержать свою жизнь в течение всего праздника, а когда миновали положенные три дня, то безболезненно расстался с жизнью, прожив сто девять лет» {по другим данным, он продлил жизнь, вдыхая испарения мёда, и жил 104 года (всё равно, это довольно долгая жизнь)} [смотри: 2, IX 43].
«Даже Тимон выражает похвалу Демокриту в таких словах:
Пастыря слов Демокрита, двойной изощрённого мыслью
Всемудреца, болтуна, поспешил я прочесть среди первых» [2, IX 40].
Эпикур (лат. Epicurus) [341 - 270 гг. до н. э.], афинянин по происхождению (сын афинского клеруха на острове Самосе), сначала был на Самосе школьным учителем, позднее – преподавателем философии. В 307/06 году до н. э. он переселился в Афины и основал там философскую школу, главой которой оставался до самой смерти. Эпикурейцы собирались в саду, принадлежащем Эпикуру, а после смерти основателя школы она перешла к его ученикам по завещанию. Ещё в древности школу часто называли кратко «Садом», а в историю философии она вошла под именем «Сад Эпикура».
Эпикур воспринял атомистическое учение Демокрита: его учителем был последователь Демокрита Навсифан. Учеником и другом Эпикура был Метродор Лампсакский [331 - 278 гг. до н. э.], который «узнав Эпикура, ... уже не расставался с ним и только однажды на полгода съездил на родину и вернулся.. Умер он, говорят, в 53 года, за семь лет до Эпикура, который в своём... завещании... заботится об опеке над его детьми» [смотри: 2, X 22 - 23].
Из обширного наследия Эпикура до нас дошли только его письма к ученикам - «Письмо к Геродоту» (не путать этого Геродота, ученика Эпикура, со знаменитым Геродотом-историком) и «Письмо к Пифоклу», посвящённые взглядам Эпикура на природу, и «Письмо к Менекею», в котором излагались его этические воззрения, а также «Главные мысли», формулировавшие основные идеи Эпикура в афористической форме.    
Эпикур разделял своё учение на три части - «канонику», то есть теорию познания, «физику» - учение о природе, и «этику» [смотри: 2, X 30].
Порвав с философской традицией классической эпохи, Эпикур не придавал знанию самостоятельной ценности.
«Основная идея, пронизывающая всё учение Эпикура, - сделать человека независимым от судьбы. Средством для разрешения этой задачи является трезвое разумение и индивидуальное самоусовершенствование, ведущее к безмятежному духовному спокойствию (атараксии). Во имя этой цели Эпикур предлагал даже воздерживаться от активной политической деятельности.
Известно его изречение: «Живи незаметно».
Для понимания этой мысли надо вспомнить, что представляла собой политическая жизнь Эллады того времени – упадок полиса, вырождение античной демократии, междоусобные войны, грубое вмешательство Македонии в греческие дела. Аполитизм Эпикура не выражал собой поэтому принципиального безразличия к судьбам общества и социальным проблемам. Интересы людей противоречивы, учил Эпикур, но разумное понимание своих интересов диктует людям совместную жизнь в обществе, стремление избежать взаимных обид. Эпикур стремился вывести необходимость общественной связи людей из интересов самой личности... Основой познания он признавал ощущения, которые сами по себе всегда истинны, ошибочным может быть лишь их истолкование. Эпикур учил о материальности и смертности души, выступал против суеверий, порождающих страх перед богами и смертью, и бесстрашно отрицал вмешательство божественных сил в жизнь природы и человека.
Эпикур «был подлинным радикальным просветителем древности, он открыто нападал на античную религию, и от него ведёт своё начало атеизм римлян, поскольку последний у них существовал» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Немецкая идеология...)» [смотри: 5, т. II, с. 274 - 275].
Цель философии, по Эпикуру, - обеспечение безмятежности духа, свободы от страха перед смертью и явлениями природы. Он считал, что источником наших знаний являются чувственные восприятия, согласие с ними и с основанными на них общими представлениями – критерий истинности знания. Все заблуждения возникают лишь вследствие ошибок нашей мысли; в частности, величина Солнца, Луны и других небесных светил близка к видимой или точно совпадает с ней. Эпикур готов был принять одновременно несколько объяснений одного и того же явления, если только эти объяснения исходили из естественных причин.
Согласно Эпикуру, во Вселенной существуют только тела, находящиеся в пространстве. Они воспринимаются непосредственно чувствами, а существование пустого пространства между телами следует из того, что иначе было бы невозможно движение. Все тела представляют собой соединения неделимых плотных частиц – атомов, различающихся по величине, весу и форме; атомы вечно движутся в пустоте с одинаковой скоростью. Считая, что понимавшееся Демокритом безраздельное господство необходимости в мире атомов, будучи последовательно распространено на атомы души, сделает невозможным допущение свободы воли человека, Эпикур выдвинул положение о случайных отклонениях атомов от закономерных траекторий, в результате чего становятся возможными и столкновения атомов (Цицерон, «О пределах добра и зла»).
Эпикур признавал существование бесконечного числа миров в безграничном пространстве, миров, состоящих из бесконечного числа не возникающих и не исчезающих атомов. Душа также состоит из атомов – особо тонких и рассеянных по всему телу – и похожа на ветер. Любые возникшие тела со временем разлагаются, в том числе и тело человека, а вместе с ним и его душа.
«Смерть не имеет к нам никакого отношения; когда мы есть, то смерти ещё нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет».
Ссылаясь на общее мнение всех людей, Эпикур признавал существование богов (Цицерон, «О природе богов»). Боги Эпикура обитают в пространствах между мирами и наслаждаются блаженством, они не вмешиваются в ход явлений природы и в дела людей, так как это нарушило бы их безмятежное существование. Богам нужно воздавать поклонение, но не следует бояться их или ожидать от них помощи.
«По мнению Эпикура, боги существуют, поскольку необходимо должна быть некая природа (natura), столь превосходная, что лучше её нет ничего. Но ведь определённо нет ничего лучше мира. Без сомнения, то, что одушевлённо, что имеет и чувство, и разум, и ум, то лучше того, что лишено этого. Так получается, что одушевлённый мир владеет чувством, умом, разумом, а отсюда следует заключение, что мир - это бог» (Цицерон. Эстетика) [12, с. 11378].
В этике Эпикур испытал влияние основателя киренской философской школы Аристиппа [смотри: 2, X 136 - 137].
Единственное благо для человека, согласно Эпикуру, - наслаждение, причём наслаждение он понимал как отсутствие страдания. Лучшим средством избегнуть страданий Эпикур считал самоустранение от тревог и опасностей, от общественных и государственных дел [смотри: 2, X 119].
Поэтому и призывал Эпикур своих последователей «прожить незаметно».
Самым видным учеником Эпикура был Метродор из Лампсака, скончавшийся раньше учителя. Преемником Эпикура стал Эрмарх {Гермарх} из Митилены, настаивавший на том, что в основе всех законов лежит целесообразность. Преемник Эрмарха по руководству школой Полистрат в сочинении «О безосновательном пренебрежении ходячими мнениями» доказывал, что нравственные принципы были приняты по согласию людей для общей пользы.
Систематизатором Эпикура был Филодем [около 110 - 40 гг. до н. э.] из Гадары, греческий философ-пифагореец, глава неаполитанской эпикурейской школы.
Вероятно, в этой школе получил своё философское образование римский поэт и просветитель Лукреций.
Папирусы, впервые обнаруженные в 1752 году при раскопках Геркуланума (города, засыпанного пеплом вулкана Везувия в 79 году), сохранили обширные фрагменты из сочинений Филодема, позволяющие восстановить плохо известные нам учения ранних эпикурейцев. Особенно важно сочинение Филодема «Об индуктивном умозаключении», отражающее развитие учениками Эпикура его «Каноники». В сочинении «О поэтическом искусстве» Филодем оправдывал существование поэзии как источника наслаждения, но оспаривал её познавательную и этическую ценность. В сочинении «О смерти» мы находим патетические призывы к спокойствию перед лицом неизбежного для каждого конца.
Воспроизводя в сочинениях «О святости» и «О богах» (в основном посвящённых проблемам религии) эпикурейскую натурфилософию, Филодем считал учение о божественном промысле предрассудком, оказывающим пагубное влияние на жизнь человеческого общества.
В сочинении «О знаках и обозначаемом ими» Филодем предвосхищал основные положения индуктивной логики Фрэнсиса Бэкона.
Сочинения Филодема свидетельствуют об ожесточённой борьбе между эпикурейской школой, с одной стороны, стоицизмом и перипатетической школой – с другой, во II – I веках до н. э.
В конце II века до н. э. появляются последователи Эпикура среди римлян (Цицерон, «Тускуланские беседы»), самым выдающимся их которых был Тит Лукреций Кар (Lucretius) [около 99 - 55 гг. до н. э.], римский философ-материалист, атомист, религиозный вольнодумец, кроме того, и поэт, и мыслитель.
До наших дней дошло его замечательное философское сочинение в стихах «О природе вещей» (русский перевод 1958 г.), в котором излагаются материалистические идеи Демокрита и Эпикура. 
Биографических сведений о Лукреции не сохранилось. Вероятно, своё философское образование он получил в эпикурейской школе в Неаполе, главой которой был тогда грек Филодем из Гадары.
Поэма «О природе вещей» (в 6 книгах) написана дактилическим гекзаметром. Конец поэмы отсутствует, автор, возможно, не закончил произведение, которое обрывается на описании чумы в Афинах в начале Пелопоннесской войны (как пример для подтверждения атомистической теории Эпикура). Отрывок из поэмы:
Вот что ещё ты себе говори иногда в назиданье:
«Собственных света очей даже Анк достославный лишился,
Ну, а насколько же был он лучше тебя, нечестивца;
Много затем и других, и царей и владык многомощных,
Целыми правивших властно народами, тоже погибло;
Даже и тот, кто когда-то по волнам великого моря
Путь проложил и открыл легионам дорогу по глуби,
Кто научил их пешком проходить по соленым пространствам,
Дерзко скакал на конях по пучинам рокочущим понта,
Света лишился и дух из смертного выпустил тела.
И Сципион, эта молния войн и гроза Карфагена,
Отдал кости земле, как самый последний прислужник.
Вспомни создателей ты и наук и художеств изящных,
Вспомни сопутников Муз геликонских, Гомера, который
Скиптром один овладел, но почил, как и прочие люди,
И, наконец, Демокрит, когда уже зрелая старость
Предупредила его о слабеющей силе рассудка,
Сам добровольно понёс свою голову смерти навстречу.
Сам Эпикур отошёл по свершении поприща жизни,
Он, превзошедший людей дарованьем своим и затмивший
Всех, как и звёзды, всходя, затмевает эфирное солнце.
Что ж сомневаешься тут и на смерть негодуешь свою ты,
Чья и живого вся жизнь и зрячего смерти подобна,
Раз ты проводишь во сне её большую долю бесцельно,
Если, и бодрствуя, ты храпишь и живешь в сновиденьях,
Ужасом вздорным всегда возмущая свой ум беспокойный,
Часто не в силах понять, что тебя угнетает, когда ты,
Жалкий, страдаешь, бедняк, опьянённый заботами вечно
И в помраченьи ума волнуешься ты понапрасну?» (Лукреций) [смотри: 12, с. 11463, с. 11530-11532; 17, т. 5, с. 331].
Судя по той полемике, которую вели с Эпикуром его противники, эпикуреизм имел немало сторонников ещё во II веке н. э.
В конце II века н. э. Диоген, житель города Эноанды в Малой Азии, изложил основы эпикуреизма в виде огромной надписи, большие отрывки из которой дошли до нас.
Традиция эпикуреизма была возрождена в XVII веке во Франции профессором философии Пьером Гассенди (Gassendi) [22.01.1592 - 24.10.1655] [смотри: 3, с. 725, с. 802 - 803; 17, т. 5, с. 331].
Почти на каждого упомянутого нами философа имеется стих (или эпиграмма) Тимона. Кто он такой?
По Диогену Лаэрцию, о Тимоне Флиунтском рассказал скептик Аполлонид Никейский в I книге «Замечаний на Силлы», посвящённых римскому императору Тиберию Цезарю.
«Тимон был сын Тимарха, родом из Флиунта; осиротевши в юности, он стал танцовщиком, потом разочаровался в этом, переселился в Мегары к Стильпону, а пожив при нём, воротился домой и женился. Потом он вместе с женою переселился к Пиррону в Элиду и жил там, пока у него не родились дети. Старшего из них он назвал Ксанфом, обучил врачеванию и оставил своим наследником; впоследствии тот поль-зовался хорошей славой (как о том говорит Сотион в XI книге). Однако, оказавшись без пропитания, он отправился на Геллеспонт и Пропонтиду, с большим успехом выступал как софист в Халкедоне и, разбогатев на этом, приехал в Афины, где и жил до самой кончины, лишь на недолгое время съездив в Фивы. Он был знаком и царю Антиоху {[умер в 247 г. до н. э.]}, и Птолемею Филадельфу {[283 - 246 гг. до н. э.]}, как сам о том свидетельствует в своих «Ямбах».
Был он любитель выпить (сообщает Антигон), а на досуге от философии сочинял стихи: поэмы, трагедии, сатировские драмы (комедий у него – 30, трагедий – 60), силлы и непристойные стихотворения. Известны также его книги объёмом до 20 000 стихотворных строк, перечисляемые тем Антигоном Каристским, который составил и его жизнеописание.
{Антигон Каристский, скульптор и писатель III века до нашей эры, работал при дворе пергамских царей, участвовал в создании Пергамского алтаря, автор «Жизнеописаний философов».}
Силлами называются три... книги {Тимона}, в которых он как скептик бранит и вышучивает догматиков с помощью пародии. В первой из них он ведёт речь от своего лица, во второй и третьей – в виде диалога: он будто бы расспрашивает Ксенофана Колофонского о каждом из философов, а тот ему отвечает во второй книге о более ранних из них, в третьей – о более поздних (за это иные называют третью книгу «Эпилогом»). О том же самом говорится и в первой книге, только стихи там идут от первого лица; начинаются они так:
Хлопотуны, мудрователи, все за мною! за мною!..
Любя мудрость, любил он до крайности и своё садоводство, а в чужие дела не вмешивался, так что перипатетик Иероним даже говорит о нём:
«Как скифы стреляют, убегая, и стреляют, преследуя, так иные философы любят учеников, гоняясь за ними, а иные – убегая от них, как Тимон».
Был он быстр умом и остёр на язык, любил словесность, с готовностью сочинял для стихотворцев планы драм и вместе их разрабатывал; вклад его есть в трагедиях Александра и Гомера {здесь имеется в виду поэт Гомер из Византия, современник Тимона}.
{Александр Этолийский, поэт и драматург, жил в 315 - 285/83 гг. до н. э. в Александрии, упорядочивал трагедии в Александрийской библиотеке, потом жил при дворе Антигона II Гоната в Македонии. Александр – современник Арата, которому следовал в написании поэмы о явлениях природы.
Арат [около 315 - 240 гг. до н. э.], учёный-поэт, долго живший при македонском дворе в царствование Антигона II Гоната [283 - 240 гг. до н. э.], автор знаменитой дидактической поэмы о небесных явлениях, где изложена астрономическая теория Евдокса Книдского.}
Говорят, что Арат его однажды спросил, как раздобыть поэмы Гомера в надёжном виде; Тимон ответил: «Найти старинные списки вместо нынешних, выправленных».
{В ответе Тимона проявилось его скептическое отношение к текстам, выправленных александрийскими филологами и грамматиками.}
Стихи... {Тимона} валялись как попало, порой наполовину уже изъеденные; читая их ритору Зопиру, он развёртывал свитки и начинал откуда попало, а дойдя однажды до середины, нашёл там такой отрывок, о котором сам не знал, - до такой степени был он беззаботен... Одному человеку, который на всё удивлялся, он сказал: «Что же ты не удивляешься, что нас здесь трое, а глаз у нас четверо?» - потому что одноглазым был он сам, одноглазым был ученик его Диоскурид, и только у собеседника оба глаза были целы. А когда Аркесилай спросил его, зачем он явился из Фив, он сказал: «Чтобы посмеяться, глядя на тебя во весь рост!» Впрочем, высмеивая Аркесилая в «Силлах», он воздал ему хвалу в сочинении под заглавием «Аркесилаева тризна»... А на тех, кто утверждал, что чувства могут быть подтверждены умом, он обычно говорил так:
Обшарит вор и одурачит плут.
Умер он около девяноста лет отроду – так пишут Сотион (в XI книге) и Антигон.
Мне {- говорит Диоген Лаэрций, -} приходилось слышать, что был он одноглазым и сам себя называл Киклопом».
Кроме Тимона (Флиунтского), автора книг «Силлы», «был также и другой Тимон {Тимон Афинский}, человеконенавистник» [смотри: 2, IX 109 - 115].
Ещё в античности был известен афинянин Тимофей, автор жизнеописаний философов; до наших дней дошли цитаты из него, касающиеся в основном физических изъянов философов [смотри: 2, с. 587].
Тимон побывал [III в. до н. э.] и в александрийском Мусейоне и назвал его не «храмом Муз», а птичником, где откармливаются «легионы книжных червей ручных».
Что и говорить, резкая оценка учёного сообщества (вероятно, во многом справедливая). Однако Мусейон в Александрии стал центром научной жизни египетской столицы на долгое время, чем-то вроде нынешних академий наук.
Задолго до этого, при слабых XXI - XXII династиях египетских фараонов эфиопско-саисского периода Нового царства [XI - X вв. до н. э.] в Египте существовал «дом жизни», специальное высшее учёное учреждение, и функционировали школы писцов.
Ввиду гибели почти всех рукописей эфиопско-саисского времени, мы мало что знаем о научных достижениях египтян. Греко-римское предание говорит о поездках древнегреческих мудрецов в Египет, считавшийся страной мудрости. Утверждали, что древнегреческий философ-материалист Фалес заимствовал у египетских жрецов их учение о том, что вода – основа всех вещей. Громкой славой пользовалась в тогдашнем мире египетская врачебная наука.               
После покорения Египта персами (царём Камбисом в 525 году до н. э.) захвативший персидский престол царь Дарий I [521 г. до н. э.] поручил сановному жрецу и врачу, египтянину Уджагорресенту, служившему при последних царях XXVI династии {Амасисе или Яхмесе II [569 - 525 гг. до н. э.] и сыне Амасиса – Псамметихе III} «начальником (военных) кораблей царя», восстановить «дом жизни», пришедший к тому времени в запустение. По надписи Уджагорресента можно представить себе, каким было это учреждение до нашествия Камбиса.
«Снабдил я их (то есть учёные учреждения) всякими книжными (!?) людьми из сыновей (именитых) мужей – не было там сына ничтожного (человека). Отдал я их под руку всяких знатоков... Приказало его величество давать им всякую добрую вещь по желанию, чтобы творили они всякую свою работу. Снарядил я их всякими благами, всем потребным им, что (значится) в писании, согласно состоянию их прежде. Сотворило его величество это затем, что знало благодетельность этого мастерства (для того), чтобы животворить всякого, кто в болезни, чтобы устанавливать имена всех богов, храмы их, жертвы божеские их, руководить празднествами их вечно».
{Таким образом, высшее учёное учреждение пеклось не только о врачебном искусстве, но и о храмовых делах. Доступ в «высокородный» круг учёных для «худородных» был заказан: наука считалась достоянием одних верхов общества.}
Большим спросом в это время пользовался энциклопедический словник писца «дома жизни» Аменемипета, своего рода терминологический обзор тогдашнего мира, составленный в конце Нового царства. От времени XXI – XXII династий до нас дошло несколько неполных списков этого сочинения. Беззастенчивое ограбление и притеснение простых людей достигли уже тогда таких размеров, что даже нравоучительная письменность, например, «поучение» писца Аменемипета, - вероятно, ливийского времени {IX – VIII вв. до н. э. (XXII – XXIII династии)}, - принуждена была уделять значительное внимание общественным злоупотреблениям [смотри: 5, т. I, с. 586 - 587].
Среди папирусов, найденных в Египте, учёные обнаружили сильно повреждённый свиток с текстом и после прочтения его уцелевшей части пришли к выводу, что этот документ представляет собой своеобразное учебное пособие для школьников (учеников школ писцов), живших в Египте 2 200 лет назад. Ученикам полагалось знать имена знаменитых законодателей (в их числе упоминается уже знакомый нам Солон Афинский), живописцев, скульпторов, архитекторов {среди них названы создатели храма Артемиды в Эфесе (Херсифрон и его сын Метаген, Пеонит и Деметрий) и Галикарнасского мавзолея (архитекторы Пифей и Сатир; скульпторы Леохар, Скопас, Бриаксид и Тимофей)}. Также школьники обязаны были знать самые большие острова, горы, реки и... семь чудес света.
Обычай собирать при своём дворе уже прославившихся поэтов и учёных издавна существовал у греческих правителей. Полководцу Птолемею, сыну Лага, после гибели Александра Великого достался «в наследство» Египет с основанной Александром новой столицей - Александрией. Город быстро стал центром средиземноморской торговли, что обеспечило ему широкую известность и благосостояние. Самым богатым кварталом был Брухейон – квартал дворцов и царских гробниц. В настоящее время эта часть города, по мнению учёных, находится под осадками и наносами морского дна.
Географ Страбон оставил дошедшее до нас подробное описание всех достопримечательностей города, в котором царские дворцы и роскошные общественные здания составляли треть застроенной территории. Дворцы были соединены между собой садами и парками. Здесь же, по Страбону, находилась и гробница Александра Македонского, тело которого было привезено из Вавилона, где он умер [323 г. до н. э.] и погребено царём Птолемеем I (которого после коронации прозвали  Сотером) (правил с 323 по 283 гг. до н. э.). Поместив тело Александра в золотой саркофаг и построив великому завоевателю великолепную гробницу, Птолемей этим желал подчеркнуть, что считает себя преемником Александра. Птолемей, положивший основание египетской державе Птолемеев, решил возвеличить блеск и популярность своего государства путём привлечения в столицу всех сколько-нибудь выдающихся учёных и поэтов своего времени. Именно с этой целью им и был создан Мусейон – специальное учреждение при храме Муз в Александрии, где учёные и поэты могли жить полностью за счёт государства, освобождённые от всех забот, и заниматься творчеством и научными исследованиями.
В греческой мифологии насчитывалось девять Муз, богинь – покровительниц искусств и наук: Клио – муза истории, Урания – муза астрономии, Мельпомена – муза трагедии, Талия – муза комедии, Терпсихора – муза танцев, Эрато – муза любовных песен, Каллиопа – муза эпической поэзии, Полигимния – муза религиозных песнопений, Эвтерпа – муза лирической поэзии.
Знаменитые учёные и поэты жили в здании Мусейона, встречались за совместными трапезами и на прогулках в великолепных садах Мусейона. Они беседовали, обменивались опытом, вели научные споры. Царская казна также предоставляла в распоряжение учёных деньги для изготовления специальных инструментов и приборов. Для сбора различных научных материалов, подтверждения опытов отпускались большие средства на специальные экспедиции. Не только богатые возможности для проведения дорогостоящих исследований привлекали в Мусейон множество учёных со всего эллинского мира, но и возможность ознакомиться с бесценными сокровищами Александрийской библиотеки, в которой было собрано (по некоторым оценкам) около 500 тысяч свитков.
Рассказывают, что когда царь Птолемей II Филадельф попросил у афинян рукописи трагедий великих драматургов – Софокла, Эсхила и Еврипида – на время, чтобы писцы сняли с них копии, то афинские граждане в качестве залога потребовали с царя 15 талантов. Птолемей II заплатил этот залог и предпочёл не возвращать рукописи. Так они и остались в хранилищах Александрийской библиотеки.
Известно, что при Птолемее II в Египте на греческий язык была переведена еврейская Библия, и этот перевод широко распространился не только в иудейских общинах различных стран, но и за пределами этих общин.
Во главе библиотеки стоял всегда какой-либо известный учёный или поэт. Долгое время хранителем библиотеки был замечательный географ и математик Эратосфен. Он был приглашён в Александрию в качестве воспитателя Птолемея IV [умер в 203 г. до н. э.] и одновременно занял должность хранителя библиотеки, сменив на этом посту своего учителя, известного учёного и поэта Каллимаха. За время своего пребывания хранителем Александрийской библиотеки Каллимах [370 - 240 гг. до н. э.] составил обстоятельное описание находившихся в ней рукописей и составил первый каталог греческих писателей. Эта работа потребовала большого количества времени, однако Каллимах урывками писал полные учёной мифологии изящные стихотворения, содержащие поэтические объяснения обычаев и преданий. Его поэтический стиль пользовался большим успехом в высших кругах придворного общества, а потому к нему пришли слава и признание среди ценителей александрийской поэзии. Ему принадлежит ряд гимнов, из которых наиболее известен гимн «Волосы Береники» - льстивое произведение в честь жены царя Птолемея III: прядь волос прекрасной царицы, по словам поэта, была взята на небеса и засияла там в виде нового созвездия (в наше время это «Волосы Вероники»).
Раб, ученик, а затем вольноотпущенник Каллимаха – Истр, автор историко-антикварных, историко-религиозных, грамматических сочинений, был признан в античности как Истр Александрийский [смотри: 2, с. 53].
Эратосфен (Киренский) [около 276 - 194 или 193 гг. до н. э.], глава Александрийской библиотеки [с 246 г. до н. э.] в Мусейоне занимался хронологией, астрономией (описанием созвездий вместе с соответствующими мифами), филологией (исследованием древней комедии), философией (диалог «Платоник») и музыкой. От его сочинений до нас дошли только отрывки. В области математики Эратосфен дал известный способ нахождения простых чисел (так называемое Эратосфеново решето), построил прибор для решения задачи об удвоении куба (мезолябий) и занимался изучением средних величин. Эратосфен заложил основы математической географии («География», «О ветрах», «Об измерении Солнца», «Об измерении Земли»); ему принадлежит и первое измерение дуги земного меридиана. Для проведения своего знаменитого эксперимента по вычислению радиуса Земли Эратосфен совершил поездки на остров Родос и в город Сиену, где и произвёл ряд астрономических наблюдений. При измерении окружности Земли и её диаметра Эратосфен допустил сравнительно небольшую ошибку (против действительной длины земной оси ошибка составила всего 75 км).
«Во II веке до н. э. жил и работал один из величайших астрономов древнего мира – Гиппарх, родом из Вифинии. Гиппарх сделал несколько важнейших открытий. Он составил большой каталог звёзд (до тысячи звёзд значительной величины), открыл явление предварения (прецессии) равноденствия. Как на образец точности его вычислений, можно указать на вычисление лунного месяца, продолжительность которого, по Гиппарху, равна 29 суткам 12 часам 44 минутам 3,5 секундам, тогда как действительная величина больше этого значения на одну секунду. Гиппарх первый воспользовался широтой и долготой для определения положения различных пунктов на Земле, ввёл усовершенствованные методы вычисления, разрабатывал сферическую тригонометрию. Вся последующая астрономия древнего мира использовала идеи, вычисления и методы Гиппарха. Он же определил с большой точностью расстояние от Земли до Солнца и до Луны, открыл в 134 году до н. э. новую звезду в созвездии Скорпиона. Однако в вопросе о положении Земли в мировом пространстве он, в противоположность Аристарху, примыкал к традиционным взглядам и поддерживал идею геоцентризма» [5, т. II, с. 335].
Изобретатель Герон Александрийский [II - I вв. до н. э.] построил устройство, которое по сути дела являлось самой настоящей паровой машиной. Он создавал различные автоматы и сложные механизмы, действовавшие автоматически при помощи горячего воздуха или пара. Герон создал «театр автоматов», где поставил длинную пьесу со сценами сражения на море и большим числом действующих лиц. По заказу жрецов Герон изготовил сложный механизм, который действовал таким образом, что, когда зажигался огонь на алтаре, следом сами собой открывались тяжёлые двери храма. Этот механизм был установлен в храме египетской богини Исиды, покровительницы плодородия, материнства и здоровья, чтобы поражать молящихся зрелищем «божественного чуда». Храм Исиды находился на мысе Лохий, к востоку от острова Фароса. На скале, возвышавшейся на восточном берегу Фароса был воздвигнут известным архитектором Состратом Книдским Александрийский маяк, поражавший современников как невиданное чудо и названный в числе «семи чудес».
В Александрии учёный- математик Дионисий изобрёл полибол – автоматически действующую катапульту, прообраз современного пулемёта: эта машина осыпала неприятеля дождём камней [смотри: 37, с. 10 - 11, с. 106 - 110].
