Ребенок бунтарей

(Глава из романа «Взорванная судьба» - первой книги фантастической трилогии «Последний прыжок»)

Старая передача о рекордах всесборовца Вьенола привлекла к себе внимание не только мыслителя Концифика, но и миллионы прочих рядовых телезрителей.
Во всяком случае имелся на Сетелене еще один такой человек, которому имя рекордсмена говорило больше чем другим.
Был на планете тот, кто связывал с ним иное:
 — А не только общеизвестное — рекорды, награды, почет, славу.
Как из рога изобилия сыпавшиеся на увенчанного лаврами чемпиона.
Причем, популярность этого неожиданного зрителя:
— Мало чем уступала славе спортивного кумира.
Ведь Садив, как звали человека, о котором идет речь, был не простым смертным, а известным всей Сетелене отважным воином — Кавалером Заслуги.
...Когда в телевизоре промелькнули последние кадры старой передачи — межпланетные арбитры вручают Бьенолу почетный Кубок за очередную победу, Садив, сидевший совсем близко перед экраном, протянул руку к кнопке выключателя.
Едва раздался щелчок, погасивший изображение, на его суровом, словно вырубленном из угловатого куска гранита лице, промелькнула довольная усмешка:
— Молодец, пацан! Побеждай, да помни, кто тебе жизнь подарил.
При этих словах он сам себя словно оценил по-новому:
 — Может быть на старость лет ты мне еще благодарность вынесешь. Скрасишь жалкое существование. Я же напомнить о себе не забуду.
...Самой судьбе было угодно сделать так, чтобы их короткая встреча в конце концов вывела одного в чемпионы и рекордсмены, а другого произвела в Кавалеры Заслуги —  сделала обладателем высшей военной награды Сетелены.
Но не очень-то рад Садив своим воспоминаниям о той незабываемой, хотя и короткой встрече.
Заметил ветеран у телевизора:
— Даже, как-то портится настроение, когда мысли о прошлом вдруг приходят к нему в голову.
Уж больно много крови стоит за всем произошедшим тогда с обоими.
Но как ни горька память, да разве уйдешь от нее?
Вот и теперь она нахлынула, сжала сердце после просмотра Садивом старой телепередачи...
...Сигнал тревоги истошными воплями сирен будит казарму.
И проходит еще только минута, как его заглушает топот сотен кованных сапог, раздающийся по бетонному полу и стальным лестницам.
Затем в общую какофонию военных приготовлений включаются иные звуки - лязг оружия, крики команд.
Свое подразделение бойцов-лученосцев капрал Садив вывел на строевой плац в числе первых.
Сказались дисциплина, отменная выучка, долгие часы, дни, недели — тренировок, учебных занятий.
— И. вот он, этот пот учебы, выходит, не прошел, даром, — доволен капрал. — Показал кто из командиров части чего стоит.
И это время не потеряно.
Пока одни еще только выскакивают на ночной плац — широкую площадь перед мрачными зданиями казарм, кое-кто уже успел отличиться на этой территории, сейчас залитой ярким светом десятков прожекторов.
Вот и Садив уже доложил начальству:
— О полной готовности всех своих людей выполнить любой приказ, какой только ему поручат.
— Умрем за Ламара! — вместе с другими с пафосом выкрикнул счастливый Садив.
Отбарабанив, положенный по ритуалу ответ подчиненных на благодарность старшего по званию.
— Да, такие бравые ребята, действительно, не подведут, — видя похвалу в глазах начальства, Садив остается довольным этим — еще одним, которым уже по счету, осмотром внешнего вида своих подчиненных.
Любо-дорого посмотреть на десятки здоровяков, одетых в камуфлированные комбинезоны и стальные шлемы с высоким защитным гребнем.
Бравый вид дополняют подсумки с гранатами и запасными зарядами к лучеметам.
 — Действительно, грозная сила стоит, — сияют бойцы. — Все как на подбор!
Один к одному замерли.
Каждый крепко прижимая руками к бронещитку груди свое грозное личное оружие— лучеметы:
 — Дай сигнал, не остановит таких ни огонь, ни вода, ни шквальный обстрел непрятельских батарей!
Командир их особого корпуса лученосцев — советник Берлуг, прохаживаясь вдоль строя, между тем не торопится с объявлением приказа.
Сначала выждал, когда встанут в каре— шеренгами по всем четырем сторонам плаца бойцы его корпуса.
И только потом поднес ко рту мегафон:
— Воины владетеля Ламара! Пробил наш час! Пора выступить на борьбу с врагами нации, подлыми мятежниками.
