Сеанс

Все понимает. Знает о всех своих проблемах, знает пути решения, все перспективы и последствия каждого шага. И продолжает идти по длинному и самому трудному пути. Хорошо, что не прикрывает свой выбор любимой присказкой измученных и раздавленных, дескать «это мой жизненный опыт». А самое для меня тяжелое, это безоговорочное признание. С таким человеком невозможно вести диалог. Это все равно, что тащить из колодца человека, который не берется за спасательный трос.
Лежит на кушетке, невольная пародия на пациента голливудского психоаналитика. Разыгрываем спектакль «Глубокий вдох...веки тяжелеют... на счет раз-два-три...». Лежит и искренне считает, что находится под гипнозом, вернее считает, что так думаю я, поэтому врет и приукрашивает, выдавая себя за жертву родительского развода. Знаем мы и этот прием. Уводим на воспоминания «А что ты в это время делал?» и получаем искреннее «Обжирался шоколадками и не знал, куда положить новые игрушки, что тащили все родственники с обеих сторон. Иногда плакал, чтобы еще и денег на карман дали!». «Жертва» лежит и улыбается, вспоминая счастливое время. Идем дальше, в самый перспективный для травм переходный возраст. Опять кривляния, непонимание тонкой натуры, насмешки и первый отказ противоположного пола. «Как проводил время с друзьями?» - невинно закидываю удочку. Наживка такая вкусная, что поток приключений на дачах, турбазах, мелкое хулиганство в подъездах и неумеренное потребление алкоголя вырывается наружу! Осекается, понимая проигрыш, что-то бормочет про учителей, но быстро замолкает.
Игра в гипноз уже поднадоела. Быстро пробегаемся по личной жизни, выясняя попутно, что ничего удивительного или уникального не происходит, все проблемы хрестоматийны и потому считаться причиной показного самобичевания и публичной депрессии не могут. «Раз-два-три...» «Елочка — гори!» - мысленно заканчиваю фразу, а он открывает глаза и почти убедительно удивленно смотрит на меня - «Я будто все пережил заново!». Хоть улыбается.
Он напротив меня, ожидая, когда я проговорю за него все его проблемы и дам неопределенный спасительный рецепт. Проговариваю и прощаю — это самое главное лекарство.
Сам себя человек простить не может, это уже испокон веков сложилось. Почему так, точно не знаю, но срабатывает только тогда, когда у прощальщика несколько слоев расшитой золотом мантии, либо пять дипломов над рабочим столом и час работы стоит средний месячный оклад. Если дешевле, то прощение наступает не сразу и может вообще не сработать. Кроме того, необходима процедура. Вот нравится людям воспринимать свою душу, как некий кишечник — и чем противнее и сильнее клизма, тем чище они себя потом воспринимают. Недельку простоять на коленях с последующим рассказом всей грязи незнакомому священнику или психологу, заплатить от души, монетарно погашая то, что можно просто отбросить или исправить.
«Так что мне делать?» - спрашивает он. Жажда игры в очищение и преодоление продолжается. Кроме того, если я его сейчас не накажу какой-нибудь идиотской процедурой, то в чем был смысл исповеди?!
Делаю серьезное лицо. «Взять каплю крови летучей мыши, прядь волос девственницы, желудок жабы, пару куриных кубиков, пачку пельменей...» - его лицо вытягивается.
«Да ладно» - отступаю я - «Можно ограничится пачкой пельменей!»
Мое отражение улыбается, благодарно принимая упрощенный и доступный рецепт. Его глаза опять полны жизни. Я наношу пену для бритья. Теперь мне понадобится его помощь!