Таежные новоселы

(Глава из романтической повести «Ветер Надежды»)

...Тот роковой день закончился для Крылова крайне поздним возвращением домой, хотя его на ночлег и не ждали, полагая, что он отправился с табуном в ночное. Потому супруга очень удивилась, когда уже под покровом кромешной темноты Кузьма Андреевич вдруг подъехал к их подворью на конезаводском грузовике, оборудованном прицепной системой с трейлером для перевоза лошадей.
   Сердце Галины Ивановны прямо захолонуло, едва увидела она в окно спешащего от машины мужа. В тот момент она стояла у самого подоконника и калитка была видна как на ладони. Откуда ожидалось возвращения из гостей старшего сына.
   Коротая время, она перед этим разговаривала о занятных бытовых мелочах с внучатой племянницей, как обычно с наслаждением вдыхавшей таёжную прохладу, доносившейся из распахнутых створок рамы.
   Туда к окну, как обычно, Надя подкатилась прямо на на своём инвалидном кресле и с этого «наблюдательного пункта» тоже видела всё совершенно отчётливо. В том числе и Кузьму Андреевича, выскочившего из кабины грузовика.
   Обычно дедушка приветствовал её своеё неизменной широкой улыбкой из-под седых усов. Только почему-то теперь изменил правилу. С улицы Кузьма Андреевич не только не перекинулся приветствием с юной гостьей, но и не стал разговаривать с супругой так, чтобы их могли слышать другие. Сначала он торопливо поднялся на высокое крыльцо, откуда лично вызвал Галину Ивановну к машине и только там вкратце объяснил случившееся.
   После чего, перекинувшись несколькими короткими но ёмкими фразами по поводу того, что собирается сейчас делать, бородач снова забрался в кабину к водителю:
    – Поезжай, потихоньку, Володя, да помни, что не дрова везёшь!
   Сидевший за рулём их первоклассный шофёр Жилов на ворчливую стариковскую реплику нисколько не обиделся. Но и не спустил незаслуженной критики. Как обычно – рассудительно заметил в ответ:
    – Никогда еще, Кузьма Андреевич, тебя не подводил и теперь можешь на меня надеяться как на себя самого!
   После этого взялся за рычаг переключения скоростей.
   Протяжно гуднув на прощание, машина тронулась вперёд, откуда ещё светила с дороги яркими подфарниками лишь до ближайшего поворорота. После чего словно расстаяла в еще более сгустившейся после этого темноте.
   Надя, молча наблюдавшая в распахнутое окно за сценой общения стариков, так и оставалась в своей коляске у подоконника, пока заплаканная бабушка не вернулась к ней с улицы, плотно закрыв за собой калитку.
    – Что случилось, баба Галя? – участливо спросила у неё, тоже почувствовавшая неладное, девочка.
    – Ничего страшного! – ответила та, утерев неожиданно накатившие на глаза слёзы краем цветастого передника.
   После чего и сама пришла в порядок, и успокоила внучатую племянницу:
 – Всё обойдётся, Надюша, вот разве что ужинать всё равно сегодня будем с тобой вдвоём, без нашего дедушки.
    – А когда он вернётся?
    – Даже и не знаю, внученька, как Бог позволит.
   На утро старик не приехал. Не было его и к вечеру. Потом же всем вообще стало ясно, что дела задержат его в отлучке надолго.
   Дни потянулись за днями, наполненными с утра до вечера самыми обычными деревенскими заботами. Но девочке, хотя и без того окружённой ревностным вниманием родни, всё же не хватало общения и со старым ворчиливым Кузьмой Андреевичем.
   Теперь из дома и обратно коляску с больной внучатой племяницей Галина Ивановна закатывала самы, без прежней помощи отсутствовавшего мужа. Благо, что об удобстве успели позаботиться в их семье заранее. И потому делала она это не особо натруждаясь как в первое время.
   Теперь не нужно было с трудом преодолевать с коляской крутые ступеньки высокого крыльца, когда можно было просто закатывать Надю по пологому и крайне удобному пандусу. Который сбили из толстых струганых плах сразу по приезду Кашиных рукастые до работы сыновья Кузьмы Андреевича. И как обычно — под его непосредственным руководством.
   С тех пор, после неожиданного ночного отъезда Кузьмы Андреевича на грузовике конезавода, прошло уже больше недели. Не дождавшись его возвращения, успели уехать в Санкт-Петербург страший сын с женой. Зато младший родительский дом не забывал. И дня такого не случалось, чтобы он не заходил проверить племянницу с непременными гостинцами в виде то новой книжки или просто щедрой горсти свежепоспевшей смородины, собранной прямо с куста в своём палисаднике.
