ИКМО

Чем противоестественней и неблагозвучней аббревиатура, тем более гадостно и скрывающееся за ней учреждение. Единство формы и содержания нашей единороссийской действительности во многом в том и состоит, что аббревиатуры плодятся как грибы, а за этими аббревиатурами скрыто что-то столь же неблаговидное, сколь неблагозвучно его название. СМЕРШ, ЧК, НКВД, ГУЛАГ, БАМ, Днепрогэс… Слышится в этом металлический лязг советской индустрии, эхо выстрелов гражданской, гром победной весны сорок пятого. Сегодняшние ГИБДД, РЖД, МРЭО, КГИОПы или рос-гос-пёс-знает-над-чем-надзоры не напоминают о героическом прошлом и не зовут к светлому будущему. Слышишь или читаешь эти непроизносимые буквосочетания, и невольно понимаешь, что сам ты находишься в СПБ и ЛО, а страна твоя называется РФ, и жить становится немного противнее. Вот такие мысли вертелись в голове, пока я по сугробам топал в ИКМО. Т.е. в Избирательную Комиссию Муниципального Образования, членом которой от МО ГО ПП КПРФ (Местного Отделения Городского Отделения Политической Партии «Коммунистическая Партия Российской Федерации») я был назначен.
Низшее звено в фальсификаторской выборной цепи – УИК или участковая избирательная комиссия – напоминает отрыжку не только по названию, но и по сути. Комиссия территориальная уже называется ТИКом, и тик этот действительно нервный, ибо там ставки больше и сроки в случае чего могут даже оказаться не условными. Происходящее же в Центральной Избирательной Комиссии – это и в самом деле пожизненный ЦИК с гвоздями. Какой орган не возьми – он на поверку окажется аппендиксом. И чем выше этот аппендикс расположен, тем сильнее он воспалён.
Где-то в неопределённости между УИКом и ТИКом болтается ИКМО. Насколько ни за что не отвечают и не имеют никаких полномочий анецефалитеты в условиях Москвы и Питера, являясь просто декоративными и никому за исключением анацефальных депутатов не нужными образованиями, настолько никому не нужны и ИКМО, занимающиеся анацефальными выборами. Тем не менее, некоторым даже эта декоративная микрокормушка очень и очень дорога, поскольку ничего, кроме как хрюкать возле неё, они не хотят, да и не умеют. Это проявилась ещё в тот момент, когда меня приглашали на заседание комиссии. А во время заседания исчезли последние сомнения.
Позвонили мне утром и позвонили на городской. Расчёт звонивших здесь был вполне понятен – когда в будний день в 9.30 звонят человеку и сообщают, что в 12.00 у него заседание комиссии, вряд ли он на этом заседании окажется. А какова вероятность застать человека дома в это время? Однако ж, расчёт не оправдался, и я явился.
Переступив порог муниципального образования, я миновал чудовищного размера портрет депутата от «единой России», крепко и не первый созыв держащего в руках данную выборную территорию, и стал ходить по коридорам, стучась в закрытые кабинеты. К кому подходить и кого искать, было абсолютно не понятно. Звонить тоже было некуда, поскольку мне самому нанесли звонок на городской, а потому, с какого номера звонили, было неясно.
К счастью, коридоров было здесь не так уж много – это не районная администрация, - а потому минут через десять бесплодных поисков я познакомился с юристом муниципального образования (так она представилась), которая мне и звонила. С трудом скрывая неприязнь и разочарование, связанное с моим появлением, она стала извиняться, что оповестила меня так поздно. Причиной этого недоразумения было по её словам одно досадное обстоятельство: никто ну никак не мог найти номер моего телефона. И лишь в самый последний момент увидели его в заявлении с просьбой о назначении. Где ещё кроме заявления они могли его искать? Других документов кроме заявления и направления от партии у них в принципе быть не может. Не в своих же телефонных книжках они его, в самом деле, искали.
