Рассказ-13. Лоська

ЛОСЬКА
(почти лесная трагедия)

В очередной наш приезд к Силичу, мы не застали его на хуторе и нас не встретила его охрана. Мы забеспокоились, но Виктор, обдумав ситуацию, убедил меня, что всё нормально. Просто, Силич куда-то отлучился вместе с собаками. На это указывали задёрнутые шторы в стоге-беседке и дверь в стог-дом, застопоренная колышком между ручкой и косяком. Всё равно меня держала в настороженности мысль: почему Силич не оставил на охране Лаю, но я не стал ничего говорить Виктору, ввиду очевидного логического тупика при каких-либо объяснениях этого факта. Мы расположились в беседке и стали ждать. Не помню, о чём мы говорили, как вдруг, Виктор поднялся с места и пошёл в сторону какого-то сооружения из жердей, на которое мы не обратили сначала внимания и назначение которого, я не мог понять навскидку, как «аграрий», заметив его, проследив за направлением движения моего напарника.
Описать это сооружение можно так, в упрощённой форме: два коротких параллельных друг другу заборчика, пониже метра высотой, располагались поперёк на двух лежащих продольных жердях и каждый из них своими краями крепился к двум вертикальным жердям. Причём было понятно, что заборчики съёмные или просто закреплены не капитально – крестообразными перевязями из верёвки привязаны к вертикальным жердям, приколоченным к нижним горизонтальным и укрепленным укосинами.
Мы разглядывали это сооружение, Виктор, не долго напрягаясь в догадках и, видимо, немного раздражаясь, что не может ничего предположить, спросил меня.
–Так, не томи, говори. Что это?
Я ему ответил, что сам не знаю, что это такое. Он с огорчением, в отличии от прежних восторгов насчёт моих «аграрных» способностей, проговорил.
–Ну, ты блин, аграрий. Ведь это же нужно для чего-то. Давай смотри и думай, это по твоей части.
Я видел сверх того, что сразу бросалось в глаза – только следы копыт Орлика на земле по наружным сторонам заборчиков. Следы, хоть и являлись малозаметными, но по ним можно было сделать вывод, что Орлик не стоял спокойно. Приглядевшись повнимательней, я увидел отметины от ударов копыт на наружных сторонах заборчиков. Собрав мозги в горстку, как говорил Силич, я пришёл к выводу, что это отдалённо напоминает станок для ковки лошадей или для обработки копыт, в общем для фиксации животного, с какой-то целью. Это было единственное, что можно предположить и я доложил свои соображения моему заказчику на интеллектуальную работу.
–Ну, вот видишь! Если хорошенько «покулибить», то можно догадаться: «как эти колючие ёжики размножаются!– построил он свою речь почти всю из цитат от Силича.
«Покулибить» или «прокулибить» это, в контексте речей Силича, означало – подумать, продумать или придумать всё в стиле Кулибина
В отношении ёжиков, видимо объяснять не нужно – просто напросто этим подчёркивалась сложность задачи, над которой нужно разобраться и решить её, опять же что-нибудь придумать или что-то выяснить, не смотря на колючесть, трудность, несовместимость некоторых моментов. Когда мы услышали впервые это выражение от Силича, он вопреки усвоенному нами с лёту смысла этого понятия, потому что оно было удачно вписано в контекст его речи, как всегда, ударившись в экскурс, выразил свои восторги в отношении этих зверушек. Дескать, вот люди, в основном, пошли колючие все какие-то и часто не могут нормально поговорить или договориться между собой, а вот ёжики в отличии от людей, будучи натурально колючими, умеют и разговаривать между собой, и договариваться, и даже размножаться, несмотря на трудности этого процесса. И всё это было сказано, как всегда, немного с лукавым прищуром глаз, в которых, всё таки, замечались иногда проскакивающие весёлые искорки, а в тоне голоса слышались нотки восторга, вперемежку с грустью, добавочно подчёркивая оригинальность и справедливость его суждений. Здесь, видимо нужно сказать о том, что все словесные новшества, придуманные Силичем, не долго жили в его лексиконе. Они сами собой исчезали, порой уступая место новым. Это был какой-то результат его одиночества, его свободных разговоров с собой наедине. Его слова, пожалуй, дольше задерживались в нашем лексиконе, но нам было не ловко, употреблять их в его присутствии, если только это изредка случалось по нечаянности. Эти слова кочевали на нашу работу, а те, что не представлялись солёными и в наши семьи, в основном к нашим жёнам, и забавно было услышать что-нибудь от них этакое, когда этого уже не использовалось в нашем употреблении. Это сразу вызывало воспоминания о какой-либо ситуации на хуторе.
Немного подумав и сопоставив виденное мной в детстве, с смоделированным по моей взрослой логике процессом ковки лошадей, я засомневался. Не укладывалось в этот процесс то, с какой стороны приставлены заборчики, сплошное, в притык, расположение жердей в них и ещё что-то, мне даже трудно назвать, говорило о том, что я ошибаюсь. Всё это я выложил Виктору в виде мыслей в слух.
–Ну, вот видишь,– уже с разочарованием сказал он.
–Не могу никак «раздумать». Чего-то не хватает, что бы догадаться,– в этот раз уже я воспользовался цитатой от известного автора.
–Кулибань, кулибань,– подбадривал Виктор. –Если бы тут хотя бы одна железка использовалась, я б тогда сам подумал. А тут одни верёвочки да жердочки.
Я уже впал в то своё оцепенение и отрешённость, когда ничего не понимал и когда очень хотел понять. После стараний, потребовавших много усилий, и разочарований, не смотря на эти усилия, я пришёл к выводу, что, в конце концов, всё просто в будущем объяснится и с принуждением убедил себя оставить бессмысленные попытки до поры и времени и убедил в этом Виктора.
Мы уже хотели чая, по которому так скучали в городе и который так привыкли пить по приходу на хутор. Конечно, мы знали, что нам можно самим войти в дом и распоряжаться там всем и вся, но лень, банальная лень не давала нам этого. Так и сидели, болтая обо всём и ни о чём и грели в душе надежду, что вот скоро появится Силич и всё пойдёт своим чередом. Ах, этот первый день приезда. Главное в этот день уже свершилось – мы приехали, но свершилось правда не до конца – мы ещё не встретились с Силичем и не давала покоя эта не определённость и это сооружение, будь оно не ладно, лезло мне в голову против моей воли.
