Немой крик

Мурка привела котят зимой, когда на улице трещали от мороза  деревья, а в окнах домов горели разноцветные новогодние огни. Целый день Ваня не отходил от своей любимицы, играл с новорожденными и усмехался их нечётким движениям, когда они тыкались слепыми мордочками в живот кошке. Мурка тревожно мурлыкала, когда мальчик брал одного из котят, и смотрела на него огромными жёлтыми глазами. Она рожала впервые, поэтому для неё, как и для Вани, это было что-то новое. Тем не менее, она прекрасно справлялась с ролью матери, облизывая шершавым языком короткие, беспорядочно топорщившиеся шёрстки.
От радости Ваня не мог найти себе места. Он сбегал в магазин, взял картонную коробку и, постелил внутрь полотенце. Оно было новое – белое с вышитыми цветами и узорами, такое мягкое и приятное на ощупь, что ничего лучше и придумать было нельзя. Ваня свернул его в несколько слоёв, а сверху положил свою старую шапку, чтобы котята могли заползать в неё как в норку и греться. Только котята всё время жались к матери и не желали использовать созданные для них условия. Котят было трое: чёрный, полосатый и трёхцветный, как мать. Последний приводил мальчика в полный восторг, и он искал в нём отличие от Мурки, громко сообщая ей о новом найденном пятне. Ваня держал котёнка аккуратно, боясь повредить тонкую кожу, сквозь которую прощупывались рёбра. Он прижимал его к носу и с удовольствием втягивал ноздрями приятный запах кошачьего молока.
Мать должна была прийти только вечером, и мальчик с нетерпением ожидал её прихода. В квартире, кроме Мурки, животных не было и Ваня представлял, как должна обрадоваться мама, когда увидит такое прибавление. Она непременно  будет брать котят, и, всматриваясь в их вытянутые мордочки, игриво касаться пальцем холодных носов, отчего котята будут чихать, а она с Ваней – смеяться. И так жив и светел был выдуманный образ, что мальчик закинул на ковёр ноги и, свесившись с дивана вниз головой, стал громко смеяться.
Мать пришла поздно, когда за окнами стало темно и мерцали разноцветными огоньками по-новогоднему разукрашенные улицы. Лицо её было хмуро, а движения резки. И словно из-за этой неприятной хмурости, тянуло от неё морозным, леденящим холодом. Ваня нетерпеливо переминался с носков на пятки, ожидая, когда мать разденется. Его густые кучерявые волосы, смешной копной окружавшие детское пухлое лицо, шевелились от мелкой дрожи, а глаза сузились в хитрые щёлочки.
 - Мам, – тон мальчика готовил к чему-то особенному, интересному, голос упал почти до шёпота. – пойдём, я тебе кое-что покажу.
Мать напряжённо взглянула на сына, но он взял её за руку и повлёк за собой.
Свет Ваня выключил, а шторы задвинул, чтобы мама не увидела сюрприз раньше времени. Очевидно, мать ожидала чего-то другого – неприятного и более обширного, чем обычно «радуют» дети родителей: рисунки на обоях – как лучший вариант. Поэтому, когда включился свет, она приподняла бровь и удивлённо посмотрела на сына. Ваня подтащил её к коробке, почти полностью сунув в неё свою большую голову, давая понять, что в ней находится что-то необычное, волшебное, невиданное, что в обычной жизни называют «чудом». Но женщина не вскрикнула, не отпихнула сына, чтобы поскорее взять в руки маленькое пушистое существо, как представлял это Ваня. Мама лишь повернула голову и пожала плечами.
 - Котята…  - она скривила губы и недовольно окинула взглядом счастливого сына. – И что же ты собираешься с ними делать?
Вопрос явно застиг мальчика врасплох, но он не растерялся и, сунув в руки матери трёхцветного котёнка, мечтательно произнёс, пытаясь заразить её своей речью.
 - Да у нас будут жить все. Представляешь, как будет весело? Они все будут бегать, играть… - но заметив строгий взгляд, смутился. – Ну, или раздадим котят, а себе оставим вот этого, – он выхватил трёхцветного из рук мамы и с умилением посмотрел на его мордочку.