Комедия, впрочем, только начиналась. В зале заседаний, куда меня отвела женщина-юрист, уже имелся импровизируемый президиум, заранее имевший в руках все протоколы, печати и пр., и состоящий из людей «правильных и проверенных», бывших членами ИКМО и предыдущим составе. Кроме «президиума» были среднего возраста женщины, которые сидели скромно на стульях вдоль стеночки, и которых я сразу окрестил статистами, ибо роли они явно не играли никакой. Из президиума как с утёса спикировал на меня соколом солидный мужчина, заботливо усадил в кресло – как можно дальше от себя, - и вернулся обратно на свой утёс. Угнездившись там, он прикрылся урной для голосования и начал перешёптываться с двумя почтенного вида женщинами – своими коллегами. Слов было не разобрать, но свою фамилию я в этом перешёптывании слышал не менее четырёх раз.
Всё было понятно и просто. Для всех присутствующих здесь я был посторонний, и хотя испортить им игру не мог никаким образом, меня испугались уже просто по факту моего появления. Эти люди давно уже привыкли всё делать тихо и без посторонних.
Слева от меня сидел молодой человек, заполнявший какую-то бумажку, и поминутно обращаясь за советом то к женщине-юристу, то в «президиум». Ещё левее, рядом с женщиной-юристом и очень на неё похожая, сидела девушка с косичками. Если женщина-юрист напоминала гибрид Матвиенки и Слиски, только лет на 10 моложе, то скинув ещё лет 25 можно представить и внешность девушки с косичками. До чего же быстро, однако, Матвиенко наполнила нижестоящие структуры своими копиями! Впрочем, возможно, что тут всё наоборот наоборот. Причина – вот такие самки в муниципалитетах, прокуратурах, судах, администрациях. А матвиенки и слиски – только следствие.
Все были в сборе, причём, кажется, явились задолго до того времени, о котором оповестили меня. И лишь член комиссии от справедливцев, был, видимо, нормальным обычным человеком, которому надо ходить на работу, а потому «с ним не удалось связаться». Таким образом, в отсутствии лишь одного члена комиссии мы открыли заседание. И сразу стало понятно, что президиум здесь выполняет ту же роль, что и женщины-статистики. То есть были здесь для мебели. А руководила здесь всем женщина-юрист, которая к деятельности комиссии формально никакого отношения не имела, а являлась сотрудницей анацефального образования. Впрочем, учитывая, что председательствующий без неё абсолютно точно не справился бы с формальными процедурами, без неё было бы хуже.
Женщин-статисток рассадили вдоль Т-образного стола, вершину которого являл «президиум», представительного вида мужчину избрали председателем собрания, а одну из женщин, с которыми он, прикрывшись от меня урной, перешёптывался, - секретарём. Затем кого-то посетила идея начать «процедуру представления», т.е. знакомства членов комиссии друг с другом. «Президиум» был (кто бы сомневался) в полном составе выдвинут вышестоящими избирательными комиссиями, а тётки-статисты, – анацефалитетом. Анацефалитетом оказалась также выдвинута и девушка с косичками, похожая на женщину-юриста, и работавшая в анацефалитете под её руководством. От политических партий членов комиссии было двое. Одним – от КПРФ – был я. Вторым оказался молодой человек, заполнявший бумажку. Причём, бумажка оказалась заявлением в «Единую Россию» о направлении его членом ИКМО, а сам молодой человек – сыном председателя собрания, выдвинутого вышестоящей избирательной комиссией. Всё было понятно и просто.
Сформировав счётную комиссию, мы со всей ответственностью приступили к выдвижению кандидатов в председатели, заместители и секретари комиссии. «Солнышко, выдвигай. Только не от себя, а от муниципалитета», - услышал я шёпот женщины-юриста. И девушка-юрист (да-да, девушка-юрист, ибо нам было заявлено, что она юрист не только по происхождению, но и по образованию, хотя и работает в этом муниципалитете не по специальности), хлопая ресницами и очень волнуясь, выдвинула представительного мужчину в председатели ИКМО. Других предложений не поступило, все проголосовали «за», я воздержался, сделав наглую рожу, отчего по залу пошла волна перешёптываний, а женщина юрист обратила на меня полный негодования взгляд. Затем стали выдвигать заместителя. «Самовыдвижение», - заявил я, и в президиуме возникло лёгкое замешательство. Заранее заготовленной ими кандидатуре нашлась альтернатива, и даже такая мелочь уже заставляла их нервничать. Делать им было нечего, и мою. Фамилию внесли в бюллетень. Зато выборы секретаря вновь оказались безальтернативными: второй раз самовыдвигаться я не стал, поскольку был не уверен, что можно баллотироваться сразу на две должности.
