Непутяшка

               

Мать привезла Лариску в Таганрог  к своей старшей сестре, потому что вышла замуж  во второй раз, и собиралась с новым мужем уехать в Магадан на заработки. Они все сидели за столом в маленькой комнате с выцветшими обоями, и  мать суетливо разглаживала ладонью  тяжелую с длинными падающими  краями  скатерть, расшитую  цветастой гладью руками хозяйки.
-Маша, ну ты же понимаешь, что с Ларискиными легкими она там пропадет, А Миша устроится на прииски, я медсестрой. Сколотим себе быстро на домик, и я у тебя ее заберу. Опять же,  ей в этом году в школу. Мы тебе  деньги будем высылать, в тягость она тебе не будет. Она хорошая девочка, добрая, ну, подвижный ребенок, так ты ее наказывай, если что. Она, правда, немного непутяшка…
-Как это? За что тебя так мама зовет? – тетка уже понравившаяся Лариске за ее мягкие теплые руки и добрый голос, притянула к себе и, расставив ноги в широкой юбке, поставила худенькую девочку между коленями.- Мамка, значит, непутевая, а ты еще просто непутяшка?
-Маш, не надо! Это не я пила  с утра до ночи, а Лешка.
-А кто тебя, непутевую,  вразумлял? Ты что ли послушалась? Лешка, Мишка…Эээ… да ладно, твоя дорога…  Только там пьют еще больше!
- Это кто один едет, а он с женой. И он серьезнее Лешки, и  к Лариске хорошо относится…
-А чего ж плохо – чужой ребенок за тыщу километров ноши не тянет…
- Маш! – голос матери стал надрывным и жалким,- ну что мне, брать ее с собой? Или  сидеть и ждать кого еще? Ну не могу я одна! Сгрешу совсем! Я еще молодая, и как ты сама говоришь - непутевая. Миша старше, серьезнее Алексея. Ко мне привязался, видишь, с собой зовет. Ты бы мне лучше счастья пожелала!
- Да желаю, желаю, дурочка! – и тетка вздохнула.- Лариска карман мне не оттянет. Но и ты помни – я ей хоть тут все шоколадом обмажу – твоя рука ей родней, и голос слаще…
«О чем это тетя Маша говорит? – подумала Лариска.  Шоколад я бы каждый день ела, а голос у матери бывает такой резкий, когда кричит на меня!..»
2

Вообще-то им с матерью жилось неплохо. Жили они в «сладком», как говорила мать,  городе Изюме, что под Харьковом. Густые леса,  хвойные и смешанные, очень нравились Лариске. Она совсем не боялась забрести подальше от дороги в поисках грибов и ягод, собираемых на зиму. В младенчестве Лариска сильно переболела пневмонией, и ей полезен был «хвойный дух», как говорила мать. Запах сосен, прелость мхов на основании толстых стволов высоченных елей, сухие сосновые иголки под ногами, слегка шуршащие под подошвами сандалий – все это Лариска очень любила. Она очень не хотела уезжать и втайне ненавидела дядю Мишу за то, что ей придется все это оставить, и  они больше не будут  с матерью аукаться в лесу. Обычно, придя домой, Лариска падала в кровать от усталости, «наевшись» свежего воздуха, как говаривала мать, а та всю ночь чистила грибы в их маленькой кухне. Лариска вставала ночью в туалет и видела, как мать, заканчивая работу, протирала напоследок  пол в кухне. И ей было немного жаль ее... Зато зимой мать откроет очередную банку с маслятами или сварит суп из белых грибов и начнет напоминать:
- А это, Лариска,  мы в августе ходили  в сосняк с Семушиными. Тогда еще Сережка их заблудился,  и мы кричали на весь лес, помнишь? Это с той вылазки грибы…
Когда Лариска узнала, что ей придется уезжать в какой-то Таганрог (что-то страшное  и корявое чудилось ей в этом названии), с ней случилась прямо истерика. Два дня уговаривала ее мать, что там ей будет хорошо, что у тети Маши есть  сын на два года старше Лариски, что он ее научит плавать, потому что там есть море…
- Ты же не видела еще моря! О-о-о.! Лариска! Оно тебе очень понравиться, вот увидишь! Да ты просто первый раз увидишь море! Оно такое большое, но там не глубоко, это прямо  море для детей! Там всегда летом тепло, а вода там йодистая и очень полезная. И загар там такой красноватый…
Так Лариска осталась в Таганроге у тети Маши.
От природы Лариска была  подвижным, любознательным и отзывчивым ребенком. Но иногда на нее накатывало что-то, и она вся уходила в себя. Что она в это время думала, переживала, дознаться было невозможно, просто ребенок «выпадал в осадок», как говаривала про нее мать. И потом снова всплывал живчиком.
    3
Такие провалы наблюдались, когда она ела или пила что-то за столом в кухне, когда не надо было бегать, во что-то играть. Иногда уставится, жуя,  в какую-нибудь точку в стене, и будто застынет. Как-то раз мать, следившая за ее здоровьем, налила молоко в полулитровую кружку и усадила Лариску  в кухне.
-Ты попей молочка, оно полезное, надо организм твой поддерживать. Вон, какая худоба! Выпей, сколько сможешь.
Лариска уселась на табурет и, сморщившись, отпила глоток ненавистного ей молока. Мать вышла из кухни по делам в комнату, а Лариска уставилась в одну точку каким – то отрешенным взглядом, провалившись в свои думы,  и медленно прихлебывала по глотку из кружки. Когда мать зашла в кухню, насторожившись необычной уже почти получасовой тишине, обнаружила Лариску в той же глубокой задумчивости, причем своим острым подбородкам та уткнулась на край совершенно пустой кружки…
-Ты молоко вылила? – мать вытащила из-под подбородка кружку, подозрительно взглянув на дочь. Лариска медленно возвращалась из своих мыслей.
-Не-а, я все выпила…
- Так это ж тебе на три дня! - мать удивленно повертела кружкой.   Как  ты не лопнула? Ты о чем думала-то?
- Ни о чем, - нараспев протянула Лариска, а потом, как молодая лошадка, тряхнув головой, уже удивленно и осмысленно уставилась на мать.
-Да  ты же сама сказала – пей молоко!
- Не понимаю я тебя, Лариска,  непуть ты какая-то…

А в Таганроге с тетей Машей и своим  двоюродным (смешное название!) братом Витькой ей было очень даже не плохо. Она и про мать, и про лес забыла, как забывают и быстро переключаются дети в этом возрасте. И столько тут было нового и интересного, и солнечное тепло так  приятно грело  худые ее плечи и спину! А море! Лариска аж захлебнулась от его ширины и огромности! Она без страха вошла в воду, прямо в сарафанчике,  и Витька тут же макнул ее с головой в мелкую волну. Она выскочила как пробка, схватила воздух, раскрыв от ужаса глаза… и рассмеялась радостно и звонко. Теперь она и с Витькой, и с местными детьми бултыхалась подолгу в воде, а потом, как  все, зарывалась в
4
горячий песок, чтобы, согревшись, снова кувыркаться, нырять и брызгаться в море. Лариске все это было полезно, и тетя Маша отпускала их, не боясь. На берегу всегда были взрослые, все друг друга знали, а Витька, выросший на море,  знал каждый метр берегового дна…  Освоившись в море, дети,  Лариска и Витькины мальчишки, отплывали немного подальше от берега и там начинались ныряния: тут тебе и нырок «бочонком», и проплывы между ног, почти царапая живот о морское песчаное дно, и стойки на руках. Тетя Маша смеялась,
- Как увижу, что ноги торчат из воды – то, значит, мои купаются…

Был у тети Маши и свой участок возле домика. Небольшой такой - несколько кустов смородины, малины и крыжовника вокруг дома, да несколько грядок овощей и зелени. Как-то раз послала она их с Витькой собирать крыжовник. Крупный, зеленый, прозрачный, сладкий с кислинкой – крыжовник «цыкал», когда его прокусишь зубами, заполняя  своим соком язык, а  тугая шкурка  так приятно разжевывалась во рту! Очень это понравилось Лариске, которая раньше и не знала, что значит ягоду прямо с куста, да и в рот!
-Ну и ешь! –  добродушно сказал Витька и принялся, что-то рассказывая интересное, собирая в литровую кружку ягоды. Лариска присела перед кустом и, царапая руки о колючки крыжовенных веток, ягодку за  ягодой отправляла в рот. Витька по соседству продолжал рассказывать ей какие-то смешные пацанячьи истории, а Лариска только пересаживалась вокруг куста. Когда Витька обобрал весь свой крыжовник, наполнив целую эмалированную кастрюлю, Лариска доедала последнюю ветку…
-Ты че, а где ягоды? – изумленно уставился на нее Витька.
