Нашествие Готов

  (отрывок из романа "Арийский цикл")

 
                «Как мужам подобные, ратью нашли амазонки …»
                Гомер «Иллиада »
 

1.
Над древним русским городом опустилась чёрная августовская ночь. Люди не спали в своих тёмных, вжавшихся в землю домах, со страхом прислушиваясь к грохоту проходивших неподалёку танковых колонн. Откуда-то из центра доносилась пулемётная и автоматная стрельба. Сквозь прорези в заставленных окнах были видны пожары и вспышки от разрывов .
Впервые после «смутного времени»  9 августа 1941 года в Старую Руссу вошло иноземное войско, и в перерывах между грохотом стальных чудищ и стрельбой люди слышали их отрывистые лающие крики, подобные готским кличам, которые звучали в этих местах полторы тысячи лет назад.

* *
Минул чёрный год. Новые готы, ушедшие на север, разбились о неприступные стены Ленинграда и приступили к долгой, упорной осаде. Опустевшая Старая Русса, из которой неведомо куда угнали евреев, в которой расстреляли из пулемётов цыганские семьи и из которой разбредались по соседним деревням многие русские люди, впала в долгий и тяжёлый сон.
Из тех, кто остался, одни пошли работать на врага за кусок хлеба, другие боролись с врагом в глубоком подполье, но были и те, кто ждал захватчиков, сгорая по разным причинам от ненависти к прежней власти или от каких-либо прошлых обид.
Таковых, однако, не хватало, и ещё зимой в окрестностях города появились полицаи, набранные из латышей и эстонцев. Вели они себя столь непристойно, что даже немцы часто наказывали их за убийства, мародерство и насилие над местным населением. Против баб, стариков и детей они были храбры, но панически боялись местных партизан .
Война разметала семью Соколовых. Отец семейства, Владимир Всеволодович, был тяжело ранен осколком бомбы ещё до занятия города немцами и спустя два дня скончался, не приходя в сознание, в родном доме. Сюда его принесли измученные непрерывными боями солдаты и извинились, что не могут поместить в госпиталь или вывезти из города с другими ранеными – не хватало транспорта для военнослужащих. Отца похоронили на старинном семейном погосте-жальнике рядом с бабой Вандой, тихо скончавшейся ещё осенью тридцать девятого, на седьмой день, как уехали правнук Ярослав с молодой женой Русой. Похоронили отца за день до вступления врага в город, и Владимир Всеволодович не увидел такого позора.
По слухам, Ярослав воевал где-то на Северо-западном фронте и командовал эскадрильей истребителей.
Люба с детьми и мужем эвакуировались неизвестно куда, и связь с ними была потеряна. Светка, которой исполнилось шестнадцать лет, ушла вместе с товарищами-комсомольцами в партизанский отряд. Базировался отряд к югу от города в заболоченных Каменских лесах, через которые протекала речка Каменка. Пути туда от города было километров двадцать пять – тридцать.
В апреле Красная Армия отбила Старую Руссу, но ненадолго, и после ожесточённых боев, в результате которых был разрушен практически весь центр, немцы вновь вернули себе контроль над городом. Фронт проходил рядом, и городу сильно доставалось. Целых домов и жителей в нём становилось всё меньше и меньше.
В городе по-прежнему оставалась Ольга Милославовна с годовалым внуком, первенцем Ярослава и Русы. Бросить дом и хозяйство она не решалась. Хозяйство скоро пришло в упадок. Новый дом Соколовых бесцеремонно заняли полицаи из латышей, забившие и съевшие корову, а чуть позже и всю остальную живность, кормить которую всё равно было нечем. Хозяйка с внуком переселилась в старый дом, и жили они картошкой и капустой. Слава богу, малыш родился здоровеньким! Хоть и попил он материнского молока всего лишь месяц, но окреп, и теперь охотно ел картофельное и капустное пюре, а бабушка радовалась пухлым румяным щёчкам внука. Иногда старичок-сосед угощал их рыбой, которую ловил в ближней речке Порусье, а на старые вещи Ольга Милославовна выменивали хлеб.
Куда же исчезла Руса, никто не знал.