 - Этого ещё не хватало, – женщина еле выговорила эту фразу, так как её взгляд уже был направлен на полотенце, свалявшееся под массой кошки и котят.
Ваня не сразу понял, к чему относились эти слова, но следующее действие матери уничтожило всю атмосферу праздника. Резким движением она вырвала полотенце, смешав в общую кучу кошку с котятами, вызвав тем самым громкий писк и тревожное мяуканье. Лицо женщины исказила гримаса ужаса, когда она развернула полотенце. На красивой, расшитой узорами поверхности, неряшливыми, безобразными разводами рисовались следы от крови. Кроме того, от неё шёл такой неприятный запах гнилой плоти, что мать вся сморщилась и её тонкое, скуластое лицо приняло вид злобной старушонки. Ваня обмер, чуть приоткрыв рот и прижав к себе пищащий комочек.
 - Что это? – женщина поднесла тряпку к лицу мальчика.
 - Я не хотел. – Ваня прижал котёнка к губам и говорил через его шёрстку, словно это крошечное существо могло защитить его.
 - Не хотел? А ну ка уноси своих котят куда хочешь, чтобы духу их здесь не было! – мать хлестнула по воздуху полотенцем и быстрыми шагами вышла из комнаты.
Однако, через несколько секунд, в прежнем раздражённом ритме, она вернулась, держа в руках капроновый чулок. Быстрыми, точными движениями женщина безжалостно засовывала котят в чулок, ещё больше раздражаясь от их писка. Ваня метался около коробки, кричал, и каждый удар одного живого существа о другое закладывал уши и тупой болью отзывался глубоко в груди. Наконец работа была окончена и, завязав тугой узел, мать подала ребёнку живой шевелящийся и мяукающий мешок. Ваня тут же схватил его и прижал к себе, словно это странное, теперь единое существо являлось самой большой ценностью.
 - Делай с ними что хочешь, мне всё равно. Только чтобы дома я их не видела, – теперь тон матери был более спокоен и сдержан, но глаза выскочили из орбит, а ноздри раздувались, как у разъярённого быка.
Ваня нехотя надел куртку и сел на пол, чтобы обуть сапоги. Все движения его были медленны и осторожны. Он надеялся, что мама передумает, улыбнётся и разорвёт страшный капроновый чулок. Но непоколебим был строгий взгляд, глаза смотрели холодно и безжалостно. Мальчик спрятал под куртку котят, которые в своём новом обличие казались неприятными и скользкими. Он гладил себя по куртке, чтобы успокоить пищащих существ. Новое, неизведанное чувство теснилось в его груди – ощущение стыда. Подобно преступнику крался он по лестнице, пугаясь любого шороха, скрывая объект преступления под плотной чёрной тканью куртки. Как палач, вынужденный исполнять чужую волю, он покорно шёл на место казни. Приговором была смерть, но само решение её должен придумать он – Ваня, послушный мальчик, который и в мыслях не мог допустить ничего подобного. Да и как возможно уничтожить это маленькое чудо, убить, совершить преступление. И если это всё же случится, разве сможет он жить с этим, нести эту тайну как тяжёлый крест, разве простит он сам себе убийство единожды выпавшего счастья?
Мальчик думал о том, чтобы оставить котят в подвале, но, слепые, беззащитные, разве они смогут выжить, найти пропитание? Они будут медленно умирать от голода. Наверное лучше быстрая смерть. Утопить.
Ваня выскользнул из подъезда, озираясь по сторонам, и поспешил укрыться за домом, куда не доставали лучи фонарей, лишь слабыми огнями освещали снег окна. Здесь было спокойнее, тьма скрывала мальчика, но слишком сильно было ощущение всевидящих глаз, которые смотрят из каждого угла и в любую секунду готовы разразиться хохотом и выставить на посмешище, на всеобщее обозрение его преступление. Здесь начинались сараи – чёрные доски, освещённые лишь слабым светом луны, были хорошим укрытием. И Ване действительно хотелось спрятаться, затеряться среди бесчисленных заборов и сугробов, где его никто не найдёт. Но совершенно другая задача была поставлена перед ним, и нужно было как можно быстрее разрешить её.