   Василия по настоящему увлекла забота о больной, оставшейся без материнского внимания, девочке, очень нуждавшейся, на его взгляд, в постоянной дружеской поддержке.
   Не говоря уже о его близнецах, готовых возиться с приезжей из города сестренкой с утра до вечера. И это общество Алены с Алешей стало для Нади Кашиной буквально «светом в окошке» после городского прозябания в «четырех стенах» общежития.
   Да и понятно, ведь родные по крови сверстники не столько старались как могли угодить Наде, сколько сами искали и находили удовольствие от такого общения, включив и его в круг своих повседневных и незатейливых развлечений.
   Для чего, однако, обоим пришлось кое что и отставить из прежнего. В том числе пожертвовать некоторыми привычными занятиями в кругу сельских ребят. Теперь, видя, как она всё ещё стесняется перед чужими своего физического изъяна, двоюродные брат с сестрой избегали больших компаний, как было поначалу, когда всем поселковым хотелось познакомиться с внучкой Деда Кузьмы.
   А вот нынче избегая праздного любопытства односельчан, они лишь вдвоём возили её на коляске по живописным окрестностям. И лишь в особенно жаркие дни спускались с крутого берега и к самой реке. Только выбирая для себя и неё галечный пляж подальше от излюбленного поселкового места купания, чтобы мможно было позагорать без посторонних.
   За этими занятиями, организованном вроде бы без особого напряжения для опекунов, горожанка ещё и заметно окрепла. Потому все чаще Надя Кашина, мысленно представляя себе, каким радостным будет долгожданное возвращение из тайги Кузьмы Андреевича:
    — Вот уж удивится, так удивится дедушка, когда придёт домой к таким чудесным с нею переменам.
   Только его и без того слишком долгое отсутствие всё затягивалось. Невольно вызвав в душе Нади уже не только понятное нетерпение — поскорее с ним увидиться, но и кое-что гораздо большее.
   Однажды, нежась на речном берегу, где пригодились для полдника сытные бабушкины пирожки и крынка молока, вместе с ними прихваченные из дома, близнецы вдруг невзначай проговорились на счёт того, что до сей поры строго скрывалось от гостьи:
    – Чтобы лишний раз не волновать!
   А вот теперь, накупавшись до изнесожения, близнецы нарушили запрет и родителей, и бабушки.
   По большому секрету они поведали Наде о том, чем сейчас их дедушка непосредственно занимается. Тут и стало девочке понятно, что Кузьме Андреевичу теперь не до неё, потому, что трудится уже не на поселковом Конезаводе, а на отдалённой таёжной пасеке, куда забрал с собой, купленную перед самым своим отъездом из посёлка – на бывшей работе породистую кобылу.
   Это известие прямо-таки ошеломило Кашину.
    – Вот бы на лошадку посмотреть? – удивительно ярко загорелись от нахлынувшего счастья и без того выразительные глаза девочки.
   Однако, последовавший за этим ответ оказался совсем не таким, как она ожидала.
    — Нечего там и глядеть на побитую уродину! — горько воскликнул в сердцах Алексей. — Только время дед зря с ней  теряет, всё равно ничего не получится!
   Но тут же словно прикусил язык, увидев чем обернулась обмолвка. Как то сразу осунулась Надя при его словах, напряглась всем своим искорёженным болезнью тельцем.
   Помирить их тут же взялась сестрёнка Лена. Она по своему и очень доходчиво объяснила, не сведущей в их сельских тонкостях, горожанке суть случившегося:
    – Дедушка взял себе на нашем конезаводе изуродованную под машиной лошадь, которая вот-вот может пасть.
   Новая подробность была не радостной, но могла кое-что прояснить, если разобраться в ней по настоящему.
    – Как это пасть? – крайне удивилась Кашина, разом забыв про полученную от Алексея невольную обиду.
   Близнецы понимающе переглянулись.
    – Очень даже просто, – первой последовало от практичной девчонки, выросшей в посёлке, где такие вещи не были в диковинку. – Подохнет и отправится на скотомогильник, если не забить во время на мясо!