«Однако наряду с новыми открытиями во II - I веках до н. э. всё яснее сказывается упадок эллинистической культуры. Большое распространение получают псевдонауки: астрология, магия, алхимия, сулившие людям знание будущего, исцеление от болезней, обладание богатством. Представление о тайных знаниях, доступных только посвящённым, связывалось с именем Гермеса, «Трижды величайшего». В процессе отождествления египетских богов с греческими имя Гермеса присваивается египетскому богу Тоту – богу письма, который якобы научил людей наукам и искусствам. С именем Гермеса-Тота стали связывать различные культурные открытия. Уже в III веке до н. э. тождество Гермеса и Тота было признано официально. В учении о Гермесе и в астрологии сливаются воедино идеи мистического учения о «симпатии», соединяющей самые различные существа и тела, старинные мифологические представления, произвольные домыслы и сложные наукообразные вычисления... На основании старинных приёмов и рецептов химических реакций создаётся фантастическая теория превращения простых металлов в драгоценные, возникает алхимия. В медицине наряду с рецептами, основанными на трезвых наблюдениях, на большом накопленном опыте, практикуется применение заговоров, заклинаний, ношение амулетов и прочее» [5, т. II, с. 335 - 336].
Когда ещё не было мусейонов, философы, или «стремящиеся к мудрости», добывали средства к жизни, кто как мог. Да и позднее не всем удавалось жить в благополучии (тому же Тимону Флиунтскому пришлось в жизни много бедствовать).
«Теофраст в своём «Мегарике» рассказывает, что Диоген {Синопский} понял, как надо жить в его положении, когда поглядел на пробегавшую мышь, которая не нуждалась в подстилке, не пугалась темноты и не искала никаких мнимых наслаждений… {Всякое} место было ему одинаково подходящим и для еды, и для сна, и для беседы. Поэтому он говаривал, что афиняне сами позаботились о его жилище, и указывал на портик Зевса {на афинской агоре (главная площадь)} и на Помпейон {склад утвари для торжественных процессий у Дипилонских ворот в Афинах}» [2, VI 22 - 23].
«Нуждаясь в деньгах, он просил друзей не «дать ему деньги», а «отдать его деньги». Рукоблудствуя на глазах у всех, он приговаривал: «Вот кабы и голод можно было унять, потирая живот!» [2, VI 46].
В своё время Диоген «на вопрос, что есть в жизни горестного, … ответил: «Старость в нищете» [2, VI 51].
Ему пришлось хлебнуть в жизни всего и нищеты тоже.
«Когда… {Диоген} плыл на корабле в Эгину, его захватили в плен пираты во главе со Скирпалом; они увезли его на Крит и продали в рабство. На вопрос глашатая, что он умеет делать, он сказал: «Властвовать людьми» – и добавил, указав на богато одетого коринфянина – это был… Ксениад: «Продай меня этому человеку: ему нужен хозяин». Ксениад купил его, отвёл в Коринф, приставил его воспитателем к своим сыновьям и доверил ему всё хозяйство. И Диоген повёл его так, что хозяин повсюду рассказывал: «В моём доме поселился добрый дух». Клеомен в сочинении под заглавием «О воспитании» говорил, будто ученики хотели выкупить Диогена, но он обозвал их дураками, ибо не львам бывать рабами тех, кто их кормит, но тем, кто кормит, - рабами львов, потому что дикие звери внушают людям страх, а страх – удел рабов» [2, VI 74 - 75].
Ксениад, купивший Диогена, своими рассказами о его добродетели, о его словах и делах возбудил интерес и любовь к Диогену раба Монима, к хозяину которого ходил Ксениад. Моним (его хозяин был коринфским менялой) притворился сумасшедшим и стал перемешивать на меняльном столе мелкую лихву с серебряными деньгами (как бы подражая Диогену в его юные годы), пока хозяин не отпустил его на волю. Моним явился к Диогену, стал следовать ему и кинику Кратету и в итоге превратился в философа Монима Сиракузского [смотри: 2, VI 82 - 83].
«Один циник попросил у Антигона талант, Антигон отвечал, что талант больше того, сколько следует просить цинику. Получив отказ, последний попросил динарий. Антигон ответил, что это меньше того, сколько прилично дать царю. Подобная уловка в высшей степени неблагородна. Антигон нашёл средство не давать ни того, ни другого: по поводу динария он принял в соображение царское достоинство, по поводу таланта - звание циника, - тогда как мог дать и динарий, как цинику, и талант, как царь» (Сенека: Римские стоики) [12, с. 13739].
Насколько тонко и со знанием психологии подходили философы к каждому своему ученику, можно привести много примеров. Мы обратимся к Кратету. «Кратет, …, фиванец. Он тоже был одним из славнейших учеников Пса (хотя Гиппобот и говорит, будто он учился не у самого Диогена {Синопского}, а у Брисона Ахейского») [2, VI 85].
«{Метрокл из Маронеи был} слушателем у Феофраста, но по слабости своей однажды во время занятий испустил ветер {пукнул} и от огорчения затворился дома, решив уморить себя голодом. Узнав об этом, Кратет пришёл к нему без зову, нарочно наевшись волчьих бобов, и стал его убеждать, что по всему смыслу он не сделал ничего дурного, - напротив, чудом было бы, если бы он не предоставил ветрам их естественный выход; а под конец он взял и выпустил ветры сам, чем и утешил Метрокла: подобное исцелилось подобным. С этих пор Метрокл стал его слушателем и выказал немалые способности в философии» [2, VI 94].
К Метроклу присоединилась его сестра Гиппархия.
«Она полюбила и речи Кратета, и его образ жизни, так что не обращала внимания ни на красоту, ни на богатство, ни на знатность своих женихов: Кратет был для неё всё. Она даже грозила родителям наложить на себя руки, если её за него не выдадут. Родители позвали самого Кратета, чтобы он отговорил их дочь, - он сделал всё, что мог, но не убедил её. Тогда он встал перед нею, сбросил с себя, что было на нём, и сказал: «Вот твой жених, вот его добро, решайся на это: не быть тебе со мною, если не станешь тем же, что и я». Она сделала свой выбор: оделась так же, как и он, и стала сопровождать мужа повсюду, ложиться с ним у всех на глазах и побираться по чужим застольям» [2, VI 96 - 97].
Однажды на пиру у Лисимаха она с помощью софизма «сокрушила» самого Феодора по прозвищу Безбожник [смотри: 2, VI 97].
Имя «Феодор» и прозвище «Безбожник», как бы противопоставлены друг другу, так как имя «Theodoros» - производное от слова «бог».
Феодор Безбожник, в современной литературе - Фёдор Атеист - греческий философ [IV в. до н. э.], родом из Кирены, представитель киренской школы, в философии склонялся к скептицизму. В области этики, в отличие от Аристиппа, Фёдор учил, что мотивом поступков, высшим благом и целью жизни должны быть не кратковременные чувственные наслаждения, а длительная душевная удовлетворённость, радость, связанная преимущественно с познанием, разумением или мудростью. Поэтому мудрость есть благо, а отсутствие её – зло. Удовольствие и страдание, по Феодору, занимают среднее положение между мудростью (добром) и глупостью (злом), но в зависимости от обстоятельств и отношения к ним они могут стать и тем и другим.
Фёдор Атеист считал, что мудрец не нуждается в друзьях, дружбе и долге, а также в отечестве, так как отечеством является весь мир. В сочинении «О богах», от которого до нас дошло лишь название, Фёдор Атеист отрицал бытие богов, или, во всяком случае, отвергал народные представления о богах [смотри: 17, т. 5, с. 308].
Кратер и Гиппархия встретились с Феодором Безбожником у Лисимаха, когда последний владел Фракией [306 - 281 гг. до н. э.] и Македонией [288 - 281 гг. до н. э.], а при его дворе были посольства правителей. Феодор находился при дворе как посол Птолемея (владыки Египта) [смотри: 2, с. 616].
Аристипп из Кирены, «занимаясь софистикой, … первым из учеников Сократа начал брать плату со слушателей {за что Аристотель и причислил его к софистам [2, с. 507, примеч. 81]} и отсылать деньги учителю. Однажды, послав ему двадцать мин, он получил их обратно, и Сократ сказал, что демоний {божественный внутренний голос}, запрещает ему принимать их: действительно, это было ему не по душе» [2, II 65].
«Кто-то привёл к … {Аристиппу} в обучение сына; Аристипп запросил пятьсот драхм. Отец сказал: «За эти деньги я могу купить раба!» – «Купи, - сказал Аристипп, - и у тебя будет целых два раба» [2, II 72].
«Когда преподавание принесло ему много денег, Сократ спросил его: «За что тебе так много?» А он ответил: «За то же, за что тебе так мало» [2, II 80].
Аристипп и Диоген Синопский одно время оказались вместе: тиран Сиракуз Дионисий Младший пригласил их к своему двору (вероятно, между 346 и 343 гг. до н. э.).
«На вопрос Дионисия, почему философы ходят к дверям богачей, а не богачи - к дверям философов, … {Аристипп} ответил: «Потому что одни знают, что им нужно, а другие не знают» [2, II 69].
«Однажды он просил у Дионисия денег, тот заметил: «Ты ведь говоришь, что мудрец не ведает нужды. – «Дай мне денег, - перебил Аристипп, - а потом мы разберём этот вопрос» - и, получив деньги: «Вот видишь, я и вправду не ведаю нужды» [2, II 82].
«Когда Дионисий плюнул в него, он стерпел, а когда кто-то начал его за это бранить, он сказал: «Рыбаки подставляют себя брызгам моря, чтобы поймать мелкую рыбёшку; я ли не вынесу брызг слюны, желая поймать большую рыбу?»
Однажды, когда он проходил мимо Диогена {называвшего Аристиппа царским псом [смотри: 2, II 66]}, который чистил себе овощи, тот, насмехаясь, сказал: «Если бы ты умел кормиться вот этим, тебе не пришлось бы прислуживать при дворах тираннов». – «А если бы ты умел обращаться с людьми, - ответил Аристипп, - тебе не пришлось бы чистить себе овощи» [2, II 68].
Точно такой же «обмен любезностями» приписывается также кинику Метроклу и Феодору Безбожнику [330 - 270 гг. до н. э.], ученику Аристиппа [смотри: 2, II 102 - 103].
«Тому, кто обвинял его за то, что он ушёл от Сократа к Дионисию, {Аристипп} возразил: «Но к Сократу я приходил для учения, к Дионисию – для развлечения» [2, II 80].
«Аристипп ежегодно проводил дни праднеств Посейдона с Лаидой на Эгине. Когда слуга порицал его, говоря, что «ты, мол, даёшь ей столько денег, а она даром спит с Диогеном-киником», он отвечал:
-- Я много дарю Лаиде для того, чтобы самому пользоваться ею, а не для того, чтобы не пользовались другие.
Диоген сказал ему: -- Ты, Аристипп, спишь с публичной женщиной. Что ж, или становись киником, как я, или брось её! Тогда Аристипп спросил: -- Скажи, Диоген, ведь тебе не кажется нелепым жить в доме, где жили другие?
-- Нет, конечно, -- отвечал тот.
-- Ну, а плыть на корабле, на котором уже многие плавали?
-- Тоже нет.
-- Стало быть, нет ничего зазорного и в том, чтобы спать с женщиной, которая у многих побывала в руках! (Афиней, Пир софистов: Аристипп, Диоген и гетера Лаида)» [23, с. 468].
Аристипп [умер после 366 г. до н. э.] начал заниматься философией как софист, но впоследствии стал на родине основателем школы киренаиков (киренской школы) или гедоников (от hedone -- удовольствие).
«Мудрецы учат, Калликл, - замечает Сократ, - что небо и землю, богов и людей объединяют общение, дружба, порядочность, воздержанность, справедливость, по этой причине они и зовут нашу Вселенную «порядком» («космосом»), а не «беспорядком», друг мой, и не «бесчинством». Ты же, мне кажется, несмотря на всю свою мудрость, ты не замечаешь, как много значит и меж богов и меж людей равенство, - я имею в виду геометрическое равенство, - и думаешь, будто надо стремиться к превосходству над остальными» (Платон {!?}. «Горгий»...) [Цит. по: 20, с. 43].
Сократ говорил: «Не ясно ли теперь, что вследствие знания себя люди испытывают много хорошего и вследствие ложных представлений испытывают много дурного. Человек, знающий себя, знает и то, что для него будет хорошо, и различает то, что может сделать и чего не может» (Ксенофонт. Воспоминания о Сократе...); [Цит. по: 20, с. 18 - 19].
Подобное суждение есть и у Диогена Лаэрция, когда он ведёт рассказ об учениях стоиков (и Зенона Китийского): «кто добродетелен, тот и в умозрении, и в поступках знает, что он должен делать. А «что должен делать» – это значит: что выбирать, что терпеть, чего держаться, что распределять; и если он иное делает избирательно, иное терпеливо, иное с распределением, иное с выдержкой, то он и будет и разумен, и мужествен, и справедлив, и здравомыслен…» [2, VII 126].
«Что вы предпочитаете, - спросил Сократ, - иметь ли души разумных существ или неразумных?»
- «Разумных».
- «Но испорченных или неиспорченных?»
- «Неиспорченных».
- «Почему же вы не стремитесь к ним?»
- «Мы обладаем ими».
- «Почему же вы тогда спорите и препираетесь?» (Аврелий: Римские стоики) [12, с. 15130].
«Сократ на вопрос Пердикки, почему он не едет к нему, ответил: «Чтобы не погибнуть самым постыдным образом», т.е., воспользовавшись одолжением, не иметь возможности отплатить тем же» (Аврелий: Римские стоики) [12, с. 15128].
У тирана Никокреонта на Кипре едва не попал в беду за свои вольные речи Менедем из Эретреи (с острова Эвбеи). Менедем, человек знатный, но бедный, занимающийся зодчеством, по мнению других, театральной живописью, или тем и другим, случайно посетил Платона в Академии и был так пленён им, что позабыл, куда стремился; бывший там же Асклепиад Флиунтский увлёк его, и они оказались в Мегарах, где вместе слушали Стильпона, а из Мегар отплыли в Элиду и там примкнули к Анхипилу и Мосху из школы Федона. Школа эта до этого называлась элидской, а с той поры – эретрейской, по отечеству Менедема. К учителям из Платоновой и Ксенократовой школы Менедем относился с презрением, зато восхищался Стильпоном; когда у него спросили мнение о Стильпоне, он только и ответил, что это – истинно свободный человек.
Царь Кипра устраивал ежемесячное празднество и вместе с другими философами пригласил Менедема и его друга Асклепиада Флиунтского; но Менедем сказал: «Если такие сборища – благо, то праздновать надо ежедневно; если нет – то не надо и сегодня». Тиран ответил, что только этот день у него и свободен, чтобы слушать философов; на это Менедем во время жертвоприношения ещё суровее возразил, что философов надо слушать во всякий день. Они оба погибли бы, если бы какой-то флейтист не дал им возможности уйти; и потом, на корабле среди бури, Асклепиад сказал, что искусство флейтиста их спасло, а искусство Менедема погубило [смотри: 2, II 126 - 130].
«О том, что в старину {относительно II века до н. э., когда Афинеем были написаны эти строки} члены ареопага вызывали в суд и наказывали тех, кто жил беспутно и не по средствам, рассказывают в своих историях Фанодем, Филохор и многие другие. Так вызвали философов Менедема и Асклепиада, когда те были молоды и бедны, и спросили их, как это они ухитряются, проводя целые дни в обществе философов и при этом не имея никакого имущества, сохранять крепость тела. Обвиняемые просили пригласить в суд одного мельника; тот явился и показал, что они каждую ночь приходят к нему на мельницу и там мелют, получая за это две драхмы на обоих. Судьи удивились и присудили им почётную награду в двести драхм (Афиней, Пир софистов: О вмешательстве суда в частную жизнь граждан)» [23, с. 458].
«Между мудростью и благоразумием Сократ не находил различия: он признавал человека вместе и мудрым и благоразумным, если человек, понимая, в чём состоит прекрасное и хорошее, руководится этим в своих поступках и, наоборот, зная, в чем состоит постыдное, избегает его. В ответ на дальнейший вопрос, считает ли он умными и воздержными тех, кто знает, что должно делать, но поступает наоборот, он сказал: «Столь же мало, как неумных и невоздержных: все люди, думаю я, делая выбор из представляющихся им возможностей, поступают так, как находят всего выгоднее для себя. Поэтому кто поступает неправильно, тех я не считаю ни мудрыми, ни благоразумными». Сократ утверждал также, что и справедливость, и всякая другая добродетель есть мудрость. Справедливые поступки и вообще все поступки, основанные на добродетели, прекрасны и хороши. Поэтому люди, знающие, в чём состоят такие поступки, не захотят совершить никакой другой поступок вместо такого, а люди незнающие не могут их совершать, и даже если пытаются совершить, то впадают в ошибку. Таким образом, прекрасные и хорошие поступки совершают только мудрые, а немудрые не могут, и даже если пытаются совершить - впадают в ошибку. А так как справедливые и вообще все прекрасные и хорошие поступки основаны на добродетели, то из этого следует, что и справедливость, и всякая другая добродетель есть мудрость» (Ксенофонт: Сократические сочинения) [12, с. 3581-3582].
Мнение Антисфена о добродетели и мудрости: «Человека можно научить добродетели. Благородство и добродетель – одно и то же. Достаточно быть добродетельным, чтобы быть счастливым: для этого ничего не нужно, кроме Сократовой силы. Добродетель проявляется в поступках и не нуждается ни в обилии слов, ни в обилии знаний. Мудрец ни в чём и ни в ком не нуждается, ибо всё, что принадлежит другим, принадлежит ему. Безвестность есть благо, равно как и труд. В общественной жизни мудрец руководится не общепринятыми законами, а законами добродетели. Он женится, чтобы иметь детей, притом от самых красивых женщин; он не будет избегать и любовных связей – ибо только мудрец знает, кого стоит любить» [2, VI 10 - 11].
«Слова Антисфена: «Делать добро и пользоваться в то же время дурной славой - в этом есть нечто царственное» (Аврелий: Римские стоики) [12, с. 15036].
«Феофраст, расценивая различные проступки (поскольку такая расценка возможна с обычной точки зрения), замечает как истинный философ, что проступки, содеянные по влечению, более тяжки, чем проступки, содеянные под влиянием гнева. Ведь гневающийся, отвращаясь от разума, испытывает, повидимому, какую-то горечь и тайное сокрушение, прегрешающий же по влечению, не будучи в силах устоять перед соблазном наслаждения, проявляет, повидимому, в своих проступках большую распущенность и изнеженность. Правильно поэтому и достойно философии, Феофраст решил, что большего порицания заслуживает проступок, сопряжённый с наслаждением, нежели сопряжённый с горем» (Аврелий: Римские стоики) [12, с. 14942].
«Постоянно думай о смерти различного рода людей, посвятивших себя различным занятиям, принадлежавших к всевозможным племенам, и дойди таким образом до Филистиона, Феба, Ориганиона. Затем перейди к другим классам. И нам придётся отправиться туда же, куда отошло столько красноречивых ораторов, столько знаменитых философов, как Гераклит, Пифагор, Сократ, столько героев древности, а за ними столько военачальников и тиранов, затем Евдокс, Гиппарх, Архимед и другие люди, даровитые, возвышенного образа мыслей, трудолюбивые, искусные, уверенные в себе, и даже такие обличители тщеты и мимолётности человеческой жизни, как Менипп и ему подобные. Все они - помни об этом - уже давно лежат в земле. Что в этом ужасного для них? А что для тех, имена которых уже совсем позабыты? Лишь одно действительно ценно: прожить жизнь, блюдя истину и справедливость и сохраняя благожелательность по отношению к людям лживым и несправедливым» (Аврелий: Римские стоики) [12, с. 15022].
Платон вопрошал:
« - Для справедливого человека нашлись бы у богов соответствующие награды?      
- По моему мнению, да.
- А что же со стороны людей? Не так ли обстоит дело, если считаться с действительностью: несправедливые люди при всей их ловкости действуют как те участники забега, которые в один конец бегут хорошо, а на дальнейшее их не хватает; сперва они бегут очень резво, а под конец делаются посмешищем и, не добившись венка, уходят с поникшей головой и повесив нос. Между тем подлинные бегуны достигают цели, получают награды и увенчиваются венками: не так ли большей частью случается и с людьми справедливыми? Каждый поступок этих людей, то, как они обращаются с другими, и весь их образ жизни вызывают в конце концов уважение со стороны других - вот в чём состоит эта награда» (Платон: Сочинения) [12, с. 3398-3399].
Античные философы много говорили о добродетели, хотя определить, что каждый подразумевает под этим понятием, почти невозможно. Это и понятно. Вспомним, как определял, что есть человек, такой «великий» философ, как Платон. Даже в наше время дать исчерпывающее определение многим философским и прочим терминам весьма затруднительно. Это касается и понятиям добра и зла, добродетели. Для ориентации Читателя в понимании добродетели древними «мудрецами» приводим определения из современной энциклопедии.
Под добродетелью понимается человеческое качество, желательное с точки зрения того или иного религиозно-мистического учения. Обычно, в список добродетелей входят как социально поощряемые качества (такие, как милосердие, скромность, щедрость), так и специфические свойства, связанные с религиозным учением (твёрдость в вере, аскетизм, соблюдение заповедей и т. д.).
В христианстве добродетели делятся на «природные» (обусловленные врождёнными человеческими наклонностями) и «теологические» (предписанные исключительно христианам как особый дар Божий). Добродетельными называют «жизнь и поведение, соответствующие принципам нравственности». Семь добродетелей противопоставляются семи смертным грехам. Вместе они образуют четырнадцать основных моделей поведения. Природные добродетели иногда называют кардинальными добродетелями (от латинского «стержень»); это благоразумие, сдержанность, стойкость и справедливость. Автором этой классификации считается Сократ; её можно встретить в трудах Платона и Аристотеля. Позднеримские и христианские моралисты (например, Амвросий, Августин и Фома Аквинский) считали, что этот список является суммой всей античной этики и выражает её высший нравственный идеал. Христианство ввело три теологических добродетели: вера, надежда и любовь. Их классификация принадлежит апостолу Павлу: «А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь, но любовь из них больше» (I Коринфянам. 13. 13).
Согласно христианскому учению, теологические добродетели не являются врождёнными. Они дарованы Богом верующим через Христа. В христианской этике любовь (или милосердие), которая отсутствовала в списке «языческих» добродетелей, стала основным мерилом нравственного совершенства [смотри: 30, с. 185].
Хрисипп из Сол (слушатель Зенона из Кития и Клеанфа) «во II книге «О средствах к жизни», размышляя, по его словам, на какие средства жить мудрецу, пишет: «А зачем ему добывать средства к жизни? Если для того, чтобы жить, то ведь жизнь безразлична; если для наслаждения, то и оно безразлично; если для добродетели, то добродетель сама довлеет для счастья. Смехотворны и сами источники этих средств к жизни. Брать у царя? Тогда придётся ему подчиняться. Пользоваться дружбой? Тогда дружба покупалась бы за деньги. Жить мудростью? Тогда мудрость сдавалась бы внаймы» [2, VII 189].
Зенон Китийский «для своей глиняной бутылочки {в которой, по обычаю того времени, носили масло для притираний}… сделал полую крышку, положил туда деньги и всюду с ними ходил, чтобы иметь под рукой всё для нужд своего учителя Кратета» [2, VII 12].
«{Зенон} при всей своей приверженности к философии… был слишком скромен для кинического бесстыдства. Поэтому Кратет, чтобы исцелить его от такого недостатка, дал ему однажды нести через Керамик горшок чечевичной похлёбки; а, увидев, что Зенон смущается и старается держать её незаметно, разбил горшок у него в руках своим посохом – похлёбка потекла у Зенона по ногам, он бросился бежать, а Кратет крикнул: «Что ж ты бежишь, финикийчик? Ведь ничего страшного с тобой не случилось!» [2, VII 3].
Может быть, после этого случая Зенон и покинул Кратета?
«Было у него, по рассказам, когда он приехал в Элладу, более тысячи талантов, и он отдавал их в рост {то есть, ссужал под проценты} корабельщикам... {Зенон также оказался}... одним из вкладчиков на восстановление бани {в Афинах}…» [2, VII 12 - 13].
Учеником Зенона-стоика был Антигон II Гонат, сын Деметрия Полиоркета, царя Македонии в 283 - 240 годах до нашей эры.
Сократу принадлежат изречения:
«Человеку невозможно быть мудрым во всём. Следовательно, что кто знает, в том он и мудр» [Цит. по: 20, с. 19].
«Нет ничего сильнее знания, оно всегда и во всём пересиливает и удовольствия, и всё прочее» (Платон {!?}. «Протагор»...); [Цит. по: 20, с. 29].
«Те, кто подлинно предан философии, заняты, по сути вещей, только одним – умиранием и смертью» (Платон {!?}. «Федон»...); [13, с. 126].
«Эмпедокл однажды сказал… {Ксенофану}, что невозможное дело – найти мудреца». «Конечно, - ответил Ксенофан, - ведь нужно самому быть мудрецом, чтобы признать мудреца» [2, IX 20].
И, действительно, М. Л. Гаспаров упоминает о том, что в древности был широко известен «рассказ о том, как абдериты сочли Демокрита сумасшедшим и пригласили Гиппократа, чтобы его лечить, а Гиппократ, побеседовав с ним, объявил абдеритам, что Демокрит не только здоров, но и мудр» [смотри: 2, с. 540].
Именно после этой случайной встречи и началась дружба между великим философом и непревзойдённым врачом.
При зарождении этических и философских идей в древнем мире «умствующие люди» становились известными преимущественно по своим близким к пословицам, кратким и, как правило, императивным (повелительным) «сентенциям» («гномам») на темы «житейской мудрости», но отличающихся от фольклорных пословиц подчёркнутым авторским характером и стремлением к отвлечённым формулировкам этических принципов.
Сам тип «семи мудрецов» имеет индоевропейские и древневосточные корни: в Вавилоне и Древней Индии тоже определяли и «закрепляли» «семь мудрецов». Даже созвездие северного полушария, известное на Западе под именем «Малая Медведица», на Востоке (Индия) почтительно называют «Семью мудрецами».
В Древней Греции, повидимому, уже в VI веке до н. э. название «семь мудрецов» закрепилось за группой исторических лиц (главным образом политических деятелей 1-й половины VI века до н. э.). Состав «семи мудрецов», так же как атрибуция (определение признаков) отдельных изречений в различных источниках варьируются [смотри: 3, с. 602].
Вот что пишет о мудрецах Диоген Лаэрций:
«А обо всех семи мудрецах – именно здесь уместнее всего упомянуть о них – имеются вот какие известия. Дамон Киренский в сочинении «О философах» обличает всех, но этих семерых в особенности. Анаксимен сообщает, что все они занимались и стихотворством. Дикеарх полагает, что они не были ни мудрецами, ни философами, а просто умными людьми и законодателями. Архетим Сиракузский записал их беседу у Кипсела {тирана Коринфа (около 600 года до н. э.), отца Периандра, одного из семи мудрецов}, при которой ему самому случилось быть; Эфор говорит о беседе у Креза {легендарно богатого лидийского царя (560 - 546 годы до н. э.), эллинофила}, при которой не было, однако, Фалеса; а некоторые относят эту встречу к Всеионийскому празднику {Паниониям, справлявшимся близ Милета двенадцатью ионийскими городами в честь Посидона (Посейдона)} или в Коринфе, или в Дельфах. Высказывания их также передаются разноречиво и приписываются разным по-разному, например: Лакедемонский Хилон промолвил мудрое слово: "Лишку – ни в чём! Хорошо то, что блюдёт свой предел" [2, I 40 - 41].
По Диогену Лаэрцию, «мудрецами почитались следующие мужи: Фалес, Солон, Периандр, Клеобул, Хилон, Биант, Питтак; к ним причисляют также Анахарсиса Скифского, Мисона Хенейского, Ферекида Сиросского, Эпименида Критского, а некоторые и тиранна Писистрата. Вот кто были мудрецы» [2, I 12 - 13].
Список мудрецов Диогена Лаэрция не единственный. Многие философы пытались определить: кто же мудрее всех или найти некую «градацию» мудрости. Поэтому существуют и другие «списки» мудрецов.
«Спорят даже о том, сколько … {мудрецов} было» [2, I 41].
Согласно Диогену Лаэрцию, «Дикеарх сообщает, что нет разногласий только о четверых - это Фалес, Биант, Питтак, Солон; а троих оставшихся нужно выбирать из шестерых, перечисляемых далее, - это Аристодем {Спартанский}, Памфил, Хилон Лакедемонский, Клеобул, Анахарсис, Периандр; кое-кто добавляет ещё Акусилая Аргосского, сына Каба или Скабра.
Наконец, Гермипп {III век до нашей эры} в книге «О мудрецах» называет семнадцать человек, из которых по-разному выбирают семерых: это Солон, Фалес, Питтак, Биант, Хилон, Мисон, Клеобул, Периандр, Анахарсис, Акусилай, Эпименид, Леофант, Ферекид, Аристодем, Пифагор, Лас Гермионский, сын Хармантида или Сисимбрина (или Хабрина, как пишет Аристоксен), и Анаксагор.