Было тихо, безветренно, лес стоял не шелохнувшись – может по этой причине, мы сначала услышали голос Силича, ещё не видя его самого. Сначала мы толком и не поняли, с какой стороны раздаётся его голос, просто это у нас вызвало радость и всё. Но вот вслушавшись в смысл его слов, которые раздавались не прерываясь, с каким-то намеренным постоянством, мы с удивлением смотрели друг на друга с одним и тем же вопросом «О чём это он?»
–Ну, вот и погуляли, вот и пообщались. И всегда нам так надо гулять. Всем вместе. Нужно привыкать друг к другу. Чтобы мы не боялись, чтобы не обижали друг друга.
Мы с Виктором уже вроде выяснили для себя, что Силич, видимо, возвращается откуда-то со своими спутниками и по своей привычке разговаривает с ними. Мы не хотели обнаруживать себя, желая сделать из нашего приезда сюрприз. Виктор приподнял палец, давая понять мне этим, чтобы я сидел тихо.
Но вдруг в моих мыслях меня насторожило: почему собаки нас ещё не обнаружили и тон самого Силича мне показался, очень не соответствующим той картине, которую я представлял. Уж, очень он ласкового говорил. Своих питомцев он обычно ворчливо, по доброму, если назидательно – то менее ласково, увещевал, по своему обычаю. Я понял, что Силич – тот и не тот. Не вытерпев, я встал, чем заслужил укоризненный взгляд Виктора, подошёл к углу и высунулся – немного, чтобы посмотреть на то, что происходит. Я хотел только самую малость, высунуться и самую малость посмотреть, но взглянув, я весь вывалился за угол. Но всё равно Виктор, который во всём опережал меня, уже стоял рядом, чуть впереди, меня и мы оба смотрели в сторону стога-хлева, откуда слышали голос Силича.
Да! Смотреть во все глаза и удивляться, мы поимели возможность.
Силич с Орликом и обеими собаками подходил к стогу-хлеву и не переставал говорить, он не на секунду не прекращал своих слов в поощрительном добром, очень ласковом тоне.
–Вот какие мы молодцы. Вот сейчас покушаем. Всё у нас будет хорошо. Всё у нас наладится,– стало понятно, что его слова обращены к единственному существу и произносились во всеуслышание, что бы остальные понимали: его отношение к этому единственному существу и чтобы остальные прониклись с этих его слов таким же добрым отношением. Орлика Силич вёл под уздцы на верёвке, второй конец которой был привязан к мягкому ошейнику, который висел на шее… у лосёнка. Вот к этому существу и были обращены его слова. Силич тихонько поглаживал по спине лосёнка, а он ещё совсем маленький, голенастый и какой-то не складный, выглядел среди хуторской свиты таким непривычным и даже не красивым, под стать «гадкому утёнку». Он водил во все стороны своими ушами-лопухами, иногда делал несколько быстрых шагов, потом вдруг останавливался, пытаясь прижаться к Орлику. Орлик вздрагивал всей шкурой, косил глаз на лосёнка, но видимо, чувствуя по руке ведшей его под уздцы требовательность, не предпринимал ничего кроме вздрагивания. Лосёнок, подталкиваемый Силичем, снова начинал шагать. Собаки, видимо, привязанные командой «Рядом», шли сбоку, чуть позади. Было видно, что Силичу не очень удобно вести на одной верёвке двух животных.
Увидев нас, Силич тем же тоном продолжал.
–А вон, к нам гости дорогие приехали. Они добрые, их не надо бояться. Они сейчас подойдут к нам потихоньку и мы с ними познакомимся.
Это руководство к действию оказалось как раз вовремя, потому что мы уже, по своей привычке, готовы были быстро поспешить на помощь Силичу.
Мы, контролируя себя по взглядам Силича, медленно, без резких движений, пошли на сближение.
Встретились мы со всей компанией как раз у входа в стог-хлев и открыли для себя новые обстоятельства, оказывается, и одежда Силича, и бока Орлика были вымазаны молоком, по всей вероятности это молоко от Ёлы. Но я, по своей «аграрной» грамотности, понял, что молоко не простое: оно оказалось намного гуще, просто молоко не могло так долго сохранять белый цвет, оно бы уже выглядело просто, как мокрое место. Кроме влажных пятен молока на одежде Силича виднелись и высохшие и именно контрастный белый цвет сухих пятен удивлял меня.
Видя сплошные вопросы на наших лицах, Силич говорил тем временем.
–Сейчас мы покушаем, потом определимся по квартирам, потом всё всем расскажем,– при этом он достал из сумки, висевшей у него через плечо, большую резиновую перчатку, из которой торчало только два пальца. Перчатка была туго перевязана сверху и видимо, наполнена остатками того молока.
Силич приставил перчатку к боку Орлика и подтолкнул к ней лосёнка со словами:
–Кушай, Лосенька, кушай хорошая.
Нам стало ясно, как зовут нового хуторянина, вернее хуторянку.
Удивительное дело – лосёнок припал к перчатке и стал громко чмокать. Орлик при этом старался боком посторониться, но Силич его подёргивал за уздцы и тихим повелительным голосом, с ласковыми нотками уговаривал всю компанию не бояться и сохранять спокойствие. Орлик балансировал на грани нервного срыва, глаза его испуганно зыркали назад, уши он злобно прижимал, а это был уже опасный признак у лошадей. Только благодаря таланту Силича, ситуация находилась в шатком стабильном состоянии.
Лосёнок, под одобрительные слова Силича, быстро опустошал перчатку, поддавая своей мордочкой в бок Орлика.
–Вот мы как, вот как. Вот мы, какие молодцы. И не надо бояться. Надо стоять. Правда, Орлик,– при этом слово «стоять» звучало намного серьёзней, чем остальные ласковые слова и выделялось, как команда.
Собаки смотрели, немного отворачиваясь и позёвывая, как будто от волнения, им не хватало кислорода.
Нам с Виктором впору тоже бы зевнуть по той же причине, но человек в таких случаях только глубоко вздыхает, что мы и сделали, чуть ли не разом.
К тому времени мы уже стояли рядом и продолжали смотреть во все глаза на происходящее. Нас охватила серьёзность, веявшая во всём поведении Силича, несмотря на его весёлые, ласковые слова, которые он, не переставая, говорил. Мы, молча, наблюдали за всем.