Едва звучит последнее слово, жестяным тембром рвущее слух, как тысячи глоток выдыхают вопль восторга, боевой клич корпуса:
— Жизнь за Ламара! Умрем за Ламара!
— Тогда по местам! — отдает команду Берлуг.
Посадка в мощные грузовики происходит столь же четко, как и вывод корпуса из казармы.
Но без задержки, к сожалению, необошлось.
Занявшие свои места экипажи тяжелых боевых машин, пока находились в полном неведении о предстоящих планах командования.
И, какое-то время еще ждали, затянувшегося вне всякой меры, возвращения своих командиров.
— Кто мятежники? Сколько их? Где произошел бунт?
Гадали про себя все без исключения — от водителеи, наводчиков башенных орудии, до десантных подразделений пехотинцев.
Покорносидевших внутри машин под защитой брони.
В тот момент на все эти вопросы пояснения старшим групп давал лично советник Берлуг, собрав офицеров в штабном помещении:
— Восстали глубинные рудники.
Он вовсе не драматизировал ситуацию.
Но был предельно объективен в оценке сложившегося там положения.
Как и полагается военному столь высокого ранга, да еще с таким богатым боевым опытом, как у него.
— Мятежники перебили охрану, сейчас громят оборудование, вооружаются чем могут, — продолжает Берлуг. — Наша задача — навести порядок!
Сразу за этим поступили инструкции:
— Подавить мятеж без жалости и по закону покарать виновных.
— Заряды лучеметов не жалеть, — уяснили командиры подразделений. — Главное —никто не должен уйти от наказания.
Жесткие решительные фразы лишь усиливают значимость отданного приказа.
Теперь всем стало ясным как день:
—Вот он враг — мятежники. И все они должны умереть.
После затянувшегося инструктажа длинная колонна броневых машин оживает.
Поводя по сторонам жерлами пушек наконец-то техника выходит с территории казарм военного городка.
Ревут моторы, мечутся по пустому в этот ночной час шоссе яркие лучи фар.
Хотя путь, где пройдут мощные гусеницы боевых машин— главной опоры власти владетеля Ламара, и так освещен придорожными светильниками.
С рассветом отборная часть лученосцев прибыла на место. Лагерем стали перед серым массивным сооружением над входом в штольни глубинного рудника.
...Бетонные стены корпусов рудника и высокие терриконы выработанной породы опоясывала надежнейшая защитная стена.
Выстроенная на случай возможного отпора проникновению туда чужаков или бегству с запретной территории любого смертного.
Для острастки горячим головам, вся изгородь опутана поверху колючей проволокой с пропущенным по ней электрическим током.
Сила же его и мощь, — от того особенно осознает Садив. — Что в утренних рассветных сумерках голубым огнем светились даже фарфоровые ролики изоляторов.
Кажется прибывшим, и без них:
— Мышь не найдет щель, не проскочит через столь солидное и продуманное до мелочей ограждение.
Но сейчас вокруг отрыты в полный профиль еще и окопы.
Пока, правда, в них засели наряды внешней охраны, вооруженные, правда, не столь мощно, как бойцы советника Берлуга - лишь винтовками.
Оно и понятно приехавшей подмоге:
 — Современные лучеметы выдавались далеко не всем, а только только самым надежным,  — карательным частям.
Вроде тех, где служит Садив.
Поэтому дополнительные силы из столицы оборонявшиеся встретили восторженными возгласами.
Ситуация, судя по докладу начальника частей охраны, к моменту появления присланных Ламаром боевых частей, прояснилась пока лишь отчасти.
— Точно известно, что против правительства поднялись глубинные рудокопы, — доложили проштрафившиеся охранники. — При этом они уничтожили внутренние вооруженные посты, разгромили жилища служащих рудника.
Однако, главное оставалось до сих пор не ясным:
 — Готовятся ли бунтари выйти наружу или предпочитают обороняться в бесчисленных лабиринтах шахтных выработок?
Это-то и предстояло узнать самим лученосцам, прежде чем начать, порученную им, карательную акцию.
 — Как это доподлинно узнать, исключительно ваше дело, советник Берлуг, — доложил старший над внешней охраной.
Заодно передавая и полное командование, и всю ответственность за общий исход вновь прибывшему высокому воинскому начальнику.
...Таких рудников, каким является ныне взбунтовавшийся, на Сетелене существует немало.
Именно они и составляют основу могущества Верховного Владетеля Ламара:
 — Ведь как-никак, дают львиную долю поступлений в государственную казну!
