Сладка ягода рябина глава тридцать третья

Труфанов отправил машину даже не через час, а через два. Но позвонить успел несколько раз. Всё уточнял, что брать, что не надо. И чем чаще уточнял, тем меньше становился список того, что взять с собой было необходимо. Собственно и машина то уже не нужна в багажник его  «хитрилы» войдет. Но в три часа за воротами взвыла синяя грузовая «Газелька».  За рулем сидел Курчавый – то есть Гошка Рузанов, плотный, круглолицый и в полном соответствии с прозвищем кудрявый, как после шестимесячной завивки.

– Гоша! Заходи! – позвала Тамара.
Он вошел, но не сразу, сперва обошел вокруг  «Газельки», пнул колесо, покурил, раздумывая и хмурясь.  Тома подумала, что недоволен Гошка тем, что пересадили его с привычного большегруза на эту вот крохотную, обычно используемую только для внутренних нужд «Газель». Хотела позвать второй раз, но мужик уже и взялся за кольцо калитки. Он долго топтался в сенках, вытирая ноги.

– Не вытирай, – окликнула Тома, – Не убиралась сегодня.
Гошка кашлянул в кулак и спросил:
– Собрались, Тамара Андреевна?

Томка насторожилась:
– Олеговна, я Гоша, а ты что это меня навеличиваешь?

– Ну-у-у, – мужик развел руками, мол, что ж ты не понимаешь, положено теперь так и спросил – Олеговна,  а что грузить? Или вы не успели еще?
 
Он упорно жал на холодное и каменное «Вы», точно отгораживаясь от той, в чьем доме гостевал неоднократно. Тамара вздохнула:

– Бориска скидает. У нас скарба – три узла. Чаю попьёшь?

– Да, я ж дома сегодня, сытый, спасибо – смутился Гошка.

Отчего смутился, почему? Тамара не стала спрашивать, она всем нутром вдруг поняла, что прошлая жизнь, прикипевшая к ней, теперь не имеет смысла. Все, что было накоплено за годы – друзья, вещи, отношения, понятия и правила – уже не нужны. Их надо будет оставить здесь. И душа заметалась, тревожно, как мечется птица, попавшая в комнату с морозного воздуха. Вот казалось бы, долгожданное сытое тепло, мир, где не надо драться за крошки и место под застрехой – за единственное доступное птице благо  – жить. Но  то ли по глупости, а то ли по мудрости природной, птица бьется в стекло, бьется, ожесточенно раня себя, потому что место её там, на холоде и свободе. И в сытом тепле она уже  будет кем-то другим. Забавой. Домашней игрушкой. Может даже любимой игрушкой. Но не птицей. Ведь по сути счастье быть собой – дается только тогда, когда ты живешь свою жизнь.

 А в эту новую, незнакомую судьбу вступала Томка незваной. С голыми руками и голой душой. Может быть дальше будет лучше, и она привыкнет и примет всё так, как приняла однажды долю шоферской жены, просто и естественно, может быть. Но пока это новая судьба брызгала в лицо студеной моросью и ледяным Гошкиным «Вы»

– Что ж, Гоша, узлы на лавке, а больше…Остальное Александр Федорович, велел оставить. Скотину сама потом приведу…
– Скотину? – Гошка улыбнулся – Зачем?
И Тамара вдруг обрадовалась этой улыбке и ухватилась за неё, объясняя:
– А как без коровы?  У меня же ребятишки маленькие, им молоко, сметана, вот и творог свежий…

Женщина и еще бы что-то добавила, досказала, но как на стену налетела на недоуменный Гошкин взгляд. Всё в нем было: насмешка, удивление, осторожность и еще странная пришибленность. Будто вот сейчас перед Томкой стоял он не в полный рост, а пригнувшись,  и стоять неудобно, неловко, но он терпит…
– Осуждаешь меня? – спросила Тамара в лоб
– Да,нет... Вы решили, Мозгуй…черт, ну директор,  холостой, ты теперь вроде бы тоже. Вы. – он окончательно сбился в объяснениях, и выпалил почти умоляюще  –  Тамара Олеговна, я вещи в машину заброшу! А вы  смотрите, что еще может взять…
И почти бегом  направился к «Газели»

Ей стало мучительно неловко перед  Гошкой, перед этим его осторожным «Олеговна», что же она с расспросами. Ведь сама не знает, кто она теперь? Где её место? Вот едет в чужой дом…А зачем?  От кого бежит?