А у Гиппобота в «Перечне философов» перечисляются: Орфей, Лин, Солон, Периандр, Анахарсис, Клеобул, Мисон, Фалес, Биант, Питтак, Эпихарм, Пифагор» [2, I 41 - 42].
Деметрием Фалерским в IV веке до н. э. был составлен канон «семи мудрецов», в котором он к неизменному «ядру» (Фалес, Биант из Приены, Питтак из Митилены, Солон Афинский) добавил Клеобула из Линда, Периандра из Коринфа и Хилона из Лакедемона. Деметрий Фалерский имел в своём распоряжении самый древний из сохранившихся сборников изречений «семи мудрецов». Образцы «гном» (сентенций) из собрания Деметрия Фалерского (авторство во всех случаях условно): «мера – лучше всего» (Клеобул), «ничего слишком» (Солон), «поручись – и беда тут как тут» (Фалес), «что возмущает тебя в ближнем – того не делай сам» (Питтак), «большинство людей – дурны» (Биант), «наслаждения смертны, добродетели бессмертны» (Периандр).
Год (582/581 до н. э.), в который, согласно Деметрию Фалерскому, «семеро были названы мудрецами», совпадает с первым зарегистрированным годом Пифийских игр (в честь Аполлона в Дельфах): «состязание в мудрости», на котором (предположительно) выбирались «семь мудрецов», может быть, лучше всего объяснил бы синтез (соединение) древней восточной персонифицированной мифологической традиции и конкретных исторических лиц [смотри: 3, с. 602].
По сообщению Диогена Лаэрция, Деметрий Фалерский составил и «Перечень архонтов», в котором утверждается, что «семеро получили именование мудрецов» при афинском архонте Дамасии (в 582 - 580 гг. до н. э.), стремившемся к тирании» [смотри: 2, I 22, с. 567].
О «семи мудрецах» писал Андрон Эфесский в сочинении «Треножник».
«Общеизвестен рассказ о том треножнике, который был выловлен рыбаками и который граждане Милета посылали от мудреца к мудрецу. Рассказывают, что несколько ионийских юношей сторговались купить у милетских рыбаков, что вытащит их сеть. Сеть вытащила треножник {изготовленный из бронзы}, и о нём возник спор; наконец, милетяне послали в Дельфы {в прорицалище храма Аполлона}, и бог дал такое вещание:
Отпрыск Милета, меня ты спросил о треножнике Феба?
Вот мой ответ: треножник тому, кто в мудрости первый!
Треножник поднесли Фалесу; он передал его другому мудрецу, тот – третьему и так далее до Солона; а тот заявил, что первый в мудрости - бог, и отослал треножник в Дельфы {может быть, на этом самом треножнике восседала жрица-прорицательница}» [2, I 27 - 28].
Феб (греч. - «блистающий») - другое имя бога Аполлона.
Очевидно, что «общеизвестный рассказ» о треножнике – позднейшее канонизированное сказание о том, каким образом составился «список» мудрецов. Другие авторы повествуют об этом иначе.
Меандрий Милетский: «Некий аркадянин Бафикл оставил чашу, завещав: Отдать её тому, кто в мудрецах лучший. Её поднесли Фалесу, она обошла всех и вернулась к Фалесу, а он отослал её Аполлону Дидимейскому, написав при этом, по словам Каллимаха {в «Ямбах»}, так:
Принёс царю Неелевых мужей, Фебу,
Меня, Фалес, по чести заслужив дважды; в прозе же так:
«Фалес Милетский, сын Эксамия, - Аполлону Дельфинийскому свою дважды заслуженную между эллинами награду». А носил эту чашу от мудреца к мудрецу Фирион, сын Бафикла (об этом пишет Элевсий в книге «Об Ахилле» и Алексон Миндский в IX книге «О мифах»)» [2, I 28 - 29].
Храм Аполлона Дельфинийского (но не Дельфийского!) находился в Дидимах, близ Милета (Малая Азия).
«Неелевы мужи» - это милетяне, названные так по имени легендарного основателя Милета – Нелея, сына Кодра, древнего афинского царя [смотри: 2, с. 501, примеч. 36].
Каллимах [370 - 240 гг. до н. э.], как уже было сказано, - крупнейший поэт александрийской школы, возглавлявший Александрийскую библиотеку, создавший первй каталог греческих писателей [смотри: 2, с. 573].
«А в сочинении «Треножник» Андрон говорит, что жители Аргоса объявили треножник наградой мудрейшему из эллинов; он был присуждён Аристодаму Спартанскому, но тот уступил его {спартанскому эфору} Хилону. Этот Аристодам упоминается и у Алкея {поэта с острова Лесбоса} вот каким образом: Так молвил Аристодам разумное в Спарте слово:
В богатстве – весь человек {пословица, которую с именем Аристодама упоминает ещё поэт Пиндар};
Кто добр, но убог, - ничтожен.
А некоторые сообщают, что это Периандр {тиран Коринфа} отправил груженый корабль к Фрасибулу {своему другу, тирану Милета}, и, после того как этот корабль потерпел крушение в косских водах {то есть у острова Кос напротив приморского города Книда (Малая Азия) - родины Евдокса Книдского}, рыбаки вытащили из моря треножник. Впрочем, Фанодик {(II в.?), историк острова Делоса} говорит, что треножник был найден в аттических водах, доставлен в город {Афины} и по решению народного собрания послан Бианту {из города Приены (Малая Азия), рядом с городом Милетом – родиной Фалеса}; а почему Бианту – об этом будет сказано в его жизнеописании» [2, I 30 - 31].
Историк Фанодик сообщает, будто Биант выкупил из плена мессенских девушек, взятых в плен спартанцами при завоевании Мессении {соседствующей со Спартой (Пелопоннес)} в середине VII века до н. э. (когда шла вторая Мессенская война), воспитал их как дочерей, дал приданое и отослал в Мессению к их отцам. Прошло время, и когда в Афинах... рыбаки вытащили из моря бронзовый треножник с надписью «мудрому», то перед народным собранием выступили эти девушки (так говорит Сатир) или их отец (так говорят другие, в том числе и Фанодик), объявили, что мудрый – это Биант, и рассказали о своей судьбе.
Треножник послали Бианту; но Биант, увидев надпись, сказал, что мудрый – это Аполлон, и не принял треножника; а другие (в том числе и Фанодик) пишут, что он посвятил его Гераклу в Фивах, потому что сам был потомком тех фивян, которые когда-то основали Приену» [2, I 82 - 83].
По существу, сам факт «взять на учёт» «мудрецов» («пересчитать» их) говорит о намерении архонтов Афин (иначе – «властителей») поставить под свой контроль мудрых людей и их «мудрствования», дабы направлять их в благоприятном для властителей направлении. «Дурной пример заразителен»: многие стали «пересчитывать» умных людей и определять «кто мудрее» (Гермипп, например, предлагал выбирать «семерых мудрецов» из списка семнадцати мудрых). До «назначения» «семи мудрецов» властители и философы сосуществовали более или менее обособленно (и в какой-то мере независимо) друг от друга, но с момента, когда сами властители занялись («озаботились») «ранжированием» мудрецов, противоборство (во многом незримое) свободомыслия и рабской покорности духа начало превращаться в открытую борьбу за независимость и свободу мнений.
При этом «властители» стали претендовать на роль «мудрецов», а философы начали вырабатывать концепции, согласно которым «властителями» должны были становиться «мудрецы».
Дошли до нашего времени и скептические мнения некоторых древних философов по этому поводу. Так, тот же «Дикеарх {учёный, ученик Аристотеля и Теофраста, автор культурно-исторического сочинения «Жизнь Эллады» и других трудов}, как уже упоминалось, полагал, что они {«мудрецы»} не были ни мудрецами, ни философами, а просто умными людьми и законодателями...» [смотри: 2, I 40].
«Одному только мудрому принадлежит всё, и нет ему нужды с трудом оберегать своё достояние. У него нет ни послов, которых надо посылать за моря, ни лагерей, которые надо устраивать на неприятельских берегах, ни войск, которые нужно располагать в удобных укреплениях; нет надобности ни в легионах, ни в отрядах конницы. Подобно тому как бессмертные боги в покое правят своим царством и с безмятежных высот наблюдают за своими делами, так и этот последний (мудрец) бесшумно выполняет свои обязанности, как бы обширны они ни были, и свысока взирает на человеческий род, будучи сильнее и превосходнее всех... Если философы и не поступают всегда так, как говорят, то всё-таки они приносят большую пользу тем, что они рассуждают, что они намечают нравственные идеалы. А если бы они и действовали согласно своим речам, то никто не был бы счастливее их. Но и так нельзя относиться с пренебрежением к благородным словам и к людям, воодушевлённым благородными помыслами» (Сенека: Римские стоики) [12, с. 14038, с. 14097].
Интересно мнение о греческих мудрецах А.Ф. Лосева: «все эти «мудрецы» – это люди часто весьма стойкие, принципиальные, даже государственные деятели, но почти всегда настойчивые, упрямые и жестокие, мудрость которых неизвестно в чём и заключается, по Диогену, а уж об их философии и сам Диоген не заговаривает» [2, с. 24].
И дальше: «смесь бытовых и банальных изречений с кровавыми преступлениями и противоестественными браками, большой жизненный опыт, остроумие и бесстрашная самоотверженность - это действительно остаётся для нас чем-то непонятным, особенно когда вся эта противоестественная смесь получает название мудрости. Конечно, мы тут не понимаем чего-то очень важного» [2, с. 26].
Наши рассуждения об уме и мудрости, об учёности и философии могут увести далеко от темы нашего рассказа. «Присмотримся» к Солону, которого « ... Диоген ставит очень высоко» [смотри: 2, с. 25].
Солон проявил себя настолько ярко во время войны Афин с Мегарами за остров Саламин, что только за одно это прослыл мудрецом по всей Аттике, потому что «демонстрация» мудрости (или ума?) произошла на глазах всех жителей Афин, была им понятна и имела к тому же исключительно полезный для них практический результат. Коротко об этой истории.
Мегары – центр области Мегарида, расположенный западнее аттического порта Элевсин и афинского порта Пирей, владели островом Саламин, который запирал вход и выход в пирейские бухты. Мегарцы препятствовали провозу хлеба в Афины, и городу грозил голод. Богатые афиняне не нуждались в заморской торговле, поэтому в Афинах существовал закон, запрещавший поднимать в народном собрании вопрос о войне за Саламин под страхом смертной казни.
«Солона возмутил подобного рода унизительный запрет. Учитывая воинственное настроение аристократической молодёжи, ждавшей только повода для войны, он пошёл на следующую хитрость. Прикинувшись помешанным, он вышел на рынок, стал на колени и продекламировал заранее сочинённую им элегию «Саламин».
В элегии Солон призывал афинян возобновить войну за Саламин. Агитация Солона возымела своё действие, закон был отменён, и началась война с Мегарами {около 600 г. до н. э.}, ведение которой было поручено самому Солону» [4, с. 63 - 64].
У Диогена Лаэрция: «Солон, притворившись сумасшедшим, в венке ворвался на площадь, огласил перед афинянами через вестника свою волнующую элегию о Саламине и этим возбудил в них такой пыл, что они тотчас пошли войною на мегарян и благодаря Солону одержали победу. Строки, более всего воспламенившие афинян, были такие:
Лучше бы мне позабыть об Афинах, оставить отчизну,
Лучше бы родиной мне звать Фолегандр и Сикини,
Чтобы за мною вослед худая молва не летела:
Вот из Аттики трус, вот саламинский беглец!
и затем:
На Саламин! Поспешим и сразимся за остров желанный,
Чтобы с отчизны стряхнуть горький и тяжкий позор.
Он же убедил афинян захватить и Фракийский Херсонес» [2, I 46 - 47].
У греков было принято надевать венки по случаю всякой праздничной радости. Солон, притворяясь сумасшедшим, надел венок по случаю поражения в войне.
Фолегандр и Сикини – очень маленькие острова в Эгейском море [смотри: 2, с. 502, примеч. 54 и 55].
По Плутарху, Солон стал во главе афинского войска, вместе с ним оказался и будущий тиран Писистрат. В это время на аттическом мысе против острова Саламин афинские женщины справляли праздник в честь богини Деметры. Солон приказал своим воинам переодеться в женское платье, спрятав оружие под одеждой, а сам послал на Саламин перебежчика, который посоветовал мегарцам взять в плен афинянок. Те поддались на обман и высадились на берег Аттики. Внезапно из засады на них напал отряд под предводительством Писистрата. Афиняне одержали победу и заняли остров Саламин. Однако война продолжалась, и для заключения мирного договора обе стороны решили обратиться к посредничеству Спарты – наиболее сильного в то время греческого государства [смотри: 21, с. 36].
И в этом, уже «дипломатическом» конфликте, ещё отчётливее проявилась мудрость Солона, он вышел из него с триумфом. Солон сослался на свидетельство гомеровской поэмы «Илиада» (лат. «Ilias»), которую, как и другие поэмы Гомера (нам известна и «Одиссея», лат. «Ulixias»), ценили все греки.
Кстати, Диоген Лаэрций так пишет о Солоне: «Песни Гомера он предписал читать перед народом по порядку: где остановится один чтец, там начинать другому; и этим Солон больше прояснил Гомера, чем Писистрат (как утверждает Диевхид в V книге «О Мегарах»), - главным образом в тех стихах, где говорится: «Но мужей, населяющих град великолепный, Афины...» {Гомер, «Илиада»} и далее» [2, I 57].
Диоген Лаэрций отдаёт первенство Солону в «прояснении» поэм Гомера, однако именно тирану Писистрату приписывается организация первой записи полного и связного текста гомеровских поэм; то «чтение по порядку», которое описывает Диоген Лаэрций, Элиан («Пёстрые рассказы») возводит к сыну Писистрата, Гиппарху [смотри: 2, с. 502, примеч. 63].
Во времена Гомера, как это явствует из «Илиады», Саламин находился под властью Афин и «чтобы стало ясно, что Саламин приобретён не только силою, но и по праву, … {Солон} раскопал там несколько могил и показал, что мёртвые лежат в них головою на восток, по афинскому обычаю, и сами гробницы обращены на восток. Надписи на гробницах высечены с упоминанием демов, как водится у афинян» [2, I 48].
Дем – в переводе с греческого значит: «селение» – административная единица в Аттике.
Пятеро спартанских судей, заслушав обе стороны, присудили Саламин афинянам. Имя Солона прославилось по всей Аттике [смотри: 21, с. 35 - 37].
Расскажем кратко о некоторых «делах» и «словах (высказываниях)» «мудрых» из «списка» «семи мудрецов» Деметрия Фалерского, дабы Читатель смог сам убедиться, хотя бы в их житейской мудрости.
ФАЛЕС или ТАЛЕС (лат. THALES) МИЛЕТСКИЙ [640 или 625 - 547 гг. до н. э., согласно малодостоверным расчётам Аполлодора], древне-греческий мыслитель, по преданию (уже у Платона) - один из семи мудрецов; по Аристотелю – родоначальник наиболее ранней греческой философии и, следовательно, всей античной и развившейся из неё европейской философии и науки. Согласно традиции, Фалес считается также основателем греческой астрономии и геометрии. Он происходил из знатного финикийского рода города Милета (Малая Азия). Диоген Лаэрций сообщает при этом такую «деталь»:
«В Милете он был записан в число граждан, когда явился туда вместе с Нелеем, изгнанным из Финикии... Когда при афинском архонте Дамасии… семеро {Фалес, Солон, Периандр, Клеобул, Хилон, Биант, Питтак} получили именование мудрецов, …{Фалес} получил такое имя первым (так говорит Деметрий Фалерский в «Перечне архонтов»)» [смотри: 2, I 22].
По преданию, Фалес путешествовал по странам Востока, многому научился у египетских жрецов и вавилонских халдеев. Из приписываемых Фалесу сочинений до нас ничего не дошло. Фалес опирался на отдельные теокосмогонические (греч. theos – бог + греч. kosmogonia – происхождение мира) идеи-образы Гомера («Илиада») и Гесиода («Теогония»), но отбросил мифологическое олицетворение явлений и сил природы. Обоснованный Фалесом взгляд на мир заключался в том, что всё многообразие явлений и вещей было сведено им к единой основе (первостихии или первоначалу), которой Фалес считал «влажную природу», воду. По Фалесу, всё возникает из воды и в неё же превращается. Фалес развивал мысль об одушевлённости (гилозоизме) и божественности первоначала: «мир одушевлён и полон богов». Как и для представителей ионийской школы «божественное» для Фалеса тождественно с природным (материальным) первоначалом (водой). Божеством он называл «то, что не имеет ни начала, ни конца», то есть беспредельное. Вслед за Гомером, Фалес мыслил душу в виде тонкого (эфирного) вещества. Душа как активная (чувствующая) сила и вместе с тем как носитель разумности и справедливости причастна к божественному (разумному и прекрасному) строю вещей. Фалес использовал достижения древне-восточной науки (египтян, вавилонян и финикинян) и сделал ряд выдающихся открытий [смотри: 17, т. 5, с. 301].
«По свидетельству Плутарха, основатель милетской материалистической школы Фалес был в Египте и «выучился у египтян считать воду началом и источником всего». Солон, Платон, Анаксимандр, Демокрит, Пифагор также побывали в Египте и учились у египетских жрецов» [29, с. 72].
Диоген Лаэрций пишет: «Началом всего … {Фалес} полагал воду, а мир считал одушевлённым и полным божеств» [2, I 27].
И больше о «воде» и о таком мире у Диогена Лаэрция ни слова. Это насторожило и А.Ф. Лосева:
«Так же странно звучит утверждение Диогена Лаэрция, и притом опять-таки случайное, среди множества естественнонаучных материалов о Фалесе, что «началом всего он полагал воду, а мир считал одушевлённым и полным божеств» (I 27). Что мир оказывался у Фалеса одушевлённым и полным божеств, в этом нет ничего философского, а это типичное и исконное мифологическое представление. Но при чём тут вода, и почему она является «началом», и как понимать эту воду, и притом как понимать её «начальность», - об этом в изложении Фалеса у Диогена Лаэрция ни слова. Эта неожиданная фалесовская вода «бьёт» каждого историка философии как обухом по голове. Вероятно, если Фалес и учил о воде, то всё-таки у него была какая-нибудь, хотя бы и наивная, аргументация для этого. Но ни о какой такой аргументации у Диогена опять-таки ни слова» [2, с. 20].
По Аристотелю, Фалес Милетский первопричиной считал воду, полагая её божественной, ибо она «не имеет ни начала, ни конца».
В Библии, в 1-й Книге Бытия стоит: «Земля была безвидна и пуста и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою».
Вода, море понимаются как стихия, хаос, согласно тому, как сказано в Книге Исайи: «Шумят они, как шумит море. Рёв племён! Они ревут, как ревут сильные воды. Ревут народы, как ревут сильные воды».
В индийской мифологии вода – порождение ночи и хаоса, нечто неупорядоченное, предшествующее всякому упорядочиванию [смотри: 16, с. 311].
По другому источнику: «жрецы Гелиополя {Египет} объявляли первоосновой мира первобытные воды Нун… {то} есть, какое-то материальное начало» [29, с. 56].
На наш взгляд, обстоятельство, на которое указывает Лосев, возможно, объясняется тем, что сами «заимствователи» чужих трудов (египетского происхождения), в частности, Фалес, в некоторых идеях и положениях, содержащихся в них, не могли разобраться. Так что «уникальным» и «провидческим явлением» скорее нужно называть «догадки» египетских жрецов (или знания восточного происхождения), учитывая современные данные науки о свойствах будто бы «обыкновенной» «воды».   
Город с греческим названием Гелиополь («Город Солнца») - это город Северный Он в южной части Дельты, на рубеже Нижнего и Верхнего Египта (в 12 км к северо-востоку от современного Каира), против древней столицы Египта – Мемфиса.
Северный Он являлся центром почитания бога солнца Ра. Само солнце почиталось во многих образах, связанных с мифологической обработкой представлений о движении солнца в течение дня (как восходящее солнце – Хепри, как дневное светило – Ра, как вечернее солнце – Атум, как видимый солнечный диск – Атон и других).
Южный Он находился в Фиванском номе, на левом берегу Нила, в 25 км к югу от Фив, которые египтяне называли и Нут-Амон («Город Амона»). Слово «Нил» греческого происхождения; древнеегипетское название Нила – просто «Река»; другим названием Нила было слово «Хапи». По представлениям египтян, Нил вытекал из потустороннего мира, из пещеры в скалах у первых порогов.
«Амарнский реформатор» Аменхетеп IV (Эхнатон) ввёл новый культ единого государственного бога – Атона, и, в соответствии с древнейшими верованиями, теперь уже не Амон, но «Атон создал Реку в преисподней и заставляет её выходить из скал...».
По учению гелиопольской школы жрецов, Нун – первобытные воды, из которых вышла «Великая девятка богов» и поднялся первобытный холм земли.
«Великая девятка [богов]» - эннеада девяти богов: бог солнца – Ра-Атум, его дети – Шу (воздух) и Тефнет (влага), дети последних – Геб (земля) и Нут (небо), дети Нут – Осирис, Исида, Сет, Нефтида [смотри: 38, с. 81, с. 253 - 254, с. 258].
По «Библейской энциклопедии», город Он (на коптском и древнеегипетском это солнце, свет) или Илиополь – один из древнейших городов на свете. При посещении этого города Страбоном, он уже находился в развалинах. По Иосифу, этот город был отдан семейству Иакова, когда оно прибыло для жительства в Египет, и известно, что дочь верховного жреца была выдана замуж за Иосифа. Здесь также во времена Птолемея Филадельфа некий Оний Иудей получил позволение построить храм, подобный Иерусалимскому, в котором долгое время собирались для молитвы иудеи-эллины. Илиопольские жрецы составляли богатую и учёную касту. Пифагор и Платон некогда занимались под их руководством. В настоящее время здесь виднеются только большие рвы и валы с бесчисленными обломками и кусками мрамора, гранита, глины и т. п., несколько остатков сфинкса и обелиска из красного гранита в 68 футов высоты, покрытого иероглифами. На этом обелиске ещё уцелела следующая надпись:
«Хор – жизнедатель, - царь покорного народа, господин верхнего и нижнего Египта» [смотри: 39, с. 532 - 533].
Плутарх Херонейский в труде «Об Исиде и Осирисе» разъясняет, что имели ввиду древние египтяне под «первобытными водами Нун». Плутарх, основываясь на египетских надписях, «называет Осириса богом первородной влаги {очевидно, понимая под «первородной влагой» сперму} и олицетворением Нила... Осирисом считается у них вся влажная первостихия; её они считают причиной возникновения и сущностью семени» [смотри: 25, с. 137].
Это значит, что «первостихией»  египетские жрецы полагали и сперму - «влажный» секрет человеческой железы, дающий жизнь (как продолжение рода), и «Реку» («Нил») - её воды, несущие жизнь (как обеспечение существования) всем обитателям нильской долины [смотри: 25, с. 181 - 182].
«{Фалес} первый объявил душу бессмертной...{что говорил и поэт Херил}. Он первый нашёл путь Солнца от солнцестояния до солнцестояния; он первый (по мнению некоторых) объявил, что размер солнца составляет одну семьсот двадцатую часть [солнечного кругового пути, а размер луны – такую же часть] лунного пути. Он первый назвал последний день месяца «тридесятым». Он первый, как говорят иные, стал вести беседы о природе… {Фалес}, научившись у египтян геометрии, первый вписал прямоугольный треугольник в круг. Впрочем, иные, в том числе Аполлодор-исчислитель, приписывают это Пифагору; … говорят, {Фалес}… открыл продолжительность года и разделил его на триста шестьдесят пять дней, … Иероним говорит, будто {Фалес}… измерил высоту пирамид по их тени, дождавшись часа, когда наша тень одной длины с нами».   
«Учителей он не имел, если не считать того, что он ездил в Египет и жил там у жрецов… Жил он и у Фрасибула, милетского тиранна {тиран был его покровителем}» [2, I 24, 25, 27].
«Жил он при Крезе, для которого отклонил течение Галиса, чтобы {царь Крез с войском имел возможность} перейти реку без мостов» [2, I 38].
По Геродоту: Фалес отводным каналом разделил течение Галиса (пограничной реки между Лидией и Мидией) надвое и этим понизил в ней уровень воды [смотри: 2, с. 501, примеч. 47].
«Во время борьбы с лидийским царем Фалес убеждал соединить все города Ионии в одно государство таким образом, чтобы впредь каждый город составлял только одну из общин этого государства. И когда началось персидское завоевание, Биант Приенский советовал всем ионийцам сообща выселиться и, водворившись на дальнем западе, осуществить то, что посоветовал Фалес» (Дройзен И.Г. История эллинизма) [12, с. 17454-17455].
Фалес предсказал солнечное затмение 22-го мая 585 года до нашей эры [смотри: 2, c. 501, примеч. 28].
Между Лидией и Мидией шестой год шла война.
«Закончилась она 28-го мая 585 года до нашей эры {в первоисточниках даты солнечного затмения немного разнятся} битвой при реке Галисе. В этот день происходило предсказанное милетским философом Фалесом солнечное затмение. Как пишет Геродот, «день внезапно превратился в ночь». Потрясённые этим явлением враждующие стороны, гласит легенда, поспешили заключить мир при вавилонском посредничестве» [5, т. I, с. 511].
«А Евдокс Книдский и Еванф Милетский утверждают, что {лидийский царь} Крез дал одному из своих ближних золотой кубок, чтобы вручить его мудрейшему из эллинов, и тот вручил его Фалесу. Кубок обошёл всех до Хилона; Хилон спросил пифию, кто выше его мудростью, и бог назвал Мисона... {последователи Евдокса включают Мисона в «перечень» мудрецов вместо Клеобула, Платон (!?) в «Протагоре» -- вместо Периандра}. Вот что сказал о... {Мисоне} пифийский бог {Оракул}:
Есть, говорю я, Мисон, рождённый в Хене на Этне,
Лучше нежели ты, снаряжённый пронзительной мыслью, --
а с вопросом к богу приходил Анахарсис {скиф-философ}.
А Клеарх и платоник Даимах утверждают, что чаша Креза была послана Питтаку и уже от него пошла по мудрецам» [2, I 29 - 30]. 
«По одному мнению, от... {Фалеса} не осталось ни одного сочинения, - ибо приписываемая ему «Судоводная астрономия» принадлежит, говорят, Фоку Самосскому. (А Каллимаху он был известен как открыватель Малой Медведицы…).
По другому же мнению, он написал только две книги: «О солнцестоянии» и «О равноденствии», считая остальное непостижимым» [2, I 23].
Говорят также, будто однажды старуха вывела его наблюдать звёзды, а он свалился в яму и стал кричать о помощи, и старуха ему сказала:
«Что же, Фалес? Ты не видишь того, что под ногами, а надеешься познать то, что в небесах?»
{Применённый к Фалесу популярный фольклорный сюжет (и одна из басен Эзопа) – о старухе, захотевшей наблюдать звёзды, и звездочёте, свалившемся в яму, - встречается и у Платона {!?} в диалоге «Теэтет» [смотри: 2, с. 501, примеч. 42].}
Как астроном он известен и Тимону {Флиунтскому}, который в «Силлах» хвалит его так:
Между семью мудрецами Фалес – мудрец-звездоведец.
В писаниях его (по словам Лобона Аргосского) не менее 200 стихотворных строк. А на статуе его надпись такая:
Град ионийский Милет воскормил и воздвигнул Фалеса,
В мудрости старшего всех, в звёзды вперяющих ум [смотри: 2, I 34].
От Фалеса сохранилось много приписываемых ему изречений (гном), в том числе знаменитое «Познай самого себя».
Основные положения учения Фалеса Аристотель передал нам из третьих рук [смотри: 3, с. 713].
«Фалес прожил семьдесят восемь лет (или, по словам Сократа, девяносто)… » 
«Умер Фалес, глядя на гимнастические состязания, от жары, жажды и старческой слабости. На гробнице его написано:
Эта гробница мала, но слава над ней необъятна:
В ней пред тобою сокрыт многоразумный Фалес».
«А изречения его известны такие:
Древнее всего сущего – бог, ибо он не рождён.
Прекраснее всего – мир, ибо он творение бога.
Больше всего – пространство, ибо оно объемлет всё.
Быстрее всего – ум, ибо он обегает всё.
Сильнее всего – неизбежность, ибо она властвует всем.
Мудрее всего – время, ибо оно раскрывает всё.
Он сказал, что между жизнью и смертью нет разницы. – «Почему же ты не умрёшь?» – спросили его. «Именно поэтому», - сказал Фалес» [2, I 35 - 37, 39].