Бывшую одновременно и его собственной.
В основном, валюта поступала за счет продажи соседней Террате урана и прочих полезных редкопопадавшихся ископаемых, добываемых в недрах Сетелены.
Причем это природные рессурсы шло на нужды тамошнего Вершителя Велегоро в неограниченных количествах.
 — Только вот зачем? — долго оставалось загадкой всем на Сетелене.
В том числе и Ламару.
Тайной до самого последнего дня.
Но как ни высока все же цена продаваемой руды, еще выше могла бы стоить ее добыча в глубинных шахтах.
Достичь полной нерентабельности, если бы не ...рабы.
Тысячи жалких существ копошились в душной преисподне ада, где люди постоянно находились в условиях жесткого радиационного облучения.
Многократно подорожала бы добыча и в том случае, если платить рудокопам как следует, и к тому же обеспечивая им соответствующую защиту. А то и менять время от времени свежие вахты шахтеров.
Однако, подобные мероприятия совсем не заботили Ламара:
— Сетелян и так слишком много, тогда как средств у нас наоборот — мало!
Вот и решил он:
— Пусть рабы заботятся о себе сами.
Тем более, что имелась, по его мнению и приемлимая альтернатива:
— Не захотят опускаться в забои добровольно — заставим.
Эти его слова не разошлись с делом.
Так и превратились глубинные рудники в каторгу, а его рабочие — в жертвы казны Ламара:
 — В живых мертвецов.
Стопроцентно обреченных на лучевые болезни, и, в конце концов, на смерть.
...Садив, разглядывая в бинокль место предстоящего боя, вспомнил и то, что не всем уж так тяжко было в подземных выработках:
 — Лишь служащим рудников, обладателям начальственных постов было там все же полегче, чем остальным.
Да и никто не скрывал, что только на них имелись в достатке защитные костюмы, респираторы.
И даже — благоустроенные квартиры на тысячеметровой глубине особых — жилых горизонтов.
Каждую из которых надежно защищали толстые свинцовые экраны от ионизирующих излучений.
Кроме того, любое такое жилье избранных получало мощную систему принудительной вентиляции.
Не говоря уже о том, что само начальство, инженеры, техники без ограничений снабжаются высококалорийными продуктами и своих детей учат в наилучших престижнейших школах на поверхности Сетелены.
О потомстве же простых шахтеров и речи не шло.
Более того:
 — Ееукоснительно соблюдался секретный приказ Верховного Вершителя Ламара о сплошной стерилизации глубинных рабочих.
У тех же, кому удавалось ее каким-либо образом избежать, дети умертвлялись сразу по рождению.
И все это, якобы, из самых, что ни есть, гуманных соображений:
 — Ради избежания появления мутантов.
Главное — цель стоит благая.
 — Тогда как за ее достижение можно и пострадать, — так считает Ламар.
Такова и государственная политика Сетелены.
Страшная участь рудокопов хорошо известна Садиву:
 — Бывали случаи подобные сегодняшнему мятежу.
Успел наглядеться прежде, когда доводилось выполнять нечто подобное.
И еще от того, что видит он рудник воочию далеко не впервые:
— Наслышан о порядках, царящих на глубине.
Уж очень много ходит об этом разговоров. Они-то и дополняли то, что уже хорошо знает капрал отборных лученосцев.
Не раз уже участвовал он в подавлении подобных вот этому мятежей.
И хотя, как и все лученосцы, полностью разделяет политику своего правителя Великого Ламара, все же никак не может понять:
— Тупости рудокопов!
Безропотно верящих в один и тот же страшный диагноз медиков, когда им выносят труп очередного младенца:
— Ребенок родился мертвым.
 — Я бы вот им показал, убей они моего сына! — вспыхнул было Садив.
Но тут же отогнал от себя саму, столь кощунственную, мысль:
— О возможности оказаться в среде обреченных.
К тому же стало не до размышлений на отвлеченные темы о жизни на планете и собственном благополучии:
— Пора было приниматься за дело.
...Сигнал о начале штурма мятежного рудника поступил сразу после того, как советник Берлуг собрал исчерпывающие данные о восставших.
Сделать это оказалось делом не очень-то хитрым. Ведь тайные телевизионные камеры, микрофоны подслушивающей сети пронизывали все и вся:
— Как в забоях, так и в казармах рабочих.
Кроме того и в жилых помещениях администрации рудника нельзя было скрыться от всевидящего ока и всеслышащих ушей.
Причем, вся эта мудреная аппаратура имела и свою автономную систему питания. Потому могла служить при любых ситуациях.