Итак, кандидатуры были выдвинуты и занесены в бюллетени. Предстояли лишь апофеоз фарса: сама процедура голосования и подсчёта голосов. Нас было около десятка, и тем не менее, мы, согласно закону и инструкциям, осматривали урну, опечатывали её, по очереди засовывали туда бюллетени, вскрывали урну; счётная комиссия удалялась в соседнее помещение, совещалась, возвращалась, оглашала протоколы №1 (об избрании своего председателя) и №2 (о результатах подсчёта), а потом все мы голосовали за то, чтобы их утвердить. Как водится, всё это происходило под натянутые шуточки и натужные смешки, перемигивания и похлопывания друг-друга по плечу. Затем был торжественно погашен единственный лишний бюллетень, и отныне комиссия официально имела секретаря, председателя и заместителя, и могла на законном основании приступать к работе.
Удивление по итогам вызвал лишь один единственный факт. Моя кандидатура в качестве заместителя председателя набрала целых два голоса. Иными словами, кроме меня самого, за меня проголосовал кто-то ещё. Едва председатель счётной комиссии в некоторой растерянности объявила об этом, как по глазам коллег я понял, что поиск «крысы» начнётся сразу после моего ухода. Впрочем, иллюзиями я себя тешить не стал. Вряд ли в такой замечательной компании нашёлся хотя бы один, кому не нравился происходящий фарс. Скорее, кто-то из тёток-статистов что-то перепутал в бюллетене.
На прощанье новоизбранный председатель комиссии долго тряс мне руку и торжественно заверял, что уж теперь-то у них точно есть мой телефон (мобильный, чтобы уж точно меня найти хоть на дне моря), и если что – мне немедленно позвонят.
Через несколько месяцев председатель комиссии действительно позвонил. На городской. Дома он меня не застал, и узнавал у моих домочадцев, имею ли я юридическое образование. Больше от ИКМО до самого истечения срока его работы вестей не было. И это совсем не расстраивало: изменить там всё равно в одиночку ничего не возможно, а чем меньше дышишь одним с ними воздухом, тем дольше проживёшь.
И всё-таки поразительно, какая дрянь налипла вокруг муниципалитетов, этих аппендиксов, образовавшегося на теле городов федерального значения исключительно из-за подписания пьяным Ельциным какого-то международного соглашения. Налипла дрянь вокруг ненужного, не вписанного ни в какую властную систему органа, про который ни один в мире человек не может сказать, для чего он нужен, и исчезновения которого никто не заметит. Налипла, подтянула родственников, пустила корни, и верой и правдой служит «партии власти», которой всецело обязана своим существованием и без которой подохнет с голоду. А ведь цена-то этой кормушке рубль с полтиной, и такова же цена личному маленькому за счёт общества выкроенному счастьицу тех, то водит возле этой кормушки рыльцем, отпихивая конкурентов и испуганно хрюкая на посторонних. И ради сохранения своего счастьица, похоже, нет и не может быть такой гадости и подлости, на которую обладатели этих пушистых рыл не пошли бы. Дрожа от испуга, на негнущихся копытах, слабея желудком, но они пойдут до конца. Почему побеждает «единая Россия»? В конечном счёте потому, что у председателей анацефальных избирательных комиссий есть дети-шалопаи, которым кроме как в «единую Россию» всюду путь заказан, а у юристов анацефальных образований есть дочки, которым негде работать. И все они хотят жрать. Желательно – калорийнее, чем электорат.
Примерно такие мысли вертелись у меня в голове, когда я топал по сугробам из ИКМО домой. В плеере очень к месту играл Летов: «переключить на чёрно-белый режим, и убивать-убивать-убивать-убивать».

Через год я случайно узнал, что, в тот день в комиссии я навёл невероятный шухер и серьёзно напугал председателя. И о появлении моём в комиссии вспоминали потом не один месяц. Удивительно, как мало нужно, чтобы напугать этих трясущихся за свои шкуры людишек. Ленин говорил «стена гнилая, ткни и развалится». Палец уже занесён.