-Так ты ж сказал - ешь! – Лариска, сидя на корточках, снизу удивленно и невинно смотрела на Витьку.
-Ну, ты даешь! А не лопнешь?
Самое интересное, что Лариска и в случае с молоком, и теперь с крыжовником, не ела это от жадности или в охотку. Она просто, задумавшись или заслушавшись,  «доделывала свое дело до конца»…
Подошел сентябрь. Лариске надо было идти в первый класс.  Мать с Михаилом прислали тетке первые деньги на форму и портфель. Но Лариске особенно  понравились красные лаковые
5
туфельки, что тете Маше отдали одни ее знакомые за символическую цену. Они были еще почти новые, потому что девочка, которая носила их, за первый класс сильно подросла и пара стала ей мала, а других детей в семье не было. С красным огромными гладиолусами и в красных туфлях Лариска, всегда равнодушная к своей внешности, (просто не осознававшая ее), была собой очень довольна, рассматривая себя в большое трюмо. Только вот прямые и выгоревшие как солома волосы, особенно челка падали на глаза, портя весь нарядный вид. Тут не растерялась тетя Маша. Отыскав где-то валявшуюся за ненадобностью красную гребенку, она зачесала Лариске волосы назад, открыв так и не загоревшую за лето кожу, воткнув гребенку на  лоб, откуда почти начиналась худенькая короткая косичка, туго сплетенная тетей Машей. Вместе с Витькой в серой отутюженной форме и с белыми гладиолусами (последним срезом с тети Машиного садика), оба  направились в школу. Лариска взрослела…
      В Таганроге росло много каштанов. Лариска в Изюме их не видела, они чаще ходили в лес, здесь же эти деревья были повсюду. И еще ореховые деревья.  Но каштан осенью был просто великолепен. Желтые лапы слетали на землю,  и Лариска поднимала их и махала перед собой,  будто веером, а сами каштаны – коричневые, гладкие, с немного жирной поверхностью, когда только  падали с веток, буквально завораживали ее. Она собирала их горстями и складывала в кармашки кофты, оттягивая их, набивала ими портфель.
- Ты их солить, что ли собралась? – поддразнивал Витька. Тетя Маша давно разгадала Ларискин характер, что та была не жадной,  но если ей что-то  нравилось,  то забирало ее по самые уши. И еще – подай Лариске  мысль каким-то  не стандартным образом –схватиться намертво.
- Ларис, а ты найди самый  красивый каштан, - посоветовала ей тетя Маша,  – и загадай желание. Спрячь его, сохрани, и желание обязательно сбудется.
Лариску уговаривать уже было не надо.  Она отыскала самый  гладкий, почти шоколадного цвета жирный каштан, о чем-то задумалась и пошла в комнату,  спрятав его под  свою подушку. Потом, выйдя на улицу, нашла еще один, очень понравившийся ей, опять подняла глаза к небу, что-то пошептала губами и спрятала в
6
карман кофты. За всем этим молча, и немного хитро подглядывал Витька. Через какое-то время он подошел к Лариске и прямо в ухо гаркнул:
- Чего загадала, признавайся!
Лариска вздрогнула, и оттолкнула близко стоящего Витьку. Тот полез в ее карман, но маленькая и сильная Ларискина рука  прикрыла ее тайну. Началась потасовка, и старший брат выхватил из кармана коричневый плод. Лариска побежала за ним и ловко сделала подножку. Витька упал, прижав руку с каштаном, засовывая его куда-то в отверстие своих штанов. Лариска, как  вьюн, обхватила Витьку. Стараясь залезть в отверстый карман  и выхватить каштан, ее узкая рука,  оттиснув Витькины пальцы,  ушла по самое запястье куда-то вглубь, нащупав  вместо твердого плода что-то мягкое, теплое и влажное. Руке стало противно.
-А-а-а! Мама! Она мне в ширинку залезла! – заорал Витька. Тут уже закричала Лариска, брезгливо отпрыгнув от брата. На крик выскочила мать Витьки.
-Она мне в ширинку рукой залезла!- снова заорал Витька. Лариска оторопело смотрела на тетю Машу
- Ну,  ты и девка! Непутевые вы с моей сестрой на голове у меня!
Лариска, метнув молнию в Витьку, резко развернулась и полетела в сторону моря.
- Верни ее, непутяху такую, Витька! – крикнула тетя Маша вслед, тяжело опускаясь на крыльцо и качая головой.
Первые недели в школе для Лариски были и праздником и мукой одновременно. Нравилось ей все новое – и учительница, и соседка по парте, и огромная школьная доска,  и все каждый день новое. А мукой были перемены, на которых она пересекалась с Витькой, и тот ей устраивал всякие  толчки и дергания за косичку, и, особенно, ее челка, то есть гребенка, которая все время во время урока соскальзывала  с непослушно-прямых волос и падала под парту на пол. Когда она нагибалась, чтобы поднять ее, кто-нибудь из детей либо ее ручку прятал, либо тетрадь снова ронял… И вокруг все противно хихикали. Как-то раз Лариска пришла домой, взяла ножницы и отрезала челку почти под корень. Над высоким лбом торчал ежик свежесрезанных белобрысых, выгоревших от южного солнца волос. Когда вернулась с работы тетя Маша и увидела Ларискину «стрижку», тихо охнула и всплеснула руками:
7
-Это что такое?
- Мне ваша гребенка надоела! – почти выкрикнула, защищаясь, Лариска.- Одни каверзы от нее!
-Да ты б сказала, я бы тебя аккуратно подстригла…
Вдруг тетя Маша резко встала и направилась к трюмо. Вернувшись с ножницами,  и голосом, не требующим возражения, коротко проронила:
-Так,  садись. Будем менять твою внешность на то, что тебе больше подходит. Закрой глаза и если пикнешь - ухо отрежу!
Лариска покорно опустила голову. Она чувствовала, что с каждым взвизгиванием и скрипом старых ножниц еще одна прядь падала на пол. Через пять минут все было кончено. Лариска посмотрела на себя в зеркало, и… На нее смотрел коротко подстриженный мальчик. Правда,  очень привлекательной наружности…
- Ну вот. Теперь  тебе ничего не мешает. – Тетя Маша стряхнула с себя остатки Ларискиного «пуха»,  и пошла прятать ножницы. Чего в ней было больше – раздражения, усталости или злости, Лариска не поняла, но, молча зашла в комнату, где они с Витькой  делали уроки и спали, и проронила почти шепотом:
-Меня называет непутяхой, а сама путевая, что ли?  - первый раз она обиделась крепко на тетю Машу.
Зимы в Таганроге  обычно мягкие, но бывает, что снег выпадал густой, пушистый, щедрый. Правда от влажности он быстро уходил в землю или скатывался и опять же, долго не лежал. Но свежий снег радовал всех! Чистота и красота -то какая! По дороге домой из школы стоял местный клуб. Ряд ступеней к входной двери были обрамлены низкими широкими каменными сводами. Вот с них-то, занесенных снегом, дети скатывались, садясь прямо на широкие зимние шаровары или гамаши, съезжая с покатой поверхности,  натыкаясь друг на друга в веселой «куче-мале». Лариска, запыхавшись от катания и уже кожей своей маленькой попки ощущая мокрые не только шаровары, но и штанишки, а также подол формы, быстро нашла в брошенных портфелях свой и, подложив его под себя, лихо съехала с накатанной детьми поверхности. Как долго продолжалось это детское радостное безумство, никто и не осознал. Дети в игре не чувствуют время, но как всегда после конца своего урока подбежал Витька с одноклассниками и вытеснили малышей.
8
-Хорошо им теперь, мы то  раскатали горку…- кто-то проронил из первоклашек. Лариска поплелась домой. Она устала, накатавшись от души,  а щеки ее горели  красным кумачом от игры и холодного  свежего воздуха.
Подойдя к дому, Лариска постояла немного возле  калитки, отряхнув налипшие мокрые куски снега, и тихо зашла в дом. Тетя Маша как назло была дома.
- Ну и нарумянилась ты, Лариска! А мокрая какая! Да на тебе сухой нитки нет! Живо переодевайся!
Лариска сняла с себя все, вплоть до чулок и сложила всю одежду рядом с печкой.
- Иди, поешь и сразу делать уроки!- крикнула тетя Маша из кухни.
Лариска потянула за собой портфель. Он ей показался тяжелым. Она открыла и ахнула. Портфель был полон снега! Скорей всего, когда она съезжала с горки, снег забивался  в открытые места. Все чернила в тетрадях расплылись. Страницы Букваря были мокрыми…  Лариска  схватилась за голову и завыла тихо, заскулила от отчаянья.