   ...И не одна только Алёна оценивала случившееся с практической точки зрения. Подобным образом и гораздо раньше внучки Крылова думали почти все в его окружении. И только самого Кузьму Андреевича фривольная мысль «пустить на мясо» вообще не терзала никакими сомнениями уже с первой минуты. С той самой, когда он, так внезапно и неожиданно для себя, стал владельцем чистокровной кобылицы по кличке Терцина.
   Её, как и многих заводских лошадей, он знал буквально с рождения. С того самого мгновения, когда принял внезапно тонко и протяжно заржавшего жеребёнка.
    – Царица моя, мохноногая! – тогда от неожиданности даже вырвалось у него любимое словечко. – Ишь, ведь, как в жизни бывает, прямо будто у нас – людей!
   И тут же следом услышал еще и искромётный смех, обернувшийся как всегда решающим вердиктом зоотехника Лопягина. Того самого, кто твечал на предприятии не только за всю проводимую племенную работу, но и за ведение журнала учета чистокровных лошадей.
   – Подумать, как матушку свою порадовала голоском! – понимающе оценил случившееся учёный коневод. – Словно «спасибо» сказала за дарованную жизнь!...
   По жизни, несмотря на свою теперешнюю сельскую должность, склонной к лирике бывший горожанин Сафрон Иванович не забыл и другие институтские предметы, изучив которые приехал сюда ещё молодым специалистом.
    Тогда очень кстати вспомнил он свою любимую «Божественную комедию», написанную великим Данте трехстопной поэтической стопой.
   Вот в честь этих троих рифм – Терциной и нарек поклонник классики будущею главную заботу и душевную боль своего помощника.
   Рыжая, с золотистым оттенком Терцина росла и вела себя не хуже других жеребят того же года приплода. И когда подошёл срок выездки, тоже неплохо показала себя в скачках, да и жеребята у неё потом были всем на радость.
   И ничто не предвещало беды, пока не погнали конюхи заводской табун в то злополучное ночное, прямо на встречу мчавшемуся без спроса на отцовском автомобиле балованому директорскому отпрыску.
   Сразу после аварии её случайные очевидцы и участники попытались хоть как-то исправить катастрофическое положение. На галечном берегу Хайрюзовки, куда конюхи выволкли упавшую с моста кобылу, та теперь и лежала. При этом тяжело дыша – то вздымая, то опуская свои необычно округлые бока, внутри которых билось сердце ещё не рожденного ею жеребёнка.
   Мужики, несмотря на то, что уже давно привыкли на работе и не к такому, всё же не могли глядеть в её жалостливые, наполненые слезами обречённости, глаза.
   Но тут всем стало не до лирики.
    – Вот что понаделали изверги! – поднялся над рекой громкий скандальный голос, к тому моменту срочно подъехавшего, директора. – Какую лошадь мне погубили!
   Затем, гневно обведя взглядом своих проштрафившихся сотрудников Лисовец ещё более строго повелел:
    – Придется, видимо, срочно забить на мясо несчастную кобылу, пока сама прямо тут не подохла...
   Новый фаворит руководителя – Павел Сухарев, решил от греха подальше незаметно слинять с места стычки, найдя для этого весьма подходящий повод:
    – Что с остальными лошадьми делать? Нужно гнать на выпас, чтобы не разбрелись по дороге и ещё кому не попали под колёса.
   – Давай, Паша, поправляй положение! – по достоинству оценил проявленную тем инициативу Лисовец. – А то есть тут у нас некоторые, кому наш с тобой конезовод теперь стал чужим и потому можно кобыл беззаботно гнать навстречу транспорту.
   И вдруг директор замолчал. Совсем непревычно для себя оборвал незаконченную фразу лишь на её середине. Потому, что предполагавшиеся слова сами застряли в лужёной глотке, едва гневный досели взгляд Лисовца уперся в, ставший по-настоящему яростным, лик Крылова.
    – Но, но, нечего кулаки сжимать! – уже ниже тоном, пробормотал Юрий Валентинович, не желая попасть к такому под горячую руку.
   Дальнейшего развития событий Сухарев не дождался, продолжив движение уцелевшего поголовья табуна к привычному лошадям месту ночного лугового прокорма.
   Впрочем, с его отъездом до рукоприкладства дело так и не дошло, хотя от этого директору вовсе не стало легче. Ведь, Кузьма Андреевич вдруг по своему, по простецкому нарушил наступившее было на берегу молчание.
    – Это ещё нам тут следует с толком раобраться, царица моя мохноногая, кто больше виноват в случившемся? – зло и без намёка на чинопочитание заявил старик.