 Шофер закинул тюки, сел за руль, но вновь сорвался, поднялся на крыльцо и произнес.
– Хозяин велел Вам подождать, сейчас Игорек приедет, перевезет и вас с детьми. Мне второй рейс делать? Или все собрали?
– Зачем Игорёк? Тут две улицы?! Я на коляске.

– Привыкайте, – усмехнулся Гошка, и в этой усмешке на миг стал привычным, почти прежним. Тома улыбнулась в ответ.
– Я к другому привычная. Добегу, скажи Игорю, чтоб не срывался.

Гошка пожал плечами:
– Я скажу, только всё равно приедет. Федорыч же с него потом спросит. Да и коляску уже  в кузов забросил.

И затоптался на месте, поглядывая на Томку чуть искоса, будто ища ответ, направился опять к «Газельке» и уже у самых ворот обернулся:
– А с Мишаней что теперь?
Тома вздрогнула, как от удара бичом, все вины её настоящие и придуманные бросились в лицо жарким румянцем

–…Гоша…он же сам ушел…
Он не дал договорить:
– Да не про это я. Говорят, уволит его теперь Федорыч?
– Почему? Уволит?
– Почему, почему, ну, Олеговна,…
– Нет, нет, – вдруг дошло до неё, что и в самом деле увольнение Мишки было бы логичным, соперник  всё же, хотя…какой соперник…Кому?
– Нет, – уже твёрдо ответила Тома, – Сказал, что не тронет.

– Хорошо, – задумчиво произнес Гошка, –  Шеф примчался сейчас и велел Мишку на работу вызвать. Мы так и решили – уволит. Тамара Олеговна ты скажи, хм, мужу, скажи, что такого водителя, как Дьяков еще поискать. Это ж эстео ходячее. Да и куда он здесь пойдет? Так что второй рейс надо?
– Нет. Гоша. Не надо… – ответила машинально, в ушах все еще звенело «скажи мужу»…Надо же «мужу», это Труфанов теперь муж?
***
– Здорово! – Гошка запрыгнул на подножку татарина. Уцепился за окно и повис грузным телом.
– Охренел? – мрачно поинтересовался Мишаня, притормаживая.
– Ну как ты? Живете? С молодой?
Мишка усмехнулся:
– Живем, хлеб жуем. А что так?
Гошка устроился рядом и сообщил:
– Я твою сегодня перевез. Ну, бывшую…
– Куда? – опешил Дьяков
– К Мозгую, на мази, видать всё. Не хотел, Миха, по чесноку не хотел. Но блин, пристал: вези и всё.

«На мази, значит» – вытянул руки на руле,  как обычно утсраивал их, уставшие после нешуточного пробега по раздолбанной дороге. Хотелось и голову склонить. Но рядом сидел Курчавый. При нем сопли мазать было не с руки, да и что толку их мазать… «На мази»…Вот как.

– От меня он что хочет?
– А черт знает. Я твою спросил, говорит, не уволит. Ну, это она говорит. Мозгуй, сам знаешь, может и по-другому думать. Его же хрен поймешь. Молчит, молчит потом и вылепит.
Мишка прикурил, Гошка и в самом деле не виноват. Да и кто виноват, сама решила. Что ж Мозгуй мужик богатый. Сейчас это модно за богатых выходить. Сроду Мишка не гонялся за деньгами. То есть заработать умел и любил. Но, жить хотелось так, чтоб деньги не мешали, а помогали что ли. И ведь хватало же, хватало. Ему. А ей вот…Мишка сплюнул в окно:
– А пусть увольняет, – усмехнулся, – Ты, чего в простое? Вроде говорили, что работать некому.

Гошка хмыкнул:
–Думал в рейс сегодня. По кольцу грозились на Ак-Довурак. Всё, машину подготовил, жена собрала. Всю ночь прощались.– Курчавый  улыбнулся сыто, –  С утра за доками. Хозяина нет подписать. Ну, вот дождался. Прилетел, улыбается, типа погости еще, не уезжай. …Да, хрен с ним, хотя наваристый рейс…Может, тебя решил отправить? – спросил с сомнением.
Дьяков отшвырнул бычок и протянул:
– Угу-у-у, меня на местных всё лето маринует, сука. Ни заработка, ни хрена.
– У тебя? Заработка нет? – Гошка засмеялся, – Ты на леваке больше срежешь.
– У Мозгуя срежешь…Ладно, давай из хаты! Ждет же.
Но Курчавый уходить не спешил:
– Мишка, я вот понять не могу, чего он так за Томку твою уцепился?
Дьяков дернулся, посерел, напрягся так, что затылок вспотел
– Моя – Катька! – рыкнул, а душу скребануло, точно днищем по валуну прошелся….
Зашагал размашисто в контору.