-Ты чего это? – зашла тетя Маша.
- Портфель в снегу… - всхлипнула Лариска.  Тетя Маша молча вытаскивала мокрые тетради…
-Как же это тебя угораздило? - удивленно произнесла тетка.
Хлопнула дверь и Лариска услышала резкий голос:
-Мам! Ты дома?
Скинув валенки, Витька в мокрой одежде вбежал в комнату.
Быстрым в и хитрым взглядом, оценив ситуацию, он почти выкрикнул:
- Это она, мам, с горки на клубе каталась! Я пришел и ее домой погнал!
- Ну, непуть ты, Лариска,   чего тут скажешь –  хлопнув дверью, тетя Маша вышла из комнаты.
Нет,  Лариске у тети Маши было не плохо, и   та  по-своему любила эту худенькую девчушку. Но бывало, что усталость и  раздражение,  накопленное от несладкой женской ее судьбы,  перемыкало ее, и она срывалась на Лариску. Только вот Лариске это не всегда было понятно.


9
А весной случилось чудо. Школьный год уже почти заканчивался. На улице, где стоял дом тети Маши, как-то подъехал грузовик, нагруженный всяким жилым барахлом.
-Кто-то переезжает, или приехал кто?- тетя Маши выглядывала с любопытством из окна, оттянув тюлевую занавеску. Ну, если она только выглядывала, то Витька с Лариской были уже рядом с грузовой машиной. Какая-то молодая женщина заносила в дом стопки книг, этажерку,  а потом стали сгружать черный полированный ящик. И тут эта женщина заволновалась и переживать стала больше, чем над живым цветком или даже, если б с кузова спускали человека.
-Осторожнее, пожалуйста! – приговаривала она, пока  спускали черный ящик, видно очень тяжелый,  (оно было заметно, глядя  на  натянутые от напряжения жилы на шее у четверых мужиков).
Это было пианино. В школе уроки пения проводили под баян, и Лариска в первый раз  увидела этот инструмент. И как только поставили  громилу на землю, женщина, подняла какую-то крышку, и внутри открылся  ряд черных и белых полосок. Она осторожно тронула эти полоски,  и Лариска услышала такой необычный и красивый аккорд… Она не знала еще, что такое нажала женщина, и что, и как это прозвучало, но Лариска сразу пленилась и этой женщиной, и тем  приятным звуком, что издал  этот неуклюжий инструмент. Пленилась уже навсегда.
Лариска вьюном ходила возле дома, куда переехала  женщина с пианино. Она видела, что та что-то постоянно делала в квартире, потом наблюдала, как женщина мыла окна, потом красила рамы.  Никаких других звуков не было слышно. Лариска  старалась собрать в игре уличных друзей и подруг поближе к своему объекту наблюдения. На шестой день, под вечер, она сначала услыхала из открытого окна квартиры какой-то странный прерывистый и короткий  звук «трлим – трлим», начавшийся  с самых писклявых звуков поочередно уходивший глубоко-глубоко в самые низкие звуки. «Че это?» - подумала  Лариска и уставилась в окно. И вдруг   там, за открытой рамой, из ничего возникли легкие и мягкие звуки, и такая дивная в своей красоте и простоте мелодия будто вылетая, как легкий пар, укладывалась где-то глубоко внутри Ларискиной груди, обволакивала  приятно уши, как антенны, настроенные на звуки, доносимые из окна.
10
-Тетя Маша, а кто это переехал, может, знаете?- улучив минутку спросила Лариска.
- Да музыкантша. Училась где-то. Тут жили ее родители, те уехали к сыну под Киев, а она заехала. Лариск, да ты все равно ее узнаешь. Она будет в школе вашей учительствовать. Если тебя мать до осени не заберет.
Лариску ответ очень смутил. Вообще-то она по матери уже скучала, но ей нравилось в Таганроге еще больше, чем в Изюме. А тут еще новость, перехватившая дыхание - можно  теперь познакомиться с той женщиной! И Лариска решила ускорить время и  сама сделать первый шаг.
Сначала она проследила - получает ли новая жиличка почту. Потом в какой магазин любит ходить. Все разведав и как-то раз подкараулив почтальона, она попросила отдать ей газету, сказав, что идет в ту квартиру по делам и занесет. Почтальонша машинально, как в дырку,  сунула Лариске газету  в руки, продолжая так же  автоматически засовывать  остальные по почтовым ящикам. Лариска робко позвонила в нужную ей дверь. Сначала щелкнула задвижка, и дверь открыла та женщина.
- А вам газета…- робко выдохнула Лариска.  Женщина вопросительно глянула за плечи Лариски, будто искала кого-то еще, потом на саму ее и так же тихо переспросила:
-А почтальон был?
-Да, но я просто хотела, чтоб вы сразу почитали… - Женщина улыбнулась.
-А не хочешь ты сразу пройти ко мне в гости?
Лариска без лишних уговоров  перешагнула порог. Женщина отступила, улыбаясь такой решительности. Перед глазами Лариски в углу комнаты черным блестящим боком выглядывало пианино. Женщина заметила вожделенный взгляд девочки и легко подтолкнула ее за плечи в направлении этого угла комнаты.
- Давай познакомимся. Тебя как зовут?
-Лариска - машинально произнесла та, благоговейно разглядывая пианино.
-Так, понятно. Женщина улыбнулась.- А меня Людмила Каземировна. Запомнишь? - Лариска кивнула, сразу забыв это сложное имя-отчество.

11
Как пролетел час, что пробыла Лариска у женщины, она и не заметила. Зато та показала ей все устройство инструмента (что очень было интересно, хотя та слишком быстро перешла от тайны к познанию) А потом ей позволили дотронуться до клавиш…. Будто легким током обдало девчачьи пальцы...
Дом Людмилы  Каземировны Лариска покидала по уши влюбленная и в новую «знакомую», и в само пианино.
- Приходи почаще, обещаешь? Я с тобой летом позанимаюсь.
Лариска летела к тете Маше счастливая,  как на крыльях. С порога, все выпалив  тетке о ее походе в новые гости,  она торжественно заявила о своем желании учиться.
- Тебе  твоя непутевая мать уже три месяца деньги не шлет! Думаешь, она так с тобой возиться будет?- Лариска наморщила лоб, лихорадочно перебирая варианты.
- Я ей пол помою и в магазин схожу!
-Мне  надо б тебе пообещать учить! Вас с Витькой не упросишь за хлебом сгонять!
-Да она про деньги ничегошеньки даже не сказала!
И вправду, Людмила Каземировна  ничего и не брала, хотя Лариска почти пресмыкаясь перед ней,  просила чем-нибудь помочь. Но  та наотрез отказалась.
-Твое желание для меня и есть плата. Не все, девочка, делается за деньги. А вот только увижу от тебя лень – дружбе конец! Договорились?- Лариска прижала ладонь к груди, как клятву дала.
Целое лето она бегала «на музыку»,  и к концу лета уже сыграла «Сурок» и этюд. Вообще, с приездом «музыкантши» в Ларискиной жизни много чего поменялось. Из худенькой, по-мальчишечьи подстриженной девчонки,  играющей в основном с мальчишками, Витькиными друзьями, в ней  снова стали проявляться те «задумчивые состояния», когда она уходила в свой мир, не познанный ею, как будто она что-то в нем искала и пыталась понять, угадать его. Музыка стала вроде ключа, с помощью которого она уходила в себя и тот мир,  и ей там было хорошо и комфортно. Людмила Каземировна подметила «странности» этой открытой и искренней девчушки и тоже потянулась к ней, вернее, с удовольствием приближала ее к себе. Когда начался учебный год, она, действительно, устроилась преподавателем пения, но так же еще и в музыкальную школу, что была в центре Таганрога.
12
Людмила Каземировна как-то договорилась с директором этой школы, что в класс возьмет и Лариску, но поскольку та жила далеко от центра, обязалась, что заниматься будет дома, и Лариска будет приезжать только сдавать зачеты. Она даже немного придумала, что Лариска ее родственница, и ей пошли на встречу, тем более, что молодых и грамотных пианистов- педагогов не хватало – все больше  семейных и пенсионеров сидело в штате. Лариске Людмила Каземировна доверяла свой дом, и пока она работала в центре, та сидела за ее пианино и играла. Лариска могла играть часами, ей это было не  напряг. Тетя Маша сначала для приличия противилась этим неожиданно возникшим «посторонним отношениям», но, видя, что Лариске  не только на пользу, но и в охоту музыкальные занятия, согласилась. Так Лариска  зажила на два дома. И тут к новому году пришло письмо от матери, в котором она писала, что Михаил не только запил от больших денег, но  увлекся какой-то игрой в карты и проиграл большую сумму. Он  предложил матери удрать  и потеряться, но магаданские мужики  - народ суровый. Мать была в панике, те деньги, что она сберегла на книжке, и  которые  настроился Мишка отобрать у матери, она быстро сняла, купила билет и налегке уехала к ее тетке в Кременчуг. Михаил не знал этот адрес, а тетя Маша испугалась, что он может нагрянуть,  разъяренный, чтоб отыскать Ларискину мать. «Чего еще и Лариску  похитит!» - думала тетя Маша. События закручивались не на шутку.