В новое время первых греческих естествоиспытателей и натурфилософов из Милета (Иония, западное побережье Малой Азии) -- Фалеса, Анаксимандра и Анаксимена -- объединили под условным названием «Милетской школы», относящейся к периоду от начала VI века до н. э. до 494 года до н. э., когда город Милет был разрушен персами. Социально-исторический фон Милетской школы определяют, с одной стороны, крито-микенское прошлое милетской культуры и её связи с древними восточными цивилизациями (Лидия, Вавилон, Персия, Египет); с другой стороны, -- колонизационная практика (более 90 колоний, согласно Плинию) и мощное торгово-ремесленное развитие Милета. Занимаясь астрономией (в том числе навигационной) и географией (в том числе картографией), математикой и метеорологией, представители Милетской школы включали эти темы в более широкий космографический и космогонический контекст, создав в результате первую (письменно зафиксированную) немифологическую картину мира. Хотя названия трактатов Анаксимандра и Анаксимена «О природе», вероятно, позднейшего происхождения, сам термин «природа» (фюсис) в более конкретном употреблении (например, «природа звёзд»), возможно, фигурировал в этих сочинениях и уже с V века до н. э. считался ключевым для понимания сущности новой науки и её отличия от мифа. Непосредственно к милетскому кружку учёных в конце VI века до н. э. принадлежал выдающийся географ и историк Гекатей Милетский, автор первого географо-этнографического трактата «Периэгеза» и «Генеалогий», содержавших рационалистическую критику генеалогических мифов. Гекатей Милетский усовершенствовал географическую карту Анаксимандра [смотри: 3, с. 370].
ХИЛОН [V в. до н. э.], лакедемонянин (спартанец).
«Сосикрат говорит, что он первым стал эфором в архонтство Евфидема – именно он учредил должность эфоров при царях, тогда как Сатир утверждает, что это сделал Ликург {спартанский царь}» [2, I 68].
Эфором Хилон был в 560 - 557 или в 556 - 553 годах до н. э. «Эфорами назывались ежегодно сменяемые коллегии правителей в Спарте, архонтами – в Афинах … » [2, с. 502, примеч. 71].
«Говорят, в старости он признался, что не знает за собою ни единого противозаконного поступка за всю жизнь, а сомневается только в одном: когда судили его друга, он осудил его по закону, но товарища своего уговорил его оправдать; так он услужил и закону, и дружбе».
«А умер он (по словам Гермиппа) в Писе, приветствуя своего сына после олимпийской победы в кулачном бою, от избытка радости и от старческого слабосилия; и все, кто был на празднествах, с честью предали его земле… А на изваянии его написано вот что:
Этого мужа взрастила себе копьеносная Спарта –
Был из семи мудрецов в мудрости первым Хилон».   
«Вот его предписания. Сдерживай язык, особенно в застолье.
Не злословь о ближнем, чтобы не услышать такого, чему сам не порадуешься.
Не грозись: это дело бабье.
К друзьям спеши проворнее в несчастье, чем в счастье.
Брак справляй без пышности.
Мёртвых не хули.
Старость чти.
Береги себя сам.
Лучше потеря, чем дурная прибыль: от одной горе на раз, от другой навсегда.
Чужой беде не смейся.
Кто силён, тот будь и добр, чтобы тебя уважали, а не боялись.
Хорошо начальствовать учись на своём доме.
Языком не упреждай мысль.
Обуздывай гнев.
Гадательству не перечь.
На непосильное не посягай.
Не спеши в пути.
Когда говоришь, руками не размахивай – это знак безумства.
Законам потворствуй.
Покоем пользуйся».
Известны и такие его изречения: «На вопрос, что отличает людей с воспитанием от людей без воспитания, он ответил: «Подаваемые надежды».
А на вопрос, что трудно, - «Хранить тайну; не злоупотреблять досугом; терпеть обиду» [2, I 69 - 73].
«Познай самого себя» - это изречение Хилона начертано на храме Аполлона в Дельфах (наряду с афоризмом афинянина Солона – «Ничего сверх меры») [20, с. 11].
ПИТТАК [? – 570 г. до н. э.] из Митилены (остров Лесбос).
Питтак «имел жену, знатнее себя – сестру Драконта, - высокомерно презиравшую его» [2, I 81].
Расцвет Питтака приходится на 612 год до н. э., в этом же году он низложил лесбосского тиранна Меланхра. Около 607 года до н. э. началась война Афин с Митиленами из-за Ахилентиды. Питтак, начальствуя над митиленянами, вступил в единоборство с Фриноном (олимпийским победителем-пятиборцем) – предводителем афинян и одержал победу. Тяжбу афинян с митиленянами за землю потом решал Периандр {один из «семи мудрецов» и тиран Коринфа}, который и отдал её афинянам.
В 590 году до н. э. в Митиленах установилась тирания Питтака (на десять лет) [смотри: 2, I 74; 2, с. 611].
Питтак «… умер, … прожив более семидесяти лет, в глубокой старости».
Афоризмы Питтака:
«С неизбежностью и боги не спорят».
«Хорошо делать, что делаешь».
«Человека выказывает власть».
«Победы должны быть бескровными».
«Что благодатно. – «Время».
«Что скрыто. – «Будущее».
«Что надёжно. – «Земля».
«Что ненадёжно. – «Море».
«Он говорил: дело умных – предвидеть беду, пока она не пришла, дело храбрых – управляться с бедой, когда она пришла».
«Истинно добрым трудно стать – завет Питтака» [2, I 76 - 79].
По другим источникам: «Благородным (esthlos) быть нелегко».
БИАНТ ПРИЕНСКИЙ [VII в. до н. э.], из Приены (Иония, морской залив шириной около 20 км разделяет Приену и Милет). Бианта из Приены Сатир считает первым из «семи мудрецов». Есть рассказ, что когда Алиатт {царь Лидии} осаждал Приену, то Биант раскормил двух мулов и выгнал их в царский лагерь, - и царь поразился, подумав, что благополучия осаждающих хватает и на их скотину. Он пошёл на переговоры и прислал послов – Биант насыпал кучи песка, прикрыл его слоем зерна и показал послу. И узнав об этом, Алиатт заключил, наконец, с приенянами мир. Вскоре затем он пригласил Бианта к себе. «Пусть Алиатт наестся луку» (то есть пусть он поплачет), - ответил Биант».
Биант умер в глубокой старости после выступления в суде с речью в чью-то защиту. «Закончив речь, он склонил голову на грудь своего внука; сказали речь от противной стороны, судьи подали голоса в пользу того, за которого говорил Биант; а когда суд распустили, то Биант оказался мёртв на груди у внука».
«Жизнь, говорил он, надо размеривать так, будто жить тебе осталось и мало, и много; а друзей любить так, будто они тебе ответили ненавистью, - ибо большинство людей злы». «На вопрос, что трудно, он ответил: «Благородно перенести перемену к худшему». «На вопрос, что человеку сладко, он ответил: «Надежда». «На вопрос, какое занятие человеку приятно, он ответил: «Нажива». «Большинство – зло» [смотри: 2, I 82 - 88].
Бианту Приенскому часто приписывается изречение: «Omnia mea mecum porto» («всё своё ношу с собой»), которое принадлежит Стильпону из Мегар [смотри: 2, с. 508].
КЛЕОБУЛ [V – IV вв. до н. э.] из Линда, а, по словам Дурида, из Карии.
«Некоторые сообщают, что род свой он возводил к Гераклу, что отличался силой и красотой, что был знаком с египетской философией».
«Он говорил, что нужно услужать друзьям, чтобы укрепить их дружбу, и врагам, чтобы приобрести их дружбу, - ибо должно остерегаться поношения от друзей и злоумышления от врагов. Кто выходит из дома, спроси сперва зачем; кто возвращается домой, спроси с чем. Далее он советовал упражнять тело как следует; больше слушать, чем говорить; больше любить знание, чем незнание; язык держать в благоречии; добродетели будь своим, пороку – чужим; неправды убегай; государству советы давай наилучшие; наслаждением властвуй; силой ничего не верши; детей воспитывай; с враждой развязывайся. С женой при чужих не ласкайся и не ссорься: первое – знак глупости, второе – бешенства. Пьяного раба не наказывай: покажешься пьян. Жену бери ровню, а возьмёшь выше себя – родня её будет над тобой хозяйничать. Над осмеиваемыми не тешься – наживёшь в них врагов. В счастье не возносись, в несчастье не унижайся. Превратности судьбы умей выносить с благородством.
Скончался он в преклонном возрасте, семидесяти лет. Надпись ему такая:
О мудреце Клеобуле скорбит великою скорбью
Линд, отчизна его, в море вознесшийся град».
Изречение его: «Лучшее - мера» [2, I 89 - 93].
ПЕРИАНДР [? - 584 г. до н. э.], «коринфянин из Гераклова рода. Женой его была Лисида (которую он звал Мелиссой), дочь Прокла, эпидаврского тирана… (Аркадии); от неё у него было два сына: Кипсел и Ликофрон. Младший - толковый, а старший – слабоумный. Жену свою он убил в припадке гнева, ударив её, беременную, то ли ногою, то ли брошенною скамейкой, потому что поверил наговорам своих наложниц, которых впоследствии сжёг живыми. А сына своего Ликофрона, тосковавшего по матери, он сослал в Керкиру. Потом, уже достигнув старости, он послал за сыном, чтобы передать ему свою власть, но керкиряне успели его умертвить. Разгневанный Периандр отослал сыновей керкирян в евнухи к царю {Лидии} Алиатту; но когда корабль достиг Самоса, они бросились просить убежища в храме Геры, и были спасены самосцами. А Периандр скончался от огорчения, и было ему восемьдесят лет. Сосикрат говорит, что он умер на сорок один год раньше Креза {сына Алиатта}… Геродот в I книге сообщает, что он был другом-гостеприимцем Фрасибула, милетского тирана».
«{Периандр} первым завёл телохранителей и путём переворота установил тиранническую власть…, а тиранном он был сорок лет» [2, I 96 - 98].
Приход к власти («расцвет») Периандра Коринфского падает на период 628 - 625 годы до н. э. [смотри: 2, с. 611].
«Некоторые говорят, будто он не хотел, чтобы его могила была известна, и поэтому измыслил вот какую хитрость. Двум юношам он велел ночью выйти по указанной дороге и первого встречного убить и похоронить; потом велел четверым выйти за ними следом, убить их и похоронить; а потом ещё большему отряду выйти за четверыми. После этого он сам вышел навстречу первым двум и был убит. На пустой его гробнице коринфяне написали так:
В лоне приморской земли сокрыл Периандрово тело
Отчий город Коринф, златом и мудростью горд».
«Сотион, Гераклид и Памфила (в V книге «Записок») утверждают, что Периандров было два: один – тиранн, другой – мудрец, родом из Амбракии. Неанф Кизикийский к этому добавляет, что они были близкие родственники. Аристотель утверждает, что мудрецом был коринфянин, а Платон это отрицает».
«Это им сказано: «Ничего не делай за деньги: пусть нажива печётся о наживе» и «В усердии – всё» [2, I 96 - 99].
АНАХАРСИС [VI в. до н. э.], скиф, сын скифского царя, по матери – эллин.
«Изобрёл он, как уверяют некоторые, якорь и гончарное колесо» [2, I 105].
В Афины он прибыл в архонтство Евкрата и сразу явился к Солону, став его другом, и прожил в Афинах с 588 по 584 год до н. э. [смотри: 2, с. 611].
«По прошествии времени Анахарсис воротился в Скифию; но там по великой его любви ко всему греческому он был заподозрен в намерении отступить от отеческих обычаев, и погиб на охоте от стрелы своего брата {скифского царя Кадуида}, произнесши такие слова: «Разум оберёг меня в Элладе, зависть погубила меня на родине». Некоторые же утверждают, что погиб он при совершении греческих обрядов» [2, I 102].
«Рынок, говорил он, - это место, нарочно назначенное, чтобы обманывать и обкрадывать друг друга». «Это он сказал, что лоза приносит три грозди: гроздь наслаждения, гроздь опьянения и гроздь омерзения». «На вопрос, как не стать пьяницей, он сказал: «Иметь перед глазами пьяницу во всём безобразии». «На вопрос, что в человеке хорошо и дурно сразу, он ответил: «Язык» [2, I 103 - 105].
К сожалению, трагическая судьба Анахарсиса – исключительный случай процесса ассимиляции (слияния одного народа с другим) греков, основывавших колонии на Понте и в Северном Причерноморье (Ольвия, Херсонес, Пантикапей - V в. до н. э.), с местным населением.
Геродот, посетивший Ольвию, называет ближайшее к ней племя каллипидов эллино-скифами. Надписи последующего времени сообщают о миксэллинах – смешанных эллинах. О процессе ассимиляции свидетельствуют и археологические данные: раскопки ольвийского некрополя VI и V веков до н. э. обнаружили наряду с погребениями греков значительное число местных погребений, а также могилы, содержащие греческий и местный инвентарь. Яркий образ эллинизованного «варвара» из среды племенной знати даёт Геродот в своём рассказе о скифском царе Скиле, усвоившем греческие обычаи и религию и помногу месяцев проживавшем в Ольвии в своём выстроенном на греческий лад доме [смотри: 5, т. II, с. 70 - 71].
МИСОН [VI в. до н. э.], «родом из Хен, этейской или лаконской деревушки» {Спарта}, но одни говорят, что он из Етея – города на Крите, другие, что он – аркадянин. Рассказывают, будто на вопрос Анахарсиса (скифа-философа), есть ли кто его мудрее, пифия изрекла то, что уже приводилось в жизнеописании Фалеса как ответ Хилону. Отец его, говорят, был тираном.
«Залюбопытствовав, Анахарсис отправился в деревню и нашёл Мисона средь лета прилаживающим рукоять к плугу. Анахарсис сказал: «А ведь время нынче не пахотное, Мисон!»
-- «Тем более надо готовиться к пахоте», -- ответил Мисон.
Вспоминает о нём и Гиппонакт:
...Мисон же, по словам Феба,
Который был разумнейшим из всех смертных...
Аристоксен в «Разрознённых заметках» говорит, что он был схож с Тимоном и Апемантом, то есть был человеконенавистник. Так в Лакедемоне {Спарте} видели, как он смеялся, оствшись наедине с собой; а когда кто-то неожиданно явился перед ним и спросил, почему он смеётся, когда кругом никого нет, он ответил: «Как раз поэтому».
{Здесь Мисона сравнивают с Тимоном Афинским, знаменитым человеконенавистником времён Пелопоннесской войны; об Апеманте более ничего не известно.}
У Мисона есть интересное суждение: «Он говорил, что надо исследовать не дела по словам, а слова по делам, ибо не дела совершаются ради слов, а слова – ради дел».
«Скончался он отроду девяноста семи лет» [смотри: 2, I 106 - 108].
ЭПИМЕНИД КНОССКИЙ [VI - V вв. до н. э.], критянин из Кносса.
«Однажды отец послал его в поле за пропавшей овцой. Когда наступил полдень, он свернул с дороги, прилёг в роще и проспал там пятьдесят семь лет… А когда об этом пошла слава среди эллинов, его стали почитать как любимца богов. В это время афинян постигла моровая болезнь, и пифия повелела им очистить город; и они послали корабль с Никием … на Крит за Эпименидом. Эпименид приехал {596 г. до н. э.}, … совершил очищение города и остановил мор, … афиняне постановили дать ему талант денег и корабль для возвращения на Крит; денег он не принял, но меж кносянами и афинянами утвердил дружбу и союз. После возвращения на родину {593 г. до н. э.} он вскоре умер; а прожил он сто пятьдесят семь лет (как пишет Флегонт в книге «О долгожителях»), или триста лет без года (как говорят критяне), или сто пятьдесят четыре года (как, по слухам, утверждал Ксенофан Колофонский)... Одряхлел он во столько дней, сколько проспал лет, - это тоже сообщает Феопомп… Тело его сохраняют у себя лакедемоняне {спартанцы}, следуя некоему оракулу (так пишет Сосибий Лаконский)… Он сочинил {труд} … о построении Арго и отплытии Ясона в Колхиду {размером в} 6500 строк… Говорят, он был первым, кто стал воздвигать храмы и очищать дома и поля… А некоторые рассказывают, что критяне приносят ему жертвы, как богу, ибо он, по их словам, был наделён замечательным предвидением…» [2, I 109 - 114].
ФЕРЕКИД СИРОССКИЙ [600 - около 530 гг. до н. э.], из острова Сироса (Киклады), древне-греческий мифограф, космолог и поэт. Он был слушателем Питтака. Биографическое предание ставит Ферекида в близкие отношения с Пифагором, учителем которого он считался.
Ферекид первым развивал идеи метемпсихоза (переселения душ), которые принимал и проповедовал Пифагор. Ферекид учил устно, хотя Диоген Лаэрций приписывает ему авторство десятитомной «Теогонии» или «Теологии» - одного из первых прозаических сочинений греков вообще; существуют и другие названия этого труда: «Богосмешение» и «Семинедрие» («семь недр» - то есть «семь пространств» или «семь миров», на которые членится вселенная; по Дамаскию, «пять недр»). В отличие от «Теогонии» Гесиода, где все боги «рождаются», Ферекид признаёт вечность начальной троицы богов: «Зас и Хронос были всегда, и Хтония». Зас (модификация Зевса) персонифицирует эфирные выси неба, Хтония – подземные глубины, Хронос – время как космогоническую прапотенцию (что имеет параллели в так называемом орфизме; их общим источником может быть древне-иранская идея бесконечного времени – zrvan akarana).
В основе космогонической системы Ферекида три начала: Зас (эфир), Хронос или Кронос (время) и Хтония, из которых Зас действует, Хтония страдает, а Хронос заключает в себе процесс изменения.
Согласно Дамаскию, Хронос (время) создал из своего семени огонь, воздух и воду, после распределения которых по «пяти недрам» (по Г. Гомперцу: пространства звёзд, солнца, луны, воздуха и моря) возникло «новое многочисленное поколение богов». Структура этой космогонии обнаруживает сходство с космогонией Анаксимандра из Милета [согласно Аполлодору, 610 - около 540 гг. до н. э.], по сообщениям доксографов, «ученика», «товарища» и «родственника» Фалеса. Согласно достоверному свидетельству Аристотеля и Теофраста, Анаксимандр мыслил «вечную природу» (в отличие от Фалеса) как «смесь» всех качественно различных веществ, предвосхищая, таким образом, концепцию материи Анаксагора [около 500 - 428 гг. до н. э.] [смотри: 3, с. 22, с. 722 - 723; 17, т. 5, с. 320].   
У Ферекида для обозначения элемента «воздуха» применяется термин «пневма», который потом используется и Анаксименом («бесконечная пневма», вдыхаемая космосом), и пифагорейцами. Отождествление воздуха-пневмы с субстанцией души (псюхе) в традиции Анаксимена – Диогена Аполлонийского проникло затем как в гиппократовскую (косскую) школу, локализовавшую источник пневмы в мозгу, так и в сицилийскую школу врачей, локализовавшую источник пневмы в сердце. Через посредство сицилийского врача Филистиона из Локр между 370 и 360 годами до н. э. оно было воспринято Платоном и Аристотелем, который различал два вида пневмы: пневма как вдыхаемый воздух, регулирующий температуру тела, и психическую пневму, постоянно испаряющуюся из крови. Учение о пневме было развито Эрасистратом в III веке до н. э. и через врачей-пневматиков I века н. э. (объяснявших всю жизнедеятельность потоками пневмы, истекающими из сердца) и Галена (понимавшего пневму как субстанцию - посредник между душой и телом, используемую душой в качестве орудия чувственного познания и телесных движений) дошло до нового времени в виде представления о «жизненных духах» (spiritus vitales) в крови и нервах у анатома Андрея Везалия [1514 - 1564 гг.] и философа, учёного Декарта [1596 - 1650 гг.] [смотри: 3, с. 503].
«По словам Феопомпа, ... {Ферекид} первый писал о природе и богах». «От Ферекида Сиросского сохранилась написанная им книга с таким началом: «Зевс и Время были всегда, и Гея тоже, ей же имя Земля, ибо Зевс дал землю, зело её чтя». А на Сиросе от него сохранились солнечные часы» [2, I 110, 116].
Расцвет его творчества приходится на 544 - 541 годы до н. э. Пифагор – его ученик [смотри: 2, с. 612].
Известный афоризм Ферекида: «Мысль превыше всего между людей на земле».
Ответное письмо «мудрецу № 1»:
«Ферекид – Фалесу. «Да будет смерть твоя легка во благовременье! Получив твоё послание, впал я в болезнь: меня изъели вши, и бьёт лихорадка. И велел я моим слушателям, похоронив меня, послать тебе мною написанное: если ты и остальные, кто мудр, одобрите посланное, то обнародуйте, если же не одобрите, то не обнародуйте. Я покамест этим недоволен: неопровержимостей здесь нет, да и нельзя надеяться достичь истины, собирая, что известно, о богах; остальное же надобно додумывать, и сужу я обо всём лишь гадательно. Болезнь меня гнетёт всё неотступнее; ни из врачей, ни из друзей я никого к себе не впускаю, они стоят у дверей, а на расспросы их, каково мне, я в замочную щель выставляю палец мой, изъеденный болезнью. И на завтра я велел им прийти хоронить Ферекида».
Точная дата смерти Ферекида неизвестна, он умер между 500 и 497 гг. до н. э.
«Дурид во II книге «Часов» говорит, что надпись ему такая:
Полная мудрость – во мне; а если есть пущая мудрость,
То в Пифагоре моём же она, который в Элладе
Перый из всех, кто не есть, - таково нелживое слово».         
По Диогену Лаэрцию, «таковы те, кого звали мудрецами и к которым иные причисляют также и тиранна Писистрата» [2, I 119 - 122].
Солону у нас посвящена отдельная глава 2 («Солон»).    
Определённый интерес представляют для нас суждения древних мудрецов и «любомудров» о красоте. Афоризмы на эту тему подобрал в одном месте Диоген Лаэрций: «Красоту … {Аристотель} называл лучшим из верительных писем. Впрочем, другие утверждают, что это сказал Диоген {Синопский}, Аристотель же о красоте сказал: «Это дар божий»; Сократ (тоже о красоте): «Недолговечное царство»; Платон: «Природное преимущество»; Феофраст: «Молчаливый обман»; Феокрит: «Пагуба под слоновой костью»; Карнеад: «Владычество без охраны» [2, V 18 - 19].
Категория эстетики – прекрасное – характеризует явления, обладающие высшей эстетической ценностью. Она отличается от нравственных и теоретических ценностей (добра, истины) тем, что связана с определённой чувственной формой и обращается к созерцанию или воображению; отношение к прекрасному носит бескорыстный характер.
По Гераклиту, «прекраснейший строй мира» и «прекраснейшая гармония» являются результатом единства и борьбы противоположностей. Он также говорит об относительности прекрасного: «... Самая прекрасная обезьяна безобразна по сравнению с родом людей» (Платон {!?}. Гиппий Больший).
По Сократу, относительность прекрасного обусловлена тем, что «всё хорошо и прекрасно по отношению к тому, для чего оно хорошо приспособлено» (Ксенофонт. Воспоминание о Сократе).
Платон {!?} проводит чёткое различие между тем, «что прекрасно» и тем, «что такое прекрасное» («Гиппий Больший»), то есть между сущностью прекрасного и его проявлениями.
Отвергая теорию платоновских идей, Аристотель полагает, что должно быть единым «прекрасное и бытие прекрасного» («Метафизика»): «... самые главные формы прекрасного, это – порядок в пространстве, соразмерность и определённость...» («Метафизика»); в живой природе прекрасное связано с целесообразностью («О частях животных»).
Согласно Плотину, прекрасное в телах возникает благодаря приобщению к высшей красоте, исходящей от единого («Эннеады»).
В средние века, в эпоху распространения философии Аристотеля, обнаружилось, что ряд философских положений системы Аристотеля противоречит догматам мусульманской и христианской религий. Немедленно возникло так называемое учение о двойственной истине.
Двойственная истина (или двойная истина) – термин, обозначающий учение о разделении философской и богословской истин, по которому истинное в философии может быть ложным в теологии, и наоборот. Положение о двойственной истине выявляло противоречие средне-векового миросозерцания между научными устремлениями и религией. Наиболее влиятельным мыслителем, опиравшемся на учение о двойственной истине в своей полемике с мусульманскими богословами, был Ибн Рошд (Аверроэс). Из этого же учения исходил и французский аверроизм XIII века, главой которого в Парижском университете был Сигер Брабантский (Siger de Brabant) [около 1235 - около 1282 гг.].
Представители английского номинализма (Дунс Скот, Уильям Оккам) также опирались на учение о двойственной истине. Парижский епископ Тампье 7 марта 1277 года подверг осуждению учение о двойственной истине, как ставящее себе целью унизить теологию и отвергнуть значение христианского учения. Сигера Брабантского предали суду инквизиции, вызвали к папскому двору, где во время следствия он был убит своим секретарём.
Широкое распространение учение о двойственной истине получило в эпоху Возрождения (Помпонацци, падуанская школа аверроистов и др.). В новой форме учение было возобновлено Кантом, который ставил себе целью уже не защиту науки от религии, а наоборот, защиту религии от науки. «Я должен был ограничить область знания, чтобы дать место вере» (Кант, «Критика чистого разума», СПБ, 1915 г., с. 18) [смотри: 17, т. 1, с. 438].
По творческой плодовитости Диоген Лаэрций «выстроил» наиболее отличившихся по этому «параметру» философов в следующий ряд: «Много написал Зенон, ещё больше Ксенофан, ещё больше Демокрит, ещё больше Аристотель, ещё больше Эпикур, ещё больше Хрисипп» [2, I 16].
О Зеноне Китийском и Хрисиппе рассказывается в четвёртой книге в главе 10  («Цезарь, Август, Аврелий, Константин, Феодосий») характеризуя философскую школу стоиков (поздний стоицизм).
Сами древние философы, вероятно, понимали ущербность «классификаций» философии и попыток «наклеивания ярлыков» на философов путём отнесения каждого из них к той или иной философской школе. Для мелкомасштабных фигур в философии это не бросалось в глаза, для значительных философов – выглядело наивно, а для философов - «атлантов» производило впечатление абсурдности.
Варрон Реатинский [ I в. до н. э.] «попытался путём комбинаций различных философских тезисов теоретически рассчитать, сколько вообще возможно различных философских систем, и насчитал их 288 (Августин. О граде божием...)» [2, с. 500, примеч. 22].   
Уже в наше время, в 1486 году, итальянский мыслитель Пико делла Мирандола [1463 - 1494 гг.] обнародовал «900 тезисов», взятых из всех известных ему философских и религиозных учений (55 заимствованы непосредственно из сочинения «Начала теологии» Прокла [412 - 485 гг.]), отчасти сформулированных самостоятельно, и вызвался защитить их в Риме перед учёными христианского мира. Введением к ним явилась «Речь о достоинстве человека» - одно из самых знаменитых свидетельств ренессансного (относящегося к эпохе Возрождения) мировосприятия. Папская курия осудила 13 тезисов, а после возражений автора тезисов в «Апологии» («Apologia», 1487 г.) - и «Тезисы» в целом. Пико делла Мирандола подвергался кратковременному аресту. С 1488 года он поселился во Флоренции, вошёл в кружок Лоренцо Медичи и флорентийских неоплатоников во главе с М. Фичино (платоновская Академия); написал незаконченные трактаты «Гептаплус» (издан в 1490 г.) и «О бытии и едином» (издан в 1496 г.). Мирандола первым среди гуманистов изучил древнееврейский и арабский языки, штудировал в оригинале Ветхий Завет и Коран, увлекался каббалой и «натуральной магией». Пико делла Мирандола стремился к всеобщему «примирению философов», исходя из того, что все религиозные и философские школы являются частным явлением единой истины и могут быть примирены в универсально понятом христианстве. Другая его центральная идея – особое положение («достоинство») человека в мироздании в силу того, что он причастен всему земному и небесному, от низшего до наивысшего; в сочетании со свободой выбора это даёт человеку космическую незакреплённость, творческую способность самоопределения, уподобляющую его богу [смотри: 3, с. 492].
Пико делла Мирандола умер на 32 году жизни, не завершив большинства замыслов и не приведя в систему крайне разнородные философские мотивы, его вдохновлявшие.
В начале XXI века учёным удалось исследовать останки Пико делла Мирандолы. Результаты исследований оказались сенсационными: присутствие в костях свинца и ртути свидетельствует о факте его отравления.
Возрождение, или Ренессанс (франц. Renaissanse) – эпоха в культурном и идеологическом развитии ряда стран Западной и Центральной Европы (в Италии – XIV – XVI века, в других странах - конец XV – XVI веков), характеризующийся высоким подъёмом в области науки, литературы и искусства. Философия эпохи Возрождения направлена против схоластики, теологии и церкви, в ней развились тенденции, связанные с обращением к изучению природы.
Рассказывая о философах античности, необходимо отметить, что они не знали и не признавали того, что называется авторским (и издательским) правом.