Лосёнок быстро поел и пытался уже сосать пустую перчатку.
–Всё, моя хорошая! Всё, достаточно! В следующий раз ещё покушаем! Давай отпускай,– и он потихоньку отобрал соску.
Лосёнок пытался слизывать молоко с бока Орлика, который при этом истерично вращал глазами и прерывисто дышал.
–Сейчас мы попросим Мишу. Он подержит Орлика, а мы пойдём спать. Там травка есть, может травки немного покушаем.
Я подошёл и принял у Силича коня. Он отвязал лосёнка и, подталкивая, определил его в половину, где жила Ёла, закрыв перекидную калитку, он показал мне глазами, чтобы я заводил Орлика на своё место.
–Вот так – всё хорошо. Вам сейчас вместе надо жить – привыкать друг к другу. Там у вас травка есть – кушайте,– продолжал ласково наговаривать он.
–Ну здравствуйте,– не громко, в тон ситуации, сказал он, когда мы отошли от хлева, после того как он закрыл основные двери, не прекращая своего разговора со своими подопечными.
Мы поздоровались.
–Сейчас я соску вымою, переоденусь и будем пить чай. Вы чай не ставили?
Мы отрицательно покачали головами и все трое зашли в дом. Виктор занялся чаем, Силич стал мыть соску и, зная, что нас разбирает любопытство, да и самому видимо хотелось поделиться, он начал рассказывать:
–Неделю назад, точно вчера, как неделя прошла. Сижу, дою Ёлу, вдруг смотрю, эти взрычали и на бугор, в сторону крольчатника, полетели. Если бы не они, я так бы и ничего не увидел. Поднялся, смотрю, а по увалу лось быстро идёт, почти бежит, потом остановится и смотрит назад. Мне его всего не видно, только сверху, он снизу горой прикрыт. Рогов не видно, значит – лосиха. Быстро всё это произошло. А за лосем, смотрю, два волка показались. А мои то, бегут не к лосю, а как бы между ним и волками. Я испугался – не совладать им с волками, думаю. Схватил ведро, как барабан и давай орать и барабанить по ведру. Молоком весь облился – Ёлу уже почти подоил. Ёла меня испугалась, от меня бежать – хозяин сдурел, хорошо хоть она в другую сторону. Я подхватился и за собаками, на ходу около хлева палку схватил и по ведру барабаню. Сам бегу, ору. Смотрю, волки в сторону, под гору свернули, я когда на верх выбежал, мельком видел: покос пробежали уже и в лесу скрылись. Собак всё время к себе звал, пока бежал. Они у меня и не очень активно стали на горе себя вести. Смотрю, лосиха то с лосёнком. Стоит она на верху, на краю кручи, а лосёнок как раз подходит к ней, когда я его увидал. Он бедный еле идёт. Ну, слава Богу, думаю, как говорится: волки убежали и все целы. Собакам кричу негромко, что нельзя. Сейчас думаю, подойду, заберу их, звать их бесполезно. Тоже охота им ум тмит.
Смотрю, лосёнок уже подбежал к матери, она его к обрыву не пускает, перед собой держит, а сама на самый край задними ногами подвинулась. Ну, думаю, сейчас собак заберу, она отстоится и уведёт лосёнка. Ещё подумал, что в сторону леса, в котором волки скрылись, пройду и от реки след с собаками проложу, чтобы от них лосей следом этим отгородить, вдруг они там в лесу залегли, подсматривают. Лосиха бедная стоит, ушами крутит, видно, что молодая, первым телёнком, наверное, отелилась. Боком к обрыву встала, телёнка отгораживает, чтобы он не свалился нечаянно. Вроде молодая, а правильно на мой ум, делает. Подойди волк ближе, тогда уж она вперёд и выдвинется в атаку.
Видимо, она сюда к жилищу и правилась от волков. Лоси часто выходят к жилью, когда от них спасаются, а может она к реке шла. Лоси от собак, самому приходилось видеть, видимо и от волков, в воду уходят. Зайдёт по грудь и стоит, только собака в воду войдёт следом и только дно потеряет в азарте, он бросается к ней и убивает копытом. Не успевает собака увернуться на плаву от лося, вот и гибнут так, особенно молодые и горячие. Указ по молодости чуть не погиб, сейчас учёные они у меня. Лоси телиться стараются в болотах, чтобы от волков отгородиться. Откуда они её пригнали? Может и здесь где, поблизости, наткнулись. Двое их, вроде, и было – больше не видал. Летом они стаей не ходят. Может волк, с волчицей остались без волчат – толи не родились почему-то, толи не уберегли. Они бездетные и рыскают вдвоём теперь. Не знаю, что и думать.
Мы уж с собаками двинулись в сторону покоса и тут, как на грех, ветряк. Ветра не было, он вообще не крутился. Тут ветерок набежал, он закрутился, начал разворачиваться и заскрипел. Лосиха с испугу отпрянула и сорвалась с обрыва, убилась сразу, мелко там, а высота – вон, какая. Вот беда – так беда. Лосенок стоит бедный, мамку потерял, не знает, что делать. Я боюсь подходить, вдруг, думаю, тоже сорвётся. Потом спустился на ту сторону горы и краем обрыва стал подыматься в эту сторону. Так мы его потихоньку и оттеснили от обрыва. Ну, отогнали его в сторонку, а тут я и поймал его. Он бедняга и бежать не может и не знает куда, да и собаки его кружат, стронуться не дают.
Снял я с себя рубаху, она вся в молоке, за шею его прихватил рубахой. Он бедный дрожит. Руки у меня тоже в молоке, оно и просохнуть не успело. Я и вспомнил, что телят маленьких, когда переводят с места на место, палец им в рот дадут, у тех рефлекс срабатывает, они и сосут палец, а их в это время подталкивают куда надо. Ну, я и сунул ему палец, он и зачмокал, сам весь дрожит, не спасся ещё, а сам насасывает. Я и приободрился даже. Так мы с пальцем во рту и дошли до хлева. Подталкивать сильно и не пришлось, он видно голодный, сам за пальцем идёт, чтобы изо рта его не выронить, да и собаки всё время сзади, а за шею я его рубахой придерживаю – одна ему дорога.