- Я тебя к матери в Кременчуг отвезу - как-то раз сказала тихо и непреклонно тетя Маша. Лариска вся сжалась, ушла  в комнату и спряталась под стол, накрытый  длинной скатертью.  Тетя Маша  нашла ее почти сразу, поскольку это было единственное место, куда и Витька прятался.
- Я никуда не поеду без Людмилы Каземировны. Лицо у Лариски было решительным, как у пионерки, для которой честь галстука была превыше всех других жизненных правил.
-А кто тебя спрашивать будет? Вы все непутевые, куда мне тебя деть?
Лариска выскочила, успев натянуть на босые ноги валенки и набросив теплый платок на плечи. Через минуту она была у Людмилы Каземировны. Зареванная, всхлипывая, почти в истерике, она повторяла – Без вас я никуда не поеду!
13
Прибежала тетя Маша. Знала, куда бежать. Они долго  говорили с Людмилой Каземировной. Лариска сидела молча на стуле, сложив голову на руки, которые лежали на закрытой крышке пианино. Она глядела в одну точку, но в том пространстве не находила  ответа, вообще, ничего,  и эта пустота не только в ее «невидимом коридоре», но и внутри себя пугала Лариску. «Как будто ни меня, ничего нет…» - тихой струйкой просквозила мысль.
Людмила Каземировна успокоила возбужденную и испуганную тетю Машу и предложила, что пока все успокоится, Лариска поживет у нее. Если даже  Михаил и явится к тете Маше, та скажет, что приехала мать, и забрала  Лариску. Куда - не сказала.  Не будет же он город весь прочесывать.  И вообще – у страха глаза велики. А мужики сами свои игры либо продолжают, либо заканчивают. Тетя Маша, правда, долго качала головой, приговаривая про себя. «Вот непути на мою голову свалились…»
В одну из зимних ночей Лариска,  временно (и с удовольствием!) живущая у Людмилы Каземировны как-то тихо спросила:
-А почему мы с мамой непутевые?
Людмила Каземировна немного помолчала, потом подошла к Лариске и прижала к себе ее голову с мягкими, прямыми волосами, уже отросшими до плеч.
- Знаешь, Ларочка,  - она никогда не называла ее Лариской, путевые - это от слова путь. Вот все идут привычным путем. И когда  идут все, то это нормально.  Вроде, раз все – значит правильно. А кто-то или сбивается с пути, разное  ведь с людьми бывает, а иногда просто не хочет идти вместе со всеми, может ему так удобнее, а может у него свой какой есть путь. Вот его и называют «непутевый», значит не идущий со всеми по одному пути.
- Но ведь  от этого  как-то обидно бывает…
-А ты не обижайся. Знаешь, часто «непутевые» такой интересный путь прокладывают! И без «непутевых» скучно жить бывает!- И обе тихо рассмеялись.
К весне все устаканилось, как говориться. Михаил никуда не поехал – да и на что ему ехать было? Остался там, на приисках. Все как-то улеглось, вернее,  разборки с деньгами замяли, потому что  начальник пообещал всех спрятать в тюрьму, и главного заводилу таки отправили в ближайший лагерь. Но уже мать подала на развод, и прав ни на нее, ни на ребенка у  Михаила не стало. Да и вообще
14
все случилось по пьяни, по собственной невежественности. Мать хотела вернуться с Лариской в Изюм, но та ведь «без Людмилы Каземировны никуда»! Тетя Маша тоже советовала матери  переехать в Таганрог, чтоб могла «непутевую сестру»  присматривать. Мать  каким-то образом переписала квартирку на соседа, взяв у него немаленькую сумму, да те, что с Магадана привезла, и вот за лето у тети Машиного дома появилась пристройка, где они с матерью и поселились. Тетя Маша все смеялась – «Домик маленький, в три окошечка,  для сестры и Хаврошечки». Лариска считала, что это про нее, просто для рифмы имя переделала тетя Маша.
Лариска вырастала, сестры жили довольно дружно. Витька после восьми классов уехал в Анапу  учиться в морское училище. А вскоре предстояло учиться дальше и Лариске. Ее музыкальные способности развивались, Людмила Каземировна была очень горда ее успехами. Она стала для Лариски не просто учительницей, которая научила  ее хорошо играть на пианино. Она была ей и воспитателем, и другом. Как-то Лариска на ревнивый вопрос матери, что та бежит скорее к учительнице, чем к ней, ответила без заносчивости, спокойно и мудро.
-Мам,  ты лучше радуйся, что мне она встретилась. Я вас с тетей Машей люблю, просто …она мой путь лучше знает.
-Упрямая путяшка, словно неваляшка,  - мать вздохнула и отвернулась, о чем-то задумавшись.
Лариска уехала туда, где училась сама Людмила Каземировна. Успехи у нее были хорошие, но если в школе она выделялась ярко, то уже в музыкальном заведении таких, как она, способных, было много, и приходилось много заниматься. Жила Лариска в общежитии. Тосковала о доме. Писала на два адреса – матери и тетке, и Людмиле Каземировне. Ей письма писались длиннее. И от нее получала письма, которые открывала первыми.
Летом на каникулы все собрались в Таганрог, даже Витька приехал. Солнечное южное тепло, радость встречи, возбужденные прерываемые фразы, суета на маленькой тети Машиной террасе - все это как веселая партитура журчала  и мельтешила живой картинкой. Все были заняты приготовлениями к столу.
- Лариска, сходи укропу нарви, - тетя Маша бросила через плечо, нарезая огурцы в салат.
15
-Ну, когда я уже не буду Лариской? - немного капризно спросила она, спускаясь со ступенек террасы.
-Когда повзрослеешь. А чем тебе не нравиться?
-Лариска-ириска, из сладкого города Изюма,- Витька закончил присвистом и запустил в  ее худую спину пластмассовым стаканчиком.
Лариска выбежала  на тот маленький участок, что был вокруг домика. Поискав то, что она считала укропом (когда зимой тетя Маша доставала из трехлитровой банки красные консервированные помидоры, его зонтики  лежали в причудливо-смятой позе на дне банки вместе с зелеными листьями смородины),  она увидела что-то похожее,  высоко торчащее  возле  штакетника. Нарвав пучок зонтиков укропа, Лариска принесла  его тете Маше.
- Это че такое? А укроп где?
- Вот,  – Лариска протянула пучок тетке.
-Ну не могу я с тебя. Лариска! Возьми этот букетик и покажи всем, какая ты хозяйка. Витька, иди сюда!
Витька, зашедший на террасу,  почти загородил   проход своим вытянувшимся и начинающим крепнуть телом. Посмотрел на рассыпавшийся пучок, на озадаченную Лариску.
-Принеси укропу, а то наша непутяха даже  не знает, что это такое!
-Да она ж, мам, живет в мире бемолей и диезов! Какой с нее спрос!  Она  после того крыжовника наш сад обходит стороной… И все рассмеялись. Дружно и необидно.
Прошло еще несколько лет.  Людмила Каземировна вышла замуж,  мать так и продолжала жить с тетей Машей, никому из них замуж не хотелось. Жили дружно своими тихими радостями и событиями своих детей.  Теми, что доходили до них. Витька служил в Новороссийском порту…Из дворового драчливого пацана вырастал ответственный мужик. И тетя Маша гордилась им. Правда, он не часто баловал мать своими приездами и даже письмами, но тетя Маша списывала ему за его возмужавший  суровый мужской характер. Ларискина мать как-то ушла в себя, никого не дергая и не жалуясь. Жила и жила.
Подходил к концу двадцатый век. Приближалась незнакомая даже на слух дата -2000-й год.  Лариска первый раз подработала учителем музыки в одной состоятельной семье, учила ребенка игре на пианино. Первый раз ей платили в долларах. Лариска только
16
недавно узнала, что означает слово «валюта». И долго рассматривала  купюры с президентами в пять долларов. Столько стоил ее урок. Собрав сто пятьдесят долларов, она обменяла их на две  другие купюры, уже с портретами других президентов. Кстати, она все не могла найти ответ, почему  портреты разные, и значит ли, что на стодолларовой купюре президент сделал для страны намного больше, чем на пятидолларовой? Новый год Лариска хотела провести в Таганроге. Но пока собиралась, билеты были уже проданы. И тут ей подруга посоветовала обратиться прямо к проводнику. «Ты ж не тащишь с собой чемоданище. Откажет, развернешься и все,  не судьба значит Новый год дома справлять. А вдруг повезет? Ему и заплатишь». Лариска так и сделала.