Ваня искал воду. Он заглядывал в пустые бочки, разбивал на лужах лёд, но мороз накрепко уничтожил любое её подобие. Было холодно. И холод этот проникал под куртку, обволакивал руки и щипал нос, от чего слезились глаза.
А что, если ударить? Палкой по голове и всё. Много ли им надо? Быстрая смерть. Ваня даже обрадовался своей новой идее. А если промахнусь? И явственно предстала перед глазами картина, где котята - избитые, синие, ползают по снегу, оставляя за собой кровавый след, и вместо мяуканья из горла слышен хрип. Осенью мальчик видел, как школьники издеваются над личинкой. Они били её об асфальт, тыкали острой палочкой в нежное белое тельце, от чего оно становилось синим. Личинка пыталась сбежать и от каждого движения синева разливалась по её телу. Если бы она могла выдавать звуки, то крик её боли разнёсся бы на десятки километров. Но она была нема, и именно в этом немом страдании заключался весь ужас мучительной смерти. Такими же синими, беспомощными, немыми, представились ему котята. И он ужаснулся собственных мыслей. Нет. Никогда он не сделает этого. Никогда не убьёт невиновного, ради забавы, ради общего смеха, ради самой казни.
Котята молчали. Им было тепло за пазухой, и они лишь слегка кряхтели, шевелясь в чулке. Ваня взял в руку снег и сжал его в горячей ладони. Снег таял, забирая тепло, и неприятный холодок мурашками разносился по телу. И вдруг мысль – как гром, как вспышка молнии пронеслась в голове. Мальчик быстрыми шагами пошёл к лесу. Ему вслед настороженно смотрели окна домов, фонари, а он уходил всё глубже во тьму. Тропа сворачивала в сторону, но он шёл напрямик, по сугробам, до тех пор, пока деревья не окружили его, скрыв огни посёлка.
Здесь было спокойно. Лай собак утих. Лишь иногда снег, сорвавшись с ветвей сосны, падал вниз, глухим звуком утопая в снегу. Ваня огляделся и, упав на колени, стал одной рукой разрывать снег. Другой он придерживал котят. Он решил сделать всё быстро, чтобы чувство жалости не смогло его остановить. От снега быстро замёрзли руки, но мальчик, стиснув зубы, продолжал копать. Наконец, вырыв достаточную яму, он достал из-за пазухи чулок. Котята были горячие, и мальчик поспешил положить их, чтобы не морозить ледяными руками. Коснувшись холодной поверхности, чулок зашевелился, и тихое, жалобное мяуканье донеслось оттуда. На глаза навернулись слёзы. Мальчик поджал губы и стал быстро закапывать то, что недавно считалось чудом, а теперь стало невольной обузой, случайной жертвой чьего то злого умысла. Звуки не прекращались. Приглушённые снегом они стали ещё страшнее, мучительнее. И, словно отражаясь от неприступных стен ледяной могилы, глухим стоном раздирали ночную тишину.
Мальчик бросился бежать, чтобы не слышать писка, не видеть страшного снежного холма, жадно поглощающего тепло жизни у трёх существ, ещё не видевших света, рождённых, чтобы умереть. Слёзы текли по щекам, от них щипало кожу. Но мальчик не замечал этого. Он нарочно подставлял морозу голые руки, чтобы хоть чуть-чуть собственным страданием разделить мучения невиновных, преданных смерти. И звуки – страшные, ледяные, доходящие до сердца и раздирающие его в кровь острыми кошачьими коготками, стучали в голове глухим похоронным стуком заживо погребённых.