Пришёл домой. Ну, думаю, надо что-то кулибить с этим лосёнком, куда его теперь. Вину перед ним чувствую. Грех то мой – давно хотел ветряк смазать, а потом думаю, пусть зверей пугает. Вот и напугал нам беду.
Раздумал дело: получается, что мы есть хотим и есть не против. Ну, раз так, значит дела не плохие. Сходил за ведром. Ёла ещё молока немного дала. Заварил Геркулеса пожиже. Промял его через марлю и разбавил молоком. Кормить, вместо пальца, мы перчатку, быстро придумали приспособить. Вот так и едим три раза в день, три пальца на перчатке уже Лоська порвала. Ну, ничего у нас ещё два на этой, да пять на другой. Геркулеса тоже запас есть. Мы тут Виктора добрым словом поминали. Тебе не икалось? Всё ты этих овсянкой балуешь. Начатых пачек твоих у нас целый склад – мышам не говорить!– пошутил в конце Силич.
Я уже смутно стал догадываться о назначении странного сооружения, виденного нами с Виктором, но мельком подумав, не стал больше зацикливаться на этом, потому что отвлекающий фактор был на лицо, а я не имел способности слушать такие новости и думать одновременно.
Силич, тем временем, продолжал:
–Ну, вот поели мы, значит. Я временно загородку ей сделал от Ёлы. Потом думаю, с мамкой нужно определиться – не пропадать же ей зря. Эти сбегали уже, проверили её – там мелко. Орликом, по воде оттащил, пониже огорода, вытащил тушу на берег. Она ещё портиться не начала, хотя зимой лось, подстреленный с вечера, на морозе портится к утру, если ему внутренности не убрать. У них там, в брюхе, как грелка образуется от зимнего корма.
Шкуру снял, мясо с костей срезал, кости по суставам разделять не стал. Тушёнки сделал, засолил – коптить, вялить будем. Эти едят до отвала мяса, карасям и курам и тем фарша постного досталось, пока свежее мясо было. Там беляши доставайте, котлеты. Давайте перекусим, а то я проголодался. Давайте, а то вы сейчас чай, да чай,– приглашал нас Силич, к тому времени уже умывшийся по пояс и переодевшийся.
При этом он нам пояснил, что в этом молочном одеянии он и продолжает общение с Лоськой.
Рассказ Силича взбодрил у нас аппетит и мы не отказались от еды.
Мы стали обедать, на скорую руку собрав на стол, а Силич продолжал рассказывать.
–Остатки от туши и ливер оттащили мы с Орликом на мелководье – ниже по течению. Капканы у меня четыре штуки волчьих есть, я их и поставил в воду. Хорошо так получилось, там мелко, капканы под водой стоят и я ногой на берег не вставал, на Орлике приехал и на нём уехал по воде, Орлик тоже всё время в воде стоял. Идеальный вариант. Нет наших следов нигде. Классика! Думаю, если вы здесь, разбойники, и вздумаете подхарчиться, то как вам не попасться.
Дел сразу с этой бедой навалилось, только поворачивайся и ночей не спи. А что делать, деваться не куда.
Тут времени появился кусок, дай, думаю, капканы проверю, да и остатки туши надо из воды убрать, потому что мясу срок подошёл испортиться, через день это было. Пошёл. Ружья не взял – топорик только. Так, думаю, посмотрю. Если нет капкана на месте, значит потом уже, с ружьём пойду добирать. Лаю дома оставил. Того с собой взял. Подходим, я смотрю, Указ такой ирокез себе на загривке устроил. Шерсть дыбом вся, панки или кто там их носит эти ирокезы – пусть отдыхают. Ну, думаю, кто-то есть или кто-то был. Про ружьё как-то по другому, уже вспомнил – зря не взял думаю, про себя. Топорик в руках. Указ, смотрю, на тот берег смотрит и весь не в себе, зло задумчивый и осторожный. Я его к ноге и по воде на тот берег сопровождаю и «рядом, рядом – капкан» ему шепчу. Они уж у меня, по этой команде знают, что нельзя бегать от хозяина, тем более подходить к мясу. Выше мы перешли и идем по мелководью, вдоль того берега. Смотрю, а остатков от лося не видно. Капканы вижу уже – стоят в воде, как я их и поставил, а от лося и косточки не видать. Вот так и классика по постановке капканов, вот думаю, хитрость, так хитрость и как думаю, понять такую хитрость. Куда делся лось. Водяные плотоядики не смогли его до косточек съесть. Давай к берегу присматриваться. Тот берег с некрутой такой вышиной, лось и лежал от берега с пол метра. Смотрю, вроде как туда утащили, вроде мох примят. Да и Указ в ту сторону направляется и я за ним, весь в раздумье. Вышли мы на берег. Указ со своим ирокезом, весь в струну, проходит дальше к колоде. Смотрю, а к этой колоде борозда – мох содран. Я сначала думаю, туда утащили, посмотрел за колодой – весь мох целый, примят только, вроде, немного. На самой колоде мох целый, опять же – если бы через неё тащили, то мох бы ободрался. Ничего не могу понять. Указ так и ушёл за колоду, ну думаю, он то точно по следу пошёл. Потом смотрю на борозду и мне показалось, на время, что это след от задних ног получился такой, когда зверь прыгал через колоду и оттолкнулся от земли. Потом думаю, нет, не похоже на это – уж больно борозда длинная. Повернулся назад, давай осматривать всё. Вижу, куча, вроде как нагрёб её кто-то, хотя явных признаков и не видно, но всё таки – не от природы она какая-то, эта куча из листьев и лесного мусора. Я её вначале прошёл и не заметил, она справа от меня была и дерево толстое её прикрывало. Пригляделся, а борозда своим еле заметным следом, к этой куче подворачивает. Подошёл к куче поближе и увидел, что за ней около дерева пятачок. Я тут и понял в чём дело. Ковырнул сапогом кучу и вот они косточки, там лежат.
Мы с Виктором запереглядывались. Я думаю, что Виктор, как и я догадался, что, то дело пахло для Указа медведем. Но вот как Виктор, не знаю, но я про пятачок не понимал ничего. Про какой пятачок говорит Силич? Но наш сказитель любил рассказывать и подробностей не упускал. Мы уже были приучены, не задавать вопросов, а сидеть тихо и слушать. Конечно надежды наши тут же оправдались.