Нужно было только использовать соответствующие программы, чтобы получить доступ к кабельным линиям.
Вот почему, подключившись, уже через несколько часов Берлуг имел точную карту возможных очагов сопротивления.
Знал он даже имена вожаков.
Потому был озабочен лишь одним:
 — Какую бы лютую казнь придумать для зачинщиков мятежа?!
...Первыми на штурм пошли тяжеловооруженные лученосцы.
Их бронированные латы, от которых как горох, без вреда для самих солдат, отскакивали пули восставших, позволяли наступавшим не бояться рудокопов.
Каратели сомкнутым строем вплотную подошли к забаррикадированным воротам, и когда раздалась команда:
«Пли!»
Ииз стволов их смертоносного оружия безжалостно вырывались разящие струи раскаленной плазмы.
Даже легкое касание этого огня выжигало все и вся на своем пути.
Идя следом со своими разгоряченными боем, подчиненными, Садив выполнял совсем уж прозаическую задачу:
— Добивал раненых и изувеченных.
Не оставлял в живых никого из тех, кто остались лежать на поле боя после прохода первых рядов атакующих
Все они нисколько не должны были бояться, что найдутся свидетели такой работы:
— Потому что сзади был их строгий командир.
И Садив исполнял доведенный приказ без зазрения совести:
— Лученосцы вправе не сомневаться, как в правоте своих действий, иак и в том. что в живых здесь не останется больше никого.
Судьба рудника тоже не волновала:
— На замену исчезнувшим новых рабочих завезут.
Ведь подобный штурм одновременно велся в десятках других мест, где тоже были ворота вглубь восставшей преисподни.
 — Ну что, выжгли эту заразу на вашем участке? — раздалось в наушниках радиотелефона Садива.
Когда все уже было практически покончено.
Он огляделся.
Повсюду смрадно чадили догорающие трупы, зияли обугленными оскалами двери комнат, вдоль коридоров тянулись полосы запекшейся крови.
— Так точно! Остались только пленные, — четко отрапортовал капрал.
Он был искренне доволен делом рук своих подчиненных. И для отчета приготовил серьезные цыфры:
 — Вагонетки для подачи наверх руды были уже доверху заполнены трупами мятежных рудокопов.
Садив знал и то, что как только восстановится подача энергии в силовые линии электровозов, вся эта масса обугленных тел уйдет сначала наверх, а затем — на биологическую переработку.
 — Не пропадать же добру.
И все бы ничего.
Да беспокоила его вот эта горка уцелевших отщепенцев:
— Пленные говоришь? Откуда им было взяться?
Нотки недовольства явственно слышались в клокоте начальственного голоса, доносящегося из наушников:
 —Ведь отовсюду докладывают, что восставшие сражаются до конца. Живыми не сдаются?
Прямо ответить на этот вопрос советника Берлуга Садив сейчас не мог:
— Сам очень удивился докладу своих лученосцев о том. что произошло в одном из жилых этажей.
...Этот отряд прочесывал квартиры бывших служащих.
Проверяя все на тот случай:
 — Не спрятался ли там кто-нибудь из участников мятежа?
Людей в то подразделение набралось гораздо больше, чем было нужно.
Да и действительно:
— Кто не захочет пошмонать в богатых комнатах, поживиться тем, что осталось от бывших хозяев.
Такая работенка не то, что докучливый обыск в казармах нищих рабов-рудокопов.
И вот надо же такому случиться:
— В одной из кначальственных вартир защищавшиеся вдруг решили сдаться на милость победителей.
—Так я повторяю, что за пленные, откуда они взялись? — уже рычал от негодования Берлуг.
Взбешенный долгим молчанием провинившегося капрала.
— Сейчас выясню, — вымолвил тот. — Как только что узнаю, сразу доложу!
— И чем быстрее, тем для тебя лучше! — смягчился тембр голоса в наушниках радиотелефона. — Учтите только одно — живыми негодяев наверху никто не должен увидеть.
Но и без того знал капрал:
— Всем им один приговор — смерть!
Да и сам считал, что нечего с исполнением его медлить.
Потому даже обиделся на недовольство советника.
— Будто я сам, дурень, не понимаю ситуации, — обругал сбственное преступное промедление Садив. — Будто не знаю, что пленных нужно было бы судить.
А там, наверху, кто его знает, какие всплывут подробности штурма?
Скрывать же было что!
Не говоря уже о методах и приемах, применявшихся карателями советника Берлуга.
Таким образом живых бунтовщиков никто не желал видеть.