– У себя? – кивнул на дверь начальственного кабинета.
Надюшка -секретарша оторвалась от разноцветных шариков торопливо мчавшихся по монитору компа:
–Нет. Александр Федорович велел аванс получить и на солярку… Миша, а ты знаешь…– Надюшка сделала паузу, чтоб сообщить и Мишке отчаянно захотелось взять да и залепить ей рот, чтоб заткнулась нахрен. Но девчонка  картинно распахнула накрашенные без меры глаза, готовясь поведать Дьякову всё то, что и так душу жгло…Поднялось злое веселье, ну надо же, новость, есть над чем зубы мыть. Подмигнул игриво и брякнул:
– Носишь ли ты лифчик под рубахой? Знаю, не носишь.
Перегнулся через стол и проворно поймал в ладонь девичью грудь.
Наденька взвизгнула отчаянно, откатилась к самой стене, только колеса стула скрипнули.
– Вот точно, не носишь.

Перемахнул через стол, и сам не зная для чего, впился в пухлый девичьи губы. Но они показались безвкусными. Отстранился, готовый уже свести всё к шутке, но глаза девушки подернулись странной маслянистой пленкой. «Дуры же они все».
– Вернусь буду целоваться учить. Не умеешь.
– Ты…ты…ты..– она ловила ртом воздух и искала что же такое вылепить Дьякову.
Он захохотал отчаянно.
– Я, милая, я… А сиськи у тебя – высший сорт. Береги их, детка, освобожусь…
– Дяков, зайди в диспетчерскую. – шарахнуло металлически.
Обернулись оба. Мишка вскинул руку к кепке:
– Есть мэм. – замаршировал дурашливо к диспетчерской
Светлана Аркадьевна проводила его суровым взглядом.
– Ну, почему он такой, – стыдливо выдавила девушка и вздохнула
– Потому что твой визг, деточка, мало похож на пощечину. – отрезала главбух.

В диспетчерской  острая смесь духов и всяческого парфюма, три диспетчера, а запаху от них столько, что перебивает стойкий дух соляры.  «Преддекретная» – вспомнилось меткое и злое прозвище, приклеенное диспетчерской шоферами. Когда на шесть женщин полсотни мужиков, беременность одной из прекрасных дам не редкость. Задолбавшись менять диспетчеров Мозгуй строго настрого наказал мужикам получать документы только через окошко, специально прорубленное в стене. Но запрет этот Дьяков обходил, ему прощалось. Однако,  сейчас дверь он даже не тронул, не хотелось  ни говорить, ни слушать. Постучал в стекло:
– Далеко меня? – поинтересовался у Люды Рузановой жены того самого Курчавого Гошки.
Она вместо ответа махнула рукой, мол, заходи. Мишка отрицательно головой мотнул:
– Давай сюда, Люда. Здесь распишусь.
–Миш, ты зайди, – попросила. И добавила – Я пока одна.

Зашёл. Машинально устроился на стул и даже чашку чая, принял.
– Мой сегодня твоих перевозил, – Люда жалостливо и виновато, задергала губами и Дьякову стало невыносимо тяжко видеть, как рвется и Людка утешить его разнесчастную головушку.
– Ты звала чаем угостить? – он влепил кружку об стол, чай потек. Людмила подхватила документы. Дьяков молча согнал жидкость локтем.
– Давай распишусь. И всё.
Он даже свою путевку уже ухватил…Но Людмила вырвала её:
– Подожди, Миша, ты не ори только. Но Гоша, говорит, что не больно твоя Томка и рада.
«Моя Катька» – хотел рыкнуть, но не рыкалось.