«С момента опубликования своего произведения автор терял на него всякое право и был заинтересован лишь в одном: чтобы произведение его получило наиболее широкое распространение. Поэтому всякое опубликованное литературное произведение считалось общим достоянием, и каждый писатель мог пользоваться трудами своих предшественников невозбранно, не только черпая из этих произведений содержание, но, заимствуя иногда и их внешнюю форму, причём последнюю можно было и изменить, если это, по мнению автора, могло способствовать усовершенствованию использованного произведения … Отсутствие понятия литературной собственности в древности повлекло и более серьёзные последствия: считалось допустимым относиться свободно не только к тексту произведения, но и к личности самого автора. Для того чтобы придать большую авторитетность своему произведению, автор (или издатель) выпускал его под чужим именем, пользовавшимся известностью. Примеров такого рода «благочестивого обмана» можно привести достаточно. Подложные произведения фигурируют среди наследия Платона, Аристотеля, Демосфена и др.» [24, с. 9 - 10].
Для иллюстрации вышесказанного приведём пару примеров.
До наших дней сохранилось около 200 латинских рукописей так называемой «Книги о причинах» («Liber de causis»), или «Книги о чистом благе» («Liber de expositione bonitatis purae»). Эта книга, очень популярная в средние века, представляет собой компиляцию, включившую ряд выдержек из «Начал теологии» греческого неоплатоника Прокла [412 - 485 гг.]. Арабский текст был составлен, вероятно, в X – XI веках в Багдаде (до нас дошёл только в Лейденской рукописи 1197 года).
В латинском переводе одним из первых «Книгу о причинах» использовал Алан Лильский. Альберт Великий (Albert von Bollstadt; Albertus Magnus) [1193, по другим данным, 1206 или 1207 - 1280 гг.], немецкий философ, естествоиспытатель и богослов, монах-доминиканец, считал её завершением теологии Аристотеля.
«Книга о причинах» оказала влияние на философа и богослова Фому Аквинского [1225 - 1274 гг.] и итальянского поэта Данте Алигьери [1265 - 1321 гг.], автора «Божественной комедии») [смотри: 3, с. 262].
Началом IV века до н. э. датируется сочинение неизвестного греческого софиста «Двоякие речи». Автор использовал учения Протагора, Горгия и Гиппия для развития учения об относительности человеческих понятий о добре и зле, истине и лжи, о прекрасном и постыдном и другом, ссылаясь на различие интересов людей, на различие норм поведения и оценок человеческих поступков у народов, живущих в разных условиях. Свою софистическую релятивистскую (относительную, субъективную) точку зрения автор противопоставлял учению об абсолютных благе и истине Сократа и Платона и диалектике Гераклита. Греческий текст «Двояких речей» в наше время был опубликован в 1952 году Г. Дильсом [смотри: 17, т. 1, с. 438].
Примеров «наглого обмана», когда выпускали чужое произведение под своим именем (или, заимствуя у него важные части), всё-таки гораздо больше. Мы и в дальнейшем будем обращать внимание читателя на такие случаи там, где на это есть указание Диогена Лаэрция или других авторов. Мы неоднократно будем подчёркивать и большую роль подражательства и в словах, и в поступках; следование выбранным образцам даже выдающихся личностей описываемого нами античного мира. Что уж говорить тогда о так называемых «простых людях»? Человеческая история (и античность, в этом смысле, не исключение) характеризуется бесконечной погоней индивидуумов за своими воображаемыми «образами» («имиджем»). Как кривляющиеся обезьяны или говорящие попугаи они стремятся повторить «выдающиеся» «дела» или «мысли», заимствуя их у своих соплеменников. Подобные действия имеют вид то «безобидной» конкуренции, то жестокой «игры». Вследствие этих обстоятельств нам сейчас почти невозможно определить, по праву ли занимает та или иная личность своё историческое место в иерархии, сложившейся в условиях и стихийного и намеренного неоправданного возвеличивания одних и такого же принижения других.
Составленный архонтом Афин список «семи мудрецов» едва ли является объективным (особенно, как нам представляется, в отношении Фалеса); другое дело, что, не обладая всесторонней информацией, мы вынуждены принимать «за чистую монету» сведения, которые не могут быть критически оценены. К сожалению, в русском языке (и в других тоже) пока нет обобщающего слова, адекватно (тождественно) отражающего явление присвоения имиджа личности, которое сопровождается и плагиатом, и соперничеством, и конкуренцией и разного рода психологическими коллизиями (столкновениями противоположных сил и интересов).
Здесь отражены имеющиеся у Диогена Лаэрция и в других источниках факты и отдельные штрихи личного соперничества многих выдающихся людей, в том числе мудрецов и философов, к примеру, Фалеса и Ферекида, Платона и Ксенофонта, Платона и Демокрита, Платона и Аристиппа, Диогена Синопского и Антисфена, Плотина и Порфирия и т. д. О соперничестве («поносительстве») пишет и Диоген Лаэрций.
«Поносителями Сократа были Антилох Лемносский и гадатель Антифонт (так пишет Аристотель в III книге «Поэтики»); так и Пифагора поносил Килон Кротонский, Гомера – Сиагр {это, вероятно, прозвище современника Гомера поэта Гесиода, который считался его соперником [смотри: 2, с. 506, примеч. 65]} при жизни и Ксенофан Колофонский посмертно, Гесиода – Керкоп при жизни и тот же Ксенофан посмертно, Пиндара – Амфимен Косский, Фалеса – Ферекид, Бианта – Салар Приенский, Питтака – Антименид и Алкей, Анаксагора – Сосибий, Симонида – Тимокреонт» [2 II 46].
«Ничто не ново под Луной»: и в стародавние времена судьба любого человека, тем более посвятившего себя философии, целиком и полностью зависела от происхождения (социального положения), от складывающихся отношений с царями и тиранами, жрецами и другими служителями религиозных культов. Речь идёт и о «властителях», о, так называемых, «сильных мира сего».      
«Греческие аристократические роды, чтобы подчеркнуть своё отличие от простых людей и обосновать своё право на власть, стремились доказать, что они происходят от богов и героев» [21, с. 188].
И среди греческих философов были и «родовитые» (как Платон и Аристотель), и занимающие «властное» положение (как Фалес и Периандр).
Платон был сторонником социально-философских концепций, утверждающих, что необходимыми составными частями социальной структуры любого общества являются: элита (высший, привилигированный слой или слои, осуществляющие функции управления, развития науки и культуры) и остальная масса людей.
В новое время выразителями подобного рода идей стали Томас Карлейл [1795 - 1881] и Фридрих Ницше [1844 - 1900]. Однако как определённая система взглядов теории элиты были сформулированы в XX веке Вильфредо Парето [1848 - 1923] и Моска. Исходным постулатом теорий элиты является абсолютизация политических отношений, причём политическая власть рассматривается в качестве основной части социальных отношений, из которых наиболее значимы отношения господства и подчинения.
В 60 - 70-х годах XX века была сформулирована и так называемая теория плюрализма элит (Р. Даль) и идея их «консенсуса» (согласия) относительно существующей политической системы (Дай, Цайглер) [смотри: 3, с. 794].
«В середине IV века до н. э. {то есть во времена Платона и Аристотеля} греки нашли Иудею спокойным, если не дремлющим захолустьем, о котором мало кто знал во внешнем мире. Население затерявшейся в горах провинции тихо жило по собственным законам под руководством опять же первосвященника. Власть персов в этом уголке земли казалась незыблемой. Иерусалимский Храм бесперебойно снабжался дровами. Священники сжигали мирные жертвы и молились о благополучии персидских царей» [19, с. 198].
Однако еврейский народ дал миру своих мудрецов, влияние каждого из которых впоследствии оказалось гораздо значительнее, чем даже греческих «семи мудрецов» вместе взятых. О библейских мудрецах – пророке Моисее и легендарном израильском царе Соломоне рассказывается в главе 8 («Властители») третьей книги.
«Соломон славился мудростью. Библейский писатель образно сравнивает широту его ума с песком на берегу моря. Если смотреть на многокилометровые пляжи вдоль израильского побережья Средиземного моря, становится очевидной точность этого сравнения. Словосочетание «соломоново решение» вошло в поговорку. Легендарным примером рассудительности и здравого смысла этого царя стал библейский эпизод, в котором Соломон разрешил спор двух блудниц о младенце. Каждая настаивала на том, что именно она является матерью ребёнка. Царь приказал разрубить ребёнка пополам и каждой женщине отдать по половине тела. Чтобы сохранить жизнь своему дитя, истинная мать тут же отказалась от претензий на него. Другая женщина сохраняла невозмутимое спокойствие. «Рубите, - сказала она, - пусть не будет ни мне, ни тебе!» Так Соломон узнал, кто из двух спорщиц лжёт, и отдал ребёнка настоящей матери» [19, с. 106 - 107].
«Книга еврейского пророка Даниила включена в канонический состав Библии. История его жизни изобилует невероятными приключениями, самыми неожиданными происшествиями. В юности Даниил, представитель благородного иудейского семейства, был уведён в Вавилон, где достиг высокого положения при царском дворе. Он был среди четырёх иудейских юношей, которых специально готовили для царской службы. Даниил прославился толкованием снов царя и собственных мистических видений. Так, он предсказал падение {Вавилона}, царства Валтасара, сына Навуходоносора, от мидян и персов. Знаменитую надпись на арамейском языке, пригрезившуюся Валтасару («Мене, мене, текел, упарсин» - «Исчислил, исчислил, взвесил и разделил»), Даниил истолковал следующим образом:
«Исчислил Бог царство твоё и положил конец ему, ты взвешен на весах и разделено царство твоё».
При персах Даниил стал одним из самых влиятельных царских сатрапов. Тем не менее, за приверженность иудейской вере и отказ поклоняться идолам язычники бросили Даниила в ров на растерзание львам. Семь львов не тронули праведника. Спустя шесть дней царь распорядился вынуть Даниила изо рва. Туда бросили его преследователей. В присутствии Даниила львы тут же пожрали нечестивцев» [19, с. 204 - 205].
«В древности пророки и пророчества играли большую роль в духовной жизни израильтян. Пророками считали наделённых особым даром предвидения людей, к которым относились как к посланцам божиим. Пророк предостерегает людей о грозящих им опасностях и призывает к делам праведным. Книги пророков входят в Танах» [19, с. 486].
Тора (на иврите слово «тора» означает «учение») – главная священная книга евреев, в которой изложена суть иудейского миропонимания и образа жизни. Основа Торы – Хумаш (Пятикнижие Моисеево). Всего Письменная тора (Танах) объединяет двадцать четыре священных книги. Устная Тора состоит из Мишны (от ивритского слова «повторять»), содержащей множество законов и традиций, которые не вошли в Письменную Тору и передавались из поколение в поколение из уст в уста, Талмуда (буквально «изучение Торы») и комментариев к ним. Как считают ортодоксальные иудеи, Тора в своей целостности (Письменная и Устная) была дана Моисею богом на горе Синай во время скитаний евреев по пустыне после исхода из Египта. Вместе с Торой Моисей получил от бога и скрижали с десятью заповедями. Соблюдение законов Торы в интерпретации мудрецов Талмуда позволило евреям сохранить свою духовность в жестокое время беспрерывных многовековых гонений и насилия. В Талмуде приведено высказывание мудреца рабби Меира:
«Даже идолопоклонник, занимающийся Торой, подобен первосвященнику» [19, с. 522].
«После появления Таргума Онкелоса {перевода Торы на арамейский язык, который якобы сделал прозелит (иноверец, ставший евреем) Онкелос} было установлено правило: «Дважды Писание, раз – Таргум». Имелось ввиду, что каждый стих Священного Писания нужно дважды прочитать на иврите, который к тому времени давно вышел из повседневного употребления, и один раз на арамейском языке. Тогда смысл прочитанного будет хорошо понят.
Известно высказывание мудрецов: «У каждого языка своё предназначение. Святой язык {иврит} – для разговора, арамейский – для плача, греческий – для песни, язык римлян – для боевого клича» [19, с. 565].
«Среди двадцати четырёх книг Письменной Торы четыре книги первых пророков (Иисуса Навина, Судей Израилевых, Смуила, Царей), три книги поздних пророков (Исайи, Иеремии, Иезекииля), двенадцать книг малых Пророков, сведенных в одну книгу (Осии, Иоиля, Амоса, Авдия, Ионы, Михея, Наума, Аввакума, Софония, Аггея, Захарии, Малахии).
Мистические представления о пророческом даре некоторых людей всегда вызывали желание у разного рода авантюристов и мошенников выдавать себя за пророков ради достижения своих корыстных целей. Тора и Талмуд предупреждают об опасности лжепророков».
«В древности наиболее авторитетных законоучителей, знатоков Торы, называли мудрецами. В результате деятельности многих поколений мудрецов был создан Талмуд, на века определивший основное направление развития мирового еврейства. Среди мудрецов Талмуда было немало оригинальных личностей. Например, рабби Акива почти до сорока лет оставался неграмотным, а потом стал выдающимся учёным. Элиша Бен Абуйя, по прозвищу Другой, считался вероотступником, тем не менее Талмуд с уважением приводит его высказывания. Рабби Шимон Бен Лакиш (Реш Лакиш) в молодости был разбойником, участвовал в гладиаторских боях на арене цирка, а позднее приобрёл у современников славу глубокого мыслителя и праведного человека. О таких людях говорят: «Мудрец лучше пророка» [19, с. 461 - 462].
Самым выдающимся мудрецам Талмуда присваивали титул «рабан» (в переводе с аравийского - «наш учитель»). Палестинские мудрецы носили титул «рабби». Позднее это слово стали употреблять при уважительном обращении к авторитетным и образованным людям. Мудрецы, жившие в Вавилонии, имели титул «рав». Это то же, что «рабби» в Палестине. Там обладатель этого титула мог выносить судебные решения.
Раввин – это не титул и не духовное звание. В отличие от коганов (священников) раввином может стать любой взрослый еврей, достаточно хорошо изучивший Тору. По сути, это учитель или наставник в вопросах иудаизма. Посвящение в раввины производится путём рукоположения. В царской России существовала должность казённого раввина. Одним из главных в иудаизме является раввинский или раввинистический иудаизм – его ортодоксальное направление, духовными отцами которого были фарисеи [смотри: 19, с. 489 - 491].
«Вера в то, что бог един и нет никаких других богов, основа основ иудаизма... Суть иудаизма сводится к знаменитому утверждению Торы: «Слушай, Израиль, бог – всесильный наш, бог один!» Всё остальное – пояснения. Когда евреи сомневались в этом и впадали в идолопоклонство, как, например, во время странствований после исхода из Египта, на них обрушивались великие несчастья. В то же время верность единому богу давала Израилю силу, чтобы выжить в годы самых суровых испытаний» [19, с. 409].
Духовными отцами современного иудаизма являются фарисеи (на иврите «прушим»). Само слово «фарисеи» означает «отделившиеся». Так называли тех, кто особенно ревностно по сравнению с простыми людьми соблюдает законы ритуальной чистоты религиозных обрядов. Фарисеи в древности прославились учёностью и глубиной толкования Торы. С конца II века до н. э. в Иудее фарисеи составляли ведущую религиозно-политическую партию, противостоящую саддукеям. При этом они нередко вступали в конфликт с царской властью и подвергались репрессиям (например, при Хасмонеях и при Ироде Великом). Саддукеи отражали идеологию жреческой аристократии. Название секты происходит от Садока (Цадока), первосвященника времён Давида и Соломона. Саддукеи расходились в трактовании Торы с фарисеями и с ессеями. Последователи Иисуса Христа обличали фарисеев за якобы показную, неискреннюю набожность. Этому фарисеи обязаны своей репутацией в более поздние времена. Ныне фарисеями называют ханжей и лукавых святош [смотри: 19, с. 529].
Слово «Талмуд» на иврите означает «полное, абсолютное учение». Чтобы постичь его, иногда и жизни не хватит. Благодаря Талмуду разбросанные по всему свету евреи смогли остаться евреями, пронеся свою веру через все испытания. «Раввины очень доходчиво объясняют то, как создавался Талмуд. Если им верить, Господь на горе Синай передал Моисею знания, которые тот изложил в Пятикнижии. Это – Письменная Тора, она содержит основные законы еврейской жизни. Текст Письменной Торы требует разъяснений, поскольку Моисей записал только самую суть. Бог дал необходимые разъяснения Моисею, но они остались не записанными. Каждое поколение законоучителей передаёт эти знания следующему поколению изустно. Это Устная Тора, которая вместе с Письменной Торой в совокупности составляет всё переданное богом людям учение. Самаритяне признавали только Письменную Тору и в этом принципиально расходились с иудаизмом, который культивировался в Иерусалиме. Усердными толкователями Письменной Торы были фарисеи» [19, с. 342].
«В Талмуде изложены принципы иудаизма, как их понимают стронники ортодоксального (раввинского) направления. Это очень большое по объёму произведение, состоящее из шестидесяти трактатов, над составлением которых трудились многие поколения {еврейских} мудрецов. Материал Талмуда составляют пространные толкования заповедей, законов и преданий, содержащихся в Письменной Торе...Все эти материалы изначально передавались из уст в уста от поколения к поколению мудрецов и были записаны много позднее. Поэтому Талмуд является существенной частью Устной Торы... {Талмуд} существует в двух редакциях – Иерусалимской и Вавилонской. Иерусалимский Талмуд был завершён к концу IV века... Работа над Вавилонским Талмудом окончена в начале VI века... Вавилонский Талмуд считается более авторитетным, чем Иерусалимский. Он объёмнее и содержит более глубокую разработку многих теологических вопросов и... законов. Талмуд частично написан на иврите, частично на арамейском языке. Весь массив талмудического материала обычно разделяют на Мишну и Гемару. Нередко понятие «Гемара» распространяется на всеь Талмуд, поскольку большинство талмудических текстов – это составляющие Гемару комментарии на Мишну...» [19, с. 517 - 519].
На иврите говорили древние евреи. Для евреев иврит – святой язык Торы. Согласно принятой классификации древнееврейский язык относится к северо-западной ветви семитских языков. В настоящее время иврит - официальный язык государства Израиль. Евреи – выходцы из стран Центральной и Восточной Европы называются у правоверных евреев «ашкенази». Ашкенази говорят на языке идиш, основу которого составляют элементы грамматики и лексики немецкого языка и иврита с вкраплениями славянских слов. В древности в Ассирии, Вавилонии и части Персии говорили на арамейском языке, название которого восходит к именам Арама, сына Сима, первенца Ноя, и Авраама, праотца еврейского народа. Авраам родил Исаака, Исаак родил Якова, а от Якова произошли двенадцать колен израилевых. Патриархи Авраам, Исаак и Яков считаются праотцами еврейского народа. После смерти правителя объединённого Израильского царства (существовавшего с 1024 года до н. э.) царя Соломона десять колен Израилевых выступили против его преемника царя Ровоама. Евреи разделились [928 г. до н. э.] на Иудейское царство [928 - 586 гг. до н. э.], которое составили колена Иуды и Вениамина, и Израильское царство [928 - 722 гг. до н. э.], которое объединило десять колен. После завоевания Израильского царства ассирийцами [722 г. до н. э.] почти всех его жителей угнали в рабство, а территорию (к северу от Иудеи) заселили пришлыми людьми из Ассирии, различных районов Междуречья и Персии, которые смешались с остатками местного еврейского населения, восприняли иудаизм и образовали особую общину самаритян. Таким образом, десять колен израилевых растворились среди захватчиков. Часть Эрец Исраэля стала называться Самарией. Возникла легенда о потерянных десяти коленах израилевых, потомки которых якобы живут где-то в неведомых странах. Народы Палестины, в том числе евреи, перешли на арамейский язык в VII – V веках до н. э. Уже в середине V века до н. э. (начало функционирования Второго Иерусалимского Храма) мало кто в Иудее понимал иврит. Тора была переведена на арамейский язык. Приблизительно к XII веку, вследствие завоевания региона арабами, арамейский язык был вытеснен арабским [смотри: 19, с. 362 - 363, с. 400, с. 419, с. 485, с. 498].
«В Талмуде есть такой рассказ Агады. Четырём выдающимся знатокам Торы удалось достичь совершенства в её познании. Это были Бен Азай, Бен Зома, Элиша Бен Абуйя и рабби {титул палестинских мудрецов} Акива. Они как бы прикоснулись к самой сути, проникли в закрытый для простых людей сад, Пардес.
{На иврите «сад» - пардес; аллегорически слово «пардес» может означать и «обитель истины» и «суть учения Торы».}
Соприкосновение с истиной для троих из них окончилось плачевно. Бен Азай взглянул на «сад» и сошёл с ума. О нём можно сказать: «Нашёл ты мёд? Ешь умеренно, не то пресытишься им». Бен Зома взглянул и умер. К нему применимо: «Тяжела в глазах Господа смерть благочестивых». Элиша Бен Абуйя, по прозвищу Другой, ненароком поломал побеги растений. Он не выдержал бремени знаний и стал вероотступником. Только мудрейший из мудрых рабби Акива, увидев «сад», сумел сохранить рассудок и остаться невредимым. Он с миром вышел из Пардеса». [19, с. 549].
Повидимому, с еврейским Пардесом («Садом») «перекликается» названием знаменитая философская эпикурейская школа (конец IV века до н. э. - начало VI века н. э.) древней Греции, называемая «Садом» ещё при жизни её основателя - Эпикура.
«В трактате Талмуда «Авот» («Отцы») названы пять пар (на иврите «зугот») мудрецов. Они жили в период приблизительно с конца II века до н. э. до начала I века н. э. Самая известная пара – Гилель и Шамай. Толкование этими учёными фарисеями Письменной Торы положило начало созданию Устной торы – Талмуда. В этих парах один мудрец всегда – наси, глава Синедриона, другой – ав бет-дин, заместитель по судебной части...» [19, с. 475 - 476].
«Среди древних {еврейских} мудрецов нет более колоритной фигуры, чем Элиша Бен Абуйя, который жил в Палестине во II веке нашей эры. В Талмуде немало говорится об этом выдающемся знатоке Торы, но имя его, как правило, не упоминается. Он известен под прозвищем «Ахэр» - «Другой». Он был среди четырёх мудрецов, проникнувших в Пардес, и пострадал от своего знания. Элиша Бен Абуйя стал Другим для правоверных иудеев, поскольку, познав суть иудаизма, он стал еретиком. Это о нём сказано: «Эллинская песня не сходила с его уст. Когда он стоял в доме учения, книги еретиков сыпались у него из-за пазухи». «Другой» настолько разочаровался в иудейской религии, что ходил по бет-мидрашам {домам учения}, призывая учеников бросить изучение Торы и заняться полезным ремеслом. Конечно, правоверные иудеи не могли не презирать такого человека. Это подчёркивается тем, что «Другим» его назвала блудница, к которой он отправился, став идолопоклонником. Он вырвал редьку в субботу (намеренно осквернив святой день) и дал падшей женщине. С другой стороны, другие мудрецы учились у него – столь проницательны были его суждения. Когда Элиша Бен Абуйя умер, многие искренне оплакивали его смерть. Согласно талмудическому преданию, Элиша Бен Абуйя не попал в ад, как положено идолопоклоннику. Сказал о нём один плакальщик: «Даже страж входа в гийином (геенну огненную) не устоял перед тобой, рабби!» [19, с. 559].
Трагична оказалась судьба четвёртого мудреца, рабби Акивы, увидевшего Пардес (Сад), под которым некоторые талмудисты понимают Рай, но живым вышедшего из него с сохранившимся рассудком. Рабби Акива, один из самых уважаемых талмудистами законоучителей, не мог похвастаться внушительной родословной. «Нет у него заслуг отцов», - сказано о нём. Акива был активным участником восстания Бар Кохбы («Сына Звезды») против римлян во II веке н. э. Рабби Акива считал Бар Кохбу мессией, который избавит народ от угнетения и соберёт всех евреев в свободный Эрец Исраэль (Землю Израиля – страну евреев в Палестине). Далеко не все современники разделяли его уверенность в этом. Известно, например, высказывание рабби Иоханана бен Торта: «Акива, трава вырастет у тебя на щеках, а мессия ещё не придёт». Рабби Акива оказался одним из «десяти мучеников» за веру, которых казнили римляне после подавления восстания «Сына Звезды». Он был пленён, и, по преданию, римляне с него заживо содрали кожу железными крючьями, а он при этом блаженно улыбался. Некоторые говорят, что Акиба от страшной боли просто сошёл с ума [смотри: 19, с. 357 - 358].
«Талмуд причисляет эпикурейцев к «миним», то есть к вероотступникам. В эпоху эллинизма фарисеи, выступавшие за чистоту отеческой веры, боролись с греческим культурным влиянием, которое во времена Второго Храма сильно ощущалось не только в еврейской диаспоре, но и в самой Иудее. Эпикур {[341 - 270 гг. до н. э.]} не имеет никакого отношения к обличаемым создателями Талмуда еврейским вольнодумцам и нарушителям традиций. Имя древнегреческого философа в данном случае используется для обозначения всего того, что неприемлемо для правоверных иудеев. В этом смысле всякий еврей, который расходится в толковании еврейских традиций с ортодоксальными раввинами {учителями, наставниками в вопросах иудейской религии}, является эпикурейцем. В XIX веке в общинах российских евреев эпикурейцами называли тех, кто бунтовал против патриархальных порядков» [19, с. 560].
Храм Иерусалимский – главная святыня еврейского народа. Первоначально Храм был построен царём Соломоном [965 - около 925 гг. до н. э.] за семь лет. По преданию, Храм был воздвигнут на том самом месте, где бог создал Адама, где приносили жертвы Каин и Авель, где Ной вышел из ковчега и где Авраам хотел принести в жертву богу своего сына Исаака. Священнослужителями в Храме были коганы, потомки Аарона, брата пророка Моисея. Им помогали другие левиты (колено Леви). Первый Храм простоял 410 лет до разрушения его вавилонянами в VI веке до н. э. (в царствование царя Навуходоносора). Через 70 лет на развалинах Первого Храма евреи, возвратившиеся из вавилонского плена, построили Второй Храм. Строительство продолжалось четыре с половиной года. Перестройка Второго Храма была предпринята иудейским царём Иродом Великим [73 - 4 гг. до н. э.], после неё Храм обрёл более величественный облик. Реконструкция Второго Храма продолжалась вплоть до его разрушения Девятого Ава римскими легионерами Тита Флавия [70 г. н. э.] при подавлении восстания Бар Кохбы («Сына Звезды») в Иудее. Второй Храм простоял 420 лет. До наших дней сохранилась только западная стена («Стена плача») - часть крепостной стены, окружавшей Храмовую гору [смотри: 19, с. 382 - 383, с. 479, с. 542 - 543].
И Первый, и Второй Иерусалимский храмы, по еврейским преданиям, были разрушены девятого ава, в связи с чем этот день календаря – один из самых скорбных дней в истории еврейского народа. Считается, что именно девятого числа месяца ава бежавшим из Египта евреям было объявлено, что в наказание за грех соглядатаев они будут скитаться по пустыне сорок лет и «поколению пустыни» никогда не вступить в Эрец Исраэль. Грех «соглядатаев» Михаил Вольпе трактует следующим комментарием:
«После исхода из Египта, когда евреи странствовали по пустыне, Моисей отправил соглядатаев в Ханаан, обещанный богом потомкам Авраама. Вернувшись через сорок дней, эти разведчики рассказали, что страна, которую они видели, «течёт молоком и мёдом», но «земля там поедает живущих на ней» и обитают там великаны, которых победить невозможно. Услышав это, сыны Израиля возроптали. Они стали упрекать Моисея, Аарона и самого бога в том, что их ведут на верную гибель, что лучше было бы возвратиться в Египет. Моисею стоило больших трудов уговорить разгневанного бога не истреблять народ за непослушание. Но всё же бог наказал «поколение пустыни». Евреи, вышедшие из Египта, странствовали сорок лет и умерли, так и не увидев своей родины. Только двое из этого поколения дошли до Земли Обетованной. Ими были Иехошуа Бен Нун (Иисус Навин) и Калев Бен Иефуне. Они ходили на разведку в числе соглядатаев, но не распускали злой молвы об Эрец Исраэль, за что соплеменники побили их камнями» [19, с. 510].
В этот же день, девятого ава, взятием укреплённого города Бейтара римляне завершили разгром восстания Бар Кохбы. Наконец, в этот день римляне перепахали, то есть сравняли с землёй, то, что оставалось от Иерусалима в знак того, что город больше никогда не будет отстроен и евреям там запрещено поселяться. В Талмуде подробно излагаются дискуссии мудрецов относительно датировки указанных событий. День 9 ава столь значим для евреев, что возникла тенденция приписывать этому дню крупнейшие несчастья, когда-либо постигшие еврейский народ. В день траура 9-го ава соблюдается строгий пост, исключается любое веселье, нельзя даже изучать Тору (и другие священные книги Танаха), поскольку чтение священных книг радует человека, и т. д. [смотри: 19, с. 395 - 396].
Ав – одиннадцатый месяц еврейского календаря, если считать с Нового года, то есть от месяца тишрей (осенний месяц). В Торе же написано, что ав – пятый месяц по счёту от весеннего месяца нисан, с которого в глубокой древности у евреев начинался год. Ав соответствует июлю – августу современного григорианского календаря [смотри: 19, с. 355].