На холодном перроне она появилась еще до  появления поезда. Остановка была всего десять минут. Когда состав медленно вполз,  и толпа отъезжающих рванула к вагонам,  Лариска растерялась и медленно пошла вдоль состава. Она все поглядывала на лица проводников, но те были застывшими и отрешенными, как лица президентов на долларах, которые Лариска спрятала далеко в
глубокий карман своей клетчатой юбки. Подойдя к одному из вагонов, она увидела толстую проводницу. Та словно спала,  и ее круглая голова  на короткой шее, будто прикрепленная сразу к тяжелому торсу,  безучастным взглядом уставилась перед собой. Тетка ровно спала, а может и правда, почти спала после бессонной ночи,  проведенной накануне в дороге.
- Извините, я билет не смогла купить. Возьмите меня с собой, мне до Таганрога… - Лариска лепетала, будто первоклассница.
Глаза проводницы на миг проснулись и осмысленно-оценивающе уставились на Лариску.
-Сколько дашь? – голос проводницы был сипловатым.
Лариска показала рубли. Проводница подумала.
- Подожди, сейчас сказать не могу. Постой рядом.
Лариска поняла, что купюр не было в том количестве, что подошли бы проводнице. Но доллары она везла домой,  и это было как знамя полка, которое доставляют, рискуя жизнью,   после боя в штаб армии.
Постояв и не дождавшись более выгодного левого пассажира, проводница кивнула Лариске и та легко взлетела по ступенькам. Когда она очутилась в вагоне, то поняла, почему долго
17
приценивалась проводница. Вагон был купейный.  Денег же у нее хватало только в плацкарт. Но видно и эти заработком  проводница решилась, в конце концов,  воспользоваться.  Пассажиров было немного, видно, популярными  в этом составе были плацкарты. Да и дата на носу Нового года. Многие приезжали с запасом времени. Лариску проводница усадила в первое купе, рядом со своим, служебным.  Поезд был  «Москва – Анапа»,  Лариска садилась в Туле.  Проводница сказала, что, в основном, подсаживаются после границы с Украиной. « Если что, пересядешь ко мне, уже там и до Таганрога недолго, доедешь».
Первый раз Лариска ехала в купированном вагоне. Она разобрала постель, достала бутерброд с двумя плавлеными сырками, попросила и даже заплатила за чай. Лариска гордилась собой и своей «путевостью» - она уже взрослая, едет в купе. Она сама первый раз договорилась, как бывалая  и опытная, «левым ходом», и она даже везла домой доллары, показать всем свой первый гонорар. Она представляла, как покажет его Людмиле Каземировне и скажет ей спасибо, что теперь сама зарабатывает на свой хлеб.
  Поезд проходил  через Украину. Когда состав подъехал к остановке  «Казачья лопань», началась проверка на границе. Лариска вся напряглась. Она одна была в купе, и посоветоваться было не с кем.
Неожиданно дверь резко отодвинулась, и мужчина в пограничной форме уставился на Лариску. Она вся вжалась в  стенку купе. Таможенник  с любопытством разглядывал молодую пассажирку, которая, по его разумению,   « с каких таких денег» позволила себе купированный билет.
- Наркотики, оружие есть? - по накатанной пограничной схеме спросил  мужчина.
- Да вы что? Откуда? - Лариска ответила почти заикаясь.
-Доллары везете? - не унимался мужик
И тут Лариска раскололась. Ее выдал пунцовый пожар на щеках, предательски вспыхнувший в один миг.
-Нет, какие доллары?
Мужчина бывалым взглядом оценил замешательство Лариски.
-Я вам оставлю декларацию, заполните на всякий случай…
- Что за декларация? На какой случай? - глухо переспросила Лариска.
18
-Ну, таковы правила. Если везете доллары, вы должны их задекларировать.
-Это как?– тем же упавшим голосом переспросила Лариска.
-Если везете доллары, должны написать сколько, только и всего. Я пошел, девушка, а вы пишите. Я зайду.
Лариску аж затошнило от страха. Она не знала, ни что такое «задекларировать», ни как ей поступать. Лихорадочно думая, что же делать, боясь, что пограничник, узнав, что она везет доллары, просто заберет их у нее к себе в карман, и это будет считаться, как конфискация иностранной валюты. Как поступать в таком случае, она толком не понимала. В какой-то миг она пожалела, что связалась с этими долларами, что решилась однажды похвастать, и тут такая оказия.  Лариска бы с ними  не связывалась еще раньше, но все вокруг только и говорили о «зеленых», все считали в долларах. Ну и она решила не отставать… «Что делать?» - ее уже бил озноб. «И посоветоваться не с кем», - досадливо подумала Лариска. Она тупо уставилась в декларацию, ничего не понимая,  не  зная, что с ней делать. Снова открылась дверь,  и тот же пограничник переспросил:
-Готовы?
-Еще нет, я тут не все понимаю….
Проводник  посмотрел на Лариску в упор, и ей показалось, что он просверлил не только ее глаза, но даже уже догадался, куда она спрятала доллары. Дверь снова захлопнулась, и пограничник исчез.
И тут  резко в голову пришла мысль:  «Нужно  их спрятать», - и,  вытащив из кармана свои сто пятьдесят долларов,  Лариска стала лихорадочно думать. Если будут обыскивать – ничего не найдут. В вещах тоже. И тут она увидела коврик под ногами. Она отогнула краешек и засунула туда свои доллары. Дверь почти сразу же открылась. Пограничник зашел вместе с таможенником, и они сели напротив Лариски.
-Ну, что, заполнили декларацию? - оба мужика пристально разглядывали девушку. «И чего пристал?»  - плаксиво и со страхом пронеслось от макушки до пяток.
-Нет. Я же не везу с собой доллары - Лариска кисло ухмыльнулась и тут же уставилась в окно.


19
Мужики переглянулись. Они что-то почувствовали и не знали, как подобраться к этой зашуганной девчонке. Опытным глазом они подметили,  что смешалась она не случайно.
-Девушка,  – начал тот, кто заглядывал чаще в купе.- Понимаете, мы пограничная служба и имеем право проверить пассажира. Лучше прямо скажите  – вы доллары везете?
Не выдержав напряжения, Лариска обреченно,  будто испустив дух, молча кивнула.
-Ну, так предъявите их, – голос звучал мягко, мужики видели состояние напуганной девчонки.  Они подумали, что, возможно, ее использовали, попросив подержать или перевезти в купе какую-нибудь коробку или сумку, в которой и была большая сумма, и что на границе на такую  молодую и не богато выглядящую пассажирку вряд ли обратят внимание, а тот, кто передал, находится где-то рядом. - Где  валюта? Я вас в последний раз спрашиваю.
Лариска молча кивнула головой, указывая на пол. Глаза пограничника недоуменно уставились на Лариску.
-Где доллары, спрашиваю вас, девушка?
-Там. Под ковриком…  - Лариска больше не могла говорить, втайне попрощавшись и с долларами, и что приедет «пустая» к родным,  снова ругая себя, что согласилась принимать оплату в валюте.
Мужики недоуменно переглянулись, таможенник наклонился, приподнял край коврика и вытащил оттуда Ларискины сто пятьдесят долларов.
-Это все?- покрутив две бумажки между пальцами, переспросил тот, что постарше. Мужики недоверчиво посмотрели на девушку. Та, почти сдерживая слезы,  кивнула. И вдруг в купе раздался дружный смех. Мужики хохотали беззлобно, искренне, почти по–детски. Лариска непонимающе уставилась  перед собой.
-Нет, надо же, под коврик спрятала, конспираторша! Серега, ты, между прочим, заметь это себе!- мужики продолжали смеяться. Лариске вдруг перестало быть страшно, и она вымученно улыбнулась.
- Девушка, милая, ты имеешь право провозить до тысячи долларов. И дай Бог тебе их заработать! Но  вот больше провозить нельзя! Нет, ну какова…- и пограничники, продолжая смеяться,  вышли из купе.

21
Лариска выдохнула. Она как будто повзрослела за это время на границе.  «Сейчас я тоже была непутевая?» - вдруг отметила сама про себя Лариска.
Дома тоже долго смеялись над этой историей, рассказанной в красках Лариской за новогодним столом. С интересом рассматривали доллары, из-за которых так пострадала Лариска, и которые раньше и в глаза не видывали.
-  Ну, ты молодец, дочка! – больше всех смеялась мама. - Не растерялась!