   Хотя сделал это не сразу, а лишь после явно незаслуженного окрика директора, услышав который и поднялся к Лисовцу с речного берега на самую верхотуру моста.
   Там, у самого въезда на переход через Хайрюзовку всё ещё стоял злополучный «Сурф» с окровавленной решёткой перед бампером. Но одиночество иномарки было нарушено тем, что  рядом с ней уже припарковался и служебный «УАЗ» директора.
   Небольшая эта «автоколонна» Лисовца могла бы создать видимость куда большего благополучия, чем переломанный и окровавленный, тяжело дышащий объект заботы бывшего старшего конюха, ожидавший своей участи у самой воды.
   Только Крылов не видел никакой разницы между сотнями «лошадиных сил» под капотами машин и той единственной, что истекала кровью ниже – на берегу.
   Потому и далее старик не пожелал терпеть и малейшей напраслины.
   Более того, как понял Юрий Валентинович, его оппонент готов был пойти на всё ради того, чтобы отыскать очевидную в этой ситуации правду-матку.
    – С каких это таких пор совершенно сопливые пацаны могут бесконтрольно разъезжать на машинах и лошадей увечить?! – заявил Кузьма Андреевич, указывая своим заскорузлым пальцем на юного угонщика, тут же боязливо спрятавшегося за отцовскую спину.
   Только теперь, впервые встретив столь яростный и решительный отпор, Лисовец и сам понял, какую, перед этим сморозил глупость, огульно обвинив в случившемся на мосту одних лишь табунщиков.
   Пришлось ему срочно пойти на попятую:
    – Ну, ладно-ладно! – примирительно заявил он. — Не кипятись, как самовар.
   Затем Юрий Валентинович еще и примирительно добавил к сказанному, не скрывая жалости к себе самому от непредвиденных расходов:
     – Никто не виноват! Терцина сама взбрыкнула и бросилась под колёса. Спишем кобылу на естественную убыль!
   Директор, в подтверждении своего решения произнёс приговор:
    – Нечего с павшей лошадью лишнего возиться, прямо здесь забивайте на мясо. У нас в коллективе целая очередь стоит на конину. Лучше людей порадуем, чем просто на скотомогильник добро отправлять!
   И тут словно злополучная шлея, попавшая лошади под хвост, добавила раздражения неуступчивому старику. В разгневанную душу которого ворвалось чувство протеста от грозящей свершиться несправедливости:
    – Почему же так сразу забивать! Может подождем всё-таки? Вдруг ещё оклемается!
   Только Лисовца его неуверенный довод не только не убедил, но и ввел в ещё большее недо–Желаешь, чтобы потом следственные органы начали выяснять, что случилось, да как такое произошло??
   Крылов вдруг понял главное, что особенно волновало ту минуту директора:
    – Опасение за собственную судьбу!
   И его можно было понять, коли не сумел вовремя проследить за сыном-сорванцом, уехавшим без спроса на его новеньком дорогом джипе. Догадка, пришедшая к старшему конюху сразу всё расставила на свои места.
    Уже не по какому-то там неожиданному наитию, а вполне осознанно Кузьма Андреевич  нашел приемлимый для обоих выход из создавшегося непростого положения:
    – Никто, Юрий Валентинович, не узнает про случившееся на мосту. Увезу я Терцину подальше из поселка!
   Его, ещё полностью не сформулированныя, несколько туманная фраза явно заинтересовала директора.
   Однако он продолжал скептически растягивать в некое подобие улыбки тонкие злые в тот момент губы, готовя достойное продолжение их новой дискуссии.
    – Заводское добро присвоишь? – наконец насмешливо скривился Лисовец. – В конокрады подашься!
   Однако его ирония не была понята Крыловым ни в переносном смысле, ни буквально.
    – Почему это обязательно присвою, – парировал Кузьма Андреевич. – Отдайте мне кабылу в счет неполученного расчета.
   Предложение прозвучало как гром среди ясного неба.
   И оно вдруг показалось Лисовцу столь идеальным решением всей проблемы, что он даже уважительно глянул на своего, в тот момент, ещё довольно опасного собеседника, готового поменять реальные, ранее заработанные на заводе деньги на то, что доживало своё на окровавленной речной гальке у самого течения Хайрюзовки.
   Оставалось только обговорить отдельные нюансы. И за этим дело не стало. По рукам ударили с обязательным условием, что никто больше не увидит покалеченную лошадь.
