Обмануть лисью бухту

Уехать из Лисьей Бухты оказалось сложнее, чем туда попасть. И это учитывая, что последнюю неделю я существовал там вообще без денег. Лиска нежно затягивала и ласково не отпускала. Она словно играла с нами в некую странную игру, где на кону наш отъезд, c каждым добрым утром подбрасывая всё новые и новые приключения. И с течением времени вернуться в город становилось всё труднее.

Помню, как перед самым отъездом, катаясь на велосипеде по городу, встретил среди зеленоградского урбана Ванька, который однажды побывал в Лиске. Долговязый и расслабленный Ванёк проплывал своим курсом мимо панельных многоэтажек и как всегда прибывал в хорошем настроении, сверкая белозубой улыбкой. На нём сливались в единую невообразимую композицию зелёная панама от солнца, бардовые штаны и выцветшая тишотка с психоделическим рисунком на груди. За розовыми очками скрывались хитрые глаза. Конечно, он, раста****яй, был накурен.

- Через неделю первый раз еду в лиску, - сказал ему, - денег почти нет.

- при нормальном раскладе они там не понадобятся.

Билет до Крыма в одну сторону мне покупала университетская одногрупница Алка. Потому что ей было не с кем ехать, а у меня как раз случился день рождения. С Алкой мы планировали прогуляться с рюкзаками по побережью, дойти до бухты пешком и уже там встретиться с целой тусой хиппи, среди которых была и Векшина, сестра Алки. Обратно я собирался добираться трёхдневным автостопом.

Векшина приехала вместе с Алией стопом из Москвы через краснодарский край. Они не поехали через Харьков, потому что заезжали на Кубана-фест. Девчонки приехали ночью и сказали, что Кубана отстой. Во время знакомства у нашей палатки у моря, мы не увидели лиц друг друга. Только силуэты и звук голоса. Хотя мы всякое слышали друг о друге заочно и даже как-то раз списывались в социальных сетях.

Векшина казалась расслабленной и спокойной – внешне и внутри. Её волновали только барабаны, гитары и перемещения в пространстве. И ещё немного проза. Она негромко разговаривала и речь её, по большому счёту, была внятной и вдумчивой. И это спокойствие казалось мне напыщенным. Хотелось выбить Векшину из этого её равновесия, чтобы посмотреть, что же у неё там внутри на самом деле.

Мы стали знакомиться, кидаться фразами, которые напрочь снесли бы городскому человеку крышу. Со стороны можно было бы подумать, что общаются два чокнутых. Или два гения. Причём, скорее всего первое. Возможно, такими разговорчиками мы проверяли друг друга на прочность. Ибо чтобы жить такими жизнями, которыми жили мы, нужно постоянно балансировать на зыбкой грани между гениальностью и сумасшествием. Это и называлось нашим равновесием.

В какой-то момент мы присоединились к какой-то компании с гитарами, барабанами и лёгким крымским вином – джэмили, пели песни, упивались луной над морем и всё такое вакханальное прочее, что каждую ночь происходит в Лисьей Бухте.

На следующий день мы перенесли наши палатки с жаркого пляжа в тень зелёнки. А ещё через пару дней приехали Олег и Ксю. Мы стали обрастать рАсточками, фенечками, лисьими байками, приключениями и новыми, ****утыми как мы, знакомыми. Все делали что-то творческое. Олег и Векшина играли на барабанах, которые привезли с собой, Алия скакала по пляжу с фотоаппаратом или плела феньки, Ксю постоянно читала огромную и тяжёлую книгу по психологии. Мы с Алкой рубали в переводного дурака. Это единственное, что мы умели делать творческого.

Вокруг нас рекой текло вино, курилась крымская дудка, крутились пои, ходили голые лисы и вершились разнообразные большие и маленькие вселенские дела. Еду приходилось готовить на костре, а болтать на самые разные темы. От сути Бога и ценностей западноевропейской культуры до реалистичности сценария мировой революции посредством агрессивной пропаганды современного искусства. Ночью танцы, вино, тусовки и барабанный джэм. Мы только и делали, что ничего не делали. И мы делали это хорошо.

