Как я был звездой телеэкрана
- Тихонов, смотри сегодня местные новости, там про меня сюжет есть!
- Тиша, у меня сегодня интервью брали, сказали - по телику покажут, смотри не проворонь!
«Да у меня от вас, дураков, мозоли уже на обоих глазах, – думаю, - а тут ещё телевизором предлагают усугубить невыразительность взгляда (представляете: смотрите в глаза человеку, а там – сплошные мозоли)». Но смотрю, не обманываю ожиданий звёзд экрана.
- Ну, как я в камере?
- Ну, и как тебе сюжетец?
- Ну, посмотрел? (И ожидает, стервец, то же, что и остальные: «Как я там – в телевизоре?»).
Ну, ну – загну! Как лом проглотили перед камерой. Вот ты: за словом же в карман никогда не лазил, что ж ты пыжишься – слова красивые подбираешь? Да они у тебя все красивые, когда от души идут. Помнишь, как Света, краснеющая даже от слова «какашка», восторженно-завороженно слушала твои размышмнения о работе Государственной Думы, в которых ты называл лица и вещи своими именами? Слова без секунды промедления, сбиваясь в ловенькие предложения, сами из тебя пёрли! фонтанировали! и даже в рифму укладывались. Что ж ты из телевизора-то на меня глаза пучил, как телок, мычать разучившийся?
А у тебя? Это каким же тупицей надо быть, чтобы стать героем сюжета, от которого только и ждёшь, чтобы поскорей закончился?!
А ты? У тебя что – вместо голосовых связок лист осиновый в горле распустился?
Конечно же, я им про это не говорю, потому что самому жуть как хочется попасть в телевизор и не представляю, как сам поведу себя на их месте. Но дело в том, что на это их место меня никто не приглашает. Даже в тупой сюжет попасть у меня ума не хватает.
Видимо - не судьба, решил я; оставил пустые мечтания и в очередной раз отважился отдаться работе. А работа у меня интересная: есть к чему руки приложить, шея вот только устаёт от постоянного верчения в поисках объекта для их применения. А объектов много, особенно в перерывах между парами. И шлындают, и шлындают, заразы. Но красиво, надо отметить, шлындают. А когда поток спадает, разойдясь по аудиториям, я бегу (это было время, когда этот глагол ещё применялся для характеристики моих способов передвижения) в деканат, где царит Екатерина: молоденькая, смешливая красавица. А с такими работать мне особенно по душе. Всё-таки любимая работа («нам хлеба не надо – работу давай!») – это большое счастье для женатого мужчины.
И вот как-то Катя со своей подружкой предлагают мне посетить матчи гандбольной команды «Пермские медведи».
- Не нравится мне матчи смотреть, я на футбол даже не хожу, хотя играть обожаю. Я поучаствовать люблю!
- Ой, Александр Михайлович, мальчики же наши играть будут!
- Ну вот, вам бы на мальчиков посмотреть, а мне-то там что делать?
- Мы поболеть хотим по-настоящему, компанию собираем – вот и поучаствуете.
- Хм… а это как: по-настоящему?
- Покричать, транспарантами помахать. А то какие-то болельщики у них скромные: сидят тихо, про себя переживают, скучно как-то. То ли дело на «Урал-Грейте» - шум на всю Мотовилиху стоит. А мы плакаты нарисуем, кричалки придумаем, скандировать на весь манеж их будем.
- Рисуйте, сочиняйте, орите до умопомрачения, а меня увольте: дурковать - дело молодых.
- Ага, как к девчонкам приставать, так тут-то вы добрый молодец! а как покричать – так в кусты по-старчески? - и глянули на меня «безнадежные карие вишни».
И я сдался:
- Что от меня?
- Кричалки придумайте, а мы плакаты напишем.
- Лады!
И вот мы в полной боевой готовности являемся на первый матч. Тогда «Медведи» были ещё на подступах к Суперлиге - в высшей, в которой чемпионат был организован турнирами: собирается несколько команд и в течение недели выясняют между собой отношения. Это было время «Урал-Грейта» - чемпиона страны по баскетболу, участника европейских кубковых турниров и он оттягивал на себя любителей поболеть во всю ширь пермской души. На гандбол собиралась посвящённая публика: бывшие игроки, тренеры, знакомые игроков. Катя была права: сидели тихо, эмоции выражали покачиванием головы и немногословным «да…» или многословным «да-да…».
Устраиваемся в центре трибуны, разворачиваем плакат, набираем воздух в лёгкие, но звуком он вырывается только из одной глотки:
«Пермские медведи –
Сильнее всех на свете!»
У публики сработал рефлекс «Что такое?» и взгляды обратились с площадки, на которой разворачивался процесс представления участников матча, на меня.
Какого чёрта? – в свою очередь я вопросительно смотрю на основной состав группы поддержки.
- Мы стесняемся, Александр Михайлович.
- Блин! И что? – мне сейчас одному орать прикажете? Сейчас представление окончится, перед введением мяча в игру - орём следующую! Попробуйте не подхватить: поубиваю! Всех обеих! Ясно?
Две девчачьи головки неуверенно закивали в ответ.
- Настраивайтесь! - кулаком воодушевил я своих подголосков, потому как почувствовал, что основную мелодию придётся вести мне.
«Эй, ребята из Перми, –
Всех соперников громи!
Не в сортире – на площадке
Замочите в жаркой схватке!»,- разнёсся мой голос в абсолютной тишине, наступившей перед бурей.