* *
По пыльной, разбитой гусеницами танков августовской дороге, неторопливо объезжая колдобины, катил чёрный «Мерседес» с армейским номером. В машине сидели два офицера связи – майор и оберлейтенант, ефрейтор-водитель и молодая, красивая женщина в чёрной форме штабсшарфюрера  СС. Женщина служила в гестапо небольшого городка, бывшего при большевиках районным центром, и была направлена по ходатайству подполковника Заухеля в штаб аэродрома и базы Люфтваффе, выстроенных военными строителями из «ведомства Тодта» и военнопленными из ближайшего лагеря в рекордно короткие сроки.
Увидев однажды на совещании, посвящённом безопасности авиабазы, красивую молодую женщину, готовившую документы, Заухель захотел хотя бы на время заполучить её в свой штаб. Такая женщина, помимо аккуратности, сильно украсит его штаб, а там, быть может… –  о том, что может быть, моложавый подполковник, не преодолевший сорокалетний рубеж и имевший хорошую протекцию, в недалёком прошлом лётчик, а теперь командовавший авиабазой, пока далеко не загадывал. Шеф гестапо города, розовощёкий толстяк штурмбанфюрер Рудель поначалу упрямился, не желая расставаться с аккуратной сотрудницей, неплохо владевшей русским языком, и к тому же не замеченной в амурных связях ни с одним из его офицеров, а потому обладавшей повышенной работоспособностью. Потом, неизвестно как, но начальники поладили, и Рудель своим приказом откомандировал, пока на три месяца, штабсшарфюрера Эльзу Ланц в распоряжение подполковника Эрвина Заухеля.
Легковую машину сопровождала бронемашина. Дорога по большей части шла через лес либо близко от леса, в котором время от времени появлялись партизаны, искавшие подходы к базе.
На прошлой неделе среди белого дня им удалось захватить в плен капитана и сопровождавших его двух солдат, рискнувших отправиться в город на мотоцикле. На месте пленения остался разбитый мотоцикл и следы от крови, но тел убитых или раненых немцев обнаружить не удалось даже при прочесывании леса.
Капитан, к счастью, был на базе новичком и служил интендантом. Однако, попадись к русским офицер, знакомый с планом противовоздушной обороны базы и аэродрома, немцам было бы несдобровать.
Перестроить за короткий срок противовоздушную оборону аэродрома, на котором размещены две группы  бомбардировочной авиации, одна группа истребителей сопровождения и ещё кое-что по мелочам – итого, почти полторы сотни самолётов различных типов, было непросто. А если неожиданно налетят русские бомбардировщики или ужасные штурмовики «Ил-2» , буквально «ползающие по земле», и застигнут противовоздушную оборону базы врасплох, то десятки боевых машин сгорят на земле.
Леса в этих краях были повсюду, и контролировать их было просто невозможно. Это не чистые ухоженные леса Германии, напоминавшие скорее парки. Русский лес был словно первобытный, заваленный буреломом, а в этих местах ещё и заболочен. Некоторые горячие головы предлагали его даже поджечь, но сырой лес гореть не хотел. Оставалось только вырубить деревья вдоль дороги хотя бы на пятьдесят метров, но и эта работа была не простой. Пробовали использовать русских военнопленных, но в лесу они часто разбегались, а чтобы преследовать многочисленных беглецов, не хватало охраны.
Машина проезжала самое опасное место, где лес, не вырубленный до конца, и высокая трава вплотную подступали к дороге. Водитель пропустил вперёд бронемашину, пристроив «Мерседес» под защитой её бронированного борта.
– Будет лучше, фрейлен Ланц, если Вы пригнётесь и не станете смотреть в окошко, – посоветовал молчавшей всю дорогу женщине майор.
– Боитесь партизан, герр майор? – спросила женщина.
– Проявляю осторожность…
– Прошу впредь обращаться ко мне по званию, герр майор, – потребовала женщина, подчёркивая свою полную независимость.
– Хорошо, фрау штабсшарфюрер, – согласно кивнул майор, а сам подумал:
– Фельдфебель в юбке, но очень красивый фельдфебель! И где только берутся такие женщины, которым не место в армии и, тем более, в гестапо?
Наконец, автомобиль и бронемашина выбрались на открытое место, проехали через небольшое сохранившееся село, не попавшее в зону боев, в километре за которым на опушке леса, маскировавшего самолёты, начинался аэродром и сооружения базы. Среди живописной берёзовой рощи, в спешно выстроенных прошлой осенью утеплённых щитовых домах размещался персонал базы и пилоты. За домами, в сосновом перелеске, в зарытых в землю складах хранились авиабомбы, снаряды, авиационное и автомобильное горючее и прочее военное снаряжение. Туда же была подведена километровая ветка от железнодорожной магистрали север-юг, по которой на базу завозили боеприпасы, бензин, вооружение, запчасти, строительные материалы и прочее снаряжение. Отдельно был выстроен барак для рабочих, среди которых преобладали поляки из числа военнопленных, но были и несколько человек гражданских вольнонаёмных – русские специалисты-строители. Всё это немалое хозяйство охраняли батальон охраны и четыре усиленные зенитные батареи, имевшие на вооружении зенитные пулемёты, автоматические пушки «Эрликон»  и более крупные зенитные орудия.
 Партизанский отряд, воевавший в местных лесах, был не способен нанести ощутимый ущерб базе, с которой бомбардировочная авиация, под прикрытием истребителей, совершала регулярные бомбовые налёты на расположения советских войск, города и промышленные предприятия, узловые пункты Октябрьской железной дороги. И лишь плохая погода на время прерывала полёты.
 «Мерседес», наконец, оторвался от сопровождавшей его бронемашины, и плавно подкатил по вымощенной бетонными плитами дороге к штабу базы. У входа в просторный двухэтажный дом с двумя десятками комнат-кабинетов офицеров управления базой машину встречал «хозяин базы» – подполковник Заухель.
– Guten Morgen, Freulein Lanz!  – Подполковник взял за протянутую руку штабсшарфюрера и помог ей выйти из автомобиля.
 Эльза кивнула подполковнику и передала чемодан с вещами пожилому полному ефрейтору – денщику подполковника.
– Фриц, отнеси чемодан фрейлен Ланц в её комнату, – приказал Заухель.
Фриц козырнул и, подхватив чемодан, отправился выполнять приказ подполковника.
Заухель пожал руку майору, отметившему про себя, что красивая сотрудница гестапо не сделала замечания подполковнику по поводу формы обращения к ней, и кивнул оберлейтенанту.
– Господа, пока отдыхайте, а после обеда, в четырнадцать ноль-ноль, прошу ко мне на совещание. Вас, фрейлен Ланц, тоже прошу ко мне в кабинет принимать дела. Ваш предшественник, лейтенант Крафт, страдал неаккуратностью и запустил все бумажные дела. У него вечно ничего нельзя было разыскать. Я отправил его в роту охраны, пусть расставляет караулы.
Офицеры управления питаются в офицерской столовой, размещённой в штабе на первом этаже. По вечерам у нас там что-то вроде кафе и кинозала. Пилоты и охрана питаются отдельно. Конечно, у нас не ресторан, но мне удалось разыскать хорошего повара. Надеюсь, Вам понравится его кулинарное мастерство.
– Благодарю Вас, герр Заухель, насколько я понимаю, до обеда ещё часа полтора. С дороги мне хотелось бы отдохнуть и разобрать вещи.
– Конечно же! Какие могут быть вопросы. Я тотчас провожу Вас в Вашу комнату.
Заухель пропустил Ланц чуть вперёд, объясняя ей по пути, что где находится, и тайком вдыхая запах её тонких духов. Не считая нескольких непривлекательных русских уборщиц, приходящих из села, Эльза Ланц была первой женщиной на базе, к тому же необыкновенно красивой. Штабсшарфюрер – чин невелик, но хорошо подогнанная к ладной фигуре черная форма была ей к лицу. Светло-русые волосы Ланц были убраны в тугой узел и едва прикрывались пилоткой, которую приходилось закреплять заколкой-невидимкой, чтобы не спадала.
– Роскошные волосы! Каковы, если их распустить! – размечтался Заухель, чувствуя, однако, в себе некоторую неуверенность, которая, как он надеялся, скоро пройдёт.
– Поди-ка, подступись к такой королеве!
Он знал из личного дела Ланц, которое, вопреки запрету, дал ему по-дружески посмотреть на минутку штурмбанфюрер Рудель, что Эльза замужем, а муж её гаупштурмфюрер  СД  находился в глубоком русском тылу. Родом она из Верхней Саксонии, сирота, мать её умерла несколько лет назад, с мужем прожила всего полгода. Другие сведения Заухеля не интересовали. Семья его была далеко, а жизнь «стремительно убегала». Кроме того, на войне с любовью гораздо проще. Кто знает, вдруг ему удастся завоевать сердце фрейлен Ланц, которую он сознательно избегал называть фрау Ланц. А по званию пусть её называют его подчинённые.
*
В двухэтажном доме, предназначенном для штаба, имелись шесть жилых комнат, одну из которых, переселив в соседний домик капитана Мосса, заведовавшего складским хозяйством, Заухель предоставил Ланц. Его комната размещалась рядом. И это обстоятельство так же обнадеживало Заухеля.
Эльза в душе подсмеивалась над терявшим голову подполковником, вспоминая слова свого шефа Руделя, который отправил её в командировку, приговаривая:
– Мужики без семьи – кобели, а на войне – так и вовсе кобелищи! Но за Вас, фрау Ланц, я абсолютно спокоен. Вы, как истинная арийка, сохраните верность мужу. Вы уже делом доказали свою преданность Германии, работая в моём аппарате. А на базе присмотритесь внимательнее, нет ли среди офицеров нелояльных нам людей? У меня есть непроверенная информация, что график вылета бомбардировщиков известен русским заранее и они имеют возможность лучше подготовится к отражению ночных налётов.
Помните, фрау Ланц, мы сотрудники СД и отвечаем за безопасность не только Рейха, но и всех территорий, где размещены наши войска и граждане, – наставлял свою сотрудницу Рудель.
– Возможно, об этом информируют партизан, имеющих рацию, местные жители? – предположила тогда Ланц.
– Возможно, хотя вылеты совершаются, как правило, ночью и понять, сколько машин поднялось в воздух и куда они летят, трудно. Но всё же присмотритесь, подышите свежим воздухом, а через три месяца, когда наступят холода, я Вас верну в город, как говорится – «на зимние квартиры».
К тому же Ваше присутствие на базе – хороший повод пару раз посетить мне самому хозяйство Заухеля. Знаете, Эльза, Люфтваффе полагают себя «белой костью» и не любят нас, скромных работяг из СД, заботящихся об их безопасности, – хитро прищурил рыжие глаза герр Рудель.
– К Вам, фрау Ланц, это, конечно же, не относится. Вы красивая женщина, и никто даже не заметит на Вас чёрного мундира, который, кстати, Вам очень идёт. Так что ждите в гости, – напутствовал свою подчинённую штурмбанфюрер Рудель.
Едва Эльза сняла форму, в которой было жарковато в этот солнечный летний день и переоделась в красивый шёлковый халатик, расписанный по японским мотивам, как в дверь постучались.
– Кто там? – спросила Эльза, будучи уверена, что это Заухель, которому не терпелось посмотреть, как устроилась его новая сотрудница.
– Это я, фрейлен Ланц, Эрвин, – послышались за дверью не слишком уверенные слова Заухеля.
– О! это Вы! – изобразила удивление Эльза.
– Подождите минутку, я ещё не переоделась с дороги. Так надоела форма, и особенно сапоги. Хочется отдохнуть от них хотя бы час, – извинительным тоном продолжила Эльза, обув стройные ноги в удобные домашние туфельки на каблучках. Осмотрев себя в зеркале, Ланц открыла дверь.
Заухель осторожно вошёл в комнату и окинул Эльзу взглядом.
– О! В таком виде Вы ещё прекрасней, фрейлен Ланц! Как устроились? Всё ли хорошо? Нет ли каких пожеланий? – рассеяно спросил подполковник, рассматривая Эльзу.
– Всё хорошо, герр Заухель, но я хотела бы умыться с дороги, а пользоваться общей с мужчинами умывальной комнатой, сами понимаете, мне не хотелось бы, – высказала свои пожелания Ланц.
– Конечно! – поспешно успокоил её Заухель.
– Через пять минут Фриц принесёт два ведра воды. Одно с холодной, другое с горячей водой, и… – Заузель на мгновение задумался.
– Могу предложить небольшую эмалированную ванночку. Сами понимаете, в полевых условиях не до комфорта.
– Спасибо, герр Заухель, пусть Фриц несёт всё что надо, да ещё не забудет взять ковшик.
– В неслужебной обстановке зовите меня просто Эрвин, – предложил подполковник.
– Право, удобно ли это? – засомневалась Эльза.
– Ведь я моложе Вас почти вдвое.
– Ваши двадцать два против моих тридцати девяти – это, Эльза, согласитесь, ещё не вдвое, – возразил Заухель, уверенности в котором прибывало с каждой новой минутой общения с очаровательной фрейлен Ланц.
– Хорошо, Эрвин, попробую, если Вам так будет угодно, – согласилась Эльза.
– Но где же Фриц с ванночкой?
– О! Простите, Эльза. Через сорок пять минут прошу на обед, а потом сразу же на совещание, – раскланялся до обеда Заухель, успев сделать Эльзе ещё пару комплиментов относительно красивого халатика и роскошных волос, которые приходилось убирать в тугой узел.
– Фриц! – позвал Заухель денщика, который и так был наготове, и сделал распоряжения.
– И ещё, Эльза, распоряжайтесь моим денщиком по мере необходимости. Он аккуратный и охотно вам что-либо постирает, разгладит или начистит сапоги.
– Спасибо, я подумаю, – ответила Эльза.
– А сапоги и в самом деле хорошо бы как следует начистить, – Ланц выставила их за дверь, в коридор. Красивые хромовые сапожки на каблучке чуть выше уставного ей пошил опытный сапожник по рекомендации герра Руделя, который относился к Эльзе словно к родной дочери, и гордился, что в его «конторе» служит такая красивая женщина. Рудель с сожалением отпустил её на три месяца под начало Заухеля, но сделать так ему неожиданно посоветовало начальство.

*
Наконец, Эльзу оставили в покое. Она закрыла дверь на шпингалет, наглухо завесила штору единственного окна своей двенадцатиметровой комнатки, в которой, помимо полутораместной кровати, платяного шкафа, стола и двух стульев, больше ничего не было, и смешав в ванночке воду, как смогла, помылась с дороги, сняв с тела усталость. Затем, накинув халатик, прилегла минут на пятнадцать отдохнуть на кровать с приятно пахнувшим свежим бельём.
– Ну что ж, герр Заухель, я принимаю Вашу игру. Но Вам придётся недолго ухаживать за «очаровательной фрейлен Ланц – женой героического немецкого разведчика, который кует победу в русском тылу!» – от таких мыслей Руса едва не рассмеялась.
Да, это была она – Елена Соколова или Руса, для тех, кто знал её родовое имя, за которой, по загадочным и вещим словам покойной бабы Ванды, «на Русь-Трою пришли данайцы-готы». А эта база, была словно флот-эскадра данайцев, и она сделает всё возможное, чтобы уничтожить её!
Как всё начиналось?
Первый счастливый «медовый год», а не месяц они прожили с Ярославом в военном городке под прекрасным городом Ленинградом . Ярослав принимал участие в войне с белофиннами, получил ещё один орден. Солнечный бог «Хорс», которому в глубокой тайне молилась Руса, сохранил своего «Сокола» и его самолёт. Руса тем временем не теряла времени даром, перечитала массу учебников и русских книг, сдав экстерном за десятилетку, повторно проделав тот путь в мир знаний, который уже проделала два-три года назад в Кранце, а потом в Мемеле. Параллельно училась на курсах медицинских сестёр и работала в госпитале. Все, кто окружал Елену Соколову, были просто влюблены в красавицу-комсомолку и необыкновенно способную, трудолюбивую женщину.
Никуда не исчезла и её любовь к авиации. Руса немедленно вступила в Комсомол , в Осоавиахим  и в местный аэроклуб, в котором проходили лётную подготовку те юноши и девушки, которые мечтали посвятить свою жизнь авиации. В последний предвоенный год её огромная кипучая Великая страна СССР развивалась самыми быстрыми в мире темпами, опережая даже Германский Рейх. Страна строила заводы и фабрики, ежечасно повышала свою обороноспособность. Каждый день, шестидневка , месяц были дороги, и для того, чтобы учить молодежь лётному делу, шефы-военные лётчики не жалели ни времени, ни горючего, ни самолётов, которые после замены на новые машины чинили и передавали в аэроклубы.
Через полгода Руса летала уже самостоятельно, удивляя окружавших феноменальными способностями во всех своих начинаниях.
– Ну и жена у тебя, товарищ Соколов! – удивлялись и по-доброму завидовали командиру эскадрильи истребителей «Як-1»  друзья и товарищи. Ярослав и сам это знал, помня, как в сентябре тридцать девятого она смело взялась за штурвал малыша «Пулавчака», и буквально спасла их обоих от неминуемой гибели.
А в середине августа сорокового года Соколову предоставили целое богатство – месячный отпуск!
Они очень этого ждали, заранее составляли маршрут большого путешествия по родной стране, которой и Ярослав ещё толком не видел. Что же говорить о Русе.
Они побывали в Москве, потом в Киеве и на Волге, в Саратове. После этого отдыхали десять дней на берегу Чёрного моря в Гаграх и Сочи, беззаботно купаясь и загорая. А к концу отпуска на несколько дней заглянули на Родину Ярослава, в Старую Руссу, куда спустя восемь месяцев он привёз Русу рожать в родительский дом.
Впервые в планы Русы вкралась маленькая неточность. Она не собиралась заводить детей в течение ближайших нескольких лет, но так не получилось. Видно, в отпуске было так славно и хорошо, что сама природа воспротивилась долгому ожиданию.
Куда же было вести беременную жену офицеру, как не в отчий дом, под присмотр отца с матерью?
В конце июля, когда немцы были недалеко от Старой Руссы, а ребёнку исполнился месяц, она отправилась в райком Комсомола с просьбой зачислить её в формируемый партизанский отряд. Но узнав, что жена капитана Соколова владеет немецким языком, её направили в Новгород, в обком Комсомола.
 Выслушав желание молодой женщины бороться с врагом, её направили в областное управление НКВД , где проверили знание немецкого языка при допросе военнопленных и предложили работать в немецком тылу в соседней области, где её никто не знал. В этот момент разведывательным отрядом НКВД была захвачена в плен женщина – штабсшарфюрер СС Эльза Ланц, следовавшая к месту дальнейшего прохождения службы в гестапо одного из районных центров на оккупированной врагом территории. При ней были все документы и направление.
 В течение нескольких дней, пока специалисты подчищали документы и меняли фото, Руса беседовала с пленной. Они были одного возраста и роста, так что форма Ланц подошла ей почти без переделки. Когда всё было готово, Старая Русса уже была взята врагом, и со дня на день наши войска могли сдать Новгород.
 Так надолго рассталась она с мужем в начале июня сорок первого года.