- Правда?- Лариска даже зарделась от гордости.
- Ой, Лариска, смешная ты! Если б тебя не было, тебя надо было придумать!…- тетя Маша обняла ее ласково за плечи, тихонько смеясь
-Зачем придумать? – удивилась Лариска.
-Да чтоб интереснее жить было! – чмокнув в затылок, ответила тетка, и села за заставленный едой стол. - Хватит смеяться! Ешьте, и ты, давай, Лариска, наголодалась там, в общежитии, хоть и с долларами приехала!
Все-таки хорошо было дома! Только вот не знала Лариска, что Людмила Каземировна  как раз на Новогодние праздники уехала  с мужем к родным, на его родину. Как раз ближе к тем краям, где училась Лариска. А ей так хотелось похвастать учительнице своим первым валютным заработком! Лариска зашла в магазин, купила   дорогую коробку конфет, красивую открытку и написала:
« Дорогая Людмила Каземировна! Я  опоздала с поздравлениями, но ничего, вы их прочитаете, когда вернетесь. Я так много хотела вам рассказать,  похвастать своими успехами, поиграть на вашем пианино. Может вы  мной погордились бы немного. Людмила Каземировна, вы для меня много значите…  Я, кажется, понимаю, почему  меня называют «непутевой». Но вы меня научили не обращать внимание, и не обижаться. И идти своим путем. Может он у меня не совсем правильный и прямой, но он  – мой путь. И каждому надо пройти своей дорогой. И я постараюсь, чтоб она была правильной. Я о вас всегда помню. Спасибо вам! С искренним приветом….- Ларискина рука немного задержалась над оставшимся белым краешком открытки, а потом четко прописала  - Лара».



21
                Часть II
 
… Весна была преступно затяжной.  Пока  март был по-зимнему холодным – у людей еще хватало инерции и терпения. Но когда и в апреле пошел снег, и солнце как-будто заснуло за серой небесной твердью, все завыли от тоски по теплу и весне настоящей… И хотя апрельский день, который должен был прибавляться по времени, нехотя и  светлел, но в классах все еще до конца вечерних  занятий были включены лампочки. А после учебного расписания нужно было заниматься самой. Лара шла по пустому, будто вымершему после дневной учебной суеты и гомона студентов коридору. Она прислушивалась к ритмичному стуку каблуков и пыталась наложить на нее какую-нибудь мелодию. Не получалось. Тогда она стала выделять через определенное число шагов какой-то один. Получился ритмический рисунок. Лара заулыбалась, а потом устало зевнула. Пальто в раздевалке было последним. Нет, еще уборщица тетя Таня где-то заканчивала мытье полов.
Лару, как способную выпускницу оставили работать в музыкальном училище,  и она поступила в московский институт культуры. Не в самой, правда, Москве, а в Химках.  Училась она заочно и потому разрывалась  по частям. То ей надо на сессию,  то хочется к родным в Таганрог съездить, а тут работа присутствия требует. Короче, началась взрослая жизнь. Лара за последние годы  заметно повзрослела. Правда,  в ее взгляде  все еще проглядывала деткость, а так же в некоторых повадках, но и работа, и самостоятельная жизнь делали свое дело. Лара теперь жила  одна, ей дали маленькую однушку – гостинку, но зато свою. Да и внешне она  изменилась – из немного странной девчушки вытянулась и оформилась привлекательная девушка. Ее взгляд только был по-детски застенчивый, как бы пугливый. Ну, не умела она долго смотреть прямо в глаза собеседнику. Вспыхнет интерес, заговорит, а потом все равно глаза опускает. Зато теперь ее молоденькие студенты,  почти  вчерашние дети, называли ее по имени отчеству. Ее это немного забавляло,  и она первое время даже не отзывалась. Все привыкала, ведь еще лет пять назад была просто Лариской. За это время мало, что в жизни изменилось. Мать и тетя Маша  все также жили вместе. Стареть не собирались –
22
заваливали себя делами  повседневными, мелкими, как это водится во всех маленьких городах, при этом, выматывались, и устав к ночи,  обменивались только новостями о детях. Лара ничего не узнала бы о Витьке, если б не писали о нем из Таганрога, потому что тот пропадал эдак на полгода, уходя в плаванье, не столь  ленясь писать, а просто не думая, что о нем кто-то беспокоится. И только по возвращению привозил заморские  подарки, бестолково выбранные, которые потом распихивала тетя Маша по знакомым. Как-то привез и Ларе японский расписной бумажный веер. Большой такой, на стенку вешать. Лара вертела его, примеривала то на одну стенку, то на другую в своей маленькой комнате, не нашла места и поставила за шкаф. И только на каком-то вечере - концерте он пригодился для декорации. А мама Лары немного сдавала со  здоровьем, чахла,  жалуясь на легкие. Может, простыла, когда ездила на север с Михаилом, и теперь вот сказывалось. Она все время переживала за Ларискины легкие, а та вон стала  какая ладная и крепкая, и болеть некогда. Приедет  дня на три и уже дергается назад. Людмила Каземировна обзавелась семьей, учительствовала, как всегда. С  Ларой они были так же близки, и Лара была ее одной из самых любимых учениц. Не потому что из первых. А потому, что толковая. Необычная. «Тебе нелегко будет, Лара, - все повторяла она. – Ты на мир не так смотришь, как все. Ты свой имеешь. И эти два мира не всегда совпадают. Будешь теряться. Будешь отчаиваться. Будешь иногда беспомощной, может смешной. Но, Лара, оставайся все равно сама собой. Ты из тех людей, которые оттеняют чужие слабости, хотя они всеми и  считаются  силой».  Вот тут Лара всегда перебивала – «Как это, не понимаю? Что я могу? Меня хотя бы не задевали. Это я, мне кажется,  слабая, Ну, такая, нерешительная…»
К майским праздникам весна вдруг опомнилась и начала спешно наверстывать затянутое время  ярким солнцем и  почти летним теплом. Все были радостно возбуждены, гудели, как пчелы. Звуки музыкальных инструментов, доносящиеся из классов, громкая болтовня и смех  студентов смешивались по этажам, и даже педагоги,  будто все выпрямились, помолодели и постоянно  довольно улыбались. Лару охватывало какое-то  чувство ожидания, будто предчувствие, что должно что-то случиться приятное.

23
 На последнем педсовете было предложено провести Первомайский концерт на природе в загородном парке Березовая роща. Там была еще сохранившаяся  с шестидесятых годов сцена с рядами многочисленных скамеек. Выступали там из городской самодеятельности, приезжали гастролеры-соседи, проводили слеты молодежи  - то барды, то какие-нибудь ансамбли. После концерта народ разбредался, кто прогуляться по дорожкам, а кто по-простому, находил место, раскладывая на подстилки неприхотливую еду, и садились «пикниковать».
В первомайском концерте участвовала и Лара со своим сольным номером. Доигрывая  прелюдию, она расстраивалась, что обшарпанный сверху рояль уже слишком стар внутри и расстроен, чтоб она смогла передать рахманиновскую энергию и широту звучания. Поклонившись несколько суетливо, не по-взрослому, она  села через какое-то время на пустое место в рядах для публики.  Солнечное тепло  согрело приятно плечи, разморило на мгновенье.
-Здорово играла,- обернулся какой-то парень, сидящий впереди.- Мне понравилось!»
Лара от неожиданности кивнула и зарделась. Парень отметил это и чуть наклонившись, сказал твердо
-Не уходи! Подожди меня - Что-то непонятное зашло внутрь Лары и там улеглось солнечным зайчиком, трепещущим и легким.  Она, мельком пробежавшись взглядом по спине парня, заметила, что он хотя и худой, но острые плечи были широкими и круглыми. «Как тремпель, хоть пиджак вешай»,- подумала Лара. Она вдруг забыла его обернувшееся лицо. Так, смутный образ…
Концерт приближался к концу. Лара ощутила, что напряжение внутри ее становится невыносимым, бьет в виски. Она даже захотела встать, чтоб покончить с волнением, прекратить его. Но парень будто сторожил ее, он обернулся, будто проверяя – здесь ли она, и посмотрел прямо в глаза. Лара увидела серый острый взгляд под черными густыми бровями. Больше она ничего не запомнила, будто сделав моментальный снимок, только его глаз. Со сцены, не спеша, выходили студенты оркестра,  вынося свои инструменты. Замешательство только что выступивших музыкантов, сутолока на сцене вытянулось в паузу, народ загомонил, многие повставали со своих мест. Парень поднялся, обернулся к Ларе. Значительно выше ее, но не долговязый, в ладно сидящих джинсах и черной футболке
23
он решительно обратился к Ларе ,
-Ну что, пойдем? - как будто знал ее давно.  Лара смутилась, вышла из ряда и, поравнявшись с парнем, посмотрела-таки ему прямо в глаза.