А потом, спустя две недели такой жизни, мы с Векшиной хотели уехать из Лиски и всё не могли. Каждый вечер превращался в ночь, и вокруг опять творилась вся эта невообразимая хипстерская пляска. Мы напивались вина, провожали закат, колобродили до рассвета, попадали в разные истории, просыпались уже днём и откладывали, и откладывали, и всё откладывали отъезд.

А Лиска, да, словно играла с нами, каждый раз подкидывая всё новые знакомства и возможности для веселья и растадалбайства. Мы не могли уехать, но это нас нисколько не напрягало. Мы поняли предложенную нам игру до сути и с азартом включились в неё. Нам нечего было терять – у нас ничего не было.

И вот в одно доброе утро, пока все спали, мы с Векшиной тихонечко собрали рюкзаки и без оглядки двинули хайком через Крым до самой Москвы. Мы хохотали, запрокидывая головы к небу, смеясь в самое средоточие безоблачной погоды. Мы обставили хитрожопую Лисью Бухту и возвращались в свой Вавилон!

Хиппи и растафари только и говорят о гнёте Вавилона, но именно он кормит их, одевает, даёт кров и саму святую возможность покинуть себя. Но эти ребята почему-то всегда возвращаются и привозят с собой свою скучную нелюбовь к мегаполису. Лично я вырос на городских стройках среди бульдозеров, заборов, подъёмных кранов, кубометров глины и стен из железобетонных плит до самого неба. Уже в девять стройки заставили меня стать мастером паркура, хотя я даже не знал ещё этого слова. Урбан важная часть меня.

И вот мы с Векшиной трясёмся в автобусе до Феодосии и по дороге я почему-то вспомнил, как в августе проснулся в квартире на Невском. Когда же это было? До поездки в Лиску или после? Неважно. Я спал на кушетке на кухне. Мы с питерскими парнями снимали шикарную квартиру на сутки, устраивали мальчишник, потому что через день женили Джексона на Ирке.

Парни просыпались ближе к полудню и похмельные ходили по квартире с голыми торсами. Никто ничего не понимал и вчерашнее каждый помнил частями, но вместе, добивая кегу тёмного пива, удавалось составить более-менее внятную картину ночных происшествий. Мы ржали.

Кто-то блевал, кто-то стрелял из пневматического пистолета по прохожим под окнами, кто-то танцевал и падал, кто-то орал, кто-то пошёл гулять и потерялся в городе, кто-то уснул в душе. Кто-то всё вместе и разом. Кто-то кому-то начистил рожу, кто-то с****ил в боулинге шар и сбивал им стулья в коридоре. Кто-то заснул там, где упал и проснулся, разрисованный ***ми и матюками. Ну, обычные эти мальчуковые шуточки.

Мы никак не могли выстроить последовательность событий во времени, и от этого казалось, что всё происходило одновременно. Миха взял гитару и начал играть wonderwall Оазиса. Слов никто не знал, но песня была классная. В тот момент я чувствовал себя потерянным. У меня щемило сердце от одиночества. В шумной и большой компании я всегда чувствую себя так. И я не знаю, почему.

Потом это чувство не отпускало меня ещё долгое время. Я помню, как мы поехали докупать продукты на свадебный фуршет. И с красоткой Ракшей катили тележку из супермаркета по широкой и пустынной улице. И никого не было вокруг, только ветер гонял газетные листы и поднимал в воздух пластиковые пакеты, и мы шутили, что попали в фильм про апокалипсис и поэтому всё такое мрачное и покинутое.

Джексон и Дима, высокие и стройные, шли впереди и их одежду и волосы трепал ветер. А Томас как заводной скакал вокруг и всё что-то говорил, звонил кому-то и говорил, говорил и никак не унимался. Казалось, мы остались одни во всём мире и всё кончено. От этого появлялось умиротворение, потому что больше никуда не надо спешить, и наконец-то не надо ничего делать.

Я помню свадьбу. Мальчики и девочки оделись стильными ганста тридцатых, курили сигары и пили виски из горла. Фоткались. Шампанское и пати. Ирка в своём платье была похожа на Джессику Рэббит из «Кто подставил кролика Роджера?», а Джексон в старинном костюме был похож на самого себя. Оба они как будто сбежали из разных мультиков и придумали свой собственный.