*
Эльза Ланц взглянула на часы. Через десять минут начнётся обед, и следовало собираться. Она сняла халатик и облачилась в форму штабсшарфюрера. Эта форма напоминала ей о гестапо. Помимо ведения документации, Ланц приходилось присутствовать при допросах схваченных партизан и подпольщиков в качестве переводчика. Когда другие методы не помогали и из арестованных патриотов начинали выбивать показания, Ланц уходила, чтобы не видеть крови и не слышать криков и стонов истязаемых. К её счастью, на этом настаивал Рудель, полагая, что женщине видеть такие допросы ни к чему. Бледная, ненавидящая своих «коллег», Эльза уходила домой. Она снимала комнату в двухэтажном доме напротив у пожилой русской женщины, которая была её связной. Через свою хозяйку Эльза передавала информацию о предателях, засылаемых в подполье, через неё сообщила и о своей командировке на авиабазу Люфтваффе…
Эльза ловко заплела расчёсанные волосы в косу и уложила в узел, надев поверх волос пилотку. Затем открыла дверь и обнаружила аккуратно стоявшие по стеночке сапожки, начищенные заботливым Фрицем до зеркального блеска. Взглянув ещё раз на себя в зеркало, Ланц чуть подушила волосы за ушками французскими духами, спустилась на первый этаж и вышла в коридор, в котором то и дело появлялись офицеры, с интересом рассматривали новую сотрудницу и исчезали за дверью большой комнаты, приспособленной под столовую.
Здесь она увидела Заухеля, спешившего ей навстречу.
– Как, отдохнули с дороги, фрейлен Ланц? – спросил подполковник.
– Спасибо, хорошо, – ответила Эльза, не высказав на лице никаких чувств.
– Тогда прошу в комнату номер один, в нашу столовую. Уже накрыто.
В просторной, со вкусом отделанной комнате, которую можно было назвать небольшим залом, были расставлены столики, накрытые чистыми скатертями. На каждом столике стояла вазочка с полевыми цветами, располагавшая к большему уюту.
– Персонал у нас исключительно мужской, не считая нескольких русских уборщиц, убирающих кабинеты, поэтому прошу строго не судить, – пояснил Заухель, приглашая Ланц за двухместный столик возле окна.
Столовая была уже наполовину заполнена, и два расторопных солдата, дежурные по кухне, разносили салаты и супы, которые очень поощрялись в части, где командовал подполковник Заухель.
Офицеры по очереди подходили и знакомились с новой сотрудницей, приехавшей сегодня из города.
Эльза внимательно выслушивала и запоминала фамилии и должности офицеров, с которыми предстояло работать. Офицеры делали ей комплименты, приглашая непременно посетить этот скромный зал вечером после ужина, когда здесь устраивают кафе с кинозалом. А сегодня ожидалась трофейная русская кинокомедия «Волга-Волга» – фильм с известной русской актрисой в главной роли , о которой хорошо отзывался фюрер. Много ещё чего наговорили красивой даме в гестаповском мундире, на который, как верно заметил штурмбанфюрер Рудель, никто не обращал внимания. Так что первый её выход в «местный свет» состоялся.
Во время обеда Ланц призналась офицерам, что неплохо владеет русским языком и готова переводить зрителям содержание фильма. ещё бы! Русе так хотелось ещё раз увидеть замечательный советский фильм с чудесной Любовью Орловой!
Сразу же после хорошего обеда, которому позавидовал бы и штурмбанфюрер Рудель – большой любитель поесть, офицеры управления базой и аэродромным хозяйством отправились на совещание, и Эльза с головой погрузилась в бумажные дела. Всюду разбросанные заявки, требования, накладные, распоряжения, приказы и прочие документы пришлось заново разбирать и раскладывать по папкам - таким уж разгильдяем был её предшественник лейтенант Крафт, который теперь разводит по ночам караулы.
Совещание длилось около двух часов, затем офицеры разошлись по делам, и в просторном кабинете Заухеля, расположенном на втором этаже, они остались вдвоём. Подполковник предложил выпить кофе и позвонил по телефону. Ланц согласилась, заметив, что обед ей понравился, но она старается избегать мяса, а поэтому хотела бы продолжить вегетарианскую диету с добавлением молочных и рыбных продуктов.
– Нет никаких проблем. Спуститесь на первый этаж и закажите у повара, его имя Макс, всё, что Вам будет угодно. Максу будет приятно угодить Вам, Эльза.
Позвонив в дверь, вошёл помощник по кухне – молоденький солдат в белом халате и, поставив на стол поднос с двумя чашечками ароматного кофе, удалился, не сказав ни слова.
– Настоящий, бразильский, из старых запасов, – с удовольствием отпив глоток, похвалил кофе Заухель.
Эльза последовала его примеру. Кофе и в самом деле был превосходный. Такой подавали вместе со свежими бисквитами в кондитерской на Невском проспекте, которую она обязательно посещала, будучи в Ленинграде.
– К сожалению, вынужден откланяться до ужина. Он у нас в восемнадцать тридцать. А пока спешу на совещание к лётчикам. Командующий объединённой группой бомбардировщиков, или как его здесь называют «за глаза» – «адмирал полуэскадры» , полковник Брюнер не начинает своих чуть ли не ежедневных совещаний без меня или моего заместителя. Такой педант. Но его можно понять. У него такое беспокойное хозяйство. Около восьмидесяти «Юнкерсов», группа истребителей «Мессершмитт» – около сорока машин и несколько устаревших штурмовиков  «Хеншель-129» ,  безнадёжно уступающих русским «Ил-2».
Наша задача – обеспечить их взлётными площадками, маскировкой, боеприпасами, горючим, запчастями и ещё много чем, узнаете, Эльза, когда изучите документацию. К тому же самих лётчиков необходимо накормить и поселить в комфортабельном общежитии. А на случай переброски на наш участок фронта дополнительных штурмовиков, следует иметь в полной готовности взлётно-посадочные полосы и для них.
Вы же, Эльза, оставайтесь в моём кабинете и на правах секретаря работайте столько, сколько считаете необходимым. Вот вам запасной ключ, а я извиняюсь и убегаю. До ужина!
Да, чуть не забыл! Вот что значит отправить в отпуск своего заместителя. Ко мне, то есть теперь к Вам, должен подойти офицер из истребительной группы, передать требование на боеприпасы и запчасти.
Примите его и проверьте, правильно ли составлены бумаги. Образцы и прошлые требования должны быть вот в той жёлтой папке.
– Я уже видела их и разложила по датам, – ответила Ланц.
– Вы молодец, Эльза! – похвалил Заухель и спешно покинул кабинет.
Эльза осталась одна, и в отсутствие подполковника принялась осматривать кабинет. Внимание её привлёк громоздкий сейф, в котором, несомненно, лежали секретные документы, а ключ и шифр от дополнительного кодового замка хранятся у Заухеля, когда он в штабе, либо в дежурной части, в опечатанной коробке. Получить ключ и шифр в дежурной части практически невозможно. Остается Заухель, и над тем, как заставить его открыть сейф, передать секретные документы ей и переправить их за линию фронта, следовало хорошенько подумать. Эту задачу было необходимо решить в течение недели, максимум двух.
Бомбардировщики, взлетавшие с базы каждую ночь, наносили советским войскам на переднем крае, предприятиям в тылу и жителям городов большой урон. Были попытки бомбить и расстреливать штурмовиками базу «вслепую», но эффект был минимальным, а наши самолёты гибли на подступах к базе от хорошо налаженной противовоздушной обороны, незнания схемы размещения зенитных батарей и самолётов, а так же их маскировки.
Можно было, конечно, обойти территорию базы не раз и попытаться составить план самой. Но из этого вряд ли что получится. Во-первых, времени на это уйдёт уйма, да и возникнут подозрения не только у охраны, но и у самого герра Заухеля, от которого не скроются праздные прогулки секретарши по территории базы, даже без карандаша и листа бумаги. Во-вторых, она совершенно не разбирается в деталях системы ПВО и не сможет составить правильного плана, а это чревато неудачей и большими потерями.
Большую часть земельно-строительных работ проводит команда, обслуживающая базу – это ведомство Заухеля. Следовательно, у него не может не быть плана. К тому же штаб базы лучше всего охраняется, и зенитчики, скорее всего, хранят и свои секретные документы в сейфе Заухеля.
Раздался звонок. Эльза вздрогнула.
– Это, наверное, офицер из истребительной группы, о котором предупреждал Заухель, – подумала она и открыла дверь.
В кабинет вошёл молодой офицер-лётчик в чине капитана с папкой для бумаг в руке.
– Вы фрейлен Ланц? – спросил капитан.
– Да. Зовите меня по званию.
– Я плохо разбираюсь в шкале званий и чинов, принятых в СС, – попытался было съязвить пилот. Но неожиданно лицо его побледнело. Он не мог оторвать глаз от Эльзы.
– Что Вы на меня так смотрите? Давайте лучше смотреть Ваши бумаги.
– Вы не узнаёте меня? – дрожащим голосом спросил офицер, закрывая за собой дверь.
Эльза внимательно посмотрела на капитана. Лицо его было ей знакомо, и она попыталась порыться в памяти, вспоминая, где и когда могла его видеть.
– Я узнал Вас сразу, – прервал её поиски офицер.
– Помните Кранц, аэроклуб. Я заходил туда к младшему брату, будучи в отпуске. Мы с Вами даже танцевали на одном из вечеров. У Вас тогда было интересное итальянское имя Росита. Говорили, что вы итальянка.
– Вы ошиблись, – сдерживая свои чувства, произнесла Ланц.
– Я не мог ошибиться. Не узнать первую красавицу Кранца просто невозможно!
О Вас рассказывали странные истории. Якобы, Вас похитил польский лётчик, приземлившийся возле Пиллкоппена! Этим делом занималась полиция, но ничего толком установить не удалось. Ваш муж был в далёкой командировке, а свекровь спустя некоторое время умерла…
– Жаль фрау Марту, – подумала Эльза, стараясь взять себя в руки и решить, как ей теперь быть?
– Так это Вы? – повторил свой вопрос офицер.
 