-А вы что, меня знаете?
-  Нет, то есть немного. Ну, что ты…- он немного помялся,-  Лариса.
-Откуда? - недоумевала Лара.
-Ну, объявляли же…. Фамилию вот забыл… - Лара уловила, что парень тоже смущен, но всячески не показывает это. Вдруг  протянул руку и твердо сказал.
- Егор. Давай без светских поклонов. Пойдем, ты мне покажешь ваш парк.
Это было первое знакомство с мужчиной в жизни Лары. Она понимала, что когда-то наступило бы что-то подобное. Предчувствие уже томило ее, приходили всякие мысли,  разговоры с  подругами, все предугадывало какую-то встречу. И вот теперь…Лара вдруг поняла, что, действительно, это все не просто так, что это не случайный человек. Она вся сжалась, но покорно пошла за парнем.
«Егор, - подумала она, - как из сказки какой-то…» Парень, заметив смущение Лары, показал ей на парковую дорожку и без обиняков начал рассказывать про себя.
Оказывается, он приехал к ним в город по приглашению друга по армии, тот давно звал. Егор-то приехал, но нарвался на роды жены друга.  «Гора, - с ударением на второй слог, (так звали Егора в армии друзья), обратился друг. - Будь как дома, вот ключи, но только я в роддом. Друг,  я тебе рад. Пойди, поразвлекайся, тут парк рядом. Потом, надеюсь, обмоем вместе». Так Егор оказался на концерте. Потом он рассказывал про себя, что после армии поехал в Москву, нашел работу, поступил в МИСИ, строительный институт, что живет в общаге. На вид парню было лет двадцать пять-шесть, но взгляд был серьезным по-мужски. Лара отметила его разговорчивость, немного нервную, дерганую,  но не болтливость. Витька мог часто разгильдяйно болтать, бросать колкости, причем со всеми, не только с Лариской. И та всем нутром противилась в парнях этой черте. Егор если и говорил, то просто выручал молчащую от смущения Лару.
24
Потом тихо, короткими фразами,  как в ответах на анкету, Лара рассказала о себе, отметив про себя, что биография-то короткая и обычная. Даже внутренняя досада поднялась в ней. Засмущавшись и от этого, Лара  мельком взглянула на Егора. Тот поймал ее взгляд и улыбнулся по-доброму снисходительно. 
-У тебя глаза, как у белочки…
 Лара покраснела, досадуя, что так и не может победить эту  ее черту, наклонила низко голову и подняла с земли прошлогоднюю еловую веточку с рыжими короткими иголками. «А была когда-то зеленая, топорщилась и кололась…» - отвлеченно произнесла она. Егор осторожно взял из ее рук веточку и провел пальцами по ней. Желтые иголки посыпались одна  за другой сухим дождиком на зеленую траву.
- До Москвы на поезде четыре часа. Это не очень далеко-. Голос Егора был мягким. Он будто накатывал на нее свои мысли, как мягкий  теплый асфальт  и они остывали где-то там, в сознании, и оставались твердыми  аккуратными и согласными дорожками. И глаза его радостно вспыхнули, когда и Лара сказала, что скоро приедет на сессию в Москву.
Она проводила Егора до дома, где жил его друг. Немного присвистнув, Егор нашел окно приятеля. Оттуда показалась взлохмаченная и небритая физиономия. «Гора! У меня сын! Николай! Победоносец будет! Давай ко мне, что стоишь!», - почти на возбужденном выкрике одной быстрой фразой друг обратился к Егору. Тот приветно махнул рукой.  «А почему Гора?» - растянуто переспросила Лара,- ты вроде на нее не похож…» « Да так. Прикалываются. Может быть, он имеет в виду, что я худой и  острый, как скала…» Он вдруг нагнулся к ней и чмокнул где-то около уха в  легкие белокурые волосы. « Я не пропаду, так и знай!», - и быстро скрылся в подъезде.
Ни День Победы, проведенный дома, ни задушевные беседы с Людмилой Каземировной ни на одну минуту не могли отвлечь  Лару от нового имени – Егор. Мать заботливо перед сном погладила волосы дочери, посочувствовав.
-Лариск, ты такая озабоченная. Молодая еще так заматываться. Тебе бы влюбиться уже пора. Работа да учеба. Засохнешь, если не будешь отвлекаться.  - Лара тут же представила еловую веточку в сильных пальцах Егора,  как сыпались сухие
25
иголки… Острым толчком представила все, как наяву.
-Мам, не волнуйся. Все будет, как будет.
- Витька повеса, - продолжала назидательно мать,- Мария вон переживает, но он парень. Может у него в каждом порту девка. А ты у меня – дочка, девушка. Кто к тебе такой занятой подойдет-то?
- Все, мам, спокойной ночи! – Лара отвернулась к стенке. 
-Да я ж за тебя переживаю…- мать, вздохнув, поднялась и тихо вышла.
Перед самым отъездом на сессию в Москву Лара проходила по улице,  где жил друг Егора. Признаться, она частенько проходила по ней. В этот раз она вроде бы узнала прохаживающегося парня с клетчатой коляской. Тот тоже задержал свой взгляд на ней. Когда она, не спеша, поравнялась с ним, тот осторожно переспросил - «Извините, вы…знаете Егора?» Лара остановилась и кивнула головой.  «Значит, я не обознался», - голос был увереннее. - Гора рассказал о тебе». «А почему Гора?» - Лара первый раз посмотрела прямо в глаза. Парень не сразу ответил, не успев переключиться от своих мыслей. Может, просто рассматривал девушку, понравившуюся его другу. Он улыбнулся хорошо так, как своей знакомой.  «Гора, потому что крепкий он. Еще с армии так повелось. Там всем кликухи дают».  Лара улыбнулась, еще немного перекинулась незначительными фразами и, кивнув парню, пошла дальше. Она шла по улице, легко, будто летела над землей, никого не замечая, и улыбалась. Шла и улыбалась…Просто шла и улыбалась…
 До отъезда на сессию оставалась неделя. На работе шли свои экзамены. На педсовете отметили студентов Лары, а ее, как талантливого музыканта. Предвкушение лета, ее личные успехи,   что стала «самой», что уже теперь так и будет всегда – сама и  за себя, наполняло ее новой энергией. Но главное – новый человек, который превосходил все то хорошее, что было, и чем сейчас наполнялась жизнь, Который будто горой заслонил все то, что происходило до этого, и ей вдруг стало так надежно, полноценно жить. Что-то незнакомое разбухало в ней, поднимало, как на воздушном шаре над всем обыденным. Иногда она становилась вдруг слабой и текучей, и это состояние забавляло ее, и она старалась не «расползтись» в нем. Чаще она будто захлебывалась, как когда-то с Витькой на море, и то, что ее распирало, было как
26
море – огромно, глубоко и радостно. Это была любовь. Она понимала это и вся внутренне собралась, немного от страха неизвестности, немного от желания не расплескать. Она никому не говорила про Егора, боясь спугнуть чьим-то праздным, а может и завистливым вниманием к ее новому состоянию. Иногда перед сном она вспоминала их встречу, всю до подробностей. Когда Егор уехал, она была вся  будто под электрическим зарядом этой неожиданной страницы ее жизни, которую подспудно все ждут, но которая всегда обрушивает своей значимостью. Она начинала сомневаться - «а вдруг я все придумываю?» Начинала вдруг сдуваться, будто боялась чего-то или, испытывала чувство человека «не имевшего и  потерявшего». Она вспомнила, как  перед праздником 8 марта накупила разных вкусностей на свои скромные деньги, желая не столько порадовать своих близких, сколько отблагодарить, потому что в основном она сама бегала на вокзал и принимала от проводников тяжелые сумки с консервациями от хлебосольных родных. Передачи стали обычным ритуалом. Этот же проводник, к которому обратилась Лара был, видно,    избалован своим дорожным бизнесом, и заломил цену. Тогда Лара постояла возле вагона, подметила одного старичка, тихого, с простыми вещичками. Подошла, попросила – «Дедушка, вы до Таганрога доедете? А не могли бы передать этот пакет женщине? Ее зовут Мария, полная такая. Она сама к вам в купе поднимется».  «А как же она меня узнает?» - дед прищурился, поворачиваясь чуть боком к Ларе, подставляя свое подглуховатое ухо. «Я ей позвоню сейчас. Скажу, какой вагон, купе. Найдет, не переживайте, дедушка». Только вот дедушки никакого тетя Маша не нашла. Или дед вышел раньше, или тетя Маша что перепутала. Обидно было тем и другим. Потеря не большая, а принесла чувство какой-то обидной пустоты.