Повидимому, отнесение указанных выше событий истории еврейского народа к одной календарной дате – преувеличение. Кстати в Торе написано, что Семнадцатое тамуза (десятый месяц еврейского года или четвёртый после нисана) – скорбный день поста в память о разрушении Храма Иерусалимского [смотри: 19, с. 520].
«На протяжении многих столетий изучение Талмуда составляло основу еврейской учёности... Термин «Талмуд Тора», буквально «изучение Торы», передаёт суть традиционной еврейской системы обучения. Обычно мальчиков начинают учить в пяти-шестилетнем возрасте, сначала дома, а затем в школах при синагогах {зданиях для молитв и поклонения богу, где хранятся свитки Торы и другие предметы религиозного культа}. Последовательность в обучении всегда была такая: Тора – Мишна – Талмуд. В одном из трактатов указывается, что из тысячи учеников, приступивших к изучению Торы, сто продолжают изучать Мишну и лишь десять самых способных добираются до Талмуда. Изучение Торы определяет стиль и образ жизни набожных евреев, поскольку для верующего человека мир не существует без изучения Торы...».
Ортодоксальные иудеи не сомневаются, что основа Танаха – Хумаш – имеет божественное происхождение, то есть всё, что там записано, продиктовано богом Моисею для передачи израильскому народу. Танах изучают в ешивах (религиозных школах – талмудических академиях), в качестве учебного предмета преподают в израильских школах.    
«В настоящее время отношение к Талмуду евреев, сторонников различных направлений иудаизма, весьма разнообразно – от безусловного принятия всего, что в нём написано, до полного отрицания» [смотри: 19, с. 519 - 520].
Еврейские теологи, ссылаясь на Тору, утверждают, что бог выделил евреев среди других народов, заключив с праотцом Авраамом союз (завет). Другим знаком божественного расположения к евреям является вручение Торы на горе Синай через Моисея. Избранность евреев означает, что в истории человечества на этом народе лежит особая миссия и, следовательно, особая ответственность за нравственное состояние человечества. Евреи сами себя назвали божьими избранниками. Многие иноверцы считают, что в этом проявляются высокомерие и заносчивость евреев. Претензия на богоизбранность всегда подогревала антисемитские настроения среди других народов {критики концепции богоизбранности евреев указывают на её близость расистским теориям} [смотри: 19, с. 465].
О религиозной секте ессев в Иудее пишет Иосиф Флавий. Ессеи («опрощенцы») были приверженцами аскетического образа жизни, стремившиеся спасти душу укрощением плоти. Поэтому они строжайше регламентировали свой быт, были крайне умеренны в еде и питье. Прежде чем принять к себе новичка, они подвергали его суровым истпытаниям в течение не менее двух лет. Ессеи принципиально не занимались политикой, презирали богатство, отрицали собственность, отличались строгостью нравов. Многие из них жили более ста лет. Ессеи проявляли большой интерес к целебным растениям, занимались врачеванием. Их считали мудрецами и прорицателями, а то и колдунами. О них рассказывали всяческие небылицы. Например, что они изготовляют волшебные снадобья, добывая из Мёртвого моря асфальт (сгустки минеральных солей), поливая его мочой и бормоча заклинания. Тору они толковали по вдохновению, не признавая ни вольных фарисейских интерпретаций, ни буквального прочтения саддукеев. У них не было рабов и слуг. Они занимались земледелием и ремёслами, избегали торговли, как занятия корыстного и неправедного, никогда не делали оружия. Ессеи жили по собственному календарю, основанному на солнечном цикле. Неделя у них начиналась со среды, год состоял из 364 дней, четырёх сезонов по тринадцать недель. При таком подсчёте праздники всегда падали на один и тот же день недели, а значит, не совпадали с общепринятыми праздничными днями. Уже одно это делало невозможным сосуществование есеев с другими евреями и побуждало к отшельничеству.
Возможно, древние свитки из Кумранских находок (в пещерах близ Мёртвого моря) принадлежали монахам-ессеям. В связи с этим выдвигается гипотеза о том, что именно ессеи были прямыми предшественниками христианства, поскольку Иисус Христос учился у них и проповедовал их идеи [смотри: 19, с. 409 - 410].
«Помимо Иосифа Флавия о ессеях писал Плиний Старший. Он, видимо, думал, что это отличное от евреев племя. В знаменитой «Естественной истории» он так отзывается об этих удивительных людях: «На таком расстоянии от западного берега острова, что его вредоносное влияние уже не сказывается, живут ессены, племя отшельников - в целом мире нет другого столь дивного народа. Нет среди них ни одной женщины, они отреклись от всех любовных утех, от денег, и окружают их только пальмы. Изо дня в день скопище отшельников возобновляет свою численность, потому что стекается к ним множество уставших от жизни людей, которых волны судьбы прибивают к этому образу жизни. И так тысячу поколений (сказать – не поверишь!) существует вечное племя, в котором никто не рождается. Вот сколь плодовито для них чужое разочарование в жизни!» [19, с. 259 - 260].
Среди иудеев было немало людей, отличающихся крайней нетерпимостью ко всему, что не соответствовало их представлениям об истинном порядке вещей. Они убивали всех, кто, по их мнению, недостаточно ревностно исповедовал иудейскую веру и сотрудничал с римскими войсками. Этих фанатиков народ называл «зелотами». Слово «зелоты» означает «ревнители» и связывается с образом библейского Финееса, внука первосвященника Аарона, брата Моисея. Финеес в припадке гнева убил военачальника, спавшего с язычницей. Так он продемонстрировал верность вере и наказал согрешившего израильтянина. В своё время поступок Финееса вдохновил на восстание против Селевкидов священника Хасмонея. Зелоты верховодили в осаждённом римлянами Иерусалиме, терроризируя жителей. Иосиф Флавий считает, что при осаде Иерусалима в 70 году именно зелоты спровоцировали римские войска под началом Тита сжечь город и разрушить Второй Храм. Последние зелоты погибли в крепости Масада в 73 году. Они отказались сдаться штурмующим крепость римлянам и совершили массовое самоубийство [смотри: 19, с. 416].
Историк и писатель Иосиф Флавий был участником Иудейской войны. Настоящее его имя – Иосиф бен Маттафия (Маттитьяха). Он родился в Иерусалиме [37 г. н. э.] в знатной семье священников. Получив хорошее религиозное воспитание и обладая немалыми способностями, он уже в молодости занял видное общественное положение. С 53 по 56 год он отшельничал в пустыне. В 64 году Иосиф в составе иудейского посольства посетил Рим, где добивался освобождения нескольких иудейских священников, арестованных римлянами за какие-то провинности. Результат иудейского посольства в Рим неизвестен. Иосиф был фарисеем и воевал против римлян, командуя еврейскими войсками в Галилее [67 г.]. Во время захвата города Йодфата он сдался в плен римлянам при трагических обстоятельствах.
«Йодфат сопротивлялся отчаянно, более полутора месяцев его жители, укрывшись за крепостными стенами, отбивали атаки противника. Но бесконечно сдерживать натиск регулярной римской армии они, конечно, не могли. Почти все защитники города погибли. Когда римляне ворвались в крепость, Иосиф, по его собственному рассказу, вместе с сорока другими евреями спрятался в пещере. О бегстве нечего было и думать. Иосиф сразу хотел сдаться, но товарищи силой удержали его, пригрозив убить. Они решили покончить с собой. Бросили жребий. Тот, кому выпадало умереть первым, подставлял горло под меч следующего по очереди. Получилось так, что Иосифу и ещё одному человеку выпало зарезать друг друга последними. Когда они остались вдвоём, Иосиф уговорил того человека сдаться на милость победителей. Иосифа привели к Веспасиану, который отнёсся к пленному еврейскому начальнику снисходительно. Иосиф, якобы, предсказал, что Веспасиан вскоре станет императором. Польщённый таким предсказанием римский полководец приблизил пленника к себе. Так для Иосифа началась новая жизнь». «После пленения Иосиф был отвезён в Рим, получил римское гражданство, добился благосклонности императора Веспасиана, стал называться его родовым именем – Флавий». На подавление восстания в Галилее римлянам понадобилось несколько месяцев. После этого войска Веспасиана быстро прошли Самарию, захватили Яффо. В Иерусалиме известия о сокрушительном разгроме повстанцев в Галилее вызвали у зелотов шок. Все неудачи они приписали предательству Иосифа. На представителей власти, которых заподозрили в скрытых симпатиях к римлянам, обрушились репрессии: этих людей просто убили. В еврейском обществе не было даже видимости согласия, никто не знал, что делать дальше. За власть дрались лидеры по крайней мере трёх политических группировок, отличавшихся друг от друга только степенью своего экстремизма. Гражданское примирение в Иерусалиме так и не наступило [смотри: 19, с. 324 - 327].
Во время Иудейской войны Иосиф, находясь в лагере римлян в плену, наблюдал за её ходом [67 - 70 гг.] и был свидетелем разрушения Иерусалима. Евреи считали Иосифа предателем. Однако современные евреи, повидимому, судят иначе. М. Вольпе, из книги которого здесь приведено большинство сведений об евреях, пишет:
«Иные предатели, однако, приносят своему народу больше пользы, чем заядлые патриоты-губители. Судьба Иосифа тому подтверждение. После разрушения Иерусалима последние примерно тридцать лет своей жизни Иосиф, принявший родовое имя Веспасиана – Флавий, жил в Риме и писал книги о еврейской истории. Описанные им перипетии войны евреев с римлянами, наверное, грешат субъективностью. Однако подробнее, внушительнее, с большим состраданием никто об этих событиях не написал» [19, с. 325].
«В Риме Иосиф Флавий написал свои знаменитые книги «Иудейские древности», где подробно излагается история Израиля, и «Иудейская война», в которой описываются события смуты, приведшей к разгрому евреев римлянами. Иосиф Флавий умер около 100 года нашей эры» [19, с. 423].
В своих книгах Иосиф использовал не дошедшие до нашего времени записки Николая Дамасского [64 г. до н. э. - начало I в. н. э.], советника иудейского царя Ирода Великого. В своё время он был известным историком и учёным. Николай Дамасский учил детей Антония и Клеопатры, а после их смерти был приглашён Иродом к своему двору. После смерти Ирода Николай перешёл на службу к иудейскому тетрарху Архелаю. Полагают, что умер Николай Дамасский, находясь уже в Риме.
Николай Дамасский – автор капитальной «Истории», состоящей из почти полутораста книг. Он также написал много других трудов, в том числе посвящённых Ироду Великому [смотри: 19, с. 290].
То, что нам известно о нравах того времени, позволяет, видимо, в некотором роде говорить о заимствовании Иосифом Флавием сведений из сочинений Николая Дамасского.
«История Иудейской войны» Иосифа Флавия в XI - XII веках была переведена на древнерусский язык под названием «Повесть о разорении Иерусалима». Эта повесть охватывала события с 167 года до н. э. до 72 года н. э... Как установлено исследователями, древнерусские переводчики довольно свободно обращались с греческим оригиналом и прибегали к сокращённому его пересказу, а иногда вносили дополнения. К таким дополнениям относятся вставки об Иисусе Христе и Иоанне Крестителе, резкие выпады против римлян и отрицательная характеристика Ирода Великого» [40, с. 87].
Иудейская война как бы разделила еврейскую историю надвое. Считается, что в годы антиримского восстания погибло не менее миллиона евреев. Десятки, если не сотни тысяч были захвачены в плен и обращены в рабство. Мало кому удалось вернуться на родину, хотя впоследствии соотечественники старались выкупать близких из рабства. «Спустя века, когда воспоминания о трагических событиях покрылись патиной времени, в сознании рассеянных по всему свету евреев сложилось представление, что их изгнание с Земли Обетованной началось сразу после подавления римлянами великого восстания. Принято говорить о двух тысячах лет скитаний. Тогда многим действительно пришлось покинуть родину, пополнив собой многомиллионную диаспору. Однако ещё почти полтысячелетия евреям предстояло жить в Палестине. Правда, еврейская жизнь потекла по другому руслу. Слишком сильна была нанесённая народу травма. Разрушение Иерусалима и сожжение Храма изменили традиционный уклад. Земля Израиля перестала быть центром еврейского мира». В иудаизме существует пророчество, согласно которому в мир явится так называемый «мессия» («машиах») – помазанник Божий на царство, с приходом которого для Израиля (так назван еврейский народ) и других народов наступит время мира, благополучия и изобилия. Мессия соберёт разбросанных по всему миру евреев диаспоры в возрождённом Израиле (здесь имеется ввиду Земля Обетованная). Традиционно считается, что мессия будет из дома Давидова (то есть из колена Иудиного), а возвестит о его приходе Илья Пророк. Существует даже ироничное выражение «Пока не придёт Илья», когда исход какого-либо дела неясен и вопрос будет решён в неопределённом будущем, перед приходом мессии, «после дождика в четверг». Иногда мудрецы не без юмора высказывались о приходе мессии. Талмуд содержит несколько высказываний на эту тему. Рабби Зеир говорил: «Трое приходят, когда их меньше всего ждёшь: находка, машиах {мессия} и скорпион». Высказывание, приписываемое рабби Иоханану: «Если у тебя в руках саженец, а тебе сказали, что явился мессия, сначала посади саженец, а потом иди встречать мессию». Мессианскими евреями называют евреев, представляющих в иудаизме особое направление, сторонники которого выступают за Христа и пытаются совместить иудаизм с христианством, считая Иисуса Христа еврейским мессией. Ортодоксальные (правоверные) евреи не признают мессианских евреев [смотри: 19, с. 331 - 334, с. 455 - 456].
Главным памятником культуры древней Иудеи является Библия. Она включает произведения еврейской литературы, летописи, множество мифов и легенд и других сказаний. Наиболее древней, дохристианской частью Библии, являются священные книги «Ветхого Завета». «В библейской терминологии это слово означает союз бога с людьми. В Торе говорится, что бог заключил с Авраамом завет, обещав ему и его потомкам Ханаан в вечное владение. В ортодоксальной иудейской интерпретации это означает, что бог выделил евреев среди других народов, возложил на них особую миссию. Отсюда основополагающая концепция иудаизма о богоизбранности еврейского народа. Библейские книги, составившие Танах, называют Ветхим заветом. Четыре Евангелия и другие канонические книги, вошедшие в христианскую Библию, - это Новый Завет» [19, с. 415].
Знак союза, который бог заключил с праотцем Авраамом, – обрезание крайней плоти у еврейского ребёнка на восьмой день после рождения. «Если по каким-либо причинам еврей не был обрезан в младенчестве, он может пройти обряд обрезания в любом возрасте... Обычай удалять крайнюю плоть, покрывающую головку мужского полового члена, отмечен у многих народов с незапамятных времён. Он имеет отношение к обрядам инициации – посвящению во взрослое состояние, когда человек становится полноправным членом общества. Древние евреи, у которых обрезание приобрело символическое значение приобщения к народу избранному, переняли этот обычай, видимо, у египтян. Моисей, кажется, не придавал ритуалу обрезания никакого значения. Он не обрезал своего сына от мадианитянки Сепфоры. Язычница сама сделала это, когда бог стал угрожать Моисею смертью за такое прегрешение. Причём Моисей не внял угрозе. Во время сорокалетнего путешествия по пустыне рождавшихся мальчиков не обрезывали. Поэтому перед вторжением в Ханаан {Палестину} Иисусу Навину пришлось подвергнуть болезненной процедуре всех взрослых воинов (крайнюю плоть отсекали каменными ножами без всякой анестезии). Обрезание практикуют представители других религий, например, мусульмане, а также многие люди вне связи с какой-либо идеологией по санитарно-гигиеническим соображениям...» [19, с. 470 - 471].
«Ветхий Завет» состоит из 50 книг, 39 из которых входят в общепризнанный канон (собрание писаний) иудейской и христианской религий: «Пятикнижие Моисеево» (книги 1 – 5: Бытие, Исход, Левит, Числа, Второзаконие); «Книги исторические» (книги 6 – 34: Книга Иисуса Навина, Книга судей Израилевых, Книга Руфи и другие); «Малые пророки» (книги 35 – 46: Книга пророка Осии и другие); «Дополнительные исторические» (Книги 47 – 50).
Со временем Библия приобрела огромное религиозное значение, так как и иудеи, и христиане провозгласили её «священным писанием». Таким образом «Ветхий завет» как часть «священного писания» вошёл и в христианство, и в иудаизм [смотри: 30, с. 125].
«Хотя эллины показали себя как весьма способные в науке философии, всё-таки не им принадлежит изобретение этой науки наук. «Хотя некоторые из греков, - пишет Томас Стэнли, - и считали себя создателями философии, более учёные из них признавали, что она пришла с Востока». Великолепные институты мудрости Индии, Халдеи и Египта должны рассматриваться как подлинный источник греческой мудрости» [15, с. 42].
В период расцвета философской мысли в Греции (Сократ, Платон, Аристотель) в Китае процветало «сто философских школ», где с таким же усердием и пылом, как у греков, изучались основные проблемы человека и общества. В IV – III веках до н. э. в Китае жил крупный мыслитель конфуцианской школы Мэн-цзы, проповедовавший концепции Конфуция (Жэнь – гуманность; Чжун – середина, справедливость и другие).
Чжуан-цзы, выдающийся толкователь учения Лао-цзы, основателя даосизма, так объяснял пристрастие к вину учёных-даосов: «Пьяный человек, упавший с телеги, возможно, будет страдать, но он не умрёт. У него такие же суставы, как и у других людей, но он воспринимает катастрофу в других условиях. Его умственное равновесие не нарушено. Так же как он не сознавал, что едет в телеге, так он не осознал и того, что вылетел из неё. Обычным представлениям о жизни, смерти, страхе нет места в его голове; следовательно, когда он пришёл в столкновение с материальным миром, он не испугался. Если человек может так прекрасно сохранять равновесие благодаря вину, то он может добиться несравненно большего, используя свои способности. Вот где находит прибежище мудрец, и тут уж никто не может ранить его. От того, кто хочет отомстить ему, он не защищается ни камнем, ни щитом; он также не обращает внимания на камень, который злобный враг швыряет ему в голову» [41, с. 173 - 174].
В древнеиндийской философии в I веке нашей эры сформировалось учение (карма), предметом которого стало бессознательное начало (карма), управляющее всей Вселенной, не подчинённое контролю даже бога. Согласно карме, человек вознаграждается или наказывается только в будущей жизни.
Однако, именно традиции, заложенные греческими мудрецами (Фалесом, Солоном и другими), сыграли большую роль в формировании последующих многочисленных философских школ и софистики античного мира, которые стали исходными для развития всех последующих философских течений, школ и направлений. Большую роль в развитии философии нового времени сыграли и греческие софисты.
Софистами в Древней Греции называли странствующих учёных, преподавателей философии и ораторского искусства.
Одним из таких странствующих риторов-лекторов был грек Лукиан [около 120 - после 180 гг. до н. э.], писатель-сатирик. Сохранилось около 80 его сочинений. Среди них: «Прометей, или Кавказ», «Разговоры богов», «Александр, или лжепророк», «Пир», «Продажа жизни», трактат «О том, как надо писать историю».
Произведения Лукиана направлены против религии, философского догматизма, пороков рабовладельческого общества периода кризиса Римской империи.
«В истории античной культуры софисты занимают такое же место, какое в западноевропейской культуре занимают французские энциклопедисты XVIII века. Не было ни одной жизненной сферы, которой не коснулись бы софисты. В экономике, политике, математике, в естествознании и социологии, - во всех областях человеческого знания софисты поставили ряд вопросов и выдвинули много новых точек зрения. Философский скепсис и субъективизм не мешали, однако некоторым софистам с успехом заниматься науками и искусствами. Софисты занимались всеми отраслями науки, но наиболее положительных результатов софистика достигла в области формальных наук – логики, филологии, лингвистики и грамматики. Эти науки софистами были доведены до высокого совершенства» [4, с. 255].    
«Основные сочинения софистов до нас не дошли, и об их взглядах можно судить главным образом по той полемике, которую вели с ними Платон и Аристотель и находившиеся под их влиянием позднейшие авторы. … Неизвестному софисту принадлежит дошедшее до нас сочинение «Двоякие речи». Рассуждения … {этого софиста} дословно приводит Ямвлих в «Протрептихе» [3, с. 628].
«Гегель (см. Соч., т. 10, М., 1932, с. 4 - 33) впервые понял греческих софистов как первых представителей учения о человеке и человеческом разуме. Софисты вошли в древнегреческую философию как её необходимый фермент, и их влияние заметно не только у Сократа, Платона и Аристотеля, у представителей мегарской школы и киников, но и на всей философии эллинизма, включая неоплатонизм» [17, т. 5, с. 61].
«Расцвет софистики относится ко второй половине V века до нашей эры… {Этот расцвет связан с расцветом афинской культуры во времена Перикла, который оказывал покровительство и философам (в частности, Анаксагору), и софистам}. Выдвигая на передний план формальный метод, софисты отрицали возможность объективного познания.
«Мудрый, - говорил софист Горгий, - не может стремиться к познанию, он может только возбуждать в других людях те впечатления, какие ему наиболее желательны… Всякое познание, учил Протагор, субъективно и потому несёт значение только для того человека, который его принимает… Что кажется человеку правильным, то и на самом деле правильно. «Человек – мера всех вещей». Вследствие этого не должно казаться странным, если об одном и том же предмете часто высказываются противоположные и в то же самое время субъективно верные мысли. С одинаковой степенью убеждённости всегда можно доказывать за и против, ибо истины как таковой не существует. Каждая вещь имеет две стороны и может быть рассматриваема с двух точек зрения. Так, например, болезнь для больного – зло, для врача – добро, и оба суждения одинаково правильны. Добродетель же, о которой так много говорят и спорят философы, в глазах Протагора не что иное, как наилучшее (нравственное) состояние, приводящее человека к усиленной деятельности…
«У них, - так изображает софистов один из европейских знатоков греческой научной мысли и философии (Гомперс), - была страшная откровенность и страшная многосторонность. Они ораторы, политические люди, народные учителя, метафизики: их ум был гибок и ловок, их язык неустрашим и дерзок» [4, с. 253 - 255].
Сначала ритором у греков назывался оратор, но с V века до н. э., когда появились софисты, риторами стали называть и учителей красноречия. После включения Греции в Римскую империю [146 г. до н. э.] это название стало применяться и в Риме к ораторам и преподавателям теории красноречия.
Софисты (буквально «учителя мудрости») разъезжали по городам Греции и за деньги – иногда очень большие – обучали желающих искусству красноречия (риторике) и спора (эристике). Платные уроки по риторике стал устраивать ученик Сократа Эсхин, хотя в ораторском искусстве старался подражать Горгию Леонтинскому [смотри: 2, II 62 - 63].
Горгий из Леонтин в Сицилии [около 480 - около 380 до н. э.], один из старших софистов, согласно античной биографической традиции, ученик Эмпедокла и основателей искусства красноречия (ораторского искусства – риторики) – Корака и Тисия. Горгий, в отличие от других софистов, утверждал, что учит не добродетели или мудрости, а только ораторскому искусству, настаивая, повидимому, на том, что единой для всех добродетели вообще не существует. Горгий отрицал возможность точного знания, ссылаясь на то, что даже припоминание лично пережитого наталкивается на трудности. Его сочинение «О природе, или О несуществующем» (по-другому, «О природе, или О не сущем») до нашего времени не сохранилось.
В настоящее время риторикой обычно называют эффектную, но бессодержательную речь. Софистикой (от греческого: умение хитро вести прения) стали называть не только философское учение, созданное софистами, но и рассуждение, основанное на употреблении ложных доводов, на преднамеренном нарушении законов логики. Первоначально греческое слово, соответствующее русскому «софист», было синонимично слову «мудрый» и обозначало человека, авторитетного в различных вопросах частной и общественной жизни.
«С середины V века до н. э. софистами стали называть появившихся тогда платных преподавателей красноречия и всевозможных знаний, считавшихся необходимыми для активного участия в гражданской жизни коллектива. Софисты навлекли на себя нападки со стороны консервативных общественных групп (обвинение в нечестии против Протагора; изображение Сократа в виде типичного софиста в комедии Аристофана и т. д.). Основные сочинения софистов до нас не дошли, и об их взглядах можно судить главным образом по той полемике, которую вели с ними Платон и Аристотель и находившиеся под их влиянием позднейшие авторы.
К старшим софистам (2-я половина V века до н. э.) причисляют Протагора, Горгия, Гиппия, Продика, Антифонта, Крития. К следующему поколению – младшим софистам относят Ликофрона, Алкидаманта, Трасимаха [смотри: 3, с. 628].
Взгляды софистов и круг теоретических вопросов, которыми они занимались, отличались большим разнообразием. Общим у софистов (старших: Горгия из Леонтина в Сицилии, Протагора из Абдер, жившего в Афинах; и младших: Калликла, Гипподама, Крития, Ликофрона, Антифонта) было «перемещение центра тяжести философских интересов из сферы натурфилософии на проблемы этики, политики, теории познания» [смотри: 17, т. 5, с. 61].
Для софистов особенно характерен их интерес к проблеме человеческого познания. В учениях древнейших греческих материалистов эта проблема не была достаточно разработана, сторонники элейской школы своим учением о коренном различии между рациональным знанием и чувственной иллюзией завели её в тупик. Повидимому, именно в полемике с ними Горгий из Леонтин (Сицилия) выдвинул утверждение, сводившееся к тому, что с одинаковым успехом можно доказать как то, что мир непознаваем, так и то, что его вообще нет. Развивая эти положения, Горгий пришёл к отрицанию возможности познания мира и в конце концов к отрицанию самой объективной реальности. Постепенно софистика выродилась в искусство защищать и опровергать любое положение. Софисты придумали множество так называемых софизмов (от греческого слова, означающего: рассуждение, умно или хитро придуманное) – логически порочных умозаключений, в которых ложные посылки выдаются за истинные, или делается вывод с нарушением логических законов. Пример софизма: «то, что ты не терял, ты имеешь; ты не терял рогов, следовательно, ты их имеешь».
Знаменитые софизмы («диалектические задачи»): «Лжец», «Спрятанный», «Электра», «Человек под покрывалом», «Куча», «Рогатый» и «Лысый» придуманы Евбулидом Милетским, преемником Евклида из Мегар [смотри: 2, II 108].
Софизм «Лжец»: «если лжец говорит «я лгу», то он лжёт; стало быть, он не лжёт, а говорит правду; но если он говорит правду, значит, он действительно лжёт, и т.д. Софизмы «Куча», «Лысый»: «если к зерну добавлять по одному зерну, то с которого зерна начнётся куча? Если человек теряет волос за волосом, то с которого волоса он становится лысым?» [смотри: 2, с. 508, примеч. 104].
Приведенные нами софизмы являются, по существу, парадоксами, то есть, мнениями, противоречащими, иногда только внешне, здравому смыслу. Софизмы, в противоположность парадоксам, построены на произвольно выбранных альтернативах, с помощью которых можно доказать что угодно. «Так по рассказу Аристотеля, одна афинянка внушала своему сыну: «Не вмешивайся в государственные дела, потому что, если ты будешь говорить правду, тебя возненавидят люди, если же ты будешь говорить неправду, тебя возненавидят боги» - на что, естественно, можно возразить: «Ты должен участвовать в общественных делах, потому что, если ты будешь говорить правду, тебя будут любить боги, а если будешь говорить неправду, тебя будут любить люди» [17, т. 5, с. 59].
Разнообразные примеры софизмов приводит Платон {!?} в диалоге «Евтидем» и в других диалогах. Некоторые из них и названы именами софистов, с которыми он ведёт полемическую беседу: «Протагор», «Горгий», «Критий» и т. д.
«Софисты неизбежно впадали в противоречие с традиционными религиозными верованиями. Так, Протагор утверждал, что не знает, существуют ли боги…
{Он говорил: «О богах я не могу знать, есть ли они, нет ли их, потому что слишком многое препятствует такому знанию, - и вопрос тёмен, и людская жизнь коротка» [2, IX 52]}.
Трасимах полагал, что боги не обращают внимания на людей… Близкие к софистам Диагор Мелосский и Феодор Киренский прямо отрицали существование богов. Продик видел истоки религии в почитании хлеба и вина, солнца, луны и рек – всего, что приносит пользу людям… Критий, возглавивший олигархическое правительство «30 тиранов» в Афинах, … объявил религию выдумкой, предназначенной для того, чтобы заставлять простых людей соблюдать законы (см. Секст Эмпирик, Против учёных...)» [3, с. 628].