Но меня даже на их свадьбе не покидало непонятное чувство утраты и одиночества. На самом деле я даже не знаю названия этому ощущению. Словно вся наша жизнь это огромная, непоправимая ошибка и мы уже знаем это, но ничего не можем исправить. Только катимся к неведомой ужасной развязке, когда весь этот epic fail раскроется и станет явным. И радуемся по дороге собственному падению.

Но внутри отчего-то легко. Может оттого, что финал далеко-далеко, а мы пока что ещё все вместе и пляшем, и похуй, и ничего страшного нет, может быть, мы что-то ещё успеем придумать? Но нет, скорее всего – нет. С песнями и плясками идём ко дну. Вот такое у меня питерское ощущение.

Мы с Векшиной стопили у заправки на выезде из Феодосии и я рассказывал ей о том, что в Гоа и Лиске у меня было ощущение, противоположное питерскому, как будто я падаю вверх. Через полчаса я поймал местного деда на Ниве, который провёз нас всего дюжину километров, но отвесил нам хипарям двадцать гривен в дорогу. Мы ещё пошутили, что прокатились в такси наоборот. Удачное начало стопа.

После этого мы безуспешно стопили ещё час или полтора. А потом дошли до заброшенной железнодорожной платформы и обнаружили там поезд. За двадцать дедовских гривен нас довезли до Джанкоя. А ещё за пятьдесят подбросили до Харькова. Получилось так, что мы проделали половину пути уже к концу первого дня.

Мы выкатились на Харьковский вокзал ночью и почапали со своими рюкзаками искать какие-нибудь булочки и пирожки. После такого ужина купили билеты на утреннюю электричку до Белгорода, умылись в вокзальной уборной, разложили спальники в зале ожидания и уснули. С Векшиной было просто в дороге. Она не ныла и стремилась к цели пуще меня самого.

Пока я засыпал, всё думал, кто же она такая? Векшина умела быть и пацански практичной, и девчачье милой. Иногда мне казалось, что внутри Векшиной – мальчик, а иногда, что всё-таки – девочка. И я никак не мог её разгадать. Но, скорее всего, правда заключалась в том, что внутри Векшина – унисекс. Спокойной ночи, Векшина!

Вспоминаю, как я потерянный болтался по ночному Питеру после разрыва с Маргаритой. Не понимая, какое сейчас время года. Снега нет, лето – но мне холодно. Ведь я оказываюсь в Питере, когда мне плохо и одиноко, когда что-то кардинально меняется в жизни. Для меня этот город – место жёсткой личностной корректировки.

И там мне всегда холодно. Я постоянно мёрзну. Перманентно мокну под дождём. Ещё я голоден, пьян и у меня жесточайший отходняк. Да, у меня похмелье и хочется курить, хотя я не курю. Сыро и я продрог до нитки, к чёрту всё! Я хочу сдохнуть и больше ничего, но смерть это единственное в жизни, с чем мне не везёт. Особенно в Питере. Поэтому я продолжаю тусоваться. С замёрзшими ногами, заложенным носом и слезящимися от сигаретного дыма глазами, сублимирую свою ненависть в любовь, пишу стихи у Ирки на кухне.

После электрички мы с Векшиной прозаично проехали через весь Белгород на троллейбусе, глядя в окошки, и выбрались на шоссе. Векшина поймала мужичка на грузовой газели. В салоне было два ряда кресел и с заднего нам улыбались молоденькие загорелые, очень похожие на наши, рожицы с расточками в волосах, в разноцветных банданках. Тоже – мальчик и девочка.

- челы, вы откуда с такими рюкзаками?

- из Лиски.

- мы тоже.

Мы начали наше лисье ляля про пикадилли, нюшку, походы в гору на родник, чиканутую Полинку и так и не состоявшееся транс-пати в киногородке. Водила внимательно слушал и постепенно прифигевал от нашего разговорчика. Поэтому, чтобы у него окончательно не поехала крыша, и он смог продолжить существование в социуме, я начал с ним болтовню про его работу и танковую битву на курской дуге времён ВОВ. Мы как раз проезжали по историческим местам.

Пока Векшина трещала с челами за пустые холмы и разные хипстерские фесты, я представлял себя внутри советского танка и как с кривой довольной ухмылкой давлю фашистов гусеницами. Причём нацисты вели себя как объевшиеся ЛСД хипстеры, бегали и плясали, все в ленточках, фенечках и мундирах психоделичных цветов. Пока фаши играли на дарбуках боевые марши и пели про космическую любовь, я, вытирая со лба капельки пота, превращал фашей в фарш. Где-то внутри во мне всегда дремал бунтарь, анархист и танксист.