2.
Латыши-полицаи вернулись в облюбованный ими добротный дом на окраине города под вечер, после очередной карательной акции против жителей окрестных деревень. Было их двенадцать человек, нажравших красные сальные морды на грабежах и насилии, безнаказанно творимых над стариками, женщинами и детьми. Даже немцы презирали их, словно бродячих собак, подчас отгоняя от себя выстрелами.
 Вернулись они не с пустыми руками, пригнали подводу с награбленным барахлом, продуктами, самогоном. Прихватили с собой и двух молодых женщин покрепче, для плотских утех, связав несчастных по рукам и ногам.
Ещё солнце не зашло, а началось гульбище. Ревели латышские песни пьяные полицаи, орали от боли и горя несчастные русские бабы, лаяли четверо здоровенных псов из породы немецкой овчарки, служившие в той же зондеркоманде , что и их двуногие хозяева, храпели бывшие колхозные лошади, так и оставшиеся в подводах нераспряжёнными.
Ольга Милославовна тихо проливала слёзы, укачивая годовалого Богдана, названного так по желанию Русы, которая сама нарекла своего первенца, данного богом и мужем, и освятила дитя золотым символом Хора, с которым никогда не расставалась и никому не показывала, даже Ярославу.
Малыш не спал, но и не кричал, не плакал, словно всё понимал.
– Нашли на русскую землю изверги – три на девять народов, да сгинут все, побитые русскими соколами, – шептала плачущая бабушка, орошая внука горькими слезами. Мальчик тянул к ней ручонки, словно пытаясь утешить. Толком не напился вволю ребёночек материнского молока. Ушла мама – ещё не пришли немцы. Куда ушла – не сказала, но обязательно вернётся вместе с отцом, который ещё не видел своё чадо. Крики и стоны стали утихать только заполночь. И собаки, привязанные возле дома, угомонились, и лошади успокоились.
Раздался пьяный стук в дверь.
– Открывай, матка! – потребовал старший от латышей.
– Ночь уже. Чего вам надо? – испуганно спросила Ольга Милославовна.
– Забирай бл…й, матка. Кусачие стервы. Все рожи покусали, расцарапали!
Пришлось открыть дверь старого дома, стал грозиться полицай, что выбьет.
– Отведи их в баню, помой, чтобы к завтрашнему дню чистыми были, а сама уберёшься утром в доме. Да чтобы чисто было! – потребовал полицай, оставив на пороге двух истерзанных плачущих миловидных женщин, мужья которых сражались на фронтах, и, увидев такое, разорвали бы полицаев голыми руками, прежде всего оторвав у них всё, что пониже пупка.
 Оставив истерзанных заплаканных баб, полицай пошёл в новый загаженный дом к своим подельникам, которые уже храпели на все комнаты, заваленные награбленным добром.
– Идёмте, девоньки, страдалицы мои, в баню. Там вода ещё осталась, тёплая, на солнце нагрелась. Смоете грязь, да уйдёте домой.
– Куда мы уйдём! – заплакали-запричитали женщины.
– Уйдём без разрешения, совсем забьют эти гады! А у Ани ребёнок, у меня их двое, и мать ста-а-рая! – рыдала несчастная женщина.
– Видно, терпеть нам суждено, да совсем мочи нет! – Продолжали плакать, но уже тихо женщины. Поднялись и пошли, пошатываясь, за Ольгой Милославовной в баню, которую достроили перед войной покойный отец и муж Любы.
Ольга Милославовна быстро вернулась в дом, посмотреть – не проснулся ли ребёнок.
– Мама! – вдруг кто-то тихо окликнул её. А голос такой близкий знакомый!
– Света! – ахнула мать, зажимая ладонью рот, чтобы никто не услышал.
Светка бросилась в объятья матери, целуя её в лицо.
– Ой! да ты не одна? – заметила мать парня, вышедшего из тени на лунный свет.
– Это, мама, Сашка. Из одного мы с ним отряда. Ты его, наверное, не помнишь. Мы учились с ним в одной школе, только он на год старше. Вместе по рекомендации райкома Комсомола ушли в лес, где собирался отряд, Сашку в армию не взяли. Вначале по возрасту, а потом не успели – немцы пришли, – быстро, едва ли не скороговоркой представила Светка парня.
Ольга Милославовна внимательно оглядела парня. Был он на вид чуть постарше и повыше Светки. Одет в потёртую куртку. Бог знает, сколько не глаженые брюки были заправлены в видавшие виды сапоги. На давно не стриженой голове – кепка, а за спиной солдатский вещевой мешок и трофейный немецкий автомат. С амуниции мать перевела взгляд на решительное лицо парня, освещаемое лунным светом.
– Ой, и вправду, лицо его мне знакомое! – согласилась Ольга Милославовна.
– Зачем же Вы пришли, милые мои! Тут такие страшные дела. Дом полон полицаев. Все нерусские –  латыши, словно звери!
– Сейчас, мама, этого зверья кругом не перечесть. Неделю назад эшелон, шедший к осаждённому Ленинграду, подорвали. В плен взяли немало вражьих солдат. Ты представляешь, мама, там были венгры и финны, хорваты и итальянцы, много испанцев – все чёрные, как смоль, ехали из отпусков в свою «Голубую дивизию» . Мы им помогали бороться с фашистами, а они теперь к нам пришли воевать! – ненавистью блестели красивые глаза Светки, которой только осенью ещё исполнится семнадцать лет.
– И что же с ними сделали, с этими солдатами? – спросила мать.
– Кормить их нечем. Для отряда они обуза, а отпустить нельзя, к своим побегут. Вот и приказал командир всех расстрелять. И поделом! – подытожила Светка.
– Ой! Да что же я молчу, совсем забыла! – схватилась за голову взбудораженная Светка.
– Тебе, мама, весточка от Русы! Откуда, не знаю. Передал командир отряда, товарищ Сергеев. Вот, читай! – Светка протянула матери клочок бумаги, сложенный вчетверо.
Ольга Милославовна попыталась разглядеть, что на нём написано, да было так темно, что ничего не увидишь.
– Ладно, потом, – подумала она, зажав в руке драгоценное письмо.
– Слава богу, жива.
– Мама, мы пришли за тобой и за Богданчиком. Надо уходить. От города мало что осталось, а скоро будет новое наступление, и его опять будут бомбить. И наши, и немцы. Через город идут военные эшелоны. Быстро собирайся и бери ребёнка.
– Да куда же я пойду? От своего дома, от хозяйства! – растерялась мать.
– Какое хозяйство, мама! В доме полицаи, да и от хозяйства ничего не осталось! – не выдержала Светка.
– Тише, родная! – зашептала мать.
– Услышат собаки, учуют – залают.
– Не учуют. Ветер от них дует, в листве шумит, а мы ещё и за домом, – определил Саша. – Сколько собак?
– Четыре. Огромные, свирепые. Неделю назад паренька-инвалида закусали насмерть, – всхлипнув, ответила Ольга Милославовна.
– Как страшно кричал, несчастный. До сих пор в ушах его крик!
– Вы говорите, латыши? – спросил Саша.
– Латыши…
– А как их старшего зовут?
–  Озол, так его называют подельники. Почти что козёл! – ответила мать. – Ты к чему это, сынок?
– Те самые, Света, – кивнул в сторону дома Сашка.
– Что значит те самые? – не поняла мать.
– Они вчера в деревне убили бывшего председателя и его жену. Человеку шестьдесят лет. Болен, еле ходил. Не пощадили. И жену, за то, что пыталась заступиться, тоже убили. Гады!
– В глазах Сашки блеснул огонёк ненависти.
– Ольга Милославовна, есть ли у Вас керосин?
– Есть, литра полтора. Берегу на всякий случай, а пока живем без света. Зачем тебе керосин?
– Сколько их там, полицаев, мама? – спросила Светка.
– Двенадцать, со старшим. Храпят уже с час. Перепились, над женщинами измывались. Да вот и они сердешные идут.
Из темноты показались две несчастные деревенские женщины в ветхих ночных рубашках, которые им дала хозяйка. Увидев чужих, они испугались и присели в темноту.
– Не бойтесь девоньки, это дочка моя с товарищем.
Женщины поднялись и приблизились. После омовения холодной водой они чуть успокоились, хотя какое тут может быть успокоение. Боль душевная на долгие годы.
– Так зачем вам керосин? – всё ещё не понимая, спросила Ольга Милославовна.
– Сожжём этих гадов! – жёстко ответила ей Светка.
– Как! Вместе с домом? – тихо ахнула мать.
– С домом, мама. Всё равно сгорит от бомб, или полицаи сожгут, когда их погоним. Не горюй, после войны отстроим новый!
– А имущество?
– Какое теперь имущество, мама! Ты фотографии забрала?
– Забрала.
– А шкатулку, ту, из которой наряжали тогда к свадьбе Русу?
– Забрала вместе с сарафаном, в память о бабушке Ванде.
– Вот и хорошо! – обрадовалась Светка.
– Буду выходить замуж, надену, как Руса! – заблестели глаза девушки, а мать посмотрела  на Сашу, и он на мгновенье потупил взор.
– Сейчас же уходим! – решительно приказала Светка.
– Пусть женщины оденутся. Не забудь, мама, фотографии и шкатулку. Я понесу Богдана.
Мать и женщины поспешили в дом.
– Справишься? – спросила Светка Сашу.
– Идите огородами до реки, переправляйтесь на лодке. Меня не ждите. Вместе с дядей Васей уходите на лошадях, а я останусь, немного подожду. С пьяными справлюсь. Зажарю гадов! Только керосин давайте.

