Свистуны

                Дмитрий Санин

                СВИСТУНЫ

   В далёком 1953-м году в Инте, в 5-ом лаготделении, куда меня привезли перед освобождением, ко мне в друзья набился Жора Бобкин. Он носил китель и всё время таскал с собой старенький итальянский аккордеон.

- Вот нам бы с вами выступить на сцене! Вы бы спели, а я бы подыграл.
- А что вы играете?
- Пожалуйста, 17-й полОнез!
  Жора благополучно сыграл несколько тактов "Полонеза" Огинского.
- Ну а аккомпанировать умеешь?
- Что? А, подыграть? Хоть сейчас. Давай, пой.

  Я запел: "Если б милые девицы все могли летать, как птицы...". Жора растянул меха, но никак не мог попасть в тональность.
- Мне бы подрепетировать маненько...
- Музыку Чайковского знаешь?
- А, это же артист, певец. Конечно знаю. Он был в Инте и сочинил оперу, где один мужик из нагана убил другого на дуэли. Тот упал на снег, застонал:"Куда вы удалились?" и помер.
- Да нет...
- Что "нет"? Он ещё: "Я Герман, а жена моя - пиковая дама", - пел. Правда сам я с ним не встречался, его отправили в Бурятские лагеря, но ребята говорили, голос у него был громоподобный. Роту солдат с песней пускали, а он один их мог перекричать...
  Бобкин перепутал Чайковского с Н.К.Печковским.

  Дня через три ко мне подошли двое и спросили:
- Ты - Санин?
- Да, а что?
- Жору Бобкина знаешь?
- Ну, знаю.
- Так ты - тоже Герой Советского Союза?
- Что? Вы с ума сошли?
- Ну как же, Жора сказал, что после взятия Курска вам с ним присвоили звания Героя Советского Союза...Ну, Жорка - свист!

  Не уступал ему и Лёшка Цивилёв. Теперь едва ли кто знает, где была знаменитая "дача" Шерголина. А была она по дороге на 2-ой район, напротив школы, на противоположном берегу реки. Штрафная зона с начальником без воинского звания, Александром Яковлевичем Шерголиным. В своё время одно только имя Шерголина приводило в ужас даже блатных. А в сентябре 1946 года мне пришлось с ним близко познакомиться. Но тогда он был уже сам тихим и скромным зеком, осуждённым на 5 лет.

  Лёшка попал в наш политический лагерь в 1948-м году, уже побывав на этой "даче".
Мы не знали, где он работал. Весь день он слонялся по зоне. Каким-то образом он приручил чёрного кота по кличке Поль Робсон выполнять функции почтальона. Кот имел обрубок хвоста, который у него всегда торчал вверх. К нему надёжно привязывали записки любовного содержания, адресованные вольнонаёмным лицам "прекрасного пола".

  Кот беспрепятственно проползал под колючей проволокой и иногда даже приносил ответы "с воли". Жаль, но Поль однажды исчез. Может быть, его застрелили с вышки.

  Лёшка хвалился, что благодаря Робсону, он познакомился с известной красавицей-великаншей по прозвищу Царь-Баба.

  Однажды в столовую завели бригаду заключённых-японцев. Все они были в офицерских кителях, которые донашивали в лагере. Их было ровно 40. Низкорослые, тощие, но работали хорошо. Бригадиром был полковник.

  Не долго думая, Лёшка предложил нам набить этим самураям косоглазые морды за озеро Хасан. Мы отказались.
- Все вы трусы! Я один с ними расправлюсь.
  Лёшка решительно зашёл в столовую, но через пару минут выполз оттуда, выплёвая зубы и поливая землю кровью из носа. Оказывается, когда он толкнул одного самурая, все остальные встали и, соблюдая очередь, каждый хладнокровно ударил его ребром ладони по шее, а кто и по физиономии. Потом по команде полковника они сели за длинный стол обедать.

  В июле 1953-го года я снова встретился с Лёшкой. Его отправляли куда-то за пределы Инты. И тут он мне рассказал, что работал по ночам, вывозя из зоны трупы. Как-то зимой он наложил их, замороженных, штабелем - 6 штук - на сани и повёз. А когда стал хоронить(закапывать в снег), их оказалось только 5.
- На обратном пути я увидел, что шестой сидит, голый, на дороге и лыбится, глядя на луну. Я пнул его под бочину и отвёз к кирюхам.

  Акты о смерти составлялись позднее на один день, поэтому хлеб умерших доставался Лёшке.

  Когда весной растаял снег, голые трупы оказались лежащими в разных позах на земле, как на пляже. Какая-то комиссия возмутилась при виде такой картины, и Цивилёва "освободили от занимаемой должности".

  Проведя первую ночь на верхних нарах барака в 5-м лаготделении, я проснулся и удивился: на нижних нарах сидели молодые ребята и внимательно на меня смотрели. Не обращая на них внимания, я спустился вниз и пошёл на улицу умываться. Двое из них последовали за мной. Один протянул мне кусок туалетного мыла, второй держал наготове чистое полотенце. Вернувшись в барак, я увидел на тумбочке кружку с горячим крепким чаем, рядом на салфетке - кучу белых сухарей. Плотно позавтракав, я спросил:
- Почему вы мне шестерите?
- А вас зовут Гриша?
- Нет.
- А вы разве не Гриша Немчиков?
- Да нет же, - сказал я. Мои "шестёрки" сразу "слиняли". Я понял, что это дело рук Лёшки. Когда он пришёл, я набросился на него:
- Ты, сволочь, зачем сказал этим засранцам, что я Немчиков?
- Затем, что пока мы здесь, они у нас будут верными холуями. Ведь я и себя выдал за Лёху.

  Немчиков и его правая рука Лёха были блатными. Я знал Немчикова. Он был очень тактичным и умным. Сам Немчиков в "делах" не участвовал, но все блатные ходили у него по струнке.

  Напоследок Лёшка Цивилёв признался, что это он зарубил Тросова, гада-дневального, за стукачество оперуполномоченному. Если бы Цивилёва не отправили на этап, то он ещё много рассказал бы о своих приключениях. Таких как он звали "Лёха-свист".