    – Получишь на заводе автотрейлер для перевозки скакунов и увези её с глаз моих долой! – заканчивая разговор, решительно велел Лисовец, перед тем как уехать от моста на личном и крайне дорогом для этих мест «Сурфе».
   Тогда как оставленный на потом, старенький «УАЗ» оставался ждать его возвращения, чтобы несколько позже покинуть столь несчастливое для всего живого место.
   Умчавшийся директор, нужно отдать ему должное, приняв решение в пользу Крылова, менять ничего не стал. Более того – всячески стал ему содействовать в затеяном мероприятии по быстрейшей эвакуации с места происшествия всё ещё полуживой кобылы.
   Вернувшийся пешком за другой машиной, Лисовец сначала привел с собой зоотехника Лопягина, а потом по его бругому, только что сделанному распоряжению подъехал и заводской шофёр Владимир Жилов на своём грузовике с вместительным трейлером на прицепе. Внутри которого оказалось все необходимое для осуществления задумки.
   К появлению «ЗИЛа» на берегу тоже не теряли времени даром. Сафрон Иванови успел самым внимательным образом осмотреть лежащую на тёплом галечнике Терцину. Он осторожно помял её бока, заглянул в глаза. Но лишь после того, как ещё и бережно, стараясь не вызвать лишней боли, потрогал переломаные передние ноги, вполне уверенно заключил:
    – Не хотел бы я оказаться на её месте! И всё же, считаю, что в главном ещё повезло кобыленке!
   Зоотехник раскрыл свой чемоданчик с ветеринарной аптечкой, чтобы начать немедленно оказывать помощь страждущему животному.
   Перво-наперво пришлось обработать открытые, кровоточащие  раны, прежде чем приступить к главной процедуре. При этом, занявшись делом как хлопотливая хозяйка на своей кухне, Лупянин, однако, нашел время и на минуту передышки.
   Закурив, Сафрон Иванович насмешливо глянул прямо в лицо старого приятеля, крайне взволнованного всем случившимся:
    – Хотя и досталсь тебе, старина, чистокровная донская кобыла исключительно по-дешевке, только я бы лично такую живность и даром не взял.
   Потом всем собравшимся на берегу Хайрюзовки стало не до праздных разговоров. Успокаивая всеми способами раненую лошадь, они сумели наложить шины на поломанные ноги, плотно забинтовали и даже пошли на то, чтобы пропитать марлю раствором гипса.
   В таком виде, но уже втроем, при активной помощи участливого водителя, кое-как затащили Терцину в чрево трейлера по покатому пандусу, используя подручные средства в веде куска безента с привязанными за края крепкими верёвками.
   А уже внутри для удобства неожиданной пассажирки, предупреждённый директором  Владимир Жилов на полу набросал несколько навильников соломы.
   Оставалось только решить вопрос с местом, куда следовало увезти лошадь, попавшую в дорожно-транспортное происшествие?
   И тут Кузьма Андреевич уже не выглядел таким потерянным, как только что, при виде погибающей кобылы. Он в считаные минуты проявил немалую сметку и выказал настоящую предприимчивость, решая не только дальнейшую участь Терцины, но и свою собственную судьбу на оставшиеся годы.
   Для этого ему понадобился не очень простой разговор с одним из своих добрых знакомых, каких в поселке было немало. Потому, прежде чем заехать к себе домой, объяснить всё жене, Крылов побывал на подворье у старшего среди фермеров-пчеловодов:
    — Только не в роли жалкого просителя.
   Сегодня он наконец-то дал согласие пойти к ним на пасеку смотрителем! И после прощания с Галиной Ивановной у ворот своей усадьбы немедленно пустился туда в путь, указывая водителю кратчайшую дорогу.
    Ехали хотя и аккуратно — стараясь не тряхнуть лишний раз на рытвинах дороги, но всё равно на весь путь затратили не так уж много времени. Спустя всего неполный час уже подкатили туда, где за десяток километров от поселка, на живописной таежной поляне раскинулось его новое мест работы.
   Там всё действительно было без каких-либо изменений с момента прошлого «пасечного» визита Крылова: Точно так, как прекрасно знал и помнил:
    Вокруг небольшого бревенчатого жилого дома, сгрудились несколько рубленных также «в лапу» омшанников для зимней спячки пчел. А немногим в стороне темнели при рассеянном лунном свете сотни деревянных ульев с угомонившимися до самого рассвета медоносными обитателями.