— Веди туда, где вы прошляпили! — бросил капрал посыльному.
После этого щелкнув тумблером на щитке защитного снаряжения, отключаясь от связи с начальством, он пошел вслед за лученосцем.
Смело шагая по обожженному, усыпанному обломками разбитой крепи, тоннелю.
...Представшая картина полного разгрома рудника ужаснула бы любого, только не Садива, решившего и теперь, как в прошлые подобные операции:
 — Точно следовать полученному приказу.
На месте все оказалось именно так, как он и предполагал:
— Нет, не зря про себя обвинял лученосцев в мародерстве.
Там, где находились решившие сдаться мятежные рудокопы, Садив без труда опознал покои распорядителя администрации.
— Значит и ценного добра там имелось столько, что просто грех было выжигать его вместе с обреченными на смерть участниками восстания.
Жалкое зрелище представляли собой эти несколько мужчин и женщин, оказавшиеся в руках карателей.
Обряженные в, опаленные во время боя, лохмотья, некогда бывшие им рабочей спецодеждой, они видимо, довольно долго оборонялись как могли, прежде чем сложили оружие.
И за то время, что решалась участь пленников, успели изрядно приложить к ним свои кулаки и приклады оружия лученосцы.
Синяки и кровоподтеки покрыли лица изувеченных, но еще чудом живых людей, стихией поднятых с самого дна рудника.
— Капрал! — определив по нашивкам на мундире старшего, обратился к Садиву один из пленных. — Там, в квартире есть чей-то ребенок.
В разговоре обреченный старался ,даже теперь, держаться независимо. С демонстративным чувством собственного достоинства:
 — Я думаю, сын кого-то из служащих рудника. Родители-то, видно, погибли, а он...
Досказать говоривший не успел, с такой силой влепил ему пощечину капрал:
— Убийцы, твари! А еще, мол, думают...
Он отошел на шаг назад, навел на обреченных ствол своего лучемета, нажал на спуск и методично, как в тире, провел тонкой нитью разящего луча.
...Негодование, хоть и было частью наигранным, все же помогло Садиву найти выход из тупика:
— Куда загнали его и мародерство подчиненных, и приказ начальства.
Потом, когда все было кончено, хотя и пожурили его при разборе итогов подавления мятежа за самосуд и убийство невооруженных людей, однако первому вручили и высшую награду:
 — Драгоценный знак Кавалера Заслуги.
И все же, остался на душе неизгладимый осадок. Что саднил даже теперь, когда Садив уже давно отошел от дел.
...Погибшие тогда не обманули.
Там, где и указал впоследствии расстреляный — в квартире распорядителя администрации рудника, нашел капрал мальчонку, укутанного в шелковые дорогие простыни.
Найденыш молчал.
Лишь поводил ясными глазенками, с любопытством разглядывая обстановку роскошной опочивальни бывших хозяев апартаментов.
Погибло тогда на руднике много народу. Одни - от рук восставших, другие понесли кару лученосцев.
Потому, торопясь закрыть эту историю, не стали тогда долго гадать:
 — Чей ребенок оказался спасенным?
Скорее всего, как и говорили перед смертью мятежники, самого бывшего распорядителя администрации.
Его имя — Бьенол, и записали в регистрационную книгу приемного покоя школы-приюта, куда принес Садив свою живую находку.
Прошли годы и та история вновь потревожила судьбу отставного военного.
— Нет, не зря я тебя, парень, тогда оставил в живых, — самодовольно похвалил себя Садив.
Не отрываясь при этом от телеэкрана.
На котором вновь повторяли запись победного прыжка рекордсмена и чемпиона, носящего то самое, знакомое имя — Бьенол.
…Навалившиеся многочасовые тренировки с отягощением были для Бьенола делом совершенно обычным.
Как и прежде - во время подготовок к Всесборам, лишь небольшие перерывы на сон, да на принятие пищи отвлекали теперь его и других курсантов от преодоления тысячемерных дистанций по горным тропам.
Преодолевали которые избранные в любое время — и днем, и ночью. Не считаясь при этом даже с непогодой.
Благо, хоть смены времени суток практически никогда не знали теперь ни сетеляне, ни терраты:
— После захода Гелиса его яркий свет отражался от мощного голубоко диска соседней планеты, заполнявшей собой весь горизонт над Сетеленой.
«Обжился» бывший спортсмен и на тренажерах роскошного, оборудованного по последнему слову физкультурной техники, спортзала.
Привык спать в специальном костюме, имитирующим усиленную тяжесть.
Как раз такую, что ждала их на Террате при выполнении какого-то особого задания владетеля Ламара.