Ваня бежал всё быстрее и быстрее по старым следам и остановился лишь в подъезде, когда не в силах более держаться, детское безысходное рыдание вырвалось из его горла. Он стукнул ладонью в меловую стену, но боль была не достаточной, чтобы заглушить терзания сердца и мальчик в бессилии сел на ступени, прислонившись к стене головой. Мысли – беспорядочные, безумные, носились, всё больше раскаляя голову. От слёз всё плыло и даже здесь не умолкал доносившийся из чулка писк, растворившийся в воздухе, ставший единым целым со вселенной, заполнившим всё пространство своей всеобъемлющей мощью тишины.
Постепенно Ваня стал успокаиваться. Теперь он лишь шмыгал носом и прерывисто дышал. В подъезде было тепло, но оно ещё больше угнетало положение. Мысли путались, подобно ниткам, смешивая краски, взвешивая все действия, изучая пути отхода. Но лишь одна губительная мысль никак не давала покоя. Она тихим шёпотом твердила, что лишь в ней заключено спасение, лишь она способна воскресить умершего, оправдать преступника, в ней заключена великая сила прощения. Луч надежды промелькнул в глазах мальчика. Он вскочил на ноги, вытер рукавом ещё не высохшие слёзы и бросился в лес. Плохо ориентируясь в потёмках, напряжённо всматриваясь в извилистую ленту тропы, он бежал, пока ноги не увязли в сугробах. Во рту чувствовался привкус крови от быстрого бега. Дышать было больно, морозный воздух резал горло. Мальчик затаил дыхание, прислушиваясь. На мгновение ему показалось, что он слышит слабый писк, но лишь на мгновение. Лес молчал, укрывая в своей глухой тьме любое подобие жизни.
Впереди показался бугорок. Он неожиданно возник из тьмы, и, словно специально освещённый луной, перехватил всё внимание на себя: зловещий, безмолвный, скрывающий в своих недрах что-то дорогое, прекрасное и светлое, никак не согласующееся с мраком ночи. Вновь мальчик прислушался. Тихо упал с ветвей снег, хрустнув веткой. И не было больше звуков. От тишины стало страшно. Ваня бросился вперёд и стал раскапывать созданную им могилу. Он даже вскрикнул, наткнувшись на капроновый чулок, так холоден он был – холоднее снега. И ледяное дыхание смерти сквозило из его щелей. Мальчик заплакал, и его горячие слёзы капали на оледенелый капрон, пока он пытался развязать тугой узел.
Ваня вынул первого котёнка – он застыл в странном, вытянутом положении, а рот так и остался открытым в немом крике. Вот он – крик смерти, неслышимый, вырывающий хищными когтями душу из маленького безвольного тельца. Напрасно Ваня дышал на заледеневшую головку, стараясь вдохнуть в открытый рот жизнь. Напрасно растирал в ладонях лапки – милые кошачьи лапки с мёртвыми коготочками – закостенелыми, безжизненными.
И тут он явственно услышал писк – писк жизни из капронового гроба. Мальчик поспешил достать остальных котят. Один был мёртв, но у другого чуть приподымалась шерсть, а из горла выходил хрип, какой бывает у тяжело больных. Котёнок не двигался, был мягок, а голова безвольно болталась, изредка делая ничтожные попытки подняться. Мальчик дышал на мокрую шёрстку, прижимал котёнку к лицу, орошая его слезами раскаяния. Наконец, сунув его под куртку, он обнял себя руками и сидел так, чувствуя на груди ледяной холод. Почувствовав тепло, котёнок успокоился, хрип прекратился.
Ваня просидел так довольно долго, пока внезапная тревога не охватила его. Он расстегнул куртку и с замирающим сердцем достал окоченелый труп. Напрасно он рыдал, моля недвижимое тело пошевелиться, напрасно прикладывал его к уху, пытаясь различить биение сердца. Маленькое существо, которое ещё недавно считалось чудом, лежало на ладони – бездыханное. А рядом, в снегу, чернели окоченелые тела тех, кто был рождён, чтобы умереть, так и не увидев свет.
И тут, совсем рядом, Ваня почувствовал ледяное дыхание детской смерти и безмолвный крик мёртвых, что громче раскатов грома и страшнее тьмы в своей немой тишине, огласил вселенную.
21.11.2011