–Медведь, откуда он только взялся, оказывается всё это нашуровал. Всю охоту на волков мне испортил – варнак косолапый. Я уж потом концы с концами связал. Он, видимо, по воде причуял запах, ну и притопал. Лоси подранки часто идут к воде, жажда их гонит. Напиваются воды, сразу слабнут и тут же в реке падают и помирают. Вот, Миша и держит нос по воде особенно осенью в лосиный гон, когда у быков бои и всегда это принюхивает. Пришёл он, аккуратно, не заходя в воду, лапкой поддел остатки лося и вытащил на берег. Поел немного и по привычке захоронил всё это. Получилась у него убойка, вроде – хотя там и мяса мало. Он и остался у мяса. Ночью, видимо, подошли волки, я потом следы их тоже нашёл рядом. Медведь, когда чует или видит их близко, он на одном месте топчется, пошатывается, ноги передние и задние держит почти вместе, иногда поворачивается на месте, если волки с другой стороны заходят. Не пускает их, порыкивает и раскачивается, топчется. Когда волки уходят или не подходят близко, он и лежит на этом пятачке, который он вытоптал. Я потрогал рукой, а пятачок тёплый. Там тень, сыро, рядом потрогал землю – прохладная. Только, только от нас с Указом медведь ушёл. Я Указа позвал, он вернулся, не пошёл он за медведем, не боится он их, а волков побаивается. Может ещё, потому что я без ружья, они ведь понимают собаки, когда с ружьём, а когда нет. Хотя, вряд ли – волков испугался и правильно – не совладать ему одному с предками.
Охотники говорят, что если медведь больше ста килограмм, то не уходит от человека с убойки – защищает её. Этот видимо был поменьше. Если бы большой, то другой конец фильма получился бы у этого кино. А может он просто сытый, лето ведь, ему корму и так хватает, это они по осени убойки свои охраняют. Медведь, говорят, перед зимовкой очень старается мяса поесть – такой у них, у медведей, диетический уклад жизни.
Если бы он остался и не было со мной Указа, как бы он меня ловко прихватил справа, сзади, я ведь прошёл то место, где он лежал –  рядом и головы не повернул в ту сторону. Что-то не нравятся мне такие соседи-новосёлы. Надо будет заняться этим вопросом плотнее.
Во время рассказа Силича мы иногда с Виктором забывали жевать, застигнутые интересом и сидели с полными ртами. Подозреваю, что я частенько, и с открытым ртом. Этот Силич, когда начнёт рассказывать, он может довести и не до такого. Он это замечал и иногда, на правах хозяина, подстёгивал нас «Да вы ешьте, ешьте», а в одном месте, после этих слов, он возмущённо пошутил «Да что вы право. Не получится из вас ни из того, ни из другого Васьки, который слушает, да ест» и добавил « вот я говорю и ем, а это потруднее будет!», на этот раз экскурс у него, в отличии от других случаев, был не большой.
Действительно, меня удивляла его особенность есть и говорить одновременно. Его устные абзацы и красные строки, не в пример моей писанине, выглядели очень органичными. Иногда, если его рот был занят очень, он помахивал рукой, давая нам понять, что пауза не длинная и нужно простить его и немного подождать. Всё выглядело даже, как-то артистично и добавляло особый колорит его рассказам, если их воспринимать не только на слух, но и на взгляд. Нужно отметить: ел он мало, откусывал по не многу, жевал и говорил одновременно и было не слышно и не заметно, что он именно занят едой. К еде он относился, как к вынужденной необходимости, хотя при этом большое значение придавал вкусу пищи и в основном не по причине гурманского удовлетворения своих пристрастий, а потому что считал невозможным плохим отношением к готовке портить продукты. У него имелись книги по кулинарии и он, не сведущий в этой кулинарии, вычитывал всё из этих книг, но на память тонкости запомнить не мог. Ему не нравилось готовить. Всё время казалось, что он не умеет вкусно готовить. Что он чего-то не так сделал. Он постоянно забывал, что, после чего нужно закладывать в кастрюлю и постоянно нас переспрашивал. Такие моменты случались, когда он готовил и знал, что это будут есть другие. Когда он готовил только для себя, он не сильно обращал внимание на порядок закладки. Вот такой существовал парадокс, несмотря на то, что он постоянно жил один и готовил себе сам и уж мог бы запомнить. Большое внимание он проявлял к «эксклюзивным блюдам с хутора», как мы называли с Виктором его копчёности и домашние колбасы. Тут он был на высоте и помнил все нюансы, а может периодически и подверялся по книгам, у него опять же имелась серия книг: соление, вяление, копчение, домашние колбасы. Делал он эти вещи, как говорил Виктор – по науке. Постоянно посылал нашим домашним, как он говорил: «приедете и угостите – от зайчика». Вспоминал, что маленьким всегда дожидался на улице мать, когда та идёт с работы и всегда спрашивал, что мол, ему послал зайчик и радовался остатку хлеба или ещё чему-нибудь, по тем временам незатейливому, оставшемуся от обеда. Наши дети уже тоже, порой не ложились спать, дожидались вкусностей от зайчика и не только дети претендовали на эти вкусности, но кое-кто и повзрослей, попробовав их однажды, хотел это повторить. Другими приготовленная еда, для него, априори, считалась вкусной, хотя и уступала по вкусу, им приготовленной. С этим нам приходилось сталкиваться не раз, за время нашего пребывания на хуторе и ни какие наши доводы не могли убедить его в обратном.
–Думал, Ёлу приспособить для прямого кормления, что бы Лоська её сосала. Ставил её на лавку, привязывал и подпускал лосенка к ней. Так эта дереза, боится и брыкается и орёт, как резаная, держать приходилось, так она молоко не отдаёт. Да и Лоська, когда хватит её за сиську, видимо сильно тянет, потому что та молоко не отдаёт. Мы ей вымя и поранили немного. Не получилось из Ёлы ни матери, ни мачехи, коза она и есть коза, шарахается от новой дочки, как чёрт от ладана, а чуть что и бодаться пробует, в общем – злая мачеха. Ладно живут пусть вместе, через загородку, может привыкнут. А ходить Лоське надо, ведь с кем-то, не со мной же. Решил этого использовать. Что бы Лоська к нему привыкла, стал перчатку ему подвешивать. Он ведь на мамку здорово, думаю, похож. Так, этот тоже артачится. Брыкается и шарахается. Я его уже в станок стал заводить. Он, трус несчастный, чуть караул не орёт. Помучились так, попробовали – ничего не получается. Теперь вот, принудительно гуляем – все вместе. Главное, что бы Лоська привыкла около них находиться. Да она и не против, вроде, так эти домашние неженки не очень её жалуют. Вот такие дела у нас тут творятся. Не знаю, что и делать с Лоськой.