Правда, не только те, которых называли софистами, скептически относились к богам. Про Стильпона Мегарского рассказывают такую «историю»:
«Однажды он так спросил об Афине {греческой богине} Фидия {скульптора}: «Неправда ли, Афина, дочь Зевса, - это бог?» Ему ответили: «Правда». – «Но ведь эта Афина создана не Зевсом, а Фидием?» Согласились и с этим. – «Стало быть, она – не бог?» За это его привлекли к суду Ареопага; он не отпирался, а утверждал, что рассуждение его правильно: Афина действительно не бог, а богиня, потому что она женского пола. Тем не менее судьи приказали ему немедля покинуть город. А Феодор {Киренский} по прозвищу Бог {его же называли и Феодором Безбожником} сказал в насмешку: «Откуда он это знает? Что он ей, подол поднимал?». Ибо поистине Феодор был всех грубее, а Стильпон всех тоньше.
Кратет спросил… {Стильпона}: чувствуют ли боги радость от наших поклонений и молитв? – а он, говорят, ответил: «Глупый ты человек, такие вопросы задают не на улице, а с глазу на глаз!» Точно также и Бион на вопрос, есть ли боги, отвечал: «Эту толпу от меня отгони, многоопытный старец!» [2, II 116 - 117].
Диоген Лаэрций, красочно описавший «портрет» Диогена Синопского «добавляет» и такую притчу: «Торговец снадобьями Лисий спросил его, верит ли он в богов? «Как же не верить, - сказал Диоген, - когда тебя я иначе и назвать не могу как богом обиженным?» (Впрочем, некоторые приписывают это Феодору)… Он порицал людей за их молитвы, утверждая, что они молят не об истинном благе, а о том, что им кажется благом» [2, VI 42].
В комедии Менандра о богах говорилось очень нелицеприятно: «Боги суть воздух и вода, земля и огонь, солнце и светила. Так говорят философы, а я нахожу, что единственно полезным для нас богом оказывается серебро и золото. Если ты вводишь их в свой дом, то ты можешь пожелать чего тебе только ни заблагорассудится, и всё тотчас же будет у тебя: имения, дома, серебряная посуда, друзья, угодливые слуги, свидетели и доносчики. Стоит тебе только дать побольше, и твоими служителями будут сами боги» [Цит. по: 4, с. 198].
«Софисты высказывали идеи равенства всех людей. Так, Алкидамант заявлял, что «бог сделал всех свободными, природа никого не сделала рабом» (схолии к Аристотелю, Риторика...). Антифонт и Ликофрон отвергали преимущества знатного происхождения. Взгляды софистов не отличались единством даже по основным вопросам. В то время как «Аноним Ямвлиха» считает законы основой нормального существования людей, Антифонт объявляет государственные установления злом… Ликофрон отводил закону роль гаранта личных прав граждан (см. Аристотель, Политика...), а Трасимах, по Платону, утверждал, что правители везде навязывают гражданам выгодные для себя законы (см. «Государство»…). Софисты оказали влияние на афинского государственного деятеля Перикла, на драматурга Еврипида, на «отца истории» Геродота» [3, с. 629].
Современник Горгия Протагор [около 490 - около 420 гг. до н. э.; по другим сведениям: около 480 - около 410 гг. до н. э.] из Абдеры (Фракия) - виднейший софист старшего поколения. «Протагор был слушателем Демокрита, а прозвище ему было Мудрость (как говорит Фаворин в «Разнообразном повествовании»)» [2 IX 50].
Он неоднократно посещал Афины, был другом Перикла и даже написал по его поручению проект государственного устройства общеэллинской колонии Фурии. Протагор и погиб, спасаясь бегством из Афин от обвинения в нечестии (или богохульстве). Согласно античной биографической традиции Протагор утонул при кораблекрушении корабля, который плыл в Сицилию [смотри: 3, с. 542].
Гераклид Понтийский в книгах «О законе», сообщая о написании законов фурийцам, называет Протагора из Абдеры, а Евполид говорит в «Льстецах», что Протагор был из Теоса (Малая Азия). Протагор отрицает существование истины, независимой от человеческого познания, сформулировав свой основной принцип: «Человек – мера всех вещей, существующих, как они существуют, не существующих, как они не существуют». Учеником Протагора был Продик Кеосский [родился между 470 - 460 гг. до н. э.], греческий философ-софист. Он считается автором нескольких сочинений: «О природе», «Похвала глупости», «Времена года». Продик занимался проблемой синонимии, то есть идентификации совпадающих по смыслу слов, а также учил правильному употреблению слов. Общеизвестен ещё в древнее время был его атеизм. Возникновение культов обожествления Продик связывал с конкретными особенностями производительного труда, с задачами удовлетворения духовных нужд человека: «... те предметы, которые питают (человека) и приносят (ему) пользу, раньше всего были признаны богами и сделаны священными, а после них были обожествлены и (люди), которые изобрели или (новые) виды пищи, или (новые способы) защиты, или прочие искусства, как например, Деметра, Дионис и другие». Отдельные стороны учения Продика использовал (а иногда пародировал) Аристофан («Птицы», «Облака»); у Продика учился Еврипид [смотри: 17, т. 4, с. 383].
«Как и Продик Кеосский, {Протагор} выступал с речами и брал за это плату… Он первый заявил, что о всяком предмете можно сказать двояко и противоположным образом, и сам первый стал пользоваться в спорах доводами. Одно сочинение он начал так: «Человек – есть мера всем вещам – существованию существующих и несуществованию несуществующих». {Выражение «Человек – мера всех вещей» (по-латински «Homo mensura omnium rerum») сделалось «крылатым выражением».} Ещё он говорит, что душа есть чувства и больше ничего (это подтверждает и Платон {!?} в «Теэтете»), и всё на свете истинно. А другое сочинение он начинает следующим образом: «О богах я не могу знать, есть ли они, нет ли их, потому что слишком многое препятствует такому знанию, - и вопрос тёмен, и людская жизнь коротка». За такое начало афиняне изгнали его из города, а книги его сожгли на площади, через глашатая отобрав их у всех, кто имел. Он первый стал брать за уроки плату в сто мин; первый стал различать времена глагола и точно выражать время действия; стал устраивать состязания в споре и придумал уловки для тяжущихся {в суде}; о мысли он не заботился, спорил о словах, и повсеместное нынешнее племя спорщиков берёт своё начало от него. Потому-то Тимон и сказал о нём:
И Протагор, во пренье словес необычно искусный…
И это он выделил четыре рода речи – пожелание, вопрос, ответ и приказ (другие выделяют их семь: рассказ, вопрос, ответ, приказ, сообщение, пожелание, обращение), назвав их основами речи (Алкидамант же перечисляет другие четыре вида речи: утверждение, отрицание, вопрос, обращение). Первой из своих книг он огласил сочинение «О богах», начало которого приведено выше; прочитал он его в Афинах, в доме Еврипида (а иные говорят – в доме Мегаклида, а иные говорят – в Ликее, где чтецом был его ученик Архагор, сын Феодота). Обвинителем его за это был Пифодор, сын Полизела, один из четырёхсот правителей; впрочем, Аристотель вместо него называет Еватла… Есть рассказ, будто однажды он требовал платы от своего ученика Еватла, а тот ответил: «Но я ведь ещё не выиграл дела в суде!». Протагор сказал: «Если мы подадим в суд, и дело выиграю я, то ты заплатишь, потому что выиграл я; если выиграешь ты, то заплатишь ты, потому что выиграл ты»… Филохор утверждает, что корабль его потонул, когда он плыл в Сицилию, и на это намекает Еврипид в своём «Иксионе». Другие говорят, что умер он во время странствия, почти девяносто лет отроду (впрочем, Аполлодор пишет, что ему было семьдесят, что с учением он выступал сорок лет и что расцвет его приходился на 84-ю олимпиаду. У нас есть и стихи о нём:
Слышал я, Протагор, что ты в преклонные годы,
Стены покинув Афин, старцем скончался в пути.
Город Кекропа тебя на изгнанье обрек, но напрасно –
Ты от Паллады ушёл, а от Плутона не смог».
У Платона {!?} есть о нём диалог {«Протагор»}» [2 IX 50 - 56].
Кекроп, по греческим мифам, афинский царь, автохтон (рождённый землёй). Его внешний вид – получеловек и полузмея.
Став первым царём Аттики, он назвал страну по своему имени – Кекропия. При нём произошёл спор между Посейдоном и Афиной за обладание Аттикой; состязаясь в дарах жителям Аттики, Посейдон выбил источник воды (ударом своего трезубца), а Афина посадила дерево - оливу [смотри: 42, т. 1, с. 633].
Диоген Лаэрций приводит список трудов Протагора из 12 наименований (кроме уже названных). Из них мы упомянем здесь «Науку спора», «О государстве» и «О добродетели». Ни один из трактатов Протагора до нашего времени не дошёл, известны только фрагменты из них. Протагор разъезжал по всей Греции с пропагандой своего учения, много раз бывал в Афинах и одно время был близок Периклу и Еврипиду. В свой очередной визит в Афины во время олигархического переворота [411 г. до н. э.] Протагор и был обвинён в безбожии и изгнан. Протагор считается основателем школы софистов; он же ввёл в оборот софизмы. Есть сведения о занятиях Протагора грамматикой, риторикой и художественным воспитанием [смотри: 17, т. 4, с. 397].
Дальнейшее развитие выдвинутого Протагором положения «человек есть мера всех вещей» привело многих софистов к крайнему релятивизму и солипсизму. Оперируя этим положением, они фактически лишили философию всякого содержания, превратив её в сомнительное искусство умственной эквилибристики. Софисты младшего поколения (Калликл, Гипподам, Критий) были связаны с реакционными олигархическими кругами и стремились теоретически оправдать их антидемократические взгляды. Калликл, например, противопоставлял исторически сложившемуся праву так называемое «право естественное», согласно которому, с его точки зрения, власть должна принадлежать только сильным. Эти сильные вправе пренебрегать законами. Другие из младших софистов (Ликофрон, Антифонт), напротив, из «естественного права» делали совсем другие выводы. Ликофрон, исходя из этого понятия, считал знатность вымыслом. Антифонт в этом отношении пошёл ещё дальше. В найденном в начале XX века фрагменте из его сочинения под названием «Об истине» (или «Истина») он выступил против привычного для греков того времени пренебрежительного отношения к «варварам». «Детей знатных родителей мы чтим и уважаем, детей же незнатного происхождения не чтим и не уважаем. Этому разделению мы научились от варваров и ведём себя при этом, как варвары; но от природы мы все и во всём устроены одинаково – и варвары и эллины. Все мы дышим через рот и нос, и все мы едим руками» [смотри: 5, т. II, с. 87].
О жизни Антифонта неизвестно ничего достоверного. Античная традиция отождествляет его с Антифонтом из Рамнунта - афинским политиком олигархического направления и автором судебных речей. Известно ещё одно его несохранившееся сочинение «Согласие». В отношении возможности познания единичного Антифонт высказывался скептически, в духе элейской школы. Он пытался решить задачу квадратуры круга и натолкнулся при этом на проблему перехода к пределу последовательности. Антифонт подчёркивал искусственный, непрочный характер всего, что является делом рук человека. В сочинении «Истина» он выступает противником ограничений, накладываемых на индивида государством; призывает соблюдать законы лишь в той мере, в какой это необходимо, чтобы не подвергнуться наказанию; рекомендует расчётливо заботиться о максимуме наслаждений и минимуме страданий, видя в этом следование природе. Возможно, что Антифонт делал попытки рационального толкования сновидений. Веря, как все софисты, в могущество слова, Антифонт вёл лечебные беседы в специально приспособленном помещении с людьми, потерявшими душевное равновесие и искавшими помощи от других. Те отрывки сочинений Антифонта, что были найдены на папирусах, - древнейшие образцы греческой философской прозы [смотри: 3, с. 29].    
Идеи Тразимаха Халкидонского [2-я половина V - начало IV вв. до н. э.], греческого философа-софиста, известны лишь по изложению Платона {!?}, враждебно относившегося к софистам и потому не всегда адекватно характеризующего их воззрения. Как и многие софисты, Тразимах рассматривал социальные явления с антропологической позиции: вера в богов расходится с нравственными чаяниями людей, почему люди должны больше полагаться на себя, чем на богов и судьбу. По свидетельству Платона («Государство»...), для Тразимаха «...справедливость есть не что иное, как полезное для более сильного...». Повидимому, взгляды Тразимаха на справедливость и право сложились на основе практики межполисных отношений различных партий внутри греческих полисов периода Пелопоннесской войны, когда право было объявлено силой, а «сила – правом». Тразимах стал одним из родоначальников идеи «общественного договора».
Само понятие «общественного договора» начало употребляться в социологических учениях XVII – начала XIX веков. «Некоторые идеи, позже вошедшие в состав теории «общественного договора», возникли ещё в древности. Так, в раннем буддизме содержались идеи о том, что на смену «золотому веку» пришли социальное неравенство, обман, воровство и т. п. Для искоренения этого люди установили выборным путём царскую власть, которая была призвана выступать в роли судьи и ликвидировать раздоры. В древне-китайской философии у Мо-Цзы встречается представление о договорном происхождении государства, возникшего по воле народа, который избрал царя и советников с целью положить конец разногласиям и вражде. Ещё более развитые предпосылки учения об «общественном договоре» мы находим у греческих софистов и особенно у Эпикура и его последователей. Эпикур учил, что люди, стремясь к общей пользе, вступают между собой в договорные отношения и устанавливают законы. «Справедливость, происходящая от природы, есть договор о полезном – с целью не вредить друг другу и не терпеть вреда» («Материалисты древней Греции», М., 1955, с. 217). Лукреций рисовал переход от естественного состояния одновременно к обществу и государству как результат договора между людьми об избрании властей и учреждении законов; причиной этого перехода он считал развитие производства (появление жилищ, огня), возникновение семьи и семейного хозяйства, частной собственности и неравенства». «Отрицательной стороной софистики был доведённый до крайних пределов формализм, нередко переходивший в игру словами и понятиями, то есть в схоластику. Оттенок схоластизма и крючкотворства всегда невольно возникает при словах «софист» и «софистика» [4, с. 256; 17, т. 4, с. 119; 17, т. 5, с. 253].
Синтез традиций «мудрецов», свойств и качеств личности и интеллектуального соперничества (противоборства) философии и софистики определял различные типы характеров и творческих манер мыслителей античности. Такие философы как Диоген Синопский или Демокрит Абдерский характеризуются и выделяются оригинальным отношением к славе и почестям. Платон и Аристотель, в этом смысле, оказались настолько разными философами и людьми, что только условно (или формально, поскольку Аристотель учился у Платона и преподавал в Платоновой Академии) их можно связать как Учителя и Ученика. Но они оба были очень честолюбивы и каждый по-своему.
«Платон рассматривал философию как величайшее благо, ниспосланное Божеством человеку… Аристотель же открывает свою «Метафизику» такими словами: «Все люди естественно хотят познавать». Чтобы удовлетворить эту общую потребность, раскованный человеческий интеллект исследует крайние пределы воображаемого пространства и воображаемого «я» в поисках отношений между единым и множественным, причиной и следствием, Природой и её основаниями, разумом и его источником, духом и его субстанцией, иллюзией и реальностью» [смотри: 15, c. 15 - 17].
«Словами Платон пользовался очень разными, желая, чтобы его учение не было легкоуяснимым для людей несведущих. Особенно своеобразно понимает он «мудрость» - как знание вещей умопостигаемых и существенно существующих, знание, свойственное (по его словам) богу и душе, отделённой от тела. Своеобразно называет он мудростью также и философию, ибо она вселяет стремление к божественной мудрости. Общепринятым же образом называет он мудростью всякий опыт, говоря, например, «мудрый ремесленник» {смотри: Платон. Определения..., Феаг..., Государство... [2, с. 510, примеч. 55]}.
Далее, он пользуется одними и теми же словами в разных значениях – например, говорит «простой» вместо «бесхитростный» (так, говорят, и у Еврипида в «Ликимнии» сказано о Геракле:
Он прост, неизощрён, добр на большое,
Мудр на дела, неловок на слова {отрывок из несохранившейся трагедии}),
но иногда Платон говорит «простой» и вместо «дурной», а иногда вместо «мелкий». Часто и наоборот, он пользуется разными словами или обозначениями одного и того же – например, «идею» (idea) он называет и «образ» (eidos), и «род» (genos), и «образец» (paradeigma), и «начало» (arche), и «причина» (aition). Пользуется он даже противоположными выражениями для одного и того же - например, чувственно воспринимаемое он называет и сущим и не-сущим: сущим – по своему порождению, не-сущим – по непрерывному изменению; идею он называет не движущейся и не пребывающей, а также единой и многой. Это его обычай во многих случаях» [2, III 63 - 64].
Отрывок из сочинения Платона характеризует взгляды философа на соотношение искусства и действительности:
«Какую задачу ставит перед собой каждый раз живопись? Стремится ли она воспроизвести действительное бытие или только кажимость? Иначе говоря, живопись - это воспроизведение призраков или действительности?
- Призраков.
- Значит, подражательное искусство далеко от действительности. Поэтому-то, сдаётся мне, оно и может воспроизводить всё что угодно, ведь оно только чуть-чуть касается любой вещи, да и тогда выходит лишь призрачное её отображение. Например, художник нарисует нам сапожника, плотника, других мастеров, но сам-то он ничего не понимает в этих ремеслах. Однако если он хороший художник, то, нарисовав плотника и издали показав это детям или людям не очень умным, он может ввести их в заблуждение и они примут это за настоящего плотника.
- Конечно.
- Но я считаю, мой друг, что такого взгляда надо придерживаться относительно всех подобных вещей. Если кто-нибудь станет нам рассказывать, что ему встретился человек, умеющий делать решительно всё лучше любого другого и сведущий во всём, что бы кто в отдельности ни знал, надо возразить такому рассказчику, что сам-то он, видно, простоват, раз дал себя провести какому-то шарлатану и подражателю, которого при встрече принял за великого мудреца, так как не смог отличить знание от невежества и подражания» [12, с. 3362-3363].
Наряду с введением «института семи мудрецов» древние греки наиболее великолепные творения рук человеческих причисляли к семи чудесам света. Упоминания о семи чудесах появляются в сочинениях античных авторов начиная с III века до н. э. Вероятно, именно тогда возникла сама идея выделить семь самых замечательных произведений искусства. Кто первый «отобрал» семь чудес древности, установить невозможно, тем более, что самый «отбор» происходил постепенно с заменой одних замечательных чудес другими. Поэтому у античных авторов можно встретить различные мнения на этот счёт. Полное перечисление семи чудес приводит, например, в эпиграмме (краткое стихотворение) греческий поэт Антипатр Сидонский [II - I века до н. э.]:
Видел я стены твои, Вавилон, на которых просторно
И колесницам; видал Зевса в Олимпии я,
Чудо висячих садов Вавилона, колосс Гелиоса
И пирамиды – дела многих и тяжких трудов;
Знаю Мавсола гробницу огромную. Но лишь увидел
Я Артемиды чертог, кровлю вознёсший до туч,
Всё остальное померкло пред ним; вне пределов Олимпа
Солнце не видит нигде равной ему красоты.
Много ценных и интересных сведений сообщает о семи чудесах древности римский учёный и писатель Плиний Старший [I век н. э.] в своём сочинении «Естественная история». Благодаря Плинию мы больше узнали о Колоссе Родосском и о храме Артемиды в Эфесе. Плиний Старший относит к семи чудесам маяк на острове Фаросе. Фаросский маяк в дальнейшем вытеснил из числа чудес, приведенных у Антипатра Сидонского, стены Вавилона. У других античных авторов крепостные стены Вавилона называют вместо висячих садов, а маяк на острове Фаросе заменяют на Александрийскую библиотеку. Среди чудес в античных сочинениях называли также Алтарь Зевса в Пергаме, а в римское время в число семи чудес вошёл знаменитый амфитеатр в Риме – Колизей, даже развалины которого сильно впечатляют тех, кто их впервые видит.
До наших дней сохранилось сочинение «О семи чудесах», в котором каждому «чуду» дано подробное описание. Выбор чудес в этом сочинении тот же, что и у Антипатра Сидонского, но отсутствует глава о гробнице Мавсола в Галикарнассе, так как утрачен конец рукописи. Среди исследователей нет единого мнения об авторе и времени его жизни. Некоторые учёные считают автором сочинения Филона Византийского – знаменитого механика и изобретателя, жившего в конце III века до н. э., которому принадлежит обширное сочинение из 9 книг по античной механике.
Чудеса древности были необычайно популярны у современников. О них писали учёные и собиратели достопримечательностей, их воспевали поэты и заучивали ученики в школах. Чаще других к числу семи чудес света древние авторы относили египетские пирамиды, висячие сады Вавилона, храм Артемиды в Эфесе, статую Зевса в Олимпии, мавзолей в Галикарнассе, Колосс острова Родоса и Александрийский маяк. Именно эти произведения древних архитекторов и скульпторов принято сейчас считать семью чудесами света. Из них до настоящего времени сохранились только пирамиды (наиболее известные – египетские). Все остальные творения были разрушены (предположительно, к IV веку н. э.) временем, людьми и природными катаклизмами [смотри: 37, с. 8 - 11].          
«Во всех городах древнего мира были храмы для богослужения и приношений богам. В каждом городе были философы и мистики, глубоко погружённые в тайны Природы. Эти люди обычно собирались вместе, образуя замкнутые философские и религиозные общества. Наиболее важные из этих групп известны под названием Мистерий. Многие из выдающихся умов античности были инициированы в эти секретные братства через весьма странные и таинственные ритуалы, иногда чрезвычайно жестокие. Александр Уайлдер определяет Мистерии так: «Священные драмы, исполняемые в определённые периоды. Наиболее почитаемыми были Мистерии Исиды, Сабазия, Кибелы и Элевсинские Мистерии».
После допуска в общество посвящённые обучались многовековой секретной мудрости. Платон, посвящённый в одно из таких обществ, сильно критиковался за то, что в его сочинениях были открыты широкой публике многие из секретов, в частности, философские принципы Мистерий» [15, с. 47].
«Древние философы верили, что ни один человек не может жить разумно без фундаментального знания законов Природы. Прежде чем повиноваться, человек должен понимать, и Мистерии были посвящены обучению человека оперировать божественным законом в земной сфере. Лишь немногие ранние культы боготворили антропоморфные {человекоподобные} божества, хотя их символизм свидетельствует как раз об этом. Они были скорее моральными, нежели религиозными, скорее философскими, нежели теологическими. Они учили человека использовать его способности более разумно, быть терпеливым при неблагоприятном ходе событий и превратностях, смелым в опасности, стойким перед искушениями и считать праведную жизнь лучшей жертвой Богу, а тело – алтарём, посвящённым Божеству» [15, с. 50].
«Наиболее знаменитыми из всех древних Мистерий были Элевсинские Мистерии, празднование которых проводилось каждые пять лет в городе Элевсине в честь Цереры (Деметры, Реи или Исиды) и её дочери Персефоны. Празднества были знамениты по всей Греции за красоту философских концепций и высокие моральные стандарты, демонстрируемые в повседневной жизни посвящёнными в Мистерии. Благодаря своим достоинствам Мистерии распространились в Риме и Британии, и более поздние инициации в Мистерии проводились как раз в этих странах. Элевсинские Мистерии были основаны, по общему убеждению, Эвмолпом около 1400 г, до Р. Х. {до Рождества Христова, то есть, до нашей эры}, и через платоновскую философию эти принципы дошли до наших дней...
Элевсинские Мистерии, согласно Гекеторну, пережили многие другие и существовали около четырёх веков после Рождества Христова, когда они были запрещены Феодосием (Великим), который грубо разрушил всё, что не принималось христианской верой. Об этом величайшем из философских институтов Цицерон сказал, что он учил не только как жить, но и как умирать...
Древние говорили: «Мёртвый хватает живого». Только тот, кто сведущ в элевсинской философии, может понять это. Это означает, что большинство людей управляется не их живыми душами, а мёртвыми телесными чувственными оболочками. Трансмиграция и воплощение – это то, чему учили в Мистериях, но не совсем обычным образом. Считалось, что в полночь невидимые миры находятся близко к земной сфере и что души в этот час проскальзывают в материальное существование. По этой причине многие из элевсинских церемоний свершались ночью (точнее, в полночь). Некоторые из тех спящих духов, которые не могли разбудить свою высшую природу во время земной жизни и обитают в невидимых мирах, окружённые темнотой, ими же для себя уготованной, временами соскальзывают на землю в этот час и принимают форму различных созданий… После успешного прохождения жестоких испытаний, с ловушками и опасностями, кандидат получал титул Мистес, то есть видящий сквозь туман. Это означало предоставление возможности доступа к высшим истинам. Современное слово мистик, обозначающее искателя истины по велению сердца, по пути веры, видимо, происходит от этого слова, потому что веровать означает верить в вещи невидимые или скрытые» [15, с. 79, с. 82, с. 85].
«В античном мире почти все секретные общества были философскими и религиозными. В средние века они были религиозными и политическими, хотя оставалось и несколько философских школ. В новое время секретные общества в западных странах являются политическими или духовными организациями, хотя в некоторых из них, как, например в масонстве, древние религиозные и философские принципы выжили… Хотя мистические школы обычно ассоциируются с цивилизованными временами, есть свидетельства о том, что люди и в доисторические времена знали о них. Обитатели отдалённых островов, даже находящиеся на низшей стадии развития, имеют мистические ритуалы и секретную практику, которые, как бы примитивны они ни были, определённо носят масонский оттенок» [15, с. 50].
«Все особенности эллинистической философии нашли своё отображение в трёх главных философских системах, господствовавших в эллинистическую эпоху: киников (циников), стоиков и эпикурейцев, в основе своей сложившиеся ещё на почве классической Греции. Все направления философской мысли эпохи эллинизма имели одну общую черту: все они в большей или меньшей степени служили выражением протеста против социальных порядков эллинистического общества.
Главные идеи наиболее популярной философии киников сводились к провозглашению свободы духа и отрицанию всего, что может нарушить «внутреннюю свободу». Свобода духа, учили киники, выражается в нечувствительности к стремлениям и в способности их преодоления. Отсюда между прочим делался вывод об отрицании богатств и всех средств, ведущих к их накоплению. На жизнь киники смотрели как на тяжёлый путь Геракла, переходившего от одного страдания к другому. Провозглашая принцип естественности и простоты, киники в своих крайних проявлениях отрицали все социальные учреждения – собственность, семью, брак, государство, науку и искусство, доходя до проповеди полной социальной аморфности. Среди киников наибольшей известностью в этом отношении пользовался Диоген Синопский, ученик и современник родоначальника кинической философии Антисфена – любимого ученика Сократа. Своим отечеством Диоген считал не полис или какое-либо национальное государство, ограниченное определёнными пределами, а всю землю...» [4, с. 346].
По свидетельству Диогена Лаэрция, слово «космополит» (греческое – гражданин мира) было впервые употреблено киником Диогеном Синопским [смотри: 2, VI 63].
Плутарх приписывал приоритет Зенону из Китиона, а, по Эпиктету, ещё Сократ был космополитом и создателем этого термина: «Если верно то, что утверждают философы о родстве между богом и людьми, тогда на вопрос о родине человек должен отвечать словами Сократа: я не афинянин или коринфянин, а я космополит..».
Подобное утверждал и Цицерон. По мнению некоторых исследователей, идея космополитизма встречается уже у софистов Антифонта и Гиппия и частично у Теофраста.
Кризис греческого полиса и образование разноплеменного государства Александра Македонского вызвали к жизни разные по содержанию космополитические воззрения. Одни из них обосновывали расширение сферы эксплуатации (Александр Македонский, Марк Аврелий); космополитизм киников Антисфена и Диогена Синопского выражал отрицательное отношение к полису; стоики, главным образом Зенон из Китиона, в космополитическом идеале искали общественную форму, которая сделала бы возможной жизнь каждого человека по единому всемирному закону; космополитические идеи киренаиков (представителей киренской школы) выражались в словах: «ubi bene, ibi patria» («где хорошо, там и отечество»).
В эпоху феодализма основным носителем реакционных космополитических тенденций выступала католическая церковь.
В период Возрождения идеи мирового гражданства были направлены против феодальной раздробленности (Данте, Кампанелла); в эпоху Просвещения абстрактно-гуманистический идеал мирового гражданства выражал идеи освобождения индивида от феодальных оков (Данте, Петрарка, Пико делла Мирандола, Вивес, Рабле, Монтень, Эразм Роттердамский) [смотри: 3, с. 280 - 281].
В современном русском языке нигилистическое отношение к достоянию общечеловеческой культуры, особенно к морали, к идее достоинства человека, иногда – к официальной господствующей идеологии, выраженное в форме издевательского глумления, носит название «цинизма» (позднелатинское cynismus, от греческого...) - учение киников [смотри: 3, с. 766].
В научной литературе относительно стоицизма принята следующая периодизация: Древняя Стоя [III - II вв. до н. э.], к которой относят Зенона, Клеанфа, Хрисиппа и их учеников; Средняя Стоя [II - I вв. до н. э.], представленная Панетием и Посидонием, и Поздняя Стоя (римский стоицизм), которую развивали Сенека, Мусоний Руф, Эпиктет, Гиерокл-стоик, Марк Аврелий. От первых двух периодов не дошло ни одного целого сочинения, так что система стоицизма реконструируется на основе фрагментов. Ведущее место в ней занимает этика, опираясь на физику (натурфилософию) и логику. В истории натурфилософии стоицизм примечателен взглядом на мир как на единый саморазвивающийся организм [смотри: 3, с. 654 - 655].   