Мужичок высадил нас четверых где-то под Курском и свернул. Мы попрощались с ребятами, так и не узнав их имён, и пошли с Векшиной вверх по дороге. Подруга ещё самоуверенно бросила нашим попутчикам: «давайте, кто первый словит!».

- конечно, мы, - сказал я, когда прошли немного вперёд и ребята не могли нас слышать, - Посмотри на них, встали и ловят на повороте. Зелёные.

Векшина улыбалась. Всё было в порядке. Мы в пути второй день, дорога уже подхватила и понесла, оставляя в наших глазах только небесное смирение с происходящим и божественный пофигизм стопщиков. Блаженство пути. Мы чувствовали себя на одной волне с дорогой. Мы чувствовали себя хорошо.

Стали думать, что станем делать вечером, ведь уже давно 4 PM, а до Москвы остаётся 700 километров. Я планировал, что мы будем ехать до темноты, заночуем в палатке в Подмосковье и утром попадём в город. Векшина рассчитывала добраться сегодня. Мы встали в тенёк от деревьев, и подруга стала упрямо стопить.

Только я с трудом отрыл туалетную бумагу в рюкзаке, собравшись пойти посрать в лесополосу, как Векшина застопила красный Мерседес. Мы прыгнули на заднее кресло, спереди сидели двое мужчин – отец и сын. Векшина спросила.

- а вы докуда едете?

- до Москвы.

Я усмехнулся и посмотрел в окно. Векшина начала развлекать водилу своими хипстерскими байками. Через сто километров водитель, владелец информационного агентства, проникся к Векшиной тёплыми чувствами. Через двести советовался с ней насчёт проведения какого-то выездного мероприятия с палатками в Крыму. Через триста он влюбился в Векшину.

Я дрых, изредка просыпался и вставлял едкие комментарии в их лирический и культурный разговор. Они не обращали на меня особого внимания. Конечно, ведь дарбука-то была у Векшиной. Я засыпал.

Мне снился Питер. Ведь это первое место, куда я попал автостопом. Пьяная Лолка в розовом платье с блёстками, с шикарной причёской, со своими татуировками, с серёжками и финтифлюжками, и на каблуках. А я в костюме с приталенным пиджаком при английском галстуке, мы шли с ней под руку по среднему проспекту Васьки, пили из горла контрабандный вискарь и придумывали будущее. Мы ржали, сгибаясь от хохота пополам, над ситуациями, в которые ставили наших общих знакомых и друг дружку.

Потом мне снилось, как я пишу стихи. Мне очень нравится, когда во сне я пишу. Да и в жизни тоже. Пора признаться, в реальности больше всего меня интересует быть в дороге и писать прозу. Или даже стихи. И чтобы тепло, и я без трусов – тогда вообще комильфо. Я почти как Векшина, только с писькой и без дарбуки! Хотя барабаны меня немного интересуют – тоже. Просто я пока не нашёл к ним подход. А Векшина ревниво оберегает их от меня.

Мы причалили на тульской около 12 ночи, выгрузили с Векшиной свои рюкзаки из багажника мэрса, попрощались и дальше поехали на метро. Я решил, что переночую у подружки, приму душ, постираю вещи и на следующий день двину в свой Зеленоград. Векшина ничего не имела против.

Не хотелось останавливаться. Хотелось ехать ещё и ещё. Превратить свою жизнь в дорожный трип, где нет ничего постоянного, кроме перемещения в пространстве. Только хоровод впечатлений, развязки шоссе, приключения, разговоры ни о чём и лёгкие слегка усталые улыбки.

Мы сбежали из лисьей бухты и зачем-то вернулись в свой Вавилон. Ведь мы всегда возвращаемся. И не понятно где ловушка – здесь или там? В вагонах метро было пусто, мы с Векшиной сидели напротив друг друга, и нас раскачивало под ритмичный стук колёс. Я не думал о лисьей бухте, ловушках, Вавилоне и всём таком. Я головокружительно падал вверх. Я думал о Питере.