— Его суть еще предстояло узнать по завершению всей подготовки, — утверждал руководитель их группы.
Отозванный по такому случаю из запаса, знаменитый на всю планету воин — Кавалер Заслуги Садив.
Только одно вгоняло Бьенола в злую тоску:
 — Обязательное посещение им лаборатории мыслителя Концифика.
Уже первая встреча со стариком не сулила им — нескольким добровольцам — ничего хорошего.
Тогда Мыслитель обвел каждого цепким колючим взглядом, сверкающим из-под густой щетины длинных седых бровей, так не вязавшихся с лысым черепом, обтянутым желтой кожей.
Пристально и не моргая, как змея, готовая к броску, властный старик долго вглядывался в лица каждого.
Словно приценивался:
 — Кто чего стоит?!
Затем сухим трескучим голосом известил, с уже не терпящей возражения интонацией, обрывая ею всякую попытку оспорить сказанное:
— Пройдете сейчас полное обследования в аппаратной, после чего ужесточим критерий отбора.
Прошли испытание не все.
Везунчиком из этой их группы кандидатов оказался лишь Бьенол.
Во всяком случае, машина, обрабатывающая результаты полного комплекса измерений, указала именно на него.
Вызвав у других соискателей лидерства в отборе, немало вздохов и возгласов разочарования.
Признаться честно, и сам Бьенол чувствовал себя в тот миг на предельной высоте от нахлынувшего счастья:
—Как же, ведь именно ему предстоит в ближайшем будущем отстаивать честь и достоинство родной планеты.
Несколько поколебалось настроение чуть позже.
Когда с улыбкой, проводив взглядом до дверей, понурых, менее удачливых, соискателей, он остался один на один с мыслителем, Концифик вернул бывшего чемпиона с небес в грешную действительность:
— Отличным прыгуном и рекордсменом, друг мой, хотя и можно стать после упорных тренировок, однако с тобой произошло совсем иное.
— Не понимаю? — озадачился Бьенол.
— Все проще простого — пояснил хозяин положения, привычно чувствуя себя в черной академической мантии мыслителя. — За твоими спортивными результатами скрывается такое, чего без личной помощи мы объяснить пока не можем.
Он сделал несколько шагов по направлению к испытуемому:
 — Вот потому, ты так нам нужен!
Мыслитель поднял руку и щелкнул в воздухе худыми костлявыми пальцами.
Судя по всему, делая условный знак кому-то, доселе невидимому его собеседнику.
И тут же, совсем не заботясь о том, как выполнят его команду, Концифик пригласил Бьенола сесть рядом.
Свет в зале погас.
Но еще не успели окончательно остыть многочисленные светильники на стенах и под потолком, как на противоположной от зрителей стене кабинета уже вспыхнул овальный экран видеофона.
Та же пленка, какую в последнее время полюбил рассматривать капрал Садив вернула зрителей к рекордному мгновению Всесбора.
И гордостью за свой успех всколыхнула душу спортсмена.
...Вначале шли цифры и символы, лишь затем Бьенол увидел самого себя, готовящегося к прыжку.
Камера показала его разбег, потом изображение взмыло резко вверх, где в голубой высоте чернела планка.
Тут же над нею возник силуэт прыгуна, и вот он, уже улыбающийся, принимает поздравления, с побежденной рекордной высотой.
Бьенол отлично помнил все, что было тогда и без этой записи.
— Все понятно? — внезапно раздалось из соседнего кресла, в мягкой обшивке которого буквально утонул странный старик.
— Что же тут непонятного. Ведь это я устанавливаю рекорд Сетелены — тридцать четыре меры и три четверти, — расцвел в улыбке Бьенол.
За приятными воспоминаниями о собственном достижении он словно забыл о цели их непростого разговора.
— Вот именно, — проскрипел голос из кресла. — Только теперь несколько замедлим подачу кадров.
Мыслитель снял, уже знакомую его собеседнику, переговорную трубку и передал в аппаратную новое распоряжение.
Снова на экране появилось изображение:
— Все тот же самые прыгун, — узнал себя Бьегол.
Снова разбег. Только теперь тягучее замедление сделало изображение совсем уже неинтересным для Бьенола.
Он отвернулся от экрана.
С гораздо большим интересом вглядываясь теперь в, едва видимые в синем свете отблесков экрана, очертания остальных предметов обстановки кабинета.
— Нет, нет, Вы смотрите сюда, молодой человек, не отворачивайтесь! — на удивление крепкой рукой схватил его за плечо Концифич. — Теперь-то Вам уж все должно стать понятным!