Виноваты мы перед ней, надо теперь её к какой-то жизни определить. Я тут вечерами, лежу, всё думаю. Вспомнил, что читал, ещё в детстве, где-то у нас ведь была экспериментальная лосиная ферма. Интересно, сейчас есть где-нибудь. Они ведь там и ездить на них пытались. Помню, в детстве ещё, в журнале читал рассказ. Мужик, работник такой фермы, ехал весной в санях, запряженных лосихой, по льду реки. Дорога санная, зимой по речке была. А у них там берега крутые и когда начинался ледоход, то по льду сначала шла волна, которая и лёд ломала и всему живому несдобровать. Мужик видит, такая волна сзади показалась, а деваться не куда – берега крутые, скалы кругом, на берег не выехать и самому не выбраться. Вот и выносила его эта лосиха в санях, сколько-то там километров – два или три, до пологих берегов. Успели, выскочили, спасла она – и его и себя.
Вот я и думаю, есть ведь, уже какой-то опыт в этом, а как узнать всё. Ладно, Бог даст, молоком выкормим. Она вроде подрастает, хватает ей. Овёс ей видимо, в прок идёт. Сама потихоньку начнёт из растительности что-то есть. А потом, что с ней? Если будет тут жить, пусть живёт, а если в лес потом уйдёт, сможет с таким неправильным детством, выжить там? К собакам привыкнет, а те же волки и съедят её.
Соседи эти новые мне тоже покоя не дают и Ёлу с Орликом могут прибрать к зубам. Я уж той колокольчик повесил, чтобы ходила названивала. Этому тоже ботало на шею вешаю. Хорошо, что ульи у меня высоко на подвесах висят, тому косолапому не добраться.
Тут появился времени кусок, так я маленький устрашающий рейд на Орлике совершил. Патроны старые все собрал, лист железа взял и проехался кругом, с километр по радиусу, пострелял, да погремел по железу. Может, отойдут в сторону.
Вот, Лоська привыкнет к Орлику, окрепнет, тогда на волю буду выпускать. Сначала, обоих на лонжу придётся, садить. Потом её может и отпускать можно, попробовать. А этого так и придётся, наверное, на лонже держать, иначе удерёт ещё. Вот балбесы, всем она не понравилась. Эти тоже, на неё косо всё время смотрят, им сейчас молока не достаётся. Они, как на зверя с начала на неё смотрели, а сейчас ещё, вдруг, понимают, что она их паёк съедает. Вот какие дела у нас.
Я тут размечтался, а что если её вырастить и вместо Орлика для хозяйства приспособить, а этого продать в хорошие руки. Жалко его, балбеса. Не знаю, что и делать – мозги в раскоряку. Дела все притормозились. К пчёлам уж, сколько не ходил.
Мы слушали исповедь Силича о жизни на хуторе. Постоянно, в течение всего его рассказа, я урывками думал над проблемами, возникшими у него. У меня, не знаю как у Виктора, не нашлось в мыслях ни одного потенциального совета для Силича. Мы к тому времени уже поели, но несмотря на сытость, на наших лицах не было благодушия. Что характерно, что мы даже не выходили покурить, так были озадачены. Силич, заметил, наше озабоченное состояние и возмутился.
–Вы, чего у меня приуныли? Ну-ка, перестаньте! Не так всё плохо. Главное она ест и её есть, чем кормить. Может вам для бодрости, да со встречи по рюмочке налить,– предложил он нам в неурочный час. Покопавшись в памяти, я не мог вспомнить такого за всё время нашего знакомства.
–Давайте! А то уж, вид у вас очень. Я, то не буду, мне ещё Ёлу доить и Лоську кормить, да и погулять с ними надо будет.
Конечно, после всех этих волков, медведей и лосей, при таких переживаниях за нашего деда, это было бы кстати, но мы с Виктором отказались.
–Ну, смотрите, вернее на меня не смотрите.
–Да нет, Силич, потом если что, вечером, все вместе после всех дел, а сейчас давай говори, чем помочь. Что делать нужно?– закончил Виктор рюмочные переговоры.
Но дел, как таковых, оказалось не много. Мы разобрали и убрали предмет нашего первоначального интереса. Виктор при этом отметил, что аграрная закалка у меня ещё есть и я в своих соображениях находился на верном пути. Потом мы помогали Силичу определиться с мясом, которое уже подсолилось и его можно коптить. Баня которую мы затопили, пришлась как раз, по этому поводу кстати, вернее дым от неё. Затопив баню, я по просьбе Силича проехался верхом на Орлике вокруг хутора и развесил на деревьях старые диски от компьютера и пять штук «сюзеренов», которые мы в этот раз привезли. Дело в том, что перед этим он, уже видимо по только ему известным признакам, видел бесстрашие хищников, которые стали близко подходить к хутору и попросил нас о такой материальной радости. «Сюзерен» это в понятии Силича, знать бы как родилось такое понятие, название звенящего от раскачивания оберега, которые стали продаваться в магазинах и что-то там значили по фэн-шую. В магазине сказали, что эти обереги называются «Музыка ветра». Вот мы и привезли их пять штук, разной конструкции и разной тональности, приобретать весь этот ассортимент помогали наши жёны.
Так в хлопотах прошёл остаток дня и наступил вечер. Мы помогли Силичу с прогулкой его животного коллектива и, закончив все дела, мылись в бане и ужинали. Ужин по известным причинам отличался своим меню. Силич пошутил по этому поводу.
–У нас, какой-то лосиный вечер и говорим про лосей и едим их же и заботимся о них. Прям, как и должно быть у настоящих охотников. Такое бывает на удачной лосиной охоте, а у нас неудачныё дела. Вот они, дела какие. Ничего, Бог даст – всё образуется.