– Ну и что? – он вновь уселся на стул и даже и отхлебнул шумно от наполовину опустевшей чашки. – Чай у тебя, люда, вкусный. На травках?
– Ох, Мишка, ты Мишка, – Людмила пододвинула ему начатую шоколадку, – Семья у вас. Всё же. Помнишь, Гошка с Танькой путался? Ну подурил, пришел. Миша. Ты бы поговорил с ней, прощения попросил…Тома, она…

– Дьяков где? – резанул над головами голос Мозгуя.
Люда приглушила голос и зашептала:
– Сегодня тебя вместо моего в Ак- Довурак и по кольцу, наряд на месяц, из рейса в рейс, велел, ты сейчас, сейчас беги. Поговори. Потом поздно…
– Людмила! Дьяков был? – Мозгуй заглянул в окно.

Мишка вжался в стенку.
– Был, взял путевой и накладную, может в бухгалтерию зашёл? – бойко ответила Людмила и заозиралась, точно прикидывая можно ли спрятать здоровущего Дьякова под стол или в шкаф с бумагами.

Поверил Труфанов или нет, не известно, но Мишаня четко услышал, как хлопнула дверь его кабинета. Людмила продолжила быстрым и потому непонятным шепотом
– Миша, беги сейчас, позвони где она спроси, если уже у Труфанова, то выйдет. Выйдет к тебе. Иди, потом месяц и всё уже?
Мишка с неожиданной теплотой вдруг промолвил:
– Люд, если Гошка обидит, только скажи.
И вышел из диспетчерской, четко зная, что не пойдет к Томке и даже не позвонит.
 – Документы…– опять ворохнул шепот.
Взял не глядя.

Но что-то оставила в душе Людка, что-то такое, вроде крохотного огонька свечи… Это что-то было надеждой, неясной,впрочем, и сбивчивой, и если бы мог Дьяков переступить сейчас через себя, через гордость…Мишка нащупал в кармане телефон. Но вдруг пришло злое на ум, даже не мысль а видение Томкина спина в самом сладком своем изгибе и руки директора на ней, на голой, тонкой, беззащитной, в аккурат ниже этого самого изгиба…
На цыпочках двинулся к двери, чтоб минуя Мозгуя заскочить в кабину и на заправку, а после в рейс и лечи дорога, спасай, дорога.

 Но Надюшка крикнула в спину:
– Зайдите к Александру Федоровичу.
Обложил матом и шагнул к директору..
– Чего звал?
Труфанов отодвинул стул и отошёл от окна:
– Садись. С рейсом все понятно?
– Не первый раз, вроде.
Мозгуй посмотрел на Мишку внимательно и устроился напротив, ловя его взгляд:
– Не первый. Вместе мы здесь начинали. Про Тамару тоже знаешь. Людмила просветила?
– Здрасссте, она с чего?

Труфанов упер подбородок на сжатые руки, точно без этого голова уже не держалась:
– А я вас каждого знаю. И дорожу. Тобой, Михаил, особенно. Ты же не просто водитель… Ты понимаешь. Я ведь помню, черт, помню и как машины собирал, и как мотались тут по первости. Понимаешь, всё помню. Вот.

На стол перед Дьяковым тяжело упала связка ключей. И давануло под горло: каждый в этой связке был Томкиной рукой обласкан. От бани, гаража, крепкого амбара и от дома…Их дома…Как слепой пртянул руку и не сразу поймал. Пальцы вдруг заходили ходуном….
– Рузанову отдай. Перевезет твою Катерину и начинайте жить. Не враги мы Мишка. Жизнь так обернулась.
– Не враги-и-и! – просипел Дьяков, – Точно…не враги-и-и-и. Так на бабе споткнулись.
Мозгуй не заметил этого сипа.
– Ты уходи сейчас. Уходи.  Катерине завезу денег, на обзаведенье.
– Денег? – Мишка крутнул на пальце связку. – Вот спасибо! За доброту.
Зашагал к выходу, но обернулся, швырнул с грохотом ключи на стол:
– А жену тебе по акту передать не надо? А то вдруг не заведётся?!Под тобой!
– Дьяков! – Труфанов  в один шаг перемахнул расстояние, сжимая в кулак тяжелую руку  и остановился

Мишка ждал, ему хотелось получить сейчас хлесткий удар, он даже повернулся, чтоб встретить его и всё, и уже не будет ничего кроме слепой ярости. Но Мозгуй вытолкнул из себя:
– Завелась. Дьяков, с пол-оборота.

Показалось, что Мишка ниже ростом стал.Спиной толкнул дверь кабинета и бросился к машине.