Мвслитель пошел ва-банк:
— Не только обычную видеохронику посмотри, молодой человек. Есть и кадры специальной съемки!
Острый пронзительный взгляд Концифика, казалось, зловещим горел огнем даже в этом полумраке.
Про спецсъемку его собеседник слышал впервые.
Но и это известие вовсе не обеспокоило подопытного, к которому были обращены слова коварного старика.
— Как таракан из щели вылез! — с неприязнью покосился на мыслителя Вьенол.
И вслух добавил:
— Высоту я взял чисто, ни один судья не подкопался.
— Не туда смотришь, — так же въедливо, как и в начале разговора, проскрипело из полумрака кабинета.
Освещаемого сейчас всего лишь тем же самым голубым светом, растекавшимся с экрана видеофона.
— На подлете к планке тебя не было, — озвучил он свое обвинение. — Лишь разбег и сразу ты наверху.
Бьенол так опешил от неожиданного обвинения в подлоге, что не смог сразу и лова вымолвить.
 — Что на это скажешь? — между тем, настаивал на своей версии старик.
— Так ведь скорость разбега какая. Аппаратура просто не справилась! — попытался отстоять свои прежние успехи Бьенол.
— Хоть космическая! Наша аппаратура и такую берет, — нажатием кнопки на подлокотнике кресла Мыслитель включил свет.
 — В данном же конкретном случае на подлете к планке не было никого.
Разоблачитель выдержал зловещую паузу.
 — Ни тебя, ни кого другого, — он насладился произведенным на собеседника впечатлением и с уважительного перешел на фамильярное общение. — Ты понял, молодой человек.
С такой запальчивостью неслась скороговорка от внешне совсем дряхлого старика, что уже само это повергло Бьенола в шок.
И ему оставалось только слушать то, что повторял и повторял мыслитель:
— Ни-ко-го.
Концифик поднялся со своего места и рукой указал на экран:
— Только разбег и ты уже над планкой.
Внезапно упреки прекратились.
Как будто бы иссяк запас воздуха в резиновом карнавальном шаре, случайно развязанном шалуном:
— Вот такое дело. А спорт — он, выходит, побоку,
...Та старая видеозапись, кадры которой еще до личного знакомства с Бьенолом, рассказали ученому об успехах нового чемпиона спортивных Всесборов, сослужила хорошую службу Концифику.
Словно озарился он тогда мыслью:
— Результат этого парня-прыгуна в высоту неплох.
Только вот, вряд ли мог ли он возникнуть просто так, сам собой, без всякого воз действия иных сил, кроме личностных:
— Этого ак его там? Ах, Бьенола!
Вот тогда и пошел он рыться в своих пыльных архивах.
В библиотечных недрах, хоть и одаривших его сухим, до сих пор не прошедшим кашлем, нашлась все-таки необходимая литература о прыжковых видах спорта.
И тут подтвердилась странная, ничем пока не выраженная догадка старого Мыслителя:
— Этих рекордов просто не могло быть в природе!
Не под силу простому смертному добиваться того, что вытворял на стадионах мироздания Бьенол.
Действительно, все предыдущие достижения атлетов обеих планет — как Сетелены, так и Терраты не шли ни в какие сравнения с тем, что не раз показывал Бьенол на космическом спортивном форуме межорбитальной станции «Терсены».
Его рекорды превосходили прежние в несколько раз, окончательно принижая былые достижения чемпионов.
— Простые химические препараты помочь достигнуть подобного не могут, — с самого начала расследования думал Концифик. — К тому же на Всесборах традиционно хорошо деиствует антидопинговый контроль.
Так и подошел обычный зритель к не совсем обычным выводам:
 — Тут что-то другое. Какая-то чертовщина, мистика!
Вскоре созрела у него полная и непоколебимая уверенность:
— Все дело в самой личности самого спортсмена.
Когда Концифик подключил к своим сомнениям спецслужбы, то на поиск и анализ всех сведений о Бьеноле ушло не так уж много времени.
Однако, в досье, поступившем из государственного департамента Верховного Владетеля Сетелены, значилось все, кроме истинного происхождения Бьенола.
Были даже сведения о его, якобы, родителях:
 — Погибшей семье бывшего распорядителя мятежного рудника.
Но уточнить их не было возможности.
Вся родня чемпиона просто исчезли при странных обстоятельствах:
— Когда восстали подземные рудокопы.
Но больше всего Концифик вначале поразился, а потом всерьез поверил сомнениям следователя, ведшего это странное дело:
 — «Ребенок окутан тайной».