*
Ветер, ещё полчаса назад трепавший кроны деревьев, неожиданно стал стихать. Наступала лунная и тихая ночь. На востоке, где прошла линия фронта, доносились отдалённые артиллерийские выстрелы и разрывы снарядов. Но к ним привыкли. И под тишиной понимали отсутствие близких звуков, будь то пьяные песни полицаев, грохот от промчавшегося мотоцикла с немецким патрулем, автоматная стрельба или лай собак. Но ничего такого в этот ночной час не было, а только звенели-убаюкивали цикады, и едва слышно шелестели листьями кроны деревьев. Фронт в этих местах встал по Волхову в августе сорок первого и почти не сдвигался ни в ту, ни в другую сторону до января сорок четвёртого. На отдельных участках шли тяжёлые бои, в которых на стороне немцев участвовала элитная дивизия СС «Мёртвая Голова», понёсшая большие потери, чем оправдала своё название. По несколько раз из рук в руки переходили практически опустевшие прифронтовые древние русские города и села, ещё никогда не разрушавшиеся так, как в это вражеское нашествие .
Саша разлил полтора литра драгоценного керосина, сберегаемого для керосиновой лампы, в четыре полулитровые бутылки, найденные в доме, и примотал бечевкой к каждой бутылке по гранате, которые хранил в заплечном солдатском вещевом мешке, завернутыми в тряпицы, чтобы не гремели. Делал он своё дело не спеша и основательно. Теперь, если метнуть гранату в окно, то, помимо взрыва, так полыхнёт разлитый на мелкие брызги керосин, что разом охватит всё пламенем. Просохший за жаркие летние дни деревянный дом сгорит, как скирда соломы. А он постоит рядом минуту-другую, и если кто-то из полицаев очнётся и попытается выбраться из горящего дома, расстреляет из трофейного «Шмайсера» . Пистолет-пулемёт он добыл в бою. Такое оружие и у немцев встречалось не часто . Так что редко какой партизан мог похвалиться таким трофеем.
Часов у Сашки не было. Вернее, были, немецкие, но не ходили, а починить пока не получалось. Однако он и без часов угадывал время, прикидывая, успели ли добраться женщины до другого берега Порусьи, где в лесочке их ждал с тремя лошадьми дядя Вася. Сам же Сашка часов за пять одолеет двадцать пять километров пешком и вполне успеет к утренней раздаче каши.
Он вспомнил, как в лунном свете блестели глаза Светки, когда она сказала: «Буду выходить замуж, надену, как Руса…» Он помнил ту свадьбу. Бегал с мальчишками смотреть на жениха и невесту.
– Ох, и красивая была невеста у капитана Соколова – Светкиного брата! Только Светка не хуже, и сарафан будет сидеть на ней ладно! – Приятны были такие воспоминания и мысли.
Сашке Света очень нравилась, он был влюблён в неё, намекал, но прямо ей пока об этом не говорил, не решался.
– Вдруг откажет. Что тогда?
А вот Ольга Милославовна, похоже, догадалась и посмотрела на него как-то по-особому, словно желая знать – достойный ли Саша жених для её дочери?
В стороне реки, куда ушла Светка с матерью и приблудившиеся женщины из окрестной деревни, было тихо.
– Значит, порядок, – подумал Сашка.
Прошло не менее часа. Бомбы для метания были готовы, и пора было приступать к делу.
Они пробрались в дом Светки, чтобы увести в лес Ольгу Милославовну с малым внуком. Поползли слухи, что немцы и полицаи начинают хватать родственников офицеров Красной Армии и членов ВКПБ. Все в городе знали, что сын Соколовой лётчик и воюет. В любой день её могли арестовать, а ребёнок бы просто пропал.
– Пришли спасать мать, а тут полицаи, по которым давно верёвка плачет. Вот удача! Разом покарать двенадцать гадов, проливших столько слёз и крови! – Сашка был уверен, что всё выйдет, как задумано. Себя полагал опытным партизаном, на такие дела ходил, в боях участвовал, на личном счету у него было два немца-карателя и пока один полицай. Но сегодня он их уничтожит столько, что вряд ли когда ещё представится такой случай!
Положив бутылки, связанные с гранатами, в старую корзину, которая удачно подвернулась под руки, он снял с плеча автомат, и вышел на лунный свет. По всем расчётам было около двух часов ночи. Самое время для сна.
По мере приближения к новому дому Соколовых, где спали пьяные полицаи, не позаботившиеся выставить часового, залаяли собаки. Вначале недружно и негромко, но потом, видно, разом очнулись от собачьего сна и остервенело залаяли.
– Этак они разбудят полгорода! – подумал Сашка и ускорил шаг.
– Вот они – четыре зверя – остервенело лают и рычат в четыре зубастых оскала. Хорошо, что посажены на цепь.
– Горите, гады, синим пламенем! – с этими словами Сашка метнул свои бомбы в четыре окна, деловито вынимая их из корзины и выдергивая чеки из гранат. За звоном разбитых стёкол грохнули взрывы. В окна метнулось пламя, и дом запылал.
На два окна гранат не хватило, и Сашка встал против них, нацелив автомат. В одном из окон метнулась тень. Здоровенный мужик в одной рубахе выбил окно и пытался выбраться во двор. Сашка расстрелял его короткой очередью, а потом полоснул по обезумевшим собакам, добавив им к огню ещё и свинца.
На всё ушло пару минут. Сашка закинул за плечо автомат и побежал по огороду мимо перепуганных лошадей, сообразив на ходу, что сарай, где они были привязаны, далеко от дома, а значит, лошади не сгорят. Хотел было взять одну, да скакать верхом, но на улице затрещал мотоцикл немецкого патруля, послышались крики на чужом языке и несколько беспорядочных выстрелов.
Сашка пригнулся к земле и через малиновые кусты побежал к огороду, а далее лугом до реки. А из леса, росшего по левому берегу Порусьи, Ольга Милославовна, Светка и деревенские женщины наблюдали огромное зарево.
– Вот и сгорел отцов дом! – едва не рыдая, молвила мать.
– Сгорели подлые полицаи! – ликовала Светка, прижимая к себе спящего племянника.
– А-а-а! – заплакали, заголосили деревенские бабы, то ли радуясь страшной погибели насильников, то ли оплакивая своё бесчестье.
– Хватит плакать, бабы! – остановила их Ольга Милославовна. – Чисты вы перед людьми. Священный огонь истребил скверну! Возвращайтесь в свои дома и ничего не бойтесь.
 
3.
Вечером, после ужина, встреченная аплодисментами офицеров, разместившихся за переставленными столиками, Эльза Ланц вошла в импровизированное кафе с кинозалом в вечернем платье.
К некоторому разочарованию Заухеля, её сопровождал капитан-лётчик из группы истребителей, тот самый, что днём приносил в штаб требования на боеприпасы и запчасти.
– Знакомьтесь, господа. Мой старый товарищ, Зигфрид Вернер, которого я неожиданно встретила здесь, среди вас, и решила, надеясь на ваше радушие, пригласить на наш вечер.
На такое предложение элегантной и красивой Ланц, благоухавшей изысканными духами, Заухелю и его офицерам, которые старались не заводить дружеских отношений с лётчиками, пришлось согласиться. И расторопный ефрейтор – помощник дежурного по части принёс дополнительный стул.
– Представляете, герр Заухель, Зигфрид Вернер был моим лётным инструктором. До замужества я увлекалась авиацией и была активисткой аэроклуба! – расширенно представила начальнику своего «старого товарища» Эльза Ланц.
 
*
Всё, что произошло в этот день с капитаном Вернером, было столь стремительным, что он до сих пор не мог поверить, что, явившись в штаб капитаном Люфтваффе, выходил из него едва ли не завербованным советским агентом.
Напор Эльзы Ланц, в недалёком прошлом носившей фамилию Браухич, и совершенно непонятно, кем она была на самом деле, был ошеломляющим.
 Ланц в открытую призналась ему, что является русской разведчицей, внедрённой в районное гестапо, и откомандирована своим шефом в распоряжение подполковника Заухеля. Её цель – завладеть документами, которые помогут советской авиации уничтожить базу и самолёты, размещённые на аэродроме, и она сделает это во что бы то ни стало!
Вернер был растерян такой откровенностью и напором молодой женщины, о целеустремлённости которой ходили чуть ли не легенды ещё в довоенном Кранце.
– Зачем Вы мне раскрыли свои тайны? – спросил во время короткой паузы растерянный Вернер, не понимая, что ему делать. Вызвать караул и попытаться арестовать знакомую по Кранцу молодую необыкновенно красивую женщину в форме штабсшарфюрера СС или уйти, никому ничего не сказав.
– На что же Вы рассчитываете?
– На Вашу помощь, Зигфрид! Зовите меня просто, Эльзой.
– Хорошо. Пусть будет Эльза. А Вы уверены, Эльза, что я соглашусь, а не позову караул, или сам не сдам Вас дежурному по части?
– При такой попытке я застрелю Вас, герр Вернер! Поверьте, у меня не дрогнет рука. А своему шефу, штурмбанфюреру Руделю, объясню, что вы напали на меня и пытались изнасиловать. Мне поверят!
Небесно-голубые глаза Ланц излучали свет такой силы, что Вернеру было впору зажмуриться.
– Красота – страшная сила! – подумал он, сдаваясь, сломленный её волей.
– Я могла бы расстрелять Вас, Зигфрид, под предлогом защиты своей чести, – почувствовав его состояние, уже мягче сказала Ланц.
– Я могла бы обойтись без Вашей помощи, но подумала, что с Вами будет легче осуществить задуманное. Ведь Вы не фанатик и не член НСДАП . Германия не права, начав эту войну. Новые готы, пришедшие на Русь, как и пятнадцать веков назад, будут разбиты и уничтожены! Выполнив моё поручение, вы сохраните свою жизнь хотя бы для своей семьи.
Что Вам предстоит сделать, узнаете позже. А пока, друг мой, Зигфрид, – Ланц улыбнулась, и её недавно, строгое красивое лицо, достойное прекрасной Фреи  – лучшей из германских ведических богинь, ожило и осветилось вполне земной улыбкой.
– Мы прогуляемся с вами по территории базы. Вы покажете мне новые самолёты. Мы вспомним общих знакомых по Кранцу. Вы расскажете о своей семье, и мы вместе сочиним нашу «легенду». Вечером я приглашаю Вас в нашу столовую, которую переоборудуют в кафе с кинозалом. Там я познакомлю Вас с офицерами из ведомства подполковника Заухеля, имена и должности которых постаралась запомнить с первого раза – такая у меня хорошая память. А Вас я представлю им, как своего старого знакомого, нет, лучше товарища.
 