В следующие наши приезды на хутор, в это лето, мы наблюдали, как подрастает Лоська. Поскольку проходило какое-то время между нашими визитами, это было заметно. Нам приходилось убеждать в этом Силича, потому что он беспокоился, будто бы лосёнок медленно, подрастает. Мы вместе сетовали на то, что толком не знаем интенсивность, с которой лосята растут в природных условиях. Но каждый раз, обсудив вид лосёнка, приходили к тому, что всё не так плохо.
На лонжу были определены и Орлик и Ёла. Верёвки не давали им сойтись и запутаться между собой и у них имелась возможность подходить к реке на водопой и к куче скошенной травы, которая добавочно поставлялась им каждый день. Нам не раз приходилось перетаскивать резиновые шины, к которым привязывались животные и регулировать расстояние между ними. Шина Ёлы была лёгкой, а вот свою шину Орлик мог буксировать только запряжённый в хомут. Силич так и делал когда оставался на хуторе один. Мы с Виктором вдвоём могли её поднять и укатить в нужное место. Лоська ходила без лонжи среди этой компании, так и не проявлявшей к ней родственных чувств.
–Ну и наплевать на них. Да, Лосенька! Противные, не могут, сироту приветить. Мы вот вырастем, они у нас узнают, тогда,– частенько говорил Силич что-нибудь подобное, когда гладил лосёнка.
Лосёнок, наверное, имел странное представление о своей матери, которая его кормила. Главной составляющей её представления являлся Силич. Завидев его с соской, она при его приближении, уже сама направлялась в сторону Орлика. При отсутствии Силича, она не подходила к нему близко. Конь уходил от неё, похрапывал, прижимал уши и старался куснуть лосёнка.
–Кусаться научился, вот шельмец, бестолковый,– ругался на него хозяин.
Силич, подходя с соской, издалека покрикивал на Орлика и тот укрощал свой норов. Конь со смирившимся видом, вынужденно исполнял обязанности лосиной матери. После того, как Силич его отпускал, он демонстративно отходил в противоположную сторону, на всю длину верёвки. Нам не раз приходилось наблюдать эту картину.
На ночь вся компания определялась в хлев, где их поджидала зелёная трава в яслях. Лоська уже пользовалась нормальной соской для телят, которых мы, с трудом отыскав в городе, купили четыре штуки. Кроме телячьих сосок наши жёны вдобавок, на всякий случай, накупили ещё целый арсенал детских сосок. Одну телячью соску Лоська уже порвала.
Мы прикидывали рост лосёнка к тому времени, когда в декабре нам приходилось видеть лосят сеголетков на лосиной охоте. Мне казалось, что благодаря овсяной добавке в молоко и тех витаминов которые привозили мы, Лоська даже опережала своих лесных ровесников.
Она когда хотела, есть приходила на хутор и Силич сразу брал соску, и они шли к Орлику кушать.
–Блин, Орлик у нас – вовсе не мамка. Он стол на четырёх ногах для Лоськи,– пошутил один раз Виктор.
Лоська, глядя на Орлика и Ёлу, тоже начинала пробовать всё из растительности.
Мы помогли построить для Лоськи пристрой к хлеву. Силич, по моему, правильно решил, что содержать её зимой в тепле не целесообразно. Пристрой защищал от ветра и осадков.
Зимой попробую, чтобы могла выходить на волю. Лоси, когда мороз много ходят, наверное, замечали.
Мы помогали Силичу, проводить для Лоськи ознакомительные рейды по окрестностям хутора. В принудительном порядке в них принимали участие все «жители» хутора, кроме кур с Земляком.
В какой-то приезд мы обнаружили, что Лая и Указ уже обучены отыскивать и пригонять на хутор Лоську. Команда для них звучала так: «Где Лоська? Где Лоська? Сюда Лоську!»
Собаки исполняли эту команду корректно, всё время посматривая на хозяина, видимо привыкшие постоянно получать от него замечания и угождая ему, добивались от него слов похвалы, которые, похоже, ими очень ценились.
–Вот правильно, правильно. Молодцы!– поощрял их Силич.
При этом Указ, как бы и не проявлял интереса к словам Силича, в отличии от Лаи, которая всегда внимательно поглядывала на Силича и соизмеряла своё поведение с его реакцией и трансформировала линию своего поведения на Указа и всегда было видно, её ответную реакцию на эти слова. Лая – вся умность, на которую только может быть способна собака.
–Блин! Конвоиры. Ты не думаешь, что когда нас надо будет позвать с рыбалки, он даст команду «Ну-ка! Мишу, Витю сюда!» И они за штаны притащат нас на хутор,– пошутил один раз Виктор.
–По жизни, хорошо чтобы они умели это делать,– ответил я.
К первому снегу Лоська уже подросла и вселяла в нас уверенность в успехе первой своей зимовки.
–Ходит по малинникам. Скусывает веточки. Молодец научилась, без мамки. У стожка стоит, сено ест. Молодец, девка!– хвалил её Силич. На Лоське был одет широкий ошейник, раскрашенный всеми цветами радуги, за счёт прикреплённых к нему разноцветных блестящих пластмассовых бляшек. Ошейник должен оберегать Лоську от хищников и обозначать перед людьми её принадлежность к хуторским животным.
–Силич, ты не боишься, что такую красивую невесту у тебя быстро в лес сосватают,– шутил Виктор.
–В эту зиму, скорей всего – нет, а вот к следующей осени могут и сосватать. Куда деваться? Поживём, увидим,– по голосу Силича чувствовалось, что этот вопрос его тревожит. Силич объяснил нам, почему он не повесил колокольчик на шею Лоське.
–Колокольчик? Нет нельзя! Колокольчик ей слух испортит. Тонкости слуха не будет. А вдруг ей в лесу придётся жить. Слух у лосей должен быть хороший. Лаек тоже ведь на цепь нельзя садить, иначе звоном от цепи можно испортить слух. А что за лайка без слуха.
При этом он рассказал, что когда Чара, его первая собака, жила в городе, она первая слышала, как возвращается вечером сын. Они с Зоей Степановной если видели, что она подошла к двери и крутит хвостом, уже знали, что идёт сын, а он, наверное, ещё и в подъезд – не вошёл.
В один из наших приездов к Силичу ранней зимой, на очередном перекуре мы обратили внимание на дуги, согнутые их черёмуховых толстых палок, стоявшие возле стога-мастерской. Виктор, как всегда, предоставил мне возможность, определить что это и для чего.