Правда, тогда, когда шло следствие, не было времени — на самый тщательный поиск истины.
Более того:
 — Все причастные к подавлению мятежа были заинтересованы в скорейшем завершении даже простых разговоров о кровавой бойне!
— Учиненной, — как уже знал Концтфик. — Не только в забоях, но и на жилых этажах разгромленного рудника.
Вот и решили малыша просто отдать в приют, присвоив ему имя предполагаемых родителей — той самой погибшей семьи.
Теперь же Концифика никто не торопил.
Он обстоятельно принялся за изучение показаний и Кавалера Заслуги Садива, и некогда подчиненных тому лученосцев.
Когда и этих протоколов оказалось недостаточно.
Сделал новый запрос:
—О предполагаемых родителях найденного тогда мальчугана.
Тут уж, только перелистав первые страницы вновь поступивших результатов исследований и сравнив фотопортреты погибшей супружеской четы с изображением самого повзрослевшего Бьенола, Концифик даже зубами заскрипел от ярости:
— Это же надо так опростоволоситься!
Был серьезный повод к негодованию.
Столько лет уничтожали детей рудокопов, столько лет боролись за то, чтобы предотвратить появление мутантов.
— И вот поди же — какой результат. Живой и здоровый выродок!
У Мыслителя, сопоставившего все имеющиеся теперь в его распоряжении факты, сложилась в голове стройная система истинного хода событий:
 — Происшедших тогда, в дни мятежа, на руднике.
Где так успешно и безжалостно усмирял восставших Садив со своими ретивыми карателями.
История же, по всей видимости, была более простой,  чем только можно было себе  представить:
 — Одной семье из числа рабочих глубинного рудника удалось скрыть от недремлющего ока охраны сам факт ожидания младенца.
Рождение его произошло в тайне, как и первые месяцы жизни малыша.
Версия Концифика полностью подкреплялась его научными выкладками.
— Конечно, рано или поздно все это неминуемо бы раскрылось, но ускорило развязку тщательно подготовленное восстание рудокопов, — рассуждал мыслитель. — Так и пленные появились.
Тем было, конечно, ясно:
— Все равно каждого ожидает неминуемая смерть от рук лученосцев.
И все же, чтобы спасти жизнь малыша, родители и их друзья пошли на явные мучения плена.
 — Сдались в руки карателей на пытки, чтобы только не позволить палачам выжечь их всех вместе в квартире администратора огнем лучемета, — довольно потер свои сухонькие ладони Крнцифик.
Буквально светясь от удачного решения задачи.
Было ясно что могло двигать поступками бунтарей. Ведь, только сдавшись, они получали возможность сохранить сына.
— И, надо признаться, план проклятых заговорщиков удался! — не мог не оценить великолепный замысел погибших мятежников Концифик.
Однако, даже эта ошибка, допущенная давнишним следствием, теперь была как нельзя кстати.
Все открывшееся позволило сделать первый реальный шаг к решению, доселе просто невыполнимой, задачи, что поставил перед Мыслителями Сетелены ее Верховный Владетель.
Для этого, как и просил Концифик, был откомандирован в распоряжение секретного Центра еще один человек, причастный к появлению мутанта.
Правда, приказано было тому:
— Держать язык за зубами.
Что неукоснительно выполнял, срочно вызванный из своей почетной отставки Кавалер Заслуги Садив.
Сбылись, как видно, его мечты:
— О новой встрече с бывшим крестником.
У самих ученых имелось уже много кинопленок, полностью подтверждающих сногсшибательную версию мыслителя Концифика:
 — О кратковременном перемещении усилием воли объектов в пространстве!
Особенно теперь, после научных изысканий, проведенных над Бьенолом в лабораторных условиях.
Но чаще всего Бьенол был в них героем помимо своей воли:
— Просто выполнял то, что ему прикажут.
Вот так, почти все прежние достижения атлета были досконально проанализированы и обобщены.
Настало время конкретных опытов.
Известить об этом и собирался мыслитель в конфиденциальной беседе со своим  подопытным.
 — Так значит, совсем не случайно именно я оказался единственным, отобранным из всех добровольцев? — поинтересовался бывший рекордсмен у старого мыслителя.
Когда прошел первый холодок в их общении, и они все чаще беседовали на самые отвлеченные темы.
— Именно, именно, — одобряя за сообразительность, похлопал тот по плечу молодого собеседника.
— А другие?
— У вас у всех будет одно задание. Только роли разные. Ты своё теперь знаешь!