Надежда на то, что мы славно подурачимся в хорошей компании, рухнула. Но обрушение произвело на меня противоположный эффект: меня не раздавило - я воспарил над обломками и с яростью обречённого продолжал орать, реагируя на атаку соперников:
«Пермский край,
В защите не зевай!»
Атака продолжалась, пришлось повторить, а потом, добавив громкости, завопил:
- Степа-а-а-а-а-нов!!!! И вдобавок:
«Против лома и таранов
Есть у нас приём – Степанов!»
- Степа-а-а-а-а-нов!!!! – надрывался я.
Степанов не мог не услышать, сыграл на опережение, прервал передачу, а тут и Лазнев подсуетился. А Андрейка Лазнев – это тот игрок, из-за которого я готов смотреть любую игру, в которую он играет, даже гандбол. И я выдаю домашнюю заготовку:
«Комбинаций нет прекрасней,
Если их замыслил Лазнев!»
Не, на самом деле: стоит гандбол любить только потому, что в него играет Лазнев.
«Лазнев лаз везде найдёт.
Лазнев – ключик от ворот.
Он любого обойдёт,
Кто не верит – идиот!»
Идиотами быть никому не хочется - потому верят, да и Андрейка наглядно всё это демонстрирует: ну некуда ткнуться! а нет, зараза, придумает что-нибудь, выманит громил-защитничков, обманет, как детей малых, юркнет в брешь никому не видимую и мячик в ворота катнёт. Все смотрят, видят, как мяч тихо-о-о-нечко вкатывается в ворота, а сделать ничего не могут. А я беснуюсь на трибуне: крики маханием рук, ног и подёргиванием головы раскрашиваю.
- Ну? А? Да? – обращаюсь я к трибунам.
- Да… кивают мне в ответ зрители.
Самые уязвимые игроки в любой команде, мне кажется, это вратари: вся команда пропускает, а вина почему-то всё равно на них ложится. Поэтому после каждого пропущенного гола я орал:
«Не грусти, вратарь, не плачь,
Отыграют парни мяч.
Парни, надо отквитать,
Чтоб вратарь мог ночью спать!».
И парни старались не расстраивать своего ловилу и забивали больше, чем пропускали. Кричалки были приготовлены каждому игроку, они озвучивались с постоянной регулярностью, так что я не скучал до самого последнего момента игры.
Но и после окончания матча я не унимался, жалел проигравшего соперника:
«Славно бились, но – игра:
Просто карта не легла.
Нам - веселье, врать не будем.
Но и вас мы тоже любим!»
Ну, если бы не достойный соперник, то игра бы неинтересной была, так ведь? Что бы не признаться в любви к поверженному? – им так тяжело!
И судей не забыл. Тоже ведь трудились, дурь ребячью в узде держали, чтобы красиво всё было, по-честному:
«Всем, кто был к игре причастен,
Мы желаем море счастья!»
- Завтра придёшь?» - с надеждой в голосе спросил меня один болельщик на выходе из манежа.
- А надо?
–Приходи, - попросил он.
- Тебя тут по телевизору показывали, - вместо чмока приветствовала меня дома Люся.
- Ме-ня? По телевизору?
- Ну да, в спортивных новостях, беснующегося на трибуне.
Через пару часов в следующем выпуске я наблюдал бесноватого уже сам. Не замечали? - когда освещают в спортивных новостях какое-либо событие, то обязательно толику времени уделяют трибунам с болельщиками на них переживающими. Показать, так сказать, хотят, что матч захватывает присутствующих. Ну и кого показывать будут? То-то.
Перед следующим матчем мне уже кивали, как знакомому.
«Пацаны, пацаны,
Будет девок полстраны,
Если вырвите победу,
Проигравшим – девок нету!» - заорал я, оповещая присутствующих, что игра началась.
Вечером я уже смотрел на это со стороны: в телевизоре. Потом был день третий, четвёртый, со мной уже здоровались за руку, хлопали по плечу в разговоре: свой, нормальный парень – гандбольный. Но мне стало всё это поднадоедать. Не, в телике ежедневно мелькать не надоело, орать – да. На последний матч я уже еле плёлся, затягивая время явления бесноватого народу, и опоздал: пришёл к концу первого тайма.
- Ну ты что? Давай быстро! – бросил мне на ходу пробегающий мимо мужичок, - наши проигрывают.
- Опаздываете, - сделал мне выговор парень, стоящий у кинокамеры.
- О, Михалыч, наконец-то, - послышалось с трибуны.
- Садись быстрее, начинай!
Место в центре трибуны было свободно: ждали, сволочи!
«Может всё Олег Рыжов:
Одним махом – семь голов!» - заорал я, увидев мяч в Олежкиных руках. И понеслось…
«Урал-Грейт» приказал долго жить, «Медведи» вышли в Суперлигу и народ - заводной и шубутной – весело и задорно заполнил трибуны. «Да…», - мотаю я головой при очередном взятии ворот, открывая рот только для того, чтобы не лопнули барабанные перепонки. И нет меня больше на экране. И Лазнева нет…
Да-да…
P.S.
«10.12.2009.
Союз гандболистов России с глубоким прискорбием извещает о кончине в петербугской больнице на двадцать восьмом году жизни гандболиста команды Суперлиги "Пермские медведи" Андрея Игоревича Лазнева. Он был доставлен в Санкт-Петербург в числе пострадавших во время пожара, который произошел 5 декабря в пермском ресторане "Хромая лошадь". Андрей Лазнев восемь сезонов провёл в пермском гандбольном клубе, был капитаном команды, которая этой весной стала победителем высшей лиги и завоевала путёвку в Суперлигу».
Свидетельство о публикации №211112701540