Дуги более узкие, чем те которые используются для упряжи, с большим запасом длины концов, стянутых верёвочными скрутками, сушились в тени.
Собрав мозги в горстку и сопоставив всё, я догадался, что это детали будущего хомута для Лоськи. Виктор тут же отправился к Силичу, проверить правильность моей догадки и быстро вышел из дома
–Молодец, аграрий, не промахнулся!– похвалил он меня дружелюбно.
В тот приезд мы заметили другой ошейник у Лоськи. Он был больше, толще, с мягкими подкладками и уже представлял собой подобие мягкого хомута. Ошейник крепился с двух сторон ремнями к другому ремню, опоясывающему туловище Лоськи позади передних ног. Вся конструкция напоминала шлейку для собак. Лоська так и ходила в этом ошейнике и он не сваливался ей на голову, когда она наклоняла её вниз. На голове у неё был одет недоуздок. И всё это также разукрашено разноцветными блёстками, к которым добавились и зеркальные фрагменты. Невеста хорошела и статью и нарядами.
–Мы уже пробовали! Мы уже жёрдочку за собой таскаем и не боимся! Мы уже можем, кого хочешь на лыжах немного прокатить,– похвастался вечером Силич успехами Лоськи.
На следующий день они с Лоськой продемонстрировали нам свои достижения.
–Блин! Он ведь её запряжёт! Я не сомневаюсь. А ты смотрю, уже верхом на ней себя примеряешь. Я на вас жалобу накатаю в общество защиты животных. Блин, аграрии-наездники-кавалеристы до лосей уже добрались,– шутил Виктор, чтобы не слышал Силич.
Силич сетовал, что телосложение лосей отличается от лошадиных.
–Она ещё растёт и я не поспеваю за ней, только сделаю, смотрю – ей уже мало всё. Всё думаю, как ей капитальный хомут устроить, что бы ей удобно было.
–Надо сделать мерку и мы договоримся на протезном заводе, нам сделают,– всерьёз предложил Виктор и обиделся на нас с Силичем за то, что мы долго смеялись над его идеей.
Виктор стал доказывать нам свою правоту и Силич, сквозь слёзы смеха, успокоил его, что идея хорошая и он молодец и если бы имелся большой блат на заводе, то можно бы так сделать и мы снова с ним прыснули со смеха.
–Блин! Аграрии! Ну, вас!– подвёл итог своей обиды Виктор.
Лоська иногда долго гуляла по лесу и уже, при подходе к хутору, от её следов в снегу, создавалось впечатление, что вокруг ходит лосиное стадо. По приходу на хутор, напрашивался вывод, что это стадо тут и живёт. Так же по следам на хуторе можно было предположить, что лосиное стадо охраняется собаками, которые протоптали круговую тропу в снегу вокруг хутора. Дело в том, что вокруг хутора по кругу лежали пни с корнями, их даже зимой не заносило снегом. Это был туалетный круг для Указа. Силич нам объяснил, что кобель, чтобы сделать свои дела, бывает, раз по пятьдесят подымает заднюю лапу – ставит метки. Чтобы Указ не разукрашивал своими метками хутор, он и сделал ему такой меточный круг и приучил его туда бегать. Глядя, как Силич покрикивает на Указа, умная Лая тоже приучилась, по своим делам бегать на этот же круг. Вот и виден в снегу этот круг в виде тропки на снегу, а на хуторе не наблюдается нежелательных следов от собак. Этот круг выполнял так же охранные функции – лиса точно не сунется. Это уже про две горошки на одну ложку. Вся округа уже знала о новшествах Силича и мы не редко слышали разговоры местных жителей об этом, когда добирались к нему. Из одного разговора с местным мы узнали, что нас ввиду того, что мы уже примелькались своими частыми поездками к Силичу, местные называют «волонтёрамы Силича». Обсудив с Виктором наедине такой оборот дела, мы остались довольны этим.
–Могли и в тайном браконьерстве обвинить. Местным всё время казалось поначалу, что Силич сам браконьерит и таких же друзей привечает,– закончил Виктор наше обсуждение.
К концу зимы Лоська уже ходила в лёгких санках, сделанных из досок. Иногда мы даже возили на ней воду с реки для бани.
Следующее лето Лоська прожила на хуторе на вольном содержании. Она продолжала носить свой наряд и осталась в этом наряде на фотографиях, которых всеми желающими, было сделано много.
Осенью Лоську видимо соблазнил какой-то кавалер или прельстившийся её красивым нарядом или наоборот, будучи изгнан более авторитетными собратьями, пренебрёгший её нарядом, а может она просто нашла себе компанию, потому, что со слов Силича, ей невеститься только к следующей осени. Лоська стала пропадать на всё большее время. В очередное её появление Силич заменил ей ошейник, на вновь сшитый – лёгкий, также разукрашенный.
–Уйдёт совсем в лес, пусть носит от меня оберег. Раз её в таком наряде не отвергли. Может она у них станет персоной, – грустно говорил Силич.
Мы сами потом встречали, через полгода, её в лесу – ошейник был на ней. Слышали рассказы людей, что они видели странного лося. Она, ещё раза два, появлялась на хуторе, а потом её не стало видно.
–Видимо, прибилась к лосиной семейке и ушла далеко,– с надеждой говорил Силич
В доме у него, на видном месте, висела одна из лучших, цветных фотографий Лоськи в своём наряде. Рамку для фотографии догадались передать в подарок Силичу наши жёны и дети, постоянно испытывавшие удивление от наших рассказов о ней.
–Воля, она лучше сытой неволи,– как-то в воспоминаниях о Лоське сказал нам Силич. –Ей со своими лучше, чем с нами.
Кроме фотографий нам напоминали о Лоське: её открытый с крышей загон, в котором иногда отстаивался Орлик в дождливую погоду и летом ночевала Ёла и дуги-заготовки для хомута, в которые Силич встроил плоские полотна из железа и они упёртые в стенки стога-дома и стога-гостиницы служили приспособлением для очистки подошвы сапог от грязи.
–Да не довелось мне посмотреть, как ты верхом на лосе скачешь,– с серьёзным сожалением пошутил Виктор, при одном из наших воспоминаний о Лоське…
(9)*