*
Первоначально Заухель предполагал разместиться за столиком вдвоём с Ланц, но ввиду неожиданного появления «старого товарища» Эльзы пришлось пригласить и его. В этот момент Заухель пытался сообразить, как лучше обратиться к авиационному начальству, чтобы оно чаще отправляло в полёты «нежелательного капитана».
Солдаты, исполнявшие роли официантов, обычно подавали во время киносеанса, как всегда начинавшегося с киножурнала хроники и новостей, кофе, печенье, коньяк в крохотных рюмках и сухое вино. Заухель не был большим любителем пива, и по вечерам этот «национальный напиток» не подавали.
Зато сегодня, по случаю первого вечера очаровательной фрейлен Ланц в кругу офицеров управления, подали шампанское из «особых запасов». А после просмотра бравурной хроники, в которой доблестные солдаты, матросы и лётчики фюрера одерживали победы на всех фронтах, морях и в небесах, показали трофейный русский фильм без перевода, который, временами приглушая звук, с удовольствием комментировала Ланц, старалась донести до немцев духовную и физическую красоту советских людей. И во многом ей это удалось. Офицеры с неменьшим удовольствием смотрели фильм с очаровательной блондинкой Орловой, ничуть не уступавшей капризной Марлен Дитрих, сбежавшей из Германии в Америку.
По окончании фильма, который имел огромный успех, исключительно благодаря присутствовавшей среди них Эльзы Ланц, и не в мундире, а в элегантном платье и в туфлях на высоком каблучке, собравшиеся офицеры, длительное время обделённые женским вниманием, наотрез отказались расходиться. Вечер завершился танцами под собранные со всей базы пластинки. И каждый из офицеров, посчитал за счастье потанцевать с очаровательной фрейлен Ланц хотя бы минуту.
В тот момент, когда Эльза и Зигфрид танцевали танго, послышался рёв моторов первых бомбардировщиков, поднявшихся в воздух.
– Вот так почти каждый день, исключая нелётную погоду, – заметил Вернер.
– Куда они летят? – спросила Руса, ощутив, как дрогнула рука Зигфрида, обнимавшая её за талию.
– Скорее всего, бомбить ключевые узлы Октябрьской железной дороги, по которой идут русские эшелоны с войсками и техникой. Сегодня первую группу бомбардировщиков сопровождает наша первая эскадрилья истребителей. А завтра лететь моя очередь. Итак, практически всегда, – «работа через ночь». Завтра, если мы и увидимся с Вами, Эльза, то только до обеда. После обеда мы готовимся к полёту и отдыхаем.
– А как часто русские самолёты бомбят базу? – спросила Руса.
– По-разному, последний раз налетали штурмовики с неделю назад. Один русский самолёт подбили зенитчики, и он упал в лес. У нас потерь не было. Основные потери несут бомбардировщики за линией фронта. Каждый раз теряем от одной до трёх машин. И если бы не истребительное прикрытие, то потери бы резко возросли. Но и нам достается. Я рассчитал, что примерно через десять-двенадцать боевых вылетов буду сбит – такова вероятность.
– Не смейте ввязываться в бой в течение ближайших вылетов. Вы мне нужны, Зигфрид! – решительно потребовала Руса. 
– Хорошо, что под музыку нас никто не слышит, но, к сожалению, пришло время проститься. Иначе Заухель просто вырвет меня из ваших объятий! – рассмеялась на прощание Руса.
– Если совершаете утреннюю пробежку, то встретимся завтра в семь утра на дорожке в берёзовой роще. А если Вы дадите мне несколько уроков верховой езды, то это будет замечательно!
– А Вам, Эльза, приходилось сидеть на лошади? – спросил Вернер.
– Только на верблюде, но это было давно, ещё в Африке, – улыбнулась Эльза, видя, что Вернер ей всё равно не поверил.
– Шутит очаровательная женщина, так просто добилась своего – заставила доброго и честного немецкого парня изменить присяге на верность фюреру и фатерлянду. Страшная сила женская красота! – подумал и повторил про себя Вернер.
– До свидания, Зигфрид! – попрощалась с ним Ланц.
– Спокойной ночи, Эльза!

4.
С тех пор как они расстались, прошло больше года. Ярослав проклинал себя за то, что отправил беременную жену к родителям. Даже когда началась война, он никак не мог предположить, что уже через полтора месяца немцы займут Старую Руссу. Вырваться домой хотя бы на несколько часов, вывезти жену и родившегося сына он никак не мог. Шли тяжёлые бои. Советская авиация в приграничных районах почти вся была уничтожена, а оставшиеся самолёты в самые напряжённые дни боёв под Ленинградом и Москвой поднимались в воздух помногу раз за сутки, днём и ночью. Вот и год спустя по-прежнему не хватало истребителей и хорошо подготовленных к ним пилотов. Почти все новые машины оправлялись прямо с заводов на юг, где в районе Сталинграда велись решающие сражения Второй мировой войны.
Молодые лётчики не из самых лучших училищ, направляемые на Волховский и Северо-западный фронты, часто не возвращались с первого боевого задания. Гибли сами и губили машины, не способные победить хвалёных немецких асов ввиду отсутствия боевого опыта. Бывало, что в считанные дни полки сокращались до эскадрилий, а эскадрильи до звеньев. Старшие офицеры летали простыми пилотами, и заменить их, пока в лётных училищах готовили молодёжь, было некем.
Ярослав имел хорошую лётную выучку, приобретённую в мирное время, небольшой, но ценный опыт скоротечной финской войны и не самых сильных противников в первых воздушных боях с немецкими пилотами, имевшими к тому же превосходившие наши «Яки», «Ишаки» и «Чайки» , «Ме-109» .
Им на смену шли новые цельнометаллические самолёты «ЛаГГ-1», «Ла-5», «Миг-3» , но большая часть их поступала на главные театры военных действий лета сорок второго года – на Дон, Волгу и на Кавказ.
Будучи майором и командиром эскадрильи, в которой осталось всего четыре самолёта, Соколов летал на «Як-1», мечтая воевать на новеньком «Як-3», который по слухам должен был поступать на вооружение со следующего года.
С «Мессершмиттами» он столкнулся впервые в чистом осеннем небе Виленского края, когда летал на разведку в глубокий польский тыл на маленьком беззащитном «Пулавчаке» и вернулся со своей судьбой – любимой женой Русой, похищенной им у германцев почти так же, как юный Парис похитил у данайцев Елену Прекрасную. Эту древнюю историю в ярких красках и прелестных фантазиях пересказала ему Руса в незабываемые ночи после необыкновенно красивой свадьбы в родном отчем доме, о которой ещё долго вспоминали жители соседних улиц, да и всего города…
За первые годы войны Ярослав сбил пять немецких самолётов, из них два истребителя, получив боевые награды и звание майора. За это же время он потерял один самолёт, сумев выбраться из горящей машины и приземлиться с парашютом на своей территории. Но везение не бывает постоянным, и во время сопровождения бомбардировщиков, бомбивших на территории Белоруссии железнодорожные узлы с эшелонами гитлеровцев, следовавших на Восточный фронт, его «Як-1» был подбит. Соколову удалось пролететь в горящей машине почти пятьдесят километров, но до линии фронта было ещё двести, а пламя уже подбиралось к кабине. Он передал по радио, что подбит, а затем прыгнул с парашютом над бескрайними белорусскими лесами. Так оказался майор Соколов в местах своей довоенной службы, недалеко от большой реки Западной Двины.
Парашют зацепился за кроны деревьев, и Ярославу понадобилось немало сил и времени, чтобы спуститься на сырую от августовской росы траву. Под конец пришлось прыгать с высоты не более трёх метров, а вот приземлился не совсем удачно, вывихнул ногу. Снять парашют он не мог, но лес был такой большой, что немцы вряд ли будут его искать.
Соколов проверил обойму в своём единственном оружии – пистолете «ТТ» , из которого два года назад начинал учить стрелять Русу, оказавшуюся необыкновенно способной к стрельбе, как, впрочем, и ко всему, за что бралась. Вот и тогда в неофициальном зачёте она неожиданно заняла первое место среди офицеров части!
Ярослав достал из планшета сложенную карту района и, развернув, определил место приземления. До своего довоенного аэродрома, где теперь базировались немецкие самолёты из авиации армии «Центр», перешедшей к обороне после разгрома под Москвой, было километров тридцать. Там с одним пистолетом Соколову нечего было делать. А вот до дома лесника Степаныча – старого доброго друга было километров пятнадцать-двадцать, если идти по прямой.
Между тем взошло солнце и стало заметно теплее. Ярослав снял кожаный шлем и расстегнул лётную куртку.
– Часов за шесть доберусь, – подумал он и, определив по компасу направление, пошёл через лес. Но вывихнутая нога тут же отозвалась острой болью в щиколотке.
– Этого ещё не хватало! – помянув чертей, выругался Ярослав. – Тут не шесть часов, а все двенадцать уйдёт с такой ногой!
Он достал из кармана куртки перочинный нож и, срезав пару молодых рябин, попытался соорудить себе что-то вроде костыля. Нормальный костыль не получился, не было ни гвоздей, ни ремешков, а потому выбрал ствол покривее, с толстым сучком. На кривулину можно было опереться, сунув её подмышку, а за сук держаться рукой. Соорудив себе такого «помощника», Ярослав взглянул на компас и заковылял по лесу.
Погода была солнечной и тихой, что несколько сгладило горечь от гибели самолёта, на котором его механик нарисовал четыре звезды, по числу сбитых им на погибшей машине немецких самолётов. Хотел механик нарисовать ещё одну, за сбитого немца на самолёте своего временно выбывшего из строя товарища по эскадрильи, но Соколов не разрешил.
– Ты бы ещё прибавил звезду за финский самолёт, голова садовая, – пристыдил тогда механика Ярослав.
А теперь было хоть не так обидно оттого, что подбили его с земли зенитным огнем.
 