«Среди интеллигенции большое распространение получило учение стоиков, в своих последних основах, в признании «естественности» высшей основой добродетели, слившееся с киниками. «Всё справедливое, - говорили стоики, - существует по природе (фюсис), а не по закону и праву». Основателем стоицизма считается Зенон из Китиона {[около 300 г. до н. э.]}, городе на острове Кипре, а его продолжателем – Хрисипп. Полного же своего расцвета стоицизм достиг в эпоху Римской империи в лице Эпиктета, Сенеки и Марка Аврелия.
Философия и гносеология, с точки зрения стоицизма, имеют лишь прикладное значение, как средство правильного поведения согласно добродетели. Задача всех наук, включая сюда философию и физику, состоит в определении понятия добра и в установлении соответствующей этому понятию этики. При правильной организации внутреннего (психического) мира «согласно природе» человеку не страшны никакие внешние невзгоды и потрясения. Никакие материальные невзгоды не могут омрачить настроения человека, познавшего самого себя и поступающего согласно добродетели. У позднейших стоиков этика добродетели сливается постепенно с религиозной этикой, и внутренней опорой человека становится божество. Стремление человека слиться или раствориться в божестве превращается в высший постулат стоицизма. «Бог близок к тебе, с тобой и в тебе... Блюститель и страж всякого блага и зла внутри нас. Бог – разум и душа мира, управляющий вселенной и человеком». Таким образом всё сливается в одно целое, в один космос. Религиозный космополитизм как нельзя более гармонировал с космополитизмом Сицилийской, Македонской, а затем Римской империй. «Мир един из всех вещей и бог един во всех видах, и бытие едино, и закон един, и общий разум у всех разумных существ и истин едины. А вследствие этого, значит, одна и цель у однородных, наделённых тем же разумом существ». Вселенная также едина, хотя она и состоит из тысяч отдельных частей или тел. Постоянная смена политических гегемоний, возвышение одних государств и падение других, смена одной власти другой и прочее – всё это вместе создавало благоприятную почву для возрождения старой, известной ещё восточным царствам, теории вечного круговорота. Мир, - рассуждали стоики, - это ряд постоянных перемен, постоянных смертей и возрождений. В мире всё остаётся неизменным, заменяется только форма, внешняя оболочка, самая же сущность остаётся неизменной. «Всегда люди женились, воспитывали детей, болели, умирали, воевали, праздновали, путешествовали, занимались земледелием, льстили, упорствовали, подозревали, злоумышляли, молили о смерти, роптали на судьбу, любили, копили сокровища, домогались власти или царства». Так проходит одна эпоха за другой. Одна умирает, другая рождается. Сменяются судьбы целых народов, и в конце концов всё падает и рассыпается в прах. Последовательно проведённый стоицизм с логической неизбежностью приводил к отрицанию всякой, в особенности общественной деятельности и к вере в судьбу. Построенная на добродетели этика, учили стоики, требует «не быть рабом никакой вещи, не зависеть ни от какой случайности, ни от какой необходимости, быть равным самой судьбе». До какой степени в эти столетия была популярна теория круговорота, органически связанная со всей философией стоицизма, доказывает «Всеобщая история» Полибия, одного из крупнейших историков и рационалистически настроенных людей античного мира... Полибий... вполне принимает теорию круговорота и под углом этой теории рассматривает и оправдывает завоевательную политику Рима. «Круговорот государственного общежития – порядок природы, согласно которому формы правления меняются, переходят одни в другие и снова возвращаются». Одной из многочисленных разновидностей стоицизма было эпикурейство – учение, на первый взгляд прямо протиоположное стоицизму. В то время как стоики проповедывали спокойное (стоическое) отношение ко всем превратностям судьбы, эпикурейцы выдвигали телесные удовольствия. Философская же сущность того и другого учения одинакова. Эпикурейцы, подобно стоикам, за философией и наукой признавали лишь практический смысл. Как для тех, так и для других философия была лишь фундаментом этики. Индифферентизм ко всему, кроме физических и нравственных удовольствий, оправданных добродетелью, сближает эпикуреизм со стоицизмом. Наиболее крупным представителем эпикурейства считается Эпикур с острова Самоса {!?}, современник Зенона (последний родился в 342 г. до н. э.).
Эпикур, по преданию, написал 300 книг, в которых он с большой подробностью развивал свою доктрину. В своих гносеологических воззрениях ни стоики, ни эпикурейцы не были оригинальны. Стоики, в основном, принимали философию Антисфена, ученика Сократа, основателя кинической школы, проповедовавшего опрощение. Предшественником эпикурейства был Аристипп из Кирены, положивший в основу своей философии чувственное удовольствие (гедонэ, откуда его сторонников стали называть гедонистами); кроме того, известно, что Эпикур принимал теорию Демокрита об атомах. Своего логического завершения стоико-эпикурейская философия на греческой почве нашла в лице Пиррона, уроженца Пелопоннеса, современника Александра Македонского, и его ученика Тимона...
{Пиррон из Элиды [около 365 - 275 гг. до н. э.] в современной истории философии считается основателем скептицизма как философского направления. Согласно его учению, мы ничего не знаем; мы должны относиться к вещам с полным безразличием, из которого вытекает невозмутимость духа (так называемая атараксия).}
Пиррон совершенно отрицал возможность общеобязательной истины, за отсутствием надёжного критерия таковой. Проводниками наших знаний, учил Пиррон, являются чувства, чувства же людей разны, следовательно, должны быть различны и истины, получаемые через чувства. Понятия добра, зла и прочее, - всё это условные понятия и всегда могут быть заменены другими. Из недостоверности познания скептики (последователи Пиррона) делали вывод о бессмысленности активной жизни и видели высшее счастье в автаркии, то есть в отказе от всех общечеловеческих интересов и общей жизни. Каждая из названных школ распадалась на много ветвей. У каждой школы имелся свой глава, около которого группировались его ученики и почитатели. Число членов каждого кружка (гетерии) было невелико. Кружки держались замкнуто и враждебно относились к другим направлениям. Большого влияния на широкие народные массы они не имели. Большей частью это были интеллигентские кружки – гетерии, собиравшиеся время от времени в каком-либо доме или клубе, подобно тому, как ремесленники собирались в своих дейпенаториях... Одним из вопросов, который волновал эллинистические общества, была религия. Против всё более укреплявшихся мистико-религиозных течений повели энергичную борьбу атеисты... Среди греческих атеистов большим авторитетом пользовался Теодор {Феодор} Киренский, прозванный Безбожником (атеистом), и в особенности его ученик Эвгемер.
В главном своём сочинении - «Священной истории» Эвгемер стремился рациональным путём объяснить религию и происхождение богов. Боги и герои в глазах Эвгемера – не более как простые люди, превосходящие лишь средний уровень людей. Богами и героями они сделаны за их заслуги и подвиги. Отсюда Эвгемер делал вывод о законности обоготворения царей, оказавших услуги своей стране. Учение Эвгемера пользовалось большим влиянием среди эллинистической интеллигенции. Влияние эвгемеризма чувствуется даже на таком консервативном историке как Полибий. Несмотря на популярность атеистической литературы, в последние века эллинизма перевес получает всё же мистико-религиозное направление как более соответствовавшее эпохе кризиса, обнищания и политического оцепенения... На эллинистической почве перемешались самые разнообразные религиозные системы Востока и Запада. Больше всего прозелитов (сочувствующих) имела религия фригийской богини Кибелы, известной под именем божьей матери (Великой матери). В основу этой религии положен миф о несчастной любви Кибелы к пастуху красавцу Аггису. Страстно любящая Кибела силой своего чувства воскрешает трагически погибшего Аггиса. Вера в любовь побеждает смерть – таков лозунг фригийской религии. Посвящённые в тайны этой религии (мисты) старались путём экстаза достичь такого состояния, когда они, по учению их религии, и сами превращались в бессмертные существа, близкие к богам:
«Рассейте страх ваш, мисты, бог спасён.
Залог спасенья дан и нам отныне!»
На египетской почве сложились религии Исиды и Сераписа. Подобно тому как мисты Кибелы старались слиться с Аггисом, египетские мисты стремились превратиться в Осириса (Сераписа). Основателем обеих названных религий считался жрец Деметры Тимофей из Элевсина, объединивший разрозненные элементы в одно более или менее связное целое. Религии Кибелы и Сераписа носили грубо чувственный характер, имели сложный ритуал и большой штат жрецов. На этот же самый период эллинизма, совпадающий с еврейской диаспорой (рассеянием евреев по всей ойкумене - обитаемой земле), приходится и перевод еврейских книг Ветхого завета на греческий язык, выполненный комиссией 70 переводчиков, в русской литературе известных под именем 70 толковников [середина III в. до н. э.].
{«Древнейший из известных переводов Библии, так называемый перевод семидесяти толковников, или Септуагинта, был осуществлён в Александрии по инициативе Птолемея Филадельфа в III веке до н. э. Страстный библиофил, этот монарх послал в Иерусалим подарки первосвященнику Елеазару с просьбой направить в Египет лучших книжников для перевода Торы на греческий язык. Семьдесят два учёных старца привезли в Александрию свитки Торы и, по легенде, выполнили работу за семьдесят два дня. Каждый переводил весь текст целиком, не сверяясь с другими. Потом оказалось, что все переводы совпадают слово в слово. В реальности этот перевод был не вполне удачным. Однако эллинизированные иудеи диаспоры, не знавшие иврита, получили возможность читать Тору на понятном им языке» [19, с. 479 - 480].}
В середине II века до н. э. среди еврейских учёных Александрии большой известностью пользовался Аристобул, автор «Книги мудростей». Философия Аристобула представляла собой смесь философии Платона и Аристотеля с учением еврейских раввинов {священников (от древнееврейского rabbi – наставник мой)}. Бог, по учению Аристобула, отделён от мира и проявляется в мире через посредство особой божественной силы Логоса (слова). Создание мира понимается Аристобулом как божественное превращение хаоса в мир. Сам Логос в системе еврейских философов-богословов персонифицируется в мировую душу творца мира и посредника между богом и миром. Завершителем еврейского богословия был Филон, живший в конце I столетия до нашей эры. С Логосом были связаны многие религиозно-мистические фантазии и социальные утопии – стремление людей к переходу в новый, чистый и светлый мир. Из сказанного следует, что все эллинистические религии в конечном счёте стремились к одной цели: увести людей из действительного мира в фантастический мир религии, отвлечь от суровой действительности обещанием блестящих перспектив в будущей, загробной жизни. Религиозная фантазия была одной из разновидностей знакомых нам социальных утопий и романов, во множестве появившихся на эллинистической почве. В отношении религиозных настроений как и вообще в отношении всего уклада жизни, эллинистическая эпоха во многом напоминает Римскую империю эпохи зарождения христианства [I - II вв. н. э.]. Как здесь, так и там религиозно-мистические и индивидуалистические настроения явились следствием разложения рабовладельческих обществ, ослабления социальных связей, бедности и угнетённости масс. За отсутствием других каких-либо возможностей выявления общественных настроений и протеста общественной мысли приходилось прятаться в религиозные формы и в формы буколической поэзии, биографий великих людей и т. п.
Всё, что Энгельс говорит по отношению к римскому обществу mutatis mutandis {лат. (мутатис мутандис), букв. - внося необходимые изменения}, может быть также отнесено и к эллинистическим обществам.
«Налоговое бремя и проистекающая от него нужда в деньгах... всё дальше толкали крестьян в долговое рабство к ростовщикам и породили крупное имущественное различие, обогащали имущих и доводили до полной нищеты бедных. Всякое сопротивление отдельных мелких племён и городов могучей Римской империи было безнадежно. Где же тогда оставался выход, спасение для порабощённых, угнетённых и обнищавших, общий для всех этих различных групп людей с чуждыми, совершенно противоположными друг другу интересами? И всё-таки такой выход, который охватил бы всех их в одном великом революционном движении, такой выход должен был найтись. И он был найден. Но не в этом мире. При тогдашних условиях этот выход мог быть найден только в области религии» (Ф. Энгельс, Из истории первоначального христианства) [4, с. 346 - 351].
Философию Холл характеризует следующим образом: «Философия есть наука о природе ценностей… Априорная миссия философии состоит в установлении соотношения проявления вещей и их невидимой причины или природы. «Философия, - пишет сэр Уильям Гамильтон, - определялась различными людьми по-разному: Цицероном – как наука о вещах божественных и человеческих и об их причинах; Гоббсом – как наука о действиях причин; Лейбницем – как наука о достаточном основании; Вольфом – как наука о вещах возможных, ввиду того, что они возможны; Декартом – как наука о вещах, выводимых из первых принципов; Кондильяком – как наука о вещах, чувственных и абстрактных; Тенеманном – как наука о применении причин к допустимым вещам; Кантом – как наука об отношении всего познания к необходимым целям человеческого разума; Крюгом – как наука об исходной форме «эго» или умственного «я»; Фихте – как наука наук; Шеллингом – как наука об абсолютном; Гегелем – как наука, абсолютно безразличная к идеальному и реальному, или тождество тождества и нетождества» (см. «Лекции по метафизике и логике»)…
В двадцатом веке {философия}… стала тяжеловесной и запутанной структурой произвольных и несогласованных понятий, каждое из которых, тем не менее, поддерживается неоспоримой логикой. Возвышенные теоремы старой Академии, которые Ямвлих уподобил нектару и амброзии богов, - были столь искажены мнением, которое Гераклит считал болезнью ума, что божественный луг вряд ли мог быть распознан великим неоплатоником. Поверхностность современной науки и философии проявляется в их постепенном движении к материализму. Когда Наполеон спросил великого французского астронома Лапласа, почему тот не упомянул Бога в своём трактате о небесной механике, математик наивно ответил: «Сир, я не нуждаюсь в этой гипотезе!»… В нашем веке слово философия, если оно не сопровождается каким-нибудь дополнительным термином, малозначимо. Предмет философии раскололся на многочисленные «измы», более или менее антагонистичные друг другу и столь озабоченные опровергнуть своих противников и указать на их ошибки, что подлинные проблемы божественного порядка и предназначения человека остаются при этом в прискорбном небрежении. Идеальная функция философии заключается в том, чтобы служить равновесию человеческого разума, который за счёт своей внутренней природы должен предохранять человека от следования неразумным жизненным установкам. Философы, однако, сами рушат смысл философии, запутывая неискушённые умы тех, кого нужно вести по прямой и узкой дороге рационального мышления» [15, с. 15 - 18].   
Идеализм (франц. Idealisme, от греч. «идея») - общее обозначение философских учений, утверждающих, что сознание, мышление, психическое, духовное первично, основоположно, а материя, природа, физическое вторично, производно, зависимо, обусловлено. Хотя идеализм возник более двух с половиной тысячелетий назад, термин, как обозначение одного из двух лагерей (идеализма и материализма), борющихся в философии, появился лишь в начале XVIII века.
В 1702 году немецкий философ Готфрид Лейбниц [1646 - 1716 гг.] писал об Эпикуре и Платоне как о самом крупном материалисте и самом крупном идеалисте. В 1749 году французский философ Дени Дидро [1713 - 1784 гг.] назвал идеализм «... самой абсурдной из всех систем» (Избр. соч., т. 1, М. - Л., 1926, с. 28).
Философский термин «идеализм» не следует смешивать с употребляемым в обыденном языке, в повседневных рассуждениях на моральные темы словом «идеалист», которое происходит от слова «идеал» и обозначает бескорыстного человека, стремящегося к достижению возвышенных целей [смотри: 3, с. 196 - 197].
«Время человеческой жизни - миг; её сущность - вечное течение; ощущение - смутно; строение всего тела - бренно; душа - неустойчива; судьба - загадочна; слава - недостоверна. Одним словом, всё относящееся к телу подобно потоку, относящееся к душе - сновиденью и дыму. Жизнь - борьба и странствие по чужбине; посмертная слава - забвение. Но что же может вывести на путь? Ничто, кроме философии. Философствовать же - значит оберегать внутреннего гения от поношения и изъяна, добиваться того, чтобы он стоял выше наслаждений и страданий, чтобы не было в его действиях ни безрассудства, ни обмана, ни лицемерия, чтобы не касалось его, делает или не делает чего-либо его ближний, чтобы на всё происходящее и данное ему в удел он смотрел как на проистекающее оттуда, откуда изошёл и он сам, а самое главное - чтобы он безропотно ждал смерти, как простого разложения тех элементов, из которых слагается каждое живое существо» (Аврелий: Римские стоики) [12, с. 14947-14948].
Греческий философ-материалист Эпикур «рассматривал мудрость как врачебное искусство, исцеляющее людей от душевных страданий. Изучение философии и как его результат – мудрость не только обогащает людей знаниями, но и доставляет им величайшие духовные наслаждения. Высший жизненный идеал мудреца – атараксия. Безмятежность, проповедуемая Эпикуром, достигается не уходом от жизни и отшельничеством, как в учениях стоицизма и скептицизма, а изучением природы, знанием её сокровенных тайн. Мудрец в понимании Эпикура – это знаток жизни, поднявшийся выше обыденной мирской суеты» [17, т. 5, с. 567].
Как относился к философии знаменитый Аристотель сообщает нам и Диоген Лаэрций. «На вопрос какую пользу он получил от философии, {Аристотель} ответил: «стал добровольно делать то, что другие делают в страхе перед законом» [2, V 20].
Любопытно здесь привести ответ на такой же вопрос Диогена Синопского, которого однажды Платон обозвал собакой, на что тот ответил: «И верно: ведь я прибежал обратно к тем, кто меня продал» [2, VI 40].
«На вопрос, что дала ему философия, он ответил: «По крайней мере, готовность ко всякому повороту судьбы» [2, VI 63].
Для сравнения дополним эту тему высказываниями греческих философов Кратета, Аристиппа и Антисфена.
Кратет: «Заниматься философией, говорил он, нужно до тех пор, пока не пой-мёшь, что нет никакой разницы между вождём войск и погонщиком ослов» [2, VI 92].
«На вопрос, какую пользу принесла ему философия, {Аристипп}... ответил: «Дала способность смело говорить с кем угодно» [2, II 68].
«На вопрос, что дала ему философия, {Антисфен}... ответил: «Умение беседовать с самим собой» [2, VI 7].
Читатель, «стремящийся к мудрости», сумеет оценить глубину этих мыслей, облачённых в простые слова.
«В своём панегирике «науке наук» {философии} Цицерон {знаменитый оратор, писатель и политический деятель Рима} восклицал: «О философия, путеводитель по жизни! О, открывающая добродетели и изгоняющая пороки! Кем бы мы были в любом нашем возрасте без тебя? Ты произвела города и призвала людей, по земле рассеянных, к радостям общественной жизни» [15, с. 17].
Отношение Сократа к философии выражено и в диалоге Платона {!?} «Федон»: «А вам, мои судьи {ученики Сократа}, я хочу теперь объяснить, почему, на мой взгляд, человек, который действительно посвятил жизнь философии, перед смертью полон бодрости и надежды обрести за могилой величайшие блага... Те, кто подлинно предан философии, заняты на самом деле только одним – умиранием и смертью. Люди, как правило, этого не замечают, но если это всё же так, было бы, разумеется, нелепо всю жизнь стремиться только к этому, а потом, когда оно оказывается рядом, негодовать на то, о чём так долго и с таким рвением упражнялся! {И Сократ приводит далее четыре аргумента, доказывающие, с его точки зрения, тезис о бессмертии души}» [13, с. 126 - 127].
О мудрости (если можно выразить её несколькими словами) хорошо сказал С.Н. Булгаков [1871 - 1944 гг.], русский экономист и философ: «В основе подлинного философствования лежит особого рода откровение, «умное видение» идей, как это навсегда возвещено о философии Платоном {!?}» [Цит. по: 16, с. 231].
Китайский философ Конфуций основал одно из трёх главных философско-религиозных течений Азии - конфуцианство (наряду с даосизмом и буддизмом), собственно, «жу цзя» (буквально – школу учёных книжников).
Конфуций, или Кун Цю, Кун Чжунни [551 - 479 гг. до н. э.], в литературе чаще всего именуется Кун-цзы (учитель Кун). Высказывания Конфуция записаны его учениками в книге «Лунь юй» («Беседы и суждения») [смотри: 3, с. 277 - 278].
«Центральное место в учении Конфуция занимает концепция «жэнь» (человечности) – закон идеальных отношений между людьми в семье, обществе и государстве, в соответствии с принципом «Чего не желаешь себе, того не делай другим». На базе этих этических теорий Конфуций развивал свои политические концепции, выступая за строгое, чёткое, иерархическое разделение обязанностей между членами общества, образцом для которого должна служить семья (знаменитое изречение: «Правитель должен быть правителем, а подданный – подданным, отец – отцом, а сын – сыном»)… Характерной чертой учения Конфуция является антропоцентризм. Его почти не интересуют проблемы космогонии, он уделяет мало внимания духам и потустороннему миру («Не ведая ещё, что такое жизнь, как можно знать, что такое смерть?»; «Не умея служить людям, как можно служить духам?»), хотя и считает небо не только частью природы, но и высшей духовной определяющей силой в мире, а жертвоприношения предкам – важнейшим выражением почтения к ним» [3, с. 277 - 278].
«Пить или не пить, - этот вопрос обсуждался в Китае с древних времён. Императоры, поэты и философы не раз выражали свои взгляды по этому поводу. Тут, как и в других случаях, Конфуций придерживался золотой середины; сам он в потреблении вина ставил себе лишь одну преграду – не доходить до путаницы в мыслях» [41, с. 173].
Этот величайший мыслитель древности отвечал на вопрос о мудрости просто, кратко (лаконично) и для нас современно: «Мудрость состоит в том, чтобы знать людей».
Александр Македонский в «Романе об Александре» славится не только как побеждающий всех и вся, но и как достойнейший мудрец. Некоторые изречения Александра выбраны из «Книги изречений философов древности. Жизнеописание Александра»:
«Среди бесчестья человеку надлежит всегда хранить стыд: внутри дома -- перед женой, детьми и слугами, снаружи -- перед людьми, попадающимися ему навстречу, и даже тогда, когда за ним никто не наблюдает, -- перед душой, которая не покидает его. И если же он не испытывает стыда перед людьми, пусть преисполнится стыда перед Богом».
«Мир покоится ни на чём ином, как на мудрости, это она движет царствами, из неё берут исток все помыслы и изречения, ей всё повинуется».
«Мудрость -- это посланец разума, и если посланец лжёт, то его наказывают».
«А ещё привели к нему разбойника, которого он приказал повесить, и разбойник говорит: «Раскаиваюсь в том, что совершил». -- «Ну так пусть тебя и повесят раскаивающимся», -- ответил Александр.
К нему пришёл один человек и говорит: «О царь, ты поклялся дать мне десять тысяч мараведи {монет}». Он ответил: «Ты недостоин». Тот сказал: «Я-то недостоин иметь, но ты достоин, чтоб дать».
Он спросил у мудреца Платона: «Как должен поступать царь?» Тот ответил: «Ночью размышлять о добром управлении людьми, а днём совершать то, о чём размышлял ночью».
Его спросили: «Кто из оказавшихся под твоей властью наиболее тебе угоден?» Он ответил: «Поскольку служащие мне поступали более чем достойно, то я могу это выяснить, вознаградив их за службу».
Он спросил Аристотеля: «На кого мне можно положиться в делах?» Тот ответил: «Если кто хорошо управляет собственными слугами и подданными, поручи ему управление твоим домом; если кто получил наследство и десятикратно его приумножил, то поставь его над твоим имуществом».
К нему пришли двое, и Александр им сказал: «Одного из вас решение удовлетворит, другого нет, поэтому примите истину, и она удовлетворит вас обоих».
Александра спросили: «Почему ты почитаешь своего наставника больше, чем отца?» Он ответил: «Потому что отец даровал мне быстротечную жизнь, а наставник вечную».
Один из находившися при нём спросил: «Как человеку заслужить любовь?» Александр ответил: «Если состояние позволяет, то совершая благодеяния тем, кто ему противостоит; а если не позволяет, то не нанося им вреда».
Он спросил некоего мудреца: «Как отринуть от себя удовольствия?» Тот ответил: «Пусть тебе расскажет тот, кто верит, что это возможно».
Он сказал: «Людям больше приносят пользы не друзья, а враги, ибо враги упрекают друг друга в ошибках, что способствует их исправлению. Друзья же не обмениваются взаимными упрёками, а, наоборот, стараются не заметить ничего плохого, и это избежать ошибок не помогает».
У него спросили: «Как тебе, столь молодому, удалось достичь такого могущества?» Он ответил: «Ибо я стремился обрести многих друзей и делать врагам добро, благодаря этому и стал могущественным».
Как-то раз, когда Александр прогуливался в порту, люди приняли его за одного человека, над которым обычно подшучивали, и облили его водой. Узнав же, что это был Александр, они перепугались до смерти. Он сказал им: «Не бойтесь, ибо вы так поступили не со мной, а с тем, кого облить собирались».
Он сказал: «Ум не устаёт искать знаний, а тело, в котором он заключён, оными пренебрегает».
Спросили Никомаха: «Каким образом люди столь быстро подчиняются Александру?» Он ответил: «Потому что он наделён такими качествами, как справедливость и приветливость, превосходными и в жизни, и при царствовании».
У Александра в обычае было напоминать своим клиентам: «Одинаково почитайте родителей, друзей и благодетелей ваших».
Александр спросил у одного мудреца: «На чём держится царская власть?» Он ответил: «На послушании народа и справедливости царя».
Он говорил: «Делай добро, если хочешь, чтоб тебе добро делали».
И ещё говорил: «Сколь позорно пообещать и не сделать, куда лучше сделать, даже не обещая».
Он говорил: «свобода достойна похвалы, те, кем владеют другие, лишены честолюбия».
Отец советовал ему внимательно слушать наставления учителя, на что он ответил: «Я стремлюсь не просто слушать, но и исполнять» [43, с. 237 - 243].
Философ-киник Диоген Синопский метко сформулировал отношение людей к философам: «На вопрос, почему люди подают милостыню нищим и не подают философам, он сказал: «Потому что они знают: хромыми и слепыми они, быть может, и станут, а вот мудрецами – никогда» [2, VI 56].
«Мудрец Диоген {Синопский} говорил: «Только тот истинно свободен, кто всегда готов умереть». Он писал персидскому царю: «Ты не можешь сделать истинно свободных людей рабами, как не можешь поработить рыбу. Если ты и возьмешь их в плен, они не будут рабствовать тебе. А если они умрут в плену у тебя, то какая тебе прибыль от того, что ты забрал их в плен?» Вот это - речи человека свободного: такой человек знает, в чем состоит истинная свобода» (Эпиктет: Римские стоики) [12, с. 14874].
О философах очень верно выразился и Аристипп Киренский (остроумные афоризмы которого мы уже цитировали): «На вопрос, чем философы превосходят остальных людей, он ответил: «Если все законы уничтожатся, мы одни будем жить попрежнему» [2, II 68].
Немецкий учёный и философ Иммануил Кант [1724 - 1804 гг.] в «Критике практического разума» [1788] ввёл специальный философский термин - «категорический императив» (от лат. imperativus – повелительный), обозначающий, в отличие от условного «гипотетического императива», основной закон этики. Закон имеет две формулировки: «... поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом» и «... поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своём лице, и в лице всякого другого также как к цели и никогда не относился бы к нему только как к средству». Первая формулировка отражает характерное для Канта формальное понимание этики, вторая ограничивает этот формализм. Согласно Канту, «категорический императив» является всеобщим общеобязательным принципом, которым должны руководствоваться все люди независимо от их происхождения, положения и т. д. Отвлечённо-формальный характер «общеобязательного принципа» Канта был подвергнут критике сначала Гегелем, а потом Марксом и Энгельсом, которые писали, что Кант «... превратил материально мотивированные определения воли французской буржуазии в чистые самоопределения «свободной воли», воли в себе и для себя, человеческой воли, и сделал из неё таким образом чисто идеологические определения понятий и моральные постулаты» (Соч., т. 3, с. 184) [смотри: 3, с. 252].
Гилель, глава Синедриона в царствование Ирода Великого, фарисей (составлявший со своим заместителем Шамаей одну из «пар древнееврейских мудрецов»), учил, что вся суть Торы заключена в постулате: «Что тебе ненавистно, того и ближнему не причиняй». Остальное – пояснения [смотри: 19, с. 409].
Одна из древнейших нравственных заповедей, содержащихся в народных пословицах, поговорках и т. п., получила название «золотого правила»: «не делай другим того, чего не хочешь, чтобы причиняли тебе». Эта заповедь высказывалась древне-восточными, древне-греческими и древне-еврейскими мудрецами и вошла в Евангелие.

Конец 1-й книги.