Петрович

Петрович уже старый. Ему стукнуло семьдесят. Он все ещё в хорошей форме и продолжает работать. С десяток лет назад, уходя на пенсию, он из должности мастера перешел в рабочие. Большую часть своей рабочей жизни на заводе он провел в почетной должности мастера, управлял людьми, но, по тому, как отзываются о нем его бывшие подчиненные, можно с гордостью сказать, что он, Петрович, всегда в душе был простым работягой. Он сам жил и давал жить другим. Пока он идет по заводу, с ним все здороваются от мала до велика. Все ему рассказывают о том,  о сем, о своих бедах и радостях. 
     Нынешнее начальство недолюбливает Петровича, но не спешит с ним расставаться. Петрович знает, как поступить в трудную минуту, и без его совета они не обойдутся. Он ругал начальство за глаза вместе со всеми мужиками, играя в домино в обед. И со всеми вместе любил вторить, что сегодняшние начальники бесчеловечные и бестолковые.
     Однажды с Петровичем приключилась беда. Снимал с крана кольцо со стропами и во время спуска крюка не успел убрать руку со станины. Крюк резко опустился и хлопнул Петровича по среднему пальцу.
- Етить твою етить! – закричал Петрович во все горло.
Крановщик тут же сбежал вниз, и они вместе пошли в подсобку. С забинтованным пальцем направился Петрович в здравпункт, а крановщик с остальными рабочими на головомойку к начальнику.
Начальник и молодой мастер сильно разозлились на Петровича. Мастер вздыхал и охал. Он уже предлагал отправить его совсем на пенсию, реакция, мол, не та, да и в такие годы беречь себя уже пора. Мало ли что! По его мнению, уж больно нагло повел себя старик, пошел сразу в здравпункт. Там, конечно же, быстренько составили акт о производственной травме, а после такого жди проверки и нагоняй сверху. Акт был составлен, а Петровичу, учитывая его солидный возраст, полагался очередной оплачиваемый отпуск. В отпуск вопреки всему никто никого отпускать не собирался.
- Да что там у него? – орал мастер на остальных работяг.
- Да вроде перелом. Ногтя нет. – пролепетал крановщик.
- Ногтя нет! Ну держитесь теперь!
На следующий день начальнику позвонили сверху и по-хорошему велели избавиться от Петровича любыми правдами и неправдами. Петрович и сам рад бы уйти. Все работники отдела думали, что после такого он уж точно на заводе не останется. Ан нет!
Начальник и мастер по очереди звонили ему, ругали матом, а он таки настаивал на своем – выбивал оплачиваемый отпуск. И после ругались:
- Ну зачем он пошел в здравпункт! И так забинтовали! Шел бы домой, а за забором сказал бы, что молотком дома зашиб. С нас бы не спросили тогда, а теперь только и успевай проверки встречать. Мы ж его не уговаривали палец под крюк совать! Правда ж Михалыч!
Ситуация была накалена до предела. Две недели вызванивали Петровича. Вызывали всех рабочих на ковер и воспитывали по поводу техники безопасности.
Само собой, как и в те времена, когда Петрович был заслуженным мастером, условий для соблюдения техники безопасности не было. И все понимали это, а больше всех и сам Петрович, что соблюдать то её как-то все же надо. Рабочему повнимательней быть, начальству позаботливее.  Начальство, как правильно подметили мужики, бесчеловечно. Работяг оно за людей не считает, условий для нормальной работы нет. А случись чего – на рабочего все и спишут, объявят выговор, лишат премии.
    Так прошло три недели. На четвертую Петрович все таки вышел.  И палец у него был целый! И ноготь есть! Мужики обрадовались ему, будто праздник какой-то наступил. Начальство, увидев, что все у него, у Петровича, на месте, тоже уподобилось мужикам.
И снова в обед за столом все обсуждали начальника, какой он все таки бесчеловечный, а Петрович больше ничего об этом не говорил.  Он только играл в домино, хлопал со всего размаху ладонью по столу и посмеивался.