5.
Завершалась первая неделя пребывания штабсшарфюрера Эльзы Ланц на территории базы. К ней привыкли, она стала «своей» в мужском коллективе управления. Все без исключения офицеры, вдыхая тайком аромат её тонких духов, были влюблены в очаровательную фрейлен Ланц. Самые влюблённые потянулись вслед за ней на утренние кроссы, поправляя при этом собственное здоровье. А несколько лошадей, которых содержали лётчики – любители верховой езды, с лёгкой руки очаровательной и энергичной Ланц разбирались из конюшни с раннего утра.
Что касается подполковника Заухеля, то он был буквально на «седьмом небе». Руса искусно втягивала потерявшего голову «милого Эрвина» в свои сети, подбираясь к заветным документам из сейфа. Она уже точно знала, что план противовоздушной обороны базы со схемами всех сооружений и размещением зенитных батарей с указанием секторов обстрела лежит в красной папке под грифом «Секретно». Она держала эту папку в руках в присутствии Заухеля, намечая день и час, когда завладеет ею. Но взять план без ведома подполковника, который часто заглядывал в него перед проведением совещаний с зенитчиками или лётчиками, Руса не могла.
– Допустим, я завладею на время ключом и узнаю код, – рассуждала она.
– Чтобы скопировать план и текстовые приложения к нему на многих листах, не имея необходимой фотоаппаратуры, необходимо время. От Заухеля этого не скрыть. И Руса выбрала другой, рискованный, но, по её мнению, верный путь. Русу охватил особый азарт борьбы, который и в дальнейшем не оставлял её в течение всей большой и замечательной жизни.
Она передает Зигфриду план-оригинал в день вылета. За линией фронта Вернер имитирует повреждение самолёта и прыгает с парашютом. Таким образом, план попадёт в руки советского командования. После его детального изучения пилотами штурмовиков и истребителей уничтожение авиабазы и самолётов, наносивших большой урон военным эшелонам, продвигавшимся по железным дорогам в районах Волховского и Северо-западного фронтов, становилось делом ближайшего времени.
Первоначально были опасения, что Вернер растеряется и сдаст её, но этого, к счастью, не произошло. Сила и убедительность её слов сделали своё дело. Встретив Зигфрида, вернувшегося из ночного полёта, через день после памятного разговора, на утренней пробежке по берёзовой роще, в конце которой был неплохой пруд, где она купалась, будоража своих воздыхателей красотой тела, обтянутого элегантным по тем временам, итальянским купальником, Руса облегчённо вздохнула:
– C ним всё в порядке. Он выполнит её поручение и сохранит свою жизнь, –  убедилась она.
– Побереги себя, Зигфрид! Не дай сбить в течение двух последующих вылетов, а ещё лучше – скажись больным.
– Этот номер, увы, не пройдёт, – покачал головой Вернер. – Пилотов катастрофически не хватает, и на задания летят даже простуженные и температурящие. Такова война.
 
*
Для романтических встреч с фрейлен Эльзой более всего подходило время перед ужином, когда на полтора – два часа жизнь на базе замирала.
Служба офицеров управления, находившихся в подчинении подполковника, отличавшегося довольно мягким характером, проходила гораздо спокойнее, чем у лётчиков, которые через день вылетали на боевые задания, где гибли или, в лучшем случае, попадали в плен, что в условиях войны нередко заканчивалось расстрелом. Из фатерлянда постоянно прилетало на своих самолётах новое, зачастую молодое и неопытное пополнение. Их с ходу кидали в бой, и число жертв росло.
Иное дело – штат офицеров и солдат, обслуживавших базу и аэродром. Службой своей они были очень довольны. От фронта хоть и недалеко, каких-то сто километров, но вполне безопасно. Русские самолёты налетали нечасто, и зенитчики успешно отражали «слепые атаки». От такой «сладкой жизни» многие отпустили животы и могли себе позволить послеобеденный отдых, тем более, что начальству теперь было не до них. По базе поползли слухи о романе красавицы Ланц с подполковником Заухелем, которому можно было только позавидовать.
Конечно, никто не знал, как это далеко у них зашло.
– Пусть тешится начальство, лишь бы «головы не летели». А наш удел – полюбоваться фрейлен Ланц со стороны да, может быть, потанцевать с ней вечером после просмотра всем осточертевшей хроники.
На плёнке «густо затушевывались» большие трудности и огромные, порой невосполнимые потери в гигантских сражениях на юге – в степях России, через которые, напрягая все силы Рейха, германские войска рвались к Волге и Каспийскому морю...
– Эрвин, Вы не поможете мне разобраться в этих запутанных накладных, – очаровательно улыбаясь подполковнику, попросила помощи Руса, разыгрывая очередную сцену взаимоотношений «дозревающей» секретарши и её начальника и покровителя.
– Разумеется, Лизхен!
Он склонился над Эльзой, сидевшей за столом и делавшей вид, что её и в самом деле интересуют какие-то цифры. Заухель вдыхал аромат её духов и волос. Незаметно обнял и поцеловал в щечку.
Ланц картинно отстранилась от него.
– Что вы себе позволяете, герр подполковник! Я замужняя женщина!
– Ах, Эльза! – уловив, что протест наигранный, принялся с ещё большим упорством обнимать её потерявший голову подполковник, решивший сегодня идти до конца, обязательно уломать Ланц и улечься с ней в постель.
В «потерянной» голове подполковника роились всякие планы. Он был уже готов расторгнуть брак с женой, бросить двух ребятишек и жениться на Эльзе, тем более, что муж её где-то в советском тылу и вряд ли сумеет сохранить там свою голову. НКВД у русских работало не хуже гестапо и всех немецких разведок вместе взятых.
– Для Вас я готов на всё! – Заухель выдохнул эту фразу, означавшую что-то вроде «прошения руки и сердца» в военно-фронтовых условиях.
– Неужели на всё? – кокетливо спросила «фальшивая» Эльза Ланц, убирая руки подполковника со своей груди. А другая, истинная женщина в ней – Руса ненавидела подполковника в этот миг, готовая вырвать из кобуры свой хорошо пристрелянный «Люгер» и уничтожить «отвратительного гота», каким ей казался в эти минуты Заухель, протягивавший грязные руки к «светлой славянке».
– Всё, что угодно, Лизхен! Я возьму отпуск, едва вернётся мой заместитель. Мы поедем в Италию, к морю. Эта поездка будет нашим свадебным путешествием!
– Не надо моря, герр Заухель! – резко взяла жёсткий тон Руса. Заухель окончательно превратился в тряпку, и теперь с ним можно было делать всё, что угодно.
– Любовная страсть не раз губила целые народы, древние страны и процветавшие города. Что же говорить о какой-то базе Люфтваффе, которая наносит столько бед её стране! – Промелькнуло в сознании Русы.
– Но чем же я могу одарить Вас, Лизхен! – не унимался Заухель.
– Откройте сейф и передайте мне красную папку! - жёстко потребовала Руса.
До подполковника, кажется, что-то стало доходить. Он отшатнулся от Ланц.
– Что Вы сказали? – застыл немой вопрос в его испуганных глазах.
– Красную папку и клятву, что об этом никто не узнает! – повторила Руса.
– Вы не та, за кого себя выдаете? – скорее ответил сам себе, чем спросил совершенно ошалевший от происходящего подполковник.
– Да, герр Заухель, – усмехнулась Руса.
– И я, и герр Рудель, шеф гестапо – русские агенты. Неужели Вам не ясно?
– Как? И Рудель! Не может быть! – затрясся от страха Заухель.
– Не кричите так громко, герр подполковник! - Призвала его к порядку Руса, вынимая из кобуры пистолет.
– Я отлично стреляю, герр Заухель. На соревнованиях в части, где служит мой муж, кстати, капитан-лётчик, я заняла, стреляя по мишеням из «ТТ», первое место! А «Люгер» – оружие более точное, да и калибр у него немного побольше.
– Открывайте сейф, или я Вас застрелю!