 Лара еще не почувствовала Егора. Когда перед его отъездом  они последний раз гуляли, Лара заметила, что идет за ним и  доверяется ему вся целиком. Иногда она одергивала себя, и снова подчинялась его какой-то цельности. А потом пришло письмо. И одна строчка будто пропечаталась в глазах и в памяти «…если это с нами то, что мы думаем, тогда ничто не помешает нам…Не бойся, доверься мне».


27
Егор встретил ее  у вагона и, когда она ступила на ступеньки, подхватил на руки и поставил на землю. «Ну, привет, белочка!» Лара  зажмурилась от солнца и счастья одновременно…
А потом настало время гуляний по Москве, разговоров, узнаваний. Но все это было как бы пунктиром. Оба сдавали экзамены. Мобильных  телефонов, как сейчас, тогда еще не было.   Встречались в любимом месте, точнее, ставшим любимом, - на Озерковской набережной, недалеко от Павелецкого вокзала. Там плавало много диких уток, было еще тихо, и они гуляли вдоль канала, перегибаясь через чугунные перила, иногда подкармливая хлебом или печеньем птиц. Лара рассказывала о себе, своем детстве, о своих родных. Много рассказывала о Людмиле Каземировне. Они часто смеялись над ее  нелепыми  историями. «Ты знаешь, Егор, я  тогда даже привыкла, что меня непутехой звали. Уже и не обижалась». Однажды, в их короткое свидание, когда они вечером шли к электричке, возле вокзала им встретились две пьяные женщины, видно, приехали издалека  и жили прямо здесь, на  вокзале. Опустившиеся, грязные, они ссорились и   поносили друг друга скверными словами.  Вдруг одна из них схватила другую за волосы и стала с силой  их дергать. Та заорала  почти басом, потом перешла на визг. Лара вдруг оторвалась от Егора, подбежала к дерущейся паре и стала высвобождать обиженную. Та, что схватила, грязно выругалась на Лару, но отступила, выпустив корчующуюся бабу.  Егор не успел никак среагировать, и только спустя мгновение, оттащил Лару от баб. «Куда ты полезла, глупая?» Лара стояла растерянная и дрожала. Глаза у нее были, как у виноватой девочки. «Не знаю. Она так визжала.…Все опять же моя непутевость. Витька все ругался – у меня руки и ноги сначала делают, а потом голова соображает…»                Егор обнял все еще дрожащую Лару, успокаивая ее - «Ты просто импульсивная. Надо себя сдерживать. На все беспорядки тебя не хватит. А бабы и без тебя разобрались бы».
Сессия подходила к концу. Уже отцвела сирень, любимые Ларисины каштаны, украшенные белыми  пикообразными свечами стояли раскидисто и гордо - это было их время. Летнее тепло сменяли дожди, непостоянство погоды мешало планам. Егор пообещал  Ларе, что в последние два дня  они поедут к его друзьям на дачу в Загорянку.
-Там красиво, сосны, старые дачи, тихо. Колодец с такой вкусной водой! Друзья у меня классные! -    Лара вся зарделась, предвкушая не столь  обещанные красоты, сколько то, что ее представят друзьям.
Когда электричка подъехала к дачному поселку, Егор спустился первый и подал руку Ларе.
-Вот нам бы здесь с тобой жить! - идя и разглядывая дома, как--то по-мужски, по-хозяйски сказал он, все так же держа Лару за руку, как девочку.   Лара взглянула на него искоса. Он шел широко,  уверенно, рассматривая постройки. Ларе стало так хорошо и спокойно с ним. «Гора, точно, что гора…» 
Друзья приняли гостеприимно. Ели за столом на улице, благо погода, наконец, установилась, и было солнечно, и даже жарко. Потом гуляли, разглядывая дачи.  Огромные сосны краснели своими стволами, окрашенные закатным солнцем, а ели стояли крепко, опустив лапы с зелеными кисточками новой поросли. Лара вдруг поймала себя на мысли, что все изменилось как-то, сама она другая. « Еще два месяца назад я его не знала. Была  другая жизнь. Нет, пожалуй, вот сейчас – настоящая жизнь». Лара мало говорила, не насиловала себя. И никто  ее не тормошил. Ребята разговаривали, Егор временами поглядывал на нее, а она шла, слушая и не слушая их, проваливаясь в свои мысли. «Хорошо мне. Так хорошо…Я его люблю, точно. Такой мне родной. Наверное, так и бывает. Просто родной. Как будто был всегда…»
Через день она уезжала. Егор должен был отпроситься с работы и подъехать к Курскому вокзалу. Закончив все дела с институтом и общежитием, собрав чемодан, Лара добралась на электричке до Ленинградского вокзала, потом спустилась в метро, что бы пересесть и доехать до места встречи с Егором. Она пристроилась у края платформы на станции метро. Людей в этот час было не много, они стояли кучками, ожидая  очередного поезда.  Лара поставила чемодан, проверила в сумке билет. Рядом с ней поравнялся  пожилой мужчина, почти старик. Он был просто одет, за плечами  висел небольшой рюкзачок, он  опирался на палку, а другой рукой держал, будто обняв, маленькую собачку. Она вертела головой во все стороны, Видно, перевозили ее не часто в метро, и шум  пугал ее.
-Да не крутись, скоро приедем,-  приговаривал дед. Лара обратила внимание, что одна нога у деда на протезе. Что-то жалкое и беззащитное было в них. Наверное, их одинокая беспомощность.
Возможно, они, дед и собака, были совсем одиноки и, оттого самыми близкими живыми существами в их жизни, во всяком случае, в них было что-то родственное. У Лариски никогда не было деда. Но она почему-то с симпатией рассматривала  парочку стоявшую возле нее. «Наверное, если б у меня был дедушка, он бы был похож на него. А собачка - точно наш Тобик, что был у тети Маши». Лара вспомнила их маленькую собачку, которая жила какое-то время у них во дворе и  с которой они с Витькой играли. «Ни сторож, ни порода, забегаловка ты моя», – так обычно приговаривала тетя Маша, вынося корм Тобику… Но  собачку все любили. Добрый песик был... Погиб от удара грузовика, проезжавшего по улице перед домом…
На противоположной стороне станции пригромыхала  очередная электричка. Народ повалил из вагонов.  Какой-то парень неожиданно выскочил из прохода, налетел на старика по ходу, толкнув его, и побежал дальше. Старик сильно колыхнулся в сторону туннеля с рельсами, еле удержавшись на здоровой ноге. Руки его распустили кольцо  и собачка, описав дугу, свалилась вниз. Старик охнул, перегнувшись в сторону  углубления. Народ никак не прореагировал, стоял равнодушно, а может и правда,  заняты  были кто  своими мыслями, кто разговорами..  Лицо у старика стало жалким, как у ребенка. Он вертел головой, обращаясь  безмолвно глазами то на людей, так и не обратившим на этот случай внимания, то вниз, на рельсы.  Собачка внизу повизгивала и, сжавшись вся в комочек, снизу смотрела на людей. Лара  быстро оставила чемодан, подошла к самому краю платформы, оценивающе взглянула в темное пространство, из которого должен был появиться поезд. Темный вырез тоннеля немного посветлел. Приближался состав. Лара взглянула на собачку и одним движением, опираясь рукой на край платформы, ловко спрыгнула  вниз.  Темная дыра туннеля становилась все ярче. Лара схватила собачку, и та безропотно повисла в ее ладонях. Она закинула ее наверх и та, плюхнувшись, как плюшевая подушка, какое-то мгновенье лежала у ног оторопевшего старика. Кто-то из стоявших заметил девушку внизу, у самых рельсов.
-Не наступай на рельсы! Там ток! - крикнул  кто-то. Поезд уже показался и приближался к Ларе. Она увидела, что платформа высоко и забраться будет трудно. Растерявшись, она пошатнулась и наступила на рельс…Острая вспышка будто ослепила и пропорола ее насквозь. В одно мгновенье она увидела ахнувшего старика, какого-то мужчину, подбежавшего к краю платформы,  услыхала истошно завизжавший поезд…  А потом калейдоскопом в ее еще горячем сознании пронеслись картинки - мама с расширенными  глазами, зажавшая ладонью  рот, тетя Маша, тяжело осевшая своим мягким полным телом на стул, уронив голову на руки, увидела  заплаканные глаза Людмилы Каземировны, Витькин отчаянный и почти злой взгляд, устремленный на нее. И серое, серое, будто слившееся с серыми, холодного цвета глазами, опустошенное  и помертвевшее лицо Егора. А сама Лара откуда-то  свысока смот х и виновато, почти по-детски улыбалась всем…