* *
Вечером, сопровождая перегруженные бомбами «Юнкерсы», летевшие в очередной рейд на советскую территорию, вылетел со своей эскадрильей капитан Вернер. Обратно не вернулся один «Юнкерс», сбитый над Бологое, и два «Мессершмитта», один из которых пилотировал Зигфрид. Такие потери были обычным делом, и никто ничего не заподозрил.
Всё утро следующего дня подполковник Заухель ходил бледный и осунувшийся, на обед не пришёл, сказавшись больным, и до конца дня не выходил из своей комнаты. Офицеры заметили такие перемены, случившиеся с начальником, и отнесли их к неудачам, постигшим шефа на «любовном фронте».
Эльза Ланц, напротив, выглядела неплохо. Отобедала и отужинала к кругу офицеров, чуть опечалилась невозвращением из боевого полёта своего приятеля Вернера, проявив надежду, что он жив и скоро вернётся.
Ещё утром Ланц ходила к лётчикам, и пилот «Мессершмитта», летевший в одном звене с Вернером, сообщил, ей, что сразу же за линией фронта, где их обстреляли русские зенитные пулемёты, практически неопасные на высоте свыше двух тысяч метров, с самолётом Зигфрида что-то произошло, хотя не было заметно ни огня, ни дыма. Очевидно, это была какая-то неполадка в моторе. Самолёт стал стремительно снижаться, даже падать, и от него отделилась точка, раскрывшаяся чуть позже куполом парашюта.
– Так что, фрейлен Ланц, Зигфриду пришлось прыгать, и если русские его не схватят, то вполне возможно, он сумеет перейти линию фронта и вернуться. По этому факту уже ведётся проверка, и механик, готовивший самолёт Вернера к полёту, отстранен от работы и взят под стражу, – закончил пилот свой грустный рассказ.
– Спасибо, Вы меня обнадежили, – поблагодарила Эльза пилота.
Вечер она провела в кафе за просмотром своего любимого американского фильма «Большой вальс». Танцы в этот вечер не состоялись. Эльза сослалась на усталость и призналась коллегам, что очень огорчена невозвращением самолёта Вернера. Однако, есть надежда, что он вернётся, поскольку пилоты, летевшие вместе с ним, видели его парашют. Попрощавшись с расстроенными офицерами, она отправилась спать. В это время над штабом с рёвом, набирая высоту, пролетела очередная группа бомбардировщиков в сопровождении эскадрильи истребителей, которые, отбомбившись, обычно возвращались после полуночи, между часом и двумя и, естественно, рёвом своих моторов будили даже самых тугих на ухо. Зато под утро сон у всех был особенно крепким, в том числе и у охраны. Именно утром, перед самым рассветом, Руса рекомендовала советскому авиакомандованию совершить массированный налёт на базу в своей пояснительной записке, переданной вместе с красной папкой капитану Вернеру, дав последнему хорошую характеристику. В записке она пояснила, почему отказалась от передачи документов через одну из женщин, связанную с партизанами и работавшую на базе уборщицей.
Этот канал передачи информации не был столь оперативным, и документы, которых могли хватиться, попали бы в руки советского командования, в лучшем случае, через несколько дней. Да и пересечь линию фронта по воздуху гораздо безопаснее, чем по земле.
У Русы было совершенно ясное предчувствие, что массированный налёт на базу, после которого она надолго перестанет беспокоить советское командование, состоится на рассвете следующего дня.
Руса взглянула на часы. Было около полуночи. Она позвонила в комнату Заухеля.
– Слушаю, – ответил он, совершенно упавшим голосом.
– Герр Заухель. Не забывайте о нашем разговоре, и тогда с Вами ничего не случиться. Прощайте. –  Руса повесила трубку и с отвращением сбросила с себя ненавистный эсэсовский мундир, переодевшись в спортивный костюм, в котором обычно выходила на утренний кросс, а затем объезжала территорию базы на вороном трёхлетнем жеребце, которого ей седлал молоденький солдатик, присматривавший за лошадьми.
– Хорошо, если он успеет оседлать «Галчонка», – подумала Руса, шутливо прозвавшая так жеребца, которого ей любезно предоставили для выездки лётчики. За эти дни Руса успела привязаться к коню и приносила ему по утрам несколько кусочков сахара полакомиться. Верхом было значительно легче покинуть территорию базы, когда начнётся налёт, скрыться в лесу и попытаться разыскать партизан. По завершению операции Русе предложили на выбор – вернуться в город под начало Руделя или уйти в лес к партизанам. У неё было предчувствие, что дотошный Рудель в конце концов «раскопает» причины разгрома базы, а потому она выбирала последнее. К тому же Руса больше года не видела ребёнка, которого оставила в месячном возрасте на руках у свекрови. Через свою связную, квартирную хозяйку, Руса передала записку Ольге Милославовне и просьбу командиру партизанского отряда, воевавшего в районе Старой Руссы, вывести свекровь и ребёнка из города.
Итак, следовало уходить с базы.
Днём она нагнала страха на совершенно сломленного Заухеля, назвав своего шефа штурмбанфюрера Руделя агентом НКВД. Поверил он или нет, уже неважно. Главное, что морально сломленный Заухель не поднял шума.
– Трус! – презрительно назвала его в душе Руса, совершенно не представляя, что бы ей пришлось делать, если бы Заухель позвонил Руделю. Пришлось бы стрелять, а там как получится…
Но, к счастью, всё получилось как нельзя лучше.
– Как я его околдовала! – улыбнулась Руса своей победе. Недаром она просила на закате помощи у Хора, алый диск которого медленно уплывал за горизонт – туда, откуда приходили и устилали русскую землю своими поверженными телами новые готы.
Руса прилегла поверх одеяла на неразобранную кровать и, прислушиваясь к звукам и шорохам, доносившимся из коридора и с улицы, предалась воспоминаниям.

*
С мужем Руса не виделась больше года. В самом начале июня сорок первого года, последнего мирного месяца, он получил краткосрочный отпуск, всего двое суток, чтобы проводить беременную на последнем месяце жену к родителям. Переночевав в родительском доме, на следующее утро уехал в часть, едва укладываясь в отпущенное время.
Свёкр со свекровью с радостью приняли сноху, выделили ей самую уютную комнату, переселив Светку в горницу. Три недели пролетели в тревожном и счастливом ожидании огромного события, в результате которого на свет появится её первенец. Руса знала, что у неё будет мальчик, и теперь вместе с заботливой свекровью Ольгой Милославовной подбирала ему имя. Сошлись на редком в наше время славянском имени Богдан – «Богом данный».
Богдан родился в день, когда началась война…
За приоткрытым окном послышался нарастающий рёв моторов. Отбомбившаяся воздушная эскадра пикирующих бомбардировщиков «Юнкерс», сократившаяся на два самолёта, возвращалась на базу. Руса взглянула на часы.
– Без пяти два. Сегодня они немного задержались, – подумала Руса.
До рассвета оставалось ровно четыре часа. Сегодня солнце взойдёт в пять пятьдесят пять утра, следовательно, в это время следует ждать штурмовиков и сопровождающих их истребителей. Не зажигая свет, Руса достала чемодан и вынула из него чёрную кожаную дамскую сумочку с ремешком для ношения через плечо, купленную ещё в Кранце, в которой хранила свои сакральные реликвии, унаследованные от деда, и положила её рядом с пистолетом, вынутым из кобуры, чтобы был под рукой.
Руса вновь прилегла и ушла в воспоминания.
Стояла тишина, звенели крупные августовские цикады, никак не хотевшие засыпать, несмотря на то, что выпала роса и стало прохладно. В полудреме ей виделся дом на лесной поляне, куда без малого три года назад приземлился маленький смешной и курносый польский самолётик, из тесной кабины которого вышли Ярослав и она. Это был дом доброго старика Степаныча, у которого она прожила несколько дней, где стала женой русского сокола, прилетевшего за ней с той стороны, откуда восходит солнце.
Внезапно что-то кольнуло в сердце, Руса вздрогнула, очнулась. Она поняла, что Ярослав сейчас там. И едва эта мысль-догадка пронзила её сознание, послышался гул далёких моторов. Руса выглянула в окно, было тихо и довольно светло. Над изломанным лесом горизонтом алела утренняя заря.
Гул приближался. Возле штаба послышались беспорядочные крики, забегали солдаты и офицеры. Дежурные лётчики-истребители спешно выводили свои машины на взлётные полосы. Очевидно, аэродромные службы и дежурного по штабу предупредили о появлении русских самолётов с пунктов дальнего наблюдения за воздухом, но было уже поздно.
В дверь постучали.
– Кто там? – спросила Руса.
– Фрау, Ланц! – послышался неуверенный хрипловатый голос Заухеля. – Поспешите в бомбоубежище!
– Иду! Я догоню Вас, Эрвин! – ответила Руса и, услышав убегавшие шаги подполковника, выглянула из комнаты. На втором этаже уже никого не было. Руса положила «Люгер» и запасную обойму в сумочку и, перекинув её через плечо, спустилась на первый этаж.
– Фрейлен  Ланц! – увидев её, закричал дежурный офицер.
– Бегите в бомбоубежище! Все уже там!
Не ответив, Руса выбежала на улицу. Застучали «Эрликоны» проснувшихся батарей, в воздух успели подняться лишь два «Мессершмитта», но на них тотчас налетели полные звенья русских истребителей, чуть опередивших штурмовики. «Мессершмитты» попадали один за другим, так и не сумев набрать высоту и скорость. Покончив с немецкими истребителями в воздухе, «Яки» принялись летать над базой, расстреливая из пулемётов застигнутые врасплох расчёты батарей и охотясь над лётным полем за фигурками бегущих людей.
В это время две шестёрки пикирующих штурмовиков, детально знакомые с планом противовоздушной обороны базы, заходили сразу с двух сторон и, будучи недосягаемыми для зениток, нанесли по батареям удары «эресами» , в несколько мгновений подавив их. Затем «Илы» развернулись и, сохраняя строй, принялись расстреливать из пушек и «эресов» застывшие на земле немецкие бомбардировщики. Израсходовав ракеты и снаряды, «Илы» сбросили подвешенные бомбы на зарытые в землю склады с боеприпасами и цистерны с бензином, которые стояли на железнодорожной ветке, а затем и на все значимые сооружения базы. Из берёзовой рощи Руса видела объятое пламенем двухэтажное деревянное здание штаба, которое никто не пытался тушить.
– Ну что ж, теперь герр Заухель будет спокоен. Вместе со штабом сгорели все документы, и «сгорела» красная папка с грифом «Секретно», – подумала Руса и побежала в сторону леса, где взрывами была разорвана колючая проволока ограды и горели цистерны с бензином. Несколько пуль пролетели над её головой. Руса продолжала бежать, укрываясь под кронами деревьев. В этом момент раздался сильнейший взрыв, и взрывная волна, ломая берёзы, словно спички, бросила Русу на землю.
– Взорвался склад авиабомб! – догадалась Руса.
– Молодцы лётчики! – Она медленно поднялась, стряхнула с себя сорванные с деревьев ветки и листья. В голове гудело, уши заложило, из ободранной щеки сочилась кровь. Руса вытерла её ладонью.
– Вот и первое ранение, неизбежное на войне, – подумала она, вспомнив солнечный сентябрьский день тридцать девятого года, второй раз круто изменивший её жизнь, и залитое кровью лицо русского лётчика, приземлившегося в польском самолёте на немецкую землю.
– Ничего, всё в порядке, – успокоила себя Руса и огляделась. На земле лежали сломанные деревья, но большая часть рощи, оставшаяся без веток и листьев, всё-таки устояла, и за поредевшими деревьями к небу поднимался чёрный столб дыма.
Вот и очередная удача! По роще метался, раздувая ноздри, напуганный взрывами «Галчонок». Увидев Русу, конь пронзительно заржал и подбежал к ней в поисках защиты.
– Успокойся, милый! Успокойся «Галчонок»! – Руса вскочила в седло и, обхватив руками дрожащую шею коня, словно стремительная и прекрасная амазонка, поскакала через разорванную колючую проволоку в лес. В красивом галопе конь перепрыгнул через труп молоденького немецкого солдата, сражённого пулемётной очередью с истребителя. Бедняга едва успел снарядить коня к выездке, как налетели самолёты…
Руса оглянулась, строения базы, железнодорожные цистерны, машины-бензозаправщики и десятки «Юнкерсов» на лётном поле горели, застилая лес чёрным дымом, а русские штурмовики и истребители так же стремительно, как и появились, уходили на восток.